ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Фредерик Форсайт
Псы войны.

Роман
Пер. с англ. Курляндского А. С.

Посвящается Джорджио, Кристиану, Шлее. Большому Марку и
Черному Джонни. И всем другим в безымянных могилах. Мы делали
все, что могли...

Воскликнув: `Сейте смерть!`, спускайте псов войны.
Вильям Шекспир

Пусть... не судачат о моей кончине, И не скорбят по мне
лишь оттого, Что не в святой земле меня зароют, Что не ударит
в колокол звонарь, Что не придет никто со мной проститься,
Что не пойдут скорбящие за гробом, Что на могиле не взойдут
цветы, Что ни одна душа меня не вспомнит, Под сим
подписываюсь я...
Томас Гарди

ПРОЛОГ

Этой ночью над взлетной полосой в саванне не было ни
звезд, ни луны. Только западно-африканская тьма, окутавшая
группы людей теплым влажным покровом. Завеса облаков почти
касалась верхушек деревьев, и притаившиеся люди молились про
себя, чтобы она как можно дольше скрывала их от
бомбардировщиков.
В конце полосы видавший виды старенький ДС-4, только что
умудрившийся приземлиться на свет посадочных огней,
включившихся лишь за пятнадцать секунд до посадки,
развернулся и, чихая, неуверенно покатил вслепую к хижинам,
крытым пальмовыми листьями.
Федеральный МИГ-17, ночной истребитель, ведомый, наверное,
одним из шести пилотов Восточной Германии, присланных недавно
на смену египтянам, которые боялись летать по ночам, с ревом
пронесся на запад. Его не было видно за пеленой облаков, как
и пилот не видел под собой взлетную полосу. Он высматривал
предательское мигание посадочных огней, подающих сигнал
самолету, но они уже погасли.
Не слыша рева пролетающего над ним самолета, пилот
выруливающего ДС-4 включил прожектор, чтобы осветить себе
путь. Тут же из темноты раздался бесполезный крик: `Выключи
свет!` Прожектор тотчас погас, тем не менее пилот успел
сориентироваться, а истребитель был уже за много миль от
этого места. С юга донесся гул артиллерии. Там к этому
времени уже рассыпалась линия фронта, потому что люди, у
которых не было ни пуль, ни пищи уже два месяца, побросали
оружие и ушли под прикрытие лесных зарослей.
Пилот ДС-4 остановил свой самолет в двадцати ярдах от
бомбардировщика `Супер Констеллейшн`, стоящего на площадке
перед ангаром, заглушил двигатели и спустился на бетонную
полосу. К нему подбежал африканец, и они приглушенно
переговорили. Затем оба подошли к самой многочисленной группе
людей, черным пятном выделяющейся на темном фоне пальмового
леса. Люди расступились, и белый человек, прилетевший на ДС-
4, оказался лицом к лицу с тем, кто стоял в центре группы.
Белый никогда не видел его раньше, но знал о нем, и даже в
темноте, слегка подсвеченной огоньками сигарет, узнал того,
кого хотел видеть...
На пилоте не было фуражки, поэтому он слегка наклонил
голову вместо того, чтобы отдать честь. Ему никогда не
доводилось делать этого раньше, перед негром во всяком
случае, и он не смог бы объяснить, почему сделал это.
- Меня зовут капитан Ван Клееф, - произнес он по-английски
с южно-африканским акцентом.
Африканец кивнул в ответ. При этом его черная лохматая
борода словно метелка махнула по груди, обтянутой форменной
курткой пятнистой защитной окраски.
- Опасная ночь для полетов, капитан Ван Клееф, - сухо
заметил он, - и груз слегка запоздал.
Он говорил медленно, низким голосом. У него был скорее
акцент выпускника английской частной школы, каковым он и был
на самом деле, чем африканца. Ван Клеефу стало не по себе. и
он опять, как сотню раз до этого, пока летел сквозь тучи от
побережья, задался вопросом: `Зачем мне это нужно?`
- Я не привез никакого груза, сэр. Больше нечего было
везти.
Вот опять. Он же поклялся, что ни за что не обратится к
нему `сэр`. Это как-то само вырвалось. Но они были правы,
другие пилоты-наемники в баре либревильской гостиницы, те,
что его встречали. Этот был ни на кого не похож.
- Тогда зачем вы прилетели? - мягко спросил генерал. -
Вероятно, из-за детей? Здесь есть дети, которых монашки
хотели бы переправить в безопасное место, но мы не ожидали
больше самолетов миссии сегодня.
Ван Клееф отрицательно покачал головой и вдруг понял, что
никто не видит этого жеста. Ему стало неловко, и он решил,
что темнота сыграла ему на руку. Стоящие вокруг
телохранители, сжав в руках автоматы, вглядывались в него.
- Нет. Я прилетел, чтобы забрать вас. Если, конечно, вы
захотите.
Наступила томительная тишина. Он чувствовал, что африканец
уставился на него в темноте. Случайно заметил отблеск зрачка,
когда кто-то из окружения поднес к губам сигарету.
- Попятно. Вас послало сюда правительство вашей страны?
- Нет, - ответил Ван Клееф. - Это была моя идея.
Снова воцарилась тишина. Бородатая голова медленно
покачивалась в нескольких футах от него. Это могло быть
жестом понимания или недоумения.
- Я очень благодарен, - произнес голос. - Это было бы
увлекательным путешествием. Но на самом деле, у меня есть
собственный транспорт. `Констеллейшн`. Надеюсь, что он сможет
доставить меня в изгнание.
Ван Клеефу стало легче. Он не мог представить себе всех
политических пертурбаций, которые последовали бы, прилети он
обратно в Либревиль в компании с генералом.
- Я дождусь, пока вы взлетите и удалитесь, - сказал он и
снова кивнул. У него возникло желание протянуть руку для
пожатия, но он не знал, нужно ли это делать. Ему было
невдомек, что африканский генерал испытывал аналогичное
затруднение. Он повернулся и зашагал обратно к своему
самолету.
После его ухода в группе африканцев на некоторое время
повисло молчание.
- Почему южноафриканец, африканер к тому же, решился на
такое? - спросил у генерала один из министров.
В темноте блеснули белые зубы. Лидер группы беззвучно
улыбнулся.
- Думаю, что нам этого никогда не понять, - сказал он.
Дальше, за ангаром, тоже под прикрытием пальм, пять
человек, сидя в `лендровере`, наблюдали, как темные силуэты
двигаются от зарослей к самолету. Главный сидел на переднем
сиденье рядом с водителем-африканцем. Все пятеро беспрестанно
курили.
- Это должен быть южно-африканский самолет, - сказал
главный и повернулся к остальным четырем белым, сгрудившимся
за ним на сиденье `лендровера`. - Жанни, пойди, спроси у
шкипера, не найдет ли он и для нас местечко.
Высокий, сухой, костистый человек выбрался с заднего
сиденья машины. Как и остальные, он был с головы До пят одет
в защитную форму преимущественно зеленого цвета, с
коричневыми пятнами. На ногах у него были зеленые высокие
брезентовые бахилы и в них заправлены брюки. На ремне
болталась фляжка, охотничий нож, три подсумка для магазинов
автоматического карабина ФАЛ, висящего на плече, все три -
пустые. Когда он поравнялся с передним сиденьем `лендровера`,
главный снова окликнул его.
- Оставь ФАЛ, - произнес он, протянув руку, чтобы забрать
карабин, - и, прошу тебя, Жанни, сделай все как надо, ладно?
Потому, что нас изрежут на мелкие кусочки.
Человек, которого назвали Жанни, кивнул, поправил берет на
голове и направился к ДС-4. Капитан Ван Клееф не услышал
звука мягких резиновых подметок за собой.
- Nааnd, mеnееr (1).
Ван Клееф резко повернулся, услышав родной язык, и
разглядел лишь силуэт и габариты человека, стоящего за ним.
Даже в темноте нельзя было не заметить белевшую на левом
плече нашивку: череп со скрещенными костями. Он осторожно
кивнул.
- Nааnd, Jy Аfriсааns (2)?
Высокий человек утвердительно кивнул.
- Жан Дюпре, - сказал он и протянул руку.
- Кобус Ван Клееф, - представился летчик, ответив на
рукопожатие.
- Wааr gааn-jy nоu (3)? - спросил Дюпре.
- В Либревиль. Как только они закончат погрузку. А вы?
Жан осклабился.
- Я тут застрял немного. Мы с приятелями. Если Федералы
нас накроют, то нам наверняка крышка. Не можешь подсобить?
- Сколько вас? - спросил Ван Клееф.
- Всего пять.
Сам будучи наемником, хотя и летчиком, Ван Клееф не
раздумывал. Порою те, кто вне закона, нуждаются друг в друге.
- Хорошо, садитесь. Но торопитесь. Как только этот `Конни`
взлетает, мы тоже трогаемся.
Дюпре благодарно кивнул и рысцой отправился обратно к
`лендроверу`. Четверо белых стояли кружком возле капота
машины.
- 0`кей, нам нужно срочно садиться в самолет, - сказал им
южноафриканец.
- Хорошо, бросаем железки в машину и двигаем, -
скомандовал главный. После того как карабины и пустые сумки
для магазинов полетели в багажник автомоби-
ля, он наклонился к черному офицеру с нашивками младшего
лейтенанта, сидящего за рулем.
- Пока, Патрик, - сказал он. - Боюсь, что все кончено.
Забирай `лендровер` и спрячь его. Автоматы закопай и пометь
место. Сбрасывай форму и иди в лес. Понял?
Лейтенант, который всего год назад был новобранцем в чине
рядового и получил повышение не за умение пользоваться ножом
и вилкой, а за боевые заслуги, грустно кивнул, выслушав
инструкции.
- До свидания, сэр.
Остальные четверо наемников попрощались и направились к
самолету.
Главный собирался следовать за ними, когда из темноты леса
за ангаром к нему выскочили две монахини.
- Майор.
Наемник обернулся и узнал в первой сестру милосердия,
которую впервые встретил десять месяцев назад, когда ее
госпиталь попал в зону военных действий и ему пришлось
заниматься эвакуацией.
- Сестра Мария-Жозеф? Что вы здесь делаете? Пожилая
ирландская монахиня начала серьезно говорить, не выпуская из
руки пятнистый рукав его форменной куртки. Он кивнул.
- Я попытаюсь, большего я просто не могу сделать, - сказал
он, когда она закончила.
Он вышел на площадку и направился к южно-африканскому
пилоту, стоящему под крылом своего ДС-4. Несколько минут два
наемника о чем-то переговаривались. В конце концов человек в
военной форме вернулся к ожидающим монахиням.
- Он согласен, но вам придется поторопиться, сестра. Он
хочет поднять свою телегу в воздух как можно скорее.
- Благослови тебя Господь,-сказала сестра и быстро отдала
указания своей напарнице. Та побежала к хвосту самолета и
начала подниматься по приставному трапу к двери салона для
пассажиров. Другая поспешно скрылась в тени пальмовой рощицы
за ангаром, откуда вскоре появились люди. У каждого в руках
был сверток. Подходя к ДС-4, мужчины передавали свертки
примостившейся на верхней ступени трапа монахине. Стоящий за
пей второй пилот сначала наблюдал, как она аккуратно выложила
первые три свертка в ряд вдоль внутренней стенки фюзеляжа,
потом включился в работу, принимая
протягиваемые снизу свертки и передавая их внутрь салона..
- Благослови тебя Господь,- прошептала ирландка. Один из
свертков вылил на рукав летчика несколько унций жидкого
зеленоватого кала.
- Черт подери, - шепотом выругался он и снова принялся за
работу.
Оставшись в. одиночестве, главарь группы наемников смотрел
на `Супер Констеллейшн`, по ступеням трапа которого
поднималась цепочка беженцев, в основном родственники
руководителей побежденного народа. В тусклом свете, сочащемся
из открытой двери самолета, он заметил человека, которого
хотел видеть. Когда он подошел ближе, тот человек уже
собирался последним из очереди вступить на ступеньку, в то
время как другие, кому выпало остаться и прятаться в лесах,
ждали окончания посадки, чтобы убрать трап. Один из них
окликнул улетающего:
- Сэр! Майор Шеннон идет.
Генерал обернулся к подошедшему Шеннону и даже в такую
минуту выдавил из себя улыбку.
- Ну что, Шеннон, хотите составить нам компанию? Шеннон
встал перед ним во фрунт и отдал честь. Генерал ответил на
приветствие.
- Благодарю вас, сэр. У нас есть транспорт до Либревиля. Я
просто хотел попрощаться.
- Да. Борьба была долгой. Теперь, боюсь, все кончилось. Во
всяком случае, на несколько лет. Я не могу поверить, что мой
народ навеки обречен на рабство. Кстати, вам и вашим коллегам
заплатили согласно контракту?
- Да, благодарю вас, сэр. Мы в полном порядке, - отозвался
наемник. Африканец печально кивнул.
- В таком случае, прощайте. Большое спасибо вам за все,
что вы смогли сделать.
Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.
- Кое-что еще, сэр, - сказал Шеннон. - Мы тут с ребятами
поговорили, сидя в `джипе`. Если вдруг придет время... ну,
если мы вам снова понадобимся, только дайте знать. Мы все
прибудем. Только дайте знать. Ребята хотят, чтобы вы это
понимали.
Генерал пристально смотрел на него несколько секунд.
- Эта ночь полна сюрпризов, - медленно произнес он. -
Возможно, вам это пока неизвестно, но половина
моих старших советников, самые состоятельные из них
кстати, сегодня ночью переходят через линию фронта, чтобы
встать на сторону противника. Большинство оставшихся
последуют их примеру в течение месяца. Спасибо за
предложение, мистер Шеннон. Я буду помнить о нем. Еще раз до
свидания. Желаю вам удачи.
Он повернулся и вошел по ступенькам в тускло освещенное
нутро `Супер Констеллейшн` как раз в тот момент, когда первый
из четырех двигателей, закашляв, проснулся. Шеннон отступил и
отдал прощальный салют человеку, который пользовался его
услугами последние полтора года.
- Желаю удачи,- сказал он, обращаясь и к себе тоже, - она
тебе здорово пригодится.
Он повернулся и направился к ожидающему ДС-4. Ван Клееф
выровнял самолет в начале полосы и, не выключая двигателей,
наблюдал сквозь мглу, как вислоносый силуэт `Супер Конни`
загромыхал по полосе, задрал нос кверху и, наконец, оторвался
от земли. Бортовые огни самолетов не зажигались, но сквозь
стекло кабины своего `Дугласа` африканеру удалось различить
очертания трех вертикальных стабилизаторов `Констеллейшн`,
мелькнувшие над кронами пальм в южном направлении, прежде чем
исчезнуть в гостеприимной пелене облаков. Только после этого
он направил ДС-4 с его писклявым хныкающим грузом вперед, к
месту старта.
Прошел почти час, прежде чем Ван Клееф приказал своему
второму пилоту включить свет в кабине. Час шараханий из одной
гряды облаков в другую, выныриваний из укрытия и бешеной
гонки сквозь редкие перистые облака в поисках более надежной
защиты, час постоянного страха быть обнаруженными на залитом
лунным светом небосклоне каким-нибудь блуждающим МИГом
тянулся долго. Только когда Ван Клееф убедился, что летит над
заливом, оставив берег далеко позади, прозвучало разрешение
включить свет.
Из темноты возникла загадочная картина, достойная кисти
Доре в период депрессии. Пол салона был сплошь устлан
замаранными пеленками, в которые час назад завернули их
содержимое. Само содержимое свертков копошилось двумя рядами
вдоль бортов грузового салона. Сорок младенцев, худых,
сморщенных, с выпученными от недоедания рахитичными животами.
Сестра Мария-Жозеф поднялась со своего сиденья рядом с
кабиной пилота и двинулась вдоль ряда заморышей, ко лбу
каждого из которых была прилеплена полоска из пластыря, чуть
ниже уровня волос, давно приобретших красно-коричневый
оттенок в результате анемии. На пластыре шариковой ручкой
сообщалась информация, необходимая для сиротского приюта под
Либревилем. Имя и номер, больше ничего. Побежденным большего
не полагается.
В хвосте самолета сощурившиеся от света наемники наблюдали
за своими попутчиками. Им доводилось видеть это раньше. Много
раз за последние месяцы. Каждый испытывал неприятное чувство,
но не подавал вида. Ко всему можно привыкнуть в конце концов.
В Конго, Йемене, Катанге, Судане - везде одна и та же
история. Везде дети. И нигде ничего нельзя с этим поделать.
Поэтому, поразмыслив, они достали сигареты.
Освещение салона позволило им рассмотреть друг друга
впервые после вчерашнего захода солнца. Форма была в пятнах
от пота и красной африканской грязи, лица измождены. Командир
сидел спиной к двери туалета, вытянув ноги вдоль фюзеляжа,
лицом к кабине пилота. Карло Альфред Томас Шеннон, тридцать
три года, светлые волосы стрижены под бобрик. Чем короче
волосы, тем в тропиках удобней - пот стекает легче, и
насекомым некуда заползти. Прозванный благодаря своим
инициалам `Котом` (4), Шеннон был родом из графства Тюрон в
провинции Ольстер. После того как отец отослал его учиться в
непрестижную, но частную английскую школу, ему удалось
избавиться от североирландского акцента. После пяти лет
службы в Королевском морском десанте он демобилизовался,
решив попробовать себя на гражданском поприще, и шесть лет
назад оказался в Уганде в качестве служащего одной лондонской
торговой компании. Однажды солнечным утром он тихо захлопнул
свой гроссбух, уселся за руль `лендровера` и покатил на
запад, к конголезской границе. Спустя неделю завербовался в
качестве наемника в Пятый отряд Майка Хоара, в Стенливиле.
Он пережил уход Хоара и приход Джон-Джона Питерса.
Поругался с Питерсом и двинулся на север, чтобы
присоединиться к Денару в Полисе. Участвовал в стенливильском
мятеже два года спустя и, после эвакуации контуженного
француза в Родезию, пошел под начало Черного Жака Шрамма -
бельгийского плантатора, ставшего наемником, - с которым
совершил долгий поход в Букаву, а оттуда в Кигали. После
репатриации с помощью международного Красного Креста, он
быстро подписался на другую воину в Африке и в конце концов
принял под командование собственный батальон. Но слишком
поздно, чтобы победить.
По левую руку от него сидел человек, которого можно было
назвать лучшим артиллеристом к северу от Замбези. Большой Жан
Дюпре, двадцати восьми лет, родом из Паарля в провинции Кейн,
был отпрыском обедневшего рода переселенцев-гугенотов, чьи
предки бежали на Мыс Доброй Надежды, спасаясь от гнева
кардинала Мазарини после крушения религиозной свободы во
Франции. Его продолговатое лицо с выдающимся крючковатым
носом, нависающим над тонкой полоской губ, выглядело более
изможденным, чем обычно, благодаря глубоким морщинам,
прорезавшим запавшие от усталости щеки. Бледно-голубые глаза
полуприкрыты белесыми ресницами, рыжеватые брови и волосы
запачканы грязью. Окинув взглядом младенцев, лежащих вдоль
стен салона, он пробурчал: `Вliksеms` (сволочи), обращаясь к
миру наживы и привилегий, который считал виноватым в бедах
этой планеты, и попытался задремать.
Рядом с ним развалился Марк Вламинк, Крошка Марк,
прозванный так благодаря своим необъятным размерам. Фламандец
из Остенде был ростом шесть футов и три дюйма, а весил
восемнадцать стоунов (5). Некоторые могли бы посчитать его
толстым. Но это было не так. Он приводил в трепет полицейских
в Остенде, людей в основном мирных, предпочитающих скорее
избегать проблем, чем решать их, а вот стекольщики и плотники
этого города взирали на него с любовью и уважением за то, что
он регулярно снабжал их работой. Говорили, что можно
безошибочно угадать, в каком баре Крошка Марк разыгрался
накануне, по количеству мастеров, вызванных для
восстановительных работ.
Сирота, он воспитывался в церковном учреждении, где святые
отцы столь настойчиво пытались вколотить в мальчишку-
переростка чувство уважения к старшим, что даже Марк однажды
не вытерпел и в возрасте тринадцати лет уложил одним ударом
увлекшегося поркой наставника на каменные плиты пола, с
которых тот так и не встал.
После этого последовала череда исправительных колоний,
потом специальная школа, тюрьма для малолетних и, наконец, ко
всеобщему облегчению, вербовка в де-антные войска. Он был
одним из тех 500 парашютистов, сброшенных над Стенливилем
вместе с полковником Лораном для спасения миссионеров,
которых местный вождь, Кристоф Гбонье, грозился зажарить
живьем на главной площади.
Не прошло и сорока минут после того, как они приземлились
на аэродроме, а Крошка Марк уже нашел свою дорогу в жизни.
Спустя неделю он ушел в самоволку, чтобы избежать репатриации
в Бельгию, и завербовался в отряд наемников. Помимо крепких
кулаков и широких плеч, Крошка Марк славился своим
необычайным умением обращаться с базукой - своим любимым
оружием, которым он орудовал так же весело и непринужденно,
как мальчишка трубочкой для стрельбы горохом.
В ту ночь, когда они летели из анклава к Либревилю, ему
было только тридцать лет.
Напротив бельгийца, прислонившись к стене фюзеляжа, сидел
Жан-Батист Лангаротти, погруженный в свое привычное занятие,
помогающее скоротать долгие часы ожидания. Небольшого роста,
крепко сбитый, подтянутый и смуглый корсиканец, родившийся и
выросший в городке Кальви. В возрасте восемнадцати лет он был
призван Францией в числе ста тысяч арреlеs (6) на алжирскую
войну. К середине полуторагодичной службы он подписал
постоянный контракт и позже был переведен в 10-й Колониальный
десантный полк, в пресловутые `красные береты` под
командованием генерала Массю, известные под названием `lеs
раrаs`. Ему был двадцать один год, когда наступил раскол и
некоторые части профессиональной французской колониальной
армии встали под знамена идеи `вечно французского Алжира`,
проповедуемой в то время организацией, называемой ОАС.
Лангаротти ушел вместе с ОАС, дезертировал и после
неудавшегося путча в апреле 1961 года ушел в подполье. Тремя
годами позже его поймали во Франции под чужим именем, и он
провел четыре года в заключении, томясь в мрачных и темных
камерах сначала в тюрьме Санте, в Париже, затем в Тyре и,
наконец, в Иль-де-Ре. Заключенным он был неважным, о чем у
двух надзирателей остались отметины на всю жизнь.
Несколько раз битый до полусмерти за нападение на охрану,
он отмотал весь срок от звонка до звонка и вышел в 1968 году,
боясь лишь одного на свете: закрытого пространства, камер и
нар. Он давно дал себе зарок ни за что больше не попадать в
камеру, даже если это будет стоить ему жизни, и прихватить с
собой на тот свет не меньше полудюжины тех, кто снова придет
его забирать. Через три месяца после освобождения он на свои
деньги прилетел в Африку, ввязался в военные действия и
поступил в отряд Шеннона как профессиональный наемник. В ту
ночь ему был тридцать один год. Выйдя из тюрьмы, он не
перестал неустанно совершенствовать свое искусство владения
оружием, которое было ему знакомо еще с мальчишеских лет на
Корсике, и благодаря которому он позже приобрел себе
репутацию в закоулках города Алжира. Левое запястье у него
было обычно обмотано кожаным ремнем, таким, которым
пользуются старые парикмахеры для заточки опасных бритв.
Ремень крепился на запястье двумя металлическими кнопками.
Когда было нечего делать, он снимал его с запястья и
наматывал на кулак левой руки гладкой стороной кверху.
Именно этим он и занимался теперь по дороге в Либревиль. В
правой руке у него был нож с шестидюймовым клинком и костяной
ручкой, которым он умел орудовать так лихо, что тот
оказывался на своем месте в спрятанных в рукаве ножнах
быстрее, чем жертва успевала сообразить, что наступила
смерть. В размеренном ритме лезвие двигалось вперед-назад по
натянутой поверхности кожи, и, заточенное как бритва,
становилось еще острее. Эта работа успокаивала нервы. Правда,
раздражала всех остальных, но никто никогда не жаловался. Как
никто, кто знал этого низкорослого человека с тихим голосом и
грустной улыбкой, никогда не решался затеять с ним ссору.
Зажатым между Лангаротти и Шенноном оказался самый старший
из компании. Немец. Курту Земмлеру было сорок, и это именно
он еще в начале действий на территории анклава придумал
эмблему в виде черепа со скрещенными костями, которую носили
наемники и их африканские помощники.
И ему же удалось очистить пятимильный сектор от
федеральных войск, обозначив линию фронта шестами, на которые
были надеты головы федеральных солдат, погибших днем раньше.
Спустя месяц его участок фронта оказался самым тихим из всех.
Родился в 1930 году, воспитывался в гитлеровской Германии.
Сын мюнхенского инженера, который погиб на русском фронте,
сражаясь в дивизии `Мертвая Голова`. В возрасте пятнадцати
лет, пламенный последователь Гитлера, как почти
все молодые люди страны в последние годы гитлеровского
правления, он командовал небольшим отрядом детей младше него
и стариков, кому было за семьдесят. В его задачу входило
остановить колонны танков генерала Джорджа Пэттона при помощи
одного фауст-патрона и трех винтовок. Неудивительно, что это
ему не удалось, и он провел отрочество в Баварии под
американской оккупацией, которую ненавидел. Ему досталось
немного и от матери - религиозной фанатички, которая мечтала
сделать из него священника. В семнадцать он убежал из дома,
перешел французскую границу в районе Страсбурга и
завербовался в Иностранный Легион на призывном пункте,
расположенном в Страсбурге для того, чтобы перехватывать
беглых немцев и бельгийцев. После года в Сиди-бель-Аббесе он
ушел с экспедиционным корпусом в Индокитай. Спустя восемь
лет, в правлении Дьен Бьен Фу, с легким, вырезанным хирургами
Турана (Дананга), лишившись, к счастью, возможности наблюдать
окончательный позор в Ханое, он был отправлен обратно во
Францию. После выздоровления его послали в Алжир в ранге
старшего сержанта самого элитного во французской колониальной
армии Первого иностранного парашютного полка. Он был одним из
немногих, кто уже дважды пережил полное уничтожение 1-го ИПП
в Индокитае, когда тот разросся от батальона до полка. Он
уважал только двоих: полковника Роже Фолька, который служил в
Иностранной парашютной роте еще в те времена, когда их
разбили в первый раз, и командующего Ле Бра, другого
ветерана, который теперь возглавлял Республиканскую Гвардию
Республики Габон, храня для Франции богатую ураном страну.
Даже полковник Марк Роден, под началом которого ему довелось
служить однажды, потерял в его глазах авторитет после
окончательного крушения ОАС.
Земмлер был в составе 1-го ИПП, посланного на верную
погибель во время путча в Алжире, после чего полк и был
распущен раз и навсегда Шарлем де Голлем. Курт следовал
повсюду за своими французскими командирами и позже,
арестованный в Марселе в сентябре 1962 года сразу же после
получения Алжиром независимости, два года просидел в тюрьме.
Четыре ряда нашивок за участие в боевых операциях сослужили
ему дурную службу. Очутившись на улице в 1964 году, впервые
за последние двадцать лет, он повстречал своего сокамерника,
который предложил принять участие в контрабандной афере на
Средиземном море. В течение трех лет, не считая года,
проведенного в итальянской тюрьме, он переправлял спирт,
золото и изредка оружие с одного конца Средиземного моря на
другой. В конце концов он уже начал сколачивать состояние на
контрабанде сигаретами между Италией и Югославией, когда его
напарник, обманув одновременно и покупателей, и продавцов,
подставил Земмлера и смылся со всеми деньгами. Спасаясь от
весьма воинственно настроенных джентльменов, Земмлер на
попутном корабле махнул в Испанию, пересаживаясь с автобуса
на автобус добрался до Лиссабона, нашел приятеля, торгующего
оружием, и оказался на африканском фронте военных действий, о
котором читал в газетах. Шеннон взял его к себе сразу, потому
что, имея за плечами шестнадцать лет военного опыта, он
больше всех подходил для войны в джунглях. Теперь на пути в
Либревиль он мирно дремал.
За два часа до рассвета ДС-4 подлетел к аэродрому. Над
плачем младенцев завис другой звук. Как будто кто-то свистел.
Это был Шеннон. Его коллеги знали: он всегда насвистывает,
когда начинается или заканчивается очередная операция. Им
было известно даже, как называется эта мелодия, потому что он
сам им сказал однажды. Она называлась `Испанский Гарлем`.
ДС-4 дважды облетел вокруг аэродрома Либревиля, пока Ван
Клееф говорил с диспетчерами. Когда старый грузовой самолет
остановился в конце посадочной полосы, военный `джип` с двумя
французскими офицерами подкатил и пристроился спереди. Ван
Клеефу жестом предложили следовать за ним вдоль рулевой
дорожки.
Они отъехали в сторону от главного здания аэропорта к
нескольким домикам на дальнем конце летного поля. Здесь
французы сделали знак остановиться, но не выключать
двигатели. К грузовому люку в хвосте самолета был мгновенно
приставлен трап, второй пилот открыл люк изнутри. Голова в
кепи просунулась внутрь и осмотрела помещение. Нос под
козырьком принюхался и брезгливо сморщился. Глаза
французского офицера остановились на пяти наемниках, и он
предложил им спуститься на летное поле. Когда они были на
земле, офицер жестом велел второму пилоту закрыть люк, и без
дополнительных указаний ДС-4 вновь отправился вперед, к
основному зданию аэропорта, где группа врачей и медсестер
французского Красного Креста готовилась принять детей и
отвезти их в педиатрическую клинику.
Когда самолет проезжал мимо, пятеро наемников с
благодарностью помахали сидящему в кабине Ван Клеефу и
повернулись, чтобы пройти за французским офицером.
Им пришлось прождать целый час в одном из домиков,
расположившись на неудобных деревянных стульях с высокими
спинками, в то время как несколько молодых французских
военных заглядывали в щелку двери, чтобы посмотреть на `lеs
аffrеuх` или `ужасных`, как их называли на французском
жаргоне. Наконец, с улицы послышался скрип тормозов
подъехавшего `джипа` и приближающиеся шаги зазвучали в
коридоре. Когда дверь открылась, в комнату вошел загорелый
старший офицер с жесткими чертами лица, в бежевой тропической
форме и кепи, отороченном поверху золотой тесьмой. Шеннон
обратил внимание на решительный острый взгляд, коротко
стриженые седые волосы под кепи, крылышки значка парашютиста
под пятью боевыми нашивками. Бросив взгляд на мгновенно
застывшую фигуру Земмлера - подбородок выпячен, сдвинутые
пальцы рук вытянуты вдоль видавших виды форменных брюк - он
убедился окончательно - перед ними сам легендарный Ле Бра.
Ветеран Индокитая и Алжира по очереди пожал руку каждому,
чуть дольше задержавшись перед Земмлером.
- Ну как, Земмлер? - произнес он мягко, с легкой улыбкой.
- Все воюешь? Вижу-вижу, уже не адъютант. До капитана
дослужился.
Земмлер смутился.
- Да, господин майор... то есть полковник... Вроде бы...
Ле Бра несколько раз задумчиво кивнул. Потом обратился ко
всем.
- Я распоряжусь, чтобы вас удобно расселили. Вам
необходимо помыться, побриться и поесть. Скорее всего, у вас
нет сменной одежды. Об этом позаботятся. Боюсь, что на время
вам придется оставаться в пределах своего расположения. Это
простая предосторожность. В городе полно журналистов, а любых
контактов с ними следует избегать. Как только появится
возможность, мы переправим вас обратно в Европу.
Он сказал все, ради чего пришел, и замолчал. Приподняв
вытянутые пальцы правой руки к козырьку своего кепи,
развернулся и вышел.
Час спустя, после поездки в закрытом фургоне,
воспользовавшись черным ходом, они оказались в своих
апартаментах - пяти номерах на последнем этаже отеля `Гамба`,
нового строения, расположенного всего в пяти
стах ярдах от здания аэропорта, на другой стороне дороги
и, таким образом, в нескольких милях от центра города.
Молодой офицер, сопровождавший их, сказал, что они должны
будут питаться в номере и оставаться на местах впредь до
особого распоряжения. Через час он вернулся с полотенцами,
бритвами, зубной пастой и щетками, мылом и губками. Поднос с
кофе уже принесли, и каждый из них с благодарностью
погрузился в глубокую, горячую, пахнущую мылом ванну, первую
за последние полгода.
К полудню появился армейский парикмахер в сопровождении
капрала, который притащил стопку брюк, рубашек, курток,
трусов, носков, пижам и матерчатых туфель. Они перемеряли
все, отобрали подходящее, и капрал удалился с остатками.
Через час вслед за четырьмя официантами, принесшими ленч,
пришел офицер и велел им держаться подальше от балконов. Если
не терпится поразмять кости, пусть занимаются этим в пределах
номера. Ближе к вечеру он вернется с набором книг и журналов,
хотя не обещает, что найдет что-нибудь на английском или на
африкаанс.
После трапезы, в какой им не приходилось участвовать
больше шести месяцев, со времени последнего отпуска, пятеро
мужчин завалились на кровати и уснули. Пока они похрапывали
на непривычных матрасах под невероятно белоснежными
простынями, Ван Клееф поднял свой ДС-4 над пыльной взлетной
полосой, пролетел в миле от окон отеля `Гамба` и направился
на юг, в сторону Каприви и Иоганнесбурга. Его миссия тоже
закончилась.

* * *

На самом деле пяти наемникам пришлось провести на
последнем этаже отеля четыре недели. Только тогда интерес
журналистов к ним заглох, и редакторы отозвали своих
корреспондентов обратно, не видя причин дольше держать людей
в городе, где ничего нового не происходит.
Однажды вечером, без предупреждения, к ним в гости пришел
французский капитан из штата командующего Ле Бра. Он широко
улыбался.
- Месье, у меня для вас новости. Сегодня ночью вы
улетаете. В Париж. Вам всем заказаны места на рейс `Эр Африк`
в 23. 30.
Пятеро мужчин, вконец измученные вынужденным заточением,
взбодрились.
Полет до Парижа длился десять часов с остановками в Дуале
и Ницце. Около десяти часов на следующий день они окунулись в
пронизывающий холод февральского утра в аэропорту `Ле Бурже`.
За кофе в буфете аэропорта они распрощались. Дюпре решил
добраться на автобусе до Орли и купить себе билет на
ближайший самолет компании САА до Иоганнесбурга и Кейптауна.
Земмлер вызвался ехать вместе с ним, а потом ненадолго
махнуть в Мюнхен. Вламинк сказал, что направляется на
Северный вокзал, откуда первым же экспрессом доберется до
Брюсселя, а оттуда-в Остенде. Лангаротти собирался ехать на
Лионский вокзал, чтобы сесть на поезд до Марселя.
- Давайте не будем терять связь, - сказали они друг другу
и посмотрели на Шеннона. Он командир. Он должен позаботиться
об очередном контракте, подыскать новую работу, еще одну
войну. Ну а если кто-нибудь из них прослышит о работе для
группы, ему надо будет с кем-то связаться, очевидно, с
Шенноном.
- Я пока останусь в Париже, - сказал Шеннон. - Здесь
больше шансов найти временную работу, чем в Лондоне.
Они обменялись адресами. Адресами `до востребования` или
адресами баров, где бармен сам передаст письмо или подержит
его у себя, пока адресат не зайдет пропустить стаканчик.
После чего они распрощались и каждый пошел своей дорогой.

* * *

Их перелет из Африки достаточно надежно держался в тайне,
потому что в аэропорту журналистов не было. Но кое-кто слышал
об их прибытии и ждал, пока Шеннон, после того как остальные
разойдутся, выйдет из здания аэропорта.
- Шаннон.
Голос произнес его фамилию на французский манер и отнюдь
не дружелюбным тоном. Шеннон повернулся, и глаза его
сузились, когда он увидел фигуру, стоящую в десяти ярдах от
него. Крупный мужчина с обвислыми усами. Одет в добротное
пальто, предохраняющее от зимней стужи. Он сделал несколько
шагов навстречу, и они оказались лицом к лицу в двух футах
друг от друга.
Судя по тому, как каждый из них смотрел на другого,
нетрудно было догадаться - о любви и дружбе речи нет.
- Ну, - промычал Шеннон.
- Значит, вернулся.
- Да, мы вернулись.
Француз презрительно фыркнул.
- Вы проиграли.
- У нас не было выбора, - ответил Шеннон.
- Послушай моего совета, дружок, - перебил его Ру. -
Отправляйся в свою страну. Не оставайся здесь. Это было бы
неразумно. Этот город мой. Если здесь и возникнет слух о
возможном контракте, я первый об этом узнаю и подпишу его. И
сам буду подбирать исполнителей.
Вместо ответа Шеннон направился к такси на стоянке и
бросил сумку на заднее сиденье. Ру шел вслед за ним, и лицо
его покрывалось пятнами от злобы.
- Послушай меня, Шаннон. Я тебя предупреждаю... Ирландец
снова обернулся.
- Нет, это ты меня послушай, Ру. Я останусь в Париже на
столько на сколько захочу. Ты на меня и в Конго никогда не
производил впечатления, не производишь его и сейчас. Так что
заткнись.
Ру гневно посмотрел вслед удалявшемуся такси и что-то
пробубнил себе под нос, направляясь к стоянке, где оставил
машину. Завел мотор, включил передачу и на мгновение застыл,
напряженно вглядываясь в лобовое стекло.
- Когда-нибудь я прикончу этого ублюдка, - успокоил он сам
себя. Но эта идея так и не вывела его из дурного настроения.

<а nаmе=1>
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Хрустальная гора

Глава первая

Джек Малруни повернулся с боку на бок на раскладушке,
прикрытой пологом от москитов, и заметил, что темнота над
кронами деревьев на востоке понемногу рассеивается. Еле
заметно, но достаточно для того, чтобы стали видны очертания
обступающего поляну леса. Он потянулся за сигаретой, проклял
окружившие его первобытные джунгли и в очередной раз задал
себе традиционный для белого человека в Африке вопрос:
на кой черт он снова приперся на этот вонючий континент?
Если бы он попытался проанализировать это, то вынужден был
бы признать, что не может жить где-либо еще, во всяком случае
ни в Лондоне, ни вообще в Британии. Он не выносил больших
городов, условностей, налогов и холода. Как все белые
ветераны, он одновременно любил и ненавидел Африку, но
признавал, что она впиталась в его плоть и кровь за
последние четверть века вместе с малярией, виски и
миллионами укусов насекомых.
Он впервые выехал из Англии в 1945 году в возрасте
двадцати пяти лет после пяти лет службы в Королевских военно-
воздушных силах в качестве механика, причем часть времени
провел в Такоради, где залатывал изрешеченные `спитфайеры`,
готовя их к очередному полету в Восточную Африку и на Средний
Восток. Это было его первое знакомство с Африкой, и после
демобилизации, забрав выходное пособие, он сделал ручкой
холодному, сидящему на карточках Лондону и в декабре сорок
пятого ступил на борт корабля, отправляющегося в Западную
Африку. Кто-то сказал ему, что в Африке можно быстро
сколотить состояние.
Состояния он так и не сколотил, но после скитаний по
континенту приобрел, наконец, небольшую концессию по добыче
олова на Плато Бенуе, в восьмидесяти милях от Джоса, в
Нигерии. Пока сохранялось чрезвычайное положение на Малайях,
цены были высокими, олово стоило дорого. Он работал бок о бок
со своими африканскими помощниками, и в английском клубе, где
колониальные леди провожали сплетнями последние дни угасающей
империи, поговаривали, что он `совсем отуземился` и что `на
это страшно смотреть`. На самом деле Малруни действительно
предпочитал африканский образ жизни. Он любил джунгли, любил
африканцев, которые не протестовали, когда он ругался, орал
на них и даже колотил, пытаясь заставить работать лучше. Он
любил посидеть с ними, попивая пальмовое вино, и посмотреть
на ритуальные танцы. Он не относился к ним свысока. Срок его
концессии истек в 1960 году незадолго до провозглашения
независимости, и он нанялся на сезонную работу в компанию,
владеющую большей и существенно более богатой концессией
неподалеку. Компания называлась `Мэнсон Консолидейтед`, и
после того, как и эта концессия иссякла, его зачислили в
штат.
В свои пятьдесят лет этот ширококостный мужчина был еще
сильным, здоровым и мощным как бык. У него были громадные
руки, покрытые шрамами и задубевшие за долгие годы работы в
рудниках. Одной из них он провел по буйной, кудрявой седой
шевелюре, а другой вмял окурок во влажную красную землю под
раскладушкой. Светало, скоро солнце встанет. Он услышал, как
его повар раздувает костер на другом конце поляны.
Малруни называл себя горным инженером, хотя у него не
было никакого диплома. Тем не менее, он прослушал
соответствующие курсы и добавил к ним то, что неспособен дать
ни один университет в мире: двадцать пять лет напряженной
практической работы.
Он добывал золото на Рэнде и медь у Ндолы, бурил скважины
в поисках драгоценной воды в Сомали, искал алмазы в Сьерра
Леоне. Он мог инстинктивно отличить надежную шахту от
ненадежной, по запаху обнаружить присутствие руды. Во всяком
случае, он сам это утверждал, а после того, как он принимал
свою обычную дозу в двадцать бутылок пива за вечер в
захолустном баре, никто не решался оспаривать этот факт. На
самом деле, он был одним из последних оставшихся настоящих
старателей. Он понимал, что `МэнКон`, как сокращенно называли
компанию, поручает ему мелкую работу, далеко в джунглях, в
диких, Богом забытых местах, за многие мили от цивилизации,
где, тем не менее, нужно было произвести разведку. Но ему это
нравилось. Он предпочитал работать в одиночку, это
соответствовало его образу жизни.
Последнее задание полностью отвечало всем перечисленным
условиям. Уже три месяца он занимался разведкой на склонах
так называемой Хрустальной, горы, расположенной на территории
республики Зангаро, крошечного анклава на берегу Западной
Африки.
Ему сказали, на чем надо сосредоточить усилия.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 132110
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0