ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

СБИТНЕВ Юрий
Прощание с Землей

Такого клева я никогда не видел. Это был настоящий жор, о котором
мечтают рыбаки всех поколений. Едва блесна касалась воды, я начинал сра-
зу же вести ее, подкручивая катушку, и тут же с маху ударяла щука. Она
хватала бесну взаглот, так что не представляло труда подсечь. И вот тог-
да-то начиналось истинное наслаждение. Щука, напрягая леску, шла тяжело,
но плавно, иногда позволяя чуть отойти в сторону, и я не противился это-
му, отдавая леску, и снова вел к берегу, не спеша, но все-таки волнуясь.
Словно бычка вел на веревочке, упирающегося, но послушного руке. И вдруг
рыбина отчаянно взлетала над водой, уходила вглубь, петляла и снова выб-
расывалась, несоразмерно увеличиваясь, нагоняя на меня торопливую
страсть - побыстрее вытянуть.
Я поймал восемь рыбин, каждую не меньше четырех килограммов. На мой
взгляд, самый подходящий вес - мясо такой щуки сочное, достаточно жир-
ное, и запах реки легок и приятен. Конечно, для каждого рыбака приятно
вытянуть рыбину свыше десяти килограммов, но это уже вопрос престижа.
В то утро я был доволен уловом, несмотря на то, что три блесны были
потеряны безвозвратно и еще три показали себя самым плохим образом - у
них сломались якорьки и разогнулись кольца.
Над горбатым увалом, густо заросшим синей тайгою, уже взошло солнце,
и комары, которые одолевали меня всю ночь - вышел я на рыбалку в два, -
напугавшись жары, унялись. В мире стало еще прекраснее. Я давно не пре-
бывал в таком отличном, в таком отрешенно-радостном настроении. Тревоги
и заботы, беды и обиды, постоянная спешка суетной московской жизни оста-
вили меня, и я вдруг оказался с самим собой наедине, что по нашему вре-
мени роскошь почти непозволительная. Человек я, в общем, не городской и
каждый раз, покидая город, добром вспоминаю свою маму, угадавшую во мне
бродяжий дух и настоявшую, чтобы я обязательно подал документы в геоло-
гический.
- Тебе, Вася, прямая дорога в геологию. Сызмальства камнями бредишь,
- сказала она тогда.
Камни я любил, но думал пойти после десятилетки работать. У матери
еще двое да третий - отец, больной, с войны еще не оправившийся. Но мама
и слышать об этом не хотела. Первенец ее должен был обязательно получить
диплом инженера, да еще не простого, геолога. Так ей хотелось, так она
для меня угадала. Правда, не подозревая, на какую жизнь, тревожную, пол-
ную лишений и опасностей, обрекает меня. Думала крестьянским своим умом:
а что там трудного, ходи по свежему воздуху, собирай камешки, золото
открывай... Все почему-то считают, что геолог обязательно должен откры-
вать, и уж, конечно, золото.
Этой весной, как обычно, я собирался в поле. Партия наша, в которой
работаю старшим геологом, доводила геологическую съемку на Охотском по-
бережье. Зачищали мы кое-какие хвостики после четырехлетней серьезной
работы. И вдруг сообщают, что поле откладывается и меня будут оформлять
на загранку. В порядке помощи мы должны поработать с геологами дружест-
венной африканской страны. Я про Африку-то, что группа специалистов на-
шего управления туда едет, слышал и даже знал, кто из нашей экспедиции
кандидат на ту поездку - Гришка Вольгин, Григорий Александрович. Но то,
что и меня возьмут туда, даже не предполагал. Я лошадь ломовая, по нашим
выражениям - Карла, вкалываю с апреля по ноябрь в тайге и от речей вся-
ких обходительных и умных отвык. Ни разу начальника управления в глаза
не видел, а тут...
- Василий Кузьмич, вы рекомендованы... - и все прочее, - в загранко-
мандировку.
С чего бы это? Оказалось, просто: Григорий Вольгин, мужик тертый,
пробивной, геолог в прошлом, всегда на глазах, всегда заметный, подка-
чал, в этот раз. Как ни старался, не прошел медицинскую комиссию. А я на
диспансеризации такие показатели выдал, что врачи руками развели. Осо-
бенно обрадовала меня одна врачиха.
- У вас, - говорит, - Горохов, никаких признаков влияния алкоголя
нет. Вы алкогольно стерильный. - И спросила так нежно: - Вы что, непь-
ющий? Совсем непьющий?
Сказал, чтобы не разрушать образ:
- Совсем! Даже не знаю вкуса алкоголя!
- Это редкость, - покачала головой. - Берегите себя.
- Буду, - пообещал и вдруг вспомнил, как мы с Семенычем ва Авлакане
под хорошее настроение да отменную закуску выхлестали чуть не ведро на-
исвежайшего, конечно, питьевого разбавленного спирта.
Хорошо вспоминается. И под хорошие эти воспоминания веду я игру со
щуками. Мне уже не просто поймать ее надо, подразнить, не дать схватить
блесну. И тут уже вроде бы она меня ловит, блесну мою, а я спасаюсь.
Плещется, кипит рыбой река, как в доброе старое время, в мое мальчи-
шество, кипела наша Жатка парным вечерком или туманным утром.
Отъезд партии в Африку наметили на июль, но в поле никого не отпус-
тили, предложили взять отпуска.
И вот я отпускник за два рабочих года, таскаю щук на Авлакан-реке. И
так хорошо у меня на душе, так светло и празднично, что лучше и быть не
может. Я сам с собой! Разберусь наконец, как прожил жизнь, кем стал...
Хорошо!
Будучи человеком общительным, компанейским, я все-таки глубоко внут-
ри исповедую одиночество. Оно необходимо мне в работе, в маршрутах, ког-
да весь сосредоточен на одном деле, которым занят. Я всегда придирчиво и
долго выбираю себе рабочего, а коли придется по душе, вернее, по молча-
нию, стараюсь привязать его к себе надолго. Так вот уже семь лет хожу в
поле с Федей Мальцевым. Случайно занесло его в геологию. Развелся с же-
ной, ушел с работы, разом потерял все в жизни и в отчаянии кинулся куда
глаза глядят. Экспедиция наша набирала тогда людей для работы на Памире.
Федору показалось, что `Крыша мира` вполне укроет его от всех жизненных
неурядиц. Так и оказался он у нас в партии, а потом в моем отряде. Хоро-
ший мужик - вдумчивый, глубоко в себя глядящий, а значит, и в жизнь. Мы
на Памире с ним, бывало, за целый день работы не больше десятка слов
друг другу скажем. И проводник у нас молчун был - Назари. Спросишь у не-
го что-нибудь раз - ответит. Другой раз спросишь - сморщится, словно
кислого чего попробовал, а глаза станут грустные-грустные, даже печаль-
ные. Вздохнет, дескать, ну что за болтуны такие по горам ходят, и отве-
тит с неохотой и обязательно в укоризну добавит:
- Миного, миного разговариваешь...
Зато по вечерам, когда ляжет небо на кручи, когда протечет оно в
ущелья и теснины и зажжет крупные, чуть лохматые в лучистости звезды,
когда костер вспугнет черным зверьем крадущуюся темноту, у всех нас раз-
вязываются языки. Я расскажу что-нибудь для затравки, а там Федор вклю-
чится, и уж обязательно свое скажет Назари.
И рассказ его, всегда один за вечер, необычен и наивен по первому
впечатлению, даже чуточку глуповатый, отзовется потом в душе не осознан-
ной поначалу глубиной, диковатой мудростью вознесенного над миром вечно-
го камня, тайной этой Великой горной страны.
А иногда по вечерам, сев лицом к ушедшему за холодные пики ледников
солнцу, Назари поет, подогнув под себя ноги. Поет долго и длинно, высоко
поднимая голос и замирая, прислушиваясь, как бежит ущельем эхо, все ниже
и ниже, словно бы скатывается с высоты. Сперва думали мы, что так молит-
ся Назари, но песни эти никак не вызывали в сердце смирения или жалобы.
К тому же я замечал: на Востоке молитва сосредоточена в мудром молчании.
Позднее, когда сроднились наши души, когда стали мы друг для друга
братьями, я узнал, что Назари поет свои песни. Сам сочиняет и поет. Одну
из них мы перевели и, положив на музыку, пели на базе партии. `Понапрас-
ну словом не сори, слово не монета в кошельке`, - пелось в той песне...
Вроде бы притомилась щука, клев ослабел, и на блесну все чаще стали
набрасываться окуни. Добро, если садился окунишка граммов на четыреста,
но зачастую теребила блесну и цеплялась на якорьки добыча чуть побольше
приманки.
Я уже собирался было подвести итог и прикидывал, как доставить улов
Казимировне, моей хозяйке, которая из щучьего филе умела творить такое,
что не то чтобы пальчики оближешь, но и руки проглотишь, как вдруг услы-
шал за своей спиной:
- Дратите, Кужмити.
В Инаригде меня величают только по отчеству, и звучит это как Кужми-
ти.
- Дратите, Кужмити.
Два эвенка, оба Каплины, тезка - Василий и Осип, сидели на корточках
за моей спиной. Подошли они неслышно, может быть, и сидели так вот уже
долго, ожидая подходящей минуты для разговора. И вот она, по их мнению,
настала, эта минута.
- Здорово, ребята.
Эвенки заулыбались, зашарили по карманам. Осип достал самодельную, с
длинным мундштуком трубку, сладко зачмокал, присасываясь и громко глотая
слюну, прикурил. Василий запалил самокрутку. Вяло и сладко запахло дым-
ком, сразу стало как-то уютнее на реке и потянуло к разговору. Но я мол-
чал, видя на лицах своих друзей - а в маленьком эвенкийском селении у
меня все были друзья - великую охоту свести нашу встречу к выпивке. Оба
вчера по случаю субботы крепко выпили и колобродили допоздна, а вот те-
перь желали одного - `поправиться`, как говорил Федор. А поправиться,
опять же по выражению моего рабочего, `хотелось им, как в первый день
Пасхи`.
Я молчал, молчали и они, полные зыбкой надежды и страха, что и эта
зыбкость растает в них. К общему удовольствию - моему, потому что это
была победа, а к их - можно по случаю опять завязать разговор, - выволок
я, и не без труда, щучину килограммов под восемь, никак не меньше. Уже
на берегу щука сошла с блесны и заходила, замелькала зеленоватой, иск-
ристой радугой, бликанула молочно-чистым животом и, наверное, упрыгала
бы в реку, если бы не Василий. Он самоотверженно плюхнулся на рыбу, при-
давил ее своим телом, скользнув рукою, удачно угодил под жабры и, про-
должая лежать, свободной рукой нанес несколько ударов ножом под затылок.
По громадному телу рыбины прошла утихающая дрожь, и она, задыбив плавни-
ки, вытянулась, слабо шевеля перышками охвостья.
Василий легко поднялся, спрятал в ножны финку, стряхнул с руки
кровь, все-таки поранился о жабры, отерся от щучьей слизи, сказал:
- Кароший, сапсем кароший сучка. - Глаза его были уже полны не зыб-
кой надежды, но заслуженного права за столь удачное действие получить
вознаграждевие.
- Спасибо, Вася! Как ты ее!.. - поблагодарил я, признавая за собой
право ничем более не отвечать за столь неожиданную помощь. Осип, который
так и не сдвинулся с места, по-прежнему смачно сосал трубку, вдруг ска-
зал презрительно:
- Однако, это не суха, это воса, однако...
- Чего-о-о! - оскорблению, нанесенному мне, казалось, не было гра-
ниц. - Чего-о-о-о?..
- Воса это, а не суха! - И сплюнул. Плевок совершил траекторию и
упал далеко за моим уловом. - Тута сухи настоящей нет, однако. В Егдо
добрый суха! Десять метров.
- Что? - Меня это сообщение не столько заинтересовало, сколько рас-
сердило. Осип явно шел ва-банк, желая так примитивно заинтересовать меня
и вызвать опять же к `поправке`. - Что?
- Суха, говорю, на озере Егдо - десять метров, однако! Такой боль-
шой!
- Да знаешь ли ты, что десятиметровых и крокодилов не бывает? А не
то что щук!..
- А на Егдо есть, - определенно сказал Осип, и Василий закивал голо-
вой:
- Есть, есть...
- Парни, если вам похмелиться надо, то так и скажите! А зачем салаз-
ки гнуть...
- Какой шалашки, какой?! - вдруг рассердился Осип. - Давай, однако,
давай отшпорим... Зачем так говоришь - покмелиться...
- Обижаешь, Кужмити, - сказал Василий.
Выходило, что я действительно обижал этих добрых парней. Может быть,
и не десяти, конечно, не десятиметровые водятся щуки, но, наверное, и
впрямь громадные, коли с такой обидой защищает свою правоту Осип. К тому
же и Егдо - это незнакомое мне место - как-то на особинку задело, и я
предложил мировую:
- Где это Егдо? - спросил.
- Далеко, - уклончиво ответил Осип и отвернулся, выбивая об камни
пепел из трубки.
- Это озеро, - сказал Василий. - Там... - и мазнул рукою за синий
увал, - далеко.
Я хорошо знал Авлаканский район, немало побродил по междуречью, куда
указывал Василий рукою, но озера с таким названием не знал, не знал и
вообще о существовании озер на той возвышенности за увалом. Не было их
там, не значились они и на карте, которую я изучил, кажется, до каждого
миллиметрика. Малыми речушками, ручьями, охотничьими путаками исходил я
тайгу вдоль и поперек. Дикое междуречье, ограниченное с севера Авлака-
ном, а с юга Сагджоем, тогда, да и сейчас еще было мало изучено. На гро-
мадной этой территории не было ни сел, ни таежных заимок, и даже редкие
зимовья обозначались на карте, поскольку были единственными признаками
цивилизации. Кочевые эвенки и те редко посещали междуречье и не задержи-
вались долго в гиблых дебрях. Упоминание об озере, неожиданная обида
Осипа и определенность Василия сделали свое дело.
- Ну, коли обижаться, - сказал я, - то давайте тогда до конца: раз
есть такое озеро и в нем щуки, ведите, однако, меня на него.
Осип снова набил табаком трубку, не торопясь раскурил ее, не подни-
мая на меня взгляда, и словно бы задремал на корточках, ко всему равно-
душный:
Не дождавшись ответа, я принялся делать для щук вешела - тальниковые
рогатульки. Один сучок загоняешь рыбе в жабры, другой цепляешь на палку,
которую берешь, как коромысло, на плечи, если улов большой, как сейчас,
нести приходится вдвоем. Василий без приглашения пришел на помощь, и
скоро мы уже несли улов на длинном шесте, как носят рыбаки невод. Щучьи
хвосты болтались, ударяя меня по спине, по ногам, а последняя моя добыча
волоклась хвостовым плавником по земле. Мы шли ходко, подгоняемые тя-
жестью ноши, и так же ходко, но налегке спешил за нами Осип.
Казимировна встретила нас восторженно.
- От добытцик, от музик! - хвалила она меня, принимая улов.
Казимировна - женщина редкой силы, даже по этим местам, где слабая
половина человечества вынуждена до сих пор выполнять одинаковую работу,
а порою и большую, с половиной сильной, - легко поснимала щук и покидала
их в долбленое большое корыто. Потом понимающе поглядела на меня, на Ва-
силия и, наконец, на Осипа. Тот, подчеркивая свою непричастность к уло-
ву, присел на приступке крыльца и пускал с безразличием дым уголком рта.
- Только одну, - сказала моя хозяйка. - Пойди нащипли луку. - И ушла
в избу.
Я вышел за городьбу, в подлеске возле малой речушки надрал дикого
лука и вернулся, когда все уже было готово. Казимировна накрыла стол (я
сколотил его по приезде в Инаригду) на воле, под старым пихтачом. Сто-
лешницу украшали бутылка спирта, холодная, отваренная просто и в специ-
альном взваре из кореньев, фаршированная картошкой и жаренная в муке и
без муки щука, ломти домашнего, пышного, пропеченного хлеба, соль в бе-
рестяном туеске и моченая брусника. Я протянул хозяйке пересеку дикого
лука, и она, брызнув на него водой, тоже водрузила на стол.
- Давайте, ребята, что ли! - пригласил я Василия и Осипа. Они не чи-
нясь, с явной охотой и поспешностью, но немного опасливо поглядывая на
дородную, широкую в кости и тяжелую на руку хозяйку, присели к столу,
побросав на траву кепчонки, и с особым тщанием вытерли о брюки ладони,
повозив ими по задам. Почти то же самое ритуально проделал и сам я -
привычка, выработавшаяся за долгие годы жизни в тайге, у костров.
- Ну, с Богом! За светлый праздник - воскресенье! - сказал я и,
прежде чем разлить по стаканам спирт, плеснул его из горлышка на траву -
Бурхану, потом в чашечку Казимировне.
Выпили все, и хозяйка тоже из белой чашечки, которая при любой
хмельной оказии появлялась на столе. Казимировна кроме своей небабьей
силы еще обладала редким умом и острым, точно разящим словом. Родилась
она в самом начале века и была дочерью ссыльного поселенца - поляка и
местной, по рассказам, небывалой красоты эвенки.
Отец у Казимировны умер, когда дочери не исполнилось и десяти лет, а
вскоре что-то произошло с матерью. Что - никто и не знает, ушла в тайгу
и не вернулась. А в Инаригду по весне - жил поляк отдельно от всех на
заимке в верховьях Бражного ручья, километров за сорок, - вышла девочка.
`Кто ты?` - спросили ее. `Казимировна`. Так вот с тех пор шестьдесят че-
тыре года и живет в Инаригде.
- Красно яицко ко Христову дню, а румоцка ко времени, - сказала Ка-
зимировна и ушла стряпать, а мы, быстренько осушив посуду, плотно заку-
сили и предались беспечному разговору. Говорили о разном: о том, что
нынче вроде бы грядет сухое лето, что травам надо бы по времени быть по-
гуще, о том, что не в пример прошлым годам много паутов, а комара куда
как меньше.
- Ты, Кужмити, не обижайся, - отмякнув в разговоре и поблескивая ще-
лочками глаз, в которых стояли признательные слезы, сказал Осип.
- А я не обижаюсь...
- Есть, однако, огромадный суха в Егдо... Есть. - Он, чтобы не под-
нять во мне возражение, не определил размеры щуки, и Василий снова, как
и тогда, закивал головою:
- Есть, есть, однако...
- А коли есть, давайте и сходим. Я вот что-то и не слышал про такое
озеро. Не знаю, где оно, хотя и побродил там. - Я небрежно махнул рукою
в сторону заречного синего увала. - И на картах нет такого озера - Егдо.
- Есть, однако! Зачем туда махаешь? Туда нет. Там есть, - и Осип
махнул в том же направлении, что и я, но, вероятно, этот жест несравнимо
разнился с моим, потому что Василий снова поспешил подтвердить правоту
Осипа:
- Да, да - там! Там, где Оська кажет.
- А что за озеро, Осип?
- О, большой, однако! Красивый. Весь синий-синий и черный. Вот как
глаз, - сунул пальцем в лицо Василия. У Василия необыкновенные для эвен-
ка крупные глаза синего цвета с черным зрачком. Наследство, оставленное
с далекого казачьего колена в его роде. Я поразительно точно, есть во
мне такая способность, увидел громадный синий-синий глаз озера среди
пустоши тайги с глубоким зрачком посредине. `Почему со зрачком?` - поду-
малось, и я улыбнулся этому вот вызванному видению.
- Так пойдем туда...
- Далеко, однако.
- Ну так что. У вас вроде как тоже отпуска.
Василий и Осип - штатные охотники, и сейчас для них было как бы меж-
сезонье, ничем не занятое.
- Отпуск, отпуск, - закивали они.
- Возьмем сухарей, спирту, рыбы...
- Мясо сухой есть, соленый есть, однако... - живо откликнулся Васи-
лий, а Осип чуть по-утиному свалил голову набок и словно бы прислушивал-
ся к чему-то внутри себя.
- Пойдем, чего там, - не унимался я.
- Однако далеко... День, два идти надо...
- Ну так что, не дойдем, что ли, а?
Они быстро-быстро заговорили друг с другом, словно камешки закатали,
просыпая иногда русские слова. Я заметил, что многие народы, будь это
северяне, легко поддающиеся влияниям, или южане и даже жители Средней
Азии, последние полтора десятилетия в своих обиходных разговорах запрос-
то употребляют русские слова. Они как бы уже не могут обойтись без них в
общении друг с другом. Говорили эвенки долго. Василий вроде бы склонял
товарища на поход к Егдо, а тот как бы и соглашался, но, похоже, боялся
чего-то, то ли долгого пути, то ли сомневался - найдут ли они озеро. На-
конец Осип сказал:
- Ладно, однако. Ладно.
- Что ладно, Осип?
- Однако пойдем... Туда Хына не велел ходить. Однако Хына подох ма-
ленько. Кого спросишь?
Я уже встречался в разговорах с упоминанием о Хыне. Кто он, так и не
понял: то ли последний шаман, то ли деревянный божок, которого прятали
эвенки по тайге в самых диких местах, передавая из рода в род, от одного
старца к другому, и потеряли все-таки. `Один спрятал Хыну, да, однако,
подох маленько`, - объяснил как-то мне проводник-эвенк Спиридон Удогир.
`Подох` - это выражение вовсе не определяет отношение к случившему,
как, скажем, у нас: `подох как собака`. Это слово бытует скорей к значе-
нии `ушел к верхним людям`.
- Верно, верно, - подтвердил Василий, он всегда соглашался с Осипом,
но, как я заметил, в их отношениях играл первую скрипку.
Мы легко договорились о нашем маршруте, выпив еще бутылку сладчайше-
го портвейна, уже в утайку от Казимировны. Она не одобряла будничных вы-
пивок, хотя в неотвратимости их участвовала с охотой. Решено было выхо-
дить из Инаригды к вечеру, часам к десяти - одиннадцати. Впереди был
длинный день, часы мои показывали восемь утра, а солнце пекло уже знат-
но. Расстались мы возле дома Кучи, местной продавщицы, пожаловавшей нам
в обмен на трояк из форточки эту сладчайшую бутылку портвейна. Я крепле-
ных вин не пью, но из уважения к своим друзьям пригубил. Расстались,
уверенные встретиться от десяти до одиннадцати вечера на том самом мес-
те, где увиделись утром. И время и место по каким-то глубоким соображе-
ниям определил Осип. Попрощались, и я отправился на реку, чтобы иску-
паться, а потом уже и поспать.
По берегу я ушел далеко за село к песчаной косе, чуть розоватой от
обилия дисперсного кварца. Разделся. В безлюдье я люблю скинуть с себя
все и отдаться в объятия света и воздуха. Было жарко и даже душно, но
тут, у воды, дышалось легко. Я лежал на горячем песке, ощущая ни с чем
не сравнимую ласку солнца и земли. Меня словно бы касались невидимые и
не имеющие плоти руки, даже не ладони, а кончики пальцев, полных трепета
и нежности. Такое близкое по ощущению и редкое бывает, когда твой ребе-
нок, частичка тебя самого, слепо еще коснется ручонкой тела. Я лежал с
крепко закрытыми глазами и слышал вокруг присутствие мира, простора,
свободы, для которых и создан каждый человек, так редко пользующийся
этими благами.
Набирая в горсть песок, я медленно высыпал его на грудь, и на меня
струились тысячелетия и века, а рядом бесконечно и мудро шептал, плес-
кался, бился живым сердцем Авлакан. И в этом шепоте, плеске и стуке была
жизнь всех рек, морей и океанов, которые когда-либо я видел и слышал.
Сколько пролежал так, не отмечая времени, не знаю. Я был счастлив.
Солнце по-прежнему стояло не низко и не высоко, совершая медленное дви-
жение по кругу, как всегда в пору белых ночей. Тайга, словно бы размяк-
шая в доброте жаркого дня, была по-доступному близка и понятна разуму.
То движение соков и смол, творение жизни за густыми ветвями и лапами, те
тайные движения, воплощения, роста и умирания были близки мне и твори-
лись в глубине меня, как и в глубине ее живого чрева. Истинное счастье -
наполненность мгновения, но для меня оно еще и ощущение единства со всем
творящимся в Природе.
Вода в реке была теплой, словно бы и в ней пульсировал неостывающий
алый ток жизни, и я медленно брел, погружаясь в еще одно ликование, в
еще одну земную колыбель, в которой тело перестает быть весомым и стано-
вится легким как пух. Когда едва уловимая рябь, рождающаяся от моего
движения, коснулась губ, я легко оттолкнулся пальцами, на которых шел,
словно балерина, и поплыл к стрежню, чтобы ощутить неподатливую силу ре-
ки.
Домой вернулся чуточку уставшим. Быстро раскинув в лесной тени по-
лог, я забрался внутрь и тотчас ощутил запах земли и трав. Вдыхая этот
горьковато-сыроватый запах, я заснул. Я часто вижу необыкновенно длинные
сны, но в тот раз я спал без сновидений.
Когда проснулся, почувствовал силу и бодрость во всем теле, но лежал
еще долго с закрытыми глазами.
Думал и вспоминал о своем прилете сюда, о своем путешествии к себе и
в себя.
Самолеты, что в общем случается редко, доставили меня из Москвы до
Буньского без единой задержки. Впервые за долгие годы я был в отпуске в
полевой сезон и никак не мог понять, что происходит со мной, пока не на-
шел ответа: наконец-то встретился с самим собой.
Нет, не так, как было однажды на Лене, в ноябре семьдесят второго.
Мы вывезли тогда из тайги базу в маленький городишко Чичуйск. Мне
предстояло покамералить тут, а точнее, подготовить и отправить оборудо-
вание. Возиться пришлось до конца декабря. За три сезона даже геологи
успели обрасти барахлом. Я прилетел в Чичуйск, забрав последние вещички.
Умаялся дьявольски и был благодарен ребятам, сообщившим, что для встречи
готова отличная баня и ужин. Квартировали они у деда Карелина за городом
в тайге, рядом с посадочной площадкой, на которую в бессамолетное время
выпускали коров (чего траве зря пропадать). И случалось, что идет `ан-
тошка` на посадку, а впереди, подняв хвосты, наяривают две коровенки и
три телушки.
На берегу Лены была у деда отличная баня, лучшая во всей округе. А
сам дед, бывший гусар, давно разменявший десятый десяток, был человеком
приятным и общительным, баловался стихами. Крепко выпив, он становился
плутлив лицом и, сладко улыбаясь, говорил:
- А счас я вам фулюганные стишки порасскажу.
И жарил без передыху `Гусарские баллады` Лермонтова, кое-где изме-
ненные, подредактированные и лишенные порой изящества слога.
Я расслабился, услышав, какой предстоит мне нынче праздник, даже
растрогался до слез при встрече с дедом Карелиным.
Но бани у меня как-то в тот вечер не получилось, хотя и пар был хо-
роший, и веничек знатный, и воды предостаточно. Но не обретал я легкос-
ти, задыхался, сердце не справлялось с жаром, туго и часто пульсировала
в висках кровь. Всего один раз похлестался веником, сполз с полка, ока-
тился студеной водой, вымахнул на волю и, повалявшись в снегу (зима тог-
да легла рано, и к ноябрю лежали глубокие сугробы), в надежде, что после
этого станет легче, вернулся на полок. Но легче не стало, и я, немного
погревшись, отправился в предбанник.
- Ты чего, Кузьмич? - удивились ребята, зная мою страсть к сибирской
бане.
- Да что-то не впору нынче... Хватит.
- Ну гляди, а мы уж пожаримся.
- Жарьтесь.
Я быстро оделся, повязал голову полотенцем, концы его замотал вокруг
шеи и, накинув меховой кожух, вышел. Уже была ночь, понатыканные вразб-
рос семечки звезд тускло светились в морозном небе, луны не было, и снег
лежал пепельно-холодный, будто бы ненастоящий, как на картине. Подышав
морозцем, услышав, как унимается расходившееся сердце, как ток крови
становится привычно неощутимым, я поглядел на чистое, без торосов речное
поле, на темную живую глубину большой проруби - ребята специально выру-
били ее для банных утех, - подумал, что можно было бы возвратиться в ба-
ню, но все-таки пошел но стежке к дому. Стежка, уже глубокая, косо бежа-
ла по склону на яр. Идти было легко, я о чем-то задумался. Было тихо, но
я не сразу различил в однообразном поскрипывании снега под ногами другой
скрип. Сверху от дома кто-то спешил навстречу мне. Я пригляделся. Чело-
век тот показался очень знакомым, но в то же время мы никогда не встре-
чались. Это странное ощущение знакомства и уверенности в том, что мы ни-
когда не встречались, родило в душе потаенный страх и нежелание встре-
чаться. Однако мы сближались, и он, словно бы и не видя меня, шел уве-
ренно, чуть вихлеватой походкой, прижав под мышкой веник, а в другой ру-
ке помахивал дорожной сумкой с эмблемой авиакомпании. Эта сумка в тот
момент больше всего и озадачила меня - точно с такой отправился и я в
баню. Она и сейчас была у меня в руке, а другой такой же - в том я готов
был поручиться - не могло быть не только в Чичуйске, но и по всей Сиби-
ри.
Я глядел на сумку и не видел владельца ее, но, когда мы сблизились,
к своему не скажу страху или ужасу, ни того, ни другого не было, к свое-
му какому-то неосознанному удивлению, когда понимаешь, что такого быть
не может, а такое есть, увидел в трех шагах от себя самого себя. Он шел
на меня с рассеянным, отрешенным и задумчивым лицом, с каким живу я все
свои недолгие городские месяцы. На меня шел я, двойник, до мельчайшей
малости повторяющий мой облик. И даже полотенце накручено на голову,
только сухое: ведь шел-то в баню.
Этот я или он не посторонился, и мне пришлось отступить в сугроб,
чтобы дать дорогу. Проходя мимо, он слегка улыбнулся одними губами, но
бледное, изнуренное лицо осталось недвижимым. И взгляд, глубоко презира-
ющий меня, скользнул холодно и будто бы обронился у моих ног. А я стоял,
растерянно глядя ему в спину, и было внутри так пусто, так по-ночному
студено и так ничего не хотелось, что пришло накоротке желание лечь в
снег и заснуть, утонуть в нем. Иногда мне кажется, что тогда я так и
сделал и что все последующее совершал не я, а тот, встречный.
Проводив двойника взглядом и убедившись, что он вошел в баню, я зас-
пешил к дому, мало еще что соображая. Дед дремал за столом, накрытым на
двоих. Не знаю для чего, но я сразу же присел напротив и, подняв недопи-
тую стопку, опрокинул в себя, потом взял лежащий на тарелке надкусанный
соленый огурец и, нимало не брезгуя, закусил. Дед открыл глаза, ничуть
не удивился мне, тоже поднял недопитую стопку, выпил и сказал:
- Так вот что я тебе говорю. Иду, значит, дальше уже этак за Мининым
ключиком. Лешачий распадок, значит, миновал...
Дед рассказывал какую-то прерванную нечаянным сном историю, а я от-
четливо ощутил, что сижу на лавке, согретой до меня долгим сидением.
`Выходит, дед пил с тем, встречным`, - подумал и решил, что просто-нап-
росто схожу с ума.
- Дед, вот ты все знаешь. Скажи, как люди с ума сходят?.. - прервал
я вопросом его рассказ.
Дед, ничуть не обидевшись, замолчал. Сообразил что-то и ответил:
- А очень просто. Однако, у кума затек был. Сидели, сидели кумпани-
ей, а он вдруг как зальется, как заплачет. Сошел... Разом, как с резьбы.
- А без плача можно?
- Очень даже просто. Был и такой идентичный случай - баба одна в Ки-
ренском увидела белого мерина, будто он к ней в постелю лезет, и разом с
резьбы.
Это уже по состоянию мне ближе.
- А не слышал, чтобы кто-нибудь сам себя встречал?
Дед задумался:
- Это, парень, материя высокая. У нас поручик в полку был, дак тот,
как напьется, обязательно себя встретит. И вежливо так, полным званием и
именем-отчеством себя величая, разговаривает. Это материя высокая, с
нервной деятельностью связанная. Она только с учеными бывает, у которых
деятельность эта самая развита.
- А если не пьяный? Не слышал?
- Нет, такого не было. Давай, парень, выпьем, да я расскажу, как это
я оскоромился.
Однако бесконечную, начатую еще не при мне историю дослушать так и
не пришлось. Не зная начала, я мало что понимал в ней и делал вид, что
слушаю. Вернулись ребята, зашумели, дурачась и возясь подле дома. А ког-
да ввалились, первое, что было сказано, снова ввергло меня в пустоту.
- Во, Василь Кузьмич, - торопун, маэстро Быстрый, - уже и чарочку
вогнал.
Я что-то замямлил в страхе, который вошел в меня, когда услышал воз-
ню подле дома. Мне показалось, что слышу там на воле свой смех. `Что же
будет, если сейчас сюда войду я?!` - подумалось. Однако этого не прои-
зошло. А дед Карелин был порядочно пьян и встретил ребят с ликованием:
- А чо, робята?! Я вам счас скажу-ка фулюганные стишки...
Улучив момент, когда уже дружно шумело застолье, я вышел из дому,
пробежал по тропке, обнаружил свой отступ в сугроб и долго стоял там,
под холодным в мелких оспинках звезд небом, над острыми мертвыми снега-
ми, жаждая одного - познания, что же произошло тут, что происходило там,
в бане, после меня, в доме до меня. Так и не найдя объяснений, я вернул-
ся в дом и напился, как может напиться здоровый человек после длительно-
го воздержания и тяжелой работы. Утром я готов был ворочать горы, а пе-
режитое воспринималось как сон. Долгое время я никому не рассказывал об
этом. А потом, спустя год, рассказал соседке Гале, невропатологу, женщи-
не образованной и начитанной, которую трудно было чем-либо удивить. Галя
выслушала с улыбкой мой рассказ, как все, что исходило от меня, и сказа-
ла:
- Знаете, Вася, если это не шизофрения... А это, судя по вас, не ши-
зофрения, вы человек вполне здоровый! Науке известно... - И объяснила
мне, что известно науке о подобных случаях. Скажу честно, я ничего не
понял, а ту историю стал иногда рассказывать людям, которые заслуживали
моей искренности.
Лежа под пологом и вспоминая это, я думал о том, как много еще непо-
нятного и неразгаданного в нас самих. И чем больше человек познает вне
себя, тем неразгаданней становится сам. Только в моей жизни столько про-
исходило такого, над чем стоило задуматься и что вызывало лишь улыбку у
мудрых людей, когда я рассказывал об этом, дескать: `Заливай, заливай,
малый, все это может быть в сказках`. Но и сказки становятся порой самым
что ни есть верным фактом. Один из заслуженных летчиковиспытателей расс-
казывал мне, а теперь, по-моему, и написал об этом в своих воспоминани-
ях, что в жизни его было столько необъяснимых случаев, от которых знато-
ки разводили руками. Он дважды падал с самолетом на землю. Один раз в
тяжелом бомбардировщике, во время войны, с полными баками бензина с вы-
соты, достаточной, чтобы разлететься в прах. Упал, не взорвался, не за-
горелся, но, самое главное, никто из экипажа не погиб, отделались легки-
ми травмами. Легкими, тогда как, по всем расчетам, должны были превра-
титься в кровавое месиво.
Второй раз вошел в штопор на испытуемой машине и не вышел из него.
Среди обломков, среди изуродованного металлического лома, где, казалось,
и крохотному существу не уцелеть, он лежал целехонький в глубоком обмо-
роке - ни на теле, ни внутри ни единого повреждения. И это только две
случайности из его жизни, а вся она состоит из подобного.
Мы обращаем внимание на странное, происходящее с нами, когда это
странное связано с жизнью или смертью. А сколько удивительного ежеднев-
но, ежечасно творится вокруг нас и внутри нас, удивительного и непознан-
ного, и у каждого человека по-своему. А мы бежим от частности, от лично-
го, мы находим что-то среднее, что-то условно подходящее для всех, мы
усредняем громадный океан человеческих восприятий, допуская и отводя ему
удобную лужицу. Валяйся в ней, благодушествуй, человек, и будь доволен
тем, что есть у тебя вокруг, а что есть в тебе - это дело десятое, ник-
чемушное. Но познать себя - это, пожалуй, самое недосягаемое из всего,
что есть в нашем мире. Ни об одном жившем на земле не сказано еще: `Он
познал себя!`
Солнце, отогнав тень, подкралось к моему пологу, подогнало душный
запах живого и пресный, потусторонний запах нагретого камня, и в этой
горячей волне воздуха едва-едва слышался сыроватый запах гнили, напоми-
нающий о дождях, грибных росах и осени, притаившейся где-то за пределом
отпущенного для лета круга.
Как условились, Василий и Осип ждали меня на реке. Было без пятнад-
цати десять, но они пришли сюда без малого час назад.
- Так луче, - объяснил Осип.
- Не опоздаем, - добавил Василий.
- Я мог бы и к девяти прийти.
- Зачем, так очен луче, - расплылся улыбкой Осип, глазом охотника
оценивая мой рюкзак и вместительную фляжку у пояса. У них за плечами бы-
ли легкие поняжки, а у Василия в руках пальма. Я на всякий случай прих-
ватил два спиннинговых удилища. Десятиметровая щука - дело нешутейное.
Солнце все еще висело над тайгою, и дневной жар не опал, но перетек в
липкую духоту, и даже у реки дышалось тяжело.
Осип с Василием проворно столкнули на воду лодку, и мы без долгих
сборов поплыли вниз по Авлакану.
Василий, стоя на корме, отталкивался длинным шестом. Движения его
рук и тела были легкими. Я поудобнее устроился на передней банке. Быст-
рое течение подхватило, и кормчему оставалось только направлять лодку по
нужному фарватеру.
Спутники мои молчали, и это очень устраивало меня.
Я смотрел вперед, наслаждаясь, думал, что очень люблю неторопливое
движение. Это позволяло приглядеться к окружающему и найти отклик в
сердце.
Недавний, редкий по силе паводок бедою промчался по всему Авлакану.
Во многих селах унес он и разрушил бани, прибрежные постройки, порушил
берега, с корнем повыворачивал тайгу, а в самом верховье обрушился на
скалы перевалочной базы. До сих пор по реке в ивняках, в тайге, а то и
просто на плаву можно было увидеть то бочку с бензином, то ящик с мас-
лом, а первое время мужики вылавливали бутылки: шампанское, спирт, водка
плыли утиными выводками, подняв над водою головки. Погулял Авлакан, по-
гуляли и люди.
Каждые семь-восемь лет река учиняет буйство, но столь разрушительно-
го не помнили даже глубокие старики. Паводок не всегда сопрягается с
обилием снега, с быстрым таянием. Бывает, что необъяснимо полнеют источ-
ники, в изобилии питающие реку солоноватой, а порой и горячей водой.
Словно бы земля, почувствовав избыток влаги внутри, сама по себе вытал-
кивает ее, переполняя эту богатую на причуды реку.
Я то и дело отмечал по берегам разрушительную силу прошедшего павод-
ка.
Течение снова подбило нас к правому берегу, и Василий сел на весла,
глубина реки не позволяла плыть с шестом. Крутая излучина, мег, еще один
мег...
И вдруг перед глазами открылась картина, которую, вероятно, никогда
в жизни не доведется увидеть мне.
Громадным спящим медведем в густой шубе тайги поперек Авлакана лег
увал Медвежий. Тяжелая голова уткнулась мордой в каменные россыпи, гор-
батая спина выгнулась к небу, тесно поджаты под брюхо задние лапы, а пе-
редние, чуть расставленные, держат всю тяжесть тела на себе. Пьет мед-
ведь, приникнув мордой к Авлакану, пьет так уже многие века. Нигде не
видел я такого слепка с живого существа, такого анатомически точного и
увеличенного природой до громадных размеров. Но самое поражающее в этой
картине была зияющая рана на боку исполина. Громадный клок шкуры вместе
с мясом был вырван, и в ране ясно были видны белые ребра, по которым
струилась, окрашивая воду в реке, медвежья кровь.
Увидев это, я почувствовал, как озноб охватывает тело ожиданием то-
го, что вот это чудовище оторвет пасть от воды и закричит тем отчаянным
криком безысходности, которым кричал когда-то убитый мною медведь.
Было это в Охотском море. Я поддался на уговоры двух местных товари-
щей, наша партия тогда базировалась на Тугурском полуострове в крохотном
рыбацком поселке Ангача, и согласился поехать на охоту, благо работы не
начинались и я вот уже вторую неделю ждал прибытия грузов и рабочих. По
всему побережью дали на неделю нелетный прогноз, но у нас на Тугурском
было солнечна и ясно. Связавшись с базой экспедиции по рации, я получил
подтверждение, что раньше чем через восемь дней не стоит даже надеяться
на приход вертолетов. Решив, что при удаче смогу обеспечить партию мя-
сом, я легче обычного поддался на эту авантюру. Охота - дело серьезное и
требует сосредоточения всех сил, внимания и души. Вот почему, страстный
охотник, я редко участвую в охотах, стихийно возникающих, абы убить вре-
мя, а может быть, и зверя. Но тут поддался. Два дня безрезультатно плыли
мы вдоль оголовка Тугурского полуострова, далеко выходящего в море, в
надежде выследить медведя. Зверь часто выходит в скалистые бухты и, кра-
дучись за камнями, во время прилива охотится на нерпу. Охотится он так
самозабвенно, что подчас не замечает, как попадает под пулю, не услышав
за прибоем ни стука мотора, ни крика людей, ни выстрела. Мы уже собира-
лись вернуться, как вдруг увидели громадного белокрылого орлана, застыв-
шего на голой скале. За этой птицей безрезультатно охотился я несколько
лет, имея разрешение на ее добычу для музея Центрального научно-геогра-
фического общества, членом которого состою. На море был прилив и шла до-
вольно валкая волна, к тому же до скалы было никак не меньше двухсот
метров, так что стрелять, пожалуй, было бесполезно.
Наш моторист, главный закоперщик этой охоты, на которого я безотчет-
но злился за всю эту авантюру, небрежно сплюнув, сказал:
- Василий Кузьмич, с такого расстояния, я думаю, вы и в слона не по-
падете.
Как ни глупо, но эта фраза решила судьбу орлана. Установив прицель-
ную планку на дальность чуть больше двухсот метров, я вскинул карабин.
Сильно качало, и цель моя то взмывала в небо, то падала к морю. Но, про-
должая упорно целиться, я старался совместиться с этим покачиванием и

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 132047
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0