|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Сliffоrd D. Simаk `Тhеy wаlkеd likе mеn`, 1964
Клиффорд Саймак, (БСФ, том 18, М., Молодая гвардия, 1970), пер.
С.Васильевой
Клиффорд Саймак `Почти как люди`
1.
Был поздний вечер четверга, и я здорово нагрузился, а в коридоре
было темно - только это и спасло меня. Не остановись я тогда под
лампочкой, чтобы выбрать из связки нужный ключ, я как пить дать попал
бы в капкан.
То, что это был вечер четверга, в общем-то никак не связано с тем,
что произошло, - просто таков мой стиль изложения. Я репортер, а
репортеры, о чем бы они ни писали, всегда отмечают день недели, время
суток и прочие относящиеся к делу детали событий.
А темно в коридоре было потому, что Джордж Уэбер - жуткий
скряга. Половину своего времени он тратит на склоки с жильцами: то
скандал из-за выключенного отопления, то из-за того, что не установлен
аппарат для кондиционирования воздуха или в который уже раз барахлит
водопроводная система, то из-за его вечного отказа заново отделать дом.
Впрочем, со мной он не воевал никогда, потому что мне было на все это
наплевать. Моя квартира была для меня местом, где я мог от случая к
случаю переночевать, поесть и провести выпадавшее мне иной раз
свободное время, и я не портил себе кровь из-за пустяков. Мы отлично
ладили друг с другом - Старина Джордж и я. Мы с ним поигрывали в
пинокль, вместе пили пиво и каждую осень ездили вдвоем в Южную
Дакоту стрелять фазанов. Тут я вспомнил, что в этом году нам не придется
поохотиться - как раз сегодня утром я отвез Старину Джорджа с женой в
аэропорт и проводил их в Калифорнию. Но даже останься Старина Джордж
дома, мы с ним все равно бы не поехали в Дакоту, потому что на
следующей неделе мне предстояла командировка, которую Старик
выжимал из меня целых полгода.
Итак, стоя под лампочкой, я возился с ключами, и руки мои отнюдь
не отличались ловкостью - а все потому, что Гэвин Уокер, редактор отдела
городских новостей, и я - мы крепко поспорили о том, следует ли требовать
от научных обозревателей, чтобы они давали материал о заседаниях
городского совета, Ассоциации родителей и учителей и тому подобных
событиях. Гэвин утверждал, что они обязаны об этом писать, у меня же на
этот счет было иное мнение, и Гэвин первым заказал выпивку. Потом
выпивку пришлось заказать мне, и так продолжалось, пока не подошло
время закрывать заведение, и бармену Эду пришлось выставить нас за
дверь. Выйдя на улицу, я стал соображать, что лучше - рискнуть сесть за
руль или поехать домой на такси. И в конце концов пришел к выводу, что я,
пожалуй, в состоянии вести машину; однако поехал я все-таки по глухим
улицам, где меньше шансов попасться на глаза полицейским. Доехал
благополучно и даже ухитрился ловко вырулить машину на стоянку за
домом, но поставить ее на место уже не пытался. Бросил ее посреди
площадки и ушел.
Я трудился в поте лица, отыскивая ключ от двери. В тот момент все
они выглядели одинаково, и, пока я неловко ковырялся в них, связка
выскользнула у меня из рук и упала на ковер.
Я нагнулся за ней, но с первого захода промахнулся, промахнулся и
во второй раз. Тогда я опустился на колени, чтобы снова атаковать ключи.
И тут я увидел это.
Посудите сами: если бы Старина Джордж так не трясся за каждый
доллар, он ввернул бы в коридоре лампочки поярче, и тогда можно было бы
сразу пройти к своей двери и спокойно выбрать из связки нужный ключ, - а
так пришлось тащиться на середину коридора и копаться под этим
чертовым светляком, который должен был изображать электрическую
лампочку. А если бы я не ввязался в спор с Гэвином и попутно не надрался
бы, я бы не уронил ключи. Но если б даже уронил, то наверняка сумел бы
поднять их, не становясь для этого на колени. А если б я не опустился на
колени, я никогда в жизни не заметил бы, что ковер разрезан.
Понимаете, не разорван. Не протерт. А именно разрезан. Причем
разрезан как-то странно - полукругом как раз перед моей дверью. Как будто
кто-то взял середину основания двери за центр круга и с помощью ножа,
привязанного к трехфутовому шнуру, вырезал из ковра этот полукруг.
Вырезал и на этом успокоился - ведь ковер после этого не убрали. Кто-то
вырезал из него полукруглый лоскут, да так и оставил его лежать на
прежнем месте.
Тут хоть тресни, но объяснения этому не найдешь, подумал я, чушь
какая-то. Для чего кому-то вдруг приспичило вырезать из ковра кусок
именно такой формы? А если он кому-то понадобился для какой-то уму
непостижимой цели, почему остался лежать здесь?
Я осторожно протянул палец, желая убедиться, что все это мне не
мерещится. И понял, что зрение меня не подвело - если, конечно, не считать
того, что это был не ковер. Кусок, лежавший внутри полукруга диаметром в
три фута, по виду ничем не отличался от ковровой ткани, однако это была
не ткань. Это была какая-то бумага - тончайшая бумага, которая выглядела
точь-в-точь как ковровая ткань.
Я убрал руку и остался стоять на коленях, размышляя не столько о
разрезанном ковре и этой бумаге, сколько о том, как я объясню свою позу,
если в коридоре появится кто-нибудь из соседей.
Но никто не появился. Коридор был пуст, и в нем стоял тот
специфический затхлый дух, который характерен для коридоров
многоквартирных доходных домов. Сверху до меня доносилось жиденькое
пение крохотной электрической лампочки, и я подумал, что она вот-вот
перегорит. И быть может, тогда новый сторож заменит ее лампочкой
поярче. Однако, пораскинув мозгами, я решил, что Старина Джордж
подробнейшим образом проинструктировал его по всем пунктам
экономного хозяйствования.
Я снова протянул руку и кончиком пальца коснулся этой бумаги.
Как я и думал, это действительно была бумага, или, во всяком случае, что-
то на ощупь очень похожее на бумагу.
И мысль о вырезанном куске ковра и заменившей его бумаге
привела меня в неописуемое бешенство. Что за хамство, что за гнусная
выходка, возмутился я и, схватив бумагу, рванул ее к себе.
Под бумагой стоял капкан
Пошатываясь, я поднялся на ноги и, не выпуская из пальцев
бумагу, тупо уставился на капкан.
Я не верил своим глазам. Да и ни один человек в здравом уме не
поверил бы. Люди же не ставят капканы друг на друга, точно на каких-
нибудь там медведей или лис.
Но капкан был явью - он стоял на полу, теперь предательски
выставленный напоказ. А ведь только что он был прикрыт бумагой: так
замаскировал бы свой капкан охотник, присыпав его листьями или травой,
чтобы спрятать от своей будущей жертвы.
Это был большой стальной капкан. Я никогда в жизни не видел
медвежьих капканов, но мне показалось, что это был именно такой, а
может быть, даже и больше. Это человечий капкан, сказал я себе, ведь его
поставили на человека. На определенного человека. Потому что, вне
всякого сомнения, он предназначался для меня.
Я попятился от него, пока не уперся спиной в противоположную
стену. Я стоял, прислонившись к стене, и не спускал глаз с капкана, а на
ковре между мной и этим капканом лежала связка ключей, которую я
только что уронил.
Это шутка, мелькнула у меня мысль. Впрочем, какая там шутка!
Это я, конечно, переборщил. Если бы я не остановился под лампочкой, а
сразу шагнул бы к двери, то и речи не было бы ни о какой шутке. У меня
была бы изувечена нога, а то и обе, и, возможно, даже переломаны кости,
ведь челюсти капкана были снабжены большими острыми зубьями. Стоило
им сомкнуться на жертве, никто не смог бы их раздвинуть. Из такого
капкана человека не высвободишь без гаечных ключей.
При этой мысли меня бросило в дрожь. Пока кому-нибудь удалось
бы разобрать капкан на части, попавший в него человек успел бы истечь
кровью.
Я стоял, глядя на капкан и комкая пальцами бумагу. Потом поднял
руку и швырнул бумажный комок в капкан. Он ударился о зубья, скатился с
них и, едва не отлетев в сторону, улегся между челюстями.
Необходимо найти палку или еще что-нибудь, сказал я себе, чтобы
перед тем, как войти в квартиру, защелкнуть капкан. Я, конечно, мог
вызвать полицейских, но это не имело смысла. Они бы страшно
расшумелись и наверняка потащили бы меня в участок, чтобы подвергнуть
меня допросу по всем правилам, на что у меня не было времени. Я
изнемогал от усталости и мечтал только о том, чтобы поскорее забраться в
постель.
Вдобавок такое скандальное происшествие принесло бы дому
дурную славу, и тем самым я подложил бы свинью Старине Джорджу, пока
он там прохлаждается в своей Калифорнии. Не говоря уже о том, что это
дало бы всем моим соседям обильную пищу для пересудов и они полезли
бы ко мне с вопросами, а мне только этого не хватало. Они давно уже
оставили меня в покое, и это мне было только на руку. Меня вполне
устраивали такие отношения.
Я стал гадать, где бы раздобыть палку, и на ум мне пришел чулан
на первом этаже, в котором хранились щетки, тряпки, пылесос и всякий
хлам. Я попытался вспомнить, заперт ли он, и решил, что пожалуй что и
нет, но полной уверенности у меня не было.
Я оторвался от стены и направился к лестнице. Только я дошел до
нее, как что-то заставило меня обернуться. Вряд ли меня привлек тогда
какой-то звук. Напротив, я абсолютно уверен в обратном. Но реакция моя
была в точности такой, как если бы я что-то услышал.
Да, что-то заставило меня обернуться. Я обернулся, причем так
стремительно, что ноги мои переплелись и я полетел на пол.
И, падая, я успел заметить, что капкан как-то обмяк. Пытаясь
смягчить падение, я выбросил вперед руки, но это мне мало что дало. Я со
стуком грохнулся на пол, ударился головой, и в мозгу моем завертелся
звездный хоровод.
Подтянув под себя руки, я слегка приподнялся и вытряхнул из
головы звезды - капкан продолжал сминаться. Его челюсти как-то
расслабились, и все это сооружение, вздыбившись самым невероятным
образом, быстро колыхалось. Я с некоторым изумлением взирал на это, все
еще лежа на полу.
Капкан постепенно как бы размягчался, и его детали, горбатясь,
начали сливаться. Как будто размятый, раздавленный кусок глины пытался
вернуть себе свою первоначальную форму. И в результате он таки добился
своего. Он превратился в шар. В процессе этого превращения он
непрерывно менял цвета, пока не стал черным как смоль.
С минуту он полежал перед дверью, а потом медленно, словно
нехотя, покатился.
И покатился он прямо на меня!
Я попытался убраться с его пути, но он быстро увеличивал
скорость, и на какое-то мгновение мне показалось, что он неизбежно
вмажет в меня. Размером он был примерно с кегельный шар или, может,
чуть побольше, но вес его, естественно, оставался для меня загадкой.
Но он не ударил меня. Лишь слегка задел.
Я повернулся, чтобы посмотреть, как он спускается по лестнице, и
моим глазам представилось странное зрелище. Он прыгал со ступеньки на
ступеньку, но не так, как прыгает обычный шар. Его прыжки были не
высокими и затяжными, а быстрыми и короткими - словно существовал
некий закон, по которому он обязан был удариться о каждую ступеньку и
проделать это как можно быстрее. Не пропуская ни единой ступеньки, он
допрыгал до площадки и так молниеносно свернул за угол, что только что
дым не пошел.
Я с трудом поднялся на ноги и, добравшись до перил, свесился с
них, чтобы взглянуть на следующий лестничный марш. Но шара не было и
в помине. Он как в воду канул.
Я вернулся в коридор. На полу под лампочкой лежала связка
ключей, а в ковре зиял вырезанный полукруг диаметром в три фута.
Опустившись на колени, я поднял ключи, нашел наконец тот, что
искал, и подошел к своей двери. Отпер ее, зашел в квартиру и, даже не
включая света, быстро захлопнул за собой дверь.
Только тогда я включил свет и прошел на кухню. Присев к столу, я
вспомнил, что в холодильнике еще оставалось с полкувшина томатного
сока, а мне неплохо было бы влить в себя хоть пару глотков. Но это было
выше моих сил. При одной мысли о соке к горлу подступала тошнота. Если
уж на то пошло, так мне позарез необходим был добрый глоток спиртного,
но я и без того уже накачался сверх меры.
Я сидел, размышляя о капкане и пытаясь уразуметь, почему кому-
то вдруг вздумалось поставить его на меня. Самый что ни на есть
идиотский поступок из всех, о которых я когда-либо слышал. Если б я не
видел капкана своими собственными глазами, никогда в жизни я в это не
поверил бы.
Это, конечно, был не капкан - вернее, это был какой-то особенный
капкан. Потому что обыкновенные капканы, упустив добычу, не сминаются,
не сворачиваются в шар и не катятся прочь.
Я попытался это как-то объяснить, но мой мозг затуманился - мне
смертельно хотелось спать, я был дома, в безопасности, а потом ведь утро
вечера мудренее.
Посему я перестал ломать над этим голову и поплелся в спальню.
2.
Что-то внезапно разбудило меня.
Я сразу сел, не соображая, кто я и где нахожусь, полностью
выключенный из действительности: не одурманенный, не сонный, не
растерянный, а с той страшной холодной ясностью сознания, которая за
краткий миг внезапного озарения опустошает все.
Была тишина, пустота, беспросветный мрак бездны и это холодное
ясное сознание, вытянувшееся в струну, подобно нападающей змее,
ищущее, ничего не находящее и исполненное ужаса перед небытием.
Потом возник вопль - пронзительный, настойчивый, сумасшедший
вопль, совершенно бессмысленный, потому что ничего не значил ни для
меня, ни вообще, а звучал лишь для одного себя.
Снова сгустилась тишина, во мраке проступили какие-то пятна,
которые постепенно принимали определенные очертания: светлое
квадратное пятно оказалось окном, слабое мерцание просачивалось из
кухни, где все еще горел свет, а пригнувшееся к полу темное чудовище
постепенно превратилось в кресло.
Вопль телефона вновь рассек предутренний мрак. Я выскочил из
кровати и наугад, как слепой, пошел к двери, которую не мог рассмотреть.
Когда я наконец нащупал ее, телефон уже умолк.
Спотыкаясь в темноте, я пробрался через гостиную, и только я
протянул руку к аппарату, как телефон зазвонил снова.
Я сорвал с рычага трубку и промямлил что-то нечленораздельное.
С моим языком творилось неладное. Он отказывался повиноваться.
- Это ты, Паркер?
- А кто же еще?
- Говорит Джо - Джо Ньюмен.
- Джо?
Тут я вспомнил. Джо Ньюмен был дежурным редакции по отделу
ночных происшествий.
- Прости, не хотел будить тебя.
Я что-то возмущенно буркнул.
- Произошло какое-то непонятное событие. Решил, что тебе не
мешает узнать об этом.
- Послушай, Джо, - сказал я, - позвони Гэвину. Он редактор отдела
городских новостей. Если его вытаскивают ночью из постели, так ему хоть
за это платят.
- Но это по твоей части, Паркер. Это...
- Знаю, знаю, - перебил я. - Приземлилась летающая тарелка.
- Не угадал. Ты когда-нибудь слышал о Тимбер Лейне?
- Это дорога у озера, - ответил я. - В западном предместье города.
- Точно. Она ведет к старой усадьбе `Белмонт`. Сам-то дом заперт.
С тех пор как семейство Белмонтов переселилось в Аризону. А дорогу
подростки облюбовали для свиданий.
- Послушай, Джо...
- Перехожу к главному, Паркер. Сегодня ночью какие-то юнцы
развлекались там в машине. Они видели, как по дороге один за другим
катилось несколько шаров. Похожих на кегельные.
- Что, что?! - рявкнул я.
- Выезжая оттуда, они заметили эти штуковины в свете фар и до
смерти перепугались. Они сообщили в полицию.
Я взял себя в руки и заставил свой голос звучать спокойно.
- Полицейские там что-нибудь нашли?
- Только следы.
- Следы катившихся кегельных шаров?
- Угу, пожалуй, это для них подходящее название.
- А может, детки были под мухой? - предположил я.
- Полицейские этого не заметили. Они ведь беседовали с этими
ребятами. Те только видели катившиеся по дороге шары. Они даже не
остановились, чтобы разглядеть их получше. Постарались удрать оттуда
поскорее.
Я молчал, мучительно подыскивая ответ. Мне было страшно,
страшно до потери сознания.
- Так что ты об этом думаешь, Паркер?
- Право, не знаю, - проговорил я. - Быть может, это галлюцинация.
Или просто они решили разыграть полицейских.
- Полицейские нашли следы.
- Но их ведь могли сфабриковать и сами ребята. Могли прокатить
по дороге несколько кегельных шаров, выбирая места, где побольше пыли.
Воображали, что таким образом их имена попадут в газеты. Им скучно, вот
они и бесятся...
- Значит, ты не используешь этот материал?
- Видишь ли, Джо... Я ведь не редактор отдела городских новостей.
Посоветуйся с Гэвином. Это он решает, что нам печатать.
- Стало быть, ты считаешь, что за этим ничего не кроется? Что это
мистификация?
- Да откуда я знаю, черт побери? - взъярился я.
Он обиделся. И, по-моему, не без причины.
- Спасибо, Паркер. Прости за беспокойство, - проговорил он, вешая
трубку, и я услышал короткие гудки,
- Спокойной ночи, Джо, - сказал я в трубку. Ты уж извини, что я
тебя облаял.
Он меня уже не слышал, но мне все же стало полегче.
Я в недоумении спросил себя, что все-таки заставило меня умалить
значение этого события, почему я так из кожи лез, доказывая ему, что это
всего-навсего проделки подростков.
Да потому, что ты струсил, ты слюнтяй, ответил тот, другой
человек, который сидит в каждом из нас и порой подает голос. Потому что
ты многое отдал бы за то, чтобы поверить в незначительность этого
происшествия. Потому что ты не желаешь, чтобы тебе напоминали о том
капкане за дверью.
Я положил трубку на рычаг, и, когда я клал ее, она громко
стукнулась об аппарат: у меня тряслись руки.
Я стоял в темноте, чувствуя, как на меня надвигается ужас. А когда
я попытался этот ужас осмыслить, оказалось, что он совершенно
необоснован. Капкан, поставленный перед дверью, компания кегельных
шаров, степенно катящихся по загородной дороге, - ведь это же не страшно,
это просто-напросто смешно. Тема для карикатур. Все выглядело чересчур
уж нелепо, чтобы принимать это всерьез. От такого будешь хохотать до
колик, даже если это грозит тебе смертью.
А было ли тут задумано убийство?
Вот в чем вопрос. Предназначалась ли эта штука для убийства?
Был ли капкан, стоявший перед моей дверью, самым
обыкновенным капканом из настоящей стали или ее равноценного
заменителя? Или же это была игрушка из безобидной пластмассы или
какого-нибудь сходного с ней материала?
И еще один вопрос, самый сложный - а был ли он, этот капкан,
вообще? Я-то знал, что он был. Я ведь видел его своими глазами. Но мой
разум отказывался признать это. Оберегая мое спокойствие и психическое
равновесие, мой разум гнал это прочь, и при одной мысли об этом яростно
бунтовала логика.
Бесспорно, я был тогда пьян, но не вдрызг. Пьян не мертвецки,
пьян не до галлюцинаций - у меня только слегка дрожали руки, и я
нетвердо держался на ногах.
А сейчас я уже полностью пришел в норму, если не считать этой
ужасной холодной пустоты в сознании. Третья степень похмелья - во
многих отношениях самая мерзкая.
Глаза мои несколько привыкли к темноте, и я уже различал
расплывчатые силуэты мебели. Я добрался до кухни, ни разу не
споткнувшись. Дверь была приоткрыта, и через щель пробивалась полоска
света.
Когда накануне я потащился отсюда в спальню, я не выключил
верхний свет - теперь часы на стене показывали половину четвертого.
Я обнаружил, что почти не разделся и одежда на мне здорово
помялась. Ботинки, правда, были сняты, галстук развязан, но все еще
болтался на шее, и вид у меня был потрепанный.
Я стоял на кухне, совещаясь с самим собой. Если в этот
предрассветный час я завалюсь обратно в постель, то наверняка просплю
как труп до полудня, а то и позже, и проснусь с отвратительным
самочувствием.
А если я приведу себя сейчас в божеский вид, проглочу что-нибудь
и рано, раньше всех, явлюсь в редакцию, я переделаю кучу дел, пораньше
кончу и обеспечу себе приличный уикенд.
Сегодня ведь пятница, и на вечер у меня назначено свидание с
Джой. Я постоял немного просто так, исполненный самых теплых чувств и
к этому вечеру и к Джой,
Я все продумал: пока вскипит вода для кофе, я успею принять душ,
потом съем яичницу с беконом, несколько ломтиков поджаренного хлеба и
выпью побольше томатного сока - он мне поможет справиться с этой
холодной пустотой в сознании.
Но прежде всего я выгляну в коридор и проверю, есть ли еще в
ковре тот полукруглый вырез.
Я подошел к двери и выглянул. Перед самой дверью нелепым
полукругом разлеглись голые доски пола.
Невесело посмеявшись над своими сомнениями и возмущенной
логикой, я пошел на кухню ставить воду для кофе.
3.
Ранним утром в информационном отделе редакции холодно и
тоскливо. Это обширное, пустое помещение, и в нем очень чисто, так чисто,
что это действует угнетающе. Днем здесь полнейший хаос, от которого
комната теплеет и как-то оживает - на столах вырастают груды изрезанной
бумаги, на полу валяются шарики скомканной копирки, наколки заполнены
доверху. Но утром, после того как здесь пройдутся уборщики, в помещении
появляется что-то от ледяной белизны операционной. Две-три горящие
лампочки кажутся неуместно яркими, а обнаженные столы и стулья
расставлены настолько аккуратно, что от них так и веет унылым
будничным трудом.
Сотрудники, которые готовили материал к утру, уже несколько
часов как разошлись по домам; ушел и Джо Ньюмен. Я думал, что еще
застану его, но стол Джо был прибран так же аккуратно, как и все
остальные, а его самого и след простыл.
Банки о клеем, тщательно вымытые, натертые до блеска и
наполненные свежим клеем, сверкающими рядами, торжественно
выстроились на столах отдела городских новостей и отдела литературной
правки. Каждую баночку украшала кисточка, изящно воткнутая в клей под
углом. Ленты с телетайпа были аккуратно сложены на столе отдела
последних известий. А из-за перегородки в углу доносилось приглушенное
курлыканье самих телетайпных аппаратов, которые деловито выдавливали
из себя новости со всех частей света.
Где-то в глубинах полутемного лабиринта информационного
отдела насвистывал редакционный рассыльный - насвистывал отрывистый
пронзительный мотив, который даже не назовешь мотивом. От этого звука
меня передернуло. В такой ранний час свист где-то граничит с
непристойностью.
Я прошел к своему столу и сел. Кто-то из уборщиков собрал в одну
стопку все мои подборки и научные журналы. Только вчера к вечеру я
внимательно просмотрел их и отложил те, что мне могут понадобиться для
будущих статей. Я свирепо посмотрел на кипу журналов и выругался.
Теперь мне придется перерыть все заново, чтобы найти отобранные
накануне номера.
На чистой поверхности стола во всей своей бледной наготе
разметался свежий номер утреннего выпуска газеты. Взяв ее, я откинулся
на спинку стула и принялся просматривать столбцы новостей.
Там не было ничего из ряда вон выходящего. В Африке по-
прежнему было неспокойно, а беспорядки в Венесуэле выглядели
совершенно непотребно. Какой-то тип перед самым закрытиями ограбил
аптеку в центре города, и в газете была фотография, на которой зубастый
продавец показывал скучающему полицейскому место, где стоял грабитель.
Губернатор заявил, что законодательный орган, собравшись в будущем
году, должен будет в обязательном порядке заняться поисками новых
источников государственного дохода. Если это не будет сделано,
предупреждал губернатор, средства штата истощатся. С подобным
заявлением губернатор выступал уже неоднократно.
Верхний левый угол первой страницы занимал обзор экономики
района, подписанный Грэнтом Дженсеном, редактором отдела
промышленности и торговли, Грэнт пребывал в одном из своих
профессионально-оптимистических настроений. Кривая коммерческой
деятельности неуклонно поднимается, писал он. Розничная торговля
процветает, наблюдается подъем в промышленности, в ближайшее время
не ожидается никаких трудовых конфликтов - словом, кругом полное
благоденствие. В особенности это относится к строительству жилых зданий,
сообщала далее статья. Спрос на дома превысил предложение, и все
строительные подрядчики федерального округа завалены заказами почти на
год вперед.
Боюсь, что я не справился с зевотой. Несомненно, так оно и есть, и
тем не менее это был все тот же застарелый словесный понос, которым
хронически страдали подобные Дженсену ничтожества. Но хозяину это
понравится, ведь именно такие вот статьи и взбадривают клиентов-
рекламодателей, оказывая на них психологическое воздействие, и сегодня в
полдень матерые финансовые волки, собравшись к ленчу в `Юнион Клаб`,
будут горячо обсуждать статью из утреннего выпуска.
Допустим, что все наоборот, сказал я себе, допустим, что торговля
в упадке, что строительные компании обанкротились, что заводы начали
выбрасывать рабочих на улицу - так ведь пока окончательно не подопрет, в
газете не появится об этом ни строчки.
Я сложил газету и отодвинул ее в сторону. Открыл ящик, вытащил
пачку заметок, которые набросал накануне во второй половине дня, и начал
их просматривать.
Лайтнинг, редакционный рассыльный, вышел из тени и
остановился около моего стола.
- Доброе утро, мистер Грейвс, - сказал он.
- Это ты свистел? - поинтересовался я.
- Угу, видать, это был я.
Он положил передо мной на стол корректуру.
- Ваша статья для сегодняшнего номера, - сказал он. - Та самая, в
которой вы объясняете, почему вымерли мамонты и другие крупные
животные. Я подумал, что, может, вам захочется взглянуть на нее.
Я пробежал глазами корректуру. Какой-то остряк из отдела
литературной правки, как водится, состряпал для нее разухабистый
заголовок.
- Раненько вы сегодня, мистер Грейвс, - заметил Лайтнинг.
- Нужно подготовить материал на две недели вперед, - сказал я. - Я
уезжаю в командировку.
- Слыхал, слыхал, - оживился он. - По астрономической части.
- Что ж, пожалуй, это близко к истине. Загляну во все большие
обсерватории. Должен написать серию статей о космосе. О дальнем. Всякие
там галактики и тому подобное.
- Мистер Грейвс, - спросил Лайтнинг, - как, по-вашему, они
дозволят вам хоть чуток посмотреть в телескоп?
- Сомневаюсь. Время наблюдений расписано до минуты.
- Мистер Грейвс...
- Что еще, Лайтнинг?
- Как вы думаете, есть там люди? На этих самых звездах?
- Понятия не имею. Этого никто не знает. Но, очевидно, где-нибудь
все-таки должна существовать жизнь.
- Такая, как у нас?
- Нет, едва ли.
Лайтнинг потоптался немного и вдруг выпалил:
- Вот черт, чуть не забил. Вас тут хочет видеть какой-то тип.
- Он здесь?
- Ага. Ввалился сюда часа два назад. Я сказал ему, что вы еще не
скоро будете. А он все-таки решил подождать.
- Где же он?
- Прошел прямехонько в комнату радиопрослушивания и
плюхнулся в кресло. Сдается мне, что он там заснул.
- Так пойдем посмотрим, - сказал я, поднимаясь со стула.
Мне следовало бы догадаться сразу. Такой номер мог отколоть
один-единственный человек на свете. Только для него одного ничего не
значило время суток.
Он полулежал в кресле с детски-наивной улыбкой на лице. Из
многочисленных приемников неслось невнятное бормотание департаментов
полиции, патрульных автомашин, пожарных депо и других учреждений,
стоящих на страже законности и порядка, и под аккомпанемент всей этой
тарабарщины он деликатно похрапывал.
Мы стояли и смотрели на него.
- Кто это, мистер Грейвс? - спросил Лайтнинг. - Вы его знаете,
мистер Грейвс?
- Его зовут Кэрлтон Стирлинг, - ответил я. - Он биолог, работает в
университете, и он мой друг.
- А на вид никакой он не биолог, - убежденно заявил Лайтнинг.
- Лайтнинг, - сказал я этому скептику, - со временем ты поймешь,
что биологи, астрономы, физики и прочие представители этого ужасного
племени ученых такие же люди, как и мы с тобой.
- Но ворваться сюда в три часа ночи! В полной уверенности, что вы
здесь.
- Это он так живет, - объяснил я. - Ему и в голову не придет, что
остальная часть человечества может жить иначе. Такой уж он человек.
Что правда, то правда, таким он и был.
У него были часы, но он ими не пользовался - разве что засекал по
ним время, когда ставил опыты. Он никогда не знал, день сейчас или ночь.
Проголодавшись, он без особой щепетильности любыми средствами
раздобывал себе что-нибудь съестное. Когда его одолевал сон, он забивался
в какой-нибудь уголок и проваливался на несколько часов. Закончив
очередную работу или просто охладев к ней, он уезжал на север, к озеру,
где у него была своя хижина, и бездельничал там денек-другой, а то и
целую неделю.
Он с такой последовательностью забывал приходить на занятия,
так редко являлся читать лекции, что администрация университета в конце
концов махнула на него рукой. Там уже даже не притворялись, что считают
его преподавателем. Ему оставили его лабораторию, и с молчаливого
согласия начальства он окопался в ней со своими морскими свинками,
крысами и приборами. Но деньги ему платили не зря. Он постоянно делал
какие-то сенсационные открытия, что привлекало всеобщий интерес не
только к нему, но и к университету. Что касается его лично, то он с легкой
душой мог бы всю эту славу отдать университету. Будь то мнение прессы,
официальной общественности или еще чье-нибудь - Кэрлтону Стирлингу
все это было безразлично.
Он жил только своими экспериментами, жил только для того,
чтобы без устали копаться в тайнах, существование которых
воспринималось им как брошенный лично ему вызов. У него была
квартира, но иной раз он по нескольку дней кряду не заглядывал в нее.
Чеки на зарплату он швырял в ящики письменного стола, и они
скапливались там до тех пор, пока ему не звонили из университетской
бухгалтерии, чтобы узнать, какая их постигла судьба.
Однажды он получил приз - не из высоких и импозантных, но все
же достаточно почетный, к нему еще прилагалась небольшая денежная
премия - и забыл явиться на торжественный ужин, на котором ему должны
были этот приз вручить.
А сейчас он спал в кресле, запрокинув голову и вытянув свои
длинные ноги под стойку радиоприемника. Он тихонько похрапывал, и в
эту минуту в нем невозможно было распознать одного из самых
многообещающих ученых мира - он походил скорее на проезжего, который
случайно забрел сюда в поисках ночлега. Он нуждался не только в бритье -
ему не помешало бы и постричься. Небрежно повязанный галстук сбился
набок и весь был покрыт пятнами - вероятнее всего, от консервированного
супа, который он разогревал прямо в банках и рассеянно ел, мысленно
сражаясь с очередной проблемой.
Я шагнул в комнату и осторожно потряс его за плечо.
Проснулся он легко, даже не вздрогнул и, взглянув на меня снизу
вверх, ухмыльнулся.
- Привет, Паркер, - сказал он.
- И тебе привет, - отозвался я. - Я бы дал тебе выспаться, но ты так
вывернул шею, что я побоялся, как бы ты ее себе не сломал.
Он подобрался, встал и последовал за мной в информационный
отдел.
- Уже почти утро, - проговорил он, кивнув на окна. - Пора
просыпаться.
Я взглянул на окна и увидел, что ка улице уже начинало светать.
Он расчесал пятерней свою густую шевелюру и, словно умываясь,
провел несколько раз по лицу ладонью. Потом полез в карман и вытащил
пригоршню скомканных банкнотов. Выбрав две бумажки, он протянул их
мне.
- Держи, - оказал он. - Случайно вспомнил. Решил, что лучше
отдать их сразу, а то опять вылетит из головы.
- Но, Кэрл...
Он тряс двумя бумажками, нетерпеливо суя их мне в руку.
- Года два назад, - бубнил он. - Тот уикенд, который мы с тобой
провели у озера. Я тогда спустил все до последнего цента на игорные
автоматы.
Я взял у него деньги и положил в карман. О том событии у меня
остались довольно смутные воспоминания.
- Выходит, ты зашел только для того, чтобы отдать мне долг?
- Конечно, - ответил он. - Проезжал мимо и увидел возле дома
стоянку. Решил навестить тебя.
- Но я ведь по ночам не работаю.
Он улыбнулся.
- Ну и что? Зато я немного всхрапнул.
- Я накормлю тебя завтраком. Тут через дорогу закусочная. Подают
вполне съедобную яичницу с беконом.
Он покачал головой.
- Должен ехать обратно. И так потерял уже бездну времени. Меня
ждет работа.
- Что-нибудь новенькое? - полюбопытствовал я.
Секунду поколебавшись, он ответил:
- Не для прессы. Пока. Может быть, позже, а сейчас - ни-ни. До
этого еще далеко.
Я ждал, не спуская с него глаз.
- Экология, - произнес он.
- А точнее?
- Паркер, ведь ты же знаешь, что такое экология.
- Разумеется. Это взаимоотношение различных форм жизни и
окружающих ее условий.
- А ты когда-нибудь задумывался над тем, какими свойствами
должен обладать живой организм, чтобы совершенно не зависеть от
окружающих его условий? Каким должно быть, если можно так
выразиться, неэкологическое существо?
- Но ведь такое невозможно, - возразил я. - А пища, воздух...
- Пока это только идея. Предчувствие. Своего рода головоломка.
Загадка приспособляемости. Вполне возможно, что это не даст никаких
результатов.
- Все равно я теперь от тебя не отстану.
- Твое дело, - сказал он. - Кстати, когда выберешься ко мне,
напомни про пистолет. Про тот, что я взял у тебя, уезжая к озеру.
Месяц назад, отправляясь в свою хижину, он одолжил у меня
пистолет, чтобы поупражняться в стрельбе в цель. Ни одному мало-мальски
нормальному человеку, за исключением Кэрлтона Стирлинга, не пришло
бы в голову стрелять в цель из пистолета 303.
- Я израсходовал твои патроны, - сообщил он. - Купил новую
коробку.
- Можно было обойтись без этого,
- Черт побери! - воскликнул он. - Я тогда отлично провел время.
Он даже не попрощался. Просто повернулся на каблуках и, выйдя
из отдела, зашагал по коридору. Мы слышали, как его подошвы дробно
застучали вниз по ступенькам.
- Мистер Грейвс. - изрек Лайтнинг, - у этого парня мозги
набекрень.
Я оставил его слова без внимания. Вернулся к своему столу и
попытался взяться за работу.
4.
Вошел Гэвин Уокер. Он достал тетрадь с записью текущих дел и
принялся ее изучать. Потом презрительно фыркнул.
- Опять некому работать, - с горечью пожаловался он мне. - Чарли
позвонил, что болен. Не иначе как опохмеляется после пьянки. Эл занят тем
мельбурнским делам, в окружном суде. Берт все никак не разделается с
серией статей о расширении сети бесплатных шоссейных дорог. Пора
показать ему, где раки зимуют. Сколько можно тянуть!
Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и бросил шляпу в
плетеный проволочный ящик для бумаг. Гэвин стоял возле своего стола в
ослепительном сиянии ламп, с воинственным видом закатывая рукава.
- Ей-богу, - проговорил он, - если в один прекрасный день
загорится универмаг `Франклин`, битком набитый покупателями, которые
в мгновение ока превратятся в обезумевшее от ужаса, дико ревущее
человеческое стадо...
- ...то тебе некого будет туда послать.
Гэвин по-совиному мигнул.
- Паркер, - сказал он, - ты угадал мою мысль.
В особо напряженные моменты он неизменно выступал с этим
пророчеством. Мы уже выучили его наизусть.
`Франклин` был самым большим в городе универсальным
магазином и самым крупным рекламодателем нашей газеты.
Я подошел к окну и выглянул на улицу. Уже светало. Город казался
замороженным, мрачным и каким-то безжизненным, словно некая
зловещая волшебная страна в преддверии зимы. По улице медленно
проплыло несколько автомашин. Брели редкие пешеходы. Кое-где в окнах
домов центральной части города светились огни.
- Паркер, - позвал Гэвин.
Я быстро повернулся к нему.
- Послушай, - отрезал я, - я знаю, что у тебя никого нет. Но мне
необходимо поработать. Я должен подготовить массу статей. Для этого я
так рано и пришел.
- Я вижу, как ты усиленно над ними работаешь, - ядовито заметил
он.
- Иди к черту, - огрызнулся я. - Должен же я проснуться.
Я вернулся к столу и попытался заставить себя работать.
Появился Ли Хоукинс, редактор фотоотдела. У него буквально дым
валил из ноздрей. Лаборатория испортила цветную фотографию для первой
страницы. Изрыгая угрозы, он помчался вниз наводить порядок.
Постепенно подошли остальные сотрудники, помещение потеплело
и ожило. Загорланили литправщики, требуя, чтобы Лайтнинг принес из
закусочной напротив их утренний кофе. Недовольно ворча, Лайтнинг
потащился через дорогу.
Я принялся за работу. Теперь она пошла легко. Одно за другим
покатились слова, а в голове возникло множество идей: создалась
соответствующая атмосфера, обстановка располагала к творчеству - уже
поднялись те самые галдеж и суматоха, без которых не может существовать
ни одна редакция газеты.
Когда я, закончив одну статью, уже взялся за следующую, кто-то
остановился около моего стола.
Подняв глаза, я увидел Дау Крейна, репортера из отдела
экономики. Дау мне нравится. Он не такое дерьмо, как Дженсен. Он пишет
честно, без прикрас. И ни перед кем не угодничает. Не занимается
очковтирательством. Вид у него был хмурый. И я ему об этом сказал.
- Заботы одолели, Паркер.
Он протянул мне пачку сигарет. Он знает, что я не курю, но тем не
менее всякий раз предлагает мне сигарету. Я отмахнулся от них. Тогда он
закурил сам.
- Можешь оказать мне небольшую услугу?
Я ответил утвердительно.
- Вчера вечером мне домой позвонил один человек. Сегодня в
первой половине дня он придет сюда. Говорит, что не может найти дом.
- А какой дом он ищет?
- Жилой. Хоть какой-нибудь, лишь бы в нем можно было жить.
Говорит, что месяца три-четыре назад он продал свой собственный, а
теперь не может купить другой.
- Что ж, очень прискорбно, - безразлично сказал я. - А мы-то тут
при чем?
- Он говорит, что не он один оказался в таком положении.
Утверждает, что таких, как он, очень много. Что во всем городе не найдешь
ни одного свободного дома или квартиры.
- Дау, этот тип рехнулся.
- А может, и нет, - возразил Дау. - Ты просмотрел отдел
объявлений?
Я отрицательно покачал головой.
- Мне они ни к чему, - сказал я.
- А я их просмотрел, Сегодня утром. Бесконечные столбцы
объявлений - люди ищут жилье, любое жилье. Во многих объявлениях
сквозит отчаяние.
- Но сегодняшняя статья Дженсена...
- Ты имеешь в виду этот бум в жилищном строительстве?
- Вот именно, - ответил я. - Все это как-то не вяжется, Дау. Статья
и то, что тебе сказал этот человек.
- Может, и не вяжется. Даже наверняка. Послушай-ка, мне нужно
ехать на аэродром, чтобы встретить одну важную персону, которая
собирается к нам сегодня пожаловать. Это единственная возможность
получить интервью для первого выпуска. Если в мое отсутствие зайдет тот
парень, что звонил мне до поводу дома, ты с ним побеседуешь?
- Что за вопрос, - сказал я.
- Спасибо, - бросил Дау и вернулся к своему столу.
Лайтнинг принес заказанный кофе в помятом заржавленном
проволочном ящике для бумаг, который, когда им не пользовались, он
держал под столом фотоотдела. И в ту же секунду поднялся невообразимый
гвалт. Он принес чашку кофе со сливками - никто не хотел пить кофе со
сливками, Он принес три чашки кофе с сахаром, а сладкий кофе
согласились пить только двое. Вдобавок он обсчитал на пирожках.
Я повернулся к машинке и снова принялся за работу.
Жизнь редакции входила в свой нормальный ритм.
Стоит отгреметь ежедневной кофейной битве между Лайтнингом и
ребятами из отдела литературной правки, как уже точно знаешь, что все
вошло в привычную колею и информационный отдел набрал наконец
третью скорость.
Работал я недолго.
Мне на плечи легла чья-то рука.
Я поднял глаза - передо мной стоял Гэвин.
- Парк, старина, - проворковал он.
- Нет, - твердо сказал я.
- Из всей редакции только ты один сумеешь с этим справиться, -
взмолился он. - Дело касается `Франклина`.
- Только не говори мне, что там пожар и миллион покупателей...
- Нет, я о другом, - сказал он. - Только что звонил Брюс
Монтгомери. В девять он созывает пресс-конференцию. Брюс Монтгомери
был президентом правления `Франклина`.
- Этим занимается Дау.
- Дау уехал на аэродром.
Я сдался. У меня не было другого выхода. Гэвин готов был
расплакаться. А я органически не перевариваю плачущих редакторов.
- Так и быть, поеду, - сказал я. - Что там стряслось?
- Не знаю, - ответил Гэвин. - Я спросил Брюса, но он уклонился от
объяснений. Должно быть, что-то важное. Последний раз они созывали
пресс-конференцию пятнадцать лет назад, чтобы объявить о вступлении
Брюса Монтгомери на пост президента. Тогда впервые руководство ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 131095
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0
|
