ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Наум СЛАДКИЙ

ПОСЛЕДНЯЯ ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА

ШАЛОВЛИВЫЙ ПИСАТЕЛЬ

Выдающийся художник ХХ века Наум Исакович Сладкий родился в 1960 г. в
городе Бобруйске. Город этот известен по литературе: среди сыновей
лейтенанта Шмидта он считался прекрасным, высококультурным местом.
Читатель не должен обижаться, что не знает ни Бобруйска, ни Н.Сладкого.
Познать Воркуту хуже, чем познать Бобруйск, и познать Горького хуже, чем
Сладкого. Но шутки в сторону - Н.Сладкий больше известен как художник
красками, да и то в основном за границей. Творчество его делится на два
периода: ранний и поздний. Ранний период соответствует пребыванию
Н.Сладкого в стенах Московского Университета. Там Сладкий познал
обнаженную натуру; и там он оттачивал грани своего мастерства. Тогда же
начались его первые шалости как художника. Он написал одну из самых
необычных картин нашего времени, применив в качестве основы ленты для
оклейки окон. Некоторое время Н.Сладкого можно было видеть в коридорах
высотного здания Университета с отверткой и плоскогубцами в руках, с
железной баночкой на поясе. Он отковыривал дубовые панели и ловил
тараканов. Каждый таракан в дальнейшем старательно изображался на
отведенном ему участке ленты для оклейки окон. Потом Н.Сладкий выпускал
тараканов обратно. За это Н.Сладкого исключили со второго курса
механико-математического факультета: оказывается, тараканов следовало
возвращать на те самые места, где они были взяты. Дело в том, что научная
традиция предписывала нумеровать при изъятии как тараканов, так и места их
извлечения. Н.Сладкий, конечно, заметил бы номера и догадался, в чем дело,
но номера стерлись, так как последнюю инвентаризацию тараканов производил
еще Пафнутий Львович Чебышев. Трудности усугублялись тем, что чебышевская
ревизия тараканов производилась еще в старом здании Университета, и при
перевозке тараканов на новом месте не были должным образом воспроизведены
номера, имевшиеся ранее на старых местах. Уф! Надеюсь, что вы все поняли.
Короче говоря, Н.Сладкого сделали крайним, и выгнали его из Университета.
Художник был вынужден распродавать свою картину ничего не смыслящим в
искусстве дилетантам, тупой, бессмысленной толпе в вестибюлях метро, по
частям, отрезая изображения тараканов ножницами. Доверчивые иностранцы
покупали тараканов пачками, думая, что это билеты для посадки в поезд.
Проходило не менее получаса, прежде чем снизу появлялась процессия,
состоящая обычно из взволнованных иностранцев, уборщиц со швабрами,
милиционеров и каких-то молодых людей в светлых пиджаках. К этому времени
Н.Сладкий уже исчезал - с долларами в кармане. В кругу знатоков искусства
особенно ценятся отрезки, содержащие пять и более тараканов. Одна из таких
картин находилась в Париже, в Метрополитен-опера, где Н.Сладкий выступал в
позднем периоде своей творческой биографии. В Метрополитен-опера Н.Сладкий
исполнял обычно кантаты Свиридова. Специально сформированный отряд на
вертолете доставил Н.Сладкого обратно в Москву (кстати, этот эпизод описан
в настоящей повести), прямо в кабинет Свиридова. Полгода Н.Сладкий был
вынужден обучать канареек Свиридова, которые затем были отправлены в
Метрополитен-опера на место покинувшего театр великого артиста. Но в
основном Н.Сладкий прославился как художник красками. О его картинах можно
рассказывать бесконечно. Так, в качестве эскиза нового герба им была
предложена картина `Буревестник`. Присутствовавший на презентации директор
гастронома `Центральный` умер от инфаркта. Следствие показало отсутствие
состава преступления: буревестник был слишком похож на тех кур, что
продавались в гастрономе, но был красным. Слишком интенсивный цвет и в
дальнейшем неизменно приводил в замешательство работников торговли, и герб
пришлось заменить на старый. Но что-то я заболтался. Лучше один раз
понюхать, чем сто раз потрогать (то есть, тьфу, я хотел сказать: почитать
книжку перед сном). В общем, честь имею представить вам первый
литературный опыт Н.Сладкого - известного певца нашего времени.
Александр Титов.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МОСКВА

1

Вот этот скверный город. Поднимая лицо с заплеванного пола Казанского
вокзала, я вижу перед собой роскошное панно. Нет, я не лежу на полу, там
лежит только мой взгляд. Я иду в чистой, легкой одежде, в потоке воздуха
между высоких стен, обходя протянутые в проход ноги, пытаясь смотреть
только вперед. В фокусе бинокля (Zеiss) то мир потных мозаик, то воздух
площади. Я - чужой в этом мире.

2

Действие происходит в четырехэтажном доме возле кольцевой дороги, где
начинаются Химки. Дом хрущевской постройки, из серого кирпича,
переделанный под гостиницу. Дальше в глубь Химок продолжается такая же
застройка, лишь кое-где стоят группами более старые, сталинского времени
дома, окрашенные в желтый цвет. В маленьких дворах уют, покрытые глубоким
снегом клумбы, лавочки и пронзительные утренние солнечные лучи. Посередине
просторного парка из молодых деревьев кинотеатр, хорошие асфальтовые
дорожки, по краям маленькие продуктовые магазины. Здесь живут жители
Химок, у них есть свои квартиры, где жены накрывают на стол для завтрака.
Гостиница возле кольцевой автодороги известна в узких кругах своим
либерализмом. Она принадлежит институту Механизации, но селятся в нее все,
кто знает хотя бы название института, а еще лучше, фамилию какого-нибудь
начальника в этом институте. Впрочем, постояльцы обычно люди спокойные и
порядочные. Чаще всего здесь живут снабженцы и научно-инженерные
работники, прибывшие в Москву по своим тихим командировочным делам. В
комнате, обращенной единственным широким окном внутрь квартала, на
блестящей металлической койке лежит главный герой, Николай Васильевич
Клеточников. Для простоты назовем его Сальвадор. Он сейчас проснется. Он
инженер, молодой специалист, голова его пуста, а тело еще не покрылось
жиром. Квартиры у него нет, он живет в общаге в городе, расположенном
далеко от Москвы, любит он в казенных кроватях или в туалетах. Больше
никого в комнате нет. Он любит, когда больше никого в комнате нет. Он
просыпается, достает из-под кровати ботинки, вынимает из них носки и
осторожно снимает со стула брюки (из спинки стула торчат острые головки
шурупов). Сальвадор открывает форточку поворотом железного приспособления,
и в комнату залетает несколько снежинок. Он берет гостиничное полотенце,
завернутый в бумажку кусочек мыла, ключ со стола, выходит в коридор и
запирает за собой окрашенную белой масляной краской дверь. Потом идет по
коридору, посматривая по сторонам в поисках умывальника. В коридоре еще
пусто. Вот и умывальная комната. Вдоль покрытой белым кафелем стены
расположены в ряд шесть раковин, все краны исправны, бортики раковин
покрыты мыльной водой. Он раскладывает на краю сначала бумажку, а на ней
мыло, зубную щетку, пасту и бритву. После умывания Сальвадор брезгливо
заворачивает в бумажку причиндалы, берет сверток двумя пальцами, вешает на
плечо полотенце и выходит из умывальной. Вовремя. Навстречу как раз
протискивается голая до пояса толстая личность с уверенным лицом и сильным
запахом одеколона. Она тут же начинает обливаться и фыркать. Сальвадор на
секунду задерживается у открытой двери туалета, но идет дальше - в туалете
все равно негде положить вещи и повесить полотенце. Какая уж тут любовь.
Он заходит в комнату, оставляет вещи, потом запирает дверь, заходит в
туалет, потом опять возвращается в комнату, одевается до конца, запирает
дверь и бодро спускается на улицу по узкой лестнице с железными перилами.

3

Сальвадор осматривается по сторонам и вдыхает морозный воздух. Слева
от подъезда продуктовый магазин, и грузчик со звоном тащит ко входу
штабель покрытых инеем проволочных ящиков для бутылок. Молоко в магазине
есть, и хорошее молоко в финских литровых прямоугольных пакетах. Еще
Сальвадор покупает четыре бутылки пива. Теперь можно и в институт.
Институт рядом, надо только обойти вокруг большого жилого квартала.
Сальвадор идет вдоль трассы - Ленинградского шоссе, и слышно, как там воют
машины, и видно, как летит во все стороны разбитая колесами коричневая
снежная каша. Вправо отходит более спокойная улица, с высокими густыми
деревьями. Еще пятьдесят метров, и вход в институт Механизации. Название
его на самом деле более длинное и красивое, но оно употребляется только на
доске у дверей. Доска старомодная, как и весь выходящий на улицу корпус,
надпись выполнена золотыми буквами под черным стеклом, и еще там есть
какой-то орден. Корпус, где расположен вычислительный центр, во дворе.
Попасть туда трудно. Как и все старые советские институты, институт
Механизации состоит из темных коридоров, образующих лабиринты. Тут и там
попадаются старые толстые научные сотрудники в черных пиджаках и с
сигаретами. Они даже не отодвигаются к стенке, а только уставляются
Сальвадору в лицо своими рачьими глазами бездельников, выпуская перед
собой дым. Сальвадор идет направо, в конце коридора поднимается по
лестнице на второй этаж, идет обратно по второму этажу до другой лестницы
в другом конце коридора, спускается по ней опять на первый этаж, затем
проходит в том же направлении еще несколько метров и опять поднимается на
второй этаж. На этой лестничной площадке нет входа на второй этаж, зато
здесь начинается ведущая в другой корпус галерея со стеклянными стенками.
В конце галереи две ступеньки и дверь с кодовым замком, состоящим из ряда
кнопок. Сальвадор даже и не пытается на них нажимать, а вместо этого
громко стучит рукой. Дверь открывает невзрачная женщина в халате и сразу
же уходит. Приличия требуют зайти сначала к директору ВЦ, именем которого
Сальвадор поселился в гостиницу. Директор тоже в черном пиджаке, но чище и
энергичнее. Он не затягивает разговор, потому что понимает его причину.
Теперь к Васе в машинный зал. Зал просторен и весь наполнен светом
высоких, до потолка, окон, образующих стеклянную стену. Спокойно и
негромко гудят вентиляторы охлаждения. Посреди зала Сальвадор с радостью
видит пульт компьютера с мигающими зелеными и желтыми лампочками. Пульт
похож на длинный шкаф, на торцевой стороне которого вертикальная панель с
блестящими металлическими буквами сверху: ЕС-1033. Свет зеленых и желтых
лампочек приятно дрожит, иногда то одна, то другая группа лампочек
начинает дрожать сильнее, затем наливается ровным ярким светом и остается
в таком виде на две-три секунды, потом опять начинается мигание. Процессор
хорошо загружен. Вдруг начинает трещать и дергаться пультовая пишущая
машинка. Оператора нет, надо посмотреть, что там (хотя многие операторы не
любят, когда посторонние суют нос в машину). Там мало хорошего, дисковый
сбой, и операционная система предлагает переставить пакет дисков. Пакет
дисков - это тяжелый слоистый цилиндр, который быстро вертится под
стеклянной крышкой похожего на большую тумбочку дисковода. На таких дисках
хранится вся информация. Самому тут делать нечего, и Сальвадор идет в
сторону дальней стены зала вдоль высоких синеватых шкафов, из которых,
собственно, и состоит компьютер. За шкафами нет никаких причесывающихся
или пьющих чай девочек, и Сальвадор возвращается обратно к выходу мимо
гермозоны из застекленных металлических рам. За стеклом благородного
коричневого оттенка - мирно стоящие дисководы. Обычно они звенят и
дергаются, так что даже бывает страшно - вдруг тяжеленный пакет дисков
оторвется и разобьет верхнюю стеклянную крышку. Считывающая головка летит
на ничтожном расстоянии над магнитным покрытием, не касаясь его, и силе
пружины, прижимающей головку к быстро вертящейся поверхности,
противодействует подъемная сила воздуха, увлекаемого пакетом. Если головка
потеряет устойчивость и застрянет между дисками, будет истошный вой
металла, и гермозона наполнится коричневым дымом - остатками сорванного
магнитного слоя. Но такого, к сожалению, не бывает, а сейчас и вообще все
стоит. На тумбочке ярким светом горит цифра 3 - позиция остановившейся
головки. Остальные еле светятся. Сальвадор знает, что на пульте сейчас то
же самое, половина ламп горит и не мигает, остальные потухли. Сальвадор
хороший программист и хороший оператор. Он спускается со ступенек
фальшпола к выходу из машинного зала и идет искать народ, а заодно и Васю.
Все действительно причесываются, а Вася пьет чай. Что с машиной, никому не
интересно. Вася показывает свою работу, у него проблемы. Сальвадор хороший
программист, но не настолько. В этом случае полагается выразить
сочувствие. Оно выражается, чай пьется и коллеги идут в машинный зал
смотреть новые программы. Показывает Вася, Сальвадор смотрит. Он из
провинции, у него в машинном зале нет даже фальшпола, и в машине только
полмегабайта памяти. Вася беспощадно отменяет ждущую задачу, освобождает
спул, демонтирует сбойный диск (два быстрых щелчка по тумблерам, приятный
вой останавливающегося пакета дисков, застывшая Васина поза готовности,
поднятие крышки и профессиональный жест кистью руки, похожий на запуск
волчка. Затем треск замка, быстрый переворот тяжелого пакета и надевание
нижней крышки). Вася бросает пакет прямо сверху дисковода. И так сотни
раз, и так у всех на всех ВЦ. Зачем я описываю это так подробно? Может
быть, вам придется позавидовать их чистым костюмам и залам с
кондиционерами, их легкой и никому не нужной работе. Вот как раз и
начинается рабочий день. Васю вызывают, отвлекают, и он постепенно
исчезает, милостиво оставив Сальвадору дисплей с загруженной новой
иностранной игрой. Дисплей - это большой голубой железный ящик, на
передней стенке которого расположен зеленый экран. Машина высвечивает на
дисплее надписи, и можно набирать ответы на толстенной тяжелой железной
клавиатуре, соединенной с дисплеем жгутом проводов в белой трубке. Игра
называется `Аdvеnturе`, и она захватывающе интересна. Машина выдает на
дисплей текст: `Перед вами просторная, светлая поляна, покрытая зеленой
травой и окруженная густыми деревьями. Здесь безопасно, но как-то
тревожно. Посреди поляны журчит холодный прозрачный ручей. Куда Вы
пойдете?` Полагается набрать `Lеft` или `Right` или еще какое-нибудь слово
из выписанных на клочке бумажки. Бумажку заготовили те, кто играл раньше,
игра ведь иностранная, и ключевые слова надо набирать на иностранном
языке. Если пойти вправо (Right), там лежит топор, его нужно взять (Gеt),
потом могут появиться разные сказочные персонажи, приятные и неприятные.
Можно сражаться топором или срубить дерево, для чего следует ввести `Usе
топор`. Машина подробно описывает волшебную страну словами на экране
дисплея. Но доиграть не дают: Вася ушел совсем, а Сальвадор здесь чужой,
его игра занимает память компьютера и кому-то мешает. К тому же хочется
есть.

4

Салатик, салатик... Вкусно, но не питательно для зимы. Так оно
достало, это питание. Сейчас вроде сыт, а как начнешь бегать по городу,
так и тянет в магазин скушать булочку. Сплошное детство. Что они находят в
этих компьютерах, вернее, что я в них нахожу? Ищу - и нахожу, и не нахожу
ничего другого, кроме: нравится вид распечаток. Вряд ли эта любовь к
бумаге украшает человека.

5

Сальвадор залезает в автобус и привычно устраивается в углу задней
площадки, разместив локти на перилах и уткнувшись шапкой в стекло. Улицы,
заснеженные пустыри с торчащей из-под снега арматурой, водохранилище,
помпезная ограда... Утреннее солнце пробивается между черными стволами
деревьев парка. Длинный парк тянется вдоль берега водохранилища, снег в
парке чист и сияет всеми цветами радуги. С другой стороны улицы тянутся
многоэтажные дома, где жители мокреют в своих постелях. Серые щитки над
дверью автобуса покрыты инеем, иней свисает по краю оранжевой бахромой. На
щитке под листом пластика читанное не один раз приглашение на 400 рублей в
автопарк, с обучением и общежитием. Сальвадор полюбил подмосковные зимы
еще когда он был школьником здесь, в Москве. Тогда они тоже долго ехали на
интернатовском автобусе: сначала через всю Москву от Кунцево куда-то в
район ВДНХ, потом ждали накладных в уютном заснеженном переулке, а потом
поехали в Павлов Посад. Ехали очень долго, и Сальвадору было скучно и
холодно. Маленькое развлечение внес только сам Павлов Посад: сквозь дрему
Сальвадор видел за окном покрытые снегом улицы, двухэтажные
дореволюционные дома с фигурными карнизами, да черных одиноких прохожих.
Потом Сальвадор заснул окончательно, прислонившись к холодному оконному
стеклу и проложив для тепла сдвинутую на бок шапку. Проснулся он сразу,
непонятно от чего. Стекло находилось близко к глазам, и Сальвадору
спросонья казалось, что вся его голова снаружи. Вид за окном стал
совершенно другим: небо и дальняя полоса леса были густого и чистого
фиолетового цвета, и такие же тени на снегу. Заходящее солнце светило
сбоку, освещая снег огромного поля искристым светом. Посреди поля торчало
странное сооружение: высокая круглая кирпичная колокольня, ярко-красная от
солнца, отбрасывающая длинную фиолетовую тень. Пейзаж был сказочно красив,
но Сальвадор так до конца и не проснулся, глаза его сами собой закрылись,
и открыл он их только когда автобус заехал на территорию склада под
открытым небом, сплошь заставленного сетками для кроватей, и нужно было
таскать эти сетки в автобус и упаковывать их в тесном пассажирском салоне.
Кругом все так же простирались поля, отделенные от склада рваной колючей
проволокой, а солнце все еще было ярким и оранжевым. Сальвадор был вполне
счастлив, таская кровати по морозу. Потом Сальвадор никак не мог понять,
что делала одинокая колокольня нетрадиционной, как он теперь знал,
архитектуры, посреди чистого поля. В каталогах он ее так и не нашел.
Приехали. Сальвадор выходит из мечтательного состояния и заходит в метро.
Дальше небольшая беготня по городу. Для выполнения командировки Сальвадору
вполне хватило бы одного дня и одной поездки на метро. Но командировка у
него на неделю. Начальнику это все равно, а Сальвадор любит спокойствие и
основательность: чтобы обратный билет был взят заранее, чтобы сразу
наверняка устроиться в гостиницу, чтобы никуда не спешить. Такое поведение
бывает у людей, которым надо отдохнуть и собраться с мыслями. Но работа
Сальвадора, как уже говорилось, отдыха не требует, и голова его, как уже
говорилось, пуста. Поэтому это поведение можно отнести к бессознательному
стремлению сохранения stаtus quо, быть может, бессознательно осуждаемого.
Во всяком случае, его склонность к необдуманным поступкам я отношу к
следствиям общего снижения интеллекта из-за всяких конфликтов, вытесненных
в область бессознательного. Или, может быть, прежде, чем пить столько
пива, надо хорошо покушать. Так хорошо, уютно было вечером Сальвадору в
том самом машинном зале, в двух шагах от гостиницы, в компании занятого
какими-то своими делами Васи, возле красивой исправной машины, что он стал
искать приключений. Прежде всего Сальвадор открыл журнал
`Техника-молодежи`, который кто-то забыл возле дисплея. Вот что он там
прочитал:

ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА?
В архивах Русского географического общества обнаружен отчет
экспедиции проф.Котельникова в район Подкаменной Тунгуски за период
1907-1908 гг. Экспедиция занималась картографированием местности и
разведкой полезных ископаемых и состояла из нескольких ученых. Необычным
является то, что в отчете не содержится никаких упоминаний о метеоритах
или каких-либо других катаклизмах, хотя предполагаемое падение метеорита
произошло самое большее в нескольких десятках километров от места работы
экспедиции. Маловероятно, чтобы входившие в состав экспедиции ученые не
сочли нужным упомянуть о столь необычном явлении. Экспедиция закончилась
благополучно и привезла в Петербург множество образцов минералов. Отчет
был сдан в срок, и его подлинность не вызывает сомнений. Из всех загадок
Тунгусского метеорита эта представляется нам наиболее загадочной.
Н.Альтшуллер, г.Москва

Необдуманный поступок Сальвадора был прост: он взял трубку стоявшего
рядом телефона и позвонил в редакцию `Техники-молодежи`. Там очень любезно
отнеслись к просьбе связать, если это возможно, с автором Н.Альтшуллером.
Попросили подождать, в трубке послышался стук женских каблучков по
коридору, и вдруг пиво улетучилось у Сальвадора из головы. Зачем я это
делаю? Ведь это просто глупость, и вот я ее делаю, и вот они играют вместе
со мной в эту глупость. Но это не игра, трубка снята на самом деле, и
женщина пошла искать адрес в бумагах. Как это глупо и неудобно. Вдруг в
трубке послышался уже почему-то мужской голос:
- Алло, алло!
- Я слушаю.
- Вы ищете Альтшуллера?
- Да.
- Пожалуйста, запишите: рабочий телефон 266-557. Это институт
криогенной техники Академии Наук.
- Большое спасибо, до свидания.
И там повесили трубку. Сальвадор посмотрел на часы и увидел, что уже
девять часов. Тут забегал опаздывающий на электричку Вася, стал отключать
питание, завыли останавливающиеся дисководы. Сальвадор еле успел схватить
журнал - почитать еще перед сном - и выскочил вместе с Васей на
заснеженную улицу, свежий воздух и под звездное небо. Вася пошел направо к
платформе `Химки`, а Сальвадор в другую сторону вокруг квартала к себе в
гостиницу. Чувство стыда за глупый звонок на воздухе рассеялось, он еще
немного почитал журнал и перед тем, как заснуть, с удовольствием
представил себе физиономию автора статьи - умную и хитрую еврейскую
физиономию мистификатора.

6

Настало утро, и Сальвадор решил все-таки позвонить в институт
криогенной техники. Ему сказали, что Альтшуллера сейчас нет, но скоро
будет. Дали адрес института: Проспект Вернадского, 12; и Сальвадор решил
довести начатую глупость до конца. Наверное, разгильдяй решил найти еще
одно место, где можно бездельничать и отвлекать людей во время
командировок. Однако затея вызывала у Сальвадора некоторые сомнения.
Во-первых, он только сейчас понял, что в редакции в девять часов вечера не
должно быть никаких готовых к вопросам и ответам клерков. Во-вторых, сам
адрес. Сальвадор хорошо знал это место: длинное шоссе на окраине Москвы
недалеко от высотного здания университета. По левую сторону шоссе жилые
дома, по правую - ИНСТИТУТЫ. Это современного вида здания с цветными
стенами, окруженные со всех сторон очень большими газонами и симпатичными,
но надежными оградами. На газонах - клумбы, дорожки, но никаких высоких
предметов, которые могли бы служить укрытием. Открытое пространство
просвечивается лучами лазеров и просматривается телекамерами. Через такой
газон невозможно ни пройти, ни пробежать незамеченным. Впрочем, бегать не
принято. Принято спокойно и без сомнения в своей дельности идти прямо по
дорожке к пологим гранитным ступенькам. И каждое утро около 9 часов утра
буквально за несколько минут здание наполняется неторопливыми и
пунктуальными мужчинами и женщинами в незатейливых аккуратных костюмах, а
каждый вечер ровно в пять часов они все выходят обратно довольно густой,
но спокойной толпой и как-то очень быстро растворяются среди окружающих
кварталов, теряя свою неуловимую похожесть друг на друга. Сальвадору
знакомо и другое оформление - например, Горки-10 со своей знаменитой дачей
номер 1. Здесь уже километры пустого поля отделяют придорожную лесополосу
от невидимых никогда и никем строений в центре, где находится Брежнев. Еще
один стиль: пресловутый институт физики Земли. Он расположен прямо на
оживленной улице, так что все ходят по тротуару в метре от стен. Но окна и
желтые оштукатуренные стены покрыты многолетним слоем пыли и грязи, таким
же слоем покрыта и входная дверь, и где настоящий вход, неясно. Во всяком
случае, ясно одно: вряд ли Сальвадора без достаточных оснований пустят в
такой институт.

7

Как и следовало ожидать, Сальвадора в институт _н_е_ пустили.
Полупустой троллейбус от метро `Университет` довез его за шесть институтов
от начала проспекта. Сальвадор прошел мимо чахлых березок в низенькую
калитку из мрамора и толстого стального проката и не спеша направился по
расчищенной дорожке к красивому бело-голубому зданию на невысоком цоколе,
похожему на соты. Над ступеньками уныло свисала небольшая телекамера, не
подающая признаков жизни. В безлюдном, чистом и светлом фойе скучающий
вахтер предложил Коле сначала позвонить по внутреннему телефону. Сальвадор
набрал 557 и узнал, что Альтшуллер здесь не работает. Набор 266-557 через
город к успеху не привел, а список подразделений или хотя бы фамилий возле
телефона отсутствовал. Спросить было не у кого, а вахтер стоял и смотрел в
упор с явным недоброжелательством. Сальвадор повернулся и пошел вниз по
ступенькам, ловя спиной провожающий его взгляд. Уже на середине дорожки он
оглянулся. Вахтера не было, но на фоне стены ясно выделялся красный
светлячок горящего светодиода - телекамера уже была включена. Приятного
мало. И нет никакого желания звонить с какого-нибудь другого телефона и
снова добираться до этого Альтшуллера. Очень может быть, что заметка
предназначалась совсем не для праздных читателей, а для служебных целей
сотрудников какого-то ведомства. Но зачем тогда такой интригующий сюжет?
Может быть, изобретатели сюжетов оттачивают свое литературное мастерство?
Во всяком случае, надо было переходить к другим делам. Сальвадор пошел на
другую сторону проспекта Вернадского и стал ждать троллейбуса на
остановке, состоящей из стеклянных блоков в черной металлической раме. С
завыванием подъехал троллейбус, откуда-то набежал народ, и в задней двери
образовалась давка. Как свободный и независимый человек, Сальвадор не стал
давиться, а подождал, пока втиснутся все желающие, и уже потом аккуратно,
но плотно пристроился на оставшемся пространстве нижней ступеньки. После
закрытия дверей с одной стороны будут не морды, а спины, а с другой
стороны троллейбусная дверь с узкими, обтянутыми по краям резиной
окошками, и чуть-чуть свежего морозного воздуха - тонкой струйкой в щели
между стеклом и резиной. Однако этот маленький уют был, как это часто
бывает, нарушен бесцеремонностью ближних. Когда дверь уже стала
закрываться, кто-то еще заскочил на площадку сзади Сальвадора и уверенным
руководящим движением груди и живота пропихнул его выше в салон. Сальвадор
обернулся и увидел возбужденно-доброжелательную морду, после чего
повернулся в другую сторону.
Через пару остановок Сальвадор вышел на слякотную, бестолковую
площадь между двумя вестибюлями станции метро `Университет`. Вестибюли
имели вид круглых красных пудрениц - в таких картонных пудреницах раньше
продавали пудру `Красная Москва`. За одной из коробок приткнулся киоск
`Академкнига` из белой пластмассы и алюминия. Там Сальвадор купил книжку
для самолетного чтения и отбыл в аэропорт Быково в грохочущем аквариуме
метро, а потом на электричке среди веселого царства ярко освещенных
заходящим солнцем сосен и старых огромных деревянных дач, которые тянутся
вдоль всей железнодорожной ветки до самого Раменского, за пятьдесят
километров от Москвы. Электричка остановилась, и Сальвадор вышел на
небольшую уютную площадь, окруженную магазинчиками и киосками. Он, не
спеша, пошел по засыпанной снегом короткой улице к виднеющемуся недалеко
зданию аэровокзала, предвкушая удовольствие от трехчасового спокойного
чтения интересной книжки среди ярко-синего неба и золотых вечерних
облаков. Такое яркое, чистое, стратосферное небо Сальвадор видел еще
только на картинах Сальвадора Дали и на одной рекламке компьютеров, где
корпус микросхемы был изображен парящим в облаках. Мимо проехал автобус, а
в нем лохи, которые едут за умеренную плату шестьсот метров от электрички
до аэропорта, причем среди них в окне виднелась радостная морда
троллейбусного попутчика. Дальше все происходило так, как хотелось: рейс
не был задержан, и вылетели еще засветло. Унеслась назад фигурная церковь
за оградой аэродрома, ушли вниз девятиэтажки Жуковского. Сальвадор
подождал еще некоторое время и принялся за чтение книжки. Единственное, с
чем не повезло - место попалось не у иллюминатора.

8

Перхоть. Голова соседа спереди с редкими волосами на белой коже
покоится на замусоленном чехле кресла. Высота пять тысяч метров. За окном
зима. На эту высоту индийские мудрецы поднимались пешком и предавались
медитации среди снегов без пищи, почти без одежды, а потом возвращались в
города, и достойнейшие из них получали имя `Гуру` - `Учитель`. На картине
такой мудрец сидит на вершине горы среди растаявшего вокруг снега, с
бронзовым обнаженным телом. Еще лучше, когда красный наглый майор
нажирается колбасы, апельсинов, залезает в воняющую керосином трубу и
проносит среди звезд свое набитое калом брюхо.

9

Предусмотренная последовательность событий: сначала пороховой заряд
разрывает оболочку и отбрасывает расположенные близко предметы.
Открывается выпускной клапан, и давление выбрасывает в воздух аэрозоль.
Простой механизм, похожий на замедлитель центрального затвора
фотоаппарата, вырабатывает задержку около секунды. Затем питание подается
на запал детонатора.

10

В вечернем свете под ровный гул моторов неортодоксальные мысли
Сальвадора текли спокойно и неторопливо. Ярко-оранжевый солнечный зайчик
перемещался по стенке. Винтов не было видно, лишь по серебристой
поверхности крыла иногда пробегали влажные тени тумана. Открылась дверь
пилотской кабины через один ряд кресел от Сальвадора, из двери вышел пилот
в синей форме и направился в хвост самолета. Дверь осталась открытой, и
Сальвадор мог видеть пульт - до отказа заполненные циферблатами и кнопками
панели и залитое оранжевым светом остекление кабины. Вдруг раздался
хлопок, и пилотская кабина наполнилась дымом. Человек с перхотью на голове
дернулся вперед, но упал в дверях, и сразу остекление и циферблаты исчезли
вместе с мелькнувшими в воздухе обломками. Сальвадор успел миновать
лохмотья обшивки прежде, чем самолет перешел в пике. Так начался его
свободный полет.

11

Странное чувство комфорта охватило Сальвадора, когда он очутился в
жестоком морозном воздухе. Он знал, что осталось несколько секунд до того,
как воздушные потоки нальются силой, сорвут с него одежду и выжгут холодом
глаза. И все же чувство свободы и даже какого-то покоя было таким сильным,
что он захотел посмотреть на небеса. Самолета уже нигде не было видно, и
Сальвадор откуда-то знал, что на него не следует терять время. Облака были
и сверху, и снизу, снизу их было больше, они были расцвечены оттенками
оранжевых и красных тонов и лежали в спокойном вечернем свете, похожие на
поверхность земли. Они почти не приближались, и Сальвадор совершенно
отчетливо осознал, что ничего в этом небе не может принести ему вреда,
когда он с небом один на один. Эта мысль была сумасшедшей, и еще
совершенно детская мысль крутилась где-то на краю сознания: сознание своей
необычности, как в те дни долгих одиноких зимних скитаний по подмосковным
лесам без всякой нормальной цели и смысла, и невозможности хоть что-то
найти для себя среди людей и вещей. И еще одна, более разумная истина
звучала: о том, что каждый убитый считал себя бессмертным, но все они были
неверными, и их надлежало изгнать из сознания, а правильной была та,
первая. И вдруг все они исчезли, внезапно возник свист в ушах, как будто
его сразу включили, и мозг стал работать ясно и четко. Раз уж ты здесь,
старайся до конца. Два главных врага: декомпрессия и мороз. Он подтянул
ноги к животу, придавив пальто еще и локтями, и плотно закрыл лицо руками,
опустив голову. Оказалось, что еще можно смотреть между пальцами, не
раскрывая широко глаза. Он понятия не имел, сколько времени займет
падение, но надеялся, что еще успеет сориентироваться. Казалось, он сам
превратился в компьютер. Его обрадовало, что земля приближалась медленнее,
чем он думал сначала. С одной стороны, упасть нужно как можно быстрее,
иначе успеет выделиться растворенный в крови азот, с другой стороны -
уменьшить скорость при ударе. Вокруг уже ничего не было видно, мимо
проносился туман - те самые нижние облака, и вот они внезапно закончились,
и далеко внизу стал виден темно-зеленый лес, постройки и заснеженные поля
закатных цветов. Сальвадору каким-то образом удавалось не вращаться, он
летел, лишь слегка меняя положение, и одежда все еще не была сорвана.
Страх пришел на одно мгновение, когда Сальвадор впервые увидел разницу:
только что сараи были неподвижны, и вот стали стремительно увеличиваться,
бросаясь прямо в лицо. Но опять включился компьютер, и Сальвадор понял,
что разрушенная ферма стоит на вершине холма, каким-то образом (или это
ему показалось) сумел сдвинуться в воздухе, развернуться к склону холма
лицом, сгруппироваться, как при спортивном упражнении `кувырок` и изо всех
сил напрячь мышцы.

12

Заключительную стадию полета наблюдали двое местных жителей,
пробиравшихся по заваленной снегом дороге, по глубоким колеям, оставленным
тракторами. Приземление Сальвадора было эффектным: недалеко от
полуразрушенного сарая на склоне холма возник снежный вихрь наподобие
маленькой лавины и покатился по направлению к дороге, увеличиваясь в
размерах и окутываясь облаком снежной пыли. Наконец пыль улеглась, и прямо
у обочины из снега вылез Сальвадор, совершенно целый, но растрепанный. На
пути его движения даже не попалось прошлогодней сельхозтехники, которая
виднелась из-под снега в разных местах среди высокого желто-коричневого
бурьяна. Сальвадор с отвращением представил себе череп, разбитый о борону,
отвернулся от холма и стал рассматривать свидетелей полета. Старик в
ватнике и обтрепанной шапке и молодая женщина или девушка в аналогичной
одежде. Сальвадор откашлялся, выплевывая снег, и хриплым голосом
проговорил:
- Авария.
- Самолет? - спросил старик. А где же он?
У девушки в глазах появилось любопытство. Сальвадор машинально
оглянулся по сторонам и ответил:
- Хрен его знает.
Самолет мог упасть где-то рядом, а мог и просто развалиться на части
еще в воздухе. Сальвадор вспомнил, как при аварии ИЛ-86 под Гомелем на
потеху колхозникам с неба падали голые бабы. Здесь потехи было меньше, но
она может начаться в любой момент, если эти люди разнесут новость по всему
селу.
- Село близко? - спросил Сальвадор.
- Вы сможете идти? - спросила в ответ девушка.
- Вполне. Меня зовут Сальвадор.
- Меня Лена.
- Василий Иванович, - сказал старик.
Уже почти совсем стемнело. Небо и поля изменили цвет на
темно-фиолетовый, и Сальвадор впервые за сегодняшний день почувствовал
мороз. Возникшее в воздухе чувство комфорта не пропадало. Несмотря на
мороз, фиолетовые поля казались уютными, воздух густым и теплым, а лицо
девушки красивым. Сальвадор не знал, красиво ли оно на самом деле. Видимо,
уже начиналась реакция на перенесенный шок. Неизвестно, в какой форме она
выразится. Может быть, он просто заснет на пару дней, а может быть, у него
сотрясение мозга или еще какая-нибудь гадость. Он засунул руки в карманы и
с удивлением обнаружил, что деньги на месте. Правда, портфель с остальным
барахлом упал не прямо к ногам, а где-то еще.
- Вы можете мне помочь?
- С вас пол-литра, поужинайте с нами. Куда вы сейчас пойдете на ночь
глядя?
Сальвадор перелез через наваленную на обочине гряду снега, и все, не
торопясь, пошли к виднеющимся вдали хатам. Дорога была наезженной, в любой
момент могли появиться попутчики, и Сальвадор попросил:
- Если можно, никому не говорите про меня до утра. Мне нужно
отдохнуть.
- Хорошо. А нам вы расскажете? - спросила девушка.
- Вам расскажу.
По дороге Сальвадор узнал, что автобус в село не ходит. Он объяснил
своим попутчикам, что завтра утром ему нужно ехать домой, так как в городе
наверняка будут знать об аварии самолета. Оказалось, что железная дорога
недалеко, и утром туда можно добраться на попутке. Они вошли в средней
паршивости хату, состоящую из проходных комнат, где, к удовольствию
Сальвадора, не оказалось хозяйки. Она пошла по соседям, как объяснил
хозяин, и поужинали они втроем. Сальвадор попытался дать деду денег на
пол-литра, но тот отказался и достал свою. Сальвадор выпил чаю с самогоном
вместо ликера и перестал бояться реакции на перенесенный шок. Девушка
оказалась не местная, а вызванная из города ветеринарша, и действительно
очень красивая. Звать хозяйку Василий Иванович, помня просьбу Сальвадора,
не стал, и вскоре выделил ему постель в первой от наружной двери комнате,
и Сальвадор с удовольствием остался один и начал анализировать результаты
сегодняшнего дня.

13

Он лежал с закрытыми глазами и соображал, правильно ли он поступает
сейчас. Действительно, немедленно добираться до железной дороги по темноте
и морозу смысла не было. И у этих двоих было бы развлечение на вечер:
ходить по соседям и рассказывать удивительную новость. Если даже самолет и
упал неподалеку, при теперешнем раскладе это только отвлечет от Сальвадора
внимание по крайней мере до завтра. Что процесс изведения Сальвадора будет
возобновлен, Сальвадор не сомневался. Все выглядело так, как будто в
пилотской кабине был заложен фугас объемного взрыва - технология,
практически недоступная для террористов из числа пассажиров. Принцип
действия этой штуки состоит в подрыве взрывчатки, распыленной в воздухе.
При использовании таких фугасов не спасает даже танковая броня. Сальвадор
уцелел именно благодаря мощи взрыва, разрушившего полностью всю переднюю
часть фюзеляжа. Кто-то действовал наверняка - настолько наверняка,
настолько возможно, и явно имея доступ к аэродромным службам. И опять, как
и в случае с заметкой, Сальвадора удивила искусственность, вычурность
ситуации: вполне можно было, например, воткнуть в Сальвадора нож в тамбуре
электрички, по дороге в аэропорт или просто выдернуть его из толпы и
завести куда нужно. Во всяком случае, дня три у него в запасе, скорее
всего, было, и стоило рискнуть съездить домой в общагу и взять теплые вещи
и документы. Сальвадор понимал, что безответственное чтение журналов
открыло в его жизни новый этап.

14

Постепенно он заснул, но часть сознания продолжала бодрствовать, как

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 130868
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1