ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Евгений Бенилов.
Тысяча девятьсот восемьдесят пятый`

27 декабря

Он появлялся всегда в одном и том же обличье: учтивый человек средних
лет в сером костюме и белой рубашке с галстуком. Дверь, через которую он
входил, непременно открывалась внутрь. Он всегда начинал беседу пожеланием
доброго утра -- даже если была полночь. Затем делал паузу для ответного
пожелания и вдруг, указав на книгу в руках Эрика, произносил: `Что это у
вас такое?`
И Эрик замечал, что на обложке книги стоит дата 1971! Или, может,
1953! А Человек В Сером Костюме доставал из серого кармана серую рацию и
шептал в нее серые невыразимые слова, делавшие возможным (и даже
вероятным), что через несколько минут придут сотрудники Комитета
Политической Гигиены. Придут и скажут Эрику: `Вы арестованы.` Скажут без
выражения, не вкладывая в свои слова эмоций. Или наоборот -- трясясь от
ненависти к стоявшему перед ними врагу людей. А может -- с чувстом
удовлетворения от хорошо выполненной работы. Или -- со смехом радости по
поводу нежданно подвалившей удачи.
Люди из КПГ и их слова всегда бывали разными.
Лишь Человек В Сером Костюме и его серый костюм всегда оставались
одинаковыми.

* * *

Вздрогнув, Эрик раскрыл глаза и перевернулся на спину. Пружины в
недрах кровати отозвались болезненным звоном. В комнате было холодно и
душно -- сочетание, означавшее, что в кондиционере нужно менять фильтр.
Ветер и снег стучались в стекло окна, светать еще не начинало. На дальнем
конце постели неясной тенью возник Кот и негромко мяукнул. `Один ты меня
любишь.` -- ответил Эрик. Сверкнув бездонно-зелеными глазами, зверек
свернулся на одеяле в клубок и замурлыкал. С Садовой ровным потоком
просачивался гул машин.
Эрик нашарил под подушкой будильник и поднес к глазам.
Фосфоресцирующие стрелки тускло светились в темноте -- до звонка оставалось
десять минут. Он положил будильник на кровать, медленно сел и спустил ноги
на пол. Холодно ... Гнусно ... Куда подевались очки? А-а, вот они ...
Заранее зажмурившись, он зажег бра над кроватью. Сделав щелочки в веках,
встал. Где одежда?... Эрик поежился от холода и побрел к стулу у окна ...
рваная рубашка, рваные тренировочные брюки ... Теперь что?... Он пошел на
кухню и переключил кондиционер на рециркуляцию воздуха. Поставил чайник на
плиту и зажег под ним конфорку. Намазал последний кусок хлеба последними
крохами масла и положил сверху последний ломтик сыра. Не дожидаясь чая,
стал есть. Не забыть бы купить хлеб, масло и сыр в обеденный перерыв ... и
заодно мясо, овощи и фрукты ... и рыбу для Кота ... и новые носки ... и
запасной фильтр для кондиционера ... ха-ха-ха ... а еще сандалии на лето
...
Засвистел чайник. Эрик выключил газ.
Если он доживет до лета. А то ведь можно и не дожить. Ха. Ха. Ха.
Не до конца задушенное радио шептало сводку о состоянии
Романова-старшего и здоровье Романова-младшего. Эрик плеснул сегодняшнего
кипятку во вчерашнюю заварку и налил чай -- в воздухе запахло веником.
Потрескавшийся линолеум пола неприятно холодил правую ступню сквозь дырку в
носке. Радио на стене перешло к самочувствию Романова-внука и настроению
Романова-правнука. Неслышно ступая подушечками лап, в кухню вошел Кот. Снег
и ветер кружились за окном в тщетном желании проникнуть внутрь. Чаинки
кружились в желтой металлической кружке с обколотой эмалью. Кот печально
смотрел в свою пустую миску. `Тебе утром не полагается, серый. -- напомнил
Эрик, -- Да и рыбы все равно нет.` Выражение лица у зверька стало
укоризненным, но он промолчал. Негромко гудел кондиционер, воздух в
квартире стал чище и теплее. Было слышно, как в спальне надрывается оживший
будильник. Радио на стене перешло к прогнозу загрязнения атмосферы в
столице и пригородах. Вытащив из сумки вчерашний номер `Коммунистического
Спорта`, Эрик пошел в туалет. Затем в душ.
Горячие струи били в плечи. Громко гудел кран холодной воды. Мыло
выскальзывало из мокрых пальцев. Зеркало над умывальником покрылось
туманом.
Эрик вылез из-под душа и надел махровый халат. Вытер полотенцем
волосы. Побрился. Бросил трусы в стиральную машину, а рваные носки -- в
мусорный бак под кухонной раковиной. Радио на стене шептало программу
телевидения на сегодня, 27 декабря 1985 года.
Теперь что? Убрать постель. Одеться. Отнести халат в ванную. Собрать
черновики вычислений, принесенные вчера с работы, и положить в сумку.
Вставить свежий фильтр в респиратор. Что еще?
Выбросить мусор.
Эрик вытащил из под раковины бак -- Кот увидал его приготовления и
подошел поближе. Эрик завязал узлом горловину мусорного мешка -- зверь
принял охотничью позу: лапы полусогнуты, шерсть дыбом, хвост трубой.
`Готов?` -- спросил Эрик и, резко открыв дверцу мусоропровода, бросил мешок
внутрь. Бух ... бух ... бух ... -- было слышно, как мешок ударяется о
стенки ... бух-х-х! -- эхо пробежало по всем двенадцати этажам дома от
подвала до чердака. Пока Кот расправлялся с двумя успевшими выскочить
тараканами, Эрик загерметизировал мусоропровод липкой лентой. Потом замел
на совок тараканьи трупы, отнес в туалет и бросил в унитаз. `Не забудь
помыть лапы.` -- напомнил он Коту, и тот послушно начал вылизываться.
Утренние дела закончены -- можно уходить на работу.
Эрик надел ботинки и шубу. Переключил кондиционер на малый забор
внешнего воздуха и приоткрыл дверь в туалет (для Кота). Взял, но не надел,
респиратор (в подъездах их дома имелись кондиционеры) и вышел на лестничную
клетку. Кабина лифта пришла почти сразу -- он вошел внутрь, нажал кнопку
первого этажа и стал читать последний антиникотинный плакат старика
Бромберга из квартиры номер 5:

Дым отечества нам сладок и приятен,
А дым курильщика -- нет, НЕ сладок, НЕ приятен.

Скрепя больным механизмом, кабина остановилась. `Пожалуйста, не
хлопайте дверью лифта.` -- попросила вахтерша, когда Эрик хлопнул дверью
лифта; `Хорошо, не буду.` -- легко согласился Эрик. Он достал из почтового
ящика свежий номер `Коммунистического Спорта`, надел респиратор, поправил
на голове шапку и вышел на улицу.
Декабрьская вьюга гуляла по пустынному двору. Вдоль тротуаров высились
сугробы. Сквозь пелену бледно-зеленого снега тускло светили желтые фонари.
Раздувшиеся от пассажиров троллейбусы с усилием ползли по заснеженной
Садовой. Верхушка четырехсотметровой башни, пристроенной в прошлом году к
Лефортовской тюрьме, терялась в мутных небесах.
Через три минуты Эрик входил в метро. Очки немедленно запотели.
Натыкаясь на прохожих, он спустился по лестнице. Достал жетон и опустил в
турникет. На середине эскалатора сдвинул респиратор под подбородок --
дефицитные фильтры следовало экономить. На рукаве шубы таяли зеленые
снежинки. Очки постепенно распотевали.
Станция блистала металлическими панелями и мозаиками ранней
докоммунистической эпохи. Эрик отсчитал шестнадцатую колонну, дождался
поезда и втиснулся в четвертую дверь четвертого вагона. До начала
обязательной Утренней Программы оставалось одиннадцать минут -- телевизоры,
подвешенные под потолком, смотрели на пассажиров слепо отсвечивавшими
экранами. Эрик достал из висевшей через плечо сумки `Коммунистический
Спорт` и, толкая соседей локтями, стал искать отчет о вчерашнем матче ЦСКА
-- Спартак. Справа от него пожилой дядя в очках читал `Утреннюю Правду`,
слева от него хихикали две девчонки старшего школьного возраста.
`Осторожно, двери закрываются. -- сказала механическая женщина из
репродуктора, -- Следующая станция -- Горьковская.` `Болельщики Спартака
ждали этого матча с нетерпением.` -- прочитал Эрик. `Не толкайся.` --
недовольно пробурчал дядя в очках. `А он что?` -- спросила одна девчонка у
другой. `Следующая станция -- Площадь Свердлова.` -- настаивала женщина.
`Изволь отвечать, баран, когда тебе делает замечание пожилой и заслуженный
человек.` -- настаивал дядя. `Свенсон открыл счет на тринадцатой минуте.`
-- настаивал Эрик. `А я ему говорю (хи-хи-хи!), что с дураками не танцую
...` -- настаивала девчонка. `Когда ты, сукин сын, еще в мамины пеленки
срал, то я уже в Афганистане сражался и кровь за Родину проливал ...`
`Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Новокузнецкая.` `Второй
период обе команды начали в неполных составах ...` `Хи-хи-хи! Хи-хи-хи!
Хи-хи-хи-хи-хи-хи!`
Пересадка.
Поднявшись с толпой по ступеням и спустившись по эскалатору, Эрик
оказался на Калужско-Рижской линии. Поезд подошел сразу -- он втиснулся в
последнюю дверь последнего вагона. До начала обязательной Утренней
Программы оставались считанные секунды -- Эрик торопливо сложил `Спорт`
отчетом о хоккейном матче вверх. И вовремя: экраны телевизоров под потолком
вагона озарились ярко-голубой заставкой телестудии `Останкино`: часы с
секундной стрелкой, подползающей к числу 12. Три, два, один ... фанфары.
Все пассажиры, включая Эрика, подняли глаза. Раздалась воодушевляющая
музыка и замелькали ободряющие кадры: крестьяне, сеящие хлеб; рабочие,
кующие метал; ученые, доказывающие теорему; врачи, анализирующие анализ.
`Здравствуйте, товарищи! -- сказал лощеный диктор, источая твердую
убежденность в успехе идей, -- Мы начинаем передачу репортажем из
реанимационного оделения Кремлевской больницы. Последними новостями о
состоянии Генерального Секретаря ЦК КПЕС, товарища Григория Васильевича
Романова поделится Родион Свинарчук.` В левой половине экрана появился
молодой человек в черном костюме и розовом лице, стоявший в фойе Кремлевки.
`Что нового, Родион?` -- спросил диктор, сместившийся на правую половину.
`Хорошие новости! -- лучился Свинарчук, -- Лавинное отмирание нейронов в
центральной зоне левого полушария удалось остановить!` `А ослабление
деятельности гипофиза?` `Гипофизом занимается группа академика Ватикяна --
результат обещают не позже послезавтра.` `Отлично! -- обрадовался диктор,
снова появляясь во весь кадр. -- А теперь -- новости из геронтологического
отделения Кремлевки, где наблюдается Первый Заместитель Генерального
Секретаря ЦК КПЕС, товарищ Василий Григорьевич Романов.`
Украдкой скосив глаза, Эрик опустил взгляд на зажатую в руке газету:
`На четвертой минуте второго периода спартаковцы, наконец, вышли вперед и
под сводами Дворца Спорта раздался клич ...`
`... Молодцы геронтологи! А теперь -- краткий обзор почечной
недостаточности Второго и вялотекущей шизофрении Третьего Заместителей
Генерального Секретаря ЦК КПЕС, товарищей Григория Васильевича и Василия
Григорьевича Романовых.`
`Осторожно, двери закрываются. Следующая станция -- Шаболовская.`
`... наш спецкор в Кабуле Мулдыкхан Размулдыев ознакомит нас с
достижениями Афганского Республиканского Комитета Политической Гигиены.
Раскрыт крупный антикоммунистический заговор!... Арестованы шестнадцать лиц
голландской национальности!... Изъяты десятки книг, изданных до 1985
года!... Обнаружены сотни листовок, прославляющих великодержавный
нидерландизм!...`
`Осторожно, двери закрываются. Следующая станция -- Ленинский
Проспект.`
`Что ж, молодцы гигиенисты ... Передаю слово спортивному комментатору
Владимиру Тараторину ... Здравствуйте товарищи. Болельщики Спартака ждали
этого матча с нетерпением ...`
`Осторожно, двери закрываются. Следующая станция -- Академическая.`
`... и заменили вратаря шестым полевым игроком, однако счет остался
прежним.`
`... и заменили вратаря шестым полевым игроком, однако счет остался
прежним.` -- дочитав отчет, Эрик поднял глаза и стал слушать.
`В заключение, погода. Кислотность снега 0.5%, диоксин в Москве-реке
-- 0.2%. Нервно-паралитическая компонента воздуха варьируется от 0.03%
внутри Садового Кольца до 0.01% в районе Измайловского Парка. Аммиак --
0.5%. Жителям северо-западных районов столицы синоптики рекомендуют сегодня
носить защитные очки из-за повышенной концентрации в воздухе летучих
цианидов. -- диктор испустил прощальную улыбку, -- Желаю вам хорошо
поработать, дорогие товарищи.`
`Следующая станция -- Профсоюзная.` -- вмешалась механическая женщина.
Сунув газету в карман, Эрик стал пробираться к выходу. Над дверью
вагона висел плакат Nо 4 из серии `Товарищ, бди! Антипартиец может
оказаться твоим папой!` (пухлый румяный мальчик в клетчатых шортах
указывает пальцем на худого мужчину с подлым извилистым лицом).
Двери с шипением раздвинулись, Эрик вышел на платформу. В ноздри ему
ударил резкий запах аммиака -- он надвинул на лицо респиратор (дышать
незащищенными легкими на неглубоко расположенных станциях не стоило). Он
поднялся по лестнице, прошел по подземному переходу и вышел на поверхность.
По Профсоюзной улице мела поземка. Угрюмые люди в тяжелых шубах роились
около автобусных остановок. Утопая по щиколотку в снегу, Эрик свернул на
улицу имени античного революционера Красикова и поплелся в направлении
маячившего вдали серого куба института п/я 534ц. Стало чуть светлее. Москва
задыхалась в зловонии собственного дыхания -- низкая пелена туч душила ее,
как подушка на лице. По извилистым кишкам города протискивались стада
заляпанных грязью машин. Через четыре минуты Эрик вошел, преодолевая
встречный поток воздуха, в фойе института. Снял шубу и повесил на вешалку в
гардеробе (шапка, шарф и респиратор засунуты в рукав). Переложил черновики
с вычислениями из сумки во внутренний карман пиджака и встал в очередь на
проходную. Сзади пристроились два сотрудника отдела обеспечения.
`Товарищу Товсторукову -- пламенный привет!` -- `Здорово, Разгребаев.`
`Следующий!`
`Как дела?`- `Не жалуюсь.` -- `Про Кеонджанишвили слыхал?` -- `Нет.`
`Следующий!`
`Говорят, сняли его.` -- `За что?` -- `Не знаю. Я думал ...
`Следующий!`
... ты знаешь.` -- `Не знаю.`
`Следующий!`
Подойдя к перегородке, отделявшей вахтерскую от остального мира, Эрик
нажал кнопку против своего номера. Бамс! -- было слышно, как его пропуск,
вытолкнутый из ячейки, упал по ту сторону перегородки на стол. Из окошка,
звеня медалями за победу в Афганистане, высунулось обрюзгшее тело Ивана
Ильича. `Товарищ Иванов Э.К., -- с гнусной ухмылкой сказал вахтер, --
позвольте сумочку вашу проверить -- не несете ли опять секретных бумаг без
разрешения Первого Отдела!` Эрик молча раскрыл пустую сумку -- на лице
вахтера отразилось сначала недоумение, потом мышление и наконец прорыв. `В
карман переложил! -- догадался Иван Ильич, -- А ну, покажь карманы, тебе
говорят!` `Не имеете права. -- скучным голосом отвечал Эрик, -- Согласно
приказу Nо 778 от 15-го августа 1985-го года, только в присутствии
замдиректора по режиму.` Лицо вахтера искривилось от ненависти: `Ишь
грамотный какой ... все крючки-закорючки знает! Спасу от вашей нации
нет!... -- Эрик молча ждал. -- Тебя как по батюшке-то величать --
Клаасович?` `Вы будете звать замдиректора, или я могу идти?` Ощерившись,
вахтер сунул ему пропуск.
`Следующий!`
Эрик поднялся на 68 ступенек по пыльной боковой лестнице, прошагал 26
шагов по коридору и отпер дверь комнаты номер 452. Внутри было темно и
душно -- он включил свет и кондиционер. Сел за свой стол у окна (оказавшись
к остальной части комнаты спиной), выложил из кармана черновики и разложил
их по порядку. Позади хлопала дверь, шаркали ноги и звучали утренние
приветствия. Карандаш и резинка лежали там, где были оставлены, -- в правом
углу стола. `Кто будет пить желудин? -- раздался пискливый голос Оли
Рюмкиной, -- Поднимите руки ... раз, два, три, четыре ...` Эрик подточил
карандаш, придвинул к себе последний лист вычислений и приписал в самом
конце уравнение, следовавшее из предыдущего уравнения (следовавшего, в свою
очередь, из предыдущего уравнения; следовавшего, в свою очередь, из
предыдущего уравнения ...). `А я тебе говорил, что Спартак выиграет! --
голос Петра Мурзецкого источал жизнеутверждающую силу, -- Не могли они не
выиграть при такой ситуации в турнирной таблице.` Эрик приписал еще одно
уравнение, но, не удовлетворившись тем, как написана альфа в первом и
третьем членах (хвостик загнулся), стер все резинкой. `А если б Мотовилов
на последний минуте забил? -- возразил Коля Горчицын, -- Что бы ты тогда
сказал?` Эрик переписал уравнение наново и стал обдумывать следующую
строчку. `Куда ему забить ... -- отвечал Петр Коле, -- когда у него
забивалка такая маленькая! Ха-ха-ха! Пусть он ее маленько поддрочит!...
Ха-ха-ха-ха-ха!` Эрик стал каллиграфически выводить очередную формулу.
`Мальчики, не пошлите!` -- кокетливо сказала армянская красавица Марина,
временно носившая девичью фамилию Погосян (по первому мужу -- Морозова, по
второму -- Жарова).
Время шло.

Звонок на обеденный перерыв застал Эрика в конце четвертого листа
вычислений. С сожалением вырвавшись из потока мыслей, он встал и вышел из
комнаты. Сбежал бегом по лестнице, отстоял очередь на сдачу пропусков (Иван
Ильич наградил его обжигающим взглядом), торопливо оделся. На улице ярилась
метель, низкое серое небо прижимало город к заснеженным тротуарам.
Продуктовый магазин располагался рядом с институтом, и через три минуты
Эрик уже стоял в очереди в рыбный отдел, притиснутый чьей-то бабушкой к
чьей-то жене. Толпы людей -- прижатых друг к другу, как кильки в банке, и
столь же покорных -- одетых в тяжелую, неудобную, темных тонов одежду --
вдыхали сквозь респираторы затхлый холодный воздух. Под закоптевшим
потолком висела угрюмая тишина, нарушаемая лишь криками продавщиц --
микрофоны, вделанные в их респираторы, делали голоса резкими, как пение
павлина. Эрик постоял минут пять, потом отпросился у стоявшей позади
бабушки сходить в молочный отдел (плюс литр молока, плюс полкило сыра, плюс
полкило масла, минус четыре молочно-колбасных талона). Вьюга ударяла в
широкие окна пригоршнями нежно-зеленого снега. Разводы грязи на оконном
стекле переплетались в сложный геометрический узор. Оценив опытным глазом
длину очереди, Эрик успел сбегать за хлебом. И, наконец, рыба: спинки
минтая -- на два рыбных талона, тушки кальмара -- на три. Помимо даров
моря, в рыбном отделе почему-то продавалось шампанское (три ликеро-водочных
талона) -- что позволяло сэкономить время на винном магазине.
Эрик вернулся в институт за шесть минут до официального окончания
перерыва. Разгрузил добычу в стоявший в 452-ой комнате холодильник.
Спустился в кафетерий и встал в очередь. Очередь была короткая: не ходившие
за продуктами, уже пообедали, а ходившие, в большинстве своем, приносили на
работу домашнюю еду. Через двадцать минут Эрик вышел из кафетерия, унося в
желудке тяжелый, как гиря, комплексный обед.
Не поднимаясь к себе на четвертый этаж, он прошел по тускло
освещенному грязному коридору и постучал в дверь с надписью `Лаборатория Nо
6`. За дверью раздался голос: `Сейчас!`, и стало слышно, как кто-то возится
с замком. Замок не отпирался. `Вы когда почините этот ебаный замок?` --
громко спросил Эрик; `Ты об этом профессора Попова спроси.` -- огрызнулся
голос, и дверь наконец отворилась. `Так не запирайтесь тогда, -- сварливо
сказал Эрик, заходя внутрь, -- если не можете потом открыть!` `У тебя что
-- смерть мозга наступила, как у Романова-старшего? -- отвечал его друг
Мишка Бабошин, -- Знаешь ведь, что нас на секретность второй категории
перевели.` Препираясь, они проследовали сквозь внутренний коридор мимо
обитой дермантином двери с табличкой `Зав. лаб. д.ф.-м.н. Попов З.С.` и
зашли в мишкину клетушку, где все было готово для чая. `Эрька, привет! --
приветствовала Эрика их бывшая однокашница и общая подруга Лялька
Макаронова, сидевшая с чашкой в руке, -- Где тебя носит?` На столе стоял
давно обещанный Лялькой домашний пирог. `Спинку минтая для своего Кота
покупал. -- ответил за Эрика Мишка, -- Ты что, не знаешь этого мудака?` Они
сели, Лялька налила Эрику чай. `Эричка, -- она доверительно подалась
вперед, -- а правду говорят, что ты со своим Котом живешь, когда у Светки
менструация?` Эрик поднес чашку к лицу и с удовольствие вдохнул аромат
натурального грузинского чая, купленного им для совместных чаепитий пару
недель назад по счастливому случаю. `Конечно правда! -- опять влез Мишка,
-- Недаром Кот со Светкой на ножах. Помнишь, как он ей колготки разодрал на
эрькином дне рождения?` Эрик отрезал кусок лялькиного пирога и положил себе
на блюдце. `Бедный! -- пожалела Лялька, -- Ты лучше ко мне приходи, я тебя
по старой дружбе всегда обслужу.` Откинувшись на спинку кресла, Эрик
осторожно поставил чашку с чаем и блюдце с пирогом на подлокотник и
расслабился. `И не мечтай -- у него на тебя не встанет. -- не унимался
Мишка, -- У него только на блондинок и котов, а больше ни на кого.` `Ты за
меня не переживай. -- вставил, наконец, слово Эрик, -- Ты, Мишка, лучше
вспомни когда у тебя в последний раз стояло -- до того, как Романов-старший
в кому впал или после?` `Да ты что, Эрька! -- всплеснула руками Лялька, --
Бабошин в этом смысле всем нам пример! Полная солидарность с вождем: раз
Григорий Васильевич трахаться не может, так и никому нельзя.`
`Хорошо с друзьями!` -- подумал Эрик, расстегивая верхнюю пуговицу
рубашки.
`Ладно, зубоскалы, -- уязвленный предательством союзницы, Мишка
кардинально изменил течение разговора, -- а вот кто помнит, за сколько лет
до официального наступления развитого коммунизма у Григория Васильевича
случился второй аппоплексический удар?` Вызов был брошен, и Эрик стал
вычислять. `Опять ерундой заниматься будете?...` -- разочарованно протянула
Лялька, не любившая этой игры. `Тебе, беспамятная женщина, нас, высокоумных
джигитов не понять! Ты диссертацию -- и ту только год назад защитила. --
высокомерно отвечал Мишка, -- Так что помолчи, смертная, пока уважаемый
Эрик ибн Кирилл Иванов-задэ размышляет над заданным ему ...` `За четыре. --
перебил Эрик, закончив вычисления, -- А на каком году Пятилетки Количества
день расстрела отступника Горбачева объявили выходным?` `Ха-ха-ха! --
презрительно рассмеялся Мишка, -- Элементарно, Ватсон, -- на третьем.`
Бабошин закатил глаза к потолку и зашевелил губами, придумывая следующий
вопрос. `Дурак ты Мишка! -- по тому, как у Ляльки опустились уголки рта,
было видно, что она обидилась на `беспамятную женщину`, -- Эти сволочи
специально каждый год 85-ым сделали, чтобы у нас чувство времени отшибить,
а такие дураки, как ты, им только на руку играют!` `Ты чего, мать?... --
опешил Бабошин, -- Мы ж, наоборот, точки отсчета восстанавливаем ...` `Ты
этими играми дурацкими только больше себя запутываешь ... и хамишь еще при
этом!` -- Лялька встала, отошла к окну и отвернулась. `Так вот ты чего на
меня взъелась! -- наконец дошло до Мишки, -- Да я ж просто так, не со зла
... -- он встал, положил Ляльке руку на плечо и проникновенно сказал, --
Прости, Лялечка, Мишку Бабошина, дурака глупого.` Против своей воли, Лялька
рассмеялась.
`Хорошо с друзьями!` -- подумал Эрик, отпивая глоток чая.
`Ладно, прощаю ... -- сказала Лялька великодушным голосом,
поворачиваясь к Мишке передом, а к окну задом, -- Прощаю, ежели на Новый
Год у Вишневецких ты со мной три раза оттанцуешь.` -- на ее длинных
ресницах все еще блестели алмазики слезинок. `Хоть четыре раза, матушка! --
запричитал Мишка, лобызая лялькины ручки, -- Хоть пять раз!... Всю жизнь с
тобой, родная, танцевать буду!` `Так тебе и позволит твоя Варвара со мной
всю жизнь танцевать ... -- поджала губы Лялька, почему-то звавшая Тоню
Бабошину Варварой, -- Она меня скорее уда...`
`Тихо!` -- перебил Эрик, подняв палец.
Все трое замерли -- Мишка и Лялька у окна, Эрик -- в кресле. Бух-х ...
бух-х ... бух-х ... Скрипя расхлябанными половицами, тяжелые шаги
приближались к мишкиной клетушке ... потом заскрипела дверь, и на пороге
возникла могучая фигура д.ф.-м.н. Попова З.С. `Миша, -- сказал д.ф.-м.н.
глубоким басом, игнорируя Эрика и Ляльку, -- когда закончишь расчет по теме
Х-33, зайди ко мне.` Как всегда в присутствии Попова, Эрику захотелось
уйти. `Здрасьте, Зосима Сергеич!` -- вылезла неустрашимая Лялька;
`Здравствуйте, Алла. -- соизволил, наконец, Попов, -- Добрый день, Эрик
Кириллович.` `И как вы такую фигуру блюдете, Зосима Сергеич!` -- засюсюкала
Лялька невыносимо фальшивым голосом. Эрик помертвел в ожидании неминуемого
скандала, но Попов лишь приятно улыбнулся и вышел из комнаты. Бух-х ...
бух-х ... бух-х ... -- шаги командора проследовали до двери поповского
кабинета, хлопнула дверь, и все затихло. `Ну ты даешь, Макаронова!` --
завистливо протянул Мишка, боявшийся Попова до дрожи в коленках. `Учись,
пока я жива, Бабошин!` -- гордо сказала Лялька. `С чужим начальником каждый
может. -- скептически заметил Эрик, -- Ты попробуй так со своим членмудом!`
(Макароновский начальник член-корр. Узбекской Академии Наук Муддинов считал
женщин существами глупее лягушки.) `И попробую! -- выпятила обильную грудь
Лялька, -- Он м.н.с. Макаронову надолго запомнит!` Эрик выразил сомнение
неуловимым движением бровей. `Ладно, ребята, -- трусливо залебезил Мишка,
-- давайте поработаем чутка ... а то Попов опять вонять будет.` `Салага ...
-- презрительно процедила Лялька, -- Пошли, Эрька, пока Бабошин от страха в
штаны не наложил!` Они вышли в коридор и направились в сторону лифта.
Позади раздался лязг запираемого замка.
`Слушай, Эрька, а ты большим человеком стал -- Попов тебя уже по
имени-отчеству величает! -- цокая каблуками, Лялька забежала вперед, чтоб
не отставать, -- Докторскую когда защищать будешь?` `Какую докторскую? --
удивился Эрик, -- У меня ж мать -- враг людей ... да еще голландка
впридачу.` На лице у Ляльки появилось расстроенное выражение: `Сволочная
страна ...` -- начала она, но осеклась (они вышли из коридора в фойе
буфета, где все еще сидел народ). Лифт находился рядом. `Ладно, Эрька, я
пешком пойду. -- она заботливо поправила воротник его пиджака, -- На
политсеминаре увидимся.` Лялька повернулась на каблуках и поцокала в
сторону лестницы.

Эрик застегнул верхнюю пуговицу рубашки, дождался лифта и поднялся на
четвертый этаж. Когда он вошел в свою комнату, громкая беседа внезапно
оборвалась -- Эрик молча прошел мимо глядящих в сторону коллег, сел за свой
стол и придвинул черновики с вычислениями. Он нашел последнюю страницу,
подправил хвостик у гаммы в одной из формул, подумал немного и написал
следующее уравнение -- вытекавшее из предыдущего, но с преобразованной
правой частью. За спиной раздавалось неясное бормотание -- судя по тому,
что говорили шепотом, -- говорили о нем. Придумав, как записать левую часть
уравнения в более компактной форме, Эрик стал прикидывать, куда поместить
очередную формулу: в центре строчки или ближе к левому краю. `... опять на
сорок минут опоздал!` -- донесся до него свистящий шепот среднего научного
сотрудника Иннокентия Сергеева. `А на позапрошлом субботнике они с этой
лахудрой Макароновой не работали не фига, только лясы точили ...` --
отозвался сексуальный шепот Марины Погосян.
Начиная с третьего уравнения, Эрик, как всегда, увлекся и перестал
замечать окружавшую его среду.

Очнулся он от звонка на политсеминар. Журчавшая позади дружеская
беседа постепенно иссякла, заменившись шарканьем ног и хлопаньем двери.
Эрик дождался заключительного хлопка, прихватил с собой последний лист
вычислений и вышел из комнаты.
Через три минуты -- одновременно со вторым звонком -- он вошел в Малый
Актовый Зал и сел на свободный стул рядом с Лялькой Макароновой. Как всегда
в конце рабочего дня, лялькина прическа пришла в смятение и фонтанировала
во все стороны курчавыми коричневыми струями. `Где Бабошин?` -- тихо
спросил Эрик; `Сачкует.` -- прошептала Лялька, распространяя слабый запах
духов. `Кхе! Кхе! -- залаял сидевший на сцене за отдельным столом
комсомольской секретарь института (и, по совместительству, почетный
председатель совета молодых ученых) Пьер Костоглодов, -- Открываю последнее
в ентом году заседание политсеминара. В повестке дня три доклада. Сперва
Рябинович из биолугикческого сехтору сообщит на тему ... -- Костоглодов
порылся в бумагах на своем столе, -- `Великая победа Григория Васильича
Романова в 1985-ом году и ее влияние на ход мировой истории`.` Рябинович --
гладкий до скользкости молодой человек с выражавшим, что потребуется, лицом
-- вскочил с места и проследовал к кафедре. `Давай, Моисей ... -- поощрил
Костоглодов, откидываясь на спинку стула, -- Десять минут тебе даю на
все-про-все.` `Много лет назад, осенью 1985-го года, -- затараторил
докладчик, поглядывая в заготовленую бумажку, -- умер доблестный
продолжатель дела Ленина, Сталина и Брежнева Константин Устинович Черненко.
Смутное время стучалось в двери нашей Родины. Стройные ряды брежневских
бойцов поредели, и даже в высшие эшелоны партии проникли ревизионисты и
отступники ...` -- по лицу Рябиновича пробежала горестная тень.
Эрик скосил глаза на лист с вычислениями, лежавший на коленях, и стал
решать последнее по счету уравнение в уме.
`... И все же здравый смысл возобладал: с преимуществом в один голос
Политбюро выбрало товарища Романова, а не ренегата Горбачева!...`
Поразмыслив, Эрик понял, что комплексная добавка к частоте к желаемому
результату не приведет.
`... Следующей вехой в борьбе с ревизионистами был арест горбачевского
подпевалы Яковлева ...` -- жужжал Рябинович.
Преобразование Фурье даже не стоило пробовать.
`... И в честь великой победы Григория Васильевича каждый год теперь
считается 1985-ым!...` -- докладчик закончил выступление, как и полагалось,
на торжествующей ноте.
Непроизвольно реагируя на изменение шумового фона, Эрик поднял глаза.
`Неплохо поработал, Моисей! -- сдержанно похвалил Костоглодов, -- Но все же
есть кое-какие упущения.` Комсомольский секретарь встал и прошелся
взад-вперед по сцене. `Во-первых, не упомянул ты про великую борьбу
товарища Романова за охрану окружающей среды. Сам знаешь: ежели б не
Григорий Васильич -- полноизолирующие костюмы всем нам носить бы пришлось!
Во-вторых, поэтический дух у тебя недозвучал -- на одной ярости доклад ты
построил. Помни Моисей: ярость супротив идейного врага высоко летит, да
быстро падает, -- оттого Партия сейчас упор на поэтику делает. А в третьих
... -- на лице Костоглодова появилось недоуменное выражение, -- ... э-э ...
забыл, понимаешь, что в-третьих было. -- он почесал в затылке, -- Ну да
ладно, потом вспомню.` Разрешив мановением руки Рябиновичу идти, секретарь
сел за свой стол. `Следующий доклад сделает дорогая наша, -- Костоглодов
плотоядно улыбнулся, -- Мариночка Погосян на тему ... -- он полез в свои
бумажки, -- `Агрессивные планы Соединенных Штатов Океании и
Восточноазиатской Народной Республики в отношении Евразийского Союза`.`
Марина встала и, покачивая бедрами, поплыла на сцену. `Давай, Мариночка! --
подбодрил Костоглодов, -- Не подведи!`
Погосян встала за кафедру и улыбнулась: `Империалисты СШО и
ревизионисты ВНР всегда точили зубы на Союз Евразийских Коммунистических
Республик. -- она обращалась непосредственно к Костоглодову, как бы
игнорируя остальную аудиторию. -- Однако планам тем не сбыться
ни-ког-да!...`
Эрик скосил глаза на листок с формулами ... стоит ли пробовать
преобразование Лапласа?
`... Стонут гордые латиноамериканские народы и горняки Шотландии под
пятой североамериканского военно-промышленного комплекса!... -- низкий
хрипловатый голос Марины доходил до низа живота. -- Орды океанских
диверсантов засылаются каждый год в западно-европейские республики нашего
нерушимого Союза!`
Нет, преобразованием Лапласа уравнение также не решалось.
`... А каким лицемером надо быть, чтобы назвать свое министерство
войны Министерством Мира! Только океанские империалисты способны на такое!
И при этом считают себя поборниками социализма!...` -- даже выражение
горького сарказма в голосе Погосян приобретало сексуальный оттенок.
`Ненавижу ее!` -- прошипела Лялька.
`... Да и восточноазиатские ревизионисты ничем не лучше океанских
империалистов. Руководствуясь прогнившими догматами Мао Цзе-Дуна, они ...`
`Ну и глупо.` -- прошептал Эрик в розовое лялькино ухо (вьющиеся
волосы ее приятно пощекотали ему нос).
`... Стонут японские трудящиеся под гнетом китайского ига. Плачут
таиландские женщины, завербованные насильно в публичные дома для
восточноазиатской солдатни!...`
`Знаю, что глупо, а все равно ненавижу. -- опять зашипела Лялька. --
Как ты только с ней в одной комнате сидишь!`
`... А во что они превратили солнечную Австралию?!...`
`С Погосян у меня меньше всего проблем.` -- усмехнулся Эрик. Лялька
посмотрела на него с явным неудовольствием.
`... клянемся торжественной клятвой ученых-ленинцев, что на священную
землю нашей Родины вражеская нога не ступит ни-ког-да!` -- закончила
Марина, облизнув ярко-красные губы кончиком языка.
`Отлично раскрыла тему! -- восхитился Костоглодов, -- И поэтика -- на
пять с плюсом!` Погосян вышла из-за кафедры и поплыла на место --
комсомольский секретарь проводил ее неотрывным восторженным взглядом. `Ты
на Костоглодова посмотри -- какие слюни на нее пускает!` -- не унималась
Лялька. `Ты его просто ревнуешь.` -- прошептал Эрик, и Лялька саданула ему
локтем в бок.
`Таперича третий доклад. -- Костоглодов стряхнул с себя сексуальное
оцепенение, -- Джузеппе Карлуччи из техникческого сехтору сообщит на тему
... э-э ... `Зачем нам нужны Советы, ежели у нас есть Партия?``
Расхристанный и косматый Карлуччи вскочил с места и затопал по направлению
к кафедре.
Эрик опустил глаза на листок с формулами.
`Зачием нам нужены Совиетты, есели у нас иесть Пьяртия? -- докладчик
выговаривал слова с преувеличенной тщательностью, стараясь свести к
минимуму итальянский акцент, -- И зачием Пьяртии нужено Политбюуро, есели у
ние иесть Гриугорий Василиевитч?...`
Оставалось последнее средство: ввести вязкость в точные уравнения, а
потом проследить, во что она переходит в асимптотике.
`Вспомнил!!! -- реагируя на три восклицательных знака в возгласе
Костоглодова, Эрик поднял глаза, -- Вспомнил, что в-третьих было: нет у
Рябиновича галстука! -- Сидевший в первом ряду Рябинович опустил голову и
закрыл лицо руками, -- Нешто не мог по случаю доклада одеть?...`
Чувствовавший себя в сравнительной безопасности Карлуччи вдруг выпучил
глаза, схватился за расстегнутый ворот своей рубашки и сразу же отдернул
руку. Но поздно -- заметив его движение, Костоглодов сделал пометку в
лежавшем перед ним блокноте. Воцарилось гробовое молчание; на несчастного
Карлуччи страшно было посмотреть. `Продолжай.` -- холодно сказал
Костоглодов, и Карлуччи, заикаясь, продолжил.
Эрик стал думать о своем.
Очнулся он, когда оплеванный и измочаленный Карлуччи брел на свое
место. Радуясь, что пропустил экзекуцию, Эрик свернул листок с вычислениями
в трубку и приготовился встать. Политсеминар подходил к концу: Костоглодов
напомнил следующим по списку докладчикам их темы и дал последние
наставления по части теории и практики политического доклада. Потом порылся
на своем столе и извлек какую-то бумажку: `Чуть не забыл. -- с
подозрительным выражением на лице сказал он, -- На подшефную овощную базу
один человек требуется завтра с 8 утра до 9 вечера.` В комнате мгновенно
наступила тишина -- идти на овощную базу в субботу не хотелось никому.
`Предложения?` -- поинтересовался Костоглодов, водя тяжелым взглядом по
аудитории. Ответом было молчание. `Я думаю, Иванова пошлем, а то он ужо
цельный год не ездил ... поди забыл, на что морковка-то и похожа!` По
комнате пронесся вздох облегчения, смешанный с жидкими смешками. `Ты меня
по комсомольской линии посылаешь? -- негромко спросил Эрик, -- Или через
совет молодых ученых?` Смешки стихли. `Как же тебя по комсомольской линии
пошлешь, ежели ты по возрасту выбыл?` -- снисходительно объяснил
Костоглодов. `Тогда только по согласию завлаба. -- без выражения произнес
Эрик, -- Приказ Nо 395 от 11-го апреля 1985-го года.` Лялька взяла его за
руку. `Nо 395, говоришь? -- на лице Костоглодова вспыхнули красные пятна.
-- Опасно играешь, Иванов, не просчитаться бы!` Эрик не отвечал. `Ладно. --
с угрозой сказал секретарь, -- Ежели Иванов без согласия завлаба идти не
хочет, а завлаб его, как все мы знаем, в Ленинград на симфозиум уехал, то
пойти придется ... -- он снова стал водить гипнотическим взглядом по
молодым ученым, -- ... Сергееву.`
Костоглодов собрал со стола свои бумажки и вышел.
Головы ученых синхронно повернулись в сторону сидевших на отшибе Эрика
и Ляльки. Сергеев встал и простер в их направлении обвиняющий перст: `Из-за
таких, как ты, Иванов, -- голубые глаза его фанатически сверкали,
тускло-русые волосы слиплись неопрятными космами, -- в народе крепчает
антиголландизм!` `Точно!` -- подтвердил сергеевский аспирант Карапузов,
молодой человек без примет. Лялька сжала эрикову руку, но он этого не
заметил. `А из-за таких, как ты, Сергеев, в народе крепчает нидерландизм.`
Крамольное слово рухнуло на пол, как бетонная плита, и все, кроме Ляльки,
Эрика и Сергеева, опустили глаза. Несколько мгновений двое последних жгли
друг друга взорами, потом Лялька потянула Эрика за руку и вывела из
комнаты. `Ну, нельзя же так, Эричка ... -- сказала она, -- В КПГ ведь
заберут!` Кровь била Эрику в виски семипудовыми кувалдами. `А если даже и
не заберут, то все равно себе дороже -- от стресса в сорок лет инфаркт
получишь. -- она остановилась и погладила его по плечу, а потом взъерошила
волосы, -- У тебя ведь каждый день, как последняя битва!... Уж лучше б ты
самбо своим заниматься продолжал -- там пары бы и спускал!` -- лялькины
прикосновения оказывали на Эрика успокаивающее действие. Он с
благодарностью посмотрел на нее: `Можно, я у тебя посижу, пока эти свалят?
-- (до конца рабочего дня оставалось минут десять), -- Или тебе работать
надо?` Пульс Эрика постепенно замедлялся. `Конечно, посиди ... у меня как
раз в комнате никого: Кузьмина больна, а Георгий Сергеич со своей группой в
командировке.`
Они прошли по коридору -- Лялька отперла дверь с табличкой 232а, за
которой открылась большая комната, загроможденная до потолка приборами.
`Твои соседи -- они как, ничего?` -- спросил Эрик, пока они пробирались в
Лялькин закут; `Нормальные. -- ответила Лялька, -- Как говорится, общий
враг сплачивает. -- она имела в виду членкора Муддинова. -- А как
получилось, что ты с этими в одной комнате сидишь? Они ж из другой
лаборатории.` `Черт его знает ... Макаров давно обещал к своим пересадить,
да все как-то не получается.` Лялькин стол стоял за ширмой в дальнем углу
комнаты. Эрик сел на стул, расположенный сбоку от стола, и положил измятый
лист с вычислениями на колени. `Кофе хочешь?` -- `Кофе или желудин?` --
`Кофе.` -- `Хочу.` Лялька вытащила из-под стола допотопную электрическую
плитку и воткнула в розетку, потом достала из ящика стола коробку с кофе.
`Откуда у тебя?` -- `Любовник на прощальное свидание подарил.` Эрик
заглянул в коробку -- кофе еле-еле покрывал дно. `Проверяешь, давно ли у
меня был любовник? -- догадалась Лялька, высыпая в джезву остаток кофе, --
А, может, это не последний подарил, а предпоследний?` -- она вышла за
ширму, чтобы набрать воды. `Если бы предпоследний -- то кофе бы уже
кончился.` -- `А, может, я любовников меняю, как перчатки?` Вернувшись,
Лялька поставила джезву на плитку, села на стул и улыбнулась. `Как кофейные
коробки.` -- поправил Эрик, и они рассмеялись.
`Как протекает великая война с Иваном Ильичом?` -- спросила Лялька.
`Сегодня утром он хотел проверить у меня карманы, -- отвечал Эрик, -- а я
ему сказал, что только в присутствии замдиректора по режиму.` `А он что?`
-- `А он ничего ... ты что, не знаешь, что Волгин раньше одиннадцати не
появляется?` Лялька осуждающе поджала губы: `Зря ты, Эрька, на рожон лезешь
... разозлишь Волгина -- худо тебе придется!` `Они меня не поймают. --
спокойно отвечал Эрик, -- И потом Иван Ильич только через день работает, а
его сменщица -- нормальная тетка.` `Нормальных вахтеров не бывает!` -- по
голосу Ляльки было слышно, что она осталась при своем мнении.
`Ты сейчас чем в смысле науки занимаешься?` -- сменил тему Эрик. `Чем
всегда -- муддевиной. -- кисло сказала Лялька, рефлекторно посмотрев на
видеотон на своем столе, -- Проверяю численно последнее муддиновское
озарение.` `Ты ж говорила, Зачепин просил что-то посчитать.` -- `Просил.`
-- `И что?` -- `Пока ничего.` Лялька не любила говорить о незаконченной
работе. `Зачепин -- человек толковый, с ним можно иметь дело.` -- заметил
Эрик; `Ты это членмуду объясни -- он же ревнивый, как вожак павианьего

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 130545
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 3