В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
ПОДКИДЫШ Назад
ПОДКИДЫШ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Вадим Шефнер

Небесный подкидыш,
Исповедь трусоватого храбреца


Фантастическая повесть


Имя моего деда Серафима Васильевича Пятизайцева (1947-2008) известно
всем. Во многих городах нашей планеты ему воздвигнуты памятники, о нем
написана не одна книга. Теперь, когда близится столетие со дня его
кончины, настало время опубликовать и то, что он сам о себе написал.
Все знают, что Серафим Пятизайцев умер в полной безвестности.
Всемирная слава осенила его посмертно, когда в архиве давно
ликвидированного ИРОДа (Института Рациональной Организации Досуга) были
случайно обнаружены чертежи его гениального изобретения и пояснительная
записка к ним. Что касается данной рукописи, то она хранилась у нас дома.
Моя бабушка Анастасия Петровна Пятизайцева, намного пережившая своего
мужа, была против публикации его автобиографического произведения, ибо
считала, что это может бросить тень на нее лично и - главное - исказить у
публики представление о ее муже. Ведь уже при ее вдовьей жизни СТРАХОГОН
был пущен в массовое производство, и об его изобретателе начали
восторженно писать поэты, писатели и журналисты. Что касается моей матери
Татьяны Серафимовны Пятизайцевой, то она тоже считала, что рукопись отца
не преумножит его славы. Бабушки моей нет в живых, матери - тоже. А я на
старости лет решила опубликовать исповедь своего деда - и тем самым
выполнить его давнее желание. Ибо это произведение писалось им явно не для
дома, а для мира, не для семейного архива, а для печати. Знаю, у многих
землян при чтении `Небесного подкидыша` возникнет чувство обидного
изумления - и даже негодования. Ведь в бесчисленных произведениях поэтов и
писателей дед мой трактуется как человек сказочной отваги. По их
убеждению, именно врожденная храбрость натолкнула его на открытие Формулы
Бесстрашия. Всем известны строки поэта Некукуева: `Герой поделился
бесстрашием личным со всеми людьми на Земле!` Но, вчитавшись в
произведение моего деда, люди узнают, что дело обстояло иначе. Они узнают
Правду. Правда эта, по моему убеждению, не унизительна для Серафима
Пятизайцева. Но это поймут не сразу и не все.
Будучи по специальности литературоведицей, не скрою, что правдивое
повествование деда не лишено недостатков. Начну с того, что рукопись
производит впечатление незаконченности, и даже даты под ней нет. Полагаю,
что автор хотел завершить свое повествование главой о том, что его идея
получила практическое осуществление. Но, как мы знаем, при его жизни этого
не произошло. Заметят читатели и то, что это произведение внутренне
противоречиво, в нем много недоговоренностей, неясностей. Огорчает и то,
что излишне много места уделено различным служебным склокам и абсурдным
проектам, - и в то же время о своем изобретении автор пишет походя,
невнятно; суть его прибора им не расшифрована. К счастью, мы все знаем,
чем Серафим Пятизайцев одарил человечество! Благодаря ему на Земле не
стало страха. Остался страх перед Совестью, но все остальные разновидности
страха - побеждены, и люди действуют разумно и смело при самых
экстремальных ситуациях. Мы стали смелее, честнее, правдивее. И срок жизни
землян - удлинился.
Возвращаясь к недочетам повествования, посетую, что дед порой
разрешает себе некоторую игривость стиля, смакует вульгарные словечки, не
брезгует блатным жаргоном своего времени. Однако я сохранила текст в
полной неприкосновенности, ибо сознаю свою ответственность, перед
человечеством.

Марфа Гуляева-Пятизайцева
Земля Nо 253
Ленинград, 2107 год.


1. ОДИН ИЗ 7 000 000000

Начну с того, что никакой я не писатель.
`Банальное предупреждение`, - усмехнетесь вы.
Согласен: банальное. Более того: затасканное, затрепанное, затертое,
замызганное. Но правдивое. И к сему добавлю, что профессиональным
литератором стать не собираюсь.
Закончу это свое единственное прозаическое произведение - и больше ни
гу-гу. Другое дело - поэзия. Иногда, когда моя изобретательская мысль
отдыхает, я строчу стихи. Этот побочный творческий продукт время от
времени публикуется в нашей институтской стенгазете `Голос ИРОДа`. Но в
печать со своими стихами я не стремлюсь.

Я в славе вываляюсь весь,
Когда придет мой час, -
Но слава ждет меня не здесь,
Тут ни при чем Пегас.

Впрочем, это я так, для красного словца; может быть, нигде никакой
славы не будет.
А это свое автобиографическое произведение я пишу для вашей же
пользы, уважаемые землякиземляне. Учтите, нас на Земле, по данным
последней переписи, семь миллиардов душ, включая и мою. И из всех этих
миллиардов пока что лишь мне довелось побывать на другой планете. При этом
сразу скажу, что никаких умственных, творческих усилий я к этому делу не
приложил. Устроился в полет по дружеской протекции, а грубо говоря - по
межпланетному блату. И через это влип в такую передрягу, что еле ноги
унес.
Правда, пребывание на Фемиде натолкнуло меня на .важное изобретение.
Но возможен был и смертельный исход. Вот тебе мой совет, уважаемый
читатель: опасайся таких блатных путешествий!

Всегда и всюду действуй честно,
И сам штурмуй любой редут.
Ни блат земной, ни блат небесный
К добру тебя не приведут!


2. ЗАГАДОЧНЫЙ ВЗЛОМ

Скромность украшает мудрых. Поэтому пока что отпихну себя на второй
план и сообщу вам кое-какие сведение о моем друге Юрке Птенчикове.
Однажды, в давние времена, в нашем доме на Н-ской линии Васильевского
острова произошло загадочное событие. Дом тогда еще дровами отапливался.
Дров было маловато, в квартирах было холодновато и сыровато - поэтому
белье после стирки сушили на чердаке. Дверь чердачную запирали. И вдруг в
одно воскресное утро дом облетела весть роковая: чердачная дверь взломана!
И взлом тот был не простой, а загадочный. Сами подумайте: дверь взломана,
а все белье, что сушилось, - в целости. Там из трех квартир белье висело -
и, представьте себе, ни одна наволочка, ни одни кальсоны не пропали! Для
чего тогда, спрашивается, взлом было делать?!
Дабы внести в это дело уголовную ясность, побежали в милицию,
мильтона привели. Он констатировал печальный факт: да, замок взломан.
Причем не с лестницы, а с чердака. То есть кто-то с крыши через чердачное
окно проник на чердак и, не покусившись на чужую нижнюю одежду, взломал
дверь, ведущую на лестницу, - и удалился. При таком повороте события все
жильцы, как тогда говорилось, опупели от удивления, весь дом загудел от
толков и домыслов. Анфиса Степановна, старушка из 27-й квартиры, та даже
утверждала, что это на чердаке не люди`; а ангелы побывали. Потому что как
же это так: белье свободно висит, бери что хошь, а они ничего не тронули!
Но прочие обитатели дома логически отвергли эту божественную гипотезу.
Во-первых, двери взламывать - это поступок, что там ни говори, не
ангельский. Вовторых, будь то даже ангелы-распроангелы, никакого особого
благородства они не проявили тем, что белье не уперли; ведь у них, у
ангелов, свое небесное обмундирование, им сорочек или там бюстгальтеров не
требуется. И, в-третьих, никаких ангелов нет, их зарубежная пропаганда
выдумала. Через неделю, после горячих споров и теоретических рассуждений,
жильцы пришли к выводу, что в этом деле явно замешана гаванская шпана.
Хулиганы тайно проникли на чердак соседнего дома, откуда по крыше
перебрались на наш чердак и совершили взлом дверного замка, дабы
быстренько вынести все белье по лестнице и затем забодать его на толкучке.
Но в последнюю минуту гаванцам почудилось, что их зашухерили, и они в
жуткой панике покинули чердак, не успев совершить замышленного злодеяния.
Как видите, уважаемый читатель, весь этот вывод построен на недоказанных
домыслах. Но не будем смеяться над жильцами дома! Ведь в то, не такое уж
отдаленное, время никто на Земле еще не ведал о наличии неопознанных
летающих тарелок, никто знать не знал о том, что Земля регулярно
посещается иномирянами. Знай это жильцы дома - у них бы хватило ума
догадаться, что побывали на их крыше и чердаке никакие не гаванцы, а
просто-напросто инопланетники.
Та чердачная сенсация - так заполонила умы жильцов, что совершенно
заслонила собой другое событие. А состояло оно в том, что в ночь,
предшествующую тому утру, когда был обнаружен взлом, кто-то позвонил в
квартиру Nо 25, находившуюся на той лестнице, что вела на чердак. В этой
однокомнатной квартирке (бывшей швейцарской) одиноко обитала бухгалтерша
ЖАКТа Клавдия Борисовна Птенчикова. Она, естественно, была удивлена - кто
это будит ее среди ночи?! Когда она сквозь дверь спросила: `Кто там? Чего
вам надо?` - ей никто не ответил. Но затем она услыхала детский писк - и
открыла дверь. На лестничной площадке стоял, аккуратно закутанный в
добротную теплую одежду, малыш; на вид ему было годика два.
- Подкидыш!.. Только этого мне не хватало! - воскликнула тетя Клава.
Затем внесла ребенка в квартиру, уложила на кушетку - не оставлять же его
на лестнице. И вдруг малыш улыбнулся ей, да так ласково и весело, что она
мысленно повторила: `Только этого мне не хватало!` Но повторила уже в
ином, самом положительном смысле. Короче говоря, она решила усыновить
дитя, и вскоре осуществила это, оформив его через загс на свою фамилию и
присвоив ему имя Юрий.
Родителей своих Клавдия Борисовна не знала, воспитывалась в детдоме,
потом окончила бухгалтерские курсы, устроилась счетоводом в наш ЖАКТ,
получила квартиру. А вообще-то, судьба ее не баловала. Замуж вышла поздно,
да и муж попался какой-то несерьезный - вскоре покинул ее ради другой, что
покрасивше. Красотой, честно говоря, тетя Клава не блистала. Зато блистала
она добротой своей. Если в доме кому помощь нужна - все к тете Клаве
бегут. Она и за больным поухаживает безвозмездно, и обиженного утешит, и
деньгами из последних своих средств поможет. За ней не только в нашем доме
добрая слава утвердилась, но и в соседних домах. Мало того, слава та, по
каким-то космическим каналам, и до одной дальней планеты дошла; иначе не
подкинули бы тете Клаве иномиряне своего ребенка. Впрочем, о том, что он
не из мира сего, она знать не знала, ведать не ведала. И даже позже, когда
Юрик признался ей, что он на Земле гость, а не хозяин, она ему не
поверила, за выдумку сочла. А та загадочная чердачная история произошла,
когда я еще совсем маленьким был. Услыхал я об этом много позже, уже в
мало-мальски разумном возрасте. Мне взрослые рассказали. Загадочный взлом
так въелся в их память, что они много лет спустя его переживали и
пережевывали.


3. ТРУСОВАТЫЙ ХРАБРЕЦ

Жили мы с Юриком Птенчиковым по одной лестнице, но до поры до времени
никакой дружбы у нас не намечалось - как, впрочем, и вражды. Был он
мальчишка как мальчишка. Правда, добрый, необидчивый. Ребята с нашего
двора любили его и, любя, Парголовским иностранцем звали. Как известно, в
Парголове когда-то много ингерманландцев (в просторечии - чухонцев)
обитало. А у Юрика с речью не все благополучно обстояло: он иногда как-то
странно, непонятно выражался, слова коверкал. Вроде бы на иностранный
манер. Все думали, что это он нарочно выпендривается, чтобы из общей массы
выделиться. Но так как шкет он был невредный, то это ему охотно прощали.
Когда пришло время, родители определили меня в школу. В ту же школу и
в тот же 1-`а` пошел и Юрик. Так мы стали
первоклассниками-одноклассниками. И до выпускных экзаменов вместе учились.
А дружба наша началась с третьего класса. Об этом подробно рассказать
надо. В нашем дворе стояло невзрачное одноэтажное строение, там продавцы
из продмага пустую тару хранили. Впрочем, хранили - не то слово. Дверь в
то тарохранилище они почти никогда не запирали. Ребята с нашего двора
часто проникали туда, играли в прятки между штабелями ящиков. И вот в одно
декабрьское воскресное утро иду я по двору (мать меня в аптеку за
аллохолом послала) - и вижу: дверь в склад приоткрыта, и оттуда дым идет и
светится там что-то неровным светом. И в этот момент выбегает оттуда
Борька, восьмилетний шкет с нашего двора, и вопит бестолково: `Пожар!
Пожар! Юрка сгорит!` Потом другой мальчишка выскакивает - Семка из 26-й
квартиры - и тоже кричит что-то насчет пожара. Оказывается, они вдвоем там
кантовались, какой-то дот возводили из ящиков, потом холодно им стало, а у
Семки-дурака спички имелись, и он `маленький - маленький костерчик из
досочек разжег`, а огонь вдруг на ящики перекинулся. Ребята эти своими
силами хотели пожар ликвидировать, а в то время Юрик через двор шагал. Он
дым увидал, каким-то образом догадался, в чем тут дело, и поспешил на
помощь, и как-то так получилось, что едва он в склад вбежал, как на него
эти шпанята (конечно, не по злой воле) штабель ящиков обрушили. Впрочем,
все это позже выяснилось. А в ту минуту, после того как эти двое из склада
выбежали, оттуда донесся болезненный вопль Юрика. Он выкрикивал какие-то
непонятные слова.
Во дворе в этот момент, кроме меня, этих двух перепуганных мальчишек
и девчонки Зойки из 27-й квартиры, никого больше не было. И я понял, что
именно я должен поспешить на помощь Юрке. Но мне стало страшно. Несколько
драгоценных секунд я мысленно уговаривал сам себя - и все не мог решиться.
И тут Зойка проскандировала своим писклявым голоском: `Фимка-бояка,
Фимка-трусишка!` После этого я кинулся в складское помещение. Я распихал
горящие ящики, нашел лежащего под ними Юрика - и выволок его на чистый
воздух. К тому времени во дворе показались взрослые, а вскоре и пожарные
подоспели.
Юрик - бедняга месяц в больнице на Большом проспекте отлежал и вышел
оттуда с чуть заметной хромотой - это из-за того, что сухожилие на левой
ноге было огнем повреждено. Из-за этой микрохромоты его, когда призывной
возраст настал, на военную службу не взяли. А у меня на всю мою жизнь
осталось чувство вины: если бы я не потратил нескольких секунд на
трусость, то ожог был бы поменьше и никакой хромоты у Юрки не получилось
бы.
Как видите, при пожаре том никакая героическая кончина мне не
угрожала. У меня только пальто на правом плече обгорело, да на левой
ладони волдырь от ожога вскочил - вот и все. Но тетя Клава сделала из
этого какой-то подвиг, всем стала твердить о моей якобы отваге, а главное
- навсегда внушила Юрке, что я его от верной гибели уберег. И с той поры
он стал считать меня своим спасителем и покровителем. А когда его из
больницы выписали, он первым делом попросил классную нашу наставницу Нину
Васильевну, чтобы она посадила его за парту рядом со мной. Нина Васильевна
просьбу эту охотно выполнила, отсадила от меня Кольку Пекарева, а на его
место Юрик сел. Я против этой рокировки не возражал. Дело в том, что
Колька тот в струнном кружке обучался и часто о музыке толковал, а мне это
было не по нутру (почему - после узнаете). Ну а Нина Васильевна так охотно
согласилась на эту перестановку потому, что я по родному языку хорошо шел
и мог Юрику пособить. Юрик многие предметы блистательно осваивал, педагоги
прямо-таки дивились его способностям, но из-за неладов с русским языком на
круглого отличника он не тянул. Он и в диктовках ошибки делал, и в устной
речи иногда какую-то околесицу нес, и в сочинениях на вольную тему не раз
выдавал фразочки вроде такой: `Докторша-глазунья навязала пострадальцу
повязку на все оба глаза`. Я, как мог, старался помочь ему овладеть
правильной речью, да и читал он очень много - и все-таки туго шло у него
это дело.
А дружба наша крепла. Теперь Юрик дома у нас стал бывать. Родителям
моим он очень по душе пришелся. Он и тете Рите понравился, но ее огорчало,
что он смеется мало. Она решила ему уроки смеха давать, да ничего из этого
не вышло. В нем с годами серьезность нарастала, грусть какая-то.


4. ДРУГ НЕ ИЗ МИРА СЕГО

Настоящая дружба в себя и взаимную критику включает. В моей голове
уже в школьные годы зрели различные проекты, и я делился своими мыслями с
Юриком - и тот отвергал очень многое. А мне не по душе было, что он,
несмотря на все мои старания помочь ему русским языком овладеть, очень
медленно в этом деле преуспевает и самые простые поговорки перевирает на
свой лад. Однажды (это было, когда мы в седьмом классе учились)
договорился с ним, что зайду к нему в семь вечера и пойдем мы в кино
`Балтика` - там фильм про шпионов шел.
- Только не опоздай, - сказал мне Юрик. - Помни: точность -
вежливость кораблей!
- Не кораблей, а королей, - сердито поправил я друга. - Пора бы тебе
перестать иностранца из себя строить, над родным языком измываться!
И тут Юрий Птенчиков признался мне, что русский язык - не родной его
язык. Он, Юрий, прибыл на Землю с отдаленной планеты Кума (ударение на
первом слоге). На этой Куме издавна существует такой обычай: некоторые
родители подкидывают своих детей на другие планеты - для того чтобы дети
их осваивали инопланетные языки, обычаи и исторические факты, дабы,
вернувшись в зрелом возрасте на Куму, создавать научные труды по истории
иных миров и тем способствовать общему развитию своих соотечественников.
В дальнейшем это послужит налаживанию дружеских межпланетных
контактов. К вышеизложенному Юрик добавил, что военная техника и вообще
техника землян его нисколько не интересует, ибо Кума - планета мирная. А
вообще-то. Наука и техника у куманиан стоят на куда более высоком уровне,
нежели у землян. В этом отношении Куме у Земли учиться нечему; это все
равно как если бы студент-отличник пятого курса захотел бы брать уроки у
школьникавторогодника.
Далее он поведал мне, что Кума - планета весьма древняя, и у ее
обитателей давно .выработалась наследственная генетическая культура..
Куманиане и куманианки рождаются уже со знанием основ математики, физики,
химии, географии и истории. И, разумеется, они являются на свет вполне
грамотными. И вот это-то врожденное знание родного языка мешает ему, Юрию,
в освоении языка русского.
- Я бы освоил его не хуже, чем ты, Фима, но в моем черепе прочно
угнездились грамматические правила куманийской бытовой и письменной речи,
и они все время вступают в драку с нормами земной словесности и
письменности. Поэтому не дивись, Фима, что у меня иногда возникает
неправильное говорение, - закончил он свое признание.
- А тетя Клава знает, откуда тебя к ней подбросили?
- Моя маманя земная знает, я ей говорил. Но она не верит. Она
повелела мне в тряпицу помалкивать, а то подумают, что я
психоненормальный. Это я только тебе, по дружеству...
- Не бойся, куманек, я тебя никому не выдам. Вот если бы ты со
шпионским заданием к нам прибыл, если б ты резидентом был, я бы тебя своею
собственной рукой укокошил. Но ты, я вижу, вреда землянам не причинишь.
- Курв я буду, если причиню! - воскликнул Юрик.
- Только не `курв`, а `курва`, - поправил я иномирянина. - Пора бы
тебе освоить кое-какие необходимые слова!
- Во-во! Давно пора! Но не ладится у меня дело с необходимыми
словами. В кумианском языке похвалительных слов много, а вот осудительных
- один, два, - и фиг с маслом. А ведь я здесь земной язык полностью должен
в свой ум вобрать. Когда на Куму окончательно вернусь, я там профессором
стану, специалистом по земной словесности.
- Ладно, Юрик, по части необходимых слов я над тобой шефство возьму.
Буду расширять твой словесный кругозор.
- Спасибо, Фима!.. Обогащай меня!.. Беден, беден наш кумианский язык.
Ведь вот, например, на букву `Д` только двумя словами я могу себя
критиковать: `Уп - домтиа` и `Уп - дионлат`.Это значит: `Я - непослушный`
и `Я - слишкомнеторопливоработающий`. А по-вашему, поземному, на эту букву
- целая алмазная россыпь: я - дурак, дурень, дурошлеп, дуралей, двоечник,
дармоед...
- Дебил, домушник, душегуб, держиморда, демагог, дегенерат,
двурушник, диверсант, дебошир, - - продолжил я.
- Боги мои, какое речное богатство! - восхищенно прошептал Юрик.
- Богатство речи, - поправил я иномирянина и добавил, что могу
составить для него словарик строгих слов от слова `алкаш` до слова
`ябеда`, И он может взять его с собой на свою Куму. Но иномирянин ответил
мне, что никаких книг, никаких записей увозить с Земли он не имеет права.
Только то, что есть в голове!


5. Я УЗНАЮ, ЧТО В НЕБЕ ЕСТЬ ФЕМИДА

После школы я успешно сдал экзамены в Проекционио-теоретический
институт, а закончив его, поступил работать в ИРОД (Институт Рациональной
Организации Досуга). Что касается Юрия, то ему нужна была работа,
помогающая обогащению его устного словаря. Поэтому он устроился продавцом
в букинистический магазин. Однако вскоре понял, что устная речь книголюбов
слишком стерилизована, в ней отсутствуют `твердые словечки`, что ему нужно
выйти на широкий словесный простор. Какое-то время был он банщиком, затем,
сменив еще несколько специальностей, наконец стал гардеробщиком в
столовой.
Теперь жизнь наша текла по разным руслам, но дружба продолжалась, и я
был в курсе его бытия. Все свободное время Юрий проводил за чтением, но
устная речь его по-прежнему не была гладкой. И очень тяжело шло у него
дело с освоением `строгих` слов, хоть был он очень старателен. Иногда он
даже в ИРОД мне звонил:
- Фима, срочно проэкзаменуй меня на букву `С`! Перечисляю: скупердяй,
соблазнитель, сволочь, слабак, склочник, совратитель, скандалист, слюнтяй,
стервец, скопидом, спекулянт, симулянт, сопляк...
- Садист, сутенер, свинтус, сутяга, скобарь, супостат, саботажник,
сквернослов, самодур, сквалыга, - перехватывал я эстафету.
- Какая роскошь! Как богата словесность земляная! - восклицал мой
друг.
- Не `земляная`, а `земная`, - поправлял я его.
С такими запросами Юрик обращался ко мне не раз, и, к сожалению,
ответы мои слышал не только он. Телефон общего пользования находится в
курительном коридорчике нашего ИРОДа, вход туда никому не запрещен... И
именно здесь зарождаются сплетни.
Добрая старенькая тетя Клава умерла, когда Юрию шел двадцатый год.
Похоронил он ее со всеми возможными почестями. Теперь он одиноко жил в
однокомнатной темноватой квартирке. Жил скромно и всю свою зарплату тратил
на книги. Однажды он сказал мне, что когда закончит земное образование, то
перед отлетом на Куму он все эти тома бесплатно отнесет в районную
библиотеку. Ведь никаких книг и вещей подкидышам брать с чужих планет не
положено - только умственный багаж да ту одежду, что на них.
- Это хорошо, Юрик, что ты такой добрый и честный, - констатировал я.
- Ты даже ненормально-честный, я это давно заметил. Но кое-что мне в тебе
не нравится.
- А что именно? Говори нараспашку.
- Не нравится мне, что живешь ты, как монах. В хавире твоей - никаких
следов женского присутствия. И вообще за девицами Совсем не ухлестываешь.
Ты что, в святые записался?
- Нам, подкидышам, нельзя на чужепланетницах жениться, - тихо ответил
Юрик.
- Чудило, никто тебя в загс не гонит! Ведь и помимо загса можно...
- Фима, я не предатель, не мошенник, не инсинуатор, не
христопродавец, не блудень! Я не могу изменничать своей невесте.
- Так женись на ней! Чего же проще!
- Но она - не здесь. Я ее на Куме, как это у вас говорится,
засковородил.
- Юрка, ты в своем уме?! Как ты мог на Куме девушку захороводить,
ежели ты почти с пеленок на Земле околачиваешься?!
- Фима, раскроюсь тебе.... Когда мне пятнадцать лет звякнуло, я
заимел право летать на родную Куму. Мне тогда особые таблетки прислали. Я
там много времени прохлаждаюсь. Поэтому и с русским языком у меня
торможенье; то я на Земле по-землянски говорю, то на Куме, покуманийски, -
а в голове паутина получается.
Признание моего друга ошеломило меня. Ведь вся его жизнь шла у меня
на виду, и мне было известно, что за все годы нашего знакомства он никуда
далеко из Питера не отлучался. В то же время я знал, что он не способен на
преднамеренную ложь. Но если он верит в это раздвоение своего бытия -
значит, он болен психически...
- Не бойся, я на все проценты психонормальный, - словно угадав мои
мысли, продолжил разговор Юрий. - Мне давно надо было вскрыть перед тобой
эту секретную тайну. Но один наш мудрец так высказался: `Если твоя правда
похожа на ложь - молчи, дабы не прослыть лжецом`. Я боялся, что ты мне не
поверишь. А с другой стороны, боялся, что поверишь - и тогда с умя
спятишься.
- Не бойся, куманек, ум у меня прочный, - резонно возразил я. - Но
объясни мне, как ты ухитряешься незаметно с Земли ускользать в эти свои
космические самоволки?
- Для ускользновений я пользуюсь законом сгущенного времени. Заглотаю
особенную таблетку - и мое десятиминутное отсутствие на Земле равняется
моему двухмесячному пребыванию в космосе и на Куме. Веруешь мне?
- Верю, Юрочка. Но верю умом, а не воображением.
- Фима, тебе надо побольше фантастики читать. Фантасты уже научились
и останавливать время, и удлинять его, и укорачивать, и скособочивать, и
спрессовывать, и расфасовывать...
- Повторяю, Юрик: я тебе верю, - прервал я словоохотливого
иномирянина. - Но ты фантастикой мне голову не задуривай! Не забывай, что
я тружусь в серьезном научном институте, и там у нас - никакой фантастики,
там у нас - реальная забота об улучшении быта трудящихся!.. Кстати, как на
твоей Куме с зарплатой дела обстоят? Деньги-то у вас существуют?
- Существуют, - ответил инопланетчик. - Но деньги у нас устные.
- То есть как это `устные`? - удивился я.
- А так. Никаких банкнотов, никаких монет. В конце суртуга, то есть
месяца, к каждому турутаму, то есть работающему, подходит тумпрон, то есть
бухгалтер, и сообщает, сколько Тот заработал бутумов, то есть денежных
единиц. Турутам прочно и точно запоминает сумму и тратит ее в магазинах по
своему усмотрению. Он выбирает себе вещи, продукты, а продавец каждый раз
говорит ему: `Вы истратили столько-то`. А он продавцу отвечает: `Учту и
вычту`.
- Ну, Юрка, вот это уже какая-то бредовая фантастика началась. В
сгущенное твое время я поверил, а в устные деньги - не могу. Ведь при
такой финансовой системе все магазины и универмаги за один день прогорят.
- Нет, Фимушка, на Куме у нас пожаров не наблюдается. Положа руку на
солнце, скажу тебе, что не лгу! Я - не врун, не лгун, не вральщик, не
обмаиник!.. И ты своими зрачками можешь в этом убедиться. Вообще-то
посторонних пассажиров брать на звездолеты не полагается, но насчет тебя я
договорюсь. Ведь ты - мой ангел-спаситель!.. На Земле никто и не заметит
твоего неприсутствия, так что никакого прогула не будет. А на Куме тебя
встретят дружеским гимном!
- Так у вас там тоже музыка есть? - огорченно спросил я.
- Есть! - радостно воскликнул иномирянин. - И такая звучимость, что
хоть святых в дом приноси, как у вас говорится.
- Нет, Юрик, на Куму к тебе в гости я не полечу, - твердо ответил я.
- Ты ведь знаешь, какое у меня отношение к музыке... Мне бы на
какой-нибудь тихой планете побывать, отдохнуть от земного шума.

Хотел бы один я дожить на планете,
Где нет ни роялей, ни джазов, ни ВИА,
Где нет никаких сослуживцев и сплетен,
Где ждет меня уединенная вилла!

И тут мой друг признался, что на полпути между Землей и Кумой имеется
планета, на которой сейчас обитает лишь один ученый - куманиапин. Однако
никаких вилл и коттеджей там нет. Там есть здание бывшей тюрьмы,
переоборудованное в научный центр по изучению одиночества. В том здании
идеальная тишина, а кругом - джунгли, в них звери беспощадные. Для
колонизации та планета непригодна. Тюрьма же была воздвигнута специальной
технической экспедицией по приказу судебной комиссии. В эпоху жестокого
средневековья туда ссылали тяжелейших преступников. Посадят их в старинный
звездолет тихолетный - и везут туда, и рассаживают по звуконепроницаемым
камерам.
- Юрик мне бы такое наказание со строгой звукоизоляцией! Мне бы такое
средневековье! А как та планетка называется?
В ответ Юрий певуче и невнятно произнес какое-то длинное слово.
- Как? Как? - переспросил я.
- Ну, это, если перевести, у нас так одна богиня судебная зовется -
вроде вашей Фемиды. И планету так окрестили.
- А большие сроки тем уголовникам давали?
- Очень громоздкие! Даже до трех месяцев, если на земное время
пересчитать. Были случаи схождения с ума, были случаи погибельного
бегства. Слава богу, что все это - древняя история.
- Дальше, дальше рассказывай, - потребовал я.
- Когда тюрьму отменили, туда, на Фемиду, отбыла специальная бригада
от Академии Всех Наук и организовала там филиал куманианского института по
изучению одиночества. И назвали это так: Храм Одиночества. В погоне за
одиночеством, чтобы сотворить ценные рефераты на эту тему, на Фемиду
хлынули ученые - одиночествоведы, они по четверо в каждой камере
угнездились.
- Не очень одинокое одиночество, - съехидничал я. На ушибах - учатся,
- продолжал Юрик. - Такое перевыполнение было признано антинаучным, и
ввели новое правило: в Храме Одиночества для полного освоения одиночества
имеет право обитать только один научный работник. Сейчас там работает над
диссертацией один известный одиночествовед, но на Куме летают слухи, что
скоро тема будет закрыта и после него на Фемиду никого не пошлют.
- Значит, опустеет этот райский уголок! Вот бы мне туда!
- Не шутействуй, Фима! Ведь Фемида - самое страшное место во всей
Вселенной! Тогда на этом и кончился наш разговор. Я его отлично запомнил.


6. Я О СЕБЕ

Однако что же это о себе я помалкиваю?

Есть и для скромности предел,
Не скромничай до одури, -
Иначе будешь не у дел,
Зачислен будешь в лодыри.

Я рос в шумно-культурной семье. Отец и мать - пианисты. Туше у отца
очень сильное. До ухода на пенсию он вел музыкальные кружки в различных
клубах, а днем упражнялся на рояле дома; мать, наоборот, днем преподавала
музыку в школе, а домашний инструмент использовала по вечерам,
совершенствуя стиль игры. Мало того, в квартире нашей обитает тетя Рита,
по специальности - дура. Это было ее амплуа, она на эстраде изображала
этакую симпатичную дурочку. Партнер задавал ей вопросы, а она в ответ
хохотала глуповатым смехом и заражала публику неподкупным весельем. То был
ее коронный номер. Дома она, чтобы не утерять квалификации, ежедневно
упражняется в смехе - даже выйдя на пенсию.
Родители намеревались пустить меня по звуковому руслу, но вскоре
убедились, что музыкальным слухом я не обладаю. Иногда мне хотелось, чтобы
у меня вообще слух отсутствовал, - так нервировал меня шум домашний.
Помню, когда я учился во втором классе, во время медосмотра врач спросил
меня, нет ли жалоб на здоровье. Я ответил, что есть жалобы на уши: нельзя
ли меня как-нибудь оглушить медицинским способом? Медик рассердился,
сказал, что такие шутки неуместны.
К музыке у меня особое отношение, да и вообще ко всякому шуму. Думаю,
тут трусость виновата. Когда мне было шесть лет, родители снимали дачу в
поселке Мухино. Там в роще стояло полуразрушенное каменное строение -
Барский дворец, как именовали его местные жители. Все родители-дачники
запрещали своим детям ходить туда; говорили, что там опасно. Но именно в
такие запретные места и тянет мальчишек. Однажды мой двоюродный братец
Женька, которому было уже одиннадцать лет, милостиво пригласил меня
побывать с ним в Барском дворце. И вот по выщербленным ступеням вошли мы в
бельэтаж, в небольшой зал. Пол там был завален битыми кирпичами, пахло
плесенью. Часть сводчатого потолка отсутствовала, и в большущую дыру виден
был второй этаж. Уцелевшая часть свода нависала над нами. Казалось, что
она вот-вот на нас обрушится. Я встал у окна, чтобы сразу сигануть в
оконный проем, когда начнется обвал. Женька догадался, что мне боязно, и
молвил презрительно:
- Эх, Фимка, да ты трусяга!
Осенью того же года, когда родители со мной вернулись в город, я
однажды, набегавшись во дворе, уснул на кушетке возле рояля. Мне
приснилось, что я опять в Барском дворце и надо мной нависает кирпичный
свод. И вдруг послышался грохот. Я проснулся от страха, - а это,
оказывается, отец присел к роялю и начал наигрывать что-то очень громкое,
только и всего. Но с этого дня я невзлюбил всякую музыку. Правда, меня и
прежде к ней не тянуло - но теперь она стала вызывать во мне какой-то
подсознательный страх.
При всем моем особом отношении к музыке родителей своих я люблю. Они
люди добрые. Добрые к людям, добрые к животным. В те годы они частенько
приводили с улицы бродячих собак, приносили бездомных кошек. Но животные у
нас долго не задерживались - из-за музыкального шума. Поживет-поживет у
нас какой-нибудь барбос, откормится, наберет нужный ему Вес, а потом -
выведет его отец на очередную прогулку, и драпанет пес без оглядки, в
надежде найти себе более тихую обитель. И кошки тоже не приживались.
Исключением был кот Серафим (сокращенно - Фимка). Тихий был, степенный,
воровал только в исключительных случаях. Музыки боялся, смеха тоже; как
тетя Рита начнет хохотать - он на постель или на диван прыгает, на спину
ложится и уши передними лапками зажимает. А из дома не убегал, хоть и имел
эту возможность; весной, в пору кошачьих свадеб, его во двор гулять
отпускали. Родители за верность дому очень его уважали, и меня из уважения
к нему тоже Серафимом назвали. Отец потом мне рассказывал, что когда он с
матерью пришел в загс меня регистрировать, то делопроизводительница
поначалу не хотела такое имя в метрику вписывать, потому как был некий
лжесвятой Серафим Саровский, которому царь Николай Второй
покровительствовал. Но отец ей толково объяснил, что мне в честь кота имя
дают, и тогда регистраторша сказала, что это вполне законно.
Этот кот памятен мне и тем, что благодаря ему я еще в ранние школьные
годы смог проявить свои изобретательские способности. Зная, что Фимка не
меньше меня страдает от шума, я, из чувства солидарности, решил облегчить
ему жизнь. Замерив длину его ног и туловища, я соорудил фанерную конуру;
изнутри, для звукоизоляции, я обил ее старым ватином и отчасти - мехом,
использовав для этого свою шапку-ушанку. Родители отнеслись к этому
отрицательно. К сожалению, и мой тезка - тоже. Он обходил стороной это
уютное звукоубежище. А когда я попытался втолкнуть его туда, он зашипел на
меня. Надо думать, тут сказался возрастной консерватизм.


7. СЛУЖЕБНЫЕ НЕВЗГОДЫ

Задача ИРОДа - путем усовершенствования бытовой и прочей техники
устранять из повседневного быта всяческие стрессовые ситуации и тем
способствовать продлению жизни людской. Профиль института весьма широк, в
нем много отделов, секций и подсекций. Я - сотрудник секции, где
проектируются приборы бытовой безопасности. Но не о своей работе поведу я
сейчас речь.
Рядом с моей секцией находится Отдел Зрелищ. Не так давно сотрудники
этого отдела разработали проект четырехэкранного кинозала. Кому-из вас не
приходилось, польстившись на интригующее название фильма и честно купив на
него билет, быстренько убедиться, что картина скучна, что актеры играют
плохо, что деньги потрачены вами напрасно? Некоторые зрители в таких
случаях устремляются к выходу; другие, зевая и чертыхаясь, сидят до
последнего кадра. Но и те, и другие покидают зал с чувством раздражения -
а это, как известно, сокращает сроки нашего бытия. А теперь, уважаемый
читатель, порадуйтесь проекту ИРОДа.
Вы входите в просторный зал. На каждой из четырех стен - по экрану.
Кресла - вращающиеся; так надо. Между ними - интервалы; так нужно. В
подлокотнике каждого кресла - четыре кнопки. В начале сеанса все сиденья
повернуты к экрану Nо 1. Вы садитесь, надеваете наушники, нажимаете кнопку
звукоприема Nо 1. На экране - фильм из жизни молодого ученого. Он хочет
подарить миру свое изобретение, но его соперник вставляет ему палки в
колеса. Однако с самого начала ясно, что справедливость восторжествует, и
вам эта ясность почему-то не нравится; ведь вы знаете, как тернист путь
каждого изобретателя. Огорчает и то, что роль молодой (по замыслу
драматурга) подруги ученого исполняет престарелая жена режиссера.

Играя девушку влюбленную,
Надев роскошный сарафан,
Старушка - дама пенсионная,
Кряхтя, вползает на экран.

- Опять эту мымру вытащили! - бормочет зритель, сидящий справа от
вас, и делает поворот на 45 градусов влево. Зритель же, сидящий по левую
сторону, делает поворот вправо. `А я рыжий, что ли!` - мелькает у вас
мысль, и вы поворачиваетесь сразу на 90 градусов и нажимаете
соответствующую кнопку звукоприема. У вас перед глазами и ушами -
детективная погоня за дефективным негодяем, похитившим из частной
коллекции полотно Айвазовского. Под бодрую песню о трудных буднях милиции
каскадеры мчатся по улице, ставят свои машины на дыбы, лавируют между
автобусами. `Все ясно, не уйдет сукин сын от погони `, - догадываетесь вы
и, совершив новый поворот, приступаете к созерцанию кинокомедии. Там
происходит что-то очень смешное. Заливистым молодежным киносмехом смеется
изящная девушка в джинсах; добротным крестьянским смехом смеется ее мать с
подойником в руке; бодро хохочет молодой человек спортивно-физкультурного
вида. Но это им смешно, а вам почему-то скучно. Дабы не чувствовать себя
тупицей, лишенным чувства юмора, вы совершаете еще один поворот - и вот
перед вами фильм из жизни животных, заснятый при помощи дальнозоркой
оптики. Медведица со своими потомками расположилась на лесной полянке;
бобры заняты сооружением плотины; олени пасутся в тундре. Все очень
разумно, всему веришь, К тому же животные не знают, что их снимают, и
поэтому, в противоположность актерам, ведут себя очень естественно.
Радуясь достижениям киноискусства, вы с интересом смотрите фильм до конца
и покидаете зал с чувством удовлетворения. Никаких стрессовых ситуаций!
Сами того не замечая, вы сберегли частицу своего здоровья, продлили свою
жизнь! А кто вам в этом помог? Вам помог ИРОД! Увы, уважаемые читатели,
должен вам сообщить, что проект `этот положен в долгий ящик. До его
обсуждения все ироды - в кулуарных разговорах - толковали о том, что это -
крупное достижение, которое приумножит славу ИРОДа. Но вот настал день
обсуждения - и первым выступил Герострат Иудович, наш директор. Он
признал, что сама по себе идея прогрессивнопрекрасна, но тут же трусливо
добавил, что ее осуществление встретит свирепое сопротивление актеров и
что даже некоторые отсталые зрители будут недовольны. За ним слово взял
наш почтенный завлаб Афедрон Клозетович и долго бубнил о том, что

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 130330
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``