ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Юрий Нестеренко.
Плющ на руинах

&сорy; Сорyright Юрий Нестеренко, 1994, 1996
Еmаil: соmtе@соmрlifе.nеt
WWW: httр://yun.соmрlifе.nеt/

1.
Немало времени прошло с тех пор, как я, Риллен Эр Ли, зарыл кейс со
своей рукописью перед входом в землянку отшельника близ города Линдерга и
отправился в путь на юг. Немало воды утекло -- и немало крови. Многих из
тех, с кем свела меня судьба за это время, уже нет в живых. Кто-то погиб от
меча или стрелы в бою, кто-то от яда, кто-то принял смерть от рук палача --
и, кажется, никто не умер естественной смертью. Жизнь, которую я вел все это
время, неординарна не только с точки зрения людей Проклятого Века, но,
насколько я могу судить, и с позиций нынешнего времени. Мне не раз приходило
в голову, что происходящие со мной события следует записывать. Теперь,
наконец, у меня есть для этого время и возможность.
Я -- один из так называемых перебежчиков, людей, которые
воспользовались изобретенными в конце Проклятого Века машинами времени,
чтобы, несмотря на все запреты и репрессии властей, бежать в будущее. Мы
бежали от охватившего планету кризиса, понадеявшись, что кто-то справится с
ним вместо нас. Но, кроме нас, сделать это было некому, и цивилизация
рухнула. Нынешний мир, мир дикости и варварства, беспощаден к нам. Двое из
моей группы, Зи и Саннэт, сожжены на костре Священного Трибунала; инженер
Лаус умер от раны, полученной в бою, а мой друг Лоут отправился в дальнюю
разведку и не вернулся. Некоторое время я ждал его и записывал произошедшие
с нами события; когда же мое повествование было окончено, а Лоут так и не
появился, я решил, что следует подыскать себе более подходящее место
жительства, нежели землянка в лесу под Линдергом.
Итак, в начале лета 683 -- как я узнал впоследствии -- года от
Искупления я покинул землянку, предварительно тщательно закопав все
предметы, доставленные нами из своей эпохи. С особой неохотой я расстался с
автоматами и патронами к ним, но, увы, подобное оружие невозможно носить
незаметно. Я взял с собой лишь пистолет и коробок с несколькими оставшимися
спичками. Имея слишком мало информации об окружающем меня мире, я не мог
выработать сколь-нибудь серьезный план действий; в то же время страх выдать
себя мешал мне собирать информацию достаточно активно. Я слишком хорошо
помнил участь моих товарищей. У меня было два способа добывать себе
пропитание: несколько патронов в обойме и несколько монет в кошельке. Первые
три дня пути я старательно избегал людей и пользовался первым способом,
охотясь на мелкую дичь и почти не выходя из леса. В итоге я добился
результата, прямо противоположного желаемому.
Все еще с пистолетом в руке я подходил к подстреленной птице, когда
сзади послышался шорох раздвигаемых ветвей. Я резко обернулся. Ко мне
приближался человек в легкой зеленой куртке, кожаных штанах, высоких
охотничьих сапогах и шапочке с пером. В руке он держал арбалет. Видимо, его
привлек звук выстрела. Внезапно глаза его расширились -- он увидел мой
пистолет. Молниеносным движением он вскинул свое оружие. Я выстрелил. От
волнения я не смог сделать это точно, хотя стрелял почти в упор. Он
вздрогнул, раненый в плечо, но все еще пытался натянуть тетиву. Я выстрелил
вторично -- на этот раз пуля попала в голову, и он упал. Я, даже не подойдя
к телу, бросился бежать. Только потом я понял, как это было глупо -- я мог
взять его арбалет, возможно, у него были с собой деньги, кремень и огниво,
еще что-нибудь полезное в этом времени. Но тогда у меня была только одна
мысль -- этот человек может быть не один, а я только что израсходовал свой
последний патрон. Я даже забыл об убитой птице. Я бежал довольно долго, пока
не рухнул без сил в траву, тяжело дыша. Только тут я вспомнил, что остался
без ужина. Повертев ставший бесполезным пистолет, я не решился расстаться с
ним, но подумал, что нет больше смысла носить его под кольчугой, откуда он
может выскочить в самый неподходящий момент, и сунул оружие за голенище
сапога.
Эту ночь, как и предыдущие, я провел в лесу, а утром вышел на дорогу. К
полудню я добрался до трактира и зашел туда, чувствуя волчий голод. Народу
было немного, судя по одежде -- мелкие торговцы, ремесленники, несколько
солдат. Я сел за стол в дальнем углу, сделал заказ и стал прислушиваться к
разговорам посетителей. Ничего угрожающего я не услышал -- судя по всему, об
убийстве в лесу еще не знали. Трактирщик поставил передо мной миску с едой и
глиняную кружку с вином. Пока я торопливо поглощал превосходное жареное
мясо, открылась дверь, и вошло еще несколько солдат. Они направились в мою
сторону. Я похолодел. Однако они спокойно уселись за мой стол, обменялись со
мной приветствиями и тоже заказали мяса и вина. Меня это не слишком
успокоило. В разговоре с ними я мог выдать себя с головой, а уклониться от
разговора, не вызвав их подозрений, вряд ли было возможно. Мои опасения
подтвердились: солдаты пребывали в хорошем настроении и не прочь были
поболтать. Выяснив, что меня зовут Риллен, они сообщили свои имена и
поинтересовались, где я служу.
-- В Линдерге, -- назвал я единственный знакомый мне город. Это не
понравилось одному из солдат, рыжему бородатому толстяку, который пробурчал
что-то насчет королевских выскочек. Но остальные лишь посмеялись над ним --
как я понял, речь шла о какой-то потасовке с королевскими солдатами, в
которой толстяк выглядел не лучшим образом. Сами они, как выяснилось,
состояли на службе у герцога Раттельберского. Будучи в хорошем расположении
духа, они не собирались ссориться и согласились выпить за короля, если я, в
свою очередь, выпью за здоровье его светлости герцога, что я и проделал. Но
толстяк был неудовлетворен, к тому же его, вероятно, злило, что товарищи
острили по его поводу в моем присутствии. Он принялся нелестно отзываться о
вооружении и командирах линдергцев, а я вынужден был заступаться за честь
полка, чтобы не вызвать подозрений.
-- И лошади у вас никудышние! -- заявил толстяк.
-- Лошади у нас получше ваших, -- возразил я.
-- Да пойдем и посмотрим хоть сейчас! Если в тебе есть хоть капля
чести, ты признаешь, что твоя лошадь моей в подметки не годится! Где стоит
твоя лошадь?
-- Моя лошадь?... -- растерянно пробормотал я. Разумеется, солдат,
убитый нами в первый день, солдат, чья одежда была теперь на мне, был
кавалеристом. Почему-то я не думал, что разница в обмундировании пехоты и
кавалерии столь заметна. И было совершенно невероятно, чтобы кавалерист
оказался на таком расстоянии от Линдерга без лошади.
-- Ну да, твоя, где стоит моя, я знаю. Пойдем и посмотрим!
-- Ребята, давайте сначала пообедаем, -- вмешался другой солдат.
-- Нет, пусть он сперва признает, что я прав, или пойдем и посмотрим,
-- не унимался толстяк.
-- Хорошо, пошли, -- во дворе было несколько лошадей, и я решил, что
могу указать на любую.
Я потребовал, чтобы толстяк сперва показал своего коня -- я не хотел
случайно выбрать лошадь одного из солдат. Затем я повел всю компанию в
противоположный угол двора и похлопал по шее наиболее понравившегося мне
жеребца. Солдаты принялись со знанием дела осматривать его.
-- Эй, эй! Что вам надо от моего коня? -- раздалось сзади. Один из
посетителей трактира, держа руку на рукоятке кинжала, подходил к нам.
-- Ты пьян, приятель, -- я решился идти до конца, -- это мой конь.
-- Я-то как раз трезв, -- ответил он, и это было правдой. Солдаты с
недоумением уставились на меня.
-- Что за шутки? -- спросил толстяк.
-- Ничего, -- я лихорадочно отвязывал повод. -- Посмотри, приятель, ты
не ошибаешься? -- я повел коня в сторону от солдат. Животное вытянуло морду
к хозяину. В ту же секунду я вскочил в седло (именно вскочил, а не
взобрался, не знаю, как это у меня получилось) и погнал коня со двора.
-- Стой, стой! -- закричали сзади. Обернувшись на мгновение, я увидел,
как солдаты седлали лошадей.
Началась погоня. Первоначальный выигрыш во времени был быстро сведен на
нет моей неумелой ездой. Еще дважды мне приказали остановиться, а потом над
моим ухом просвистела стрела. Мои преследователи, очевидно, окончательно
убедились, что я не солдат. Я выхватил нож, готовясь защищаться. В тот же
момент петля аркана захлестнула мне шею. Я потерял равновесие, выронил нож и
свалился на землю. Пока я лежал, оглушенный ударом, солдаты спешились и
окружили меня.
-- Он мне с самого начала не нравился, -- заявил толстяк, когда я
поднялся. -- Ну, теперь из тебя вытянут, что ты за птица.
Мне велели снять кольчугу, отобрали ремень вместе с кошельком и
ножнами.
-- Сапоги тоже снимай, -- потребовал один из солдат, переведя взгляд со
своих ног на мои.
Я вспомнил о пистолете за голенищем. Широкие раструбы с отворотами
скрывали его, но теперь, если солдат захочет сразу примерить свою добычу...
Именно так и случилось. С удивленным видом он вытащил пистолет. В это время
другой солдат нашел в кошельке спичечный коробок.
-- Да это, не иначе, Посланец Дьявола! -- догадался толстяк. Все были в
восторге от такой добычи, сулившей им крупное вознаграждение. Толстяк достал
из седельной сумки кандалы и сковал мне руки и ноги. Через одно из звеньев
цепи ручных кандалов пропустили веревку, концы которой привязали к седлам
двух лошадей. Солдаты оседлали коней, окружив меня со всех сторон и держа
оружие наготове. Их страх перед посланцами все-таки был достаточно силен.
До конца этого дня я шагал босиком, скованный по рукам и ногам, между
лошадьми солдат. Подобное путешествие под палящим солнцем так измучило меня,
что под конец пути я едва держался на ногах. Мысли о грозящей мне участи
практически оставили меня; я думал лишь о глотке воды и о том, сколько еще
идти. Наконец, уже на закате, лошади встали. Я поднял голову и увидел стены
какой-то крепости. Я стоял перед маленькой калиткой, ведущей внутрь широкой
башни, и меня окружали стражники с копьями. Солдаты выдернули веревку, и я,
наверное, упал бы, если бы стражники не подхватили меня. Один из них плеснул
мне в лицо водой и велел не изображать обмороков. Потом меня повели в башню.
Я долго спускался вниз по сырым и холодным ступеням, а затем брел по
извилистым коридорам, погруженным в едва разгоняемый факелами полумрак.
Гремели ключи, тяжелые двери со скрипом открывались и с гулким стуком
захлопывались. Наконец меня привели в тесный каземат. Узкая зарешеченная
щель под самым потолком почти не пропускала света. Колеблющееся пламя
факелов освещало сырые заплесневелые стены, сложенные из громадных глыб.
Словом, все это вполне соответствовало моим представлениям о средневековой
тюрьме -- для полноты антуража не хватало только прикованных скелетов.
Едва закрылась дверь за тюремщиками, я рухнул без сил на солому в углу,
гремя цепями. У стены стоял кувшин, на треть наполненный водой; я залпом
осушил его и растянулся на соломе.
В свое время мне не раз приходилось читать о том, что чувствуют в
последнюю ночь люди, приговоренные к смерти. Однако мне не пришлось
проверить это на практике: я был слишком измотан физически, и для душевных
страданий не осталось ресурсов. Едва утолив жажду, я провалился в сон.
2.
Наутро меня разбудили стражники. Их было трое. Один из них велел мне
вставать и выходить. Вновь началось шествие по коридорам и лестницам. У меня
не было оснований сомневаться, что меня ведут на казнь; я уже имел
возможность убедиться, как быстро здесь расправляются с Посланцами Сатаны.
Однако долгий подъем по крутой винтовой лестнице убедил меня, что вряд ли
наш путь лежит на улицу -- мы явно поднялись значительно выше уровня земли.
Впрочем, я не дал надежде увлечь себя: должна же здесь существовать
формальная процедура следствия и вынесения приговора.
Наконец, через маленькую полукруглую дверь меня вывели в длинный,
хорошо освещенный коридор и подвели к высоким дверям, украшенным резьбой.
Двое солдат стояли по обе стороны от дверей. Один из моих конвоиров вошел
внутрь. Слышно было, как он доложил о моей доставке; другой голос что-то
ответил ему. Стражник приоткрыл дверь и сделал знак своим товарищам. Меня
провели внутрь помещения.
Это был, по всей видимости, кабинет, обставленный с тяжеловесной
роскошью средневековья. Одну стену занимали громадный камин и превосходная
коллекция холодного оружия, развешанная по обе стороны от него. Вдоль другой
шли многоярусные шкафы, заставленные фолиантами и свитками. Через высокие и
узкие окна открывался вид на крепостную стену и равнину за ней. Массивный
стол на резных ножках в форме когтистых лап был завален бумагами. Пушистый
ковер устилал пол. Возле стола стояло громоздкое кресло с изящно выгнутыми
подлокотниками и высокой спинкой, увенчанной вырезанным из дерева гербом. В
кресле, закинув ногу за ногу, сидел хорошо одетый человек лет сорока --
сорока пяти с властным и волевым лицом и черной, аккуратно подстриженной
бородкой. На его левой руке сверкал большой сапфир в золотой оправе.
-- Снимите цепи и оставьте нас, -- велел он стражникам.
-- Но эти Посланцы опасны... -- попытался возразить один из них. Легкая
усмешка искривила тонкие губы хозяина кабинета.
-- По-вашему, я не могу справиться с безоружным?
Стражники освободили меня от цепей и вышли. Некоторое время хозяин
кабинета молча смотрел на меня.
-- Как ваше имя? -- наконец спросил он.
-- Риллен Эр Ли, -- честно ответил я. Обращение на `вы` показалось мне
издевательством, но я не подал вида.
-- Ну, а я -- Элдред Раннел Конэральд герцог Раттельберский граф
Валдэнский и Торрианский барон Дильский, епископ Раттельберский, -- его губы
вновь искривились в иронической усмешке. -- Вы должны честно и прямо
отвечать на мои вопросы, от вашей откровенности зависит ваша дальнейшая
участь.
Я и сам решил, что нет смысла что-то утаивать -- орудия пыток, которые
наверняка здесь имеются, позволят получить любое признание.
-- Вы прибыли из Проклятого Века, не так ли?
-- Да.
-- Время и место вашего прибытия?
-- Более месяца назад, окрестности Линдерга.
-- Я слышал об этом -- вас было несколько... Кто-нибудь из ваших
товарищей остался в живых?
-- Насколько мне известно -- нет.
-- Чем вы занимались... там, у себя?
-- Боюсь, в современном языке это слово отсутствует, -- настала моя
очередь улыбнуться.
-- И все же?
-- Кибернетика. Создание весьма сложных машин.
-- Вы можете построить такую машину здесь?
-- Думаю, это много сложнее, чем выковать меч, не имея ни металла, ни
молота, ни наковальни.
-- А это? -- герцог показал мне мой пистолет. -- Вы можете заставить
это стрелять?
-- Нет. Нужны новые патроны. В это мире знают порох?
-- В основном по легендам. А вы можете его изготовить?
-- Я только знаю, что в состав входят сера, селитра и уголь.
Герцог быстро записал мои слова и продолжил допрос.
-- Каковы ваши познания в воинском деле?
-- Я лейтенант.
-- Вы дворянин?
-- Нет. В мое время это не имело значения.
-- Каковы ваши познания в магии?
-- Магии не существует, это все шарлатанство и суеверия, -- я не
сомневался, что епископ поддержит эту точку зрения.
-- Верно ли, что в ваше время умели получать золото из неблагородных
металлов?
-- Верно, но это настолько сложно, что полученное золото оказывалось
дороже природного.
-- Хорошо. Я вижу, вы отвечали прямо и не пытались меня одурачить. Я
сохраню вам жизнь.
-- Благодарю вас, -- ничего более умного не пришло мне в голову.
-- Кстати, незнание современного этикета для вас простительно, но все
же, обращаясь ко мне, следует добавлять `ваша светлость`.
-- Да, ваша светлость.
-- Я не разделяю нынешней точки зрения на выходцев из Проклятого Века.
На мой взгляд, человек, преодолевший семь столетий, уже за одно это
заслуживает уважения. Я беру вас на службу. Я не спрашиваю вашего согласия
-- у вас нет другого выбора. Я не требую от вас преданности -- это удел
глупцов, здравомыслящий человек предан только самому себе; но я требую от
вас верности. Пока ваша служба будет состоять в том, чтобы беседовать со
мной, рассказывать о Проклятом Веке, комментировать древние тексты и тому
подобное. Если вы оправдаете мои надежды, я сделаю вас ближайшим советником,
обеспечу дворянский титул и доходное поместье -- со временем вы сможете
занять весьма высокое положение в королевстве. Если вы вздумаете интриговать
против меня -- пожалеете, что родились на свет. Вам все ясно?
-- Вы обещаете так много, ваша светлость, но разве в законе о
перебежчиках, то есть Посланцах, предусмотрены исключения?
-- На территории герцогства я представляю высшую светскую и духовную
власть, так что о законах можете не беспокоиться. Но, конечно, посторонним
не следует знать вашей биографии. Для всех вы будете Рилленом Эрлиндом,
уроженцем Аррендерга -- это достаточно далеко отсюда... для низших чинов --
дворянином, не исключено, что вам придется ими командовать. После того, как
вы вымоетесь, побреетесь и прилично оденетесь, ни тюремщики, ни солдаты вас
не узнают. Вы будете брать уроки верховой езды и фехтования. Жить будете
здесь, в замке, без моего ведома никуда не отлучайтесь.
-- Значит ли это, что мне следует по-прежнему считать себя пленником,
ваша светлость?
-- Это значит, что отныне вы состоите у меня на службе в должности
советника.
3.
Так началась моя жизнь в Торрионе, древнем замке герцога. Это
величественное сооружение, возведенное несколько столетий назад по всем
правилам фортификационного искусства с использованием еще не забытых тогда
технологий, герцог Раттельберский предпочитал прочим своим дворцам и замкам.
Враг, даже преодолевший внешнюю стену, был бы еще весьма далек от победы:
ему предстояло преодолеть еще шесть ярусов обороны, но даже и это не
принесло бы спокойствия победителям. Сложная система тайных помещений и
ходов, пронизывающих замок, позволила бы уцелевшим защитникам, спрятавшимся
до времени, наносить внезапные и беспощадные удары. В подобном месте легенды
о привидениях имеют под собой реальную основу, и я уверен, что не один
нежеланный гость графов Торрианских был найден поутру мертвым в своей
спальне, запертой изнутри.
Но, как бы ни был интересен Торрион, значительно больший интерес
представлял его хозяин. Элдред Конэральд Раттельберский был, без сомнения,
одним из умнейших людей своей эпохи. Во времена косности и мракобесия, по
части которых нынешнее средневековье даже превосходит прежнее, этот человек
сохранил способность здраво и независимо мыслить, практически не поддаваясь
предрассудкам своего времени. Между нами быстро установились отношения,
которые можно было бы назвать дружескими, если бы не неравенство нашего
положения -- впрочем, герцог все реже давал мне его чувствовать. Он был моим
единственным, но весьма могущественным покровителем и потому справедливо
полагал, что может мне доверять. Я же, со своей стороны, был весьма доволен
тем, что могу беседовать с ним совершенно откровенно без вреда для себя.
Служба моя была совершенно необременительной. Днем я занимался верховой
ездой и фехтованием на шпагах и мечах, бродил по замку или просиживал часами
в библиотеке герцога, содержавшей причудливое собрание книг, свитков и
манускриптов разных эпох. Доступ в библиотеку был открыт лишь нескольким
наиболее доверенным лицам, и не удивительно -- там хранилось немало
преступного с точки зрения как короля, так и Священного Трибунала, в
частности, несколько печатных книг Проклятого Века. Увы, вовсе не сокровища
знания содержали они -- все это были бульварные романы. Великие открытия и
ценности цивилизации, считавшиеся бессмертными, канули в вечность вместе с
нашим миром, а несколько мелодрам и дешевый детектив на семь столетий
пережили своих создателей. Нечего сказать -- достойное наследие достойной
эпохи!
Впрочем, были здесь и другие реликвии прошлого -- неведомо как
уцелевшие записи свидетелей катастрофы, обрывки великой летописи гибели
цивилизации. Во многих случаях это были копии, сделанные, впрочем,
достаточно давно -- вероятно, в назидание потомкам, но были и оригиналы. Я и
сейчас помню эти ветхие пожелтевшие страницы.
`...месяц с тех пор, как на севере упала атомная бомба. Наши запасы
воды подошли к концу, и придется выбираться из подвала. Эллис говорит, что
это бессмысленно -- снаружи все отравлено, и вода, и воздух. Но мы ведь не
знаем, какой мощности был заряд. Снаружи есть жизнь: через подвальное окно я
дважды видела собаку -- худую, как скелет, шерсть свалялась, на глазу
бельмо, но она все-таки жива. А еще по вечерам в доме напротив загорается
свет -- такой тусклый, что его почти не видно, и горит недолго -- ровно
полчаса. Эллис говорит, что это, наверное, какая-нибудь автоматика, потому
что в том доме никто не жил -- жильцы уехали еще до того, как все это
началось. Но ведь вся автоматика работала от сети, значит, она не может
работать сейчас. И потом, я видела следы -- кто-то проходил через двор
несколько дней назад. Эллис может сколько угодно повторять, что мне
померещилось. Жаль, что слой пыли, скопившейся снаружи на оконном стекле,
уже ничего не дает разглядеть. Но это и хорошо, потому что мы больше не
видим труп того бедняги. Дух противоречия, заложенный в каждом из нас, все
время подмывал меня взглянуть в ту сторону, хотя я и знала, что делать этого
не следует. Ведь он лежит там уже месяц... Все, больше не буду об этом
писать.
По вечерам мы с Эллисом часто спорим, что сейчас происходит в мире.
Была ли бомба случайностью, естественной в нынешнем хаосе, или в самом деле
началась Последняя Мировая Война? Первое время я была уверена, что это
случайность, потому что после взрыва ничего нового не происходило, хотя
Эллис уже тогда говорил, что Большой город стерт с лица земли, а других
стратегических целей поблизости нет. Теперь он добавляет, что теперь уже по
всей планете ничего не происходит, потому что война закончилась. Он с
цифрами на руках доказывает, что количество ядерного оружия в мире было
вполне достаточным для полного уничтожения человечества. И, как бы я не
убеждала себя, похоже, что он прав. Если это случайность, почему нам до сих
пор не пытаются оказать помощь? Конечно, правительство уже почти не
контролировало страну, армия развалилась, но хоть какие-то спасательные
команды для столь серьезного случая еще должны были существовать? Неужели
никому нет до нас дела? И все же лучше верить в это, чем в то, что мы --
последние люди на планете, как утверждает Эллис.
Он все время клянет себя за то, что поверил заявлениям о разрядке и не
довершил оборудование нашего подвального убежища. Он утверждает, что если бы
он купил тогда установки замкнутого цикла, мы могли бы жить здесь
неограниченно долго. Я не жалею. Он старше меня почти на двадцать лет, и я
всегда жила с мыслью, что рано или поздно мне придется его хоронить. Мне
казалось, что я свыклась с этим, но теперь возможность пережить его приводит
меня в ужас. Я не хочу остаться одна во всем мире -- даже если где-то есть
еще люди, вряд ли удастся связаться с ними. Впрочем, свет в доме напротив...
если он еще зажигается -- из-за пыли не видно... Завтра мы выйдем наружу и
узнаем...`
Читая эти строки, написанные аккуратным почерком женщины, мертвой уже
семь столетий, я поймал себя на мысли, что и меня волнует эта загадка -- кто
-- или что -- зажигало свет в доме напротив?
4.
`Несмотря на заявления правительства, -- писал другой анонимный
очевидец тех событий, -- хаос и анархия в стране нарастают, как, впрочем, и
во всем мире. Фактически все окраины Соединенных Республик уже охвачены
гражданской войной, падение производства продолжается, и во многих городах
начинаются голодные бунты. Дикторы теленовостей уже не задаются риторическим
вопросом, откуда у боевиков оружие. Воюющие группировки вооружены по
последнему слову техники, и я не сомневаюсь, что не сегодня-завтра мы
услышим о применении ядерного оружия, прецеденты чему уже имеются в соседних
странах. Ходят слухи, что в городах формируются добровольческие отряды для
выколачивания продуктов у крестьян. Говорят, что их тайно поощряет
правительство; но, даже если это не так, оно ничего не сможет изменить.
Объявив военное положение, власти окончательно признали свою беспомощность.
Фактически власть уже перешла к армейским группировкам, которые никому не
подчиняются. Со дня на день режим Андего падет, и военные группировки
перегрызутся между собой сразу же после переворота. После того, как наиболее
разумные военные сбежали в будущее, в руководстве армии не осталось умных
людей -- одни волкодавы.
Официально объявлено, что все центры хроноисследований закрыты, а
машины уничтожены. Во-первых, я в это не верю -- правители наверняка
оставили себе лазейку, а во-вторых, побеги уже сделали свое дело. Уже есть
первые сообщения о расправах над учеными; думаю, это только начало. В
международных отношениях творится полный беспредел. Несколько относительно
благополучных и наименее потому пострадавших от побегов небольших стран уже
захвачены озверевшей военщиной и голодными толпами из рушашихся империй.
Лига Наций фактически прекратила свое существование и, вероятно, будет
вскоре распущена официально. Посольства еще функционируют, но что с того?
Мир распадается. Большинство авиакомпаний уже прекратили международные
рейсы. Падают не только курсы валют, но и цены на золото -- люди уже не
верят финансовой системе и предпочитают натуральный обмен. Говорят,
по-прежнему процветает нарко- и порнобизнес, но даже мафия обеспокоена
слишком уж глобальным кризисом. Похоже, из этого штопора человечеству уже не
выйти...`
Был здесь и официальный рапорт.
` Председателю Чрезвычайного Комитета генералу Реллу
от полковника Зиллеса

По имеющимся у меня данным, группировка Гри продолжает практически
беспрепятственное наступление. Войска, обещанные мне в подкрепление, так и
не появились. Снабжение полностью нарушено, провизия и амуниция,
предназначенные для армии, разворовываются, интендантская служба погрязла в
коррупции. Эшелоны с боеприпасами, несмотря на принятые мной жесткие меры по
охране, постоянно подвергаются нападению анархистских элементов. Режим
комендантского часа не соблюдается, мои патрули постоянно атакуются
бандитскими группировками, и только расстрелами удается поддерживать
дисциплину. Тем не менее, если снабжение не будет налажено и мы не получим,
наконец, подкрепления, солдаты просто разбегутся. Я официально заявляю, что
в этих условиях не могу удерживать столицу своими силами. В течение сорока
восьми часов я вынужден буду оставить город Гри и отступить на Деррерг,
причем в этом случае солдатам придется самим решать вопросы своего
довольствия, так что до Деррерга доберутся не регулярные части, а
вооруженная толпа. Мною уже начато минирование сохранившихся стратегических
объектов и подъездных путей. Жду ваших распоряжений.`
Были и другие дневниковые записи.
`...электричества нет уже три дня, а воды -- пять. Нет никакого
сомнения, что это конец. Многомиллионный город остался без воды и тепла в
середине зимы. Говорят, электростанции взорваны остатками воинских частей, а
может, их постигла участь научных учреждений, разнесенных обезумевшей
толпой. В столице, а может, и в стране, теперь не осталось не только
фактической, но и формальной власти. Нас некому спасать и некому
оккупировать -- в последней телепередаче, которая оборвалась на середине,
говорили, что во всем мире творится то же самое. Пока жжем мебель и
растапливаем снег, но долго мы так не продержимся. Угнетает
неработоспособность канализации. Все лестницы в доме уже загажены. Стоит
омерзительная вонь, и в нее, вероятно, уже вливается трупный запах.
Удивительно, до чего мы, люди, оказались нежизнеспособны вне привычных благ
цивилизации. После гибели городов...`
`...вероятно, я -- последний человек в городе. Может быть, в мире?
Сегодня окончательно сели батарейки моего приемника, но ведь уже несколько
месяцев я не мог поймать ни одной передачи. Не могу сказать точнее, я
потерял счет дням. Знаю лишь, что зима кончилась, наступила весна и близится
лето. Я пережил эту зиму -- вопреки всему, я, питавшийся сперва крысами, а
потом мерзлой человечиной, выжил и сохранил рассудок. Я разбил зеркало,
чтобы не видеть это обросшее исхудалое чудовище, словно вырвавшееся из
кошмаров, терзающих в последнее время мой мозг. Я пережил голод и холод, я
научился отбиваться от одичавших собак, я стал полуживым хозяином мертвого
города. Я заходил в банки, заваленные никому не нужными бумажками и золотом,
я жег эти бумажки миллионами. Я ходил по апартаментам высшей власти, по
шикарным залам президентского дворца, перешагивая через обглоданные крысами
скелеты его последних обитателей. Я проходил по музеям и галереям, где
сосредоточены величайшие сокровища мирового искусства, и во многих залах
находил лишь разбитые статуи и разодранные штыками полотна, и сам складывал
костры из бесценных картин и выбрасывал в окна скульптуры. Я видел руины
заводов и лабораторий, престижных офисов и институтов, и сам находил
удовольствие в разрушении, дававшем мне почти безграничную власть, пока не
понял, что все ценности, которым поклонялось погибшее человечество -- ничто,
и не потерял к ним всякий интерес. И лишь в лабиринты метрополитена я ни
разу не спускался, я даже близко не подходил к его черным разверстым пастям,
испытывая почти мистический ужас -- я чувствую, хотя и не могу это
объяснить, что там обитает что-то пострашнее крыс и собак. Иногда мне
кажется, что ночами оно выбирается на поверхность...
Да, я пережил эту зиму, но весна меня доконает. Миллионы мертвецов
этого города отомстят мне, пережившему их. Они оттаивают, и воздух
заполняется смрадом разложения. Это будет самая малочисленная эпидемия чумы
-- ведь погибнет всего один человек, и самая многочисленная -- ведь погибнет
сто процентов населения столицы...
Я уже чувствую слабость и жар во всем теле. Видимо, это мои последние
записи. Зачем я пишу? Разве кто-нибудь когда-нибудь прочтет?.. Силы
оставляют меня. Комната плывет... пустые глазницы домов... что это?
галлюцинации?... Боже, боже, какая тоска, какая...`
5.
Разбирая эти записи, я постепенно пришел к убеждению, что одного
интереса герцога к истории было бы недостаточно для сбора такой коллекции.
Для того, чтобы все это сохранилось на протяжении веков, подобный интерес
должны были проявлять поколения предков нынешнего властителя Торриона.
Однажды, беседуя с ним, я затронул эту тему. Он подтвердил, что его предки в
самом деле интересовались прошлым, но не стал вдаваться в подробности.
Наши беседы происходили по вечерам, когда солнце низко спускалось над
зелеными холмами и расплавленным золотом разливалось в реке, а изломанная
зубчатая тень внешней крепостной стены вытягивалась по ковру кабинета. Мы с
герцогом садились в высокие кресла по обе стороны камина, бездействующего по
летнему времени, и разговаривали часами.
Герцог помногу распрашивал меня о Проклятом Веке и временах. ему
предшествовавших, отвечая, в свою очередь, на мои вопросы о нынешней эпохе.
Помня слова Лауса, я попытался заинтересовать его техническим прогрессом,
хотя и не надеясь, как Лаус, на создание средневековой машины времени.
Однако властитель Раттельбера отнесся к этому скептически.
-- Вы не представляете себе, Риллен, до чего сильна в нынешнем мире
ненависть к науке, освященная церковью, -- говорил он с отвращением. -- Не
только я, но и мой августейший кузен король Гродрэд не смог бы этого
изменить -- впрочем, подобное никогда не придет ему в голову. То, что вы
рассказываете об электричестве, весьма занятно, но, вздумай я
электрифицировать Торрион, меня не спас бы даже мой епископский сан.
Собственные солдаты отшатнутся от меня как от пособника дьявола,
посягнувшего на божественную власть над молниями. То же относится и к
авиации, хотя ее военное значение неоценимо. Самоходные машины были бы
весьма полезны, но лишь в том случае, если бы в Корринвальдском королевстве
исчезли все лошади. Пусть такая машина развивает большую скорость, но она не
может щипать траву или хотя бы питаться овсом, которого везде вдоволь. Ей
нужны нефть, запасы которой исчерпаны шестьсот лет назад, или другое отнюдь
не дешевое топливо. Ей нужны хорошие дороги, заправочные станции, смазка;
машины, в отличие от лошадей, не родятся и не растут сами. Даже если удастся
построить боевые машины, которые вы называете танками, в полусотне миль от
заправочных и ремонтных станций они станут беспомощной грудой металла,
который, кстати говоря, в наше время тоже совсем не дешев.
Но главной причиной, препятствовавшей развитию науки и техники, была
все-таки косность Священного Трибунала. Сам герцог отзывался об этой
организации с глубоким презрением. Вообще властитель Раттельбера оказался
атеистом, что совершенно не характерно для жителей нынешних королевств.
-- Хотите, я докажу вам, что бога нет? -- спросил я его как-то раз.
-- Извольте. Интуитивно я это понимаю, но хотел бы получить точное
доказательство.
-- Основным свойством бога, по официальным догматам, является
абсолютное всемогущество. Таким образом, мы можем рассматривать бога как
машину, способную решить любую задачу. Очевидно, сформулировать задачу --
это тоже задача. Следовательно, такая машина может сформулировать задачу,
которую она не может решить. Мы пришли к противоречию.
Герцог откинулся в кресле и рассмеялся.
-- За такие слова, Риллен, мой долг как епископа -- отправить вас на
костер. Ваше доказательство весьма изящно. А если мы отступим от догматов и
признаем, что бог не всемогущ?
-- Тогда, если он и существует, то это не более чем животное, более
высокоразвитое, чем человек. Но в этом случае у нас нет перед ним никаких
обязательств, да и его власть над нами вряд ли реальна. Высшие животные
редко обладают властью над низшими; к примеру, человека нельзя назвать
властелином крыс. А как вы стали епископом, ваша светлость?
-- Эта практика существует с незапамятных времен. Крупный феодал вместе
с титулом автоматически получает высший духовный сан в своем феоде, не имея
ни специального образования, ни подготовки. Фактически делами церкви
занимается его помощник.
Это напомнило мне существовавший в некоторых государствах Проклятого
Века обычай назначать министром обороны штатского.
-- Это правило не распространяется как на низшие, так и на высшие чины,
-- продолжал герцог. -- После смуты 532 года короли корринвальдские потеряли
архикардинальский сан, так что мой августейший кузен -- лицо сугубо
светское.
Строго говоря, король Гродрэд не был кузеном герцога. Просто в
Корринвальде кузенами и кузинами называли всех родственников по горизонтали
(кроме родных братьев и сестер) вне зависимости от степени родства. Как-то я
поинтересовался генеалогией Элдреда Раттельберского. Он ответил, что его род
не такой древний и насчитывет всего пятьсот лет, хотя в Корринвальде и
других королевствах имеются аристократы, чьи предки были дворянами еще до
Проклятого Века. Так, род короля Гродрэда, по официальным данным,
насчитывает полторы тысячи лет.
-- Впрочем, меня это мало занимает, -- заметил герцог. -- Заслуги
предков не заменяют собственных заслуг, и никакие титулы не сделают глупца
умнее. Но, увы, в наши времена рационализм уступил место нелепым
предрассудкам. Взять хотя бы вас, выходцев из прошлого. Ваш опыт и знания
могли бы оказаться бесценными для нашего мира. Так нет, эти тупые,
невежественные святоши обрекли вас на уничтожение! Честно говоря, хотя мы
уже давно знакомы, время от времени я еще испытываю удивление от того, что
говорю с человеком, родившимся более семисот лет назад.
-- Самое интересное, ваша светлость, что беседа с вами вызывает у меня
точно такие же чувства. Я не воспринимаю этот мир как будущее, для меня это
прошлое -- семисотлетней давности, если не больше.
-- Древний мудрец сказал:`Нет ничего нового в этом мире: что есть, то
было, а что было, то будет`, -- ответил герцог. -- Но это неверно. Ничто не
повторяется, и мне по душе обратное утверждение: `В одну реку нельзя войти
дважды`.
6.
К концу лета я уже сносно владел холодным оружием и держался в седле не
хуже любого солдата. К этому времени я стал замечать, что герцог чем-то
обеспокоен. В замок прибывали какие-то таинственные гонцы, а однажды я
видел, как из кабинета герцога выходил человек в одежде простолюдина. Через
пару дней после этого Элдред Раттельберский вызвал меня к себе раньше
обычного.
-- Ну, Риллен, -- сказал он, едва я вошел в кабинет, -- вам пришла пора
зарабатывать ваше дворянство. Садитесь и слушайте. Мой кузен Гродрэд
придавал слишком мало значения моим советам, и теперь на севере разгорается
крестьянский мятеж. Мои агенты доносят, что события развиваются даже
быстрее, чем ожидалось. Но мои войска заблаговременно были приведены в
полную готовность. Вы поедете на север во главе карательного отряда. Вас
что-то смущает?
-- Благодарю за честь, ваша светлость, но нельзя ли заработать
дворянство другим способом?
-- Вы, похоже, хотели бы получить дворянство вовсе без всякого труда!
-- Если уж на то пошло, то разве не так его получают все родовитые
аристократы, наследующие титул по праву рождения?
-- Мне нравится ваша логика, Риллен, хотя она и противоречит законам
государства. Будь это в моей власти, я сделал бы вас дворянином прямо
сейчас, -- герцог усмехнулся. -- Но увы! Я чеканю свою монету, собираю
налоги на территории Раттельбера, имею собственные войска, тюрьмы и
виселицы, но возведение в дворянство -- это королевская привилегия. А
поскольку Гродрэд не слишком меня любит, он не станет пользоваться этой
привилегией по отношению к одному из моих людей без особых на то оснований.
Но вам не о чем особенно беспокоиться. Вы выступите во главе первосортных
солдат против толпы мужиков, необученных и плохо вооруженных.
-- Это меня и смущает, ваша светлость. Мне приходилось убивать, чтобы
выжить, но я не хочу выступать в роли палача.
-- Вот она, популярная в ваше время идея демократии! Но мятеж -- это
прямая угроза всему королевству.
-- Я не поддерживаю мятежников, ваша светлость: вся история Лямеза
убеждает в том, что ни один народный бунт добром не кончается. Но та же
история говорит, что народные бунты не возникают на пустом месте. Видимо,
крестьян жестоко угнетают.
-- Да, это так; но иначе у государства не хватит средств поддерживать
дворянские привилегии.
-- А почему оно должно их поддерживать?
-- Я мог бы возразить, что, раз государство не в состоянии обеспечить

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 129995
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1