ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ АЛЕКСАНДР САВЕРСКИЙ КРОВЬ Все персонажи и события в этой книге вымышлены. Но я ни за что не по- ручусь за то, что они не происходили, не произойдут или не происходят в настоящее время. Часть 1 1. Сидя на диване, я сосредоточенно наблюдал за тем, как весенний ветер мягко покачивает бордовые шторы на моих окнах. Часы монотонно отбили полночь. Я с ненавистью поглядел на них и тяжело вздохнул. Пачка `Мальборо` спряталась от меня куда-то, и после недолгих поисков я обна- ружил ее за пепельницей на столе. Прикурив, бросил пачку обратно и про- наблюдал за тем, как, скользнув по гладкой поверхности, она едва удержа- лась на самом краю. Первый раз бегло прочитав письмо и стараясь о нем не думать, я готовился к его скрупулезному анализу - к анализу последнего в этой жизни письма моего друга. Докурив, я тщательно вдавил бычок в пе- пельницу и подхватил листок с небольшим текстом, очень, надо заметить, важным для меня текстом. `Лешка, привет! Вот докатился. Пишу своему лучшему другу. Но, надеюсь, ты поймешь по- чему, когда прочтешь это. Ты знаешь меня давно, и для тебя не будет новостью, что я всегда ис- кал свою сенсацию и вот, кажется, нашел`. Я представил себе его добродушное, довольное жизнью лицо. Мы дружили не меньше десяти лет: вместе учились во ВГИКе, потом работали. Он был оператором, я - репортером и до сих пор остаюсь им. Да, я остаюсь, а вот Костя... `Может, ты помнишь, месяц назад мы снимали материал о донорах, и я, когда мы ехали в Останкино, даже спросил тебя: интересно, мол, а куда девается все это количество крови?`. Конечно, я помнил об этом и даже пытался найти ответ на этот вопрос. Дело, собственно, было в том, что только в Москве и Подмосковье заре- гистрировано три миллиона доноров. Признаться, во время репортажа я не обратил на это никакого внимания - статистика и статистика. А вот Костя заметил, и мы стали считать. Вот тогда-то мне и стало не по себе. Очень грубо, в уме, мы прикинули, что если каждый из доноров хотя бы раз в квартал сдает треть литра, то получается миллион литров в квартал, или триста тридцать тонн в месяц. Я попытался наглядно себе это представить, - `всего-то` пятьдесят с лишним цистерн, то есть железнодорожный состав настоящей, может быть, даже теплой еще человеческой крови в месяц. Но граждане хорошие, ведь это же не нефть. Мы пытались объяснить самим себе, что кровь перерабатывают на плазму, переливают больным и так далее, но все это никоим образом не билось с общей цифрой. Позже, когда мы узнали, что кровь платных доноров не ис- пользуется для пациентов, стало еще интересней. `Для больных, - сказал нам один главврач, - нуждающихся в перелива- нии, кровь принимается только от добровольцев. Куда девается кровь плат- ных доноров, я вам сказать не могу`. А ведь мы обсчитывали только Подмосковье и Москву. Не буду напоми- нать, что доноры есть по всей России и по всему миру. Цифры космические. И теперь, перечитывая очень важное для меня письмо, я уже не сомне- вался в причине гибели своего друга. Один из фээсбэшников сказал мне жестко, хотя и был моим давним приятелем: - Есть три опасные вещи, о которых ты знаешь: оружие, наркотики и по- литика. Запомни четвертую, о которой никто ничего (!) не знает, потому что она опаснее всех. Это платное донорство. Хочешь жить - не лезь! Я и не полез, и не только потому, что испугался, а просто потому, что не успел, не было времени. Кровь, кровь, сдалась она тебе? Эх, Костик... `Так вот, я понял очень скоро, что это действительно сенсация. Было что-то странное в психологии людей, у которых я интересовался этим воп- росом. Они либо боялись, либо ничего не знали, но объединяло их одно: они органически не хотели об этом говорить, будто строжайшее табу лежит на этой теме. Причем табу генетическое, а не объективное, какой-то внут- ренний запрет. Помнишь, мы с тобой удивлялись: почему даже у тебя, гото- вившего материал, не возникло вопроса о собираемых объемах? Так почти со всеми. Никто не способен анализировать. Поэтому у меня ощущение перво- открывателя`. Две недели прошло. Милиция так ничего и не нашла, как обычно, или не хотела искать. А ведь убийство было наглым и заказным. Две пули в голо- ву. Не потрудились даже автокатастрофу организовать. Ненавижу! Конечно, не боги мы и не всесильны, но на выплеск-то ярости я имею право?! `Наверное, мне просто повезло. Я вышел на людей, которые покупают кровь у донорских центров. Это небольшая, но очень влиятельная организа- ция с огромными деньгами. Я уже знаю, что все происходит на госу- дарственном уровне. Босс - небезызвестный тебе Лаврентьев И.Ю. Послезавтра мне обещают встречу с главой фирмы. Ты тоже о нем слышал - Кольский Е.Д. У меня только два вопроса к нему: откуда берутся деньги для доноров и зачем нужно столько крови? И все же что-то меня тревожит. Может, это тема нервная, но я еще не видел на нашем с тобой журналистском пути такого количества замков. Ли- хорадит меня, возбуждение какое-то, а в таком состоянии многого не заме- чаешь. Вот я и решил подстраховаться - написать тебе. Впрочем, если ты письмо получил, вероятнее всего, меня уже нет в живых. Печальное обстоя- тельство. Но ты прости, что я все сам. Это должен быть мой материал. И я его получу! Надеюсь, ты этого письма никогда не прочтешь. Салют, твой Костя. Р.S. Письмо оставил у нашей почтальонши. Дал ей сто рублей и попросил отправить адресату, если не появлюсь через десять дней`. Сам, сам. Всего два вопроса. А их и было-то всего два. Лаврентьев - Вице-премьер Правительства. Кольский, Кольский... Благообразный старикан с острыми глазками и вкрадчивыми манерами. Встречал его на каком-то банкете и запомнил как масона. Уж очень сильно напоминал он мне масона. Не знаю почему. Что ж, теперь и меня лихорадило. Смерть Кости, да и собственная жизнь, показались мне пылинкой в огромной и страшной мировой машине, пе- реливающей куда-то человеческую кровь. Зачем? Куда? Бордовые занавеси колыхались, и мне померещилось на миг, будто они - часть безбрежного потока крови, текущего в пасть огромного чудовища, имя которому `Земля`. В голове пустота. Что-то навалилось на нее всем прессом. Ответствен- ность? Не люблю я чужих проблем, но смерть Кости требовала прозрачности, и я уже понимал, что никакая обескураженность от его внезапной гибели, никакой страх перед сволочами, сметавшими со своего пути людей, не оста- новят меня! Нужны были только якоря, тылы, за которые можно было зацепиться, спрятаться, вернуться, если ступишь слишком далеко на вражеский материк. Вариантов было немного. Я глянул на часы и понял, что предпринимать что-либо ночью бессмыс- ленно. Включив телевизор, тупо уставился в экран. Пьер Ришар шел на дело в черном ботинке, однако это все, что я увидел. Мысли мои уже невозможно было остановить. 2. Ветер Небес внимательно следил за мощным полетом кондора, зависшего над ущельем. `Вот, - думал он, - отчего птицы летают без всяких уст- ройств, а человек должен пройти Бог весть какую эволюцию, чтобы под- няться в небо, да и то лишь при помощи машин. Разве это справедливо?`. Кондор выследил кого-то и рухнул, скрывшись за холмами. `Вот так и обрывается все. Тысячелетиями ползет человек вверх, учится летать, а потом - клац! - и нет человека. Начинай все сначала. Какой в этом смысл?`. - Уважаемый! - раздался звонкий голос над ухом философа. Удержавшись от того, чтобы вздрогнуть, Ветер Небес обернулся. Юный сын Морского Острова и Лазурной Дали пританцовывал от нетерпения, ожи- дая, пока старший не обратит на него свой взгляд. - Говори, Лазурный Остров. - Покоритель Ангелов призывает тебя. - Иду. Оглядев еще раз холмы, Ветер стал на ноги и обернулся к городу. Высокие пирамидальные сооружения притягивали взгляд, возвышаясь нев- далеке и образуя каре, внутри которого размещалось еще несколько вели- чественных сооружений, включая и главное - Цех Реинкарнации. Свыше ста метров в высоту, он отличался особой монументальностью и цветом - цветом крови. Ученики Ветра частенько подмазывали его охрой, когда она осыпа- лась. Жилая часть города была разбросана с другой стороны завода и огражда- лась от него высокой каменной стеной, под которой мерно плескалась вода, наполнявшая ров. Ветер неодобрительно покачал головой и, поправив свою накидку, напра- вился к ближайшему мосту. Добравшись до Цеха Пробуждения, он увидел ред- кое зрелище. Главный Жрец, монотонно раскачиваясь, выпевал Песнь Будуще- го. Перед ним, окаменев, стояла группа юношей и девушек, в которых Ветер узнал детей высокопоставленных чиновников Империи. `Какая честь`, - хмыкнул он про себя. Жрец замолчал, а в ответ со всех сторон полилась музыка, будто запел сам воздух. В ритм ей по стенам бежали всполохи разнообразных цветов, сгустившиеся в человеческие фигуры небесной красоты. Они что-то шептали и звали к себе, улыбались и убеждали. Ветер знал, что подобные видения появляются из-за устройства цеха. Он весь был большим духовым и световым инструментом, преломлявшим звуки ветра и дневной свет в подобие космической фуги. При необходимости все это могло заменяться мощными вентиляторами и прожекторами. Однако столь сложная технология была бы пустой затеей, не овладей человечество ис- кусством взаимодействия с Тонким Миром Дэв-Ангелов. И теперь, когда на- чиналась церемония, в ней участвовали и тонкие существа параллельного дружественного мира. Впрочем, знание процесса мало помогло Ветру и в этот раз. Сознание неудержимо потянулось в водоворот ритма. И уже казалось человеку, что окружает его идиллия всеобщего единства и сознания. Кто-то вещал то, что было сокровенной частицей его души. Он видел, как мечта превращается в реальность, что она уже есть, ощутимая, дерзкая, родная. Его тронули за локоть. - Ветер Небес, - раздался тихий голос Проводника Душ, - Покоритель Ангелов просит тебя об одной услуге. - Слушаю, - Ветер сделал усилие, пытаясь вырвать себя из мира иллю- зий. - Ты знаешь, что нас ждет... Ветер пожал плечами в ответ на это полуутверждение-полувопрос, и со- беседник поспешил его успокоить: - Нам известно о твоем отношении к Исходу, и мы не даем тебе заданий, которых ты не желаешь, не так ли? - Так. - Однако ты умеешь то, чего другие не могут, - жрец сделал многозна- чительное лицо. - Я говорю об умении рисовать на камне. - Чего же хочет от меня Покоритель Ангелов? - Мы хотим, чтобы ты запечатлел наши технологические процессы для по- томков. - Зачем? - Ветер был почти что разгневан. Заявление жреца взвинтило все, что он до сих пор сдерживал в себе. - Вы что, хотите, чтобы и по- томки пошли по нашему пути? - Мы хотим, чтобы они знали о наших достижениях и ошибках. - Но ведь это гордыня! Глаза собеседника ушли в землю, плечи опустились: - Я передаю то, что решил Совет Исхода. - Ты же говорил о Покорителе Ангелов. - Да, но мы не определили, кто именно будет осуществлять этот проект, и я обращаюсь к тебе первому. Ты пишешь на камне лучше других. - Я подумаю. Ветер Небес отошел. Этого человека пожилого возраста он не любил. Ти- хий, вкрадчивый голос Проводника Душ затягивал, как водоворот, но моло- дой Ветер знал, что слушать его нельзя. Тот пытался вырвать человека из земного существования и отобрать жизнь, которую так любил Императорский художник. Он любил рисовать. Его помощники и ученики были лучшими инженерами и художниками Империи, и Ветер понимал, что его отказ поставит их в слож- ное положение. Интриги разрушат коллектив, тщательно собранный в течение десятка лет. С другой стороны, всегда найдутся те, кто сделает то, от чего откажется он. Хуже него, но сделает. А значит, его поставили перед фактом. В задумчивости он брел по многокилометровой Дороге Исхода, не замечая проходящих мимо паломников, сотнями направлявшихся к последнему приста- нищу, к алтарю. В обычном состоянии он говорил бы с ними, призывая не оставлять этот мир, но пропаганда Совета, задуманная три тысячи лет на- зад, всегда делала свое дело. Каждый из смертников был убежден, что жертва будущей цивилизации необходима, а, кроме того, каждый надеялся на то, что именно его душа сможет остаться в мире Ангелов как полноценный субъект. Что ж, стать двухмерным человеком - заманчивая перспектива, хотя тол- ком никто не знал, что такое быть двухмерным. Разве что жрецы, которые и рассказывали об этом всем остальным. Но сомнения не давали покоя Ветру. Страх? Может быть. Он действи- тельно любил жизнь и боялся ее потерять. А когда сотни миллионов людей ушли добровольно, осознав грехи своих отцов и матерей, собственная жизнь не так уж важна, чтобы цепляться за нее. Просто верил художник, что есть другой путь, бескровный, и возможно, более эффективный для будущего Зем- ли. Какой - он пока не знал. А верить жрецам... Лучше делать то, что умеешь - рисовать и строить... Его размышление внезапно прервалось. Сначала он не понял, что именно увело его внимание в сторону. Будто кто провел рукой по лбу. Он посмот- рел на встречные лица. Ветер рисовал их сотнями, и наметанный глаз тут же выхватил из толпы то, что искал. Это была группа пленников, которых Империя не убеждала в необходимос- ти жертвы, а просто казнила, правда, в соответствии с технологическим обрядом. К цехам их вел конвой, вооруженный магическими автоматами. Ору- жие это, как правило, не убивало, а служило для захвата пленных. В особо сложных сражениях применялось заклинание смерти, и тогда особый звук `кх!`, издаваемый солдатом, усилившись через автомат, поражал врагов на расстоянии километра. Ветер не думал. Он подошел прямо к девушке и твердо взял ее за руку. Сейчас он чувствовал такой прилив воли, что попытавшийся преградить до- рогу охранник был остановлен магическим сипом: `ШСУХХХ!`, а подобные звуки являлись знаками отличия в Империи. Вся группа замерла. Ветер уже не смотрел на девушку, а изучал лица остальных, продолжая удерживать ту, что бездумно заставила его действо- вать. Теперь он читал ее мысли, ведь в отношении пленных это разрешалось законом. Отец - по тому, как он был связан, можно было определить, что это важная птица, а так - подавленный старик, не сумевший уберечь детей. Брат - юноша, с дерзко поднятой головой. Матери не было, давно не было. Остальные - случайные люди. Он назвал свое имя охране и невзирая на ее слабые попытки помешать вывел из толпы пленников тех, кого счел нужным. Теперь предстоит отчитываться перед Покорителем Ангелов - Главным Жрецом, но сейчас Ветер не думал. Он был счастлив, когда случались с ним вот такие моменты. Это означало, что ведущий его Дэв вдыхал в него искру творца. Разум сменялся вдохновением, он говорил `будь!`, и оно случа- лось. Так были созданы все его шедевры. Затор, устроенный Императорским художником на дороге, начал рассасы- ваться, и Ветер получил возможность, наконец, снова оглядеть своих плен- ников или... гостей - этого он еще не решил. Огромные голубые глаза с синими стрелками в радужке, пшеничный стог на голове, взбитый как львиная грива, рост едва ли Ветер был на пять сантиметров выше - все это в отдельности было любопытным и необычным для его мест, где черные волосы, невысокая фигура и темные глаза служили ге- нетической основой. Поражало другое - пропорции. Мера была во всем: овал лица компенсировал величину глаз, носа и рта. Брови стремились к еле за- метным под волосами ушам. Нос и губы уравновешивали друг друга, как горы и озеро. `Рисовать, немедленно рисовать! - в лихорадочном возбуждении решил Ветер. - Не дай Бог, отнимут, не успею`. Но это было непросто. Потянув девушку за собой, он наткнулся на соп- ротивление, незнакомка явно не спешила навстречу его желаниям. Он возму- щенно обернулся. Хотя бы на время, но он спас ей жизнь! Однако небесная лазурь уже покрылась предвестником урагана - тучей, и его возмущение бы- ло успешно отражено надвигающимся шквалом. `М-да, ну и осел же я, - подумал Ветер, - она ведь полагает, что нуж- на мне для других целей. Откуда ей знать, что я пишу картины?`. Он молча смотрел в ее глаза, туго соображая, как объяснить свои намерения. Брат пленницы, заметив внутренний конфликт, возникший между сестрой и странным незнакомцем, поспешил на помощь девушке. И теперь Ветра сверли- ли четыре глаза, а рука брата сделала попытку снять чужую лапу с руки сестры. Художник не стал сопротивляться, освободив пленницу. Ее отец ма- ло интересовался происходящим, отрешенно присев на землю у края дороги. - Я - Ветер Небес, - признался, наконец, освободитель, - я - художник и хочу нарисовать ваше уникальной красоты лицо. Аплодисментов по поводу своего заявления он не дождался, но в морской дали поубавилось туч и образовался легкий, утренний туман. Она думала. Но брат думал быстрее: - Чего вы хотите от нас? - словно не услышав ни слова из сказанного Ветром, спросил он. Художник понял, что юноша до сих пор еще собирается принять смерть и никак не может избавиться от истерики, царящей в его душе. Поэтому, хоть и быстро, но плохо соображал. - Вам надо успокоиться, - произнес он. - Я не причиню вам вреда. - Но, кроме вас, есть другие люди! - молодой голос юноши был действи- тельно немного истеричен, несмотря на то, что он старался прикрыть свое состояние твердыми нотками. - Что ж, вы правы! - признался Ветер. - Пока я не могу гарантировать вам жизнь, это зависит не только от меня. Но я обещаю защищать вас, нас- колько хватит моих сил. Буря улеглась, туман рассеялся, только прохлада все еще была здесь. Она изучала. - Меня зовут Полная Луна, - ее голос был не столь хорош, как хотелось бы Ветру, но ведь она не Цех Пробуждения. Впрочем, услышанное все равно тронуло его - излишне тоненький, но весьма мелодичный голос. Кроме того, акцент, с которым она говорила на сензаре, компенсировал эти мелочи. Брат, однако, все еще не пришел в се- бя. - Я не уверен, что смогу снова подготовиться к смерти, если придется, - сказал он угрюмо. - К смерти нельзя подготовиться, если не живешь с ней всю жизнь, - мягко произнес Ветер. В ответ мальчишеские глаза наполнились слезами, и он отвернулся. Художник подошел к старику, чья седая борода устало прилегла на грудь, снял повязку с его глаз и вытащил изо рта кляп. Такими атрибутами `награждали` особых пленников, чье слово обладало высшей силой. - Меня зовут Ветер Небес, я Главный художник Императора Легенды и хо- чу помочь всем вам. Подслеповатые глаза медленно поднялись вверх. - В Атлантиде я немного рисовал, когда был свободен от забот. Я узнаю тебя лучше, когда посмотрю на то, что ты умеешь, - старик тяжело встал, оказавшись значительно выше Ветра. Голос его был по-прежнему тих, когда Ветер наконец услышал: `Идемте, дети мои`. Голова Ветра звенела от радости. Чуть ли не вприпрыжку он указывал дорогу гостям, направляясь к своему дому. 3.
В голове все еще звенело, когда я снял трубку телефона. - Ветер... черт, извините, алло! - Слушай внимательно, - раздался в трубке приглушенный голос, - не- медленно одевайся и беги из квартиры. У тебя двадцать минут. - Куда беги, - проснулся наконец я, - зачем? В трубке раздались гудки. Фу! Бред какой-то. После такого сна прямо сейчас встану и побегу. Шутки дурацкие. За годы репортерской работы я привык ко всякому. Шутников, особенно телефонных, хватало. Это еще что. Вот когда тебе среди ночи звонят... Черт, это же был голос Самоцветова, того самого фээсбэшника. Я уже сидел на кровати и натягивал джинсы. Думать после таких предуп- реждений было некогда. В шкафу меня ждал НЗ, хранимый как раз для таких случаев: упакованная сумка с одеждой, деньгами и пистолетом Макарова. Вытащив из кармана пиджака личные документы, я сунул их во внутренний карман джинсовой куртки, надел кроссовки, запихнул `Макар` за пояс брюк, кинул в сумку мобильный телефон с подзарядкой, сгреб со стола Костино письмо и посмотрел из окна во двор. Тишина и покой. В дверном глазке тоже никто не шевелился. Я просунул в дверь голову, потом все остальное и рванул по лестнице, но не вниз, как сделали бы все нормальные люди, а вверх. Почти год ушел на то, чтобы родной ЖЭК организовал для меня ключи от чердака. Проблема, конечно, заключалась не в том ключе, что от нашего чердака, с этим я справился бы и сам, а в том, что ключи были от чердака в крайнем подъезде. Чего только не пришлось мне выдумывать, чтобы дока- зать жизненную важность для меня этих ключей. Кончилось тем, что я пока- зал справку из психдиспансера, в которой мой приятель отчетливо написал: `Фобия пожаров и ограниченных пространств`. Этой дорогой я пользовался лишь трижды, и последний раз это случилось около четырех месяцев назад, когда мне пришлось избегать встречи с одной навязчивой дамой. Поэтому сейчас я молил Бога, чтобы ЖЭК не поменял зам- ки. Не поменял. Я вышел из крайнего подъезда и нырнул в него снова, надеясь, что ос- тался незамеченным. Метрах в шестидесяти от меня, прямо против двери подъезда, ведущей где-то там наверху в мои покои, стояли три, да-да именно три, автомобиля, причем каждый из них был черным джипом. Нас- колько я успел заметить, два мужика мирно беседовали, облокотившись на капот одного из них. Решив не вмешиваться в их разговор, я ретировался на второй этаж, открыл окно, ведущее на улицу, и сполз на благословенную землю. Здесь меня никто не ждал, и в этот раз я не стал печалиться по этому поводу. Солидным шагом, чтобы не привлекать внимания окружающих, которых, кстати сказать, не было, я добрался до пересечения Садового кольца и Петровки и тут уж от души замахал руками в надежде на такси. Такси не было, а вот частник на скрипучей `пятерке` меня подобрал. Сев в машину, я наконец глянул на часы. Четыре утра. Пока водитель с сильным грузинским акцентом объяснял мне нелепость войны в Абхазии, я пытался выстроить план действий, но отчего-то ни одна стоящая мысль не задерживалась в моей голове. Обрывки информации, образы навязчивого, яркого сна, строки из Костиного письма, ФСБ и кровь - пол- ный ступор для моих несчастных мозгов. Кроме того, покоя не давала мысль о том, что меня посреди ночи грубо разбудили и заставили бежать из собственного дома куда глаза глядят. До работы было недалеко, и шпиль телебашни приближался, когда я поду- мал, что приближаться он может не только ко мне. Вот же идиот: сбежать из дома и поехать на работу! А?! Каков умник! - Остановитесь здесь, пожалуйста. Заседание политклуба прервалось. - Дорогой, мы еще не доехали. Зачем... - Мне и нужно было сюда, - я протянул деньги и вышел из машины на пе- ресечении Шереметьевской улицы и Сущевки у кинотеатра `Гавана`. Бросив сумку рядом, я присел на скамейку и закурил. Хорошо, что было начало лета, иначе не сидел бы я сейчас, с наслаждением вдыхая запах си- рени вприкуску с дымком `Мальборо`. Итак, кто виноват и что делать? В том, что виновато Костино письмо, я не сомневался. Но не так же быстро, товарищи дорогие. И ахнуть ведь не успел, как танки пожаловали. Если бы эти, ну те, что руководят танковой дивизией, знали, что я паци- фист, можно было бы о чем-нибудь договориться. А так, что ж? Никакого желания разговаривать с ними у меня теперь не было. О чем? Предложить им посреднические услуги по вопросу закупки крови, которую они выкачивают из ничего не ведающих граждан? Очень смешно! Они ведь для этого и прислали ко мне свою армию, чтобы те убедили меня в необходимос- ти такого сотрудничества. Развеселившись от этих мыслей и представляя подобный разговор с `военачальниками`, я вдруг насторожился. В мою сто- рону нацелились чьи-то шаги. Разобрав, что они женские, я успокоился, но сигарету потушил. Незачем лишний раз привлекать к себе внимание. И что вы думаете? Через минуту я уже стоял перед той, что цокала каб- лучками. Я не из тех людей, что кидаются на незнакомых женщин по ночам. Просто не люблю я этого. И хоть та, что была теперь передо мной, стоила любых подвигов, в сложившейся ситуации я бы даже не пошевелился, если бы... если бы неведомая сила не оторвала меня от скамейки и не толкнула вперед. Я смотрел на нее, а газовый баллончик смотрел в мои прекрасные очи. - Е-е-е, м-м-м, - видимо, эти козлиные звуки, изданные мной с целью знакомства, немного успокоили ее, и баллончик приопустился. - Ну? - определенно произнесла она. - Я не сплю! - доказал я, что тоже могу говорить. - Тонко подмечено, - замерзло синее море глаз. - У меня нет привычки шляться по чужим снам. - Да, но не далее как сегодня ночью, вы уже были в моем сне. - Тогда я приду и завтра, может быть. А сейчас, извини, мне нужно ид- ти. - Она сделала шаг, и я посторонился, растерянно пробормотав: - Да, да, Полная Луна, конечно. Она прошла несколько шагов и остановилась. Я замер. - Почему ты назвал меня Полной Луной? - Так вас звали в моем сне. Она задумалась, потом, будто что-то решив, сказала: - Проводи меня. Страшно одной. Я провалился сквозь землю, выбрался наверх, опять провалился, опять... - Кто же ходит по ночам в одиночку да еще с такой внешностью? - нагло поинтересовался я, подхватывая сумку. - Так получилось, - сухо ответила она и пояснила: - это я о ночи, а не о внешности. - Да, внешность дома не оставишь. - Мне показалось или она действи- тельно улыбнулась? - Кем же я была в твоем сне? - Пленницей, которую должны были принести в жертву. - Вот как? Печальное обстоятельство. - Она помолчала. - И что же, ме- ня убили? - Нет. Императорский художник спас вас вместе с отцом и братом. - А потом? - Я не знаю, меня разбудили. Снова возникла пауза, но ненадолго: - Откуда же я была родом? - Из Атлантиды. - Очень романтично, но избито. - Зато правда. - Правда? Во сне? - Мне нравится ее сарказм. В глазах появляется ма- ленький набор молний, но не среди туч, а прямо среди ясного дня. Краси- во. - Но уж теперь, встретив вас, я не знаю, правда это или нет. Она замолчала, и я заметил, что мы вошли во двор. Не люблю я компа- ний, блуждающих по ночному городу в поисках приключений, как и эту, ока- завшуюся у нас на дороге. Стандарт: `Закурить не найдется?` - и шарящий в поисках добычи взгляд. Протягиваю левой рукой пачку сигарет, приоткрывая полу куртки, чтобы этот самый взгляд отметил присутствие нежелательного для себя предмета. Две сигареты исчезают со словом: `Мерси!` - и мы расстаемся. - Ничего, вежливые ребята, - говорю я, когда братва удаляется в странном молчании, и поправляю пистолет за поясом, но так, чтобы не ви- дела моя спутница. - Господи, я так испугалась. - `Не ходите, дети, в Африку гулять`, - обожаю временами назидания. - Ну, в ресторане я была с однокурсниками! Диплом обмывали! Что ж, и шагу ночью не ступить? Дурдом какой-то! Боже мой, сколько эмоций. Неужели это я вызвал? Приятно. - И в какой же области вы теперь профессионал? - Историк. Почему-то мне в голову опять влез сегодняшний сон, и я поинтересовал- ся: - Уж не Древняя ли Америка наша специальность? Она остановилась. Как вкопанная остановилась. Я люблю, когда люди так останавливаются. Бежит человек, бежит, потом - стоп! Кирпич! Вот и взгляд стал более осмысленным. До сих пор меня можно было не замечать, хоть я и был рядом. Теперь же где-то там, в подсознании, поселился я собственной персоной. И с этим приходилось считаться. - Ты следил за мной! - нашла она простое решение. - Следил? Хм. - Я провел поверхностный психоанализ и заключил: - В вас говорит гордыня. - А это здесь при чем? - удивилась она. - При том, - занялся я демагогией, - что на свете не так уж много лю- дей, за которыми следят или которых хотят убить. Но каждый человек в глубине души считает, что он пуп Земли и потому ему угрожает опасность или... слава. Но, как правило, это заблуждение. - У меня перед глазами встали три черных джипа, и я уже не так уверенно повторил: - М-да, как правило. Она снова посмотрела на меня изучающим взглядом, но, не говоря ни слова, пошла вперед. Через несколько секунд спросила: - Что еще интересного тебе снилось? - Странный город из пирамид. - Уж не в Египте ли? - Она была полностью уверена, что я использую современную экзотику, чтобы заморочить ей голову. - Нет, Империя называлась Легенда. Теперь ее взгляд приобрел характер оценки: вру я или нет. Интересно, что решила? - Странное название. - Да, а на сензаре оно звучит так, - и я произношу трудно передавае- мые сочетания звуков из шипящих, свистящих и почти без гласных, отчего мой язык без привычки сворачивается в трубочку. Теперь она действительно смеется. - А ты большой выдумщик. Я почти обижен: - Может, у меня не совсем хорошо с произношением, но звучит примерно так. - Если это действительно сензар, то тебе можно писать диссертацию. Этот язык неизвестен науке, кроме упоминания о нем несколькими мистиками вроде Блаватской. - Я подумаю об этом. В этот момент я понимаю, что мы пришли. И еще я понимаю, что если она сейчас попрощается, то я уже не смогу ее удержать, а удержать можно только одним способом, если не применять силу, конечно. И я применяю... первый способ. - Вот вы сейчас уйдете, и мы больше никогда не увидимся. А ведь и у вас, и у меня останутся вопросы, на которые только мы можем ответить друг другу. Она внимательно смотрит на меня, обдумывая мои слова, и все же произ- носит: - Например? - Например, мой сон. - Но ведь это твой сон. Я не знаю, что ей сказать. Она мысленно удаляется, а я не нахожу слов. Белая ночь заканчивается быстро, и в голубых радужках глаз стоящей передо мной девушки я вижу синие стрелки, подсвеченные чистым утренним небом. Будто сомнамбула, монотонно вспоминаю слова художника: `Огромные голубые глаза с синими стрелками в радужке, пшеничный стог на голове, взбитый как львиная грива, рост... едва ли Ветер был на пять сантиметров выше - все это в отдельности было любопытным и необычным для его мест, где черные волосы, невысокая фигура и темные глаза служили генетической основой. Поражало другое - пропорции. Мера была во всем: овал лица ком- пенсировал величину глаз, носа и рта. Брови стремились к еле заметным под волосами ушам. Нос и губы уравновешивали друг друга, как горы и озе- ро`. Она молчала. Трудно, ох, как трудно, вот так сразу, пустить к себе в жизнь еще полчаса назад незнакомого тебе человека. Я ждал ее выбора, и она его сделала. - Как вас зовут? - Любопытно, что обычно люди переходят от `вы` к `ты`, тут же все было наоборот. Я понадеялся, что она решила начать наши отношения с белого листа. - Алексей. - А я думала Ветер, - она улыбнулась. - Ветер - это тот самый Императорский художник, а полное его имя Ве- тер Небес. - Поэтично, хотя для индейцев в порядке вещей. - Да, наверно. Никогда не был индейцем, - сострил я и полез с дальнейшими расспросами: - А как зовут вас? Она стушевалась. И я подумал, что зовут ее, что-нибудь вроде Фроси. Оказалось еще интересней. - У меня странное имя для девушки. Вася. Я мог бы посмеяться, но меня ведь учили не только хорошим манерам. Поэтому я ответил: - Почему-то в жизни все парадоксально. Красивое ходит об руку с урод- ливым, смешное - с возвышенным. Ведь Василиса - удивительное имя, но оно же и Вася. Поэтому вы вмещаете в себя два полюса этого мира, а значит, саму жизнь. Она снова рассмеялась. - Боже, какая сложная философия. Но вы первый, кто так быстро сообра- зил. Мое имя - своеобразный тест на глупость. Вы получили пять из пяти. Поздравляю! - У нас все ходы просчитаны и записаны, - буркнул я и поинтересовал- ся: - А многие получали пятерки? - А вот это уже вторжение в частную жизнь, - поставила она меня на место. - Виноват, исправлюсь! - по-военному отчеканил я, вызвав снова ее улыбку. - Хотя я только тем и занимаюсь последний час, что вторгаюсь в вашу жизнь. - Ладно, лучше скажите мне, что вы-то делаете на улице ночью? Надо сказать, что я совершенно забыл о своем положении, и вопрос де- вушки заставил меня не только вспомнить о Косте и черных джипах, но и лихорадочно выдумывать что-нибудь правдоподобное. Однако мимика моего лица уже сделала свое дело, и я увидел, что в глазах Василисы усилился бриз. - Надеюсь, вы не совершили какого-нибудь преступления? - Пока нет. Врать я не хочу, а история моего бомжевания довольно длинна и не очень интересна. - Мне кажется, что вы все-таки врете, - она была бескомпромиссна, - а мы вроде бы говорим сегодня только правду. Или нет? Я посмотрел ей в глаза, думая одновременно, что втягивать ее в игру, где правила неизвестны даже мне, а людей уже убивают, опасно. Но она, словно прочитав мое самое сокровенное желание, сказала: - Хорошо. Может, я и ошибаюсь в очередной раз в жизни, но... идемте ко мне пить кофе. Там все и расскажете. - Повернулась и пошла к подъез- ду. Я не шевелился. Ответственность перед ней не позволяла мне идти, хо- тя я безумно хотел этого. На пороге подъезда она удивленно обернулась. - Что-то не так? Я подошел. Надеюсь, мои глаза были красноречивей слов. - Я, наверное, полный идиот. Я очень хочу пойти, но я действительно оказался в ситуации, в которую просто не имею права вас втягивать. Даже рассказывать о ней не имею права. Ради вас же самой. - Послушайте, - бриз начал переходить в шторм, - это удивительно. По- лучается, что я вас уговариваю пойти ко мне пить кофе. Это уже наглость. Ведь это вы мне говорили о том, что мы не случайно встретились. И еще: мне все время кажется, что я вас где-то видела. Где? Я был слегка ошеломлен ее напором и поэтому просто сказал: - Я - репортер. Вы могли видеть меня по телевизору. Она молча глядела на меня, словно что-то высчитывая, и я не совсем понял ее взгляд. Там было и узнавание, но, кроме него, появилась ка- кая-то жесткость. И я не знал, что это. Зато она коротко подытожила: - Идемте. И я пошел. Это была обычная двухкомнатная `хрущеба`, хотя в ней была сделана пе- репланировка и комнаты оказались изолированными. Василиса усадила меня в кресло, а сама отправилась на кухню готовить кофе. Я огляделся. Ничего особенного: шкаф, складной диван, кресло, книжные полки. Мое внимание привлекла фотография, висевшая на стене. Я встал и прочитал надпись, сделанную на английском языке: `Фотография модели Тео- тиуакана, выполненная сотрудниками Национального музея антропологии го- рода Мехико`. Позади раздались шаги и голос хозяйки: - Черт, обрезалась. Я посмотрел на ее палец, где проступила кровь, и в моей памяти воз- никла красная пирамида, а вместе с ней и жертвы Легенды. - Больно? - Да нет, чепуха. Что вас так заинтересовало? - Это Мексика? - спросил я, кивая на фотографию. - Да. Город, строительство которого относят к ольмекам, жившим за несколько тысячелетий до нашей эры. А что? - Город, который мне снился. - Что, это он? - Нет, но очень похож. - Может, тогда вы напишете еще одну диссертацию на тему предназначе- ния пирамид и их строительства? - Она снова была саркастичной, но на этот раз мне почудилось, что в ее словах не было прежней доброжела- тельности. В чем дело? Или показалось? - Я этого не знаю. До конца не знаю. Знаю только, что использовались они не для погребения фараонов, а представляли собой своеобразные заводы по перемещению душ и переливанию крови. - Хм, вот как. - В ее глазах снова возник интерес, и мои сомнения от- летели прочь. - Как же все это происходило? Я описал то, что видел во сне. Василиса часто задавала вопросы, на которые до этого я никакого внимания не обращал. Ее интересовало все: надписи на стенах, одежда, язык, назначение предметов и еще куча всякой белиберды, как будто она сама собиралась писать диссертацию. В конце концов, она заключила: - Ну и ну. Настолько правдоподобно, что я сама начинаю заражаться мистикой. Интересно, что известные науке факты совпадают с вашим описа- нием. Но главное: многие загадки вдруг обретают смысл, хотя и дикий для нашего сознания, но, возможно, вполне оправданный с точки зрения людей той эпохи. Впрочем, время, которое вы описываете, не совсем принадлежит ольмекам, а кому - я затрудняюсь сказать. Она посидела в задумчивости несколько минут и потом сказала то, чего я давно ждал и очень надеялся, что это забудется: - Теперь рассказывайте, что у вас произошло. Если до этого она сидела в кресле против меня, свесив ноги, то теперь взобралась на него целиком, и из его глубины на меня глядели только ее глаза. Она готова была слушать. Я снова начал рассказывать, но теперь меня не перебивали. Когда я закончил, она не изменила своего положения, как кошка, уютно свернувшаяся в клубок, и сидела так минут пять, не говоря ни слова. По- том встала, коротко сказав: - Вы спите в этой комнате. Белье и одеяло в шкафу. Я - в душ. Спокой- ной ночи, - и вышла. Я остался один, не зная, как на все это реагировать. Мои сомнения вернулись. Тон был холодный, да и глаза не лучше. Она вела себя так, как будто изучает меня, и - главное - что-то знает. Что? Кто она такая, кро- ме того, что историк? Да историк ли? Впрочем, об ольмеках она что-то знала. Вряд ли те, на танках, стали бы засылать ко мне кого-то, да еще с таким совпадением интересов. Ведь сон мне приснился только сегодня. Не контролируют же они сны, черт возьми! Тогда, что? Я слышал, как она вышла из душа. Заглянув в мою комнату уже в халате и в чем-то вроде чалмы на мокрой голове, в которой показалась мне просто королевой, бросила: - Ко мне не приставать, - и скрылась. Вот так. Просто и отчетливо. Впрочем, я и не собирался приставать, только этого мне не хватало. Я постелил и снова провалился в древность. 4. Кисть художника медленно опускалась вдоль лица Полной Луны. Меж сжа- тых губ Ветра едва виднелся кончик языка, выражавший усердие. Он всегда немного высовывал язык, когда был увлечен. А этот портрет был первым случаем, когда художник все время оставался недоволен. То здесь не так, то там. Ученики, окружавшие его вначале работы, потеряли к ней интерес и уже четыре дня занимались своими делами. Ветер этого не замечал. Уже в который раз за эту неделю он вздохнул, посмотрел на холст, за- тем на оригинал, сидевший перед ним на фоне Цеха Реинкарнации, и гневно пнул ногой ведро с водой, стоявшее рядом. - Не могу, - сказал он, - не понимаю! - Стоит ли так переживать? - произнесла девушка. - У тебя все полу- чится со временем. Отец говорит, что ты еще слишком молод, и тебе недос- тает терпения, хотя то, что ты уже сделал, он считает гениальным. - Да-да. Но то, что уже сделано, - не в счет. Каждая новая работа заставляет учиться заново. Можно быть гениальным в старых вещах, а в но- вых... А-а, - Ветер махнул рукой и сел на табурет. - Иди сюда. - Полная Луна подошла. - Вот смотри, видишь этот цвет? Я не могу изменить его, не хватает нежности. Я уже смешивал все что можно. - Попробуй добавить старое яйцо, - раздался голос позади художника. Ветер обернулся. Перед ним стоял, разглядывая портрет, отец девушки. - Тухлое, что ли? Ты шутишь, Серебряный Медведь? - Отнюдь. Хотя говорю я не о тухлом яйце, а о желтке яйца, из которо- го скоро вылупится цыпленок. У людей Легенды другой цвет кожи, поэтому поверь мне - уж я-то знаю как рисовать белокурых красавиц, - старик ус- мехнулся в бороду. Ветер задумался. - Что ж, может, ты и прав. Он довольно нежен. - Послушай меня, - Серебряный Медведь изменил интонацию, - мы здесь уже три недели, и я знаю, что про нас не забыли. Художнику не нравились эти разговоры, которые старик затевал уже не в первый раз, тем более что они отвлекали его от портрета. Но приходилось ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Россия
Док. 129778 Опублик.: 19.12.01 Число обращений: 0
|