ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Кэролайн ФЛЕМИНГ

СМУГЛЫЙ ВЕНЕЦИАНЕЦ

1

Мужчина беззвучно вылез из воды, его облегающий черный резиновый
костюм как шкура тюленя влажно блестел при бледном свете убывающей луны.
Мгновение он стоял, не двигаясь и прислушиваясь, но единственным
нарушавшим тишину звуком был мягкий плеск воды у бетонного причала. Он
посмотрел вниз на мрачные воды канала и слегка улыбнулся сам себе, потом
его фигура постепенно растаял в темноте, направляясь к черневшему зданию,
это был склад, заваленный ожидавшими отправки, корзинами с фруктами, и
воздухом внутри напоенным сладким ароматом фруктов и дерева, отодвигавшим
на задний фон пронизывающую здание сырость.
Мужчина пробрался за гору корзин, снял очки и дыхательный аппарат и
опытными движениями стянул с себя костюм обтягивающий его подобно коже. За
считанные секунды он упрятал свое снаряжение в пустой футляр от гитары и
только баллоны с кислородом оставил под какими-то мешками. Затем продел
руки в рукава пиджака от костюма, неторопливо повязал тренированными
движениями галстук, мысленно пытаясь делать все помедленнее. После этого
он направился к двери с футляром от гитары в руке и с сигаретой между
зубами.
Он бесшумно открыл дверь сарая и оглядел безлюдный причал и только
потом вышел наружу и закрыл за собой дверь. Он легко зашагал вдоль длинной
набережной стены, резиновые подошвы его туфель делали его шаги совершенно
неслышными.

Граф Видал Чезаре небрежно выбрался из гондолы, заплатил гондольеру и
лениво пошел по ступенчатой пристани к расположенным между колоннами
воротам внутреннего дворца Палаццо Чезаре.
Слабое розовое свечение кромки горизонта возвестило о начале нового
дня, позолотило многочисленные шпили и колокольни города, превратило серые
мрачные воды в розовые и приветливые. Вдали послышалось глухое бормотанье
- город медленно пробуждался к жизни. Вскоре каналы заполнят плавающие
средства всех видов: гондолы, моторные лодки, маленькие паровые лодки,
которые называются nароrеttо, развозящие обычно приезжих по гостиницам,
если те прибывают на вокзал, расположенный на Большом Канале.
Но для графа Чезаре город был родным домом, и он давно уже исследовал
его сантиметр за сантиметром, начиная со Дворца Дожей и кончая маленькой,
едва известной церковью Святого Франческо делла Винья.
Палаццо Чезаре поднимался по трем сторонам маленького внутреннего
дворика, в который вошел граф, но за двориком так давно не ухаживали, что
он давно уже зарос мхом и сорняками, а вьющиеся растения буйно разрослись
на серых каменных стенах.
Фасад палаццо все еще был целым и до сих пор сохранял остатки славы
былых веков. Он был типично венецианским, с украшенными кружевной резьбой
лоджиями, некогда позолоченными, но к настоящему времени почти утратившими
свой блеск. И все же он был по-прежнему впечатляющим, и ему нетрудно было
бы вернуть прошлое величие, если бы семья Чезаре оставалась такой же
богатой, как и прежние времена.
Обитая железом дверь вела в нижний зал, бывший в ранний час таким же
холодным, как и воды канала, и в котором слегка пахло плесенью.
Каменно-мраморная лестница величественно поднималась на второй этаж, где
находилась протянувшаяся от передней к задней части дворца длинная
комната, вдоль которой располагались апартаменты, модернизированные для
графа и его бабушки, графини единственных здравствующих членов семьи
Чезаре.
Кроме этих покоев, которые по современным стандартам были огромными и
роскошными, остальная часть дворца не была меблирована, оставалась нежилой
и постепенно приходила в упадок под действием сырости и разрушения. Иногда
граф Чезаре испытывал приступы сожаления из-за того, что такое состояние
дел продолжалось, но он не видел никакого другого способа изменить его,
кроме как жениться на богатой наследнице. И хотя граф Чезаре как и все его
соотечественники, не испытывал отвращения к легкому флирту с
противоположным полом, он еще не встретил ни одной женщины, которая, даже
имея такого союзника как состояние, смогла бы заставить его отказаться от
своей холостяцкой жизни. Он предполагал, что в один прекрасный день ему
придется жениться хотя бы для того, чтобы продолжить род сыновей Чезаре, и
сохранить родовое имя, но ему было забавно видеть, как любящие мамаши, для
которых титул значит все, стараются подсунуть ему на глаза подходящих для
брака женщин. Но как он однажды сказал, какой смысл покупать фрукт, когда
его можно легко взять?
Графиню приводил в отчаянье его образ жизни. Не дело проводить ночи,
как она выражалась, за игрой в карты и таскаясь по проституткам, и он
привык к обвинительным лекциям в лучах зарождающегося дня.
В восемнадцать лет Видал осиротел, и стал графом Чезаре и главою
семьи Чезаре и немного тронулся, получив на руки состояние.
Но все это было в прошлом. Ничего теперь нельзя было исправить, а
будущее казалось туманным. Обретенный им опыт сослужил ему добрую службу в
последующие годы, и сегодняшний граф не питал иллюзий относительно мира в
целом и женщин в частности. Он научился играть в игру, которая так легко
давалась его современникам, и в свою очередь стал опытным игроком подчас
неразборчивым в средствах, когда дело касалось того общества, неписаные
правила которого временами напоминали законы джунглей.
Он вошел в маленькую переднюю, выходившую в большую светлую комнату,
обставленную как гостиная; широкие окна открывались на живописный вид
тихого канала, соединявшегося с более широким, более важным водным путем,
дугой огибавшим лабиринт аллей, дворцов, площадей и рыночных пятачков.
Гостиная, обставленная темной мебелью с янтарно-желтым ковром, не
была ни современной, ни античной. Удобные, низкие, покрытые зеленым
бархатом кресла стояли рядом с образцами скульптуры, сохраненными его
бабушкой из первоначальной коллекции шедевров древнего искусства, которая
давным-давно была распродана. Прекрасная, в полный рост статуя римского
правителя занимала видное положение, восхитительный мраморный рельеф из
двух голов, выполненный скульптором, известным в шестнадцатом веке, и бюст
священника, к которому лично граф Чезаре питал отвращение. Стены,
увешанные гобеленами, подчеркивали нелепость современного телевизора и
шкафчика с принадлежностями для коктейля, в то время, как низкий кофейный
столик был явно французским. В стенном проеме находился откидной столик,
сделанный из полированного дерева, именно за ним граф, когда он находился
дома, и его бабушка ели. В этот ранний час, в пять тридцать утра, он уже
был накрыт для завтрака Анной, экономкой, муж которой Джулио был мастером
на все руки и выполнял всевозможную работу во дворце. Они были
единственными оставшимися слугами, и уже приближались к возрасту, когда
пора отправляться на покой. Графиня ни за что на свете и не подумала бы
попросить их уйти и нанять вместо них более молодых, ведь они служили у
нее более сорока лет и знали графа Чезаре с рождения.
Граф Чезаре слегка ослабил галстук и пересек гостиную, направляясь к
двери своей гардеробной. Он разделся, принял душ, затем лениво скользнул
под шелковую простыню на огромную кровать в просторной спальне, служившей
их семейству с незапамятных времен.
Он заснул почти мгновенно и проснулся в пол двенадцатого от того, что
Анна бесцеремонно раздвинула длинные бархатные шторы, впустив поток
солнечного света. Граф Чезаре застонал и перевернулся на живот, спрятав
лицо в мягкие подушки.
- Анна! - воскликнул он с отчаяньем. - Что ты делаешь?
Маленькая, полная, добродушная Анна, одетая в привычное черное
платье, живо повернулась и весело улыбнулась ему:
- Графиня ждет. Она хочет поговорить с вами - ответила она, сложив
руки на белом переднике. - Она должна сказать вам что-то важное, и не
может больше ждать.
Граф Чезаре лениво провел рукой по густым темным волосам, затем
неохотно сел в огромной кровати.
- Кофе на столе рядом с вами, - подсказала Анна, - там же булочки и
масло. Булочки еще горячие, прямо из духовки. Если вы захотите
позавтракать.
- Дорогая Анна, что бы я делал без тебя? - иронически произнес граф,
наливая себе из серебряного кофейника чашку черного кофе и добавляя два
кусочков сахара.
Женщина пожала полными плечами.
- Я набрала вам ванну и оставила в гардеробной чистую одежду, -
продолжала она, словно он не открывал рта. - Вам нужно что-нибудь еще,
сеньор?
Граф Чезаре покачал головой.
- Нет, спасибо, Анна. Ты всегда предваряла мое малейшее желание, - в
его голубых глазах была улыбка, и Анна позволила себе мягкий
снисходительный взгляд. Для нее граф Чезаре не мог сделать ничего дурного.
- Очень хорошо, сеньор.
Она вышла, и граф выскользнул из кровати, завернувшись в синий
шелковый халат. Он налил себе еще чашечку кофе и неспеша направился в
примыкающую к спальне ванную комнату, чтобы принять ванну.
Когда некоторое время спустя он появился в гостиной, бабушка сидела
возле бюро и писала письма. Хотя графине было уже около восьмидесяти, ее
ум был таким же ясным, как и всегда, несмотря на то, что тело уже не
подчинялось каждому ее приказу. Одолеваемая тяжелыми приступами
ревматизма, она смогла сохранить манеры великой графини, и никто из
общавшихся с ней не мог не испытывать робость при ее величественном виде.
И все же для тех, к кому она испытывала симпатию, она могла быть хорошим
другом. Хотя из-за своего внука она много часов провела в беспокойстве и
заботах, он все равно оставался для нее самым важным человеком, и его
счастье и необходимость дать семье Чезаре наследника всегда больше всего
занимали ее мысли. Сегодня на ней был розовато-лиловый шелковый костюм,
несколько нитей жемчуга свисали с довольно морщинистой шеи. Она была
маленькой и стройной, и никто не счел бы ее грозной до тех пор, пока не
увидел ее глаза: в этих бледно-голубых очах пылало пламя и один их взгляд
мог уничтожить человека на месте.
Когда граф Чезаре вошел в гостиную, она повернулась на стуле и
посмотрела на него внимательно и испытующе.
- Ну, Чезаре, - холодно проговорила она, - значит ты наконец решил
почтить нас своим присутствием!
Граф Чезаре пожал широкими плечами и, прежде чем ответить, полез за
сигаретой.
- Бабушка, ты как всегда пытаешься казаться очень грозной. Что может
быть настолько срочным, чтобы поднять меня из постели в столь ранний час?
Как он и предполагал, провокационный тон разъярил старую даму.
- Уже время ленча, - сердито воскликнула она. - Если бы ты не
проводил ночь, попусту тратя время в ночных клубах и казино или еще
где-то, ты не лежал бы в постели до этого времени! Твой образ жизни
ужасает меня, Чезаре, и я боюсь думать о том, что могу умереть, оставив
тебя самого вести все дела...
- Я веду свои дела очень хорошо, спасибо, - безразлично ответил граф
и упал в мягкое низкое кресло, взяв в руки экземпляр ежедневной газеты.
- Чезаре! Послушай меня! - графиня сердито сжала кулаки. - У тебя,
что, нет ни малейшего представления о чести твоей семьи? У тебя, что, нет
чувства приличия? Тебе совершенно все равно, что чувствую я?
Граф отшвырнул газету в сторону.
- Ну, ладно, графиня, что вы намерены мне сообщить?
Графиня встала, выпрямилась, сложила руки и произнесла:
- У нас во дворце будут гости.
- Что?! - наконец-то она пробудила в нем интерес. Граф прищурился, и
нельзя сказать, чтобы вид у него был очень довольным.
- Да, Чезаре, гости. - Теперь графиня была очень уверенной в себе.
Она привлекла его внимание, и как хороший драматург, намеревалась затянуть
эту сцену как можно дольше. - Ты наверное не помнишь Джоанну Дауней. Мы с
ней вместе ходили в школу в Париже, много-много лет назад. Мы были добрыми
подругами и даже, когда наши школьные годы прошли, мы регулярно
переписывались. Затем, когда я вышла замуж за твоего дедушку, Джоанна была
одной из моих компаньонок.
Графу начинал надоедать этот разговор.
- И что? Эта женщина... она собирается приехать сюда?
- О нет, увы, Джоанна умерла, около пятнадцати лет назад.
- Тогда говори по существу, - нетерпеливо сказал граф.
Графиня улыбнулась.
- Конечно, конечно, - она задумчиво переплела пальцы. - Джоанна вышла
замуж довольно поздно, и человека, ставшего ее мужем, ни в коем случае
нельзя было назвать богатым. Ее родители имели кое-какие деньги, но они
умерли вместе с ними, так что Джоанне надо было выйти за кого-нибудь
замуж, чтобы выжить.
- Она могла найти работу, - сухо заметил Чезаре, все еще не в
состоянии понять смысл этого разговора.
- О нет, не сорок лет назад. Девушки, получившие такое воспитание как
Джоанна, не `искали работу`, они выходили за кого-то замуж. Так что
Джоанна вышла замуж за английского пастора, Генри Бернарда, и уехала жить
куда-то на юг Англии. А лет пять спустя она дала жизнь девочке, Селесте,
которую я крестила. Моя история становится более понятной?
- Нет, - коротко ответил Чезаре.
- Ну ничего, скоро ты все поймешь. Селеста была восхитительным
ребенком, хотя после того как ей исполнилось восемнадцать, я ее почти не
видела. Как я тебе уже сказала, Джоанна умерла, а у Генри Бернарда не было
времени для тех, кто имеет деньги. Так что связь на некоторое время стала
более слабой, но Селеста изредка писала мне, а я отвечала, и из писем я
немного узнала об истории ее жизни. Когда ей было всего двадцать, она
вышла замуж за человека, которому было уже за сорок, вдовца с ребенком,
девочкой лет семи. К несчастью, ее муж погиб в автокатастрофе, когда они
прожили всего десять лет, и Селеста осталась с семнадцатилетней падчерицей
и без денег.
- Не все меряют деньгами, - лениво заметил граф. - Некоторые люди
очень счастливы и без оных.
- Тс-с! - графиня посмотрела на него с упреком. - Я не заметила,
чтобы ты разделял подобные взгляды. Ты, кажется, проматываешь свое
состояние без видимых признаков борьбы.
Чезаре улыбнулся.
- Это моя забота, - ответил он мягко, и только его бабушка осознавала
что ему требуется усилие чтобы проявлять терпение.
- Очень хорошо. В любом случае, это сейчас неважно. Позволь мне
продолжить мой рассказ. Селеста не из тех женщин, которых подавляют
обстоятельства. Нет, вместо того, чтобы впасть в отчаянье, она получила
для себя и своей падчерицы приглашение навестить дальнего родственника в
Соединенных Штатах и там снова вышла замуж. На этот раз за богатого
промышленника Клиффорда Воэна. К сожалению, когда она стала его супругой,
этот человек был довольно стар, и всего через два года после заключения
брака умер, оставив Селесту обеспеченной женщиной.
- Как удобно, - сухо сказал Чезаре. - Я полагаю, она его очень
любила.
Графиня пожала плечами.
- Я в этом не сомневаюсь, но это не важно. Если она и вышла за него
из-за денег, зная, что он долго не проживает, кто я такая, чтобы осуждать
ее? Я восхищаюсь ею. Она мне по сердцу.
- Сердце! - Чезаре покачал головой. - Ну и какое у тебя сердце, если
ты можешь одобрять брак, основанный исключительно на расчете?
Графиня улыбнулась.
- Мой дорогой Чезаре, это единственный брак, в который можешь
вступить ты, не так ли? Так что, пожалуйста, не критикуй меня!
Чезаре беспечно встал с кресла.
- Это немного другое дело. Я не собираюсь жениться на какой-то старой
карге, даже ради ее состояния.
- Нет. И совершенно правильно. Старая карга не может подарить тебе
сильных сыновей, сыновей, которые будут носить фамилию Чезаре, - она
задумчиво стала перебирать жемчужины. - Нет, Чезаре, ты должен жениться на
Селесте Воэн!
Чезаре изумленно уставился на графиню. Наконец-то ее планы открылись,
стала ясна причина исчерпывающей жизненной истории, которую он только что
выслушал совершенно без интереса. Она и раньше знакомила его с девушками,
но на этот раз все обстоятельства были взвешены и сочтены превосходными.
Женщина была молодой, но не слишком; очаровательной, или по крайней мере
так считала графиня; и богатой, что для графини Франчески Марии Софии
Чезаре было самым важным. Желанием всей ее жизни было восстановить дворец
и единственное, о чем она молилась, было увидеть как это произойдет, а
потом умереть, только об этом и о своем внуке.
Граф Чезаре покачал головой. На мгновенье совершенно неожиданное
заявление выбило его из колеи, и он какое-то время думал только о своих
чувствах. Но теперь осознание того, что это может значить, нахлынуло на
него, и его слова прозвучали более резко, чем он этого хотел.
- Это смешно! - заявил он холодно. - И если нашими гостями должны
быть эта женщина и ее падчерица, то я предлагаю тебе быстро обратиться к
почтовым службам и отправить телеграмму в Англию или в Соединенные Штаты,
где бы они не находились, и сообщить, что обстоятельства, не зависящие от
тебя, не позволяют им приехать в данное время, или они могут обнаружить,
что по этому адресу нет никакого графа Чезаре!
Но его слова не вызвали ожидаемой реакции.
- Слишком поздно, - ответила она самодовольно. - Они уже остановились
в `Даниэли`, и я позвонила им сегодня утром, приглашая оставаться у нас,
сколько они захотят!

2

Эмма устало опустилась на край кровати, давая себе долгожданный отдых
от упаковывания вещей. Ей казалось ужасно глупым то, что Селеста достала
так много всего, зная с самого начала, что они недолго задержатся в отеле.
Но Селеста не имела ни малейшего желания заниматься пакованием чемоданов
самой, когда за нее это могла сделать Эмма. Хотя, в конце концов, наверно,
это было не так уж глупо. Эмма знала, что Селеста любит красивые вещи, и
любит, чтобы вокруг нее были ее собственные вещи, напоминающие ей о том,
что она их владелица. У Эммы была веская причина помнить это.
Сделав глубокий вдох, Эмма принялась изучать свое отражение в большом
зеркале. Она увидела бледную копию самой себя, бледные щеки, бледные губы,
бесцветные волосы. Разве было сомнение в том, как она незначительна, после
того как посмотришь на великолепную копну красно-золотых кудрей Селесты и
на ее горящие синие глаза? Она не могла не признаться себе, что сравнение
с мачехой не в ее пользу, хотя и понимала, что сильный грипп, только что
перенесенный ею, послужил причиной ее умственной и физической
подавленности. Она чувствовала, что должна быть благодарна Селесте за то,
что та увезла ее из влажного и промозглого английского мая в теплый и
приятно опьяняющий климат весенней Венеции. Но почему-то все что ни делала
сейчас Селеста, казалось, имеет что-то за собой, и Эмма пока еще не поняла
что именно.
Для Эммы было шоком узнать о страсти своего отца к девушке, которая
была настолько молода, что годилась ему в дочери, особенно если учесть,
что это случилось всего через несколько месяцев после смерти ее матери. И
когда он женился на Селесте, Эмме пришлось принуждать себя быть любезной
со своей мачехой. Но ей нечего было волноваться. У Селесты не было времени
на маленьких девочек, и она, не теряя времени, убедила отца Эммы,
отправить ее в интернат, несмотря на то, что его жалованье бухгалтера
почти равнялось оплате за содержание ребенка.
Эмма приняла школьную жизнь. Она всегда пользовалась популярностью в
местной школе, и ей не составило труда подружиться с девочками в интернате
Святого Джозефа возле Эйлесбери. Сложнее было во время праздников, и Эмму
отсылали к разным тетушкам и двоюродным сестрам до тех пор, пока она не
стала достаточно взрослой, чтобы проводить каникулы дома, не вмешиваясь в
жизнь своей мачехи.
Ее отец, к ее величайшему сожалению, казалось, сдавал с каждым разом,
когда она его видела, и она могла только предположить, что постоянное
требование денег со стороны Селесты подрывало его здоровье. Когда она
заканчивала школу и готовилась к экзаменам, он умер, ее забрали из
интерната и она уже не вернулась туда.
Когда разобрались с делами ее отца, оказалось, что после него
практически ничего не осталось, кроме дома, в котором они жили и который
без каких-либо условий перешел к Селесте, немедленно заявившей Эмме, что
она собирается его продать, и что Эмме лучше найти себе работу и комнату.
Эмме тяжело было приспособиться к новой жизни, и она яростно
ненавидела свою мачеху, ставшую причиной неожиданной смерти отца.
Но время многое лечит, и Эмма, видевшая своего отца очень редко с тех
пор, как в их семье появилась Селеста, страдала не так сильно, как могло
бы быть при других обстоятельствах.
Она слышала, что Селеста отправилась в Штаты, и не надеялась увидеть
ее снова. Краткое послание уведомило ее о втором браке Селесты, а еще
более краткое о смерти Клиффорда Воэна и о вступлении ее мачехи в
наследство. Последнее не вызвало у Эммы ни интереса, ни зависти. Она
отнеслась к этому отстраненно, словно речь шла о какой-то незнакомке, о
которой она услышала или прочитала в газете. Поглощенная работой в
качестве ученицы медсестры в Лондонской больнице, она обнаружила, что в
состоянии совершенно забыть вмешательство Селесты в ее жизнь и помнить
только события того времени, когда она была еще совершенным ребенком,
обожаемым обоими родителями. Она поняла, что отец ее был довольно
слабовольным человеком, и что не стоит всю вину за то, что ее отослали из
родного дома, возлагать только на мачеху, потому что если бы ее отец был
человеком другого типа, Селеста не смогла бы так легко подчинить его своей
воле.
Пока Селеста находилась в Соединенных Штатах, Эмма достигла
определенного прогресса в учебе, а дружба, завязанная ею с ровесницами
заставляла забыть о том, что у нее нет дома, так как ее всегда были рады
видеть в домах других девушек. Она работала много, старшие ее часто
хвалили и ей думалось, что она действительно нашла свое место в жизни и
может не бояться никаких перемен.
Но шесть недель назад она очень сильно заболела гриппом, и несколько
дней была на грани воспаления легких, а когда кризис миновал, она
чувствовала себя слабой и измученной, и совершенно неспособной, по крайней
мере в течение нескольких недель, справляться с работой младшей медсестры.
Старшая сестра позвала ее к себе в кабинет и спросила, нет ли у нее
родственников, которые могли бы пригласить ее к себе на некоторое время до
тех пор, пока окончательно не окрепнет. Желательно, как сказала старшая
сестра, подальше от загазованных улиц Лондона.
Эмма не могла придумать, кто бы это мог быть. Ее частые визиты, по
инициативе Селесты, во время каникул к родственникам, укрепили в них
раздражение, хотя большинство из них были родственниками ее матери. И хотя
она не сомневалась, что они примут ее, если она об этом попросит, ей не
хотелось сваливаться им на голову снова.
Старшая сестра тоже не смогла ничего предложить в тот момент, и
проблема повисла в воздухе до тех пор, пока не прибыло из Нью-Йорка письмо
от Селесты. Та приглашала сопровождать ее во время поездки в Италию в
течение нескольких недель. Время визита не указывалось, но сообщалось о
том, что Селеста на следующий день вылетает домой в Лондон и просит Эмму
встретить ее в аэропорту.
Сначала Эмма была ошеломлена тем, что спустя все это время Селеста
может вот так просто написать и пригласить ее поехать с нею, а также дать
инструкции относительно того, что Эмма должна встретить ее в аэропорту.
Но осознание шаткости своего финансового положения, плюс любопытство,
свойственное всем людям, вынудили ее подчиниться. Она села на автобус и
поехала в аэропорт, а оттуда вернулась вместе с Селестой на такси,
переднее сидение которого было завалено кучей новых чемоданов.
Селеста повторила свое приглашение в гостиной номера, который сняла в
`Савойе`, и Эмма почувствовала, что в своем белом виниловом плаще и со
спутанными ветром волосами, должно быть, выглядит скорее служанкой
Селесты, чем ее падчерицей.
Она говорила себе, что за всем этим должно что-то стоять, что жадная
натура Селесты не могла измениться в одни момент, что та вряд ли потратила
бы деньги на билеты и гостиницу просто так, но она мало разбиралась в
жизни и не могла понять мотивов своей мачехи. А когда Селеста с
сочувствующим видом приняла сообщение о гриппе, который перенесла Эмма,
она и вовсе была обезоружена. Во всяком случае девушка решила не
показывать своих сомнений, особенно, если учесть, что старшая медсестра
запретила ей исполнять служебные обязанности в больнице, по крайней мере,
в течение шести недель.
Селеста с явным удовольствием восприняла такое положение дел, и
сказала Эмме, что при сложившихся обстоятельствах гнет необходимости
откладывать отъезд. Она даст Эмме деньги, чтобы та приобрела себе одежду,
приличествующую дочери обеспеченной женщины, и как только паспортные
формальности будут закончены, они уедут.
И только, когда они провели в `Даниэли` два дня, в течение которых
Эмма была предоставлена сама себе, Селеста обрушила на нее новость о том,
что они покидают отель и переезжают в палаццо, принадлежащий крестной
матери Селесты, графине Чезаре.
И теперь Эмма в муках восстанавливая порядок в чемоданах Селесты,
снова задумалась о том, сможет ли она разгадать, что стоит за поступками
Селесты. Почему она привезла ее сюда? И почему, решив погостить у графини,
мачеха сочла, что ей нужна компаньонка? Если бы ей потребовалась служанка,
она могла нанять кого-нибудь за гораздо меньшие деньги, чем ей пришлось
заплатить за отдельную комнату в `Даниэли`, отведенной для Эммы, только
для того, чтобы никто не подумал, будто она плохо относиться к своей
падчерице.
Эмма не могла постичь все это. Во всяком случае, почему Селеста
решила переехать в какой-то сырой старомодный палаццо, когда могла
наслаждаться комфортом и насыщенной жизнью в роскошном отеле? Эмма была
уверена, что Селеста собирается жить у графини, которой, по ее словам,
было уже восемьдесят, не из альтруистических побуждений. На нее это было
непохоже! Так почему же она переезжает туда? Есть ли у графини сын? Если
есть, то не это ли причина возбуждения, с каким мачеха приняла
приглашение? В конце концов у Селесты сейчас все есть, так, может, ей
захотелось иметь еще и титул? А если это было именно так, то Эмма снова
задумалась над причинами, заставившими мачеху пригласить ее с собой.
Дверь номера распахнулась, и вошла Селеста, яркая и живая, ее
изумрудно-зеленое платье из тонкого шелка плотно облегало изящные линии
маленького, но прекрасно сложенного тела.
- Эмма, - небрежно обратилась она к ней, - ты уже закончила сборы?
Эмма поднялась на ноги. Она была пять футов восемь дюймов ростом и
всегда чувствовала себя огромной рядом с хрупкой Селестой, хотя ее фигура
и была привлекательно пропорциональной, без угловатости, часто
свойственной высоким худощавым девушкам.
- Не совсем, - ответила Эмма. - Я решила немного перевести дух. Скажи
мне, Селеста, ты абсолютно уверена в том, что хочешь, чтобы я переехала в
этот палаццо вместе с тобой? Я хочу сказать, что могла бы остаться здесь,
или в каком-нибудь другом более дешевом пансионате.
Лицо Селесты приняло странное выражение, и Эмма почувствовала, как в
желудке у нее возникло отвратительное ощущение, такое, какое всегда
возникало, когда мачеха звала ее к себе, чтобы сообщить о каком-нибудь
новом плане, касающемся падчерицы. Но сейчас Селеста не напугала ее, хотя
иногда смотрела на Эмму так, словно та находилась рядом с нею
исключительно из милости.
Конечно, ты отправишься со мной, - произнесла Селеста твердо, ее
улыбка не гармонировала с холодными глазами. - Нас обеих пригласили, и,
естественно, ты будешь сопровождать меня.
Эмма пожала плечами.
- Но с чего это вдруг графиня пригласила меня? - настаивала она, и
Селеста сделала нетерпеливое движение.
- Ты задаешь слишком много вопросов, - произнесла она раздраженно. -
Где мое лимоновое шифоновое платье? Я одену его на обед сегодня вечером.
Сегодняшний вечер графиня проведет с нами здесь, а завтра утром мы
переедем из отеля в палаццо. - Она повернулась к зеркалу, с довольным
видом изучая свое отражение. - Между прочим, ты обедаешь с нами.
С тех пор, как они приехали в Венецию, Эмма обедала в своей комнате,
предоставив их столик в столовой Селесте которой нравилось создавать
вокруг себя тайну, и слышать, как все поговаривают об очаровательной
вдове, каждый вечер сидящей за своим столиком в одиночестве.
При последних словах мачехи глаза Эммы расширились, но она больше
ничего не сказала. Тайна сгущалась, и у Эммы стало зарождаться слабое
подозрение, что Селеста хотела произвести на графиню впечатление своей
любовью к падчерице. Но зачем? Только в том случае, если графиня ожидала,
что Селеста заботится о падчерице после смерти Чарльза Максвелла.
Могло ли это быть тем ключом, который она искала? Эмма не знала. Ей
было больно признавать, что до сих пор Селеста считала ее обузой, от
которой чем скорее избавишься, тем лучше.
В тот вечер на Эмме было розовое хлопчатобумажное платье, которое,
хотя и стоило Селесте приличных денег, тем не менее было простым и
совершенно не подходило к светлым волосам Эммы. Ей шли более яркие цвета,
а не пастельные тона. И, так как она теперь на все смотрела с подозрением,
то не могла не задуматься над тем, выбрала ли Селеста ей одежду скорее для
того, чтобы лишить ее привлекательности, чем для того, чтобы подчеркнуть
ее.
В прошлом, правда, у нее не было достаточно денег, чтобы свободно
тратить их на одежду, но все что она носила, было удобным и молодежным, и
никогда еще у нее не возникало чувства, что ее преспокойно сделали
совершенно безликой.
Графиня прибыла ровно в восемь. Селеста и Эмма встречали ее внизу в
холле. Эмма подумала, что никогда в своей жизни не видела более
царственной особы, но так как обе женщины были такими маленькими, она
чувствовала себя вдвойне неловко.
Однако, графиня решила быть очаровательной, и когда знакомство было
закончено и они заказали аперитив, прервала опрос Селесты, повернулась к
Эмме и спросила:
- А вы, моя дорогая, как относитесь к неожиданному изменению своей
судьбы?
Эмма взглянула на Селесту, потом пожав плечами, ответила:
- Я... ну... это совсем не то, что больница.
Пальцы Селесты предупреждающе вцепились в ее руку.
- Больница? - графиня нахмурилась. - Моя дорогая, вы были в больнице?
Но в вашем возрасте это очень плохо.
- Я... р... - начала Эмма, но пальцы Селесты сжали ее руку еще
сильнее.
- Разве я не сообщала вам в письме, что у Эммы была очень тяжелая
форма гриппа? - быстро заговорила Селеста. - Он едва не перешел в
воспаление легких, и конечно, больница была самым безопасным местом.
Эмма посмотрела на свою мачеху с изумлением. Если нужны были
доказательства ее предположений, то вот они!
- Нет, моя дорогая Селеста, - произнесла графиня, и Селеста отпустила
руку Эммы. - Ты мне ничего не писала. Но это неважно. Как удачно, что вы
приехали в Италию. Осмелюсь сказать, что здесь ваше окончательное
выздоровление будет куда более приятным, чем в Лондоне. Я знаю вашу страну
очень хорошо, и ее климат ужасает меня!
Эмма тяжело глотнула, какое-то мгновение неспособная мыслить
логически.
- Ваш английский превосходен, - неуклюже пробормотала она, не в
состоянии, даже если бы ей это стоило жизни, придумать что-нибудь другое.
Она знала, что от нее ждут каких-то слов.
- Спасибо, моя дорогая. Я сама всегда так думала, - улыбнулась
графиня. - Ну, допивайте ваше мартини. Думаю, пора переходить к обеду. Она
взяла Селесту под руку. - А теперь, моя дорогая, ты должна рассказать мне
все. Я хочу все знать о твоих двух покойных мужьях, и о том, думаешь ли ты
снова выйти замуж. В тридцать три года твоя жизнь только началась. Мы
должны постараться сделать ваше пребывание здесь незабываемым.
Эмма была потрясена. Она хотела пожаловаться на головную боль,
которую действительно испытывала, и оставить их, чтобы хоть чуть-чуть
собраться с мыслями, но ее внутреннее чувство приличия не позволяло ей
оскорбить графиню таким образом. Кроме того, она знала, какой будет
реакция Селесты, если она вдруг попытается сбежать с этого вечернего
развлечения.
Так что она последовала на обед, и ковырялась в еде, слушая разговор
графини с мачехой. Еда была восхитительной, минестра, суп, приготовленный
из овощей и трав, ароматный и вкусный, но Эмма едва ли заметила, что
находится у нее в тарелке. Даже сладкий десерт не пробудил ее от летаргии,
в которую она погрузилась. К счастью, графиня обращалась в основном к
Селесте, так что ей не пришлось больше лгать, хотя та не стеснялась
приукрашивать правду в своих собственных интересах, а также совершенно
менять обстоятельства, если находила это более выгодным для себя.
- Бедный Чарльз, - говорила она. - Он был совсем молодым, когда умер,
ему едва исполнилось пятьдесят три, и он был таким очаровательным! - она
посмотрела на Эмму. - Естественно, мы с Эммой разделили наше горе, и
думаю, помогли друг другу в тяжелое время.
- Конечно, - понимающе кивнула графиня. - Смерть всегда тяжело
перенести, и тебе повезло, что рядом была подруга почти твоих лет. Кстати,
моя дорогая, тебя ни в коем случае нельзя принять за мать этой девочки. Ты
выглядишь удивительно молодо, и вас можно принять за сестер.
Оценивающий взгляд, которым она одарила Эмму, сказал ей лучше слов,
что графиня считает Селесту куда более привлекательной и изящной, чем ее
падчерица.
- Мы с Эммой добрые друзья, - произнесла Селеста, снова глядя на
девушку, словно подталкивая ее опровергнуть это утверждение, но Эмма была
слишком поглощена своими мыслями и ничего не замечала.
И по мере того, как время шло, она задумалась над тем, а почему,
собственно, ее это вообще должно трогать. В конце концов у нее никогда не
было сомнений относительно того, как к ней относится Селеста, начиная с
того времени, как ее отослали в интернат. Да она, в общем-то, и
предполагала, что ее взяли в это путешествие в качестве компаньонки, так
что какая разница, если Селеста решила сыграть роль феи, вырвавшей Эмму из
тяжелой прозаической жизни и перенесла в этот изящный мир дворцов,
аристократии и богатства?
Казалось логичным предположить, что Селеста хотела показаться
спасительницей Эммы и наставницей. И графиня, явно гордившаяся своим
родом, едва ли посчитает женщину, несколько лет назад, без сожаления
бросившую свою падчерицу, подходящим и достойным ее общества лицом.
Эмма не была дурой, что бы про нее ни думала Селеста, и возможность
хорошо провести отпуск, хотя и не подворачивается каждый день, не может
быть достаточной для того чтобы оправдать умышленный обман старой леди.
Ибо именно это и делала Селеста, сомневаться не приходилось. И, конечно,
причины станут известны, если только нынешний граф изволит появиться.
Пожилой, уродливый, распутный, ему, возможно, подходят все или только одна
из этих характеристик, но Селеста, не упустившая случай выйти замуж за
человека, которому было уже за семьдесят, ради одной единственной
очевидной цели приобрести в обществе положение состоятельной женщины, вряд
ли сочтет все это важным, когда речь идет о дворянстве, которое она
получит, став графиней Селестой Чезаре.
Эмма почувствовала отвращение и стыд, но само ее присутствие здесь
делало ее участницей обмана, и все ее надежды на удовольствие, которое она
могла получить от отдыха, были омрачены неловкостью ситуации. Как только
они вернутся в номер, она скажет Селесте, что уезжает домой, и что та
может переезжать в Палаццо завтра утром и делать все, что хочет, но без ее
помощи.
Графиня внезапно обратила внимание на Эмму. Какое-то мгновение
изучала ее, потом поинтересовалась:
- Как вам нравится пребывание в Венеции, моя дорогая? Вас интересуют
старые здания, музеи и галереи? Или вам больше по душе Лидо и спокойные
голубые воды Адриатики?
Эмма собралась с мыслями.
- Думаю, это прекрасное место, - ответила она вежливо, но без
прежнего энтузиазма, так что Селеста с любопытством посмотрела на нее. -
Конечно, я уже побывала во Дворце Дожей, а этим утром выпила кофе в одном
из уличных кафе на площади Святого Марка.
- А, да, Пьяцца Сан Марко. А вы ходили в Базилику?
- К сожалению, нет. У меня не было времени, чтобы осмотреть ее как
следует, да и не хотелось делать это в спешке.
Графиня пожала ей руки.
- Вижу, вы находите удовольствие в красивых вещах. Это мне нравится.
У моей семьи раньше была большая коллекция картин и скульптур, но увы,
многие из них пришлось продать, хотя это не помешало мне посещать
художественные галереи и церкви, где сохраняются подлинные сокровища
искусства, с которыми можно познакомиться и восхищаться, - она улыбнулась
и повернулась к Селесте. - Мы с твоей матерью часами бродили по Лувру,
когда были молодыми. Она рассказывала тебе?
Селеста заколебалась.
- Конечно, дорогая тетя Франческа, - сказала она мягко, но Эмма была
уверена, что это еще одна ложь. Сама она не могла сдержать возбуждения,
вызванного разговором о таких известных во всем мире шедеврах, и знания
графини, подкрепленные годами интереса и знакомства с произведениями
искусства, могли увлечь ее на много часов. Жаль, что завтра ей придется
вернуться в Лондон, и попытаться забыть это почти незабываемое начало.
Когда обед был закончен, Эмма поблагодарила и извинилась. Теперь, по
крайней мере, она могла уйти, не вызвав раздражения своей мачехи, потому
что чувствовала, та хочет остаться наедине с графиней, по той самой
причине, которая привела ее в Венецию.
Эмма поднялась в свою комнату, взяла легкую накидку и снова
спустилась вниз. Если ей предстоит утром уехать, то она должна насладиться
последним вечером в полной мере. Она не особенно задумывалась над тем, что
не дело молодой девушке в одиночестве отправляться на улицы Венеции,
особенно, если учесть, что итальянские мужчины славились своими
заигрываниями.
Но Эмма чувствовала, что совершенно в состоянии справиться с
возможным ухажером и игнорировала восхищенные взгляды в свою сторону и
небрежные приветствия, адресованные ей.
Каналы были переполнены даже в такое время года, и гондолы то и дело
отчаливали от ступенек, увозя парочки в незабываемое путешествие, гондолы,
огоньки которых блестели в темноте.
Магазины были уже закрыты, но многочисленные кафе работали, и Эмма
испытывала соблазн зайти в одно из них и попросить чашечку кофе, но на это
ее мужества уже не хватало. Она не взяла с собой кошелек, иначе могла бы
сама нанять гондолу, несмотря на всю экстравагантность этого поступка,
потому что там она по крайней мере могла бы отдохнуть от постоянных
попыток избежать взглядов смелых темных глаз.
Наконец она вернулась в гостиницу, и ею стало овладевать угнетенное
настроение. Ей еще предстояла встреча с Селестой, не обещавшая быть

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 129146
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0