ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Борис Казанов.
Осень на Шантарских островах

&сорy; Сорyright Борис Казанов
Dаtе: 04 Jul 2001
Подготовка текста: Саша Свердлов (Израиль, sаshа001@nеwmаil.ru)

СЧАСТЛИВЧИК

(Рассказ матроса)

1

-- Винтовка лежала вот так, -- рассказывал Счастливчик. -- А шептало мы
у нее подтираем, чтоб курок был легкий при стрельбе... Видно, она зацепилась
курком за тросы, когда научник* потянул ее... Пуля вошла вот сюда, он даже
не шевельнулся. Жара в тот день стояла страшная, мы тело льдом обложили.
Сапоги на нем были казенные, боцман их снял, потому что боцман за каждый
сапог отвечает, а научнику они теперь были, сам понимаешь, ни к чему. И тут
я посмотрел на него: лежит он -- может, первый ученый в мире! -- лежит без
сапог, и море от этого не перевернулось... Тоска меня взяла: сиганул я с
бота прямо в воду и поплыл к берегу, а берега от пены не видать -- такой был
накат... -- Счастливчик, не выпуская винтовки, достал спичечный коробок и
прикурил. -- Башку проломил, а выбрался, -- продолжал он. -- Наглотался у
берега воды с песком, всю дорогу рвало, пока дополз к поселку... Сперва
прыгал, чтоб разбиться, а потом полз, чтоб выжить, -- такой я человек! -- Он
засмеялся и посмотрел на меня.

* Ученый (разг.)

-- Чего ты скалишься? -- не выдержал я. -- Человек убился, а ты
скалишься...
-- Когда ты убьешься, мне еще веселей будет, -- ответил Счастливчик.
Я инстинктивно сунул руку в карман ватных штанов и потрогал свой
талисманчик. Это был маленький слоненок, выточенный из моржового клыка. Мне
дал его один чукча в Эгвэкыноте в обмен на банку китайской тушенки.
Талисманчик был при мне, и, значит, я не мог утонуть, и я сразу успокоился и
снова был готов слушать болтовню Счастливчика.
-- Вот такой был человек! -- говорил он. -- Не за деньги работал.
Только погиб глупо, не повезло ему...
-- Зато тебе везет, Счастливчик, -- сказал Бульбутенко, старшина бота.
-- Уж так везет, что дальше некуда... -- Бульбутенко стоял на корме и, зажав
румпальник между колен, смотрел на часы.
-- Никто нашей смерти не заберет: ни моей, ни твоей, ни его, -- вяло
ответил Счастливчик. Он сразу раскис от слов Бульбутенко, и было видно, что
он хотел поскорей закончить этот разговор. -- Вот пошли, а может, и не
вернемся назад...
Бульбутенко смотрел на часы, а Счастливчик -- себе под ноги, а я глянул
на море, но не увидел там ни черта: один только лед плавал, точно куски
застывшего жира в борще... А на горизонте был город -- будто из светящихся
кристаллов, я такой красивый город сроду не видел, но я в него не поверил,
потому что знал: это и не город вовсе, а рефракция, преломление солнечных
лучей, то есть обман зрения и так дальше. Но, подумав о городе, я вспомнил
Владивосток и свой домик в Косом переулке, огородик, ребятишек и Шурку,
жинку мою. Как она огород мотыгой долбает, запарилась -- аж платье к спине
прилипло, и какая она сейчас загорелая, потная, веселая от работы. А на
меже, среди зеленых кустов окученного картофеля, я видел розовые мордашки
ребятишек, а на веревке под грушами просыхает выстиранное белье,
распространяя приятный холодок... Эта картинка до того понравилась мне, что
я чуть не прослезился и с трудом пересилил себя: ребятишки все-таки были не
мои, а от Витьки, ее бывшего мужа, и хоть я не терял дома время даром, своих
детей у меня не было -- так было обидно, что она не хочет рожать от меня...
Я эту Шурку и Витькиных ребятишек очень крепко любил, я им трехпроцентных
облигаций на четыреста рублей дал и получку на них перевел, только самую
малость себе оставил...
-- Бросай якорь, -- приказал мне Бульбутенко. -- Пора на капитанский
час* выходить...

* Время радиосвязи между дрейфующей шхуной и ботами, находящимися на
промысле.

Мы пристали к одинокой маленькой льдинке, и старшина бота выключил
двигатель. Раньше я боялся таких маленьких льдинок, они казались мне
ненадежными. Но потом я понял, что величина льдины не имеет значения,
главное -- чтоб у нее не было подсова. Подсов -- подводная часть льдины.
Летом она отрывается и висит самостоятельно, подпирает верхнюю льдину, но
может от пустякового толчка вылететь наверх, словно снаряд из пушки... Если
нарвешься на нее, то будет конец и тебе, и боту. А такая вот маленькая --
она целого мамонта выдержит...
Бульбутенко расположился на капоте. Он достал рацию, собрал антенну,
подсоединил в наушники, потом подключил питание и стал ожидать вызова с
судна. У нас была телефонная радиостанция `Недра-п`, величиной с транзистор.
Кроме нее, на боте еще был установлен `Шлюп` -- аварийная радиостанция
большого диапазона. При помощи `Шлюпа` можно было выйти на 500 килогерц --
на этой волне прослушиваются сигналы бедствия, и нас могли засечь
спасательные или любые другие суда, а также побережные сахалинские
радиостанции. `Шлюпом` мы еще ни разу не пользовались, поскольку в аварии не
попадали...
Счастливчик выпрыгнул на льдину с винтовкой, а я сиганул следом.
Счастливчик ходил на боте мотористом, но рулевым он не был, как другие
мотористы на ботах, только смотрел за двигуном да еще стрелял из винтовки.
Вернее, стреляли они вдвоем с Бульбутенко. А я зверя в бинокль выслеживал.
Они редко давали мне стрелять: зрение у меня было -- будь здоров, но я никак
не мог освоить оптическое приспособление для стрельбы и часто мазал. А еще
они не доверяли мне потому, что я пришел сюда с торгового судна.
`Торгашей` зверобои считали трусами и дармоедами.
-- `Воямполка`, я -- `Единица`. Нахожусь на норд-весте. Норд-весте.
Зверя нет. Зверя нет. Как поняли меня? Прием! -- кричал Бульбутенко.
Счастливчик расстелил на снегу ватник, стащил с себя свитер и сел,
повернувшись голой спиной к солнцу. Я тоже сбросил ватник, по снять рубаху
постеснялся: чирьи у меня...
Тут Счастливчик вскинул винтовку и выстрелил в чайку -- их кружило над
нами видимо-невидимо. Птица упала возле льдины, тело у нее содрогалось, а
крылья неподвижно распластались на воде. Счастливчик подтянул ее прикладом.
Это был помор -- серая длинная чайка со здоровенным клювом.
-- Зачем ты стрельнул ее? -- спросил я.
-- Чучело сделаю... -- Счастливчик бросил птицу в бот.
-- Чайку нельзя стрелять, -- сказал я. -- Душа у нее человеческая.
-- Воронья у нее душа, -- ответил Счастливчик. -- Разве не видел, как
она туши жрет? Не успеешь зверя разделать, как она ему уже глаза
выклевала...
Я невольно залюбовался им -- такой он был сильный и ладный с виду. Он
был, наверное, нерусский: черный, и глаза косые, но тело у него было белое,
твердое, а в глазах у него лед плавал...
`От такого б Шурка с радостью рожала! -- подумал я. -- Она у меня
хорошего мужика за версту чует...`
Счастливчик, видно, рассердился, что я попрекнул его за убитую чайку, и
сейчас обдумывал, как мне отомстить. Я видел это по его лицу. Я уже
присмотрелся к нему за время работы, но не всегда можно было угадать, что он
выкинет. На этот раз он ничего нового не придумал.
-- Вы, торгаши, и моря настоящего не видели, -- начал он. -- А без
лоцмана даже развернуться не сумеете... И грузят ваши лайнеры без вас и
разгружают, а рулевые у вас перед компасом на стульчике сидят, `трудовой
мозоль` зарабатывают... -- Он закурил и бросил в меня спичкой. -- Ты вот,
старикашка, зачем к нам пожаловал?
-- Мне деньги нужны, чтоб на Черное море попасть, чирьи вывести, --
ответил я.
-- Деньги! Деньги! -- закипятился Счастливчик. -- Ты б еще жинку с
собой взял, здесь бы она больше твоего заработала...
Он не успел договорить, потому что я изо всей силы пнул его сапогом. Он
охнул и повалился на лед, он даже в лице изменился -- так ему стало не по
себе... Это только с виду я такой худой и неразвитый, а вообще я верткий,
как вьюн, и в драке поднаторел -- Шурка знает, как я ее ухажеров отваживал.
Меня обычно недооценивают, а мне это только на руку.
-- Ладно... -- сказал Счастливчик, вставая. Он взял винтовку,
передернул затвором и прицелился в меня.
Я снова потрогал талисманчик, хотя в общем был спокоен: знал, что не
стрельнет в меня, видели мы таких!
Бульбутенко аккуратно, палочку к палочке, сложил в мешочек антенну,
захлопнул рацию и спрятал ее под капот, а Счастливчик все целился в меня, а
я лежал себе на льдине и даже не смотрел в его сторону.
-- Поедим? -- предложил Бульбутенко. -- Все равно ничего не возьмем
сегодня.
Счастливчик, услышав про еду, опустил винтовку и, ругаясь, направился к
боту. Я двинулся следом за ним.
Бульбутенко достал термос и полбуханки хлеба.
-- Давай тушенку, -- потребовал у него Счастливчик, -- не жадничай.
Бульбутенко, не слушая его, вытащил из чехла нож и стал аккуратно
резать хлеб. Хлеб был черствый, аж скрипел под ножом. Бульбутенко отвинтил
крышку термоса, вытащил зубами пробку и налил в крышку кипятку. Кусок хлеба
он густо посыпал солью. Он пил чай, громко прихлебывая, а мы сидели и
смотрели на него.
Морда у Бульбутенко была красная, кожа просвечивала сквозь редкую
выгоревшую бороду и лоснилась от крема `Идеал`, а зубы у него были один под
один -- крупные и свежие, как у подростка, а нос облупился, и Бульбутенко
залепил его бумажкой. Он напился чаю, а недоеденный кусочек хлеба положил
обратно в ящик на корме, где у нас хранилось продовольствие.
-- Ты дождешься когда-нибудь, -- пригрозил ему Счастливчик. -- У нас
уже был один такой, так с него быстро гонор сбили...
-- Это как понимать?
-- Кинули его за борт, вот как...
-- Утопился? -- поинтересовался Бульбутенко.
-- Подобрало одно судно. Больше он уже на зверюгах не работает... Не
слышал про такого?
-- Нет, -- ответил Бульбутенко, -- не имею музыкального слуха.
-- Чего ты нас голодом моришь? -- не отставал Счастливчик.
-- А если в ЧП попадем? Что тогда жрать будешь?
-- Я так похудел, что сам себя не чувствую, -- пожаловался Счастливчик.
-- И правильно, -- поддержал его Бульбутенко. -- А на голодный желудок
стреляется лучше -- глаз чистый, понял?
-- Дождешься ты...
-- Лучше б за ботом глядел: насос совсем воду не качает, -- упрекнул
его старшина.
Они так ни до чего и не договорились. Счастливчик принялся разбирать
насос -- он знал свое дело, на ботах не было моториста лучше его, а я взял у
Бульбутенко термос и кусок хлеба.
Потом мы запустили двигатель и поехали дальше.

2

Тюлень вынырнул шагах в сорока от лодки и поплыл, толкая носом воду. Я
сбавил обороты, и тут Счастливчик саданул в него из винтовки -- сразу видно
было, что попал: тюлень уронил голову, спина у него изогнулась горбом...
Я дал полный газ, а Счастливчик отложил винтовку и стал на носу с
абгалтером -- острым стальным прутом с ручкой, загнутой в виде кольца. Но
тут тюлень стал тонуть, и мы не успели подобрать его. Он тонул под нами --
весь голубой в воде, похожий на диковинную огромную рыбину, а кровь из него
шла, словно дым из подбитого самолета, и вокруг шлюпки ширилась красная
полынья и дымилась на солнце.
Если ты тюленя подбил на выдохе, когда у него легкие пустые, то он
обязательно потонет -- хоть что хочешь делай с ним, а мы их сегодня --
странное дело! -- били всех на выдохе, и они тонули у нас один за другим. Не
везло нам сегодня, это точно.
Счастливчик швырнул абгалтер и закурил, а Бульбутенко почему-то стал у
борта, держа наготове гарпун. Я начал выводить бот на курс, как внезапно
второй тюлень вынырнул рядом с бортом. Бульбутенко кинул в него гарпун.
Тюлень задергался, и Бульбутенко, перегнувшись через борт, поймал гарпун и
воткнул его в тюленя до половины. Гарпун, наверное, до сердца достал, потому
что тюлень сразу затих, глаза у него засветились и стали зелеными. Мы взяли
его на буксир, а потом выволокли на льдину.
Зверь занимал почти всю льдину. Это был морской заяц килограммов на сто
пятьдесят весом, отлинявший, с белыми жесткими усами и гладким, лоснящимся
мехом. Бульбутенко взял его за ласты и перевернул на спину. Он вытащил из
деревянного чехла широкий зверобойный нож, отточенный до голубизны, и легко
развалил тюленя от нижней губы до хвоста. Тюлень зашевелился, кровь хлынула
из него на лед, а я воткнул ему нож между ребер, потом сунул туда руку и
вырвал сердце. Оно билось в моей руке, и я бросил его в ведро со льдом.
Бульбутенко уже снял шкуру с черными полосками оставшегося мяса, а я поволок
раушку -- то есть ободранную, скользкую, дымящуюся тушу -- и столкнул ее в
воду. Раушка плавала возле льдины, глаза у нее светились, и чайки
набросились на нее...
Потом я долго мыл руки в морской воде и все смотрел, нет ли на них
какой царапины, потому что я боялся чинги -- случается такая болезнь
суставов, когда трупный яд зверя попадает тебе в кровь. Боль, говорят,
дикая, а пальцы после чинги немеют и не двигаются, и на них образуются
уродливые наросты. А еще я знал, что чинга пока неизлечима. У многих
зверобоев пальцы были повреждены, особенно у молодых. У Счастливчика два
пальца не двигались -- по одному на каждой руке, у Бульбутенко же все пальцы
были как пальцы, потому что Бульбутенко был настоящий зверобой, а
Счастливчик только воображал себя таким.
-- Когда я работал на китобойце, так мы раз сейвала загарпунили, --
снова заговорил Счастливчик, который все это время сидел на льдине, наблюдая
за нашей работой. -- Самку. Кормящая была -- когда волокли на лине, у нее
молоко выливалось из грудей... Так самец рядом с ней шел, спина к спине, а
потом вынырнул перед носом судна, загородил дорогу: мол, стреляй заодно и
меня... А я не могу стрелять, просто не могу, и все. Тут Колька Типсин
подбежал, ученик: развернул пушку да как выстрелит в него гранатой ТТ-7! Это
новой системы граната, их теперь дают вместо остроконечных...
-- А если б вначале самца подбили, -- сказал Бульбутенко, -- самку б
только и видели. Инстинкт у нее -- сохранение рода, поэтому убегает... Вот
эту случайно сейчас...
-- Они, бабы, все такие, -- согласился Счастливчик. Он пнул шкуру
ногой. -- Вот будет шуба для какой-нибудь заграничной сэрши...
-- А нам денежки, верно, старпом? -- засмеялся я.
-- Какие там денежки, -- поморщился Бульбутенко. -- Нам еще до плана
тянуться... что до него... -- Бульбутенко показал ножом на солнце.
Бульбутенко вытер нож о мех и сунул его в чехол, а я сполоснул шкуру в
воде -- она была очень тяжелая -- и бросил ее в бот, а потом расстелил шкуру
на дне трюма, салом кверху, и снова помыл руки. Бульбутенко обтер руки сухой
ветошью. Он никогда но мыл их на промысле, даже когда брался за еду.
-- Ты, Счастливчик, брось это! -- вдруг сказал он.
-- Что бросить? -- не понял Счастливчик.
-- Валять ваньку, -- разъяснил Бульбутенко. -- Ты что думал: выстрелил,
и на этом дело с концом, так? А зверя за тебя будет теща разделывать?
-- Тут тебе одному делать было нечего, -- возразил Счастливчик.
-- Я не про это говорю. Я тебе вообще говорю, понял?
-- А если меня тошнит от этого...
-- Так на зверобоях не делается. Вот новичок работает, старается,
учился б у него...
-- Я их, знаешь, где видел, твои зверобои? -- закипятился Счастливчик.
-- Я хоть завтра уйду отсюда!
-- Куда ты завтра уйдешь? -- усмехнулся Бульбутенко. -- Ты б лучше
спасибо сказал, что на бот взял. Я твою биографию знаю, только я тебя взял и
все, так что не валяй ваньку, понял? -- Бульбутенко вырвал изо льда якорь и
пошел к боту, а Счастливчик стоял на льдине с винтовкой в руке, чаек над ним
кружило видимо-невидимо, только ему было не до них.
Посмотреть на Счастливчика, так вроде его сейчас чем-то кровно обидели
-- такой у него был потерянный вид. А ведь старшина ему чистую правду
выложил. За эти три с половиной месяца, которые мы вместе работали,
Счастливчик у меня в печенках сидел. Я его поведение никак не мог объяснить:
или у него характер такой дурной, или он вообще малость стукнутый.
Удивительно было другое -- то, что Бульбутенко возится с ним. Ведь попасть
на бот удавалось не каждому, только крикни на судне -- от желающих не
отобьешься. И было отчего: одно дело, когда ты вкалываешь у вонючей
мездрильной машины, где каждый над тобой начальник, и совсем другое, когда
целый день в море, на свежем воздухе... Бульбутенко, можно сказать, впервые
выговаривал Счастливчику, и я был доволен, что он, наконец, добрался до
него. Уж Бульбутенко он не посмеет ослушаться: как ни верти, наш старшина на
судне -- старпом, второй человек после капитана.
И я не ошибся: слова Бульбутенко на Счастливчика подействовали. Притом
так скоро и таким неожиданным образом, что я бы никогда в это не поверил,
если б все не происходило у меня на глазах.
Только что Счастливчик с унылым видом стоял на льдине, как вдруг
бросился в бот сломя голову, схватил Бульбутенко за плечи.
-- Старпом, ты ко мне как относишься? -- спросил он в сильном волнении.
-- Нормально отношусь, -- сказал Бульбутенко, отворачиваясь.
-- Спасибо тебе! -- Счастливчик с чувством пожал ему руку. -- Ведь если
б ты меня не взял на бот, я сам не знаю, что мог бы себе сделать из
гордости... Ты теперь, можно сказать, как научник для меня! Я знаю, что у
тебя кровь порченая, так бери мою, хоть всю бери... -- Счастливчик говорил
как помешанный.
-- Будет тебе! -- Бульбутенко освободился от него. -- Я почему так
говорил, -- примирительно сказал он. -- Ведь от меня работу требуют в первую
очередь, а я должен с остальных -- по старшинству. Работай, как надо, --
слова тебе лишнего не скажу.
-- Брезгуешь насчет крови... или боишься? -- приглушенно спросил
Счастливчик.
-- Да будет тебе!
-- Сволочь ты! -- крикнул Счастливчик.
Бульбутенко только рукой махнул.

3

Мы прошли еще дальше на север, а потом отклонились к востоку --
Бульбутенко брал поправку на дрейф, поскольку ветер был восточный, и тут мы
увидели много раушек на льдинах, а чайки над ними летали, здоровенные жирные
чайки -- смотреть на них было противно...
-- Наши ребята поработали, -- сказал Бульбутенко. -- Держи как есть, --
приказал он мне, -- тут остров недалеко. На худой случай, медведку
подстрелим...
Около часа мы пробивались на восток в плотном материковом льду, а потом
открылся низкий пустынный берег: осохшие валуны, бревна, груды белых
ракушек... И вот здесь, неподалеку от острова, мы внезапно наткнулись на
громадное стадо тюленей. Зверь был усталый после перехода, спал мертвым
сном, и ни один не поднял головы, когда раздались первые выстрелы...
Началось такое, что не описать.
Счастливчик только и делал, что хватал обоймы, вдавливал их в
магазинную коробку да нажимал на курок. Это была полуавтоматическая
трехлинейка девятого калибра, но стрелял из нее Счастливчик здорово -- как
из боевого автомата, бил почти в упор и дико ругался, если я не успевал
вовремя сунуть ему в зубы папиросу, а вокруг нас стояло такое эхо от
выстрелов, что с ума можно сойти... Когда он перестал стрелять, мы с
Бульбутенко выпрыгнули на льдину и добили подранков, а потом принялись за
дело: старшина снимал шкуру -- ловко, за три взмаха ножа, я тащил ее в бот,
а Счастливчик сидел в боте и курил -- лицо у него было нехорошее. Он изредка
поглядывал в нашу сторону, я чувствовал на себе его взгляд, и это мешало мне
работать.
-- Все патроны вышли, -- Счастливчик выбросил из магазина пустую
гильзу. -- Даже в торгаша нечем стрельнуть...
-- Тебе б только стрельнуть, -- не вытерпел я. -- Скажи: что я тебе
сделал плохого?
-- Меня удивляет, -- сказал он, -- что некоторые старики из торгашей
приходят сюда, как в мясную лавку... Ты хоть знаешь, какого ты зверя убивал?
-- Разве я его убивал? -- возразил я.
-- Ты островного тюленя убивал! -- закричал Счастливчик. -- А его
научник впервые открыл, про это теперь весь мир знает... Выходит, что он
из-за твоих поганых денег свою молодую жизнь погубил?
-- Что ты плетешь? -- вмешался Бульбутенко. -- Совсем это не островной,
ларга* это...

* Вид дальневосточного тюленя.

Счастливчик ничего не сказал и отвернулся.
-- Вот ты на него набросился, -- продолжал Бульбутенко. -- Так у него
хоть деньги на уме, а у тебя что? Что у тебя на уме?
Счастливчик молчал.
-- А с винтовкой нечего дурить, -- сказал старшина. -- С сегодняшнего
числа я тебе запрещаю стрелять. Будешь следить за двигуном, а оружие
отдай...
-- Ясное дело, -- усмехнулся Счастливчик. -- План взяли, теперь я тебе
не нужен...
Бот был просто завален шкурами. Я даже не знаю, сколько мы взяли, --
никому не пришло в голову пересчитать. Как я понимал, на этом промысле
заранее ничего не угадаешь. Тут как повезет: время отпускается большое, а
план берется за несколько удачных дней. Во всяком случае, мы теперь были
застрахованы от всяких неожиданностей до конца промысла. Даже если остальные
боты не доберут плана и судно останется без прогрессивки, мне и этих денег
хватало на кооперативную квартиру, и еще оставалось... Где ты еще
заработаешь столько? За свою жизнь я перебрал много работ, но чтоб столько
можно было отхватить сразу -- такого у меня еще не было... Но радости я тоже
не испытывал: было такое чувство, будто я уворовал что-то. Это меня
встревожило не на шутку, и я потрогал талисманчик и помолился своими
словами, чтоб все кончилось добром. Я вдруг перепугался чего-то.
Уже темнело, когда мы повернули назад.
Ветер заходил с разных сторон, как это бывает в пору смены муссонов, а
небо было светлое, но свет его сильно деформировал окружающие предметы, и па
расстоянии в тридцать шагов было трудно что-нибудь рассмотреть. А потом
господь бог врубил ночное освещение и глупые бакланы потянулись к своим
гнездам. Мы еще были на полдороге от судна, когда поднялся туман и мы попали
в водоворот.
Странное дело: вокруг нас волокло и сшибало лед, а бот шел по спокойной
воде, а лед так несло, что я едва успевал сворачивать...
-- Ты только погляди! -- крикнул я Бульбутенко. -- Двигуны, что ли, на
эти льдины поставили...
-- Течение глубоко идет, мы его не достаем, а у льдин осадка побольше,
вот их и несет, -- объяснил он.
В этом месте, видно, пересекалось несколько морских течений, что было
заметно по льду, который двигался в разных направлениях. Один поток льда,
примерно в двести ярдов шириной, сворачивал к западу от нас -- это было
круговое движение по часовой стрелке, а на самом повороте в него под прямым
углом врывался другой поток, который шел в обратную сторону... Льдины
переворачивались, налезали друг на друга, а мы крутились в самом центре
воронки и не знали, что делать, а в стороне я видел много чистой воды, даже
барашки на ней ходили от ветра. И вдруг перед носом у нас развалилась
небольшая льдинка, а из-под нее вылетел подсов величиной с одноэтажный дом,
он потопил бы нас, но я успел дать задний ход и через горловину, которая
образовалась между льдинами, выскочил на чистую воду. Но тут раздался стук в
двигателе -- и редуктор заходил, как контуженный...
Счастливчик бросился ко мне и вырвал у меня румпальник. Он толкнул меня
так сильно, что я не удержался на ногах и свалился в воду. Я висел за бортом
по пояс в воде, упираясь руками в планшир, и Бульбутенко помог мне забраться
в бот. Счастливчик в это время возился под капотом, посвечивая себе
фонариком.
-- Ну что? -- спросил Бульбутенко.
-- У-у, торгаш... -- Счастливчик замахнулся на меня гаечным ключом.
-- Что случилось?
-- Зачем ты взял его на бот? -- закричал Счастливчик. -- Ему надо
сиську держать, а не румпальник!
-- Ну?
-- Подшипники полетели, -- сообщил наконец Счастливчик. Он что-то
держал на руке. -- Два шарика: один пополам, а этот -- на четыре части...
-- А ты их давно менял?
-- С весны. Сам знаешь, что редуктор новый.
Бульбутенко бросил якорь на большую льдину, которая проплывала мимо, и
нас потащило за ней на буксире. Потом он развернул рацию и стал вызывать
судно на связь.
Я за это время выкрутил штаны и портянки, вылил из сапог воду -- она
была совсем теплая, так я ее нагрел ногами, аж жалко было выливать... Мне
вдруг тоскливо стало, кажется, на свет божий не глядел бы...
И вспомнил я своего `Франца Меринга` и ребят, с которыми десять лет
работал на этом пароходе. Это Счастливчик загнул насчет лайнеров. Плевал я
на красивые лайнеры! Допотопное было суденышко, в рубке даже гирокомпаса не
было, только магнитный стоял, а машина работала на твердом топливе и так
дымила, что наше судно знали по всему побережью. Женщины даже в правление
звонили: очень интересуемся, мол, когда `Мерин` придет, чтоб успеть снять
белье, а то закоптит. А мы чухали себе вдоль приморского бережка:
Владивосток -- Тетюхе -- Находка -- Ванино -- и в обратном перечислении,
возили кур, морскую капусту, картошку, всякую всячину, водили дружбу повсюду
и не были внакладе. А потом, когда мы остались без парохода -- он утонул
прямо в бухте, во время погрузки; когда нам в Углегорске модные плащи
`болонья` выдали и по двести рублей компенсации за шмутки, которые остались
на пароходе; когда Шурке захотелось иметь трехкомнатную квартиру в
кооперативном доме, -- тогда я и пошел на эту шхуну, где деньги прямо с неба
падали. Случайно получилось: `Воямполка` с учеными ходила по Курилам, у них
ученый погиб и судно отозвали во Владивосток, а потом бросили на промысел.
Как раз перед этим я подвернулся, а у них команды не хватало -- вот меня и
взяли. Обрадовался я тогда, а сейчас понимал, что зря: у меня здесь даже
кореша хорошего не было...
-- Не выходит на связь, -- сказал Бульбутенко.
-- А когда капчас? -- спросил Счастливчик.
Бульбутенко посмотрел на часы.
-- Проморгали уже. Теперь ждать около часа.
-- За это время как раз на самую кромку вынесет, -- сказал Счастливчик.
-- Слушайте гудок, -- сказал Бульбутенко. -- Судно далеко, но все может
быть...
-- Разве услышишь сейчас? -- возразил Счастливчик. -- Такой туман --
хоть радар на голову вешай.
Мы прислушались.
-- Или не слыхать ни черта, или вахтенный валяет ваньку, -- сказал
Бульбутенко.
-- Вахтенный сейчас в очко играет с инженером по техбезопасности, --
усмехнулся Счастливчик.
-- А, чтоб его... -- выругался Бульбутенко.
И тут мы услышали какой-то неясный гул. Это был непрерывный гул наката
-- то усиливающийся, то затихающий.
-- На кромку выносит, -- забеспокоился Бульбутенко. -- Разгружайте бот,
и будем уходить отсюда на веслах.
-- Разве на веслах уйдешь? -- возразил Счастливчик. -- Течение вон
какое...
-- Спокойно, -- Бульбутенко повернулся ко мне. -- Живо выбрасывай
шкуры!
-- Куда выбрасывать? -- не понял я.
-- В воду, куда еще... .Ну, чего уставился?
Бульбутенко потянул из-под меня шкуру, но я ухватился за нее с другой
стороны. Мы дергали шкуру сколько хватало сил, и я ее не выпустил...
-- Ты что, совсем рехнулся? -- разозлился Бульбутенко.
Я промолчал.
-- Он теперь ни за что не отдаст! -- засмеялся Счастливчик.
Он вдруг стащил с себя свитер и бросил мне:
-- Надень, старикашка, а то засинеешь...
Свитерок был добротный, крупной вязки. Я взял его.
Бульбутенко подозрительно посмотрел на Счастливчика.
-- Ты что задумал? -- спросил он. -- А ну забери свитер...
Я нерешительно протянул свитер Счастливчику: он мне очень был нужен
сейчас, этот свитерок! `Счастливчик виноват, -- думал я. -- Из-за него ведь
я искупался. А он, видно, осознал свою вину и дал мне этот свитер, чтоб я не
замерз, а я взял его. Что же тут плохого?`
-- Ты что задумал? -- спрашивал Бульбутенко.
Счастливчик, не ответив ему, запахнул ватник на голой груди -- он был
без рубашки, а на ватнике у него не было ни одной пуговицы, -- поднялся и,
посвистывая, прыгнул на льдину.
-- Стой! -- вскинулся Бульбутенко. -- Ты куда?
-- Здесь я, -- ответил Счастливчик, останавливаясь.
-- Ты куда? Ты что, погубить нас захотел?
Счастливчик ничего не ответил, а я удивленно уставился на Бульбутенко
-- он прямо дрожал от злости, я никогда не видел его таким. Я смотрел на
Бульбутенко во все глаза: или я оттого не понимал ни черта, что был дурак
дураком, или они сами ненормальные...
-- Судно рядом, -- сказал Счастливчик. Он стоял перед нами, опустив
голову. -- Чую, как пирожки пекут на камбузе...
-- Судно далеко, а на ужин сегодня не пирожки, а пельмени, -- не
согласился Бульбутенко.
-- Точно тебе говорю!
И тут мы услышали стук двигателя. Бульбутенко выпустил аварийную
ракету. Это была наша `Тройка`, ребята возвращались с промысла. Они подошли
к нам, и рулевой с `Тройки` выключил двигатель и зацепился за нас
абгалтером.
-- Бульбутенко дело знает, -- сказал рулевой. -- Вон сколько зверя
взяли! Теперь план ваш, это как в воду плюнуть.
-- Чего там, -- отмахнулся Бульбутенко. -- А у вас почему так мало?
-- Жинке везу половик, -- сказал рулевой.
-- Медведя подстрелили?
-- Медведицу. Медвежонок ее сосал...
-- Тоже взяли?
-- Убежал...
-- Все равно сдохнет без матери, -- сказал Бульбутенко. -- Желчный
пузырь мне, ладно? -- попросил он.
-- Зачем тебе?
-- Дочке надо желудок лечить.
-- А дочка у тебя ничего?
-- Ничего, -- ответил Бульбутенко, -- на меня похожа.
-- Тогда точно красотка! -- засмеялись на `Тройке`. -- А что у вас
случилось?
-- Подшипники полетели.
-- Отсюда до шхуны можно пешком дойти...
-- Неужели капитан переход сделал? -- встрепенулся Бульбутенко.
-- Ты разве на капчас не выходил?
-- Не до этого было, когда зверь пошел... А где судно?
-- У самой кромки стоит. Распоряжение пришло -- срочно идти в Магадан
за рыболовным снаряжением. Так что конец промыслу.
-- Твоя взяла, Счастливчик, -- сказал Бульбутенко. -- Признаю...
-- Ты, старпом, видно, в рубашке родился, если этот Счастливчик не
утопил вас, -- сказал рулевой.
Счастливчик молчал.
-- Ты Счастливчика не трогай, -- обратился старшина `Тройки` к своему
рулевому. -- У него дружок погиб, научник, а Счастливчик живой остался...
Счастливчик словно воды в рот набрал.
-- Ладно, -- миролюбиво сказал Бульбутенко. -- Поехали `Гусарскую
балладу` крутить...
Минут через десять мы уже были на судне. Счастливчик остался в боте --
он начал разбирать редуктор, а я взял ведро, перелил в него из бачка
оставшуюся солярку и направился в машинное отделение. Когда я открыл дверь
надстройки, то сразу ощутил запах мясных пирожков, который доносился из
камбуза... Счастливчик правду сказал, ну и нюх у него!
Я вернулся на палубу и бросил в бот пустое ведро. Мне даже не хотелось
идти отдыхать: промысел окончился, план мы взяли, завтра будем на берегу, --
все пело в моей душе.
-- Чего это они все на тебя? -- спросил я у Счастливчика.
Счастливчик усмехнулся и ничего не ответил.
-- Свитерок тебе отдать?
Счастливчик молча копался в редукторе.
-- Свитерок у тебя важнецкий, -- заметил я. -- Я бы взял, бутылку
поставлю на берегу...
Счастливчик посмотрел на меня.
-- Пошел отсюда, сволочь... -- В глазах у него лед плавал.
`Свитерок я тебе не отдам, раз такое оскорбление, -- решил я. -- Пойду
Шурке и ребятишкам радиограмму отклепаю...`

4

В порт Нагаева мы пришли под утро следующего дня. По дороге на нас
обрушился ливень с грозой. Я впервые наблюдал грозу в высоких широтах, в
период сильных магнитных бурь -- зрелище такое, что захватывает дух. А когда
мы вошли в порт, небо было чистое, все суда сверкали, как после покраски,
даже унылые лесовозы, которые грузили на рейде, не портили общего вида.
В бухте стояли тунцеловные суда со звездочками за ударную работу -- они
пришли с западного полушария, ледокол `Сибирь` и несколько незнакомых мне
торговых пароходов. Мы пришвартовались к лихтеру немецкой постройки, и
портовые грузчики, изголодавшись по работе, сразу стали кидать нам на палубу
кошельковые невода, бухты поводов, кухтыли, сететряски, посолочные агрегаты
-- в общем, всю немудреную рыболовецкую технику. Эту технику мы должны были
развезти по судам, которые находились на промысле. Скоро должна была пойти
селедка, и нас бросали на транспортные работы. Мы селедку не ловили, а
только должны были возить ее с места промысла на плавбазы. Плавбаза `Днепр`
стояла недалеко от нас -- ржавая, с громадной трубой, из которой валил дым.
На. палубе завтракала бригада девушек-сезонниц -- они стояли у борта,
удерживая в руках дымящиеся тарелки. Много новоприбывших девушек было на
пассажирском пароходе `Сергей Лазо`, который отдавал якорь на
противоположной стороне бухты.
Погрузку мы закончили после обеда, и нас сразу же отогнали на рейд. Я
замешкался со сборами, и теперь мне пришлось добираться к берегу на рейдовом
катере. Этот катерок носил громкое название: `Писатель Валерий Брюсов`,
работали на нем два матроса и старшина -- волосатый мужик в выгоревшей
рубахе, с кровоподтеком под глазом. Все они были в годах, хотя здесь возраст
трудно определить, если человеку живется хорошо. А работа у них была, как
говорят, `на ш(ру`: двое суток они работали, а трое отдыхали. Они, конечно,
не отдыхали, они еще на трех работах вкалывали. И вечно ходили с протянутой
рукой: краску им давай, кисти, гвозди... Я их деловой характер знал по
Владивостоку -- там таких хватало с избытком. Я сам как-то пробовал
устроиться на такую работу, что немыслимо было. Мне сказали: возьмем, если
умрет кто-нибудь... Но умирать из них никто не собирался -- здоровые были
мужики...
В городе я первым делом пустился по магазинам. Я хотел купить себе
кожанку, но их уже расхватали моряки других судов. Тогда я купил Шурке
бюстгальтер. Шурка написала мне, что во Владивостоке нет бюстгальтеров ее
размера, а старый порвался, и ей на пляж выйти не в чем. Ей нужен был
восьмой размер, я везде искал такой и нашел только в Магадане. А еще я купил
Витькиным детишкам барахла на костюмчики и все это вместе отправил домой
посылкой. Я даже успел попариться в бане, а время еще оставалось, и тогда я
решил посмотреть кино. В ожидании сеанса я устроился на скамейке перед
кинотеатром `Горняк` и неторопливо тянул пиво из бутылки, разглядывая
городской пейзаж, который особенно ясно воспринимаешь после парилки, на
голодный желудок.
Я в Магадане был несколько раз, но почти не помнил его в хорошую
погоду. Город был такой, словно его вымыли к празднику, не тронутый ни
пылью, ни копотью, чувствовался сильный запах освеженных морским воздухом
деревьев, и вкус пива придавал всему этому неповторимое ощущение. Все мне
здесь сегодня было в новинку, но больше всего я глазел на северных девушек
-- они были в ярких летних одеждах, оттенявших белизну шеи и рук, едва
тронутых скупым солнцем, а в глазах девушек, в их походке, во взглядах
сквозило нетерпеливое ожидание любви, которая -- что ни говори --
по-настоящему приходит только один раз и имеет свой сезон, свое время...
Пока я пил пиво, сеанс начался, я вошел в зрительный зал с небольшим
опозданием. Фильм был индийский, цветной, целых две серии, и пока я добрался
в темноте до своего места, все женщины в зале уже плакали -- чувствительная
была картина. А женщин было много, у меня прямо глаза разбежались -- я их
давно не видел столько вместе. У меня от всего этого даже в горле пересохло,
и я решил зайти в пельменную еще выпить пива -- только на экран пару раз
глянул да еще на плачущих женщин и вышел.
Пельменная находилась недалеко, двумя домами ниже по улице, но я не
узнал ее теперь. За это время в городе появилось много разных перемен.
Сейчас, к примеру, все столовые превращали вечером в рестораны, и цены были
ресторанные, а в парикмахерских в основном работали культурные женщины, а
раньше мужики работали, настоящие разбойники, -- того и гляди волосы оторвут
вместе со шкурой! А еще, как я заметил, везде на туалетах появились шикарные
портреты мужчины и женщины -- женская головка под буквой `ж` и мужская
голова под буквой `м`, и разные другие перемены.
В пельменной сидело много народа, но из наших никого не было, кроме
Счастливчика. Он сидел за одним столом с двумя девушками, а одно место
оставалось свободным, и я занял его.
На Счастливчике был новенький костюм, однобортный, в широкую клетку --
влетел он ему, видно, в копеечку. Счастливчик был холостяком, я знал, что он
деньги ни во что не ставит, но не осуждал его сегодня: он был такой
представительный, прямо красивый в этом костюме... И девушки были под стать
ему, особенно одна -- лет восемнадцать на вид, голубоглазая, с загорелой
кожей, с венком из одуванчиков в волосах. Вторая была темноволосая, пухлая,
в платье с таким глубоким вырезом на груди, что боязно было смотреть.
Девушки вели пустяковый разговор, но я чувствовал, что между ними уже вовсю
шло невидимое соревнование, как то бывает, когда обеим хочется понравиться
одному человеку. И разговор, и загар, и одежда выдавали в них не местных,
скорее всего, они были с запада и приехали сюда на селедочную путину.
Счастливчик, казалось, никого не замечал вокруг, занятый какими-то
своими мыслями. Он пил водку и молчал и все курил, а я входил во вкус пива
-- осушал бутылку за бутылкой, а потом подошла официантка. Это была еще
молодая женщина, но уже с усиками, в служебной форме с кружевами, а на руке
у нее был якорек вытатуирован -- может, в прошлом морячка была или так чего.
Она сосчитала пустые бутылки на столе и подозрительно посмотрела на меня.
-- Чего смотрите? -- разозлился я. -- Я ничего не украл, я человек
честный.
-- Вы один или с товарищем? -- спросила она у Счастливчика.
-- Чего? -- не понял Счастливчик.
-- Деньги, говорю, за этого гражданина тоже заплатите?
-- Хорошо, -- Счастливчик невесело подмигнул мне.
Он бросил ей сотню -- одной бумажкой, и она так быстро стала
отсчитывать сдачу, что уследить за ее руками немыслимо было, только якорек
мелькал... Счастливчик, не пересчитывая, сгреб бумажки и сунул их в карман.
Девушки тоже рассчитались, одна из них поднялась -- у нее было обиженное
лицо, а вторая, с одуванчиками, продолжала сидеть, и тут я увидел, что она
-- впервые за это время -- открыто смотрит на Счастливчика. Это стоило ей
немалых трудов: лицо разгорелось, на лбу от волнения пульсировала жилка...
Неизвестно, чем бы это кончилось, но тут Счастливчик посмотрел на нее.
-- Ну как, договорились? -- сказал он и вдруг положил ей руку на бедро.
Я прямо позавидовал, что он умеет такие вещи делать просто-запросто.
Девушка вскочила так стремительно, что опрокинула стул.
-- Как вам не стыдно! -- сказала она. -- Такой симпатичный, а хамите...
Счастливчик засмеялся, и я почувствовал, что ему приятно стало, что его
назвали `таким симпатичным`. Девушки направились к выходу. В дверях та, с
одуванчиками, оглянулась на Счастливчика, но он уже не смотрел на нее.
-- Девка ничего, -- заметил я.
-- Что толку, -- ответил Счастливчик. -- Я просто замыслился весь. С
тех пор, как научник погиб, места себе не нахожу.
`Врешь ты все!` -- подумал я.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 128631
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 1