ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

БУАЛО-НАРСЕЖАК

1

- Останови здесь, - сказал Севр. - А то я не смогу выйти.
Ветер наваливался на рено, фары которого желтым и словно задутым
бурей светом освещали фасад здания, состоящий из светящихся теней и черных
дыр. Мари-Лор нашла в темноте его руку.
- Прошу тебя, Жорж. Давай вернемся. Ты с ума сошел!..
Севр подобрал ручки сетки, стоявшей у него между ног.
- Они тебя быстро выпустят. Что ты будешь делать?
Его голос дрожал. Севр открыл дверцу, которую ветер чуть не вырвал у
него из рук. Косой дождь словно горсть дробин обжег кожу, застучал по
куртке. Вода уже текла у него с кончика носа, заливала глаза. Он подхватил
сетку, затрепыхавшуюся в руке, как схваченный за уши колик, захлопнул
дверцу. Сестра, навалившись на только что покинутое им сиденье, что-то
кричала, но он не слышал. Она немного опустила стекло, протянула руку. Он
узнал свой электрический фонарик, который забыл на передней панели.
Мари-Лор смотрела нам него сквозь стекло, сквозь мутную воду, заливавшую
дворники. Она зашевелила губами, будто обращаясь к глухому. Он разобрал:
`До четверга`, - кивнул ей, и на прощанье помахал свободной рукой, будто
отсылая преданное животное.
Машина тронулась с места среди невидимых порывов урагана. Севр сделал
два шага. Может еще не поздно... Она высадит его у жандармерии; он скажет
правду... Красные огни то исчезали среди вихрей дождя, то вновь
появлялись... На мгновение ему показалось, что Мари-Лор остановилась... Но
нет... Две светящиеся точки в последний раз подмигнули ему во тьме, как
глаза бродячего кота, и он остался один в такой густой темноте, что не
было видно ни зги. Он повернулся на месте, и получил ливнем прямо в лицо.
Вокруг него, казалось, свистело бескрайнее перемещение пространства,
которое раскачивало его, как дерево, обшаривало пальцами ветра,
пронизывающими до самой груди сквозь толстую одежду. И, секунда за
секундой он ногами чувствовал удары моря в песок пляжа, порывы набегающих
волн.
У него перехватило дыхание и он, согнувшись, направился к нише,
вырисовывавшейся слева от него, как прибежище от шума и эха. Его зажженный
фонарик расцвечивал на носках сапог нитки дождя и, наконец, бетонную
дорожку. Он внезапно оказался в укрытии и, запыхавшись, оперся рукой о
камень. Здесь не было слышно ничего кроме журчанья ручьев, легкого
бормотанья свободной воды, ищущей выхода. Он неловко расстегнулся, еще
оглушенный грохотом бури, нашел ключи. Луч фонарика, как трость слепца,
медленно вел его вперед. Он повернул направо, прошел мимо наклоненного
плана гаражей, добрался до двери, но плоский ключ никак не попадал в
сложную скважину. Против воли его охватывала ярость, на самого себя, на
Мерибеля, лежавшего там, у ножки кресла, на все, что с ним происходит уже
несколько часов... Столько неудач, да еще этот упрямый ключ, приготовивший
еще одну неприятность в тот самый миг, когда сил больше нет.
Наконец он подался. Дверь открылась в роскошный холл. Луч света упал
на мрамор, зажег позолоту лифта. Севр закрыл за собой дверь, повернул ключ
в замке, чтоб быть уверенным, что оставил снаружи все ночные угрозы.
Завтра... завтра он включит счетчик, сможет пользоваться лифтом, шуметь,
организовывать новую жизнь. Сейчас ему надо поспеть. Он поколебался у
подножия лестницы, глядя на сияющий новизной красный ковер. С него капало.
Он везде оставит следы. Ну и что! Он один. Дольше месяца здесь никто не
появится. Он послушал. За тишиной угадывался рев циклона, но далеко, очень
далеко, словно в дикой стране, которую он прошел во сне. Здесь царила
некая торжественная тишина, как если бы вещи, притаясь следили за ним, не
узнавая. Он стал подниматься по лестнице, рукой поглаживая перила. Все
здесь, стены, сад, бассейн, даже направление солнечных лучей летом, от
фасада, выходящего на поселок до окон, смотрящих на море, было рассчитано,
построено, устроено им самим. Он был хозяин этого огромного здания,
раскинувшегося вокруг него, слушающего грязное чавканье со ступеньки на
ступеньку его сапог. Ему стало стыдно, и войдя в квартиру - образец,
оформленную знаменитым парижским декоратром, он не стал светить в сторону
большого зеркала в прихожей, боясь увидеть там человека, еще одетого в
болотный охотничий костюм, черную от дождя куртку, жесткую, как рубероид,
непромокаемые брюки до колен и рыжие резиновые сапоги, с круглой заплатой
на левой лодыжке, как на продырявленной шине.
Он вошел на кухню, пристроил фонарик на стол, у стены. Он чувствовал
себя лишним в этой образцовой, незапятнанной, нереальной, как в каталоге,
кухне. Он осторожно сел на тонконогий стул, попробовал снять сапоги, не
удержавшись от мысли, что ничто в этих изящно обставленных комнатах не
было практичным, удобным для жизни. Он заблуждался, когда вынашивал план
этого здания; заблуждался, когда построил его, не согласясь с мнением
друзей; заблуждался, заблуждался... Он долгие месяцы не переставал
заблуждаться. И, наконец...
Он в одних носках прошел через кухню, чтобы попить из крана, но воды
не было. Его окружала враждебность. Он начинал чувствовать холод. Что
сказала Мари-Лор? `Ты с ума сошел?..` Он с ума сошел. Только сумасшедший
мог бежать, такой ненастной ночью, пытаясь спастись... от кого? от чего?..
Он уже не знал, но в ушах у него все еще звучал выстрел, от которого
задрожали стены. Мерибель наконец обрел покой. А теперь он в бегах. И его
будут травить, как злодея.
Он вошел в гостиную. Луч фонарика упал на светлую деревянную мебель,
и он вспомнил фразы из рекламного проспекта, сочиненные им самим. Самый
красивый ансамбль на всем Кот-д`Амур, в 500 метрах от Пирнака. Вы
покупаете небо и радость. Вы делаете вклад на счастье. Тогда он даже не
подозревал, что лжет, каким-то пока еще непонятным образом. Завтра...
послезавтра... у него еще будет время найти причины краха. Прежде всего
выспаться. Он снял куртку, машинально вынул все из карманов; он так устал,
что ему долго пришлось размышлять, глядя на трубку, табакерку, зажигалку,
бумажник, все эти предметы, к которым его пальцы не привыкли прикасаться.
Они принадлежали Мерибелю. Часы на его запястье были Мерибеля. Обручальное
кольцо... ему пришлось снять его с Мерибеля и надеть ему свое. Труп
Мерибеля стал его трупом. Кто сказал, что он сумасшедший? Он мертв. Если б
только еще суметь заснуть мертвым сном! Он отправился на поиски спальни.
План квартиры кружился у него в голове; он снова оказался в прихожей
пробираясь наощупь. Однако, спальня, кажется, выходила на море? Он
сориентировался по шуму. С этой стороны рев ветра подымался до такой
резкой музыкальной ноты, что он, опустив голову, остановился в изножье
кровати. В этой пустыне Бриер, каких только бурь не видел он раньше. Но
эта была особенной. Она позаимствовала у его собственной драмы какую-то
особую мрачность, как если бы, каким-то чудесным образом, он сам вызвал
ее. Кровать была широкая, покрытая роскошным покрывалом, но ни простыней,
ни пододеяльника не было. Это была почти кровать-декорация, целью которой
было соблазнить визитеров, прогуливающихся из комнаты в комнату, как в
музее, немного ослепленных светом, взрывной гармонией красок, и думающих:
`Жить здесь!`
Севр снял брюки и кинул их на глубокое, обитое мягким, нежным, как
весенний газон, велюром. Холод был вполне сносный. Через плотно закрытые
окна дул свежий ветер простора, как дыхание, отдающее сыростью, мертвыми
водорослями. Но сырость была хуже холода. От нее ткань была липкой.
Подушка была влажной. Постельное белье прилипало к коже. Севр вытянулся,
потушил фонарь, потер одну о другую заледеневшие ноги. Стоял полнейший
мрак. Однако он закрыл глаза, чтоб остаться наедине со своим страданием, и
понял, что не сможет уснуть.
Мари-Лор теперь, наверно, звонит в полицию. Скандал разразится
завтра. Все в оцепенении узнают, что Жорж Севр покончил с собой, выстрелив
из ружья себе в лоб, и что его зять, Филипп Мерибель, бежал. Так ли это?
Все настолько осложнилось!... На самом деле убил себя Мерибель, и это он
сам, Севр, придумал мистификацию, чтоб выдать мертвеца... Конечно! Это ни
на что не похоже! И в конце концов преследователи легко узнают истину.
Тогда его обвинят в убийстве Мерибеля. К счастью, он сможет показать
письмо, но... Ему не хотелось больше размышлять. Он слишком устал.
Завернувшись в одеяло, свернувшись калачиком, он пытался сохранить тепло,
выжить, несмотря ни на что, потому что, может, еще есть хоть какая-то
надежда. Он погружался в ледяную дрему, теряя сознание. Порыв ветра стегал
стену, бросал в ставни горсть капель, стучащих, как горсть камешков. Он со
стоном повернулся на другой бок... Дениза!... Впервые со дня траура он не
подумал о Денизе перед сном. Если б она была рядом... Он долго дремал с
открытым ртом, как вдруг неожиданно прозрел в ночи и его сознание
озарилось неким ночным ясновидением, которое похоже было на безнадежный
свет луны. И он почувствовал, что погиб. Он заболеет. Никто не придет ему
на помощь. Весь ансамбль зданий тщательно заперт, законсервирован на зиму.
В декабре никто не станет сюда приезжать. Даже матушка Жосс уже не ходит
проветривать помещения, опустевшие вплоть до самой Пасхи. Он был более
одинок, чем потерпевший кораблекрушение на необитаемом острове, и лишен
всего необходимого! Мари-Лор пообещала: `В четверг!` Но сможет ли она
ускользнуть от тех, кто станет беспрестанно допрашивать ее? Какая
находка-эта женщина в слезах, брат которой мертв, а муж бежал для газет! А
если полиция раскроет истину, еще хуже: она станет вдовой человека,
убитого ее собственным братом! А если она будет молчать, все подумают, что
она соучастница. А если...
Севр снова зажег фонарь, сел спиной к стене. Нет! Это невозможно!
Если б у него нашлось время взвесить последствия, он поступил бы иначе. Он
еще мог все исправить. Стоило только снять трубку теле фона. Он встал,
прошел в гостиную. Телефон стоял там; на низком столике, белый, как
выброшенные морем на пляж кости, и такой же мертвый, как они - он ведь не
подключен. Исключительно бутафорский предмет, лежит штрих роскоши в
элегантной комнате. Между Севром и остальным миром пролегло бесконечное
пространство затопленных полей, ненастной ночи; он посмотрел на часы. До
утра было еще далеко, так далеко, что он вздрогнул. А ведь придется
выдержать целых пять дней! Пять ночей!
Он устроился в кресле, укрыв ноги курткой. Почему бы не написать
Прокурору? В подобных случаях ведь, кажется, обращаются к нему? Но где
взять бумагу, карандаш, конверт? И все-таки, если б он мог сейчас, в
настоящий момент, объяснить все, пока недавние образы еще так свежи в
голове, так кишат деталями, как кинолента!... Например, охотничий шалаш.
Заросли розовых кустов справа, по которым пробегает ветер, открывая
мимолетные извилистые ходы, и мелкую зыбь на поверхности воды... `Вот
собачья погодка, - ворчал Мерибель. - `Никогда такого не было!` Все
началось именно там. Раньше истоков не проследить. Придется до
бесконечности нанизывать случайные встречи, из которых состоит жизнь,
перекрестки событий, переплетенные, как нитки железнодорожных рельсов.
Какие стрелки направили к нему Денизу; потом Мерибеля? Почему он женился
на Денизе? Почему Мари-Лор вышла замуж за Мерибеля? Нет, Прокурору нужно
прежде всего сообщить, что все началось в тот миг, как Мерибель предложил:
`Давай вернемся?`
Они одновременно подняли глаза к серому небу, потом Мерибель, держа
ружье на сгибе локтя, наклонился, чтобы выйти. Они увязли в размокшей
земле. В тот самый момент вестник трагедии уже подъезжал к маленькой
ферме, `домику`, но они этого еще не знали. Это было... Это было вчера
вечером. Смеркалось. В котором часу? Прокурор захочет узнать, в котором
часу. Может, пол-пятого. `Завтра, пожалуй, будет сильный ветер`, - еще
сказал Мерибель, когда они вышли на тропинку потверже. На фоне болота
выделялись только два их силуэта. До домика было идти больше получаса, он
стоит у дороги на Ла Рош-Бернар. Нужно ли объяснять, почему Мерибель купил
этот домишко? Если Прокурор не увлекается ни охотой, ни рыбалкой, ему
никогда не понять Мерибеля. Может это и погубило беднягу Филиппа? Он не
был ни высоким, ни сильным; вполне обыкновенный; но он обладал какой-то
чудовищной жизнеспособностью. Вечно в движении, вечно с новыми идеями в
голове; боярские вкусы; перестроил домик своими собственными руками, он
ведь все умел делать! Он стал его убежищем. Квартира в Нанте годилась для
Мари-Лор, или для приезжих клиентов, хотя он предпочитал встречаться с
ними в кафе. Возвращаясь из командировки, он отправлялся в свой домик, к
ружьям и гарпунам. Или к плите, он ведь был исключительный гурман и
собирал необычайные рецепты. Он всем навязывал свой режим. Даже Дениза ему
поддавалась...
Севр вытянул затекшие ноги, попытался устроиться поудобнее. За
стеной, во дворе, что-то загремело. Наверняка после шторма придется
что-нибудь чинить. Тем хуже! Севра это уже не касается. В конце концов,
если ветром сносит кровельное железо, он тут ни при чем... Он ни при чем,
если Мерибель пустил себе пулю в лоб. В сущности, чем он виноват? Что не
прозрел во время. Но даже Дениза, с ее-то здравым смыслом, и то ни о чем
не подозревала. Еще одна деталь, которую Прокурор наверняка не поймет.
Если он будет допрашивать Севра однажды, он обязательно спросит:
- Почему вы не контролировали зятя?
- Он был моим компаньоном.
- Именно! Вы должны были проверять время от времени.
Такому предприимчивому человеку нельзя полностью развязывать руки.
Дениза, наоборот, считала, что Мерибеля нельзя слишком зажимать. Севр не
привык оспаривать мнение Денизы. А дальше? Может, его попросят еще
рассказать о Денизе? Судьи и адвокаты захотят знать. Почему он женился на
Денизе? Из-за денег? Из-за влияния, которым пользовалась ее семья? Они
улыбнутся, если он ответит, что любил ее. Когда вдовец говорит о любви,
это несерьезно!
Севр встал. Где он оставил сетку? А, все равно Мари-Лор не подумала
об аспирине. Не успела. Он зажег фонарь и вернулся в кухню. Сетка была
там, у ножки стола. Он вспомнил, что они с Мари-Лор собирали ее в
последний момент, второпях, на бегу. Он высыпал все на стол, расставил
консервные банки: крабы, зеленый горошек... Зачем это ему, у него ведь нет
ни кастрюли, ни воды?... Мясо с бобами, грибы, пакет сухарей, банки с
джемами, бутылочка кетчупа... Видно, они оба потеряли голову... И никаких
таблеток. На самом дне - электрическая бритва. Со всеми этими никчемными
продуктами ему надо продержаться целых пять дней. Смешно! У него болела
голова. Возможно, простыл. Если б хоть закурить! Конечно, есть трубка
покойного, но он же не дошел еще до ручки. По крайней мере, пока! Было
начало шестого. Ветер не стихал. Севр потушил фонарь. Чувствуя, что
вытерпеть все будет трудно, он начинал экономить.
Он на ощупь вернулся в комнату. Дождь барабанил по стенам, и из
несмолкающего волнения моря вырастало беспокойство бездонного голоса, гром
хоров, от которого порой дрожали стекла. Он снова лег, укрывшись одеялом и
курткой. Ну что ж! На чем он остановился? Он писал Прокурору. Это было,
как и все остальное, абсурд, но по крайней мере занимало ум. Итак, все
началось на обратном пути. Во дворе домика, перед гаражом, куда они
ставили свои машины, стоял красный спортивный автомобиль марки Мустанг.
- Не знаешь, чья это? - спросил Мерибель, уже с недоверием, так он не
любил, чтоб его тревожили в домике.
Они подошли поближе и увидели белый номер с арабскими знаками и двумя
буквами: МА.
- Из Марокко? Здесь?
Мари-Лор робко, как всегда, готовая извиниться, ждала их.
- Он настаивал, - зашептала она. - Я проводила его в гостиную.
- Что ему надо? - проворчал Мерибель. - В такое время?
Но ни тот, ни другой не испытывали никакого предчувствия. Севр
вспомнил, что даже погладил ладонью щеки и сказал: `Может, побриться?` В
деловой встрече важно все. Да и зачем скрывать эту потребность быть
чистым, ухоженным, заранее сообразуясь с представлением людей о директоре
крупного агентства, посреднике подрядчика. Мерибель смеялся над ним: `Ты
похож на приказчика`. Неправда. Это из-за Денизы, чтобы ей угодить. Она
уже умерла, но ей все еще нужно было угождать. Нельзя хладнокровно
говорить о ней. Он никогда не сумеет им объяснить... Он и Дениза, все это
так сложно!
Ну хорошо! Они оба вошли в кухню, прислонили ружья к высоким
напольным часам. Мерибель мимоходом приподнял крышку кастрюли, понюхать.
- Не забудь хорошенько посолить!
Мари-Лор взглянула на их одинаковые охотничьи костюмы с темными
подтеками влаги в складках.
- Могли бы переодеться, - заметила она. - Сразу видно, вам не
убирать!
Мерибель пожал плечами и толкнул дверь в гостиную. Они узнали его с
первого взгляда. Он не изменился, только стал элегантнее, в нем появилась
какая-то особая самоуверенность.
- Здравствуйте, Севр.
Раньше он говорил: Господин Севр.
- Здравствуйте, Мерибель.
В сером костюме, который его стройнил, он казался чуть выше Мерибеля.
Только на вид. Что до гонора, тут он прямо-таки расправил плечи. Казалось,
принимает своих крестьян-арендаторов.
- Необычное время для отпуска, - начал Мерибель.
Удивительно, как он запомнил, каждую фразу, каждую реплику, сохранил
в памяти каждый образ. Поленья весело горели в камине; от охотничьих
курток поднимался пар и сильно пахло сыростью.
- Я не в отпуске. Я специально приехал увидеться с вами... С тех пор,
как вы меня... (он, видно, чуть не сказал: выставили, но спохватился)... с
тех пор, как мы расстались, я заимел дело, в Марокко... У меня все хорошо.
Там, на участках, много работы... если, конечно, разбираешься... Но вам
ведь не надо объяснять, верно, Мерибель?
Фраза была произнесена так, что они оба сразу насторожились.
- К чему вы клоните, Мопре? - спросил Мерибель.
Мопре взглянул на часы, подобрал дипломат, прислоненный к ножке
кресла, который они сразу заметили. Поигрывая замком-молнией, он
продолжал:
- Некоторые из моих клиентов тоже делают вложения в Испании, и именно
в том районе, каким вы интересуетесь... Однако, ходят довольно любопытные
слухи... а когда я говорю, слухи...
Мерибель встал, чтобы подбросить в очаг дров. Они втроем сидели,
беседуя, на вид, вполне мирно, но истина уже прорвалась наружу. Сейчас она
взорвется. Она взорвалась.
- Продавать квартиры - хорошо. Но продавать несколько раз одну и ту
же квартиру... еще лучше. Не говоря уж о подтасовке, о... договоренности с
подрядчиками... У меня целое досье.
Он похлопывал ладонью по дипломату. Он любезно улыбался.
- Раньше мы ссорились еще и не из-за таких пустяков, когда я был
вашим агентом.
Он резко потянул молнию, и вынул бумаги... планы... счета...
- Естественно, это все лишь копии, - уточнил он все с той же
судорожной улыбкой. - Большинство клиентов не живут в Испании. Они
доверяются посреднику. Очевидно, что контора Севра выше всяких
подозрений...
Драма начала разыгрываться с этого момента. Мерибель, опершись локтем
о колени, сжав кулаки, опустив голову, разглядывал свои сапоги. Он должен
был бы... Но нет! Он казался раздавленным. Севр вновь переживал эту минуту
и сердце его снова сжалось. Никто, и в особенности судьи, никто не
поверит, что он, Севр, был в курсе грязных делишек зятя. Мопре даже и не
обращал уже внимания на Мерибеля. Он обращался к своему бывшему патрону.
Он не угрожал. Ему незачем было угрожать. Бумаги в его руках были опаснее
нацеленного револьвера.
- Досье я оставлю вам, - закончил он. - Никто еще не знает этого
кроме меня. В настоящий момент это только... неосторожность, возможно,
вполне исправимая... Если действовать быстро! Дайте мне отступного и я
вернусь в Касабланку. Я просто оказываю вам услугу, ничего больше...
Скажем, двести тысяч франков. Из рук в руки. Вы ведь так и сделаете,
правда?
Удовлетворенный, он закурил.

2

Когда он заснул? Ночь была все такой же кромешной. Ветер немного
изменил направление и теперь, по-видимому, в полную силу терзал южный
фасад. Его удары рикошетом слышались в скрипе оконных переплетов. Севр
долго искал фонарь. Он скатился под кровать. Он посветил на часы: четверть
восьмого. Значит, уже утро? Во рту чувствовался странный привкус, как
будто десны кровоточили, и он ощущал все тело неловким и неповоротливым,
как замороженная говяжья туша.
Он сел, потер ноги, попробовал отогреть ступни затекшими руками.
Мысль тоже начинала шевелиться, возвращаясь в привычную колею... Домик...
Труп... Будет ли выездной процесс? Слова звучали странно. Суд - те люди, с
которыми он привык встречаться уже долгие годы. Гранжуан, Прокурор, тоже
купил у него квартиру, а раз в месяц он обязательно встречался за обедом с
Председателем Суда, членом, как и он, Ротари-клуба. Впрочем, он и не знал,
в чем собственно состоит следствие. Жандармы, может быть, следователь...
Значит, Кулондр. Они вместе играли в бридж... Конечно, коекто попытается
замять дело. Его пожалеют. Будут говорить, что он слишком высоко метил,
что его планы устроить новый пляж, построить роскошные отели, в то время
как даже в Ла Боль старая недвижимость уже шла с молотка, были чистым
безумием. Ведь о мошенничестве Мерибеля станет известно не сразу. Больше
всего Севру было обидно, как худшая несправедливость, что его будут
осуждать за здоровый в принципе метод управления, хотя и несколько
устаревший. Может быть, он склонен преувеличивать, слишком преувеличивать!
Но если б не подвел Мерибель, в конце концов он бы выиграл. Его
единственная ошибка в том, что он слушал их, и Денизу, и Мерибеля. У них
на устах были лишь Испания, Строительное Эльдорадо на Коста-Брава... Он
уступил. Кто обЪяснит это Гражданину? Разве мелкий служащий с ежемесячной
зарплатой сможет что-нибудь понять в делах с оборотами в сотни миллионов,
которые потребовали бы от него полной самоотдачи? Он должен был основать
общество. Время семейных предприятий прошло. А он не хотел этого замечать.
Поручив Мерибелю стройкив в Испании, он трагически ошибся. Но мог ли он
предвидеть, что зять станет мошенником? Кто мог бы подумать, что такой
активный, симпатичный, ловкий помощник - всего-навсего слабак? Даже хуже.
Предатель, сломавшийся, при первой же угрозе... Потому что с Мопре можно
было бы поторговаться.
Севр пытался все вспомнить, но в мыслях его теперь была какая-то
неясность. _Из-за разгоревшейся ссоры... В такие минуты время идет
быстро... Слова как удары... Самое главное, Мерибель не отрицал. Он
заговорил о незначительных `неточностях`, подвергал сомнению обЪем
присвоенного им по словам Мопре. Серьезная, жестокая ссора, которая чуть
не превратилась в драку. Мерибель уже протянул руку к висящим на стене
ружьям. Ружья были его гордость. С десяток их в ряд висели на стене. Когда
они снова сели, все трое были бледны и тяжело дышали. Мопре, лучше всех
владевший собой, попытался разрядить атмосферу. Если б он сам не пережил
нескольких неприятных моментов, он бы так не поступил. Но он же вправе
рассчитывать на компенсацию, отступного, в обмен на молчание... Двести
тысяч франков!.. Очень разумная сумма. Разговаривая, Мерибель спиной к ним
раздувал огонь, дым от которого ветер иногда задувал в комнату через трубу
камина.
- Я вернусь через три дня, - уточнил Мопре. - Вам хватит времени
изучить досье, собрать деньги... А мне надо отдохнуть. Я так торопился от
самой границы, что голова кругом.
Он чуть не протянул им руку.
- До скорого. Уверен, мы найдем общий язык... Вы сами будете меня
благодарить.

...Севр встал. Что бы он не дал, чтобы не думать. Тем более что
теперь это уже совершенно, совершенно бесполезно. Но он кишел
воспоминаниями, как падаль червями. Он натянул брюки, надел еще влажную
куртку. Может, на ногах немного согреется. Он вернулся в кухню,
поколебался, глядя на сапоги. Выйти на улицу? Куда идти? Сумрачный день
просочился сквозь ставни, но со стороны сада ветер почти не было слышно.
Он не без труда открыл набухшую раму. Подрядчик, видно, использовал дерево
низшего качества. А может, этот невозможный климат, который в конце концов
разрушает все, краску, сталь, цемент. Он прикрыл ставни, выглянул наружу.
В болезненном свете утра вырисовывались, как нарисованные, здания другого
крыла, мокрые аллеи сада, заваленный листьями бассейн. Флюгер, на
сквозняке над входом со скрипом неистовствовал от ветра; этот повешенный
мученик - идея Денизы.
Дождь уже кончился, но над самыми крышами тянулись вытянутые, как
дым, облака. Севр старательно закрыл окно, устало вздохнул. Плохая погода
установилась надолго. Может, на целые несколько недель! Срочно нужно
обеспечить лучшие условия существования. Севр пересмотрел продукты:
варенье и сухари вполне сгодятся. А все остальное!... Где взять консервный
нож? Глупо подыхать с голоду совсем рядом с городом! Он сгрыз несколько
сухарей, снял с банки бумагу. Ложки не было. Севру не хотелось есть
руками. До этого он еще не дошел. А в самом деле, до чего он дошел? Без
денег, без приличной одежды, он полностью зависел от Мари-Лор. Если по
какой-то причине она не придет через пять дней, что с ним станет? Даже
включить счетчики, воду, свет... Да, что с ним станет? Даже если он
покажет в полиции записку, написанную Мерибелем перед смертью, которая
неоспоримо доказывает самоубийство, даже если эксперты признают ее
подлинность, все равно придется обЪяснять все, что случилось потом. Но кто
сможет обЪяснить, если он и сам-то ничего не понимает! Что он здесь
делает, в этой безукоризненной кухне, со своими сухарями и вареньем,
грязными руками и бородой бродяги? Что ему мешает признать свое поражение,
согласиться на скандал и разорение? Он честно искал причину. И не мог
найти. Но в самой глубине души он знал, что не сдается. Он в начале
падения. Может, он за что-то наказывает сам себя? Неясно. Он впервые
спрашивал себя об этом. Пять дней! Хватило бы на целый судебный процесс!..
Он вышел на лестничную клетку и закрыл за собой дверь на ключ. Это
тоже было идиотски-глупо. Он один, в доме, в блоке, во всем квартале!
Именно поэтому. Он не любил это одиночество, населенное эхом, эту пустоту,
ступенька за ступенькой идущую впереди него. Он чувствовал раздвоение. Был
Севр, который шел рядом с ним и чем-то его пугал. Счетчики находились при
входе в подвал, в стенном шкафу. Он опустил рычаги. Теперь он сможет
пользоваться лифтом. Но, когда он нажал на кнопку второго этажа, кабина не
двинулась с места. Конечно, бурей оборвало провода? В таком случае, это на
несколько часов. Его счастье! А не ошибся ли он, опустив рычаги?... Он
вернул их в прежнее положение и щелкнул в подвале выключателем. Лампы
зажглись, осветив лестницу, грубый цемент стен, проход, тянущийся в
темноту, как в подземелье. Он выключил свет, снова зажег. Еще одна штука
матушки Жосс: она позабыла выключить счетчики. Севр уже решил ее уволить,
когда вспомнил, что теперь он тут ни при чем, что решать придется тому,
кто будет ликвидировать прах. Следовательно, какая разница?
Лифт бесшумно поднял его и он заперся в квартире. Он думал, что
зажженный свет будет для него дружеской поддержкой. А тот был еще
невыносимей, чем темнота. Он медленно обошел комнаты, посмотрел на
медового цвета кожаные кресла, маленький книжный шкаф, где вместо книг
стояли склеенные корешки, позолоченные уголки, светлые драпировки, как
если бы оформитель хотел задержать солнце и сохранить здесь его плененные
лучи. Но с той стороны ставней все так же стучал град и море билось о
пляж. Севр не находил себе места. Он погрыз еще один сухарь, пальцем залез
в варенье, облизал, уже чувствуя отвращение. В кухне все было на своем
месте. Даже мангал. Но за раздвижными дверцами шкафов, за стеклами буфета
с нарисованными голубыми парусниками было пусто. Севру пришлось пить из
горсти. Он вытер лицо платком Мерибеля. Нет! Он не сможет здесь остаться.
Он посмотрел на взятую с собой связку ключей. Там был и ключ от конторы.
Он пойдет посмотрит, нельзя ли устроиться в другом месте. Половина
десятого! Мари-Лор, наверное, все еще находится в охотничьем домике, ее
допрашивают то один, то другой. Сумеет ли она лгать до конца? Даже не
лгать, а просто молча поддерживать ложь! Что до Мопре, то он-то уже, ясно,
поостережется напомнить о своем существовании... Севр размотал провод
электробритвы... Только Мопре мог бы точно рассказать все полиции, ведь
даже Мари-Лор многого не знает. Она не имеет ни малейшего представления о
сцене, последовавшей за отЪездом Мопре. Мерибель во всем сознался, в
отчаяньи и раскаяньи... в своей двойной жизни и в мошенничестве... Да,
конечно, он знал, что все однажды раскроется, но это было выше его сил!
`Ты не можешь понять!` Он все время повторял эти слова. `Ты не можешь
понять!` Боже мой! Да надо быть тупым как пробка. Севр со злостью воткнул
вилку в розетку. Послышался треск. Посыпались искры. Бритва затихла. Севр
позабыл о том, что напряжение здесь 220В. Моторчик перегорел. Запахло
паленым. Решительно все против него. Когда Мари-Лор вернется, она увидит
бродягу.
Он выбросил бритву в мусорный ящик, погладил ладонями по щекам.
Щетина уже выросла и кололась, Несчастный Филипп, счел себя интересной
жертвой только потому, что не смог устоять перед искущением. Да все тут
ясно! Конечно, работа часто казалась делообразной. Да и Мари-Лор не такая
уж привлекательная женщина! И деньги таким способом много легче
зароботать. Но должны же быть и другие причины, которых Мерибель не
назвал. В сущности, кто такой был Мерибель? Глядя в лицо этому
озлобленному незнакомцу, что говорил умопомрачительные вещи: `Я сдыхаю во
Франции... Я хотел переехать куда-нибудь в другое место... Построил бы
хижину... Нет, меня ничто не держит...`, - Севр явственно почуял
катастрофу. Но ни малейшего доказательства вытянуть не удалось.
- Итак, сколько же миллионов ты растратил? Я хочу знать цифру.
Мерибель пожал плечами.
- Не знаю... Все получалось как-то само собой!
- Шестьдесят... Восемьдесят... Сто?
- Больше?
Мерибель открыл окно, вытер лоб. Ветер уже трепал плохо закрепленный
ставень. На маленькой ферме ничто хорошенько не закрывалось. Огонь
разгорелся ярче.
- Но ты же не все истратил?
- Нет.
- Деньги в банке?
- Я не так глуп.
Он бросил эти слова с горечью, как будто он, Севр вдруг стал его
худшим врагом.
- А Мари-Лор? Ты подумал о Мари-Лор?
- О, Мари-Лор!
- Ты думаешь, она поддержала бы тебя?
- Не в ее привычках спорить.
- А я?
Они остановились, друг против друга, глаза в глаза. А потом, почти
шепотом, Мерибель воскликнул:
- Так ты не знал, что я негодяй?
У Севра в ушах все еще звучала интонация зятя, смесь жалости,
иронии... насмешки. Он должен был бы схватить его за горло. Он
удовлетворился вопросом:
- Без сомнения, у тебя есть личный гроссбух?
- Да. Но, я предупреждаю, ты там ничего не поймешь.
- Это книга?
- Ты что думаешь, я веду книги!... Красная записная книжка, в ящике
рабочего стола.
Севр на мгновение задумался, воскликнул:
- Двести тысяч франков!... Двадцать миллионов!... Он хоть соображает,
где я их возьму?
Мерибель судорожно пожал плечами.
- Если б еще можно было быть уверенным в его молчании!
- Но он обещал, что...
- Сразу видно, что ты его не знаешь.
Вот оно! Он никого не знает. Ни Мерибеля, ни Мопре. Он привык
безукоризненно делать дела с безукоризненными людьми. Обязательство есть
обязательство. Подпись есть подпись. Его отец был нотариусом, сын
нотариуса. Кабинет Севра, это было серьезно, солидно, как банк. По крайней
мере, так оставалось долго, до начала этой строительной горячки,
охватившей всех несколько лет назад. Участки рвали из рук друг у друга.
Раскупили все побережье. Тот, кто не последовал бы за всеми, был бы смят.
Но в сделках не было духа авантюры. Клиент оставался святыней.
Доказательство: Мопре был вышвырнут вон, как только свернул с пути
истинного. И именно Мерибель открыл зятю глаза. Почему? Неужели Мерибель
тогда уже мошенничал? Или речь шла всего лишь о сведении счетов между
сообщниками? Что творилось за его спиной?
Ах! Ужасная поездка в Ла Боль, под дождем, который дворники не
успевали вытирать. К счастью, кабинет Севра располагался в новом здании,
занятом исключительно административными помещениями. Нечего бояться
нежелательных встреч. Красный блокнот оказался на указанном месте, и, как
и предупреждал Мерибель, записи были непереводимы. Цифры, адреса,
инициалы, даты... Время поджимало, но Севр сел и терпеливо стал
перелистывать блокнот. Он привык подводить итоги. Глядя на эти страницы,
он почувствовал себя обезоруженным, обведенным вокруг пальца, осмеянным.
Однако, Мерибель не мог успеть растранжирить целое состояние!... Даже если
швырял деньги направо и налево! Как можно истратить целое состояние?...
Что можно купить на такие деньги?... Что это значит: растратить?..
Пробегая блокнот, он задавал себе вопросы, с каким-то ужасом. В нем
воспитали уважение к деньгам вместе с уважением к хлебу. Он каждый день
ворочал значительными суммами, но жил скорее скромно. Он довольствовался
Рено 404, в тоже время как Мерибель владел Шеврале. Что это такое, деньги,
в конечном счете? Укрытие. Крепость, за которой можно спокойно жить! Стена
против всего... всего что шевелится, меняется, проваливается, взрывается.
Мол, противопоставленный морю. Есть те, кто строит, и те, кто разоряет.
Мерибель был из другого племени. Красный блокнот с зашифрованными словами
похож был на бортовой журнал пирата. Где спрятано сокровище? Насколько оно
велико?...
Севр бросил блокнот обратно в ящик. В этот самый момент зазвонил
телефон и его сердце забилось с перебоями. Он снял трубку, и машинально,
так велика была его растерянность, ответил:
- Севр слушает.
Это была Мари-Лор, обезумевшая, запыхавшаяся, как будто бежала.
- Приезжай немедленно!... Он хочет убить себя.
- Что?
- Да. Он закрылся в гостиной. Не отвечает. Что вы с ним сделали?...
Ох и наговорил же он мне после вашего отъезда!... Но я ничего не поняла.
- Он вор, если хочешь знать.
- Он!... Но этого не может быть... Боже мой!... Возвращайся
немедленно! Я тут одна с ума сойду...
- Сейчас приеду.
Естественно, об этой молниеносной поездке Мари-Лор промолчит. Об этом
они договорились. И ни слова о Мопре. В сущности, ее заявление сведется к
немногому: возвращение с охоты, ссора между зятьями... может, начавшаяся
по дороге... бегство ее мужа и его собственное самоубийство... в гостиной.
И все. Остальное, причины ссоры, возможно, финансовые трудности, она будет
лишь плакать и говорить, что была не в курсе. Да это и правда! Поскольку
она ничего не понимала в делах, при ней делались намеки на всевозможные
планы, но ее мнения никогда никто не спрашивал, и в свидетели ее не
выставишь. Совершенно ясная отчетность Кабинета не даст ничего. Придется
ждать, пока откликнутся все те, кто приобретали участки или квартиры, и
следствие еще долго не соберет полного досье. До тех пор, если повезет...
Ну-ну! Лучше не думать о будущем!... Грядущее уже никогда не удостоится
называться будущим...
Севр везде выключил свет и спустился, продолжая свои безотрадные
размышления, как шахматист, ведущий вслепую несколько партий. Он еще успел
подумать и о сторожихе здания, так мало заботящейся о своих обязанностях;
она слишком уж беспечна, под предлогом, что жильцы далеко и со Дня всех
святых до самой Пасхи никто не приедет. Любой бродяга может зайти!... Он
прошел через сад, который в проспектах назывался: частный парк. Ворчание
моря, казалось, слышалось со всех сторон. Земля неуловимо вибрировала, как
палуба идущего корабля. В воздухе пахло непрогоревшими дровами. Повсюду
вода лилась из водосточных труб. Это Дениза решила так окрестить ансамбль:
Дверь в Бесконечность. Бедная Дениза! Она тоже заставила его наделать
столько глупостей! С поднятым воротником, руки в карманах куртки, теребя
пальцами трубку Мерибеля, Севр нашел заднюю дверь агенства. Он еле открыл
ее. Замок поддавался плохо. Уже заржавел? Или просто заело? Дверь со
скрипом отворилась. Севр не стал ее закрывать, чтоб было лучше видно. В
полумраке помещение казалось мрачным: большой письменный стол
американского образца, крутящееся кресло, металлические каталоги, планы на
стенах, отклеившиеся местами из-за сырости. По правилу, все квартиры
должны были продаваться через Кабинет. Это агентство служило только для
приманки проезжих туристов летом. Время от времени, кто-нибудь из них
желал посетить квартиру-образец... Все они говорили, что еще вернуться...
Севр провел ладонью по столешнице, такой же влажной, как и все
остальное. Любой предмет становился жирным на ощупь, покрывался какой-то
соленой испариной. Но нельзя же не отключать отопление всю зиму, только
чтобы сохранить в сухости пустое здание! Ящики были пусты. Севр заглянул в
каталожные ящики. Каждая из ячеек соответствовала квартире. Он наконец
нашел, что искал: карточки с именами владельцев. Шесть за два года!...
Нет!... Следователь не удивиться!... Чтобы прочесть, он подошел к двери:
Ван дер Пот... Клостерман... Ольсен... Фрек... Фонданаро... Блази... Этим
занимался его управляющий по продаже, а может даже и Мопре, в конце
концов. Из шести клиентов, он лично встречался только с Фонданаро,
Пьемантуем, автомобильным магнатом. На карточках неловким почерком матушки
Жосе было помечено:
Найти домработницу на июль... Следить за паркетом... Мешает водосток
над кухней... Найти репетитора по французскому на август...
Они жили здесь лишь с мая по сентябрь. Никто не побеспокоит Севра.
Остается только выбрать. Связки ключей висели на деревянной доске. Севр
взвесил все за и против. Где ему лучше поселиться? За пять дней он ничего
не испортит. Стоп! Мари-Лор придет в квартиру-образец. Значит, надо быть
рядом. Итак, остаются квартиры Фрек и Блази. Он взял обе связки, остальное
привел в порядок. То, что он собирался сделать, было ему очень неприятно.
Хуже, чем просто хамство. Почти взлом. Но он так замерз!
Дверь закрыть он не смог. Ключ застрял. Он прикрыл ее, огляделся.
Квартира Блази на четвертом этаже. Вместо того, чтоб сократить путь, как
он сделал это вначале, он возвращался вдоль стен. Никто его не увидит. Но
он сам видел себя, как вор, грязный, обросший, дрожащий. Он себя
ненавидел.

3

Северный блок назывался крылом Кассар. На западе располагалось крыло
Дюгэ-Труэн, на юге - крыло Жан Бар, а на востоке - крыло Дю Геклен. Его
протесты были напрасны, сколько он ни повторял, что Дю Геклен - не был
корсаром, Дениза настояла на своем, считая, что будущие клиенты не все

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 128442
Опублик.: 18.12.01
Число обращений: 0