|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Юрий Степанович САМСОНОВ
СТЕКЛЯННЫЙ КОРАБЛЬ
ОNLINЕ БИБЛИОТЕКА httр://bеstlibrаry.rusinfо.соm
Некий вор в наследство честным детям и внукам споим оставил сундучок,
набитый разного фасону ключами, которые собирал и берег он весь век В том
позабытом сундуке посреди прочих ржавеет не изведавший замка ключ от райских
врат.
Притча
ПРОЛОГ Странник брел опять пустырем, без дороги, заблудившись, кажется, навеки в
этой плоской бесплодной стране, где земля солона, воздух горек... В отличие
от прежних посещений, он не смог бы теперь позабыть вдруг, куда
направляется; это таило опасность смертельную: всему был свой предел, свой
срок..
Над головою пылало солнце, неузнаваемое маленькое солнце, жалящее, как
овод. Горечь полынной пыли жгла горло, сушила язык. Не на чем остановиться
взгляду вплоть до горизонта, ничто не возвышается над ровною его чертою.
Где они, прохладные зеленые холмы? Будет ли край пустырю?
Перехватило горло от печали, но странник сумел сказать себе: не грусти и
не трусь, ведь кто-нибудь знает дорогу Дикая будто бы мысль: кто же мог тут
появиться? - однако он ничуть не был ею удивлен Странник остановился, чтобы
ждать.
Долгим было его ожидание.
Очень долгим Почти бесконечным. *** И все-таки маленькое солнце не успело сдвинуться с точки зенита, когда
странствие окончилось: странник открыл глаза.
Он открыл глаза и рассмеялся: дома!.. Да и выспался он превосходно,
несмотря па изобилие приключений, речь о которых мы поведем чуть позднее.
Мог считаться завершенным страннейший из экспериментов, необходимо было
по свежей памяти описать все подробно.
Молодой человек, не вставая с постели, включил уставленный пивными
кружками страдалец-телевизор, заменявший часы, потянулся к карандашу,
раскрыл толстую зеленую тетрадь и принялся за работу. Солнце, бурьян,
описание минуты отчаяния - все, что поминалось в прежних заметках, он
опустил. Торопливые каракули струились по бумаге, а тем временем в
обшарпанном тельце телевизора разрастался полный шорохов и тресков радиогул,
по экрану пронеслись зигзаги, возникло изображение и послышалась речь.
Шел рекламный заказной репортаж, из тех, каких даже с самой отчаянной
скуки не смотрел никто, кроме заказчика, его родственников, друзей и, коли
имелись, подчиненных. Однако карандаш словно сам собою выскочил из пальцев
молодого человека, который с разинутым ртом испуганно вытаращился на экран.
- Что же это, боже, боже мой?! - жалобно проговорил он наконец.
Сегодняшней записи суждено было оборваться на пол-дороге. *** Не без злорадства, сознаемся, предвкушали мы недоумение, в которое
ввергнем читателя, полагая справедливым, чтобы оно было с нами хоть
кем-нибудь частью разделено, и все же отнюдь не надеясь, что оно от
разделения уменьшится. Хроника наша опирается на документы старинных архивов
и на показания очевидцев, доступные всякому. Она достоверна - и все же
настолько загадочна, что на иные вопросы вряд ли когда-либо сыщется ответ.
Не о том была забота автора, чтобы рассеять мрак, а о, том лишь, чтоб найти
связь событий, придать их хаосу подобие системы и тем открыть дорогу более
проницательным исследователям.
Правдивость повествования зависит от надежности источников, его полнота -
от их полноты. Кто был, например, наш герой? Помимо свидетельских показаний,
посвященных немногим часам его жизни, чудом найденная тетрадь - это все, что
после него уцелело. Содержащиеся в ней заметки весьма скудны по части
внешних житейских обстоятельств. Как тут быть? Автор не намерен выдавать
домыслы за истину и откроет читателю не более того, что открылось ему
самому. Этот принцип - основа всей хроники.
Иногда мы будем делиться догадками, иногда утаивать их, оберегая
собственную репутацию. Не развлечь читателя, мы желали, но призвать его
поразмыслить над событиями, которые, не исключается, определяют и прошедшую,
и грядущую нашу судьбу - или хотя бы намекают на нее, В любом случае они
заслуживают внимания, пусть из-за одной своей необыкновенности, из-за
причудливости! Стоит понять, наконец, что наше безразличие опасно.
Не вопием ли в пустыне?
Но к делу. Из заметок в зеленой тетради и отчасти из показаний свидетелей
мы знаем, что помянутый молодой человек был студент, что он изучал
попеременно философию, медицину и физику, не ведая, какая из наук нужнее,
чтобы осчастливить человечество свершениями по окончании курса, - таково
было твердое его намерение. Пожалуй, читателю следует это запомнить особо -
лично ему, коли верить тетради, для счастья ничего уже не требовалось, так
как был он влюблен. Да, едва приехав в столицу, он успел завести, а лучше
сказать - учинить обворожительный роман с красивой дамой, которая, верно,
ничего не знала ни об этом романе, ни о самом его герое, так как... Тут
придется открыть маленький секрет, в котором ничего нет постыдного. Бываем
же мы растроганы, читая истории о людях, что почти умирали, влюбившись в
портрет, и надо ли судить бедною юного провинциала? Наверное, вы угадали: он
увидел Ее на телевизионном экране в самый день приезда, был покорен в один
миг, разумеется, навсегда, но, конечно, позабыл бы об этом назавтра, кабы не
одно нечаянное обстоятельство сразу вслед за тем он повстречал свою Даму в
дальнем маленьком городке, они там прогуливались, взявшись за руки, и, черт
возьми, целовались в гулком каменном сарае - вот до чего дошло! Молодой
человек проснулся влюбленным окончательно по уши, потому что во сне только
могло это случиться. Уж спалось-то ему отменно, в чем и загвоздка: тому был
молодой человек всем обязан - деревенским румянцем, голубиной ясностью глаз,
преданной вечной любовью странной печальной судьбой...
Кстати, сновидение закончилось пренеприятно: Дама приказала найти в
каком-то доме дверь, которой не было, и отворить ее, что было невозможно. Он
это исполнил. Дверь никуда не вела. Пустота была за ней и высота
необычайная. Глубоким стариком остался он посреди полынного пустыря под
злющим маленьким солнцем, и некуда было идти - все кончено!
Как он смеялся, проснувшись?
Только свидание на самом деле оказалось роковым. Он с безразличным видом
выслушивал сплетни, ревновал, тосковал и ходил под Ее окна исправно, как на
службу, имея из-за того неприятности, - которые в тетради не живописуются.
Зато многократно упомянут эпизод, показавшийся необычайно важным: кто-то из
Ее домочадцев ему однажды кивнул - и знал бы, что натворил! Впрочем, надо
полагать, это было сделано по ошибке, но молодой человек разволновался
ужасно! Чудились ему и записочки, тайком сунутые в руку посреди толпы, и
нежный голос, шепнувший: `сударь, вас ждут там-то`, - все, что можно
вычитать из книжек, - до бархатной повязки на глазах, до шпаг, сверкающих
при луне, хотя где было взять шпагу!
Смешные ожидания вскоре пресеклись: никто с ним больше не думал
здороваться. Следствием пережитого было то, что мысли его, как видно из
тетради, возвращались все чаще к счастливому сну. Ибо выкатывающийся из
ворот лимузин с зашторенными окнами, в котором едет, может быть, не Она, -
пища ли это для влюбленных глаз?
Один способ оставался увидеться, и на том сосредоточились мало-помалу все
его душевные силы. Думая о своей Даме днем, стоя под окнами вечером,
укладываясь поздно в постель, он ожидал, что Она в новом сне ему явится.,
Нелепо? Но зато вполне достойно какого-нибудь сэра Ланселота. Что мы знаем о
магните души? Не способен ли он приводить в движение миры точно так, как
жалкая железка вращает моторы?
К тому же здравый смысл в этих занятиях не вовсе отсутствовал, он только
знал свое место. Юмористический тон многих фраз, даже целых страниц дает
основание это заключить. И сама-то тетрадка неспроста появилась, и в науках
своих молодой человек успевал, не отличаясь только аккуратностью. А как же:
для него извлечь какой-нибудь квадратный корень означало освободить Ее с
боем из темницы, куда Ее упрятали злодеи, например, из банды знаменитейшего
Тургота, требуя выкупа, грозя смертью! Философия вся рассуждала о Ней,
Эйнштейн и Ньютон одну Ее запечатлели в формулах, это возле Нее, как вокруг
солнца, изгибается невидимо пространство - попробовало б оно не изогнуться!
Вот так, почти непрерывно себя гипнотизируя, он ждал, но упорство не
вознаграждалось. За многие месяцы только однажды привиделся ему тот городок,
Где состоялось свиданье, но Дамы он не встретил, да и никого другого тоже:
городок оказался пуст. Словно заблудившись в театральной декорации,
заглядывал он в неживые окна и понимал, что Ей, при всяческих семейных и
иных обязанностях - Дама была, разумеется, замужем, - не найти предлога для
посещения отдаленного, незначительного и к тому же необитаемого городишки.
`О котором никто на свете не слыхивал!` - добавил он, пробудясь, ибо,
кажется, узнал наконец этот город!
Если верить тетради, впервые он побывал там еще в детстве. (Это `побывал`
следовало бы заключить в кавычки. В нашем повествовании сон и явь сплетаются
так тесно, что читатель, опасаемся, будет не раз сбит с толку и без наших
обмолвок. Не ведаем, как облегчить ему труд. И стоит ли, не едина ли эта
странная действительность?) В заметках весьма подробно изложены
сопутствовавшие , первому посещению обстоятельства. Обратимся к ним, коли
даже они покажутся не идущими к делу. Кто знает, где, лежит волшебный ключ? *** Семья жила в деревне, отец уехал куда-то по делам, говорили - ненадолго,
но мудрым инстинктом мальчик почуял беду. В необъяснимой тоске слонялся без
игры, без дела; мать, чтобы развлечь, надумала взять его с собою на реку,
куда соседки сходились полоскать белье.
Он так мало прожил еще на земле, что реку увидел впервые. Будь он покоен
и весел, впечатление было бы, наверное, иным. Ужасен показался ему
открывшийся под невысоким откосом провал, где затонули, не достигнув дна,
огромные белые облака!
На самом деле речушка была мелкая - курица вброд перейдет, мальчик не
знал этого, а сказали бы - не поверил. Текли не убывая воды бездны, слабели
ноги, голова кружилась... Мать, раздраженная непонятным сопротивлением,
тащила, его за руку, он молча упирался. `Опасно!` - кричало ему все вокруг -
и не дружески... Лес на другом берегу был недобр, хоть и казался плюшевым, в
водовороте над омутом медлительно и грозно ходило солнце, его осколки резали
глаза. Песчаная кромка берега хрупким тоненьким козырьком нависала над
пропастью, дожидаясь Только его, чтобы под ним обломиться, и вот туда-то его
и волокли, насильно, будто на казнь, не позволяя опомниться!
А он даже закричать не мог: отнялся с перепугу язык.
Мальчик все же замечал, что из остальных никто не трусит. Женщины с
корзинами на плечах опередили их, шли по опасной кромке; иногда рискуя
оступиться, не проявляя осторожности. В нем зарождалась надежда, но вдруг он
заметил, как ямки их следов заполняются мутной водою! Он оказался бессилен и
сам передать, что с ним сталось. Целая философия возникла внезапно в его
голове: земля, да и весь мир - только корочка над этой бездной, способною
все поглотить, ждущей только своего каприза! Для чего люди строят дома и
амбары, которые так тяжелы, ведь глупа их отвага!
Он сумел вырвать руку и пятился - туда, где был тверже берег, где не
оставалось налитых водой следов, пятился, но знал про себя, что напрасно:
повсюду бездна будет под ногами, некуда деваться, негде спрятаться!
Скоро он уже носился по песку у воды, будто стриж. Но облик мироздания
каким ему явился, таким для него и остался, если не навсегда, то надолго -
менялись лишь имена Бездны.
Скоро ему довелось услыхать новое ее имя... *** Вызванная срочной телеграммой, мать уехала, мальчик ночевал у соседей, и
привиделся ему сон, первый изо всех, какие удалось ему запомнить: рано утром
бежит он по саду и на дальнем краю находит яму, длинную, прямоугольную, с
обваленными краями, заросшую внутри травою, хотя еще вчера никакой ямы не
было тут. Стоя над ней, он размышляет об этом и слышит из травы какой-то
стрекот, очень знакомый, только это не кузнечик: нет в траве никого, некому
там стрекотать!
Он бросился прочь и проснулся в холодном поту. *** Известие о смерти отца было выслушано с глупою улыбкой. Что такое - умер?
Что такое - его больше нет, куда он может деваться?
Увидав гроб и тело, он совсем уверился в обмане и обрадовался: отец
всего-навсего спит. Весело было с другими мальчишками рвать цветы, таскать
их охапки ко гробу, одна только досада: пора бы ему пробудиться, подняться
из этой удивительной постели!..
Он принялся тормошить отца, звать его, но тот все-таки либо спал слишком
крепко, либо притворялся... Тем временем музыканты построились, рокотнул
барабан, охнули трубы, и музыка вдруг сделала понятным все, чего не сумели
передать слова.
Мальчишку скрутило жгутом, бурная истерика спасла его от худшего,
поднесенный тонкий стакан с водою раздробился в зубах... Он изнемог, отупел
и из всего остального запомнил только длинную мутную лужу по дороге на
кладбище.
Смерть остановила на себе его мысли, казалось, навечно. Вот гости едят
малину - зачем? Ведь все умрут, малина пропадет...
К счастью, никто им особенно не интересовался. Не придавалось лишнего
значения ни его меланхолии, ни приступам безудержного бешенства. Как видно,
от младых ногтей герою нашему была свойственна неистовость души. Живи он в
более интеллигентной среде, его наверняка принялись бы лечить и загубили бы
вконец. Тут же только удивлялись иногда: неужели еще помнит отца?
А он жил одной этой памятью, этой мукой. Каким явилось счастьем
сновиденье, ненадолго избавившее его от сиротства! Не гневайтесь, но
обойдемся все же без кавычек: в дальнем маленьком городке, которого все
улицы упирались в сумеречный лес и не вела куда ни одна дорога, он увидел
отца.
Случилось это, он рассказывает, так: покинув дом на рассвете, он брел
болотистым мелколесьем и вышел к, берегу тихой реки. Солнце едва поднялось,
однако песчаная коса на той стороне кишела людьми, успевшими его опередить,
толпы их уходили сквозь лес к далеким зеленым холмам. Он тоже должен был
переплыть реку, но в следующий же миг оказался там, где ждал его отец - в
городке за холмами.
В каком-то незнакомом доме они сидели за столом возле печки, говорили -
не могли наговориться. О чем? Память не удержала ни слова. Так, бывало и
после, при других встречах, весьма редких и все же вошедших в обычай.
Обратный путь был пробуждение...
Эти сны спасли его, сберегли душевное здоровье. Сны сделались причиной
поразительной его судьбы. Случайность ли? Не будем об этом гадать.
Недосуг ему было приглядываться к городку, воспоминания лишены
отчетливости. Откуда он взял, что на тех же улицах свиделся с Дамою, чем
может это подтвердить? Таково было его впечатление, вот вам и все.
То, что случилось впоследствии, делает вопрос этот важным. Воспоминания
преобразованы фантазией? Такой ответ кажется плоским. Толкований с
каким-нибудь мистическим отливом также хочется избежать, не из
предубеждения, а попросту за их недоказуемостью. Символы все зародились в
человеческой голове, они могут сходствовать, но сходство не означает
непременно тождества, может указывать всего лишь на общий источник. Нет,
все-таки он этого не выдумал! Имеется, пожалуй,: подтверждение.
Подозревая мистификацию, иные спрашивают: отчего же, снова очутившись в
городке, он не вспоминал отца? Можно бы ответить: рана заросла, молодой
человек не помнил о нем и наяву, затевая осаду страны сновидений, все мысли
были давно о Другой... Так ли? Его заметно озадачило, пожалуй, даже
покоробило, когда открылось - или пусть вообразилось, - что два таких разных
свидания произошли в том же месте, он не желал бы их связывать из вполне
естественного в этом случае суеверия, тем более настаивать на такой связи,
говорить о ней слишком много в заметках, которые сразу делаются скупыми,
неохотными и, возможно, неполными, едва дойдут до помянутой темы.
Но связь, глубокая таинственная связь все же существовала, и последующие
события ее обнаружили. Оставим покуда этот мудреный предмет. *** Насильно вызываемые, сновиденья смешались сперва в несуразицу, а потом
прекратились и, вовсе. Однако молодой человек не вздумал отступить, он
удесятерил свои старания.
Наедине с собою мы все ловки. Чтобы оправдать сие занятие хотя бы в
собственных глазах, было положено считать его ученым экспериментом. Тогда и
появилась толстая тетрадь, купленная в университетской лавочке...
Спал он по-прежнему , как сурок, хоть и с научной целью, только раскрытые
страницы успели пожелтеть и покрыться пылью, дожидаясь сна, достойного
занесения в дневник.
Первая запись была произведена без особой решительности: во-первых,
сновидение, хоть и необычайное, не относилось к теме, во-вторых, явно было
навеяно внешними обстоятельствами, а именно тем, что к Земле в это время
мчался из космического пространства довольно крупный астероид,
сопровождаемый роем мелких и мельчайших, не исключалось, что он врежется в
планету и последствия будут ужасны. Астрономы-оптимисты предрекали только,
что он пройдет в опасной близости, вызвав грандиозный фейерверк на
небосклоне, довольно длительный. Все вокруг только об этом и разговаривали.
Сон молодого человека был вот каков.
Он стоял на какой-то равнине, ощущая под ногами не просто почву, но весь
земной шар в космической пустоте; от этого кружилась голова.
Высоко в ночном небе стояло солнце, диковинным образом ничего вокруг не
освещая, - равнина тонула во мгле.
Внезапно оно разделилось - не уменьшившись, не побледнев. Одно из двух
солнц оставалось на месте, другое ринулось вниз, к земле...
Молодой человек, ожидал катастрофы без испуга - даже с восторгом, но с
жалостью к спящим, которые того не видят, не узнают причины конца.
Сияющий шар не коснулся земной поверхности - и не остановился. Продолжая
лететь с безумной быстротой, он будто оплетал планету огненным клубком -
координатной сеткою орбит, которые обращались в невидимые каналы, способные
мгновенно переместить каждого, кому было о них известно, в любые области
земли.
Молодой человек был призван к такому путешествию и увидал, что планета
одичала: развалины городов заросли травою и кустарником. `Ты должен
рассказать об этом`, - беззвучно произнес незримый собеседник. `Но кому? -
возразил он. - Земля пуста!..` Он не смог - или не решился, как знать! -
пересказать ответ, утверждая, что в его памяти сохранилось, да и тоне вполне
ясно, лишь одно: это он, никто другой, как он, неосознанным своим
сопротивлением помешал Земле превратиться в пламенное облако, изменив
события сна нечаянным легким усилием души!
Затем, повинуясь опять неслышному приказу, он поднял голову. Грозная
комета с раздвоенным огненным хвостом распростерлась по ночному небосклону.
Тяжкий сгусток звездного огня, возглавлявший ее, кажется, был тем диковинным
первоначальным солнцем, теперь висящим неподвижно, словно бы чего-то
ожидая...
Молодой человек оттолкнул его взглядом! Он ликованием он увидал, как
страшный космический гость медлительно тронулся с места, волоча за собою
хвосты; все скорее двигаясь, все уменьшаясь, скрылся, наконец, за,
горизонтом!
Этот поступок был одобрен, пожалуй, присоветован даже: как иллюстрация,
как образец, - сказано в дневнике. Во всяком случае, сам молодой человек
сделал себе из этого урок, учился как бы бодрствовать во сне, управляя
течением сновидений, отнюдь не склонных покориться произволу...
Опускаем избыток подробностей. Толстая тетрадь начала понемногу
заполняться, возможно, это и впрямь, приобретало ценность для науки, не нам
судить.
Между прочими записями находим одну краткую - о дальнейшей судьбе
астероида: астрономы ошиблись, он пролетел довольно далеко, был на небе едва
заметен. Фотография, сделанная при помощи телескопа, позволила молодому
человеку обнаружить сходство с тем, что увидел он сам, но также со многими
другими подобными фотографиями из книг по астрономии.
Обратимся к ночным его странствованиям. *** Начинались они, как и в детстве, - в предутренних сумерках, болотистым
мелколесьем. Не беремся определите была на то собственная его воля или
какая-то гипотетическая необходимость.
Замечалась только одна перемена: песчаная коса на той стороне реки бывала
теперь безлюдна. Он странствовал один и знал, что это опасное странствие, с
первых шагов убедившись, что властвуют здесь некие законы, которые
невозможно постигнуть и нельзя нарушать. Оставалось учиться доступному -
правилам поведения. Опыт на них не скупился.
Такую, например, речушку он наяву осилил бы в несколько взмахов. Во сне
даже ступить в воду не удавалось. Чрезмерно настойчивая попытка вела к
немедленному пробуждению. В лучшем случае он оказывался сразу посреди
заброшенного городка, понимая с печалью, что Она не, придет: городок должен
сперва воскреснуть, наполниться народом, тогда причина его навестить сама
явится.
Но чтобы это стало возможно, следовало проделать весь путь до города
пешим порядком - таково было непременное условие, откуда-то ему известное! И
впрямь: должен был кто-то проторить туда хотя бы, тропинку для всех прочих -
а кто еще станет этим заниматься!
Случалось при таких бесплодных посещениях очутиться опять перед заклятой
дверью, понимая со страхом, что отворить ее нельзя: за нею кто-то
прятался!.. *** Как же одолеть всю длинную дорогу, не умея перебраться через жалкую
речушку?
Худо было, что в новых снах молодой человек обыкновенно не помнил своих
прежних попыток, вынужден был все начинать сначала, все повторять, покуда,
можно догадаться, не менялся в чем-то сам, поступая в итоге неожиданно для
себя.
Однажды, наказав себе, как обычно, решительно ринуться в реку, он вместо
того вдруг остановился и начале нее вглядываться.
В прозрачной, чуть желтоватой водице под берегом колыхались темные
водоросли, белели камешки, затем дно сразу уходило вглубь, во мрак, и там
дальше было... Нет, страшнее: не было больше ничего, или... - он так и не
сумел этого выразить, но понял, что удерживает его только собственный страх
перед этой рекой, страх, быть может, небеспричинный, во всяком случае,
застарелый!..
Запись в этом месте делается сбивчивой и довольно бестолковой: поминается
какая-то лодка, в ней старик - это он сам, но никакая лодка в переправе не
участвовала... Разумеется, лишнее требовать здесь логики, однако весьма
похоже, что герою нашему снились иногда одновременно различные сны, сны во
сне! Подобное будет описано и позднее. Во всяком случае, старик и лодка -
образы, читатель убедится, - достаточно многозначительные, чтобы: не
оставить их без упоминания, хотя автор дневника говорит о них вскользь и
глухо: он еще не знал всего, что знаем мы...
`Будь что будет, - сказал он себе. - Чего нам бояться, вперед!` Речушка и
впрямь сделалась никудышной - узенькой, просто ручьем, и словно бы всегда
такой была! Шаги он уж на той стороне, идет песчаною косою.
Он, вспомнил о реке и захотел оглянуться. `Не оглядывайся!` - закричало
вдруг все в нем. `Пустяки`, - подумал он не без самодовольства. Оборотился.
Ямки следов на песке заполнялись водою. Страх, испытанный в детстве,
овладел им опять... Оставленный позади берег лежал, облокотясь о бездну,
мрачная глубь которой зловеще рдела, словно в ней затонул включенный
фотографический фонарь.
Обратный путь, с тоской понял он, заказан ему теперь навеки, и
странствовать он должен также вечно.
Зеленые холмы с каждым шагом его отдалялись, покуда не пропали из виду
вовсе.
Вокруг простирался заросший бурьяном пустырь. *** Солнце, жухлый бурьян, гвалт кузнечиков... Этот сон, ему напоминал
закольцованный обрывок видеопленки. Бесполезно было гадать, отчего неодолимо
затянулся путь с зеленым холмам, бесполезно его продолжать, не имело смысла
поворачивать обратно, там ожидало то же самое - солнце, бурьян, стрекотанье
кузнечиков, отсчитывающих столетия!
Законы иной реальности, словно бы иной вселенной, властвовали здесь, и
странник каким-то чутьем знал условие: останься он на пустыре до срока -
может быть, до мига пробуждения - и ему уж не покинуть пустыря вовеки,
оставаться там не просыпаясь, - предполагает он в своих заметках.
Во сне он в это верил безусловно. А наяву? В похвалу здравости его
рассудка сообщим, что он не принимал свои , виденья слишком уж всерьез, хотя
бывали минуты увлечения... Но, может быть, не меньшую честь его благоразумию
делает то, что он не отваживался произвести экспериментальную проверку и до
поры позволял себе спастись усталостью: стоило ведь забыть хоть на миг, куда
ты идешь и зачем, - и пустырь пропадал, возникали иные картины, иные сцены,
среди них одна была ужасна: зовут: на помощь, он - эдаким франтом! - бежит
по выщербленным каменным ступенькам вниз, видит стол, оплывающую свечу.
Никого в тесном подвале нет, но дверь за спиною захлопывается, он в ловушке!
Кажется, это та солгал заклятая дверь!..
Примечательный сон...
Пищи для ученого ума было предовольно, и студент наш подумывал уже о
диссертации. Днями пропадал в библиотеке, становясь мало-помалу знатоком
гипнологии и психофизиологии. Чтобы ничто не вредило чистоте эксперимента,
покончил с курением, отказался от чая и кофе, товарищи, заходившие к нему,
случалось, вечерами, выпивали свое пиво теперь без него, что, впрочем, не
вредило компании. Он был скрытен, никто не узнал ни о любви его, ни о том,
что ежевечерне он, согласно разработанному сценарию, дает себе новое
поручение на грядущую ночь.
Но опять повторялось: мелколесье, берег, река, пропадающие с глаз далекие
зеленые холмы, солнце, бурьян, гвалт кузнечиков... Какой-то его промах делал
всю затею очевидно безнадежной.
Он и не подумал с этим примириться! И как-то, заблудившись сызнова в
бескрайней полынной чащобе, не зная, что предпринять, сказал вдруг себе: не
трусь, кто-нибудь знает дорогу!
Так и полагалось желать во сне - как бы в сослагательном наклонении, даже
мыслью почти не коснувшись желаемого. Странник был собою недоволен: он в
сильной степени отдавался во власть самочинно возникавших обстоятельств, -
этот вывод сделан не нами...
Однако он остановился и принялся ждать. *** Ждать пришлось долго, так долго, что начинало казаться - корни пустил он
в пересохшую, потрескавшуюся почву. Прежде от вида пустыря рождалась в нем
одна досада, сейчас, в неподвижности, сделавшись частью ландшафта, он
ощутил, какое отчаяние пропитывает здесь каждый бесполезный стебелек, каждый
ком горькой земли... Словно бы заговорить силилась убогая равнина, и уже
сетка трещин на глинистой поверхности представлялась непрочтенной
тайнописью, и чудился какой-то немой вопль - мнимый звук приводил в
содрогание душу...
Тысячелетия сливались в вечность. И не было ни срока, ни предела. *** Тысячелетия сливались в вечность, вечность в единый миг. Низкое черное
облако появилось на краю небосклона у самого горизонта, и с той стороны шел
пустырем человек. Странник узнал его издали: это отец! - и душа вся
рванулась навстречу. Но отец его умер давно, он ошибся:..
Он ошибся - и снова узнал идущего, с содроганием, убеждаясь, что на этот
раз ошибки нет: это он сам!..
Здесь самая спутанная, самая темная часть его заметок: многого он не мог
припомнить, пробудясь, десятки, если не сотни и более, лиц успели
промелькнуть, участвуя в эпизодах, о которых он не сохранил малейшего
впечатления, из уцелевших обрывков невозможно составить ничего целого.
Похоже, что не было числа тем, кто чуть не сделался его попутчиком, иных он,
наконец, приметил - потому ли, что выбрал среди прочих, потому ли, что чаще
не встречал.
Попадались ли ему где наяву этот старый провинциальный юрист, этот не
окончивший курса медик, этот робкий напыщенный музыкант и прочие, прочие,
прочие?.. Насчет одних нельзя сказать определенно, насчет других можно
ответить решительным `нет` Во всяком случае, достоверно известно, что ни с
одним из них он никакого знакомства не водил.
Он видел себя едущим с ними в стареньком таксомоторе. Дорога плоха,
впереди становятся видны какие-то островерхие сооружения, он выходит из
машины: где-то здесь живет его приятель, которого следует навестить.
Он видел себя снова франтом - чуть ли не в цилиндре и с тросточкам - в
пролетке, запряженной лошадью. О чем-то толкует согбенный возница, в
пролетке сидит еще кто-то.., или нет никого? Пролетка останавливается: надо
навестить приятеля...
Наконец, он видел себя торопливо идущим вслед за человеком, который несет
в забинтованной руке не вполне обыкновенный маленький железный сундучок.
Этот попутчик пришелся ему по нраву больше прочих, следствием было то, что
встречаться в сновидениях стал он чаще.. С ним и суждено было страннику
осилить остаток пути.
Он наяву знал, что предстоит увидеть, во сне этого не помнил виденья все
повторялись в затверженной череде: мелколесье, берег, река, пустырь; страх и
отчаянье, нелепая надежда, раскаянье и стыд: почему он боялся увидеть отца,
которого так любил? И неужели страшно взглянуть себе же в глаза, которые
каждый день встречаешь в зеркале? Что-то снова потеряно, потеряно
невозвратимо!..
Ни как ни долог становился ряд видений, надо было переживать все сызнова,
чтобы удлинилась несколько их череда.
Не было ошибкой: странник хорошо знал и давно помнил этого человека с
железным сундучком, не встречая его никогда! И сундучок ему помнился, и
замусоленный бинт перчаткой на правой руке... А когда тот остановился, чтобы
набить и разжечь трубку - сновидение имело черты самой подлинной яви! - он
обнаружил, что помнит даже запах этого табака!
Человек этот прошагал мимо, не взглянув на странника; под тяжкой стопою
трещали одеревеневшие стебли полыни. Странник кинулся вдогонку - попутчик
оказался от него дальше, чем был, хотя шел по-прежнему неторопливо Странник
побежал за ним, но с большим успехом мог бы остаться на месте: тот, впереди,
был уже едва заметен, а вот и скрылся из виду вовсе! И снова: бурьян, злое
солнце, одиночество на века...
`Не спешить! - сказал он себе, просыпаясь с бьющимся сердцем. - Никакой
торопливости, спокойствие абсолютное!` Эта заповедь приблизила успех. *** Если странник следовал за своим поводырем, пустырь как бы съеживался,
делаясь всего только довольно обширным...
Толстая тетрадь становилась подлинным атласом некой страны. Местность
всегда была одни и та же, хотя иные ландшафты менялись довольно причудливо,
заселяясь рудокопами, гномами или даже каким-то романтическим зверьем, - это
был опять как бы сон во сне. Все, что попадалось на глаза, как бы оно ни
менялось, было знакомо, все он будто видывал когда-то, но - удивительное
дела! - не мог иногда опознать предметов, наяву отлично ему известных, -
тех, например, островерхих сооружений, которые мы однажды вскользь
упомянула.
Приблизившись, он счел их железными башнями. Давно покинутые,
разрушающиеся, они стояли нестройными рядами, многие уж повадились. Для чего
они могли служить? - думал странник, рыская между бессмысленных развалин.
Затем еще вспомнил, что где-то здесь обитает какой-то его приятель, - опять
эта странная фантазия! - упустил поводыря из виду и, кажется, тем его
предал.
На тропинке поверх отпечатков грубых громадных ботинок извивался теперь
рубчатый след велосипедных колес.
Откуда он взялся, суетливый субъектик в воскресной черной тройке? Он тоже
следовал за поводырем, как позволяла местность, - то катясь на своем
легоньком складном велосипедике, а то волоча его на себе, крадучись,
короткими перебежками...
Избавиться от него было уже нельзя. Единожды проникнув в сновидения, он
стал их полноправным персонажем и присутствовал теперь всегда зримый или
незримый.
Странника он не заметил, даже когда тот заглянул прямо в его игольчатые
зрачки.
Это был важнейший из уроков - урок неотступности внимания... *** Освоить его оказалось всего трудней... Какую досаду испытал странник,
увидав уже вблизи пологие зелены, холмы, знакомые с детства: он загляделся,
позабыл про обоих попутчиков - жданного и незваного, вновь остался я один,
ничуть тем не томясь, и пустился бежать тропинкой между долгими травянистыми
склонами... Скорей, скорей, скорей! - стрекотали друзья-кузнечики. Было ему
легки. Было ему хорошо. Был он дитя...
Но города он в этот раз не увидел. *** А город был уж в считанных шагах.
Странник освоился, в сновидениях настолько, что шел обок со своим
поводырем и замечал, как утомлен этот крупный, крепко сложенный человек.
- Вон роща на холме, - сказал странник. - Там будет можно отдохнуть.
И дернула его нелегкая!.. Хорошо, что собеседник, видно, не расслышал, не
отозвался. То не роща была.., не простая роща - другое!.. *** Они уселись рядышком на плоском камне, впервые ук-, рытые от зноя ветвями
деревьев, странник и этот бездомный, преследуемый, измученный человек,
которому, оказывается, идти-то было некуда: он брел попросту куда глаза
глядят!
Железный сундучок он поставил между коленями, свесив на него натруженные
узловатые руки, легонько барабаня пальцами по крышке. Странник про себя
раскаивался: слова его об отдыхе, без умысла сказанные, в эдаком то месте,
не могли не показаться попутчику зловещими! Впрочем, это было пока
поправимо.
- Нет, - сказал странник, - не здесь твой дом, довольно!
И, послушавшись, тот поднялся на ноги. Однако прежде чем тронуться в
путь, отвел рукою плети дикого винограда, обвивавшие каменный надмогильный
крест, что высился перед ними. Странник не успел его остановить и про-,
молчал, чтобы не спутать сон, хотя оцепенел от этой неожиданности.
Но сотоварищ показал истинное присутствие духа; не дрогнул, только
усмехнулся прочтенной надписи.
- Вот так штука! - проговорил он и, набивая трубку, призадумался...
- Идем! - сказал странник, потому что они поменялись ролями: поводырем-то
был, оказывается, он сам!
Но путник ничего ровно не знал о городке, не предполагал в, нем
очутиться, хотя начал теперь кое-что вспоминать - ему было что вспомнить,
пускай делает это, пока они вышагивают заросшей тропинкой, пересекая
старинный погост с его благодатной прохладой... А вот и полуразвалившаяся
кирпичная арка, и за ней внезапно, как мираж, возник впереди долгожданный
город. *** Город возник впереди, и странник смотрел на него линкуя: путь наконец-то
весь пройден!
Впервые он мог охватить взглядом с высоты холма переплетенье давно
знакомых коротких улочек, они виделись отчетливо, как на гравюре,
возглавленные колючей башенкой ратуши и колокольней собора. Башня была
опоясана завитушкой дыма из печной трубы - знак исполнения никем не данных
обещаний!
Мир и уют!.. Всем городам надлежало б остаться такими: каждый дом - улей
одной семьи. Город-деревня... Но не пришлось ли бы застроить тогда всю
поверхность земли городами?
Из всех мыслей, пронесшихся, в голове, сохранилась для дневника только
эта, что, конечно же, крайне существенно. Жаль, не узнать, каковы были
другие. Странник, отмечает только их необычность, рискованную причудливость,
запись бегла и невнятна... Но, может быть, мы это знаем? Может быть, мы это
знаем слишком даже хорошо? Подумаем, нет ли у нас способа исследовать и то,
что осталось совершенно неизвестным!..
Он едва не сделал новой ошибки, позабыв о попутчике. Тот его радости
отнюдь не разделял: озадаченно смотрел на город, словно бы обнаружив засаду
и размышляя, не уйти ли от бесполезной схватки. Последнего ни в коем случае
нельзя было допускать. Хотя роли и переменились, это поводырю следовало
вступить в город первым, а страннику держаться позади хотя бы в полушаге -
или уж добираться вполне самостоятельно с самого начала!
- Нечего бояться, все будет хорошо, - сказал странник.
Попутчик угрюмо усмехнулся, поглядел на свой железный сундучок,
перехватил его в здоровую руку. Что-то было в этом сундучке такое, чему
странник названия припомнить не мог, зная, однако, что не зря сотоварищ
несет свой груз бережно, как собака украденное куриное яйцо, - видал он в
детстве раз такую сцену...
- Не думай, - настаивал странник, - все будет здесь, как ты захочешь! *** Улицы были пусты. Ни один нос не расплющился в окошке, ни одна голова не
высунулась из калитки, по обычаю таких забытых богом мест. Впрочем, и окна
тут, и кровли, и стены, и низкие плитняковые ограды, и калитки - все заросло
пылью.
Но мостовая была чисто выметена, - и веселое предчувствие перемен совсем
окрепло, когда из-под ног пешеходов разлетелись с оглушительным кудахтаньем
куры, что, разнежась, дремали в пыли.
Они остановились перед строением, мало похожим на соседние.
Двор был чуть не весь занят громадным каменным сараем, фасад которого
въездными коваными воротами выступал на улицу. За калиткой в глубине двора
лепился к боковой стене этого сооружения узкий, о трех этажах дом,
Окруженный кустами. Острая кровля его прогибалась под Тяжестью черепицы,
оборвались, проржавев, водосточные трубы, плесень проела насквозь деревянные
щиты на окнах нижнего этажа, выше чернели пустые рамы. - Узнаешь? - сказал
странник. - Да, это здесь!.. Облокотясь о калитку, поводырь молча
разглядывал дом. Кажется, он был взволнован...
Дальнейшее привиделось страннику не единожды - и целиком, и отдельными
эпизодами, словно желая, чтобы все было вызубрено без запинки. Зеленая
тетрадь сохранила подробности, но мы без них покуда обойдемся, так как
вынуждены будем еще к этим событиям вернуться.
Передадим их вкратце. *** Поводыря окликнул местный полицейский - да, имелся здесь уже и свой
полицейский в чине сержанта! - проверил документы и пригласил в ратушу, к
нотариусу, который, оказывается, только его и ждал, чтобы начать важнейшее
заседание!
В кабинете старика-нотариуса произошла замечательная сцена - в своем
месте мы ее опишем; затем они прошли на тенистую террасу во дворике ратуши,
где сидели, уже другие участники, заседания - прямые потомки главам семейных
кланов и ремесленных цехов, некогда здесь процветавших, и нотариус объявил,
зачем они собраны; некий могущественный его клиент пожелал, чтоб город
возродился, им предложено снова поселиться тут на выгоднейших условиях!
Сам этот клиент почему-то не смог прибыть, его кресло - одно из семи,
стоявших вокруг стола. - пустовало, но против него был поставлен столовый
прибор, резной деревянный ларец и запечатанный воском, покрытый плесенью,
слегка отпотевший кувшинчик.
Страннику это показалось забавным. Обойдя стол, он, уселся в пустующее
кресло, тоже обернул кувшинчик салфеткой, вынул длинную пробку...
Бокалы со звоном сошлись над столом...
Позднее будет дословно передана застольная беседа, каждое слово которой -
даже пустая обмолвка! - не обошлось без последствий, но теперь поспешим к
первому из наших финалов - к завершению эксперимента.
С этого дня городок начал устраиваться и населяться, как страннику того ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 126733
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0
|
