ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Дик ФРЭНСИС
БОЙНЯ

Ааниэль и Холли, родившимся после выхода книги `Напролом`.

Глава 1

Февраль снаружи, февраль внутри. Настроение под стать погоде: сыро,
пасмурно, близко к нулю. Я шел от весовой к паддоку ипподрома в Ньюбери,
стараясь не разыскивать взглядом лица, которого здесь нет и быть не может,
знакомого до мельчайшей черточки лица. Даниэль де Бреску. Мы с ней были
официально помолвлены - бриллиантовое кольцо и все такое.
Когда я просил ее руки и получил согласие, тогда, в ноябре, это было
радостной неожиданностью. Это пробудило меня, взволновало, сделало
счастливым... Но сохранить ее сейчас, во время предвесенних заморозков,
оказалось не так-то просто. Моя темноволосая возлюбленная, похоже, решила
обратить свои взоры от простого жокея-стиплера (то есть меня) на более
почтенного, более богатого и более утонченного джентльмена благородных
кровей (он был принцем), который к тому же имел наглость быть красавцем.
Я старался выглядеть невозмутимым, но все мое горе и разочарование
проявлялись в скачках. Я брал препятствия очертя голову, принимая опасность
как наркотик, который должен заглушить боль. Неразумно, конечно, заниматься
опасной работой, когда мысли твои витают где-то вдалеке, но транквилизаторы
бывают разные.
В паддоке, как обычно, ждала принцесса Касилия. Даниэль, племянницы ее
мужа, на этот раз рядом не было. Принцесса смотрела, как выводят ее скакуна,
Каскада. Я подошел, пожал протянутую мне руку и слегка поклонился в знак
почтения.
- Холодный сегодня день, - сказала она в качестве приветствия. Говорила
она чисто - лишь слабый акцент напоминал о том, что принцесса не англичанка.
- Да, холодно, - согласился я.
Даниэль не пришла. Ну да, конечно. Глупо было надеяться. Она весело
сообщила по телефону, что на эти выходные не приедет: она с принцем и его
друзьями уезжает на сказочное флорентийское собрание в отель в Озерной
области. Там будут лекции по итальянскому Возрождению, которые читает
хранитель коллекции итальянской живописи Лувра, и все такое в том же духе.
Такая замечательная, уникальная возможность, она уверена, что я ее
понимаю...
Вот уже третьи выходные подряд она была уверена, что я понимаю...
Принцесса, как всегда, выглядела великолепно: стройная и исключительно
женственная. Она куталась в мягкую соболью шубку, ниспадающую с узких плеч.
Обычно она ходила с непокрытой головой, укладывая темные прямые волосы в
высокую прическу, но сейчас надела высокую меховую шапку в русском стиле. Я
мимоходом подумал, что немногие смогли бы носить ее с большим изяществом. Я
ездил на лошадях Касилии уже больше десяти лет и хорошо знал костюмы, в
каких принцесса появлялась на скачках. Эта шапка была новой.
Она заметила, на что направлен мой взгляд, увидела мое восхищение, но
сказала только:
- Как вы думаете, Каскаду не холодно?
- Ничего, быстрее скакать будет, - ответил я. Если я ничего не скажу
насчет отсутствия Даниэль, сама она об этом не упомянет. Всегда сдержанная,
принцесса скрывала свои мысли за длинными ресницами и цеплялась за светские
манеры, используя их как щит против самых страшных атак внешнего мира. Я
знал ее достаточно долго, чтобы научиться ценить столь обдуманное поведение.
Она могла усмирить бурю с помощью любезности, успокоить гром невозмутимой
светской болтовней и обезоружить самого задиристого противника тем, что
ожидала от него приличного поведения. Я знал, принцесса уверена, что я буду
держать свое горе при себе, и ей будет очень неловко, если я заговорю об
этом. С другой стороны, она прекрасно понимала, в каком затруднительном
положении я нахожусь. Мало того, что Даниэль была племянницей ее мужа,
Литси, тот принц, что сейчас развлекал Даниэль на этом сборище имени
пятнадцатого века, приходился племянником ей самой.
Племянник принцессы - Литси и Даниэль, племянница ее мужа, оба гостили в
ее доме на Итон-сквер. Я предполагал, что они не расстаются с завтрака до
ужина - и с ужина до завтрака.
- Каковы наши шансы? - спросила принцесса ровным тоном.
- Довольно хорошие.
Она кивнула, исполненная приятных надежд на новую победу.
Каскад, несмотря на полное отсутствие мозгов, был преуспевающим
победителем многих двухмильных стипль-чезов и в прошлом не раз оставлял
позади всех своих соперников на этом самом ипподроме. Если повезет, он снова
всех обойдет. Но никогда нельзя загадывать заранее, ни в скачках, ни в
жизни...
Принц Литси - полное его имя в ярд длиной и, с моей точки зрения,
совершенно непроизносимое - был образованным, культурным, обаятельным и
доброжелательным космополитом. Он говорил на великолепном правильном
английском, без малейшего акцента, свойственного его тетушке, что
неудивительно: он родился, когда его августейшие дедушка с бабушкой уже были
низложены, и большую часть детства провел в Англии.
Теперь он жил во Франции, но я за эти годы несколько раз встречался с
ним, когда он приезжал навестить тетю и приходил с нею на скачки. Он мне
по-своему нравился, а вообще я его почти не знал. Когда я услышал, что он
приезжает в гости, я даже не подумал, какое впечатление он может произвести
на блестящую американку, которая работает в информационном агентстве и
тоскует по Леонардо да Винчи.
- Кит! - сказала принцесса. Я оторвался от размышлений об Озерной области
и сосредоточился на ее спокойном лице.
- Ну что ж, - сказал я, - одни скачки труднее, другие легче.
- Вы уж постарайтесь!
- Хорошо.
Наши встречи перед скачками со временем превратились в короткие спокойные
интерлюдии, во время которых мы мало говорили, потому что понимали друг
друга без слов. Большинство владельцев приходили в паддок в сопровождении
своих тренеров, но Уайкем Харлоу, тренировавший лошадей принцессы, в
последнее время перестал посещать скачки. Он постарел, и ему трудно было
разъезжать туда-сюда, да еще зимой. Уайкему уже изменяла память, и колени у
него дрожали, и все же то человечное отношение к лошадям, которое с самого
начала вывело его в ряды лучших тренеров, не изменяло ему. И он по-прежнему
выпускал из своей конюшни на восемьдесят голов нескончаемую череду
победителей, и я ездил на них, поминая Уайкема добрым словом.
Принцесса неутомимо появлялась на скачках в любую погоду. Она гордилась
подвигами своих `приемных детей`, обсуждала их будущее, вспоминала прошлое,
заполняя свои дни делом, интерес к которому не угасал. За много лет у нас с
нею сложились отношения официальные и в то же время достаточно тесные. Мы
делили радость успеха и горечь поражения, легко понимали друг друга во всем,
что касалось скачек - а в остальном наши жизни не пересекались. Так было до
прошлого ноября, когда Даниэль приехала из Америки, потому что ее прислали
работать в Лондон, и очутилась у меня в постели. С тех пор Касилия видела во
мне будущего члена своей семьи и часто приглашала в гости, но наши
отношения, особенно на скачках, остались прежними. Они сложились слишком
давно и, похоже, устраивали нас обоих.
- Желаю удачи! - беспечно сказала она, когда пришло время садиться в
седло. Мы с Каскадом легким галопом направились к старту. Он, видимо,
разогревался, но, как обычно, ничего не сообщал мне о своих ощущениях. С
некоторыми лошадьми мысленное общение может быть почти таким же внятным, как
человеческая речь, но вороной, стройный, резвый Каскад постоянно пребывал в
беспомощном молчании.
Скачка оказалась куда труднее, чем я думал: один из наших соперников за
то время, что мы не встречались, стал значительно более опытным. Они с
Каскадом шли голова в голову, и на поворотах он висел на нас, как репей.
После последних четырех препятствий, на финишной прямой, он по-прежнему
шел бок о бок с Каскадом: его жокей отжимал нас в сторону, хотя вся дорожка
была свободна. Это была деморализующая тактика - этот жокей часто
использовал ее против лошадей, которых считал опасными соперниками. Но я был
не в том настроении, чтобы позволить ему или кому-то другому загонять меня в
угол. В душе у меня кипела безжалостная ярость, я с трудом сдерживал
рвущееся наружу отчаяние.
Я жестко вывел Каскада на последние препятствия и безжалостно погнал его
на финишной прямой. Быть может, ему это не нравилось, но ведь он мне ничего
не говорил.
Мы обошли противника на несколько дюймов. Каскад сделал несколько
неверных шагов и остановился. Мне было немного стыдно. Я не радовался победе
и, возвращаясь туда, где расседлывали лошадей, испытывал не очищающее
освобождение от напряжения, а только нарастающий страх, что моя лошадь
вот-вот упадет мертвой от перенапряжения.
Каскад на трясущихся ногах прошел к месту победителя, чтобы принять
похвалу, несомненно, им заслуженную. Принцесса подошла, чтобы поздравить
его. Глаза у нее были слегка встревоженные. Результат фотофиниша был уже
объявлен. Каскад действительно победил. Но принцесса, похоже, больше
беспокоилась не о победе, а о том, какой ценой она досталась.
- Вы его не слишком гнали? - спросила она, когда я соскользнул на землю.
- По-моему, вы перестарались, а, Кит?
Я похлопал Каскада по дымящейся шее. Рука сразу стала мокрой от пота.
Многие лошади не выдержали бы такого напряжения - но Каскад выдержал.
- Он молодец, - сказал я. - Выложился полностью.
Принцесса смотрела, как я расстегнул подпруги и снял седло. Конь стоял не
двигаясь, опустив голову от усталости, пока Дасти, путешествующий с ним
главный конюх, накрывал его взмыленное тело теплой попоной, чтобы лошадь не
простыла.
- Вам не надо ничего доказывать, Кит, - сказала принцесса очень
отчетливо. - Ни мне, ни кому-то другому.
Я в это время забрасывал подпруги на седло. Услышав такое, я остановился
и в изумлении воззрился на нее. Никогда еще я не слышал от нее ничего столь
личного, никогда при мне она не высказывалась столь недвусмысленно.
Наверно, мое горе отражалось у меня на лице слишком отчетливо... Я
медленно закончил собирать подпруги.
- Я, наверно, пойду взвешиваться... - сказал я. Она кивнула. Спасибо, -
добавил я.
Она снова кивнула и похлопала меня по руке знакомым жестом, выражавшим
одновременно понимание и разрешение удалиться. Я повернулся, чтобы идти в
весовую, и увидел, как к Каскаду решительно направляется один из
распорядителей. Приближаясь, распорядитель пристально рассматривал коня.
Распорядители всегда очень пристально рассматривают лошадей, когда есть
подозрение, что с лошадью обошлись жестоко, но в глазах данного конкретного
распорядителя светилось нечто большее, чем просто забота о животном.
Я приостановился. Мне стало тоскливо. Принцесса проследила мой взгляд, и
снова заглянула мне в лицо. Я встретился с ней глазами и увидел, что она все
понимает.
- Идите-идите, - сказала она. - Взвешивайтесь.
Я с благодарностью удалился, оставив ее разбираться с человеком, который,
наверное, больше всего на свете хотел, чтобы меня лишили жокейской лицензии.
А возможно, и самой жизни. Мейнард Аллардек, бывший сегодня
распорядителем на скачках в Ньюбери (о чем я временно забыл), имел множество
причин, важных и не очень, ненавидеть меня, Кита Филдинга.
Наиболее важные причины были иррациональны, и потому бороться с ними было
практически невозможно. Они произрастали из кровной вражды между нашими
семьями, насчитывавшей более трех веков. Эта вражда породила немало кровавых
деяний. Филдинги не раз убивали Аллардеков, а Аллардеки - Филдингов. Нам с
моей сестрой-близнецом Холли дедушка с самого рождения внушал, что все
Аллардеки бесчестны, трусливы, подлы и вообще достойны всяческого презрения.
Мы, вероятно, всю жизнь так и пребывали бы в этом убеждении, если бы Холли,
вопреки всей этой вражде Монтекки и Капулетти, не угораздило влюбиться в
одного из Аллардеков и выйти за него замуж.
Бобби Аллардек, ее муж, вопреки всему не был ни бесчестен, ни труслив, ни
подл. Это был очень приятный и доброжелательный человек, работавший тренером
лошадей в Ньюмаркете. Благодаря этому браку нам с Бобби наконец удалось
положить конец вековой вражде в нашем поколении. Но отец Бобби, Мейнард
Аллардек, по-прежнему цеплялся за прошлое.
Мейнард так и не простил Бобби этого `предательства`. Вместо того чтобы
смириться с решением сына, старик лишь укрепился во мнении, что все Филдинги
- а мы с Холли в особенности - воры, мерзавцы, вероломные и жестокие. К моей
тихой и безобидной сестрице Холли все это явно не относилось, но Мейнард
видел всех Филдингов исключительно в черном свете.
Холли мне рассказывала, что, когда Бобби сообщил отцу (дело было у них на
кухне), что Холли беременна и что его внук волей-неволей будет носить в себе
гены и кровь как Аллардеков, так и Филдингов, Холли показалось, что Мейнард
вот-вот задушит ее. Он уже буквально тянулся к ее горлу - но вдруг
отвернулся, и его стошнило в раковину. Холли это так потрясло! И Бобби
поклялся, что ноги его отца больше не будет в их доме.
Мейнард Аллардек был членом Жокейского клуба и использовал все свое
обаяние, чтобы занять самый высокий руководящий пост, какого он только мог
достичь. Он уже был распорядителем на нескольких крупных скачках и теперь
стремился пробиться в триумвират - троицу главных распорядителей Жокейского
клуба, из которых раз в три года избирается старший распорядитель.
Для Филдинга, работающего жокеем, избрание Аллардека на пост,
предоставляющий последнему практически неограниченную власть над любым
жокеем, означало бы катастрофу. Отсюда проистекали более понятные причины
ненависти Мейнарда ко мне: по ряду обстоятельств Мейнард не мог погубить мою
карьеру, жизнь или репутацию, не погубив при этом самого себя. Об этом знали
я, он и еще несколько человек - достаточно, чтобы во всем, имеющем отношение
к скачкам, Мейнард был вынужден обращаться со мной достаточно честно.
Но, если он сумеет доказать, что я действительно жестоко обошелся с
Каскадом, это позволит ему на совершенно законном основании лишить меня
лицензии. Что он и сделает с превеликой радостью. В разгар скачки,
охваченный вышедшими из-под контроля эмоциями, я просто не подумал о том,
что он следит за мной с трибун.
Я вошел в весовую, сел на весы, потом вернулся к двери и встал так, чтобы
можно было видеть то, что происходило снаружи. Прячась в тени, я наблюдал,
как Мейнард разговаривал с принцессой. Выражение лица принцессы было самое
что ни на есть любезное. Они обошли вокруг дрожащего Каскада, который
по-прежнему дымился, несмотря на холод. Мейнард приказал Дасти снять с
лошади широкую попону.
Мейнард, как всегда, выглядел безупречным, достойным и важным
джентльменом. Этот внешний облик весьма помогал ему как в делах - он сделал
себе состояние за счет других людей, - так и в продвижении по социальной
лестнице, - он щедро жертвовал на благотворительность и никогда не упускал
случая похвалить себя за это. Лишь сравнительно немногие люди, сумевшие
разглядеть его низменную, грубую, жестокую душу, имели наглость оставаться
равнодушными к его слащавой оболочке.
Из почтения к принцессе Мейнард снял шляпу и держал ее прижатой к груди.
Его светлые седеющие волосы были скромно расчесаны на пробор. Он едва не
извивался от желания угодить принцессе и в то же время очернить ее жокея. Я
побаивался, что ему все же удастся убедить ее в том, что да, видимо, на этот
раз Кит Филдинг действительно был жесток с ее лошадью...
Ну что ж... Рубцов на шкуре Каскада они не найдут: хлыстом я почти не
пользовался. Соперник шел так близко, что когда я вскинул руку, то
обнаружил, что буду подхлестывать не Каскада, а его лошадь. Мейнард
наверняка видел, как я занес руку; но коня я гнал поводом, шенкелями и своей
яростью.
На душе Каскада - если у него таковая имелась - действительно могли
остаться рубцы, но на шкуре они не проступят.
Я с большим облегчением увидел, как принцесса присоединилась к группе
своих знакомых, а Дасти с видимым неодобрением снова накрыл Каскада попоной
и приказал конюху, державшему коня под уздцы, отвести его в денник. Каскад
шел, устало опустив голову, измотанный до последней степени. `Извини,
дружок, - подумал я. - Извини. Это Литси во всем виноват`.
Снимая с себя цвета принцессы и переодеваясь к следующей скачке, я с
благодарностью думал, что она таки устояла перед доводами Мейнарда. Касилия
знала о вражде между мною и Аллардеком, потому что Бобби однажды рассказал
ей об этом, еще в ноябре, и она явно все запомнила, хотя никогда не
упоминала об этом. Пожалуй, того, что я до полусмерти загнал ее лошадь, было
недостаточно, чтобы она выдала меня моему врагу.
Во время следующей скачки я ни на миг не забывал о том, что мой враг
следит за мной. Я проскакал свои две мили и пришел четвертым. После этого
снова переоделся в цвета принцессы и вернулся на выводной круг для главного
события дня: трехмильного стипль-чеза, который считался генеральной
репетицией Большого национального.
Против обыкновения, принцесса не ждала меня в паддоке, и я некоторое
время стоял в одиночестве, глядя, как конюх вываживает ее крепыша Котопакси.
Как и многих из лошадей принцессы, его назвали в честь горы, и этому коню
его имя вполне подходило: крупный, сухопарый, мосластый, темно-гнедой, с
серыми пятнами на крупе, похожими на грязный снег. Ему было восемь лет, он
как раз достиг полного расцвета, и я поверил, что через месяц мне наконец-то
удастся выиграть большую скачку.
Мне случалось выигрывать почти все скачки - кроме Большого национального.
Там я приходил вторым, третьим, четвертым - но первым ни разу.
Если повезет, Котопакси поможет мне нарушить эту печальную традицию.
Подошедший Дасти развеял мои приятные мечты.
- Где принцесса? - спросил он.
- Не знаю.
- Она бы не стала пропускать старину Пакси.
Невысокий, пожилой, с обветренным лицом и всегда подозрительный, он
смотрел на меня обвиняюще, словно я что-то знаю и не желаю говорить.
Дасти зависел от меня по работе, как и я от него, но мы никогда не
нравились друг другу. Он при каждом удобном случае старался мне напомнить,
что, будь я хоть трижды чемпионом, выигрываю я лишь благодаря тяжелому труду
конюхов - в том числе, разумеется, и его самого. Его поведение по отношению
ко мне доходило временами до грубости, но он никогда не переступал черты, за
которой начиналось неприкрытое хамство, и я это сносил, потому что он на
самом деле был хорошим конюхом и насчет своих помощников был прав, и к тому
же у меня все равно не было выбора. Поскольку Уайкем перестал ездить на
скачки, забота о лошадях всецело возлагалась на Дасти, а забота о лошадях -
это главное.
- Каскад еле ноги передвигает, - сказал Дасти, угрюмо глядя на меня.
- Он не хромает, - мягко заметил я.
- Он еще с месяц оправиться не сможет!
Я не ответил. Я огляделся, ища принцессу, но ее по-прежнему не было
видно. Мне хотелось знать, что там наговорил ей Мейнард, но было похоже на
то, что мне придется подождать. Странно, что она не пришла в паддок. Почти
все владельцы лошадей любят выходить в паддок перед скачками, а принцесса
появлялась там непременно. Более того, она особенно гордилась Котопакси и
любила его больше всех. Она всю зиму рассуждала о его шансах на победу в
Национальном.
Шли минуты. Жокеям подали сигнал садиться в седло, и Дасти, как обычно,
ловко подсадил меня. Я выехал на дорожку, надеясь, что ничего серьезного не
случилось. По дороге к старту я успел взглянуть в сторону личной ложи
принцессы, расположенной на самом верху трибун, ожидая увидеть ее там вместе
со знакомыми.
Однако на балконе никого не было. Я впервые ощутил настоящую тревогу.
Если бы ей пришлось внезапно уехать с ипподрома, она бы непременно
предупредила меня. Не так уж трудно было меня найти: я все время стоял
здесь, в паддоке. Хотя, конечно, сообщение могли и забыть передать. Вряд ли
слова:
`Скажите Киту Филдингу, что принцесса Касилия уехала домой` - сочтут
информацией первостепенной важности.
Я подъехал к старту, думая, что со временем я все узнаю, и надеясь, что
она не получила дурных вестей о своем болезненном и старом, прикованном к
инвалидной коляске муже.
Котопакси в отличие от Каскада буквально завалил меня информацией в
основном о том, что он чувствует себя хорошо, что он не имеет ничего против
холодной погоды, что он не участвовал в скачках с Рождества и рад снова
очутиться на ипподроме. Январь был снежный, в начале февраля стояли морозы -
а такие страстные поклонники скачек, как Котопакси, не любят подолгу
застаиваться в конюшне.
Уайкем - в отличие от большинства газет, - не ожидал, что Котопакси
одержит победу в Ньюбери.
- Он еще не готов, - сказал он мне по телефону накануне вечером. Он
наберет форму только к самому Большому национальному. Приглядывай за ним,
Кит, ладно?
Я пообещал, что буду приглядывать за ним, ну а теперь, после Каскада,
собирался исполнить это обещание как можно тщательнее. Остерегаться Мейнарда
Аллардека и послать к черту этого принца Литси. Мы с Котопакси прошли
дистанцию осмотрительно, собранно, аккуратно подходя к каждому препятствию,
чисто взяли их все одно за другим, радуясь своей ювелирной работе и не тратя
лишнего времени. Я достаточно размахивал хлыстом, чтобы создать иллюзию, что
мы полностью выложились на финише, и пришел третьим - неплохо, обнадеживающе
близко к выигрышу. Хорошая тренировка для Котопакси, залог будущего успеха
для Уайкема, радостное предвкушение для принцессы.
Во время скачки в ложе ее не было. Не появилась она и там, где
расседлывают лошадей. Дасти бормотал что-то невнятное по поводу ее
отсутствия.
Я поспрашивал в весовой, не просила ли она мне что передать, но
безрезультатно. Я снова переоделся к пятой скачке, а потом сменил жокейский
костюм на обыкновенный и решился все же зайти в ее ложу, как делал каждый
раз по окончании скачек, спросить у официантки, которая там прислуживала, не
знает ли она чего-нибудь.
Принцесса имела собственные ложи на нескольких ипподромах, и все они были
отделаны одинаково - в кремовых, кофейных и персиковых тонах. В каждой были
обеденный стол и стулья, чтобы можно было перекусить, а за ними стеклянная
дверь, ведущая на балкон. Она регулярно принимала там знакомых, но сегодня
ни ее, ни знакомых не было видно.
Я коротко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, повернул ручку и
вошел.
Стол, как обычно после ленча, был отодвинут к стене, чтобы освободить
место, и на нем было расставлено все, что требуется к чаю: маленькие
сандвичи, пирожные, чашки с блюдцами, спиртное, коробки с сигарами. В тот
день все это было не тронуто, и в комнате не было официантки, которая
разливала чай и всякий раз с улыбкой спрашивала, класть ли мне лимон.
Я подумал, что в ложе никого нет, но ошибся. Принцесса была здесь.
Она сидела на стуле. А рядом с ней молча стоял человек, которого я не
знал. Он не был похож на одного из ее знакомых. Немногим старше меня,
стройный, темноволосый, с твердым профилем и решительным подбородком.
- Принцесса... - начал я, войдя в комнату. Она повернула голову в мою
сторону. На ней все еще была соболья шубка и русская шапка, хотя обычно она
снимала уличную одежду, когда входила в ложу. Она смотрела на меня невидящим
взглядом. Глаза у нее были пустые и остекленевшие. `Шок`, - подумал я.
- Принцесса! - встревоженно повторил я. Тут заговорил незнакомец.
Голос у него был под стать профилю и подбородку: решительный, уверенный,
полный внутренней силы.
- Убирайтесь! - сказал мужчина.

Глава 2

И я убрался.
Я не собирался влезать без приглашения в личные дела принцессы. Это
чувство оставалось со мной до тех пор, пока я не спустился вниз.
Но к тому времени, как я вышел на улицу, я уже пожалел, что удалился так
поспешно, даже не спросив, не могу ли я чем-нибудь помочь. Слишком уж
настойчивым был безапелляционный тон незнакомца. Поначалу я решил, что он
всего лишь защищает принцессу, но теперь, оглядываясь назад, я не был так
уверен в этом.
Я подумал, что, если подожду, когда она спустится вниз, хуже не будет.
Ведь спустится же она рано или поздно! Надо выяснить, как обстоит дело. Если
незнакомец по-прежнему будет с ней, если он так же решительно отошлет меня,
если она будет ожидать от него поддержки, тогда я по крайней мере дам ей
знать, что в случае чего она может на меня рассчитывать.
Я прошел через ворота паддока к автостоянке. Шофер принцессы, Томас, как
обычно, ждал ее в ее `роллс-ройсе`.
Мы с Томасом почти каждый день встречались и здоровались на автостоянке.
Томас, флегматичный лондонец, спокойно читал книжку, не обращая внимания на
спортивные страсти, кипящие вокруг. Большой и надежный, он возил принцессу
уже много лет и знал ее жизнь не хуже любого из членов ее семейства.
Он увидел меня и помахал рукой. Обычно вскоре после того, как я выходил
из ложи принцессы, появлялась и она сама, так что мой приход был для Томаса
сигналом заводить мотор.
Я подошел к нему, и Томас опустил стекло, чтобы поболтать.
- Ну что, она идет? - спросил он.
Я покачал головой.
- Там с ней какой-то человек... - Я сделал паузу. - Вы его не знаете?
Довольно молодой, темноволосый, худощавый?
Томас поразмыслил и сказал, что не припомнит такого. А почему это меня
тревожит?
- Она не смотрела последнюю скачку.
Томас резко выпрямился на сиденье.
- Такого не бывает!
- Не бывает. Но она ее не смотрела.
- Это плохо...
- Вот и я так думаю.
Я сказал Томасу, что вернусь посмотреть, все ли с ней в порядке, и
оставил его таким же озабоченным, как я сам.
Кончилась последняя скачка, народ быстро расходился. Я встал в воротах,
чтобы не разминуться с принцессой, и всматривался в лица проходящих.
Многих я знал, многие знали меня. Я раз сто сказал `до свидания`, но
меховая шапка так и не появилась.
Толпа превратилась в тоненький ручеек, потом в отдельные группки по двое,
по трое. Я медленно пошел в сторону трибун, нерешительно прикидывая, не
стоит ли мне снова подняться в ложу.
Я был уже у самых дверей, когда принцесса вышла. Даже с двадцати футов я
видел неестественный блеск ее глаз, и шла она так, словно не чуяла земли под
ногами: высоко поднимала ноги и тяжело опускала их на землю.
Она была одна, а одной ей быть сейчас явно не стоило.
- Принцесса, - сказал я, подойдя к ней, - позвольте я вам помогу!
Она посмотрела на меня невидящим взглядом и пошатнулась. Я крепко
обхватил ее за талию, чего в обычных обстоятельствах никогда бы не сделал, и
почувствовал, как она напряглась, словно отвергая помощь.
- Со мной все в порядке! - сказала она дрожащим голосом.
- Да? Ну, тогда обопритесь на мою руку.
Я выпустил ее талию и протянул ей руку. Она поколебалась, но все же
оперлась на нее. Лицо Касилии было бледным, и временами она вздрагивала всем
телом. Я медленно повел ее к воротам и дальше, на стоянку, где ждал Томас.
Он встревоженно переминался с ноги на ногу. Увидев нас, распахнул заднюю
дверь.
- Спасибо, - сказала принцесса слабым голосом, садясь в машину. Спасибо,
Кит...
Принцесса опустилась на заднее сиденье, уронив по дороге свою шапку, и с
отсутствующим видом смотрела, как шапка покатилась по полу. Она стянула
перчатки и прижала руку ко лбу, прикрыв глаза.
- Кажется, я... - Она сглотнула. - Томас, нет ли у нас воды?
- Есть, мадам! - поспешно ответил он и бросился к багажнику достать
маленький холодильник, который всегда возил с собой, чтобы любимые напитки
принцессы - терновый джин, шампанское и шипучая минеральная вода - были под
рукой.
Я стоял у открытой дверцы. Согласится ли принцесса принять мою помощь? Я
прекрасно знал, как она горда, как умеет владеть собой и как она
требовательна к себе. Она не потерпит, чтобы кто-то счел ее слабой.
Томас принес ей минеральной воды в стакане граненого стекла, где
позвякивали льдинки. Она сделала два-три маленьких глотка и застыла, глядя в
никуда.
- Принцесса, - неуверенно начал я, - как вы думаете, не стоит ли мне
поехать с вами в Лондон?
Она посмотрела на меня, и ее вроде как передернуло, так что льдинки в
стакане снова зазвенели.
- Да, - сказала она с явным облегчением. - Мне нужен кто-нибудь, кто... -
Она остановилась, не находя слов. Кто-нибудь, кто не даст ей сорваться,
понял я. Не жилетка, в которую можно поплакать, а, наоборот, причина, почему
плакать нельзя. Томас явно одобрил такой поворот событий. И как ни в чем не
бывало спросил:
- А машина ваша как же?
- Она на жокейской стоянке. Отгоню ее к конюшням. Ничего ей там не
сделается.
Он кивнул, и, выезжая с ипподрома, мы ненадолго остановились. Я перегнал
свой `мерседес` в надежное место и предупредил старшего конюха, что вернусь
за ним позже. Принцесса, казалось, не замечала ничего, что происходит
вокруг. Она по-прежнему неподвижно смотрела в никуда, погруженная в свои
мысли. Лишь на полпути к Лондону она наконец пошевелилась и машинально
протянула мне стакан с остатками минеральной воды, как бы в знак того, что
собирается заговорить.
- Я побеспокоила вас...
- Да что вы!
- Я пережила большое потрясение, - осторожно продолжала она. - Я не могу
объяснить... - Она остановилась, покачала головой и беспомощно развела
руками. И все же мне показалось, что сейчас она не отказалась бьют моей
помощи.
- Не могу ли я чем-нибудь помочь? - спросил я самым безличным тоном.
- Я не знаю, могу ли я вас просить...
- Можете, - грубовато отрезал я. В ее глазах мелькнула было слабая
улыбка, но тут же и угасла.
- Я подумала... - сказала она. - Когда мы вернемся в Лондон, не могли бы
вы зайти к нам и подождать, пока я поговорю с мужем?
- Да, конечно!
- Но у вас есть время? Это, возможно, несколько часов...
- Сколько угодно, - хмуро заверил я. Даниэль уехала наслаждаться Леонардо
да Винчи, а без нее время тянулось бесконечно. Я задавил в себе острый
приступ тоски. Что за потрясение пережила принцесса? Похоже, к здоровью
месье де Бреску это не имеет никакого отношения... Возможно, дело обстоит
куда хуже.
Снаружи стало совсем темно. Мы снова ехали молча. Принцесса по-прежнему
смотрела в никуда и вздыхала, а я соображал, куда деть стакан.
Томас, словно прочитав мои мысли, неожиданно сказал:
- Мистер Филдинг! Там в двери, под пепельницей, есть подставка для
стаканов.
Я понял, что он увидел мои мучения в зеркало заднего обзора.
- Спасибо, Томас, - сказал я зеркалу и встретился с улыбающимся взглядом
Томаса. - Очень любезно с вашей стороны.
Я вытащил из дверцы хромированное кольцо, похожее на держатель для
стакана с зубными щетками, какие бывают в ванной, и поставил туда стакан.
Принцесса сидела в забытьи, отдавшись своим неприятным видениям.
- Томас, - сказала она наконец, - узнайте, пожалуйста, не ушла ли еще
миссис Дженкинс? Если она еще на месте, попросите ее передать мистеру
Джеральду Гринингу, чтобы по возможности зашел к нам сегодня вечером, будьте
так любезны.
- Хорошо, мадам, - ответил Томас и принялся нажимать на кнопки
установленного в машине телефона, урывками поглядывая на них.
Миссис Дженкинс служила у принцессы и месье де Бреску секретаршей и
помощницей по всем вопросам. Она была молода, недавно вышла замуж, и вид у
нее был несколько заброшенный. Она работала только по рабочим дням и ровно в
пять уходила домой. Я посмотрел на часы и увидел, что до пяти всего
несколько минут. Томас явно поймал ее уже на пороге и передал сообщение, к
удовлетворению принцессы. Она не сказала, кто такой Джеральд Грининг, и
снова тихо погрузилась в свои мрачные раздумья.
К тому времени, как мы добрались до Итон-сквер, принцесса уже полностью
пришла в себя физически - и духовно до некоторой степени тоже. Однако она
по-прежнему выглядела бледной и напряженной и, выходя из машины, оперлась на
сильную руку Томаса. Я выбрался на тротуар вслед за ней, и она некоторое
время смотрела на нас с Томасом.
- Ну, - задумчиво сказала она наконец, - спасибо вам обоим...
У Томаса, как всегда, на лице было написано, что он готов не только
возить ее на скачки, но и умереть ради нее, если понадобится. Пока же он
просто подошел к парадной двери дома принцессы и отпер ее своим ключом.
Мы с ней вошли в дом, оставив Томаса отгонять машину в гараж. По широкой
лестнице поднялись на второй этаж. На первом этаже большого старого дома
находились кабинеты, комнаты для гостей, библиотека и малая столовая.
Принцесса с мужем жили в основном наверху. На втором этаже находились
гостиная, комната для отдыха и парадная столовая, а на третьем, четвертом и
пятом - спальни. Прислуга жила в цокольном этаже. В доме был лифт,
устроенный сравнительно недавно для месье де Бреску с его коляской.
- Подождите, пожалуйста, в той комнате, - сказала принцесса. - Напитки в
баре. Если хотите чаю, позвоните Даусону...
С ее губ автоматически срывались светские фразы, но глаза по-прежнему
смотрели сквозь меня, и вид у нее был усталый.
- Да-да, не беспокойтесь, - сказал я.
- Боюсь, я задержусь надолго...
- Ничего, я подожду.
Она кивнула и ушла по такой же широкой лестнице на третий этаж. У нее и
ее мужа были там свои отдельные апартаменты, и Ролан де Бреску проводил там
большую часть своего времени. Я никогда не бывал наверху, но, по словам
Даниэль, комнаты де Бреску представляли собой нечто вроде небольшой
больницы. Помимо его спальни и гостиной, там был еще физиотерапевтический
кабинет и комната для санитара.
- А что с ним? - спросил я однажды.
- Какой-то жуткий вирус. Какой - точно не знаю, но не полиомиелит.
Несколько лет назад, уже довольно давно, ему попросту отказали ноги. Они
это не обсуждают, а спрашивать неудобно, ты ведь знаешь, какие они.
Я вошел в комнату для отдыха - это была знакомая территория, - позвонил
Даусону, весьма величественному дворецкому, и спросил, можно ли мне выпить
чаю.
- Разумеется, сэр, - с достоинством ответил дворецкий. - Принцесса
Касилия с вами?
- Нет, она наверху, у месье де Бреску.
- А! - сказал он и повесил трубку. Через некоторое время он появился с
небольшим серебряным подносом, на котором красовались чай и лимон, но не
было ни молока, ни сахара, ни печенья.
- Удачный ли был день, сэр? - спросил он, опуская свою ношу на столик.
- Первое и третье место.
Он чуть заметно улыбнулся мне. Даусон был человеком лет шестидесяти,
довольным своей работой и не стремящимся к большему.
- Весьма рад, сэр.
- Да.
Он кивнул и удалился. Я налил себе чаю и принялся прихлебывать его,
стараясь не думать о тостах, намазанных маслом. За время февральских морозов
я как-то ухитрился набрать целых три фунта, и поэтому мне приходилось
энергичнее, чем обычно, сражаться с лишним весом.
Комната для отдыха, или малая гостиная, была очень уютная: занавески с
цветочным узором, коврики, круги теплого света от ламп, - куда уютнее
соседней парадной гостиной, обставленной во французском вкусе: сплошной
атлас и позолота. Я включил телевизор, посмотрел новости, потом снова
выключил его и подошел к книжному шкафу найти чего-нибудь почитать. Мельком
подумал, зачем все же принцесса попросила меня подождать и что это за
помощь, о которой она не решается меня попросить.
Выбор чтения был небогатый: либо журнал об архитектуре в блестящей
обложке, на французском языке, либо расписание международных авиарейсов. Я
уже склонился ко второму, но тут на глаза мне попалась лежащая на столике
брошюрка. `Мастер-класс в изысканной обстановке`. Это то, где проводит свои
выходные Даниэль!
Я сел в кресло и прочел буклет от корки до корки. Там были фотографии:
отеля - шикарно обставленного загородного дома, потрясающих видов озер и
пустошей, и жарко пылающего камина.
Программа открывается в пятницу, в шесть вечера (это, значит, как раз
сейчас...). Торжественное открытие, ужин, потом - сонаты Шопена в `золотой`
гостиной. Суббота - лекции `Мастера итальянского Возрождения`, которые
читает прославленный хранитель коллекции итальянской живописи Лувра.
Утром - `Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль - шедевры из коллекции
Лувра`, после обеда - ``Концерт Шампетр` Джорджоне и `Лаура Дьянти` Тициана
- пятнадцатый век в Венеции`. Вечером в субботу - большой флорентийский
банкет, творение знаменитого кулинара из Рима, а в воскресенье - экскурсии в
расположенные в Озерной области дома Водсворта, Рескина и (по желанию)
Беатрис Поттер. И, наконец, чай у камина в Большом зале. После этого все
разъезжаются.
Я нечасто сомневался в себе и в избранном мной образе жизни, но, когда я
отложил брошюрку, мной овладело чувство собственной никчемности.
Я практически ничего не знал об итальянском Возрождении и даже не мог бы
точно сказать, в каком веке жил Леонардо да Винчи. Я знал, что он написал
`Мону Лизу` и чертил вертолеты и подводные лодки, - и это все. О Боттичелли,
Джорджоне и Рафаэле я знал не больше. Если интересы Даниэль сосредоточены в
основном в области искусства, захочет ли она вернуться к человеку со столь
прозаической, низменной и неверной профессией, как моя? К человеку, который
в детстве интересовался в основном биологией и химией и не желал поступать в
колледж. К человеку, который ни за что бы не потащился на это сборище, куда
она так рвалась.
Но я не собирался уступать ее ни давно умершим художникам, ни живому
принцу!
Время шло. Я почитал расписание международных авиарейсов и обнаружил
множество мест, о которых никогда даже не слышал. А люди каждый день летают
туда и обратно... Слишком много на свете всего, о чем я даже не слышал.
В конце концов вскоре после восьми снова появился отутюженный Даусон,
который пригласил меня наверх и проводил к незнакомой мне двери личной
гостиной месье де Бреску.
- Мистер Филдинг, сэр! - объявил Даусон, и я прошел в комнату с
великолепными золотыми занавесями, темно-зелеными стенами и темно-красными
кожаными креслами.
Ролан де Бреску, как обычно, сидел в своей инвалидной коляске. С первого
взгляда было заметно, что он потрясен не менее принцессы. У него всегда был
болезненный вид, но сейчас он, казалось, был близок к обмороку.
Бледная желтовато-серая кожа туго обтягивала скулы, запавшие глаза
смотрели в пустоту. Когда-то он, должно быть, был хорош собой. Он и сейчас
сохранил благородный профиль, великолепную седую шевелюру и природный
аристократизм.
Он, как всегда, был в темном костюме и при галстуке. Невзирая на старость
и слабость, он оставался сам себе хозяином. Голова у него была в порядке. С
тех пор, как мы с Даниэль заключили помолвку, я довольно часто виделся с
ним. Он был неизменно учтив, но всегда держался отстраненно и сдержанно, как
и принцесса.
- Входите! - сказал он. Его голос, всегда на удивление сильный, сейчас
звучал хрипло. - Добрый вечер, Кит.
В его английском тоже чувствовалось слабое эхо французского акцента.
- Добрый вечер, месье. - Ему я тоже слегка поклонился - он не любил
рукопожатий: они причиняли боль его исхудавшим рукам. Принцесса, сидевшая в
одном из кресел, устало приподняла руку в знак приветствия. Когда Даусон
отступил назад и затворил дверь, она извиняющимся тоном сказала:
- Мы так долго заставили вас ждать...
- Ничего, вы же предупреждали.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 126668
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0