ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Джек Лондон
Морской волк


Изд. `Правда`, 1984 г.
ОСR Палек, 1998 г.


ГЛАВА ПЕРВАЯ

Не знаю, право, с чего начать, хотя иногда, в шутку, я сваливаю всю
вину на Чарли Фэрасета. У него была дача в Милл-Вэлли, под сенью горы
Тамальпайс, но он жил там только зимой, когда ему хотелось отдохнуть и
почитать на досуге Ницше или Шопенгауэра. С наступлением лета он предпо-
читал изнывать от жары и пыли в городе и работать не покладая рук. Не
будь у меня привычки навещать его каждую субботу и оставаться до поне-
дельника, мне не пришлось бы пересекать бухту Сан-Франциско в это памят-
ное январское утро.
Нельзя сказать, чтобы `Мартинес`, на котором я плыл, был ненадежным
судном; этот новый пароход совершал уже свой четвертый или пятый рейс на
переправе между Саусалито и Сан-Франциско. Опасность таилась в густом
тумане, окутавшем бухту, но я, ничего не смысля в мореходстве, и не до-
гадывался об этом. Хорошо помню, как спокойно и весело расположился я на
носу парохода, на верхней палубе, под самой рулевой рубкой, и таинствен-
ность нависшей над морем туманной пелены мало-помалу завладела моим во-
ображением. Дул свежий бриз, и некоторое время я был один среди сырой
мглы - впрочем, и не совсем один, так как я смутно ощущал присутствие
рулевого и еще кого-то, по-видимому, капитана, в застекленной рубке у
меня над головой.
Помнится, я размышлял о том, как хорошо, что существует разделение
труда и я не обязан изучать туманы, ветры, приливы и всю морскую науку,
если хочу навестить друга, живущего по ту сторону залива. Хорошо, что
существуют специалисты - рулевой и капитан, думал я, и их профессио-
нальные знания служат тысячам людей, осведомленным о море и мореплавании
не больше моего. Зато я не трачу своей энергии на изучение множества
предметов, а могу сосредоточить ее на некоторых специальных вопросах,
например - на роли Эдгара По в истории американской литературы, чему,
кстати сказать, была посвящена моя статья, напечатанная в последнем но-
мере `Атлантика`. Поднявшись на пароход и заглянув в салон, я не без
удовлетворения отметил, что номер `Атлантика` в руках у какого-то дород-
ного джентльмена раскрыт как раз на моей статье. В этом опять сказыва-
лись выгоды разделения труда: специальные знания рулевого и капитана да-
вали дородному джентльмену возможность - в то время как его благополучно
переправляют на пароходе из Саусалито в Сан-Франциско - ознакомиться с
плодами моих специальных знаний о По.
У меня за спиной хлопнула дверь салона, и какой-то краснолицый чело-
век затопал по палубе, прервав мои размышления. А я только что успел
мысленно наметить тему моей будущей статьи, которую решил назвать `Необ-
ходимость свободы. Слово в защиту художника`. Краснолицый бросил взгляд
на рулевую рубку, посмотрел на окружавший нас туман, проковылял взад и
вперед по палубе - очевидно, у него были протезы - и остановился возле
меня, широко расставив ноги; на лице его было написано блаженство. Я не
ошибся, предположив, что он провел всю свою жизнь на море.
- От такой мерзкой погоды недолго и поседеть! - проворчал он, кивая в
сторону рулевой рубки.
- Разве это создает какие-то особые трудности? - отозвался я. - Ведь
задача проста, как дважды два - четыре. Компас указывает направление,
расстояние и скорость также известны. Остается простой арифметический
подсчет.
- Особые трудности! - фыркнул собеседник. - Просто, как дважды два -
четыре! Арифметический подсчет.
Слегка откинувшись назад, он смерил меня взглядом.
- А что вы скажете об отливе, который рвется в Золотые Ворота? -
спросил или, вернее, пролаял он. - Какова скорость течения? А как отно-
сит? А это что - прислушайтесь-ка! Колокол? Мы лезем прямо на буй с ко-
локолом! Видите - меняем курс.
Из тумана доносился заунывный звон, и я увидел, как рулевой быстро
завертел штурвал. Колокол звучал теперь не впереди, а сбоку. Слышен был
хриплый гудок нашего парохода, и время от времени на него откликались
другие гудки.
- Какой-то еще пароходишко! - заметил краснолицый, кивая вправо, от-
куда доносились гудки. - А это! Слышите? Просто гудят в рожок. Верно,
какая-нибудь шаланда. Эй, вы, там, на шаланде, не зевайте! Ну, я так и
знал. Сейчас кто-то хлебнет лиха!
Невидимый пароход давал гудок за гудком, и рожок вторил ему, каза-
лось, в страшном смятении.
- Вот теперь они обменялись любезностями и стараются разойтись, -
продолжал краснолицый, когда тревожные гудки стихли.
Он разъяснял мне, о чем кричат друг другу сирены и рожки, а щеки у
него горели и глаза сверкали.
- Слева пароходная сирена, а вон там, слышите, какой хрипун, - это,
должно быть, паровая шхуна; она ползет от входа в бухту навстречу отли-
ву.
Пронзительный свисток неистовствовал как одержимый где-то совсем
близко впереди. На `Мартинесе` ему ответили ударами гонга. Колеса нашего
парохода остановились, их пульсирующие удары по воде замерли, а затем
возобновились. Пронзительный свисток, напоминавший стрекотание сверчка
среди рева диких зверей, долетал теперь из тумана, откуда-то сбоку, и
звучал все слабее и слабее. Я вопросительно посмотрел на своего спутни-
ка.
- Какой-то отчаянный катерок, - пояснил он. - Прямо стоило бы пото-
пить его! От них бывает много бед, а кому они нужны? Какой-нибудь осел
заберется на этакую посудину и носится по морю, сам не зная зачем, да
свистит как полоумный. А все должны сторониться, потому что, видите ли,
он идет и сам-то уж никак посторониться не умеет! Прет вперед, а вы
смотрите в оба! Обязанность уступать дорогу! Элементарная вежливость! Да
они об этом никакого представления не имеют.
Этот необъяснимый гнев немало меня позабавил; пока мой собеседник
возмущенно ковылял взад и вперед, я снова поддался романтическому обая-
нию тумана. Да, в этом тумане, несомненно, была своя романтика. Словно
серый, исполненный таинственности призрак, навис он над крошечным земным
шаром, кружащимся в мировом пространстве. А люди, эти искорки или пылин-
ки, гонимые ненасытной жаждой деятельности, мчались на своих деревянных
и стальных конях сквозь самое сердце тайны, ощупью прокладывая себе путь
в Незримом, и шумели, и кричали самонадеянно, в то время как их души за-
мирали от неуверенности и страха!
Голос моего спутника вернул меня к действительности и заставил усмех-
нуться. Разве я сам не блуждаю ощупью, думая, что мчусь уверенно сквозь
тайну?
- Эге! Кто-то идет нам навстречу, - сказал краснолицый. - Слышите,
слышите? Идет быстро и прямо на нас. Должно быть, он нас еще не слышит.
Ветер относит.
Свежий бриз дул нам в лицо, и я отчетливо различил гудок сбоку и нем-
ного впереди.
- Тоже пассажирский? - спросил я.
Краснолицый кивнул.
- Да, иначе он не летел бы так, сломя голову. Наши там забеспокои-
лись! - хмыкнул он.
Я посмотрел вверх. Капитан высунулся по грудь из рулевой рубки и нап-
ряженно вглядывался в туман, словно стараясь силой воли проникнуть
сквозь него. Лицо его выражало тревогу. И на лице моего спутника, кото-
рый проковылял к поручням и пристально смотрел в сторону незримой опас-
ности, тоже была написана тревога.
Все произошло с непостижимой быстротой. Туман раздался в стороны, как
разрезанный ножом, и перед нами возник нос парохода, тащивший за собой
клочья тумана, словно Левиафан - морские водоросли. Я разглядел рулевую
рубку и белобородого старика, высунувшегося из нее. Он был одет в синюю
форму, очень ловко сидевшую на нем, и, я помню, меня поразило, с каким
хладнокровием он держался. Его спокойствие при этих обстоятельствах ка-
залось страшным. Он подчинился судьбе, шел ей навстречу и с полным само-
обладанием ждал удара. Холодно и как бы задумчиво смотрел он на нас,
словно прикидывая, где должно произойти столкновение, и не обратил ника-
кого внимания на яростный крик нашего рулевого: `Отличились!`
Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что восклицание рулевого и не тре-
бовало ответа.
- Цепляйтесь за что-нибудь и держитесь крепче, - сказал мне красноли-
цый.
Весь его задор слетел с него, и он, казалось, заразился тем же
сверхъестественным спокойствием.
- Ну, сейчас женщины поднимут визг! - сердито, почти злобно проворчал
он, словно ему уже приходилось когда-то все это испытывать.
Суда столкнулись прежде, чем я успел воспользоваться его советом.
Должно быть, встречный пароход ударил нас в середину борта, но это прои-
зошло вне поля моего зрения, и я ничего не видел. `Мартинес` сильно нак-
ренился, послышался треск ломающейся обшивки. Я упал плашмя на мокрую
палубу и не успел еще подняться на ноги, как услышал крик женщин. Это
был неописуемый, душераздирающий вопль, и тут меня объял ужас. Я вспом-
нил, что спасательные пояса хранятся в салоне, кинулся туда, но у дверей
столкнулся с толпой обезумевших пассажиров, которая отбросила меня на-
зад. Не помню, что затем произошло, - в памяти моей сохранилось только
воспоминание о том, как я стаскивал спасательные пояса с полок над голо-
вой, а Краснолицый человек надевал их на бившихся в истерике женщин. Это
я помню отчетливо, и вся картина стоит у меня перед глазами. Как сейчас
вижу я зазубренные Края пробоины в стене салона и вползавший в это от-
верстие клубящийся серый туман; пустые мягкие диваны с разбросанными на
них пакетами, саквояжами, зонтами и пледами, оставленными во время вне-
запного бегства; полного джентльмена, не так давно мирно читавшего мою
статью, а теперь напялившего на себя пробковый пояс и с монотонной нас-
тойчивостью вопрошавшего меня (журнал с моей статьей все еще был у него
в руке), есть ли опасность; краснолицего человека, который бодрю ковылял
на своих искусственных ногах и надевал пояса на всех, кто появлялся в
каюте... Помню дикий визг женщин.
Да, этот визг женщин больше всего действовал мне на нервы. По-видимо-
му, страдал от него и краснолицый, ибо еще одна картина навсегда оста-
лась у меня в памяти: плотный джентльмен засовывает журнал в карман
пальто и с любопытством озирается кругом; сбившиеся в кучу женщины, с
бледными, искаженными страхом лицами, пронзительно кричат, словно хор
погибших душ, а краснолицый человек, теперь уже совсем багровый от гне-
ва, стоит в позе громовержца, потрясая над головой кулаками, и орет:
- Замолчите! Да замолчите же! Помню, как, глядя на это, я вдруг по-
чувствовал, что меня душит смех, и понял, что я впадаю в истерику; ведь
предо мною были женщины, такие же, как моя мать или сестры, - женщины,
охваченные страхом смерти и не желавшие умирать. Их крики напомнили мне
визг свиней под ножом мясника, и это потрясло меня. Эти женщины, способ-
ные на самые высокие чувства, на самую нежную привязанность, вопили, ра-
зинув рты. Они хотели жить, но были беспомощны, как крысы в крысоловке,
и визжали, не помня себя.
Это было ужасно, и я опрометью бросился на палубу. Почувствовав дур-
ноту, я опустился на скамью. Смутно видел я метавшихся людей, слышал их
крики, - кто-то пытался спустить шлюпки... Все происходило так, как опи-
сывается в книгах. Тали заедало. Все было неисправно. Одну шлюпку спус-
тили, забыв вставить пробки: когда женщины и дети сели в нее, она напол-
нилась водой и перевернулась. Другую шлюпку удалось спустить только од-
ним концом: другим она повисла на талях, и ее бросили. А парохода, кото-
рый был причиной бедствия, и след простыл, но кругом говорили, что он,
несомненно, вышлет нам спасательные шлюпки.
Я спустился на нижнюю палубу. `Мартинес` быстро погружался, вода
подступала к краю борта. Многие пассажиры стали прыгать за борт. Другие,
уже барахтаясь в воде, кричали, чтобы их подняли обратно на палубу. Ник-
то не слушал их. Все покрыл общий крик: `Тонем!` Поддавшись охватившей
всех панике, я вместе с другими бросился за борт. Я не отдавал себе от-
чета в том, что делаю, но, очутившись в воде, мгновенно понял, почему
люди кругом молили, чтобы их подняли обратно на пароход. Вода была хо-
лодная, нестерпимо холодная. Когда я погрузился в нее, меня обожгло, как
огнем. Холод проникал до костей; казалось, смерть уже заключает меня в
свои ледяные объятия. Я захлебнулся от неожиданности и страха и успел
набрать в легкие воды прежде, чем спасательный пояс снова поднял меня на
поверхность. Во рту у меня было солоно от морской воды, и я задыхался от
ощущения чего-то едкого, проникшего мне в горло и в легкие.
Но особенно ужасен был холод. Мне казалось, что я этого не выдержу,
что минуты мои сочтены. Вокруг меня в воде барахтались люди. Они что-то
кричали друг другу. Я слышал также плеск весел. Очевидно, потопивший нас
пароход выслал за нами шлюпки. Время шло, и меня изумляло, что я все еще
жив. Но мои ноги уже утратили чувствительность, и онемение распространя-
лось дальше, подступало к самому сердцу. Мелкие сердитые волны с пенис-
тыми хребтами перекатывались через меня; я захлебывался и задыхался.
Шум и крики становились все глуше; последний отчаянный вопль донесся
до меня издали, и я понял, что `Мартинес` пошел ко дну. Потом - сколько
прошло времени, не знаю, - я очнулся, и ужас снова овладел мной. Я был
один. Я не слышал больше голосов, криков о помощи - только шум волн, ко-
торому туман придавал какую-то таинственную, вибрирующую гулкость. Пани-
ка, охватывающая человека, когда он в толпе и разделяет общую участь, не
так ужасна, как страх, переживаемый в одиночестве. Куда несли меня вол-
ны? Краснолицый говорил, что отлив уходит через Золотые Ворота. Неужели
меня унесет в открытое море? А ведь мой спасательный пояс может разва-
литься в любую минуту! Я слышал, что эти пояса делают иногда из картона
и тростника, и тогда, намокнув, они быстро теряют плавучесть. А я совсем
не умел плавать. Я был один, и меня несло неведомо куда, среди извечной
серой безбрежности. Признаюсь, мной овладело безумие, и я кричал, как
кричали женщины, и бил по воде окоченевшими руками.
Не знаю, как долго это тянулось. Потом я впал в забытье, и вспоминаю
об этом только, как о тревожном мучительном сне. Когда я очнулся, каза-
лось, прошли века. Почти над самой головой я увидел выступавший из тума-
на нос судна и три треугольных паруса, заходящие один за другой и напол-
ненные ветром. Вода пенилась и клокотала там, где ее разрезал нос кораб-
ля, а я был как раз на его пути. Я хотел крикнуть, но у меня не хватило
сил. Нос судна скользнул вниз, едва не задев меня, и волна перекатилась
над моей головой. Затем мимо меня начал скользить длинный черный борт
судна - так близко, что я мог бы коснуться его рукой. Я сделал попытку
ухватиться за него, я готов был впиться в дерево ногтями, но руки мои
были тяжелы и безжизненны. Я снова попытался крикнуть, но голос изменил
мне.
Промелькнула мимо корма, нырнув в пучину между волнами, и я мельком
увидел человека у штурвала и еще одного, спокойно курившего сигару. Я
видел дымок, поднимавшийся от его сигары, когда он медленно повернул го-
лову и скользнул взглядом по воде в мою сторону. Это был случайный, рас-
сеянный взгляд, случайный поворот головы, одно из тех движений, которые
люди делают машинально, когда они ничем не заняты, - просто из потреб-
ности в движении.
Но для меня в этом взгляде была жизнь или смерть. Я видел, как туман
уже снова поглощает судно. Я видел спину рулевого и голову того, друго-
го, когда он медленно, очень медленно обернулся и его взгляд скользнул
по воде. Это был отсутствующий взгляд человека, погруженного в думу, и я
с ужасом подумал, что он все равно не заметит меня, даже если я попаду в
поле его зрения. Но вот его взгляд упал на меня, и его глаза встретились
с моими глазами. Он увидел меня. Прыгнув к штурвалу, он оттолкнул руле-
вого и сам быстро завертел колесо, выкрикивая в то же время какую-то ко-
манду. Судно начало отклоняться в сторону и почти в тот же миг скрылось
в тумане.
Я почувствовал, что снова впадаю в беспамятство, и напряг все силы,
чтобы не поддаться пустоте и мраку, стремившимся поглотить меня. Вскоре
я услышал быстро приближавшийся плеск весел и чей-то голос. Потом, уже
совсем близко, раздался сердитый окрик:
- Какого черта вы не откликаетесь?
`Это мне кричат`, - подумал я и тут же провалился в пустоту и мрак.


ГЛАВА ВТОРАЯ

Мне показалось, что какая-то сила качает и несет меня в мировом
пространстве, подчинив мощному ритму. Мерцающие искорки вспыхивали и
пролетали мимо. Я догадывался, что это звезды и огненные кометы, сопро-
вождающие мой полет среди светил. Когда в своем качании я снова достиг
вершины амплитуды и уже готов был пуститься в обратный путь, где-то уда-
рил и загудел громадный гонг. Неисчислимо долго, целые столетия, безмя-
тежно канувшие в вечность, наслаждался я своим исполинским полетом.
Но сон мой начал меняться, а я уже понимал, что это сон. Амплитуда
моего полета становилась все короче и короче. Меня начало бросать из
стороны в сторону с раздражающей быстротой. Я едва успевал перевести
дух: с такой стремительностью мчался я в небесном пространстве. Гонг
грохотал все чаще и яростнее. Я ждал каждого его удара с невыразимым
ужасом. Потом мне показалось, что меня тащат по хрустящему, белому, рас-
каленному солнцем песку. Это причиняло мне невыносимые муки. Мою кожу
опалял огонь. Гонг гудел, как похоронный колокол. Сверкающие точки мча-
лись мимо нескончаемым потоком, словно вся звездная система провалива-
лась в пустоту. Я вздохнул, с трудом перевел дыхание и открыл глаза. Два
человека, стоя на коленях, хлопотали надо мной. То, что качало меня в
мощном ритме и несло куда-то, оказалось качкой судна на волнах океана, а
вместо ужасного гонга я увидел висевшую на стене сковороду, которая
бренчала и дребезжала при каждом наклоне судна. Хрустящий, опалявший ме-
ня огнем песок превратился в жесткие ладони какого-то человека, расти-
равшего мою обнаженную грудь. Я застонал от боли, приподнял голову и
посмотрел на свое красное, воспаленное тело, покрытое капельками крови,
проступившими сквозь расцарапанную кожу.
- Хватит, Ионсон, - сказал второй. - Не видишь, что ли, совсем содрал
с джентльмена кожу!
Тот, кого назвали Ионсоном, - человек могучего скандинавского типа, -
перестал растирать меня и неуклюже поднялся на ноги. У второго - судя по
выговору, типичного кокни - были мелкие, почти женственные черты ли-
ца; внешность его позволяла предположить, что он с молоком матери впитал
в себя перезвон лондонских церковных колоколов. Грязный полотняный д
колпак на голове и грубый засаленный передник на узких бедрах изобличали
в нем кока того чрезвычайно грязного камбуза, в котором я находился.
- Ну, как вы себя чувствуете, сэр? - спросил он с угодливой улыбкой,
которая является наследием многих поколений, привыкших получать на чай.
Вместо ответа я с усилием приподнялся и сел, а затем с помощью Ионсо-
на встал на ноги. Дребезжание сковороды ужасно действовало мне на нервы
Я не мог собраться с мыслями. Ухватившись, чтобы не упасть, за деревян-
ную переборку, оказавшуюся настолько сальной и грязной, что я невольно
стиснул зубы от отвращения, я потянулся к несносной посудине, висевшей
над топившейся плитой, снял ее с гвоздя и швырнул в ящик с углем.
Кок ухмыльнулся при таком проявлении нервозности. Он сунул мне в руку
дымящуюся кружку с какой-то бурдой и сказал:
- Хлебните-ка, это пойдет вам на пользу! В кружке было отвратительное
пойло - корабельный кофе, - но оно все же согрело и оживило меня. Прих-
лебывая этот напиток, я рассматривал свою разодранную, окровавленную
грудь, а затем обратился к скандинаву.
- Благодарю вас, мистер Ионсон, - сказал я. - Но не кажется ли вам,
что вы применили ко мне слишком уж героические меры?
Не знаю, почувствовал ли он упрек в моих словах, но, во всяком слу-
чае, взгляд, который я бросил на свою грудь, был достаточно выразителен.
В ответ он молча показал мне свою ладонь. Это была необыкновенно мозо-
листая ладонь. Я провел пальцами по ее роговым затвердениям, и у меня
заныли зубы от неприятного ощущения шероховатой поверхности.
- Меня зовут Джонсон, а не Ионсон, - сказал он на правильном английс-
ком языке, медленно, но почти без акцента.
В его бледно-голубых глазах я прочел кроткий протест; вместе с тем в
них была какая-то застенчивая прямота и мужественность, которые сразу
расположили меня к нему.
- Благодарю вас, мистер Джонсон, - поспешил я исправить свою ошибку и
протянул ему руку.
Он медлил, смущенно и неуклюже переминаясь с ноги на ногу; потом ре-
шительно схватил мою руку и с чувством пожал ее.
- Не найдется ли у вас чего-нибудь, чтобы я мог переодеться? - спро-
сил я кока, оглядывая свою мокрую одежду.
- Найдем, сэр! - живо отозвался тот. - Если вы не побрезгуете надеть
мои вещи, я сбегаю вниз и притащу.
Он вышел, вернее выскользнул, из дверей с проворством, в котором мне
почудилось что-то кошачье или даже змеиное. Эта его способность
скользить ужом была, как я убедился впоследствии, весьма для него харак-
терна.
- Где я нахожусь? - спросил я Джонсона, которого не без основания
принял за одного из матросов. - Что это за судно и куда оно идет?
- Мы около Фараллонских островов, на юго-запад от них, - неторопливо
промолвил он, методично отвечая на мои вопросы и стараясь, по-видимому,
как можно правильнее говорить по-английски. - Это шхуна `Призрак`. Идем
к берегам Японии бить котиков.
- А кто капитан шхуны? Мне нужно повидаться с ним, как только я пере-
оденусь.
На лице Джонсона неожиданно отразилось крайнее смущение и замеша-
тельство. Он ответил не сразу; видно было, что он тщательно подбирает
слова и мысленно составляет исчерпывающий ответ.
- Капитан - Волк Ларсен, так его все называют. Я никогда не слыхал
его настоящего имени. Но говорите с ним поосторожнее. Он сегодня беше-
ный. Его помощник...
Он не докончил: в камбуз нырнул кок.
- Убирайся-ка лучше отсюда, Ионсон! - сказал тот. - Старик хватится
тебя на палубе, а нынче, если ему не угодишь, - беда.
Джонсон послушно направился к двери, подмигнув мне из-за спины кока с
необычайно торжественным и значительным видом, словно желая выразить
этим то, чего он не договорил, и внушить мне еще раз, что с капитаном
надо разговаривать поосторожнее.
Через руку у кока было перекинуто какое-то грязное, мятое тряпье, от
которого довольно скверно пахло.
- Оно было сырое, сэр, когда я его снял и спрятал, - счел он нужным
объяснить мне. - Но вам придется пока обойтись этим, а потом я высушу
ваше платье.
Цепляясь за переборки, так как судно сильно качало, я с помощью кока
кое-как натянул на себя грубую фуфайку и невольно поежился от прикосно-
вения колючей шерсти. Заметив, должно быть, гримасу на моем лице, кок
осклабился.
- Ну, вам не навек привыкать к такой одежде. Кожа-то у вас нежная,
словно у какой-нибудь леди. Я как увидал вас, так сразу понял, что вы -
джентльмен.
Этот человек не понравился мне с первого взгляда, а когда он помогал
мне одеваться, моя неприязнь к нему возросла еще больше. Его прикоснове-
ния вызывали во мне гадливость. Я сторонился его рук и вздрагивал, когда
он дотрагивался до меня. Это неприятное чувство и запах, исходивший от
кипевших и бурливших на плите кастрюль, заставили меня поспешить с пере-
одеванием, чтобы поскорее выбраться на свежий воздух. К тому же мне нуж-
но было еще договориться с капитаном относительно доставки меня на бе-
рег.
Дешевая сатиновая рубашка с обтрепанным воротом и подозрительными,
похожими на кровяные, пятнами на груди была надета на меня под аккомпа-
немент неумолчных пояснений и извинений. Туалет мой завершила пара гру-
бых башмаков и синий выцветший комбинезон, у которого одна штанина ока-
залась дюймов на десять короче другой. Можно было подумать, что дьявол
пытался цапнуть `через нее душу лондонца, но, не обнаружив таковой,
оторвал со злости кусок оболочки.
- Но я не знаю, кого же мне благодарить? - спросил я, облачившись в
это тряпье. На голове у меня красовалась фуражка, которая была мне мала,
а поверх рубашки я натянул еще грязную полосатую бумазейную куртку; она
едва доходила мне до талии, а рукава чуть прикрывали локти.
Кок самодовольно выпрямился, и заискивающая улыбка расплылась по его
лицу. У меня был некоторый опыт: я знал, как ведет себя прислуга на ат-
лантических пароходах, когда рейс подходит к концу, и мог поклясться,
что кок ожидает подачки. Однако мое дальнейшее знакомство с этим субъек-
том показало, что поза была бессознательной. Это была врожденная угодли-
вость.
- Магридж, сэр, - пробормотал он с елейной улыбкой на своем женствен-
ном лице. - Томас Магридж, сэр. К вашим услугам!
- Ладно, Томас, - сказал я. - Я не забуду вас, когда высохнет мое
платье.
Его лицо просияло, глаза заблестели; казалось, голоса предков зазву-
чали в его душе, рождая смутные воспоминания о чаевых, полученных ими во
время их пребывания на земле.
- Благодарю вас, сэр! - произнес он с чувством и почти искренним сми-
рением.
Я отодвинул дверь, и кок, тоже как на роликах, скользнул в сторону; я
вышел на палубу. Меня все еще пошатывало от слабости после долгого пре-
бывания в воде. Порыв ветра налетел на меня, и я, сделав несколько нет-
вердых шагов по качающейся палубе до угла рубки, поспешил ухватиться за
него, чтобы не упасть. Сильно накренившись, шхуна скользила вверх и вниз
по длинной тихоокеанской волне. Если, как оказал Джонсон, судно шло на
юго-запад, то ветер, по моим расчетам, дул примерно с юга. Туман рассе-
ялся, и поверхность воды искрилась на солнце. Я повернулся к востоку,
где должна была находиться Калифорния, но не увидел ничего, кроме низко
стлавшихся пластов тумана, того самого тумана, который вызвал катастрофу
`Мартинеса` и был причиной моего бедственного положения. К северу, непо-
далеку от нас, из моря торчала группа голых скал, и на одной из них я
различил маяк. К юго-западу, там, куда мы держали курс, я увидел пирами-
дальные очертания парусов какого-то корабля.
Оглядев море, я перевел взгляд на более близкие предметы. Моей первой
мыслью было, что человек, потерпевший кораблекрушение и бывший на воло-
сок от смерти, заслуживает, пожалуй, большего внимания, чем то, которое
было мне оказано. Никто, как видно, не интересовался моей особой, кроме
матроса у штурвала, с любопытством поглядывавшего на меня поверх рубки.
Все, казалось, были заняты тем, что происходило посреди палубы. Там,
на крышке люка, лежал какой-то грузный мужчина. Он лежал на спине; ру-
башка на его груди, поросшей густыми черными, похожими на шерсть волоса-
ми, была разодрана. Черная с проседью борода покрывала всю нижнюю часть
его лица и шею. Борода, вероятно, была жесткая и пышная, но обвисла и
слиплась, и с нее струйками стекала вода. Глаза его были закрыты - он,
очевидно, находился без сознания, - но грудь тяжело вздымалась; он с шу-
мом вбирал в себя воздух, широко раскрыв рот, борясь с удушьем. Один из
матросов спокойно и методично, словно выполняя привычную обязанность,
спускал за борт на веревке брезентовое ведро, вытягивал его, перехваты-
вая веревку руками, и окатывал водой лежавшего без движения человека.
Возле люка расхаживал взад и вперед, сердито жуя сигару, тот самый
человек, случайному взгляду которого я был обязан своим спасением. Рос-
том он был, вероятно, пяти футов и десяти дюймов, быть может, десяти с
половиной, но не это бросалось мне прежде всего в глаза, - я сразу по-
чувствовал его силу. Это был человек атлетического сложения, с широкими
плечами и грудью, но я не назвал бы его тяжеловесным. В нем была ка-
кая-то жилистая, упругая сила, обычно свойственная нервным и худощавым
людям, и она придавала этому огромному человеку некоторое сходство с
большой гориллой. Я вовсе не хочу сказать, что он походил на гориллу. Я
говорю только, что заключенная в нем сила, независимо от его внешности,
вызывала у вас такие ассоциации. Подобного рода сила обычно связывается
в нашем представлении с первобытными существами, с дикими зверями, с на-
шими предполагаемыми предками, жившими на деревьях. Это сила дикая, сви-
репая, заключающая в самой себе жизненное начало - самую сущность жизни,
как потенции движения и первозданной материи, претворяющихся в различных
видах живых существ; короче говоря, это та живучесть, которая заставляет
змею извиваться, когда у нее отрубят голову, и которая теплится в бес-
форменном комке мяса убитой черепахи, содрогающемся при прикосновении к
нему пальцем.
Таково было впечатление, которое производил этот человек, шагавший по
палубе. Он крепко стоял на ногах, ступал твердо и уверенно; каждое дви-
жение его мускулов - то, как он пожимал плечами или стискивал в зубах
сигару, - все было полно решимости и казалось проявлением избыточной,
бьющей через край силы. Но эта внешняя сила, пронизывающая его движения,
казалась лишь отголоском другой, еще более грозной силы, которая притаи-
лась и дремала в нем, но могла в любой миг пробудиться подобно ярости
льва или бешеному порыву урагана.
Кок высунул голову из двери камбуза и ободряюще улыбнулся мне, указы-
вая большим пальцем на человека, прохаживавшегося около люка. Я понял,
что это и есть капитан шхуны, или - на языке кока - `старик`, то есть
тот, к кому я должен обратиться, дабы потревожить его просьбой доставить
меня каким-нибудь способом на берег. Я двинулся было вперед, пред-
чувствуя, что мне предстоит бурное объяснение, но в эту минуту новый
страшный приступ удушья овладел несчастным, лежавшим на палубе. Его ста-
ли корчить судороги. Спина его выгнулась дугой, голова совсем запрокину-
лась назад, а грудь расширилась в бессознательном усилии набрать по-
больше воздуха. Я не видел его лица, только мокрую черную бороду, но по-
чувствовал, как багровеет его кожа.
Капитан - Волк Ларсен, как его называли, - остановился и посмотрел на
умирающего. Жестокой и отчаянной была эта последняя схватка со смертью;
охваченный любопытством матрос перестал лить воду, брезентовое ведро
накренилось, и из него тонкой струйкой стекала вода. Умирающий судорожно
бил каблуками по крышке люка; потом его ноги вытянулись и застыли в пос-
леднем страшном напряжении, в то время как голова еще продолжала ме-
таться из стороны в сторону. Но вот мышцы ослабли, голова перестала дви-
гаться, и вздох как бы глубокого облегчения слетел с его губ. Челюсть у
него отвисла, верхняя губа приподнялась, и обнажились два ряда пожелтев-
ших от табака зубов. Казалось, его черты застыли в дьявольской усмешке,
словно он издевался над миром, который ему удалось перехитрить, покинув
его.
И тут произошло нечто неожиданное. Капитан внезапно, подобно удару
грома, обрушился на мертвеца. Поток ругани хлынул из его уст. И это не
были обычные ругательства или непристойности. В каждом слове было бого-
хульство, а слова так и сыпались. Они гремели и трещали, словно электри-
ческие разряды. Я в жизни не слыхал, да и не мог бы вообразить себе ни-
чего подобного. Обладая сам литературной жилкой и питая пристрастие к
сочным словцам и оборотам, я, пожалуй, лучше всех присутствующих мог
оценить своеобразную живость, красочность и в то же время неслыханную
кощунственность его метафор. Насколько я мог понять, причиной этой
вспышки было то, что умерший - помощник капитана - загулял перед уходом
из СанФранциско, а потом имел неделикатность умереть в самом начале пла-
вания и оставить Волка Ларсена без его, так сказать, правой руки.
Излишне упоминать, - во всяком случае, мои друзья поймут это и так, -
что я был шокирован. Брань и сквернословие всегда были мне противны. У
меня засосало под ложечкой, заныло сердце, мне стало невыразимо тошно.
Смерть в моем представлении всегда была сопряжена с чем-то торжественным
и возвышенным. Она приходила мирно и священнодействовала у ложа своей
жертвы. Смерть в таком мрачном отталкивающем обличье явилась для меня
чем-то невиданным и неслыханным. Отдавая, как я уже сказал, должное вы-
разительности изрыгаемых Волком Ларсеном проклятий, я был ими чрезвычай-
но возмущен. Мне казалось, что их огненный поток должен испепелить лицо
трупа, и я не удивился бы, если бы мокрая черная борода вдруг начала за-
виваться колечками и вспыхнула дымным пламенем. Но мертвецу уже не было
до этого никакого дела. Он продолжал сардонически усмехаться - с вызо-
вом, с цинической издевкой. Он был хозяином положения.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Волк Ларсен оборвал свою брань так же внезапно, как начал. Он раску-
рил потухшую сигару и огляделся вокруг. Взор его упал на Магриджа.
- А, любезный кок? - начал он ласково, но в голосе его чувствовались
холод и твердость стали.
- Есть, сэр! - угодливо и виновато, с преувеличенной готовностью
отозвался тот.
- Ты не боишься растянуть себе шею? Это, знаешь ли, не особенно по-
лезно. Помощник умер, и мне не хотелось бы потерять еще и тебя. Ты дол-
жен очень беречь свое здоровье, кок. Понятно?
Последнее слово, в полном контрасте с мягкостью всей речи, прозвучало
резко, как удар бича. Кок съежился.
- Есть, сэр! - послышался испуганный ответ, и голова провинившегося
кока исчезла в камбузе.
При этом разносе, выпавшем на долю одного кока, остальной экипаж пе-
рестал глазеть на мертвеца и вернулся к своим делам. Но несколько чело-
век остались в проходе между камбузом и люком и продолжали переговари-
ваться вполголоса. Я понял, что это не матросы, и потом узнал, что это
охотники на котиков, занимавшие несколько привилегированное положение по
сравнению с простыми матросами.
- Иогансен! - позвал Волк Ларсен. Матрос тотчас приблизился. - Возьми
иглу и гардаман и зашей этого бродягу. Старую парусину найдешь в кладо-
вой. Ступай!
- А что привязать к ногам, сэр? - спросил матрос после обычного
`есть, сэр`.
- Сейчас устроим, - ответил Волк Ларсен и кликнул кока.
Томас Магридж выскочил из своего камбуза, как игрушечный чертик из
коробки.
- Спустись в трюм и принеси мешок угля.
- Нет ли у кого-нибудь из вас, ребята, библии или молитвенника? -
послышалось новое требование, обращенное на этот раз к охотникам.
Они покачали головой, и один отпустил какую-то шутку, которой я не
расслышал; она была встречена общим смехом.
Капитан обратился с тем же вопросом к матросам. Библия и молитвенник
были здесь, по-видимому, редкими предметами, но один из матросов вызвал-
ся спросить у подвахтенных. Однако минуты через две он вернулся ни с
чем.
Капитан пожал плечами.
- Тогда придется бросить его за борт без лишней болтовни. Впрочем,
может быть, выловленный нами молодчик знает морскую похоронную службу
наизусть? Он что-то смахивает на попа.
При этих словах Волк Ларсен внезапно повернулся ко мне.
- Вы, верно, пастор? - спросил он.
Охотники - их было шестеро - все, как один, тоже повернулись в мою
сторону, и я болезненно ощутил свое сходство с вороньим пугалом. Мой вид
вызвал хохот. Присутствие покойника, распростертого на палубе и тоже,
казалось, скалившего зубы, никого не остановило. Это был хохот грубый,
резкий и беспощадный, как само море, хохот, отражавший грубые чувства
людей, которым незнакомы чуткость и деликатность.
Волк Ларсен не смеялся, хотя в его серых глазах Мелькали искорки удо-
вольствия, и только тут, подойдя к нему ближе, я получил более полное
впечатление от этого человека, - до сих пор я воспринимал его скорее Жак
шагающую по палубе фигуру, изрыгающую поток ругательств. У него было
несколько угловатое лицо с крупными и резкими, но правильными чертами,
казавшиеся на первый взгляд массивным. Но это первое впечатление от его
лица, так же как и от его фигуры, быстро отступало на задний план, и ос-
тавалось только ощущение скрытой в этом человеке внутренней силы, дрем-
лющей где-то в недрах его существа. Скулы, подбородок, высокий лоб с вы-
пуклыми надбровными дугами, могучие, даже необычайно могучие сами по се-
бе, казалось, говорили об огромной, скрытой от глаз жизненной энергии
или мощи духа, - эту мощь было трудно измерить или определить ее грани-
цы, и невозможно было отнести ее ни под какую установленную рубрику.
Глаза - мне довелось хорошо узнать их - были большие и красивые, осе-
ненные густыми черными бровями и широко расставленные, что говорило о
недюжинности натуры. Цвет их, изменчиво-серый, поражал бесчисленным мно-
жеством - оттенков, как переливчатый шелк в лучах солнца. Они были то
серыми - темными или светлыми, - то серовато-зелеными, то принимали ла-
зурную окраску моря. - Эти изменчивые глаза, казалось, скрывали его ду-
шу, словно непрестанно менявшиеся маски, и лишь в редкие мгновения она
как бы проглядывала из них, точно рвалась наружу, навстречу какому-то
заманчивому приключению. Эти глаза могли быть мрачными, как хмурое свин-
цовое небо; могли метать искры, отливая стальным блеском обнаженного ме-
ча; могли становиться холодными, как полярные просторы, или теплыми и
нежными. И в них мог вспыхивать любовный огонь, обжигающий и властный,
который притягивает и покоряет женщин, заставляя их сдаваться восторжен-
но, радостно и самозабвенно.
Но вернемся к рассказу. Я ответил капитану, что я не пастор и, к со-
жалению, не умею служить панихиду, но он бесцеремонно перебил меня:
- А чем вы зарабатываете на жизнь? Признаюсь, ко мне никогда еще не
обращались с подобным вопросом, да и сам я никогда над этим не задумы-
вался. Я опешил и довольно глупо пробормотал:
- Я... я - джентльмен.
По губам капитана скользнула усмешка.
- У меня есть занятие, я работаю, - торопливо воскликнул я, словно
стоял перед судьей и нуждался в оправдании, отчетливо сознавая в то же
время, как нелепо с моей стороны пускаться в какие бы то ни было объяс-
нения по этому поводу.
- Это дает вам средства к жизни? Вопрос прозвучал так властно, что я
был озадачен, - сбит с панталыку, как сказал бы Чарли Фэраи молчал,
словно школьник перед строгим учителем.
- Кто вас кормит? - последовал новый вопрос.
- У меня есть постоянный доход, - с достоинством ответил я и в ту же
секунду готов был откусить себе язык. - Но все это, простите, не имеет
отношения к тому, о чем я хотел поговорить с вами.
Однако капитан не обратил никакого внимания на мой протест.
- Кто заработал эти средства? А?.. Ну, я так и думал: ваш отец. Вы не
стоите на своих ногах - кормитесь за счет мертвецов. Вы не могли бы про-
жить самостоятельно и суток, не сумели бы три раза в день набить себе
брюхо. Покажите руку!
Страшная сила, скрытая в этом человеке, внезапно пришла в действие,
и, прежде чем я успел опомниться, он шагнул ко мне, схватил мою правую
руку и поднес к глазам. Я попытался освободиться, но его пальцы без вся-
кого видимого усилия крепче охватили мою руку, и мне показалось, что у
меня сейчас затрещат кости. Трудно при таких обстоятельствах сохранять
достоинство. Я не мог извиваться или брыкаться, как мальчишка, однако не
мог и вступить в единоборство с этим чудовищем, угрожавшим одним движе-
нием сломать мне руку. Приходилось стоять смирно и переносить это униже-
ние.
Тем временем у покойника, как я успел заметить, уже обшарили карманы,
и все, что там сыскалось, сложили на трубе, а труп, на лице которого
застыла сардоническая усмешка, обернули в парусину, и Иогансен принялся
штопать ее толстой белой ниткой, втыкая иглу ладонью с помощью особого
приспособления, называемого гарданом и сделанного из куска кожи.
Волк Ларсен с презрительной гримасой отпустил руку.
- Изнеженная рука - за счет тех же мертвецов. Такие руки ни на что,
кроме мытья посуды и стряпни, не годны.
- Мне хотелось бы сойти на берег, - решительно сказал я, овладев на-
конец собой. - Я уплачу вам, скольвы потребуете за хлопоты и задержку в
пути. Он с любопытством поглядел на меня. Глаза его смотрели с насмеш-
кой.
- У меня другое предложение - для вашего же блага. Мой помощник умер,
и мне придется сделать кое-какие перемещения. Один из матросов займет

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 126061
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0