ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Ивлин Во.
Мерзкая плоть

Данное произведение издано на языке оригинала до 27 мая 1973 года.
Перевод М. Лорие Редактор Н. Кристальная
ОСR: Андрей Дерябкин

`В нашей стране,- сказала Алиса, все еще не успев
отдышаться,- если бежать очень долго и очень быстро,
вот как мы сейчас, обычно попадаешь в какое-нибудь
другое место`.
`Значит, у вас очень медленная страна,- сказала
королева.- А здесь, ты сама видишь, твоего бега
хватает только на то, чтобы остаться на том же месте.
А если хочешь попасть в другое место, нужно
бежать по крайней мере вдвое быстрее!`
`Если бы я была не настоящая,- сказала Алиса, готовая
рассмеяться сквозь слезы, до того все это было
нелепо,- я бы не могла плакать`.
`Ты, надеюсь, не воображаешь, что это настоящие
слезы?` - перебил ее Твидлдум весьма презрительным
тоном.

Льюис Кэрролл. `Зазеркалье`.

Глава 1

Всем было ясно, что качки не миновать. Отец Ротшильд, иезуит, с чисто
восточным фатализмом поставил свой чемодан в углу бара и вышел на палубу.
(Чемодан был небольшой, из поддельной крокодиловой кожи. Инициалы,
выдавленные на нем готическим шрифтом, были не отца Ротшильда -- он в то
утро попросил на время чемодан у лакея французской гостиницы, где провел
ночь. Содержимое его составляло кое-какое белье, шесть очень нужных новых
книг на шести языках, накладная борода и школьный географический атлас с
испещренным пометками указателем.) Выйдя на палубу, отец Ротшильд
облокотился о поручни, подпер ладонями подбородок и стал смотреть, как по
трапу поднимаются пассажиры, все как один со сдержанно-опасливым выражением
на лицах.
Большинство этих лиц было иезуиту знакомо, так как он обладал
счастливой способностью запоминать все, что можно было узнать, обо всех, кто
мог представлять хоть какой-то интерес. Язык его чуть высунулся наружу, и,
не будь мысли пассажиров так заняты багажом и погодой, кто-нибудь из них мог
бы заметить, как он похож на те гипсовые копии с химер собора Парижской
богоматери, которые можно увидеть в витринах художественных магазинов, где
они, покрашенные в цвет `старой слоновой кости`, пытливо глядят на вас из-за
наборов кистей и трафаретов, разноцветного пластилина и тюбиков с
акварельными красками. Высоко над его головой, на фоне темнеющего неба,
проплыл видавший виды `паккард` миссис Мелроз Оранг, неся на себе пыль трех
континентов, а на палубу поднялась во главе своих ангелов сама миссис Мелроз
Оранг, знаменитая проповедница.
-- Вера!
-- Здесь, миссис Оранг.
-- Любовь!
-- Здесь, миссис Оранг.
-- Стойкость!
-- Здесь, миссис Оранг.
-- Непорочность... Где Непорочность?
-- Непорочность плохо себя чувствует, миссис Оранг. Она ушла в каюту.
-- От этой девчонки больше забот, чем толку. Чуть нужно заняться
вещами, как она чувствует себя плохо. Остальные все здесь? Кротость,
Оглядка, Доброта, Праведная Обида, Справедливость, Святая Тревога?
-- Святая Тревога потеряла крылья, миссис Оранг. Она в поезде
заговорилась с одним джентльменом... Ах, вот она.
-- Нашла? -- спросила миссис Оранг.
Святая Тревога так запыхалась, что могла только кивнуть головой.
(Ангелы носили свои крылья в узких черных картонках, похожих на футляр для
скрипки.)
-- Хорошо,-- сказала миссис Оранг.-- И пожалуйста, не выпускай их из
рук и поменьше разговаривай с джентльменами в поездах. Вы же ангелы, а не
хористки, понятно?
Ангелы сокрушенно сбились в кучку. Ужасно, когда миссис Оранг бывает
такая. Ох и зададут же они Непорочности и Святой Тревоге, когда останутся
одни, в ночных рубашках! Мало того, что всех будет тошнить от качки, так еще
миссис Оранг шпыняет.
Заметив, как они расстроены, миссис Оранг смягчилась и заулыбалась. В
`обаянии` ей нельзя было отказать.
-- Ну, девочки,-- сказала она,-- мне нужно идти. Говорят, будет сильно
качать, но вы не верьте. Если на душе спокойно, то и желудок не подведет. И
помните, если все-таки станет мутить -- пойте. Это самое лучшее средство.
-- До свидания, миссис Оранг, спасибо.-- Они сделали грациозный
книксен, повернулись и дружно засеменили на корму, во второй класс. Миссис
Оранг проводила их благосклонным взглядом, а потом, расправив плечи (ни дать
ни взять бывалый моряк, только бороды маловато), решительно зашагала в бар
первого класса, расположенный на носу.
На борт всходили и другие выдающиеся личности, тоже очень недовольные
погодой; чтобы уберечься от ужасов морской болезни, они прибегли к различным
видам цивилизованного знахарства, но веры им недоставало.
Были здесь мисс Рансибл, и Майлз Злопрактис, и весь Цвет Нашей
Молодежи. Они весело провели утро, обклеивая друг другу животы полосками
липкого пластыря (как мисс Рансибл при этом повизгивала!).
Был здесь и достопочтенный Уолтер Фрабник, член парламента и на прошлой
неделе -- премьер-министр. Перед утренним завтраком мистер Фрабник выпил две
максимальные дозы некоего хлорного препарата (после чего завтрак не лез ему
в горло), а потом в поезде, совсем упав духом, допил весь флакон. Он
двигался как во сне, сопровождаемый по пятам двумя откровенными детективами.
Они побывали с ним в Париже и знали о его тамошних делах все, что стоило
знать,-- по крайней мере с точки зрения романиста. (Между собой они называли
его Достопочтенный Бабник, но это было скорее остроумной игрой на его
фамилии, чем порицанием его любовных интрижек, в которых он, если говорить
начистоту, проявлял изрядную робость, а то и поддавался паническому страху.)
Леди Троббинг и миссис Блекуотер отер, сестры-близнецы, чей портрет
кисти Милле был недавно продан на аукционе у Кристи за рекордно низкую цену,
сидели на палубной скамейке тикового дерева, ели яблоки и пили то, что леди
Троббинг со старомодной игривостью называла `шипучкой`, а миссис Блекуотер
именовала более эксцентрично -- `шампань`, произнося это слово в нос, на
французский лад.
-- Посмотри, Китти, ведь это мистер Фрабник, тот, что на прошлой неделе
был премьер-министром.
-- Не может быть, Фанни, где?
-- А вон, чуть впереди тех двух мужчин в котелках рядом со священником.
-- Да, похоже на его фотографии. Какой у него странный вид!
-- В точности так выглядел покойный Троббинг... весь тот последний год.
-- ... А мы ведь не подозревали, пока кто-то не нашел флаконы под
половицей в его гардеробной... а то мы все думали, что он просто пьет...
По-моему, в наши дни премьер-министры были маркой выше, ты не находишь?
-- Говорят, на мистера Фрабника имеет влияние только одна особа...
-- Из японского посольства...
-- Разумеется, милочка, только не говори так громко... Но серьезно,
Фанни, как ты думаешь, мистер Фрабник действительно такой?
-- Фигура у него для его возраста вполне хорошая.
-- Да, но его возраст и этот явно полнокровный тип так часто бывают
обманчивы. Еще бокал? Не пожалеешь, когда мы отчалим.
-- А я думала, мы уже плывем.
-- Чудачка ты, Фанни, такие уморительные вещи говоришь. И пьяненькие
старушки, давясь от беззвучного смеха, под ручку отправились вниз, в свою
каюту.
Из остальных пассажиров одни заткнули уши ватой, другие надели темные
очки, а кое-кто ел сухари из бумажных пакетов-- говорят же, что индейцы едят
змеиное мясо, чтобы перехитрить врага. Миссис Хуп лихорадочно твердила
формулу, которой обучил ее в Нью-Йорке один йог. Немногочисленные `морские
волки`, чей багаж пестрел ярлыками многих плаваний, расхаживали по палубе,
вызывающе попыхивая короткими вонючими трубками и подбирая партнеров для
партии в бридж.
За две минуты до того, как пароход должен был отойти, когда уже
раздавались вокруг первые предупредительные свистки и возгласы, по трапу
поднялся молодой человек с чемоданом. Ничего примечательного в его внешности
не было.. Он выглядел в точности так, как выглядят подобные ему молодые
люди; свой чемодан, до противности тяжелый, он нес сам, потому что у него не
осталось ни одного франка да и почти никакой другой валюты. Он прожил два
месяца в Париже, где писал книгу, а теперь возвращался домой, потому что
сделал по почте предложение и получил согласие. Звали его Адам Фенвик-Саймз.
Отец Ротшильд приветливо ему улыбнулся.
-- Едва ли вы меня помните,-- сказал он.-- Мы познакомились пять лет
назад в Оксфорде, на завтраке у декана Баллиол-колледжа. Мне будет интересно
прочесть вашу книгу, когда она выйдет,-- сколько я понимаю, это
автобиография? И разрешите мне одним из первых поздравить вас с вашей
помолвкой. Боюсь, вы убедитесь, что ваш тесть несколько чудаковат... и
забывчив. Этой зимой он перенес сильный бронхит. Дом - сплошные сквозняки,
непомерно велик по нашим временам. Ну что ж, пойду к себе. На море волнение,
а я плохо переношу качку. Встретимся двенадцатого у леди Метроленд, а если
посчастливится, то и раньше.
Адам не успел ничего ответить -- иезуит уже исчез. Вдруг голова его
опять возникла рядом.
-- Здесь находится одна весьма опасная и неприятная женщина, некая
миссис Оранг.
Он опять скрылся из глаз, и почти тотчас же пароход заскользил прочь от
пристани, к выходу из порта.
Началась качка, то бортовая, то носовая, а то пароход, весь дрожа,
замирал на месте, над бездной черной воды, после чего низвергался, как
вагонетка на американских горах, в безветренную глубину и снова взлетал
прямо в пасть к урагану; то он прорывал себе путь, судорожно тыкаясь носом,
как терьер в кроличьей норе, то падал камнем, как лифт. Этот последний его
трюк доставлял пассажирам больше всего мучений.
-- Ой,-- стонал Цвет Нашей Молодежи.-- Ой! Ой! Ой!
-- Точно из тебя сбивают коктейль,-- сказал Майлз Злопрактис.-- Ну и
лицо у вас, деточка,-- оттенка нильской воды.
-- Это же заболеть можно,-- сказала мисс Рансибл и, что редко с ней
случалось, попала в точку.
Китти Блекуотер и леди Троббинг лежали одна над другой на своих койках,
содрогаясь от парика до пят.
-- Как ты думаешь, неужели это шампань...
-- Китти.
-- Да, милочка?
-- Китти, мне кажется... нет, я уверена, у меня есть где-то нюхательные
соли... Китти, я подумала, тебе там ближе... А мне отсюда слезать просто
небезопасно... как бы не сломать ногу...
-- А ты не боишься, что после шампань...
-- Но они мне нужны. Конечно, милочка, если это тебе з атруднительно...
-- Мне ничего не затруднительно, ты же знаешь. Но помнится, нет, я даже
совершенно ясно помню, что нюхательные соли ты не укладывала.
-- Ну, Китти, ну, пожалуйста... тебе же будет жалко, если я умру... Ой!
-- Но я видела нюхательные соли на твоем туалетном столике уже после
того, как твои вещи снесли вниз. Помню, я еще подумала, надо захватить их, а
потом замешкалась с чаевыми, так что, понимаешь...
-- Я... их... сама уложила... Вместе со щетками... Китти, противная!
-- Как не стыдно, Фанни!
-- Ой! Ой! Ой!
Для отца Ротшильда все плавания были равны. Он размышлял о муках святых
угодников, об изменчивости человеческой природы, о Четырех Последних Вещах 1
и время от времени повторял про себя отрывки из покаянных псалмов.
Лидер оппозиции его величества лежал, погруженный в сладостный транс,
созерцая роскошные восточные видения: домики из раскрашенной бумаги; золотые
драконы и цветущий миндаль; золотые фигурки и миндалевидные глаза, смиренные
и ласкающие; крохотные золотые ножки среди цветов миндаля; раскрашенные
чашечки, полные золотого чая; золотой голос, поющий за ширмой из
раскрашенной бумаги; смиренные, ласкающие золотые ручки и глаза формой как
миндаль, а цветом как ночь.
Два совсем обмякших детектива, дежуривших у его каюты, покинули свой
пост.
-- Если он и при такой качке сумеет набедокурить, молодец будет,--
решили они.-- Грех было бы ему мешать.
Пароход скрипел всей обшивкой, хлопали двери, падали чемоданы, выл
ветер; винт, то взлетая над водой, то зарываясь в волны, бешено крутился, и
шляпные картонки сыпались с полок, как спелые яблоки. Но сквозь весь этот
рев и грохот из дамского салона второго класса звучали отчаянные голоса
ангелов миссис Оранг -- они пели, пели в унисон, исступленно, надрывно,
словно сердца их готовы были разлететься вдребезги
1 Речь идет о вопросе и ответе из католического школьного катехизиса:
`Каковы суть Четыре Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить? Четыре
Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить, суть: смерть, страшный суд,
ад и рай`.-- Здесь и. далее примечания переводчиков.

ги, а рассудок помрачиться,-- пели знаменитый гимн сочинения миссис
Оранг `Агнец Божий -- барашек что надо`.
Капитан и первый помощник сидели в рубке и увлеченно решали кроссворд.
-- Похоже, ветер свежеет, того гляди погода испортится,-- сказал
капитан.-- Вечером может и покачать.
-- Не всегда же бывает так тихо, как сейчас,-- сказал первый
помощник.-- Хищное млекопитающее. Слово из восемнадцати букв. Просто
непонятно, как они такое выдумывают.
Адам Фенвик-Саймз сидел с морскими волками в курительной, пил третий
стакан виски и гадал, когда ему окончательно станет плохо.
Уже сейчас он ощущал какую-то тяжесть в затылке. Плыть еще тридцать
пять минут, а скорее всего, и больше, раз ветер встречный.
Наискосок от него сидел болтливый, объездивший весь свет журналист и
рассказывал ему неприличные анекдоты. Время от времени Адам вставлял более
или менее подходящие к случаю замечания вроде `Да, здорово`, или `Это надо
запомнить`, или `Ха-ха-ха`, но по-настоящему что-либо воспринимать он был
неспособен.
Корабль взлетел -- выше, выше, выше, а потом как-то наискось ухнул
вниз. Адам успел схватить свой стакан и спасти содержимое. Потом закрыл
глаза.
-- А вот этот годится и для дамских ушей,-- сказал журналист.
За спиной у них четыре коммивояжера играли в карты. Сначала игра шла
весело -- когда карты, стаканы и пепельница летели на пол, они только
приговаривали: `Вот это так тряхнуло!` и `Держись, гвардейцы!` -- но за
последние десять минут заметно притихли. Тишина была неуютная.
-- ... И сорок за тузы и двести пятьдесят. Роббер. Ну что, опять тянуть
или останемся так?
-- А может, сделаем небольшой перерыв? Стол все время куда-то едет, я
даже устал.
-- Э, Артур, тебя уж не тошнит ли?
-- Ничего не тошнит, просто устал.
-- Конечно, если Артура тошнит...
-- Кто бы подумал, что нашего Артура будет тошнить?
-- Да не тошнит меня вовсе. Устал немножко, и все. Но если вы хотите
продолжать -- пожалуйста, я вам игру портить на собираюсь.
-- Молодчина, Артур. И нисколько его не тошнит. Эй, Билл, не зевай,
карты сейчас упадут. Опять нас подымает.
-- Может, повторим, друзья? Того же?
-- Того же.
-- Твое здоровье, Артур. Ваше здоровье. Чтобы не в последний.
-- Кто сдает? Ведь последним сдавали вы, мистер Гендерсон?
-- Да, теперь сдавать Артуру.
-- Тебе сдавать, Артур. Гляди веселей, приятель.
-- Перестань! Разве можно так хлопать человека по спине!
-- Не спутай карты, Артур!
-- Попробуй не спутать, когда тебя так хлопнули по спине. Устал я.
-- Ну вот, у меня оказалось пятнадцать карт.
-- А этот вы слышали? -- сказал журналист.-- Как один человек из
Абердина очень любил бриллианты, до того любил, что, когда надумал жениться,
выбрал жену с солитером. Здорово, а? Понимаете, у нее был солитер, а он,
понимаете, любил бриллианты. А жил в Абердине. Ловко, ничего не скажешь.
-- Знаете, я, пожалуй, выйду ненадолго на палубу. Здесь что-то
душновато.
-- И не думайте. Там все время заливает. Или, может быть, вас мутит?
-- Ни капельки не мутит. Я просто подумал, что на свежем воздухе... О
черт, да когда же это кончится?
-- Держитесь, дружище. Я бы на вашем месте не стал прогуливаться. Лучше
сидеть, как сидели. Глоток виски, вот что вам требуется.
-- Меня не мутит. Просто здесь душно.
-- Правильно, дружище. Уж вы мне доверьтесь. Игра в бридж явно не
клеилась.
-- Эй, мистер Гендерсон, это еще что за пика?
-- Туз, а то что же?
-- Вижу, что туз. Я про то говорю, что нельзя вам было брать взятку
козырем, когда у вас на руках была пика.
-- Почему это нельзя было козырем? Ведь пошли-то с козыря.
-- Ничего подобного. Артур пошел с пики.
-- Нет, с козыря. Так ведь, Артур?
-- Артур пошел с пики.
-- Не мог он пойти с пики, а то зачем бы ему класть червонку на моего
короля пик, когда я думал, что у него дама. Нет у него пик.
-- Почему это у меня нет пик? У меня дама.
-- Артур, старина, тебя, видно, и вправду тошнит,
-- Ничего не тошнит, просто устал. Ты бы тоже устал, если б тебя так
хлопнули по спине... В общем, хватит с меня этой забавы. Вот видите, опять
карты разлетелись.
На этот раз никто не дал себе труда их собрать. Вскоре мистер Гендерсон
сказал: -- Странно, с чего это у меня вдруг перед глазами все поплыло?
Наверно, что-нибудь съел не то. С этими заграничными блюдами всегда такая
история -- намешают бог весть чего.
-- А знаете, у меня тоже, оказывается, самочувствие не ахти. Вентиляция
на этих пароходах ни к черту.
-- Да-да. Вентиляция. Это вы верно заметили. В этом все дело.
-- Странная вещь. Меня, имейте в виду, никогда не укачивает, но иногда
морские переезды плохо на меня действуют.
-- Вот и со мной так же.
-- Вентиляция... безобразная.
-- Уж поскорей бы очутиться в Дувре. `Родина, милая родина`. Верно я
говорю?
Адам крепко ухватился за обитый медью край столика, и ему стало легче.
Нет, не допустит он, чтобы его вырвало, во всяком случае, пока на него
пялится этот журналист. Теперь-то уж скоро, скоро покажется берег.

В это-то время, когда настроение в курительном салоне упало до нуля,
там опять появилась миссис Оранг. Секунды три она балансировала между
вращающейся дверью и ускользающим косяком, а как только судно немного
выровнялось, зашагала к стойке, широко расставляя ноги и сунув руки в
карманы толстого жакета.
-- Рома. Двойную порцию,-- сказала она и с обаятельной улыбкой обвела
глазами жалкую горстку мужчин, сидевших в салоне.-- Ой, мальчики, какой у
вас расстроенный вид. В чем дело? Душа тоскует или пароход не хочет стоять
смирно?.. Качает? Ну ясно, качает. Но я вот что у вас спрошу. Ежели вы за
какой-нибудь час так расклеились от морской болезни (`Не морская болезнь, а
вентиляция`,-- машинально пробормотал мистер Гендерсон), так что же с вами
будет, когда вы пуститесь в далекое странствие, которое всех нас ожидает?
Чисты ли вы перед богом? -- вопросила миссис Оранг.-- Готовы ли вы к смерти?
-- А то нет? -- сказал Артур.-- Я последние полчаса только об этом и
думаю.
-- Так вот, мальчики, знаете, чем мы с вами сейчас займемся? Мы с вами
споем песню. (`О господи`,-- сказал Адам.) Вам, может, кажется, что не
споем, а вот споем. От нее и душе и телу будет польза. Это песня надежды. Не
очень-то много сейчас говорят о надежде, правда? О вере -- сколько угодно, о
любви -- пожалуйста. А про надежду забыли. Ныне в мире есть только одно
истинное зло -- безнадежность. Я Англию как свои пять пальцев знаю, и я вам
прямо говорю, мальчики,-- у меня есть для вас нужный товар. Вам требуется
надежда. Я вам ее предлагаю. Ну-ка, бармен, раздайте всем эти листки. Там на
обороте слова песни. Вот так. А теперь давайте хором. Сумеете меня перепеть,
бармен, заработаете пять шиллингов. Нет -- пять шиллингов с вас. Ну,
мальчики, дружно!
Миссис Оранг запела звучным голосом и очень внятно. Руки ее
поднимались, трепетали и падали в такт песне. Бармен повиновался ей сразу.
Слова он немного перевирал, но уверенная сила его голоса на низких нотах
была заразительна. Следующим вступил журналист, потом Артур, сжав зубы, стал
подтягивать мелодию. Скоро уже пели все, пели как оглашенные, и надо
сказать, что им действительно стало легче.
Отец Ротшильд услышал их и повернулся лицом к стене.
Их услышала Китти Блекуотер.
-- Фанни!
-- Да?
-- Фанни, милочка, ты слышишь -- поют?
-- Да, милочка, благодарю.
-- Фанни, милочка, а это не молебен? А то звучит похоже на песнопения.
Может, мы в опасности, как ты думаешь? Фанни, может быть, мы идем ко дну?
- Вполне возможно. Туда и дорога.
-- Фанни, какие ты ужасные вещи говоришь! Но ведь мы бы почувствовали,
если бы пароход на что-нибудь наскочил? Фанни, милочка, если хочешь, я
сейчас поищу твои нюхательные соли.
_ Стоит ли, милочка, ведь ты сама видела, что они остались на моем
туалете.
-- Я могла ошибиться.
-- Ты же сказала, что сама видела...
Их услышал капитан.-- Сколько ни плаваю,-- сказал он,-- до сих пор от
этих миссионеров с души воротит.
-- Слово из шести букв,-- сказал первый помощник,-- первые буквы `кб`,
означает `применяется при астрономических вычислениях`.
-- Не может быть, чтобы `кб`,-- сказал капитан, подумав.
Их услышал Цвет Нашей Молодежи.
-- Как на первых вечерах в семнадцать лет,-- сказала мисс Рансибл.--
Тебя тошнит, а другие поют.
Их услышала миссис Хуп. `Хватит с меня теософии,-- решила она.--
Присмотрюсь-ка я, пожалуй, к католикам`.
На корме, в салоне второго класса, где качка ощущалась сильнее всего,
их услышали ангелы. Сами они уже давно перестали петь.
-- Опять она за свое,-- сказала Праведная Обида.
Один только мистер Фрабник лежал в безмятежном забытьи, и в мозгу его
проплывали чарующие видения -- нежные голоса, такие ласкающие, такие
смиренные, и темные глаза цвета ночи, а формой как миндаль, над
раскрашенными бумажными ширмами, и золотые фигурки, такие гибкие,
пружинистые, принимающие столь неожиданные позы.
В курительной все еще пели, когда пароход, почти точно по расписанию,
вошел в дуврский порт. И тут миссис Оранг, следуя своему неизменному
правилу, пустила, так сказать, шапку по кругу и собрала около двух фунтов
стерлингов, не считая собственных пяти шиллингов, которые ей, впрочем,
возместил бармен. `Спасение души не идет впрок, когда дается бесплатно` --
таково было ее любимое изречение.

Глава 2

-- Что имеете предъявить?
-- Крылья.
-- Ношеные?
-- Конечно.
-- Тогда все в порядке. Проходите.
-- Праведной Обиде всегда все улыбаются,-- пожаловалась Стойкость
Доброте.-- А между прочим, хорошо опять очутиться на суше.
-- Нетвердыми шагами, но с воскресшими надеждами пассажиры уже покинули
пароход.
Отец Ротшильд помахал дипломатическим паспортом и исчез в огромном
автомобиле, высланном его встретить. Остальные толкались со своими
чемоданами у барьера, стараясь привлечь внимание таможенных чиновников и
мечтая о чашке чаю.
-- У меня припрятано полдюжины, высшей марки,-- откровенничал
журналист.-- В такую погоду они обычно не придираются.
И правда, вскоре багаж его уже был погружен, а сам он с удобством
устроился в вагоне первого класса (расходы его, само собой, оплачивала
газета).
Адам дожидался своей очереди довольно долго.
-- У меня только старая одежда и книги,-- сказал он. Это были
опрометчивые слова -- вялое равнодушие чиновника как ветром сдуло.
-- Книги? А какие у вас книги, позвольте спросить?
-- Смотрите сами.
- И посмотрю. Скажи пожалуйста, книги!
Адам, чуть не падая от усталости, расстегнул ремни и отпер чемодан.
-- Так,-- сказал таможенный грозно, словно подтвердились его худшие
подозрения.-- Книги у вас есть, это я вижу.
Одну за другой он стал доставать их из чемодана и складывать стопкой
перед собой. На томик Данте он взглянул прямо-таки с отвращением.
-- Французская? Так я и думал, небось сплошные пакости. Так, а теперь я
проверю эти ваши книги (как это было сказано!) по своему списку. Министр
внутренних дел -- он насчет книг знаете какой строгий. Если мы не можем
искоренить литературу у себя дома, мы можем хотя бы добиться, чтобы ее не
ввозили к нам из-за границы. Это он сказал на днях в парламенте, и правильно
сказал... Стоп, а это что, позвольте спросить?
Осторожно, точно опасаясь, что она вот-вот взорвется, он вытащил и
положил перед собой толстую пачку исписанных на машинке листов.
-- Это тоже книга,-- сказал Адам.-- Я ее сам только что написал. Это
мои мемуары.
-- Вот оно как? Ну, я их тоже захвачу к начальнику. И вы со мной
проходите.
-- Но мне нужно поспеть на поезд...
-- Пошли, пошли, бывают вещи и похуже, чем опоздать на поезд,--
намекнул он зловеще.
Они проследовали во внутреннее помещение, где стены были увешаны
отобранной у пассажиров порнографией и какими-то инструментами непонятного
назначения. Из соседней комнаты неслись вопли и визги мисс Рансибл, которую
приняли за известную аферистку, промышляющую продажей контрабандных
драгоценностей, и передали на предмет личного обыска двум свирепого вида
досмотрщицам.
-- Ну, что у вас там с книгами? -- спросил начальник. По длинному
печатному списку, в котором первым значилось `Аристотель. Сочинения
(иллюстрированное издание)`, они сверили книги Адама, старательно, одну за
другой, по складам читая заглавия.
Через кабинет прошла мисс Рансибл, на ходу манипулируя губной помадой и
пудрой.
-- Адам, миленький, как же я вас не видела на пароходе. Ой, если б я
могла вам рассказать, что они там со мной делали... Где только не искали,
это со стыда сгореть можно. Точно у врача, и такие злющие старухи, чем-то
напоминают вдовствующих герцогинь. Как только попаду в Лондон, сейчас же
позвоню всем министрам и во все до одной газеты и сообщу им такие
подробности...
Начальник между тем читал рукопись Адама, время от времени издавая
смешок, не то победоносный, не то язвительный, но, в общем, непритворно
восхищенный.
-- Прочитай-ка вот это, Берт,-- сказал он.-- Здорово закручено, а?
Наконец он собрал листы в пачку, перевязал тесемкой и отложил в
сторону.
-- Так вот,-- сказал он.-- Книги по архитектуре и словарь можете взять.
И книги по истории, так и быть, тоже забирайте. Но вот эта книга, по
экономике, подходит под рубрику `Подрывная пропаганда`, она останется у нас.
И этот самый `Рurgаtоriо` г мне что-то не нравится, ее мы тоже оставим здесь
до выяснения. А уж что касается ваших мемуаров, так это чистейшая
порнография, мы ее незамедлительно сожжем.
-- Боже милостивый, да там нет ни одного слова... вы, наверно, не так
поняли...
-- Еще чего. Уж я-то знаю, что порнография, а что нет, иначе меня бы
тут не держали.
-- Но вы поймите, от этой книги зависит мой хлеб насущный!
-- А мой хлеб насущный зависит от того, чтобы не пропускать такую
пакость в Англию. Так что топайте отсюда, не то ответите перед полицейским
судом.
-- Адам, миленький, не спорьте, а то мы опоздаем на поезд. Мисс Рансибл
взяла его под руку и потащила на платформу, а по дороге рассказала, на какой
замечательный вечер она сегодня приглашена.
-- Тошнило? Кого это тошнило?
-- Да тебя же, Артур.
-- Ничего подобного... просто устал.
-- Одно время там действительно стало душно.
-- Просто чудо, как эта тетка нас взбодрила. На будущей неделе она
выступает в Альберт-холле.
-- А что, можно и сходить. Вы как считаете, мистер Гендерсон?
-- Она говорит, у нее труппа ангелов. Наряжены, с белыми крыльями,
красота. Да если на то пошло, она и сама недурна.
-- Ты сколько положил ей в тарелку, Артур?
-- Полкроны.
-- И я тоже. Странное дело, никогда я раньше не отдавал полкроны вот
так, ни за что. Она, черт ее возьми, как-то их из тебя вытягивает.
-- В Альберт холле тоже небось придется раскошелиться.
-- Скорее всего, но уж больно охота посмотреть на разряженных ангелов,
верно я говорю, мистер Гендерсон?
-- Фанни, смотри, ведь это Агата Рансибл, дочка бедной Виолы Казм.
1 `Чистилище`
-- Не понимаю, как это Виола пускает ее всюду одну. Будь она моей
дочерью...
-- Твоей дочерью, Фанни?
-- Китти, как не стыдно!
-- Прости, милочка, я только хотела сказать... Кстати, ты давно о ней
не слыхала?
-- Последние вести были совсем плохие, Китти. Она уехала из
Буэнос-Айреса. Видимо, окончательно порвала с леди Метроленд. Теперь,
говорят, разъезжает с какой-то труппой.
-- Какая жалость, милочка, зря я об этом заговорила. Но всякий раз, как
я вижу Агату Рансибл, я невольно думаю... Нынешние девушки так много
знают... Нам-то, Фанни, приходилось до всего доходить своим умом, это
занимало столько времени... Будь у меня в юности такие преимущества, как у
Агаты Рансибл... А кто этот молодой человек, с которым она шла?
-- Не знаю, и, честно говоря, мне не кажется... а тебе? На вид он такой
сдержанный.
-- У него красивые глаза. И походка хорошая.
-- Возможно, если бы дошло до дела... И все же, я говорю, будь у меня в
свое время такие возможности, как у Агаты Рансибл...
-- Ты что ищешь, милочка?
-- Смотри-ка, милочка, какие чудеса. Вот они, мои нюхательные соли, все
время тут и лежали, вместе со щетками.
-- Ах. Фанни, мне так совестно, если б я знала...
-- Вероятнее всего, моя дорогая, ты видела на туалете другой пузырек.
Может быть, это горничная его туда положила. В той гостинице все бывает,
правда?
-- Фанни, прости меня...
-- Что тут прощать, дорогая? Ведь ты же, милая, правда видела там
другой пузырек?
-- Смотри-ка, а вон Майлз.
-- Майлз?
-- Твой сын. дорогая. Ну знаешь, мой племянник.
-- Ах, Майлз А знаешь, Китти, кажется, это и в самом деле он. Совсем
перестал меня навещать, такой нехороший мальчик.
-- Странный у него вид, ужасно похож на педа.
-- Знаю, моя дорогая. Это для меня большое огорчение. Но я стараюсь
меньше об этом думать, ведь иного трудно было и ждать при том, что
представлял собой бедный Троббинг.
За грехи отцов, Фанни...

Где-то, не доезжая Мейдстона, мистер Фрабник окончательно пришел в
себя. Напротив него на диване спали оба детектива -- котелки съехали на лоб,
рот раскрыт, красные ручищи бессильно лежат на коленях. По стеклам барабанил
дождь; в вагоне было очень холодно и стоял застарелый запах табака. Со стен
глядели рекламы отвратительных живописных развалин; снаружи под дождем
мелькали щиты, рекламирующие патентованные средства и собачьи галеты.
`Каждая галета МОЛЛАСИН виляет хвостом`,-- прочел мистер Фрабник, а колеса
без конца отстукивали: `Достопочтенный джентльмен, достопочтенный
джентльмен...`
Адам сел в вагон вместе с Цветом Нашей Молодежи. Все они еще выглядели
неважно, но сразу воспрянули духом, когда узнали, какому жестокому обращению
подверглась мисс Рансибл на таможне.
-- Ну, знаете ли,-- заявили они,-- Агата, деточка, это же просто позор!
Это неслыханно, это безобразие, это недомыслие, это варварство, это ужасно,
ужасно! -- А потом заговорили о предстоящем вечере у Арчи Шверта.
-- Кто такой Арчи Шверт? -- спросил Адам.
-- А-а, это уже после вашего отъезда. Жуткий человек. Его обнаружил
Майлз, но с тех пор он так вознесся, что скоро перестанет нас узнавать. В
общем-то, он очень милый, только безнадежно вульгарен, бедняжка. Живет в
отеле `Ритц`, это, по-моему, шикарно, правда?
-- Он и вечер устраивает там?
-- Ну что вы, милый, конечно, нет. Вечер будет в доме Эдварда
Троббинга. Вы же знаете, это брат Майлза, но он занят какой-то там политикой
и ни с кем не знаком. Он заболел и уехал в Кению или куда-то там еще, а его
дом на Хартфорд-стрит, идиотский такой дом, стоит пустой, вот мы все туда и
переселились. И вы к нам вселяйтесь, очень будет весело. Дворецкий и его
жена сначала были очень недовольны, но мы их угощали вином и дарили им
всякие вещи, и теперь они в восторге, только и делают, что вырезают из газет
заметки о нашем времяпрепровождении.
Одно плохо, что у нас нет машины. Майлз ее разбил, я имею в виду машину
Эдварда, а ремонт нам абсолютно не по карману, так что скоро придется
переезжать. Да и вообще там все побилось и грязь ужасная. Понимаете,
прислуги в доме нет, только вот дворецкий с женой, а они теперь вечно
пьяные. Такой дурной пример... Мэри Маус была ангельски добра, она нам
присылала корзины с икрой и всякими вкусностями... Сегодняшний вечер Арчи,
конечно, тоже устраивает на ее деньги.
-- А знаете, меня что-то опять начинает тошнить.
-- Ох, Майлз!
(Ох, Цвет Нашей Молодежи!)
У ангелов, ехавших в переполненном вагоне второго класса, настроение
поднималось медленно.
-- Опять она взяла Оглядку с собой в машину,-- сказала Праведная Обида,
которая когда-то в течение одной блаженной недели состояла у миссис Оранг в
любимицах.-- Что она в ней нашла, не понимаю... А в Лондоне хорошо,
Стойкость? Я там только раз побывала, уже давно.
-- Там просто рай. Магазины и вообще.
-- А мужчины там какие, Стойкость?
-- У тебя, Непорочность, только и есть на уме что мужчины?
-- Ничего подобного. Я просто спросила.
-- Как тебе сказать. Смотреть особенно не на что по сравнению с
магазинами. Но польза от них есть.
-- Слышали? Ай да Стойкость! Вы слышали, что она сказала? Она говорит:
`Польза от них есть`.
-- От магазинов
-- Да нет же, дуреха, от мужчин.
Ах, от мужчин? Да, это неплохо сказано.
И вот поезд прибыл на вокзал Виктории, и все эти пассажиры разъехались
во все концы Лондона.
Адам оставил чемодан в гостинице и сразу поехал на Генриетта-стрит, к
своему издателю. Рабочий день в редакции кончался, многие сотрудники уже
разошлись, но Сэм Бенфлит, младший компаньон, с которым Адам всегда имел
дело, по счастью, еще сидел в своем кабинете -- читал в корректуре роман
одной из их постоянных авторш. Это был весьма толковый, молодой еще человек,
внешности элегантной, но строгой (секретарша всегда трепетала, когда входила
к нему с чашкой чаю).
-- Нет, это у нее не пройдет,-- приговаривал он, скрепляя своей
подписью протесты наборщика.-- Нет, черт возьми, это не пройдет. Этак мы все
из-за нее угодим за решетку.-- Одной из самых ответственных его обязанностей
было `подсаливать` не в меру пресные рукописи и приглушать не в меру
откровенные, приводя их таким образом к единому, апробированному на данный
день уровню нравственности.
Адама он приветствовал как нельзя более сердечно.
-- Рад вас видеть, Адам. Как дела? Садитесь. Закуривайте. Хорошенькой
погодой вас встречает Лондон. А на море как было, сносно?
-- Так себе.
-- Сочувствую. Хуже качки ничего не придумаешь. Может, пообедаете у
меня нынче вечером? Будут кое-какие симпатичные американцы. Вы где
остановились?
-- В `Шепарде`. У Лотти Крамп.
-- Ну, там не скучно. Я десять лет стараюсь вытянуть из Лотти
автобиографию. Да, кстати. Ведь вы, вероятно, привезли нам рукопись? Старик
Рэмпол только на днях о ней справлялся. Неделю-то вы уже просрочили.
Аннотации давно разосланы, надеюсь, вам понравились. Выпуск назначен на
вторую неделю декабря, чтобы она попала в продажу за полмесяца до выхода
автобиографии Джонни Хупа. Его то раскупят мгновенно. Там есть кое-какие
рискованные места, кое-что пришлось снять -- вы же знаете, что такое старик
Рэмпол. Джонни очень сердился. А теперь я уже предвкушаю, как буду читать
вас.
-- Понимаете, Сэм, тут случилась одна ужасная вещь.
-- Что такое? Вы, надеюсь, не хотите сказать, что работа не кончена?
Договорный срок, сами понимаете...
-- Да нет, она кончена. И сгорела.
-- Сгорела?
-- Сгорела.
-- Какой ужас. Надеюсь, вы застрахованы? Адам рассказал ему об
обстоятельствах гибели своей автобиографии. Потом наступило долгое молчание
-- Сэм Бенфлит размышлял.
-- Я все думаю, как бы поубедительнее преподнести это старику Рэмполу.
-- Мне кажется, это достаточно убедительно.
-- Не знаете вы старика Рэмпола, Адам. Работать под его началом бывает
трудновато. Будь моя воля, я бы сказал: `Не торопитесь. Начните сначала. Не
надо волноваться`. Но от старика Рэмпола никуда не денешься. Он просто
помешан на договорных сроках. И вы же сами сказали... Очень это все сложно.
Право же, я от души жалею, что так получилось.
-- Представьте себе, я тоже.
-- Есть и еще одна загвоздка. Вы ведь получили аванс? Если не ошибаюсь,
пятьдесят фунтов? Да, это очень усложняет дело. Старик Рэмпол вообще против
того, чтобы платить молодым авторам такие большие авансы. Не хотелось бы это
говорить, но мое мнение такое: лучше всего было бы вам вернуть аванс--
разумеется с процентами, это уж старик Рэмпол непременно потребует -- и
расторгнуть договор. Тогда, если бы вам захотелось написать книгу заново, мы
бы, конечно, с радостью приняли ее к рассмотрению. Вероятно, вы... вам как,
было бы сейчас вполне удобно вернуть аванс?
-- И неудобно и просто невозможно,-- сказал Адам ничего не выражающим
тоном.
Снова наступило молчание.
-- Черт знает, какая глупость,-- заговорил Сэм Бенфлит.-- Это просто
безобразие, что таможенным чиновникам разрешают творить такой произвол. Это
же совершенно невежественные люди. Понятия не имеют о свободе слова. А мы
вот что сделаем. Поместим ряд писем по этому поводу на страницах `Нью
стейтсмен`... Черт знает до чего глупо. Но знаете, я, кажется, нашел
приемлемый выход. Вы как, успели бы написать книгу заново к тому времени,
когда мы публикуем наши весенние списки? Ну вот, тогда мы расторгнем
договор, а про аванс забудем. Нет-нет, голубчик, не благодарите. Будь я сам
себе хозяин, я бы только так и поступал с утра до ночи. А потом заключим с
вами новый договор. К сожалению, несколько менее выгодный, чем прежний.
Второго такого старик Рэмпол не подпишет. Да чего же лучше, мы просто
заключим с вами наш типовой договор на первый роман. У меня вот и печатный
бланк под рукой. Заполнить -- одна минута. Вы подпишите вот здесь.
-- А условия прочесть можно?
-- Сделайте одолжение. Я знаю, на первый взгляд они несколько жестки,
но это наша обычная форма. В тот раз мы сделали для вас исключение. Все
очень просто. За первые две тысячи экземпляров ничего, потом два с половиной
процента, а после десяти тысяч -- пять. Право на журнальную публикацию, на
экранизацию, инсценировку, на выпуск в Америке и в колониях и на перевод мы
конечно, оставляем за собой И, конечно, следующие ваши двенадцать книг вы в
первую очередь предлагаете нам на тех же условиях. В общем, все ясно до
предела и не оставляет места для пререканий, отравляющих отношения между
издателем и автором. Почти все наши авторы работают по таким договорам...
Так, отлично. И по поводу аванса очень прошу вас больше не тревожиться. Мне
все понятно. А уж старика Рэмпола я как-нибудь ублажу, в крайнем случае
вычтем из моего жалованья.
-- Старика Рэмпола ублажу,-- задумчиво повторил мистер Бенфлит, когда
за Адамом закрылась дверь. Хорошо еще, размышлял он, что ни один автор в
глаза не видел старшего компаньона -- благостного старичка, который раз в
неделю приезжал в город на заседание правления, а делами фирмы интересовался
главным образом в связи с судьбой собственной книжечки о разведении пчел,
изданной двадцать лет назад и уже давно -- хоть и без его ведома -- снятой с

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 125484
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0