ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Джек ФИННЕЙ
МЕЖ ДВУХ ВРЕМЕН

Глава 1

Все шло как обычно: я сидел без пиджака и набрасывал на бумаге эскиз
куска мыла, прикрепленного клейкой лентой к верхнему углу чертежной
доски. Золотистая фольга обертки была тщательно отогнута, чтобы
покупатель мог прочесть большую часть названия фирмы, выпускающей именно
этот сорт мыла; я перепортил полдюжины оберток, прежде чем добился
желаемого эффекта. Идея заключалась в том, чтобы показать продукт
готовым к употреблению: возьмите его в руки, и, как говорилось в
сопроводительном тексте, `ваша кожа станет нежна и на бархат похожа`, -
а моя задача состояла в том, чтобы изобразить его, это мыло, на бумаге
под разными ракурсами.
Работа была не менее скучной, чем ее описание, и я решил передохнуть
и взглянуть, благо сидел у окна, со своего двенадцатого этажа на
крохотные головы прохожих внизу, на тротуаре Пятьдесят четвертой улицы.
Был солнечный, пронзительно ясный день в середине ноября, и так хотелось
окунуться в него, попасть туда, на улицу, и чтобы впереди лежал целый
день и не маячило никаких дел - никаких обязательных дел...
У монтажного стола стоял Винс Мэндел, наш шрифтовик, худой и смуглый,
- наверно, как и я, он чувствовал себя здесь сегодня взаперти; в руках
он держал распылитель, а на носу у него красовалась марлевая
хирургическая маска. Он наносил слой краски телесного цвета на
фотографию девицы в купальном костюме, вырезанную из журнала `Лайф`.
Результатом его трудов должна была явиться та же девица, но уже без
купальника - совершенно голенькая, не считая ленты с надписью `Мисс
Арифмометр` от плеча к поясу. Такого рода метаморфозы стали для Винса
излюбленным занятием в рабочее время с тех самых пор, как он изобрел
этот фокус; когда ретушь будет закончена, фотография, вероятно, займет
место в ряду других подобных творений на доске объявлений нашего
художественного отдела.
Фрэнк Дэпп, заведующий отделом, кругленький деятельный человечек,
пробежал рысцой к себе в кабинет, отгороженный в углу общего загона. По
пути он выбил оглушительную дробь по дверце большого железного шкафа,
где мы держали всякие подсобные материалы, и издал громоподобный рык.
Это был привычный для него способ выпустить излишки энергии - подобно
тому, как паровоз выпускает излишки пара. Ни Винс, ни я, ни Карл Джонас,
работавший за соседней доской, даже не подняли головы.
Был самый обыкновенный день, обыкновенная пятница, и оставалось еще
двадцать минут до обеда, пять часов до конца работы и начала уикэнда,
десять месяцев до отпуска и тридцать семь лет до пенсии. И тут зазвонил
телефон.
- Какой-то мужчина спрашивает вас, Сай, - сообщила Вера, телефонистка
с коммутатора. - Но заранее он с вами не договаривался...
- Ничего. Это мой родственник. Он должен мне кое в чем помочь.
- Вам уже никто не поможет, - сказала Вера и повесила трубку.
Я направился к двери, размышляя, кто бы это мог быть; художник
рекламного агентства, как правило, не страдает от избытка посетителей.
Главная приемная находилась этажом ниже, и я пошел самой длинной
дорогой, через бухгалтерию и отдел печати, но ни одной новой девушки,
достойной внимания, не обнаружил.
Фрэнк Дэпп называл главную приемную `Микро-Бродвеем`. Ее украшали
настоящий восточный ковер, несколько стендов со старинным серебром из
коллекции жены одного из совладельцев агентства и матрона с волосами
цвета старинного серебра, в обязанности которой входило передавать Вере
просьбы посетителей. Когда я вошел, мой посетитель стоял и рассматривал
одну из наших реклам, развешанных в рамках по стенам. Я не люблю
признаваться в этом, но при встрече с незнакомыми людьми я робею, хотя и
научился кое-как маскировать свою робость. Вот и теперь, едва он
обернулся на звук шагов, я ощутил знакомый легкий страх и мимолетное
замешательство. Он был лысый и низкорослый, его макушка едва доходила до
уровня моих глаз, а во мне самом-то росту едва сто восемьдесят. На вид я
дал бы ему лет тридцать пять - так я решил, приближаясь к нему, и еще
отметил, что у него мощная грудь и весит он явно больше меня - а ведь не
толст. Одет он был в оливково-зеленый габардиновый костюм, который
совсем не шел к его розовым щекам и рыжим волосам. `Надеюсь, он не
коммивояжер`, - подумал я. Тут он улыбнулся - улыбка у него оказалась
настоящая, она сразу понравилась мне, и волнение мое улеглось. `Ну нет,
- сказал я себе, - этот ничем не торгует`, - и не мог бы ошибиться
сильнее, чем ошибся тогда.
- Мистер Морли?
Я кивнул, улыбнувшись ему в ответ.
- Мистер Саймон Морли? - повторил он вопрос, будто опасался, что у
нас в агентстве несколько человек с фамилией Морли, и хотел увериться,
что я именно тот, кто ему нужен.
- Да.
Но он все еще не был удовлетворен.
- Вы случайно не помните свой воинский номер?
Взяв меня под локоть, он двинулся из приемной в сторону лифтов,
подальше от секретарши. Я отбарабанил свой номер, даже не успев
удивиться, почему это я отвечаю ему, незнакомому человеку, без всяких
встречных вопросов.
- Все верно! - сказал он с одобрением, и я почувствовал себя
польщенным. Мы уже вышли в коридор, поблизости никого не было.
- А вы что, из армии? Если да, то у меня сегодня штатское
настроение...
Он улыбнулся, но, как я про себя отметил, оставил вопрос без ответа.
- Меня зовут Рюбен Прайен, - заявил он и выждал, словно думал, что я
узнаю его по имени, потом продолжал:
- Конечно, следовало позвонить и договориться с вами о встрече, но я
очень спешу, вот и рискнул заскочить к вам...
- Это не страшно, я тут ничем, кроме работы, не занят. Чем могу быть
полезен?
Он скорчил смешную физиономию - мол, объяснить сие не так-то просто.
- Мне придется занять у вас около часа времени. И не откладывая, если
можно. - Он и сам был, видимо, слегка смущен.
- Вы уж извините меня, по... поверьте мне пока на слово, и я буду вам
очень признателен...
Тут-то я и попался - он меня заинтересовал.
- Ладно. Сейчас без десяти двенадцать. Вы не хотите перекусить? Могу
уйти на обед чуть пораньше...
- Отлично, только я не хотел бы разговаривать в помещении.
Давайте возьмем бутербродов и пойдем в парк. Договорились?
Сегодня не очень холодно.
Я кивнул.
- Схожу за пальто и вернусь к вам сюда. Вы меня просто заинтриговали.
- Я постоял в нерешительности, присмотрелся внимательно к этому
приятному, крепко сбитому лысому человеку, а затем высказался начистоту:
- Да вы, наверно, и сами это знаете. Ведь не в первый раз
проделываете такую штуку, не правда ли? Включая и показное
замешательство...
Он усмехнулся и слегка прищелкнул пальцами.
- А я-то думал, что у меня получается! Что ж, придется еще
порепетировать перед зеркалом. Идите же за своим пальто - мы теряем
время...
Мы вышли на Пятую авеню и пошли на север, мимо немыслимых зданий из
стекла и стали, стекла и блистающего металла, стекла и мрамора - и
зданий постарше, в которых больше камня, чем стекла. Умопомрачительная,
прямо невероятная улица; я никак не могу к ней привыкнуть, да, должно
быть, и никто не может. Есть ли в мире другая такая улица, где гряда
облаков отразилась бы целиком в окнах одной стены одного-единственного
дома да еще и место осталось бы? Сегодня на Пятой авеню было особенно
хорошо, температура поднялась градусов до десяти, и воздух наполняла
приятная прохлада поздней осени. К тому же наступил полдень, и изо всех
контор, мимо которых мы проходили, выбегали, пританцовывая, красивые
девушки, и я подумал: как жаль, что с большинством из них я никогда не
познакомлюсь и даже не перекинусь словом. Вот тут-то мой маленький лысый
провожатый и заговорил:
- Я сейчас выскажу то, с чем пришел к вам, а потом вы можете задавать
вопросы. Не исключено, что я даже отвечу на некоторые из них. Однако
все, что я вправе сообщить вам по существу, затянется самое большее на
два квартала. Я проделывал это уже тридцать с чем-то раз, но до сих пор
не знаю, какие выбрать выражения, чтобы они звучали не как совершенный
бред. Ну, ладно, слушайте.
Дело касается некоего проекта. Пожалуй, следует сказать -
правительственного проекта. Секретного, разумеется, - впрочем, в наше
время несекретных дел у правительства просто не осталось. По моему
убеждению и по убеждению горстки осведомленных лиц, этот проект важнее,
чем все ядерные программы, космические исследования, спутники и ракеты,
вместе взятые, важнее, хотя и значительно меньше по масштабам. Скажу
сразу, что не могу позволить себе даже намека на то, какой характер
носит этот проект. А вы сами, уж поверьте мне, ни за что не догадаетесь.
Зато могу и хочу сказать другое: ни одно предприятие, когда-либо
затеянное людьми за всю сумасшедшую историю человечества, не идет ни в
какое сравнение с этим проектом по смелости. Когда мне впервые случилось
осознать его суть, я две ночи не спал, и я ничуть не сгущаю краски - не
спал в буквальном смысле слова. Да и на третью ночь уснул только после
снотворного, а ведь считаюсь человеком уравновешенным и спокойным. Вы
слушаете меня?
- Слушаю, Если я вас правильно понял, вы открыли наконец нечто еще
более интересное, чем любовь.
- Может, со временем вы и сами убедитесь, что не преувеличили. Даже
путешествие на Луну покажется пресным по сравнению с тем, что вам,
возможно, предстоит испытать. Это величайшее из приключений. Я отдал бы
все, что у меня есть, и все, что когда-нибудь будет, просто за то, чтобы
побывать в вашей шкуре, отдал бы годы жизни за один только шанс как-то
подменить вас. Вот, собственно, и все, дружище Морли. Я мог бы говорить
еще и буду говорить еще, но в сущности все, что я должен был сказать, я
уже сказал. Кроме одного: вас приглашают участвовать в этом проекте.
Приглашают не из-за каких-то особых ваших добродетелей или достоинств, а
просто в силу слепого счастья. Теперь вы вольны принять это предложение
или отказаться. Дело ваше. Понимаю, что предлагаю кота в мешке, но знали
бы вы, какого кота!.. Тут на Пятьдесят седьмой улице неплохой кулинарный
магазин - какие бутерброды вы любите?
Мы купили бутербродов и яблок и прошли еще два квартала до
Сентрал-парка. Прайен ждал хоть какого-нибудь ответа, и с полквартала мы
прошагали в полном молчании, потом я раздраженно пожал плечами - я и
хотел бы быть вежливым, но не придумал никакого ответа.
- Что, по-вашему, я должен вам сказать?
- Что хотите.
- Ну, ладно: почему я?
- Ну что ж, как выражаются политические деятели, я рад, что вы задали
этот вопрос. Нам нужен не просто любой человек, а такой, который
обладает определенными качествами. Довольно специфическими качествами, и
список их достаточно велик. Кроме того, эти качества должны быть
представлены, так сказать, в определенной пропорции. Сначала мы этого не
знали. Думали - подойдет почти любой энтузиаст, если он умен и молод.
Например, я. Но теперь мы знаем - или думаем, что знаем, - что наш
кандидат должен отвечать определенным требованиям и физически, и
психологически, и по темпераменту. У него должен быть особый взгляд на
вещи. Он должен обладать способностью, оказывается довольно редкой,
видеть все вокруг таким, как оно есть, и одновременно таким, как оно
могло бы быть. Если только вы понимаете, что я имею в виду. Может, и
понимаете. Может статься, нам нужен именно такой взгляд на мир, какой
присущ художнику. Это лишь некоторые из требований к кандидату - есть и
другие, но о них я пока умолчу. Вся беда в том, что по той или иной
причине нашим требованиям не удовлетворяет почти никто на Земле.
Единственным целесообразным способом выявления возможных кандидатур
оказалось изучение армейских тестов для новобранцев - вы их, наверно,
помните...
- Смутно.
- Уж и не знаю, сколько подобных тестов пришлось проанализировать,
это вне моей компетенции. Вероятно, миллионы. На первой стадии
применяются электронно-вычислительные машины - они отделяют всех, кто
явно не подходит. А таких абсолютное большинство. После этого в дело
включаются живые люди. Мы не хотим пропустить ни одной возможной
кандидатуры - потому что выяснили, что их чертовски мало. Мы просмотрели
бог знает сколько миллионов личных дел на военнослужащих обоих полов.
Почему-то среди женщин кандидаты выявляются чаще, чем среди мужчин;
хотелось бы, чтобы в армии было больше женщин. Но так или иначе некто
Саймон Л. Морли с названным вами многозначным воинским номером похож на
вероятного кандидата. Как случилось, что вы дослужились только до
ефрейтора?
- Отсутствие наклонностей к шагистике и прочим идиотским вещам.
- Кажется, это называется `что ни шаг, то с левой`? Из всех
выявленных нами кандидатов - а их всего-то около сотни - примерно
пятьдесят выслушали то же, что и вы до сих пор, и наотрез отказались.
Пятьдесят других согласились, но более сорока из них провалились на
последующих испытаниях. И вот после чертовой уймы работы у нас остались
пять мужчин и две женщины, которые, быть может, подойдут. Большинство из
них, если не все, вероятно, не смогут выполнить первое же настоящее
задание - у нас нет ни одного, в ком мы можем быть действительно
уверены. Мы хотели бы заполучить кандидатов двадцать пять, если сумеем.
Хотели бы сотню, да не верим, что столько наберется во всем мире; во
всяком случае, мы не ведаем, как их разыскать. И вот вы, возможно, один
из немногих...
- Ну и ну!
У Пятьдесят девятой улицы мы остановились по сигналу светофора, я
увидел своего собеседника в профиль и сказал:
- Рюбен Прайен. Ну да! Вы же играли в регби. Когда это было? Лет
десять назад... Он повернулся ко мне с улыбкой.
- Вспомнили!.. Только было это пятнадцать лет назад - я вовсе не так
завидно молод, как вам, наверно, кажется.
- За кого же вы играли? Что-то я не припомню.
Зажегся зеленый свет, и мы сошли с тротуара на мостовую.
- Уэст-Пойнт <Уэст-Пойнт в штате Нью-Йорк, где Академия генерального
штаба американской армии и некоторые другие военные учреждения. - Здесь
и далее прим. перев.>.
- Так я и знал! Значит, вы в армии?
- Ну да...
Я затряс головой.
- Тогда прошу прощения, но меня вы не заманите. Придется вам вызвать
пятерку дюжих ребят из военной полиции и тащить меня волоком, и то я
буду орать и лягаться всю дорогу. Перспектива бессонных ночей в армии
меня не соблазняет, я свое отслужил.
Мы пересекли улицу, поднялись на тротуар, потом свернули на грунтовую
аллею Сентрал-парка и пошли вдоль нее, высматривая свободную скамейку.
- Чем же плоха армия? - спросил Рюбен с напускной обидой.
- Вы сказали, вам понадобится час. Мне потребовалась бы неделя, чтобы
только перечислить по пунктам...
- Ладно, не надо в армию. Идите во флот, мы вам присвоим любое звание
от мичмана до капитан-лейтенанта. Или в министерство внутренних дел, -
Рюбен снова был в хорошем настроении, - в министерство связи, если
хотите. Выбирайте себе любое правительственное ведомство, кроме
госдепартамента и дипломатического корпуса. Любую должность, лишь бы она
была не выборная и с окладом не выше двенадцати тысяч долларов в год.
Потому что, Сай, - можно мне называть вас Сай?..
- Разумеется.
- А вы зовите меня Рюб, если хотите. Так вот, Сай, неважно, где вы
будете числиться в штате. Когда я говорю, что проект секретный, я имею в
виду именно то, что говорю. Наш бюджет рассыпан по бухгалтериям
всевозможных департаментов и бюро, а сотрудники наши числятся где
угодно, только не у нас. Официально нас просто не существует, а я - да,
я все еще военный. Служба идет, пенсия приближается, и, кроме того, как
ни странно, но армия мне нравится. Правда, мундир мой висит в шкафу,
честь я никому сейчас не отдаю, а приказы по большей части получаю от
историка, временно откомандированного из Колумбийского университета...
На скамейках в тени прохладно, давайте сядем на солнышке.
Мы выбрали местечко метрах в десяти от аллеи подле большого черного
валуна, присели на солнечной стороне, откинувшись на теплый камень, и
развернули свои бутерброды. К югу, западу и востоку вздымались громады
зданий, нависали над границами парка, как банда, готовая напасть на него
и залить всю зелень бетоном.
- Вы, наверно, еще в школу ходили, когда читали про Рюба Прайена,
быстроногого полузащитника...
- Наверно. Мне сейчас двадцать восемь. Я откусил кусок бутерброда.
- Вам будет двадцать восемь одиннадцатого марта, - сказал Рюб.
- Вы и это знаете? Ваши сыщики недаром хлеб едят...
- Это же у вас в армейском личном деле записано. Но нам известно
кое-что, чего там нет. Например, мы знаем, что два года назад вы
развелись с женой, и знаем, почему.
- А вы не могли бы мне рассказать, почему? Я лично все еще не знаю.
- Вы все равно не поймете. Нам также известно, что за последние пять
месяцев вы встречались с девятью женщинами и только с четырьмя из них
больше одного раза. Что за последние полтора месяца все отчетливее
выделяется одна. Тем не менее мы полагаем, что для второго брака вы еще
не созрели. Может, вы и подумываете об этом, но, наверно, все еще
боитесь. У вас есть два приятеля, с которыми вы время от времени
обедаете вместе или ужинаете. Родители ваши умерли. У вас нет ни
братьев, ни...
Кровь бросилась мне в лицо; я почувствовал это сам и постарался,
чтобы мой голос звучал как можно ровнее.
- Рюб, - сказал я, - лично вы мне нравитесь. Но, мне думается, я могу
спросить: кто дал вам или кому бы то ни было право совать свой нос в мои
дела?
- Не сердитесь, Сай. Не стоит. Мы не так уж далеко залезли.
Да и не делали ничего сверхъестественного и ничего противозаконного.
Мы не то что иные правительственные учреждения, которые я мог бы и
назвать, - мы не считаем себя подотчетными только господу богу. Мы не
подслушиваем телефонных разговоров, не устраиваем тайных обысков.
Короче, закон и про нас писан. Но перед тем как нам расстаться, я хотел
бы просить у вас разрешения обыскать вашу квартиру до того, как вы туда
сегодня вернетесь.
Я плотно сжал губы и покачал головой. Рюб улыбнулся, наклонился ко
мне и тронул меня за руку.
- А я просто дразню вас. Но надеюсь, вы еще передумаете.
Ведь я предлагаю вам чертовски увлекательную вещь, самую
замечательную из всего, что когда-либо пережито человеком.
- И не хотите сказать мне о ней ничегошеньки? Удивляюсь, как вы
семерых-то нашли. Даже одного...
Рюб уставился на траву, размышляя, что бы мне еще сказать, потом
опять взглянул на меня.
- Мы хотели бы знать больше, чем знаем, - сказал он раздельно. -
Хотели бы подвергнуть вас некоторым испытаниям. В то же время нам,
кажется, и сейчас известно кое-что о вас, о строе ваших мыслей.
Например, у нас есть две картины кисти Саймона Морли, приобретенные
прошлой весной на выставке вашего художественного отдела, плюс одна
акварель и несколько эскизов - за все заплачено сполна. Нам известно в
общем, что вы за человек, да и сегодня я кое-что узнал. Думаю, что могу
вам сказать: я почти гарантирую вам, нет, я, пожалуй, прямо гарантирую,
что если вы примете мои слова на веру и подпишете контракт на два года,
то - при условии, что благополучно пройдете дальнейшие испытания, -
скажете мне спасибо. Увидите, что я был прав. И скажете даже, что вас
бросает в дрожь при мысли о том, как легко вы могли бы упустить свой
шанс. Как, по-вашему, Сай, сколько всего людей когда-либо родилось на
свет? Пять-шесть миллиардов? Так вот, если вы выдержите испытания, то
станете одним из десятка, а может, и вообще одним-единственным на все
эти миллиарды, кто пережил величайшее приключение за всю историю
человечества!..
Тирада произвела на меня впечатление. Я молча жевал яблоко,
уставившись в одну точку. Внезапно я повернулся к нему:
- А ведь вы так и не сказали ни черта сверх того, с чего начали!..
- Вы это заметили? Некоторые не замечают. И это, Сай, все, что я
вправе сказать!
- Вы просто скромничаете. У вас все расписано, как по нотам. Черт
возьми, Рюб, что вы хотите, чтобы я вам сказал? `Да, согласен, где
расписаться?..`
Он кивнул.
- Трудно, я знаю. Но другого способа просто нет, вот и все.
- Он посмотрел на меня пристально и тихо сказал:
- Вам-то легче, чем многим другим. Вы не женаты, детей у вас нет. И
работа ваша вам осточертела - мы и это знаем. Так оно же естественно!
Работа у вас действительно ерундовая, и делать-то ее не стоит. Вам
скучно, вы недовольны собой, а время идет. Через два года вам стукнет
тридцать, а вы все еще не решили, что делать в жизни...
Рюб откинулся на теплый камень и отвел взгляд в сторону - на аллею,
на людей, снующих туда-сюда под полуденным осенним солнцем; он давал мне
возможность поразмыслить. А ведь он только что сказал сущую правду... В
конце концов я повернулся к нему снова - он только того и ждал.
- Рискните, - предложил он. - Сделайте глубокий вдох, закройте глаза,
зажмите нос и ныряйте! Или вы предпочитаете по-прежнему продавать мыло,
жевательную резинку и дамские лифчики или что там еще есть у вас в
репертуаре? Вы же молодой человек, черт побери!..
Он потер руки, стряхивая крошки, затем легко, по-спортивному быстро
встал. Я тоже встал. Удивляясь собственному раздражению, спросил:
- Не слишком ли многого вы хотите - чтобы я доверился вот так, на
слово, совершенно незнакомому человеку? А если я влезу в ваше
таинственное предприятие и окажется, что там нет ничего интересного?
- Исключено.
- Ну, а если?..
- Как только мы удостоверимся, что вы действительно нам подходите, мы
расскажем вам, в чем дело, но мы должны быть уверены, что вы с нами. Нам
нужно ваше предварительное согласие - только так и не иначе.
- Мне придется куда-нибудь поехать?
- Со временем. Придумав версию для знакомых. Ни к чему, чтобы
кто-нибудь начал вдруг допытываться, куда запропастился Сай Морли.
- Это опасно?
- Видимо, нет. Но, сказать по правде, мы просто не знаем.
Направляясь к выходу из парка у перекрестка Пятой авеню и Пятьдесят
девятой улицы, я размышлял о том, как сложилась моя жизнь в Нью-Йорке -
два года назад я приехал сюда в поисках куска хлеба, чужак художник из
Буффало с папкой эскизов под мышкой. Время от времени я обедал с Лэнни
Хайндсмитом, художником, которого встретил на первой своей нью-йорской
работе; после обеда мы обычно шли с ним в кино или в кегельбан или еще
куда-нибудь. Случалось, и довольно часто, что я играл в теннис с Мэттом
Флэксом, бухгалтером из моего нынешнего агентства; кроме того, Мэтт ввел
меня в компанию, где каждый понедельник собирались и играли в бридж.
Пэрл Москетти служила бухгалтером - экспертом по парфюмерии - это тоже
на первой моей работе; с ней мы встречались, а иногда проводили вместе
весь уик-энд, но в последнее время я ее, признаться, не видел. Вспомнил
я и Грейс Энн Вундерлих, приезжую из Сиэттла, с которой ненароком
познакомился в баре `Лонгчемпс`, что на углу Сорок девятой улицы и
Мэдисон-авеню; она сидела за отдельным столиком и плакала от одиночества
над своим коктейлем. С тех пор при каждой встрече мы слишком много пили,
по-видимому следуя примеру первого раза. Но больше всего я думал о
Кэтрин Мэнкузо, с которой теперь виделся все чаще и чаще и которой, как
начал подозревать, когда-нибудь сделаю предложение.
Думал я и о своей работе. В агентстве мной были довольны, и
зарабатывал я неплохо. Конечно, не о таком я мечтал, когда учился в
художественной школе в Буффало, но, собственно, я тогда и сам не
представлял, чего хочу.
В общем и целом все у меня складывалось отнюдь не дурно. Не считая
того, что в этой моей жизни, как и в жизни большинства моих знакомых,
зияла огромная дыра, какая-то чудовищная каверна, и я понятия не имел ни
о том, как ее заполнить, ни даже о том, что могло бы ее заполнить. Рюбу
я сказал:
- Бросить работу. Бросить друзей. Исчезнуть. Почем я знаю, что вы не
какой-нибудь новоявленный работорговец?
- А что, похож?
Выйдя из парка, мы опять остановились у перекрестка.
- Ну вот что, Рюб, - сказал я, - сегодня пятница. Можно мне хотя бы
подумать? Субботу и воскресенье. Не надейтесь, что я соглашусь, но в
любом случае дам вам знать. Не представляю себе, что еще сказать вам сию
минуту...
- Как насчет разрешения на обыск? Я хотел бы сразу же позвонить из
ближайшего автомата, вон из `Плазы`, - он кивнул на старую гостиницу по
другую сторону Пятьдесят девятой улицы, - и не откладывая послать
человека к вам домой...
Я вновь ощутил, что к лицу приливает кровь.
- Что вы будете там искать? Сами не знаете? Он кивнул.
- Если там есть письма, он их прочтет. Если что-то припрятано -
найдет.
- Ладно, черт бы вас побрал! Валяйте! Только ни шиша интересного он
там не отыщет!..
- Знаю, - Рюб прямо-таки потешался надо мной. - Он и смотреть не
станет. Никому я звонить не собираюсь. Никто не будет обыскивать вашу
халупу, да никому это и не нужно.
- Какого же дьявола вы мне морочите голову?
- А вы не догадываетесь? - С минуту он пристально глядел на меня,
потом широко улыбнулся. - Вы еще не догадываетесь и даже не поверите
мне, но дело в том, что решение вы уже приняли.

Глава 2

В субботу с утра Кейт и я поехали на денек в Коннектикут. Погода
держалась ясная, солнечная - такой долгой осени я и не припомню. Мы
спешили воспользоваться ею, пока не поздно, и отправились в путь на
принадлежащей Кейт таратайке. Это была старая-престарая таратайка с
подножками, откидным верхом и выступающим радиатором, и хотя Нью-Йорк -
город мало приспособленный для автовладельцев, Кейт все-таки держала ее:
машина точнехонько втискивалась в узкое пространство между домами близ
ее магазинчика, если, нарушив правила движения, въехать на тротуар.
Правда, забираться в машину и выбираться из нее приходилось перелезая
через багажник, зато не надо было платить за гараж, что оказалось бы
Кейт не по средствам.
У нее был крохотный антикварный магазин на Третьей авеню в районе
Сороковых улиц. Как-то мне понадобилась для очередной рекламы старинная
настольная лампа, и я подошел к магазинчику Кейт и остановился у
витрины, а она в ту минуту доставала оттуда какую-то безделушку. Я
взглянул на Кейт - интересная девушка, густые темно-каштановые волосы
медного, но не рыжего оттенка, слегка веснушчатая кожа, карие глаза,
какие и должны быть при таких волосах. Но приворожило меня не лицо,
вернее не черты лица, а его выражение. Достаточно было одного взгляда,
чтобы понять: такое лицо принадлежит очень хорошему человеку. И,
наверно, поэтому, едва она взглянула на меня, я набрался смелости и,
прежде чем сообразил, что именно этой смелости мне обычно и не хватает,
сложил пальцы щепоткой и послал ей в витрину воздушный поцелуй, чуть
скосив глаза. Она улыбнулась, а я, пока не растерял еще непривычную
смелость, вошел в магазин в надежде, что найду какие-нибудь подходящие
слова. И нашел-таки: я заявил ей, что мне нужна новая наполеоновская
треуголка, поскольку прежнюю у меня украли. Она опять улыбнулась,
окончательно доказав мне доброту своей натуры, и мы разговорились. И
хотя мое предложение пойти выпить по чашке кофе было тогда отвергнуто, я
вернулся на следующий день, и мы поужинали вместе...
Не стану пересказывать здесь того, что касается только Кейт и меня. Я
читал немало таких описаний - со всеми и всяческими подробностями, без
купюр; подчас, когда это было хорошо написано, мне даже нравилось то,
что я читал. Однако сам я человек другого склада, и точка. Я не хотел
бы, я просто не могу себе представить, чтобы все знали обо мне все. Мне
нравится об этом читать, но у меня нет ни малейшего желания это
описывать. Кроме того, ничего особенного я и не утаиваю. Так что если
вам померещится, что вы что-то такое видите между строк, то, может, вы и
правы, а может, и нет. В любом случае не подробности наших отношений с
Кейт составляют предмет моего рассказа.
Мне казалось, что за субботу и воскресенье я и не вспоминал толком о
Рюбе и его предложении. Тем не менее в понедельник в два тридцать
пополудни, покончив с последним эскизом из `мыльной серии`, я зашел в
кабинетик к Фрэнку Дэппу, положил эскизы ему на стол и уже повернулся,
чтобы уйти, но вместо того открыл рот и не без удивления услышал, что
прошу расчет. Мне удалось кое-что накопить, сказал я Фрэнку, и теперь,
пока еще не поздно, я хочу посмотреть, не получится ли из меня серьезный
художник. Это была ложь, и тем не менее я о чем-то таком, случалось,
подумывал.
Хотите заняться живописью? - спросил Фрэнк, откинувшись на спинку
стула.
- Нет. В наше время живопись становится все более абстрактной и
беспредметной.
- Вы разве антиабстракционист?
- Да нет. Пожалуй, я даже поклонник Мондриана, хоть и считаю, что он
в конце концов зашел в тупик. Если у меня и есть какие-то наклонности,
то разве к бытовым сюжетам. Судя по всему, займусь графикой.
Фрэнк задумчиво кивнул. Он и сам мечтал о том же, но у него было двое
детей-школьников, и скоро им придет пора поступать в колледж. Он сказал,
что если мне так уж приспичило, то я могу уйти, как только сдам текущую
работу, да и вообще он хотел бы по такому случаю выпить со мной на
счастье, и я сказал спасибо, чувствуя себя свиньей из-за того, что
солгал ему, и спустился на лифте в вестибюль, к телефону-автомату. Войдя
в будку, я набрал номер, который дал мне Рюб.
Соединиться с ним оказалось нелегким делом. Сперва мне ответила
женщина, потом мужчина, потом пришлось подождать еще минуты две, и
телефонистка потребовала, чтобы я опустил еще монету. Наконец к аппарату
подошел Рюб, и я сказал:
- Звоню вам, чтобы предупредить, что, если я пойду на эту затею, мне
придется поделиться с Кэтрин...
- Ну что ж, пока не убедимся в том, что вы нам подходите, вам будет
нечем особенно-то делиться. Если окажется, что вы не подходите, мы
извинимся за беспокойство, и в таком случае не возникнет необходимости о
чем-либо с ней говорить. Вас это устраивает?
- Вполне.
- Если же вы действительно станете полноправным участником проекта и
узнаете, чем мы тут занимаемся... - Он помедлил. - Ну, так, черт побери,
скажете ей, если вам так уж этого хочется. У нас есть двое женатых, и
жены их в курсе дела. Мы взяли с них подписку о неразглашении и
надеемся, что все будет в порядке.
- Ладно. А что, если она проболтается? Или я сам? Все-таки интересно.
- Ночью к вам по дымоходу спустится некто в черном трико и в маске и
выстрелит в вас из бесшумного пневматического ружья парализующей
стрелой. Затем он замурует вас в прозрачный пластмассовый куб до 2001
года. О господи, да ничего не будет! Думаете, вас прикончит ЦРУ или еще
что-нибудь в таком духе? Все, что мы можем, так это подбирать людей,
которым, по нашему мнению, стоит доверять. А вашу Кэтрин мы, между
прочим, видели и кое-что о ней осторожненько разузнали. Если начистоту,
то из вас двоих я бы скорее доверился ей, чем вам. Ну, так по рукам?
Был соблазн выдержать паузу, но я не стал кокетничать.
- По рукам.
- Хорошо. В первый же свободный день приезжайте к нам часам к девяти
утра. Запишите адрес...
И вот три дня спустя, в четверг утром, в начале десятого, слишком
взволнованный, чтобы высидеть в такси, я шел под дождем - хорошая
погода, увы, кончилась - и искал адрес, который назвал мне Рюб.
Недоумение мое все возрастало: я находился в северо-западной части
города, в районе небольших фабрик, мелкооптовых фирм и мастерских,
механических и переплетных. По обеим сторонам улицы, впритык друг к
другу, теснились машины, поставленные правыми колесами на тротуар. Сам
тротуар был захламлен мокрой бумагой, мятыми картонными стаканчиками,
битым стеклом, и, кроме меня, на улице не было ни души. Сверяясь с
адресом, я шел на запад, к реке. Прошел мимо грязного, некогда
оштукатуренного здания; в окнах виднелись штабеля картонных ящиков, а
вывеска оповещала: `Баз Баннистер, световые рекламы`. Следующими были
`Братья Фиоре, новинки оптом`; на двери красовался висячий замок, а в
подъезде лежала разбитая бутылка из-под вина. Напротив, по другую
сторону пустынной улицы, тянулся металлический сетчатый забор, а за ним
ржавеющие под дождем пирамиды автомобильных кузовов, побывавших под
прессом.
Я начинал подумывать, что пал жертвой розыгрыша и что Рюб Прайен
просто... кто? Актер, нанятый специально для того, чтобы разыграть меня?
Вряд ли - и все же если адрес, который он дал мне, действительно
существовал, то приходился на следующий квартал, а этот квартал занимало
одно огромное шестиэтажное здание из красного, почерневшего от сажи
кирпича; здание венчала обветренная деревянная водонапорная башня, а
чуть пониже крыши шла выцветшая белая надпись `Братья Бийки, перевозки и
хранение грузов, 555-8811`, и, судя по виду надписи, ее не обновляли
много лет.
Окон в здании не было вовсе, кроме двух на ближнем ко мне углу.
Стекло зеркальных витрин, расположенных на уровне улицы, несло на себе
облезлые золотые буквы: `Братья Бийки`. Сквозь стекло просматривалась
маленькая контора - за столом у окна сидела девушка и выбивала счета на
электрической счетной машине. На кирпичной стене, обращенной ко мне,
краской в прямоугольной рамке было обозначено: `Междугородные и местные
перевозки. Складские работы и хранение грузов. Подряды по всем
объединенным грузовым автолиниям`, а внизу у железных ворот стоял
зеленый фургон с той же надписью: `Братья Бийки, перевозки и хранение
грузов`. Двое в белых спецовках кидали тюки одеял защитного цвета в
заднюю дверь фургона.
Мне ничего не оставалось, как подойти к зданию, хоть я и знал
заранее, что номер будет не тот, который дал мне Рюб. Так оно и
оказалось. Я прошел мимо и двинулся дальше под холодным дождем вдоль
обшарпанной кирпичной стены. Меж стеной и тротуаром из узкой полоски
утрамбованной земли выбивались хилые обломанные кустики. За их жесткие
веточки цеплялись обрывки целлофана, на стене краскораспылителем были
выведены похабные слова, и я начал даже размышлять, хватит ли у меня
духу попроситься у Фрэнка обратно на работу.
В самом конце здания меня ждала простая деревянная дверь с потертой
медной ручкой и замочной накладкой. Серая краска потрескалась и местами
слезла вообще, а дверь, казалось, не открывали годами. Однако над ней на
мокрых кирпичах - белые цифры облупились настолько, что почти и не
разобрать, - был нанесен нужный мне номер. Я постучал в дверь. Никакого
ответа, лишь откуда-то сверху доносился будничный грохот большого города
да дождь барабанил по капотам и крышам машин у меня за спиной. Я не
верил, что кто-нибудь отзовется на мой стук, не верил, что там за дверью
есть кто-то, кто мог бы отозваться.
Но я ошибся. Ручка повернулась, дверь открылась, и на пороге вырос
черноволосый молодой человек в белой спецовке; над нагрудным кармашком
спецовки красными нитками было вышито имя Дон, а в руке он держал номер
`Спортс иллюстрейтед`.
- Привет, - сказал он. - Заходите. Ну и погодка!
И я вошел. Мы очутились в тесной, не больше десяти квадратных метров,
комнатушке без окон, освещенной лампами дневного света; там был
письменный стол, вращающееся кресло и три облезлых дубовых стула с
прямыми спинками. На стене висел фирменный календарь `Братьев Бийки` и
несколько фотографий - улыбающиеся шоферы и грузчики у вереницы
фирменных грузовиков.
- Ну, мистер, - сказал человек в спецовке, садясь за стол, - так чем
можем служить? Перевозки? Хранение?..
Я ответил, что мне нужен Рюб Прайен, в глубине души опасаясь, что он
посмотрит на меня с недоумением; однако он спросил мою фамилию, набрал
номер и, показав подбородком в сторону крючков на стене, предложил:
- Повесьте плащ и шляпу. - Затем в телефон:
- Мистер Морли спрашивает мистера Прайена. - Выслушав ответ, сказал:
- Хорошо, - и повесил трубку.
- Сейчас он придет. Чувствуйте себя как дома...
С этими словами молодой человек откинулся в кресле и углубился в свой
журнал.
Я сидел и старался представить себе, что же будет дальше, однако
зацепиться было совершенно не за что, и я принялся разглядывать
развешанные по стенам фотографии. Одна из них была подписана: `Наша
команда, 1921`, и на ней был изображен фургон фирмы `Бийки`,
старый-престарый фургон с колесами на спицах и литыми резиновыми шинами;
половина `команды` носила роскошные усы.
Справа от меня щелкнула дверь, заделанная заподлицо со стеной. Я
обернулся на звук - и обратил внимание, что с нашей стороны ручки нет и
в помине. Появился Рюб, придержал дверь ногой, чтоб не закрылась. На нем
были чистые холщовые штаны и белая, с открытым воротом футболка.
- Ну что, нашли нас? - Он протянул мне руку. - Привет, Сай.
Рад вас видеть.
- Спасибо. Как видите, нашел. Невзирая на маскировку.
- Собственно, это даже не маскировка. - Он поманил меня и, когда мы
вошли, отпустил дверь; она негромко лязгнула, и я сообразил, что это
окрашенный металл. Мы оказались в коротком коридорчике с бетонным полом,
лицом к лицу с зелеными эмалированными дверями лифтов, и Рюб протянул
из-за моего плеча руку, чтобы нажать кнопку. - Здание такое, каким оно
было на протяжении многих лет. Во всяком случае, снаружи. Еще десять
месяцев назад здесь действительно находилась фирма по перевозкам и
хранению, этакое семейное дело. Мы купили эту фирму и до сих пор
занимаемся понемногу и перевозками и хранением в небольшом отгороженном
помещении - ровно столько, чтобы сохранить видимость...
Дверь лифта скользнула в сторону, мы вошли в кабину, и Рюб нажал
кнопку `6`. Все остальные кнопки, кроме `1`, были заклеены грязной
лентой.
- Прежних работников, кто постарше, отправили на пенсию, других
постепенно заменили нашими людьми. Меня, например, `наняли`, и мне
пришлось с месяц поработать такелажником. Едва не помер...Рюб улыбнулся
хорошей, открытой улыбкой, на которую я невольно ответил. - Потом мы
чуть повысили тарифы - немного, совсем чуть-чуть. И клиенты, как
правило, стали обращаться к конкурирующей фирме. Тем не менее все
выглядит по-прежнему. Дело идет, пришлось даже приобрести два новых
фургона. Чертову уйму барахла вывезли отсюда в этих закрытых фургонах -
собственно, все нутро здания. И, пожалуй, еще больше ввезли...
Зеленая дверь открылась, и мы вышли с коридор. Здесь все было
отчетливо новое, все как в любом современном учреждении: покрытые
пластиковой плиткой, натертые полы и свет, падающий сквозь окна в
потолке; бежевые крашенные стены и черные стрелки - указатели
направлений и номеров комнат; свернутые пожарные шланги под стеклом;
кое-где фонтанчики с питьевой водой; пронумерованные двери заподлицо со
стеной, и у каждой двери черно-белые пластмассовые таблички. Проходя
мимо, я читал эти таблички в надежде узнать хоть что-нибудь, но на них
стояли только ничего не говорящие мне фамилии: м-р У. О`Нил, м-р В.
Зальян, мисс К. Вич...
Рюб показал рукой на очередную дверь; пластмассовая табличка сбоку
гласила: `Отдел найма`.
- Придется начать отсюда: анкеты, налоги, удержания, страховка и так
далее. Без всей этой ерунды даже мы обойтись не можем... - Он открыл

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 125421
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 2