|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ РОДЖЕР ЖЕЛЯЗНЫ МАСТЕР СНОВ Как ни приятно это было с кровью и всем прочим, Рендер сознавал, что
дело идет к концу. Значит, каждая микросекунда должна быть исправлена на минуту, - решил
он - и, может быть, следовало бы повысить температуру... Где-то на пе-
риферии всего тьма остановила свое наступление. Нечто вроде крещендо подсознательного грома остановилось на яростной
ноте. Эта нота была квинтэссенцией стыда, боли и страха. Форум застыл. Цезарь трусливо съежился вне яростного круга. Он прикрыл руками глаза,
но это не мешало ему видеть. Сенаторы не имели лиц. Одежды их были запятнаны кровью. Их голоса по-
ходили на птичьи крики. С нечеловеческой яростью они втыкали кинжалы в
поверженное тело. Все, кроме Рендера. Лужа крови, в которой он стоял, продолжала расширяться. Его рука, ка-
залось, поднималась и опускалась с регулярностью механизма, его горло
могло производить птичьи крики, но он был одновременно и частью сцены,
и в стороне. Ибо он был Рендером. Творцом. Скорчась, мучаясь и завидуя, Цезарь выплакивал свой протест: - Ты убил его! Убил Марка Антония, безупречного, непривычного парня! Рендер повернулся к нему; кинжал в его руке был огромным и полностью
покрытым кровью. - Ага, - сказал он. Лезвие двигалось из стороны в сторону. Цезарь, околдованный отточенной
сталью, покачивался в том же ритме. - Зачем? - закричал он. - Зачем? - Потому что он был куда более благородным римлянином, чем ты. - Ты врешь! Не поэтому! Рендер пожал плечами и повернулся к бойне. - Это неправда! - вопил Цезарь. - Неправда! Рендер снова повернулся и помахал кинжалом. Цезарь, как кукла, подра-
жал качанию лезвия. - Неправда? - улыбнулся Рендер. - А кто ты такой, чтобы спрашивать при
таком предательском убийстве? Ты никто! Ты принижен достоинством этого
случая! Убирайся! Краснолицый мужчина одним прыжком вскочил. Волосы его торчали в беспо-
рядке, как вата. Он повернулся и пошел прочь, оглядываясь через плечо. Он отошел далеко от круга убийц, но сцена не уменьшалась в размерах.
Она сохранялась в электрической прозрачности. Это давало Цезарю ощуще-
ние, что чем дальше он отходит, тем он более одинок и отстранен. Рендер обогнул неотмеченный заранее угол и встал перед Цезарем слепым
нищим. Цезарь стиснул перед своей одежды. - У тебя дурное предзнаменование для меня на сегодня? - Берегись! - презрительно сказал Рендер. - Да! Да! - закричал Цезарь. - Беречьсяя! Это хорошо! Чего беречься? - Ид! - Да! Каких? - Октемберских. Цезарь выпустил одежду. - Что ты такое говоришь? Что такое октембер? - Месяц. - Врешь! Нет такого месяца! - Это дата, которой благородный Цезарь должен бояться - несуществующее
время, случай, который никогда не будет отменен. Рендер исчез за другим неожиданным углом. - Подожди! Вернись! Рендер захохотал, и Форум засмеялся вместе с ним. Птичьи крики стали
хором нечеловеческой насмешки. - Вы смеетесь надо мной! - заплакал Цезарь. Форум был духовкой, и пот сделал как бы стеклянную маску на узком лбу
Цезаря, остром носу, на челюсти без подбородка. - Я тоже хочу быть убитым! - всхлипнул он. - Это нечестно! А Рендер разорвал Форум, сенаторов и оскалившегося мертвого Антония на
куски и смел их в черный мешок незаметным движением пальца, и послед-
ним исчез Цезарь. Чарльз Рендер сидел перед девятью десятками белых кнопок и двумя крас-
ными, но не глядел на них. Его правая рука двигалась бесшумным рывком
по гладкой поверхности консоли, нажимая одни кнопки, перескакивая че-
рез другие, двигаясь дальше, вычерчивая путь, чтобы нажать следующую в
Серии Отзыва. Ощущения задохнулись, эмоции сошли на нет, член палаты представителей
Эриксон познал забвение в колыбели. Мягкий щелчок. Рука Рендера скользнула к концу ряда кнопок. Акт сознательного намере-
ния - воли, если угодно - требовал нажатия красной кнопки. Рендер освободил руку и снял свою Корону Медузы - волосы ее направляли
и миниатюризировали схему. Он выскользнул из-за стола-ложа и поднял
крышку. Он подошел к окну и сделал его прозрачным и взял сигарету. `Одна минута в колыбели`, - решил он. Не больше. Это решающая мину-
та... Будем надеяться, что снег пока не пойдет, но судя по тучам... Гладкие желтые решетки и высокие башни, тусклые и серые, все тлело ве-
чером под глинистого цвета небом; город окружали вулканические остро-
ва, горящие в предвечернем свете, грохочущие глубоко под землей; это
были обильные, нескончаемые потоки уличного движения. Рендер отвернулся от окна и подошел к громадному яйцу, гладкому и
сверкающему, лежавшему возле его стола. Оно бросило отражение, которое
смазало горбинку с носа Рендера, сделало его глаза серыми блюдцами,
трансформировало волосы в прочерченный молнией горизонт; красноватый
галстук стал широким языком вампира. Рендер улыбнулся, потянулся через стол и нажал вторую красную кнопку. Яйцо со вздохом утратило свою непрозрачность. В середине его появилась
горизонтальная трещина. Через просвечивающую теперь скорлупу Рендер
увидел, как Эриксон гримасничает и плотнее сжимает веки, борясь с
возвращением сознания и всем тем, что оно содержит. Верхняя половина
яйца поднялась вертикально к основанию, показав узловатого, розового
Эриксона в нижней раковине. Когда глаза Эриксона открылись, он не
смотрел на Рендера. Он встал на ноги и принялся одеваться. Рендер вос-
пользовался этим временем, чтобы проверить колыбель. Он снова накло-
нился над столом и стал нажимать кнопки: температурный контроль, пол-
ный ряд - п_р_о_в_е_р_е_н_о ; экзотические звуки - он поднял наушники
- п_р_о_в_е_р_е_н_о на колокольчики, жужжание, на ноты скрипки и
свист, на крики и стоны, на шум дорожного движения и звук прибоя; цепь
обратной связи, содержащую собственный голос пациента, который был
уловлен ранее в анализе - п_р_о_в_е_р_е_н_о; общий звук, брызги влаги,
запах - п_р_о_в_е_р_е_н_о; цветные молнии, стимулянты вкуса... Рендер закрыл яйцо и выключил его. Втолкнул агрегат в стенной шкаф,
ладонью захлопнул дверцу. Лента зарегистрировала нужную последователь-
ность. - Садитесь, - сказал он Эриксону. Тот сел, суетливо дергая шеей. - У вас полный отзыв, - сказал Рендер, - так что мне не требуется сум-
мировать происшедшее. От меня ничто не скрылось. Я был там. Эриксон кивнул. - Смысл эпизода должен быть вам ясен. Эриксон снова кивнул и, наконец, обрел голос. - Но это действительно было? - спросил он. - Я имею в виду, что вы
конструировали сон и все время контролировали его. Я ведь не просто
видел это во сне - ну, как если бы нормально спал. Вы сумели сгрудить
на столе все происшедшее для чего-то, на что вы хотели указать - верно
это? Рендер медленно покачал головой, стряхнул пепел в южное полушарие сво-
ей шарообразной пепельницы и встретился взглядом с Эриксоном. - Это правда, что я изменил Формат и модифицировал формы. Но вы напол-
нили их эмоциональным содержанием, продвинули их к статусу символов,
соответствующих вашей проблеме. Если бы сон не был действительной ана-
логией, он не вызвал бы такой реакции. Он был бы лишен тревожного ри-
сунка, который зарегистрировала лента. - Вы анализировались уже много месяцев, - продолжал Рендер, - и все,
что я узнал, не могло убедить меня, что ваша боязнь быть убитым не
имеет никаких фактических оснований. Эриксон уставился на него. - Тогда какого же дьявола эта боязнь у меня есть? - Потому что, - ответил Рендер, - вам очень хотелось бы стать объектом
убийства. Эриксон улыбнулся. К нему начало возвращаться хладнокровие. - Уверяю вас, доктор, я никогда не помышлял о самоубийстве и не имею
никакого желания перестать жить. - Он закурил. Руки его дрожали. - Когда вы пришли ко мне тем летом, вы уверяли, что боитесь покушения
на свою жизнь. Но вы затруднялись сказать, почему кто-то хотел бы
убить вас... - Мое положение! Нельзя быть членом палаты представителей и не иметь
врагов! - Однако, - возразил Рендер, - вы, похоже, ухитрились не иметь их.
Когда вы позволили мне поговорить с вашими детективами, я узнал, что
они не откопали никакого указания, что ваши опасения имеют хоть ка-
кое-то реальное основание. Никакого. - Они смотрели слишком близко - или не там, где надо. Видимо, они
что-то пропустили. - Боюсь, что нет. - Почему? - Повторяю: потому что ваши ощущения не имеют никакого реального бази-
са. Будьте честны со мной: имели ли вы информацию откуда бы ни было,
что кто-то так ненавидит вас, что хочет убить? - Я получаю множество угрожающих писем... - Как все члены палаты представителей... и все письма, направленные
вам в течение прошлого года, расследовались, и было установлено, что
это работа чокнутых. Можете вы предложить мне хоть о_д_н_о доказатель-
ство, подтверждающее ваши заявления? Эриксон рассматривал кончик своей сигары. - Я пришел к вам по совету одного коллеги. Пришел к вам, чтобы вы по-
рылись в моем мозгу и нашли что-то в этом роде, чтобы моим детективам
было с чем работать. Может, я кого-то сильно оскорбил, или неудачно
применил закон, имея дело с... - ... и я ничего не нашел, - сказал Рендер, - ничего, кроме причины
вашего недовольства. Сейчас, конечно, вы боитесь услышать ее и пытае-
тесь отвести меня от объяснения моего диагноза... - Нет! - Тогда слушайте. Потом можете комментировать, если хотите, но вы лю-
бопытствовали и тратили здесь время, не желая принять то, что я пред-
лагал вам в десятке разных форм. Теперь я хочу сказать вам прямо, в
чем дело, и делайте с этим, что хотите. - Прекрасно... - Во-первых, вы очень хотели бы иметь множество врагов обоего пола... - Это смешно! - ... потому что это единственная альтернатива возможности иметь дру-
зей... - У меня куча друзей! - ...потому что никто не хочет быть полностью игнорируемым, быть тем,
к кому никто не имеет по-настоящему сильных чувств. Любовь и ненависть
- высшие формы человеческих отношений. Не имея одной и не в силах до-
биться ее, вы желаете другой формы. Вы так сильно желали ее, что убе-
дили себя в ее существовании. Но на эти вещи есть психический ценник.
Подлинная эмоциональная нужда, отвечая телу желания суррогата, не при-
носит реального удовлетворения, а дает тревогу и дискомфорт, потому
что в этих делах психика должна быть открытой системой. Вы не ищете
человеческих отношений вне себя самого. Вы закрыты. То, в чем вы нуж-
даетесь, вы творите из материала собственного `я`. Вы человек, очень
сильно нуждающийся в крепких связях с другими людьми. - Дерьмо! - Примите это или откажитесь, - сказал Рендер. - Я советую вам при-
нять. - Я платил вам полгода, чтобы вы обнаружили, кто хочет убить меня. А
вы теперь говорите, что я все выдумал, чтобы удовлетворить желание
иметь кого-то, ненавидящего меня. - Ненавидящего или любящего. Правильно. - Это абсурд! Я встречаю так много людей, что ношу в кармане записыва-
ющий аппарат и камеру на лацкане, чтобы я мог запомнить их всех... - Я говорю не о том, чтобы встречаться со множеством людей. Скажите,
этот последовательный сон много значил для вас? Эриксон молчал в течение нескольких тиканий больших настенных часов. - Да, - наконец сознался он. - Много. Но все равно, ваша интерпретация
этого дела - абсурд. Но допустим, просто ради спора, что ваши слова
справедливы; что я должен делать, чтобы избавиться от этих оков? Рендер откинулся в кресле. - Пустите энергию, которая произвела это, по новому пути. Встречайтесь
с некоторыми людьми не как член палаты, а просто как Джо Эриксон. Де-
лайте с другими то, что можете - что-нибудь не относящееся к политике,
скажем, в чем-то соревнуйтесь - и вы создадите несколько настоящих
друзей или врагов, желательно друзей. Я все время советовал вам делать
это. - Тогда скажите мне еще кое-что. - Охотно. - Допустим, вы правы; так почему я никогда не любил и не ненавидел ни-
кого, и меня никто? Я занимаю ответственный пост в правительстве; я
все время встречаюсь с людьми; почему же я такой... нейтральный? Хорошо знакомый теперь с карьерой Эриксона, Рендер отогнал свои истин-
ные мысли на этот счет, потому что они не имели оперативной ценности.
Он хотел бы процитировать Эриксону замечание Данте насчет тех душ, ко-
торые, не имея добродетелей, отрицают небо, а по недостатку существен-
ных пороков отрицают также и ад; они поднимают паруса и идут, куда не-
сет их ветер времени, без направления, без реального представления, к
какому порту они прибьются. Такова была долгая и бесцветная карьера
Эриксона, карьера мигрирующей преданности, политических перемен. Но
вместо этого Рендер сказал: - В наше время все больше и больше людей оказывается в таких обстоя-
тельствах. Это происходит из-за растущей сложности общества и обезли-
чивания индивидуума в социометрической единице. В результате даже вле-
чение к другим особам становится более вынужденным. Сейчас таких мно-
го. Эриксон кивнул, и Рендер внутренне улыбнулся. `Иногда нужна грубая линия, а затем нотация`, - подумал он. - У меня впечатление, что вы, может, и правы, - сказал Эриксон. -
Иногда я и в самом деле чувствую то, что вы только что описали - еди-
ница, нечто безличное... Рендер глянул на часы. - То, что вы будете делать, выйдя отсюда - конечно, решать вам. Я ду-
маю, что вы еще потратите время и останетесь на анализ подольше. Те-
перь мы оба знаем причину ваших жалоб. Я не могу водить вас за ручку и
подсказывать, как вам вести жизнь. Я могу указать, могу посочувство-
вать, но без глубокого зондирования. Договоритесь о встрече, когда по-
чувствуете необходимость поговорить о вашей деятельности и соотнести
ее с моим диагнозом. - Я приду, - кивнул Эриксон. - Черт побери этот сон! Он захватил меня.
Вы делаете их такими же живыми, как сама жизнь... даже еще более живы-
ми... Наверное, я не скоро забуду его. - Надеюсь на это. - О`кей, доктор. - Эриксон встал и протянул руку. - Я, вероятно, вер-
нусь через пару недель. Я сделаю честную попытку к общению. - Он ух-
мыльнулся при этих словах, от которых обычно хмурился. - В сущности,
начну немедленно. Могу я угостить вас выпивкой внизу, за углом? Рендер пожал влажную руку, утомленную действием, как у ведущего актера
после очень удачной игры, и почти с сожалением сказал: - Спасибо, но у меня назначена встреча. Он помог Эриксону надеть пальто, подал ему шляпу и проводил до двери. - Ну, спокойной ночи. - Спокойной ночи. Когда дверь бесшумно закрылась, Рендер снова прошел к своей крепости
красного дерева и бросил сигарету в южное полушарие. Он откинулся в
кресле, заложил руки за голову и закрыл глаза. - Конечно, он более реален, чем жизнь, - сказал он в пространство. - Я
создал его. Улыбаясь, он снова просмотрел шаг за шагом последовательный сон, же-
лая, чтобы кто-нибудь из его учителей мог быть свидетелем. Сон был хо-
рошо сконструирован, мощно выполнен и точно соответствовал данному
случаю. Но ведь он Рендер, Творец, один из двухсот особых аналитиков,
чья психика позволяла входить в невротические системы и выносить отту-
да только эстетическое удовлетворение имитацией отклонения - Здраво-
мыслящий Мастер. Рендер расшевелил свои воспоминания. Его самого тоже анализировали и,
как гранитно-волевого, ультрапрочного аутсайдера, заставляли перено-
сить ядовитый газ фиксации, и он проходил невредимым через химеры ис-
кажений, заставляя темную Мать Медузу закрывать глаза перед кадуцеем
его искусства. Его собственный анализ не был таким трудным. Девять лет назад (как
давно это было!) он добровольно подвергся инъекции новокаина в самую
болезненную область своей души. Это было после автокатастрофы, когда
погибли Рут и их дочь Миранда, и он хотел отстранения. Возможно, он не
хотел вновь обрести переживания; возможно, его собственный мир теперь
базировался на определенной жесткости чувств. Если так, то он доста-
точно разбирался в путях мозга, чтобы понять это, и, видимо, решил,
что такой мир имеет свои преимущества. Его сыну Питеру было теперь десять лет. Он учился в хорошей школе и
писал отцу каждую неделю. Письма постепенно становились грамотными,
показывали признаки раннего развития, которое Рендер мог только одоб-
рить. Он должен взять мальчика на лето с собой в Европу. Что касается Джил - Джил Де Вилл (какая же вычурная, смешная фамилия -
он и любил ее за эту фамилию), то она все больше и больше интересовала
его. Он иногда задумывался, не признак ли это преждевременной старос-
ти. Его привлекал ее немузыкальный голос, ее внезапный интерес к архи-
тектуре, ее беспокойство по поводу неизлечимой родинки на правой сто-
роне ее во всех других отношениях красивого носа. По-настоящему, сле-
довало бы немедленно позвонить ей и отправиться на поиски нового рес-
торана, но почему-то не хотелось. Он уже несколько недель не был в своем клубе `Куропатка и Скальпель` и
сейчас чувствовал желание поесть за дубовым столиком одному, в постро-
енной на разных уровнях столовой с тремя каминами, под искусственными
факелами и кабаньими головами, напоминающими рекламу джина. Итак, он
сунул свою перфорированную членскую карточку в прорезь телефона на
столе, и позади голосового экрана дважды прожужжало. - Алло, `Куропатка и Скальпель`, - сказал голос, - чем могу служить? - Говорит Чарльз Рендер, - сказал он. - Я хотел бы столик примерно че-
рез полчаса. - На сколько человек? - На меня одного. - Очень хорошо, сэр. Значит, через полчаса. Рендер? Р-е-н-д-е-р? - Правильно. - Спасибо. Он выключил связь и встал. Снаружи день уже исчез. Монолиты и башни
теперь бросали вдаль собственный свет. Мягкий снег, похожий на сахар,
падал вниз и превращался в капли на оконных стеклах. Рендер влез в пальто, выключил свет, закрыл внутреннюю дверь. На книге
записей миссис Хиджс лежала записка. `Звонила мисс Де Вилл`, прочел он. Он скомкал записку и бросил в му-
сопровод. Придется позвонить ей завтра и сказать, что работал допоздна
над лекцией. Он выключил последний свет, надел шляпу, вышел и запер за собой наруж-
ную дверь. Лифт спустил его в подземный гараж, где была припаркована
его машина. Там было холодно, и его шаги громко звучали по цементу. Под ярким све-
том его Спиннер С-7 казался гладким серым коконом, из которого вот-вот
появятся буйные крылья. Два ряда антенн, веером склоняющихся вперед
над капотом, усиливали это впечатление. Рендер прижал большой палец к
дверце. Усевшись, он коснулся зажигания, и раздалось жужжанье одинокой пчелы,
проснувшейся в большом улье. Дверца бесшумно закрылась, когда он под-
нял рулевое колесо и закрепил его на месте. Покрутившись по спирально-
му скату, он подъехал к двери перед выходом наружу. Когда дверь с грохотом поднялась, он включил экран назначения и повер-
нул ручку, которая меняла передачу карты. Слева направо, сверху вниз
он менял секцию за секцией, пока не нашел часть Карнеги-авеню, которую
желал. Он пробил эти координаты и опустил руль. Кар включил монитор и
выехал на окраинное шоссе. Рендер закурил. Оттолкнув свое сиденье обратно в центр, он оставил все стекла прозрач-
ными. Приятно было откинуться и смотреть на машины, пролетающие мимо,
как рой светлячков. Он сдвинул шляпу на затылок и посмотрел вверх. Было время, когда он любил снег, когда снег напоминал ему романы Тома-
са Манна и музыку скандинавских композиторов. Но теперь в его мозгу
был другой элемент, от которого он никак не мог полностью отделаться.
Он так отчетливо видел облачка молочно-белого холода, кружившиеся вок-
руг его старой машины с рулевым управлением, текущие в ее оплавленное
огнем нутро, чтобы почернеть там; видел так ясно, как будто он идет по
известковому дну озера к машине - затонувшему обломку - и он, води-
тель, не может раскрыть рта и заговорить - боится утонуть; и он знает,
что когда бы ни увидел падающий снег - это где-то белеют черепа. Но
девять лет вымыли большую часть боли, поэтому он также сознавал, что
ночь приятна. Он быстро ехал по широким дорогам, проносился по широким мостам, чья
гладкая поверхность, сверкающая под фарами, была соткана из листьев
дикого клевера, нырял в туннель, где тускло светящиеся стены расплыва-
лись как мираж. В конце концов он затемнил окна и закрыл глаза. Он не мог вспомнить, дремал он или нет, и это означало, что скорей
всего дремал. Он почувствовал, что кар замедляет ход, и подвинул си-
денье вперед. Почти тотчас же раздалось жужжание отключения. Он поднял
руль, въехал в паркинг-купол, остановился у ската и оставил кар в сек-
ции, получив талон от обслуживающего бокс робота, который торжественно
мстил человеческому роду, прокалывая картонный язык всем, кого обслу-
живал. Как всегда, шум был приглушен, как и освещение. Помещение, казалось,
поглощало звук и превращало его в тепло, успокаивало нос и язык вкус-
ными запахами, гипнотизировало ухо живым потрескиванием в трех ками-
нах. Рендер был рад, что ему оставили его любимый столик в углу, справа от
меньшего камина. Меню он знал наизусть, но рьяно изучал его, потягивая
манхеттен и делая заказ соответственно аппетиту. Занятия по формирова-
нию всегда возбуждали в нем волчий голод. - Д-р Рендер... - Да? - он поднял глаза. - Д-р Шалотт желает поговорить с вами, - сказал официант. - Не знаю никакого Шалотта, - сказал Рендер. - Может, нужен Вендер?
Это хирург из Метро, он иногда обедает здесь... Официант покачал головой. - Нет, сэр, Рендер. Вот взгляните - он протянул карточку 3х5, на кото-
рой было отпечатано заглавными буквами полное имя Рендера. - Д-р Ша-
лотт обедает здесь почти каждый вечер за последние две недели и всегда
спрашивает, не пришли ли вы. - Хм... - задумался Рендер. - Странно. Почему он не позвонил мне в
офис? Официант сделал неопределенный жест. - Ну, ладно, скажите пусть подойдет, - сказал Рендер, допивая манхет-
тен, - и принесите мне еще стаканчик. - К несчастью, д-р Шалотт не видит, - объяснил официант. - Может быть,
вам легче... - Да, конечно. - Рендер встал, оставляя любимый столик с сильным пред-
чувствием, что сегодня к нему не вернется. - Проводите. Они прошли между обедающими и поднялись на следующий уровень. Знакомое
лицо сказало `Привет!` от столика у стены, и Рендер ответил приветли-
вым кивком ведущему семинар для учеников, которого звали не то Юргенс,
не то Джеркинс, или еще как то в этом роде. Он вошел в меньшую по размерам столовую, где были заняты только два
столика. Нет, три. Один стоял в углу у дальнего конца затемненного ба-
ра, частично скрытый древним рыцарским костюмом. Официант вел Рендера
туда. Они остановились перед столиком, и Рендер уставился на темные очки,
которые тут же откинулись вверх. Д-р Шалотт оказалась женщиной чуть
старше тридцати. Низкая бронзовая челка не вполне скрывала серебряное
пятно на лбу, похожее на кастовую метку. Рендер затянулся дымом, и го-
лова женщины слегка дернулась, когда вспыхнул кончик его сигареты.
Она, казалось, смотрела прямо в его глаза. Он почувствовал себя нелов-
ко, хотя знал, что она могла увидеть лишь то, что ее крошечный фотоэ-
лектрический элемент передал в соответствующий участок коры мозга по
имплантированной тонкой как волос проволочке, направленной к этому из-
лучателю - конвертеру: горящую сигарету. - Д-р Шалотт, это д-р Рендер, - сказал официант. - Добрый вечер, - сказал Рендер. - Добрый вечер, - ответила она. - Меня зовут Эйлин, и я страшно хотела
встретиться с вами. Вы не пообедаете со мной? Ему показалось, что голос ее слегка дрогнул. - С удовольствием, - сказал он, и официант выдвинул ему стул. Рендер сел и заметил, что женщина уже пьет. Он напомнил официанту о
своем втором манхеттене. - Вы уже получили заказ? - спросил он у официанта. - Нет. - Дайте два меню... - начал он, но прикусил язык. - Только одно, - улыбнулась женщина. - Не надо, - поправился он и процитировал меню. Они сделали заказ. Она спросила: - Вы всегда так? - То есть? - Держите все меню в голове? - Только некоторые, - сказал он, - для тяжелых случаев. Так о чем вы
хотели поговорить со мной? - Вы врач нейросоучастник, - сказала она. - Творец. - А вы? - Я резидент психиатрии, Стейт Псик. Мне остался год. - Значит, вы знали Сэма Рискомба. - Да, он помог мне получить назначение. Он был моим советником. - А мне - близким другом. Мы вместе учились у Меннинджера. Она кивнула. - Я часто слышала от него о вас - это одна из причин, почему я хотела
встретиться с вами. Он подбодрял меня идти дальше в моих планах, нес-
мотря на мой гандикап. Рендер внимательно оглядывал ее. Она была в темно-зеленом вельветовом
платье. На корсаже с левой стороны была приколота брошь, вероятно, зо-
лотая, с красным камнем - возможно, рубином, контур оправы которого
был помят. А может быть, это были два профиля, смотрящие друг на друга
через камень? В этом было что-то смутно знакомое, но он не мог сейчас
вспомнить. Камень ярко блестел в слабом освещении. Рендер взял у официанта свою выпивку. - Я хочу стать врачом-нейросоучастником, - сказала она. Если бы она обладала зрением, Рендер подумал бы, что она в упор смот-
рит на него в надежде получить ответ по выражению его лица. Он не сра-
зу понял, что она хочет ему сказать. - Приветствую ваш выбор и уважаю ваши стремления, - сказал он, пытаясь
выразить в голосе улыбку. - Дело это нелегкое, и не все желающие ста-
новятся учеными. - Я знаю. Я слепа от рождения и мне нелегко было идти так далеко. - С рождения? - повторил он. - Я думал, что вы недавно потеряли зре-
ние. Значит, вы на последнем курсе и прошли медицинскую школу без
глаз... Просто поразительно. - Спасибо, но это не совсем так. Я слышала о первых нейросоучастниках
- Бартельметце и других - когда была еще ребенком, и тогда же решила,
что хочу стать им. И с тех пор моя жизнь управлялась этим желанием. - Как же вы работали в лабораториях? - допытывался он. - Не видя обра-
зец, не глядя в микроскоп... А читать все это? - Я нанимала людей читать мне мои записи. Я все записывала на ленту.
Все понимали, что я хочу идти в психиатрию, и специально договарива-
лись в лабораториях. Лабораторные ассистенты вскрывали трупы и все мне
мне описывали. Я все знаю на ощупь... И память у меня вроде как у вас
на меню. - Она улыбнулась. - Качество феномена психосоучастия может
определить только сам врач в тот момент вне времени и пространства,
когда он стоит среди мира, созданного из ткани снов другого человека,
узнает неевклидову архитектуру заблуждения, а затем берет пациента за
руку и свертывает ландшафт... Если он может отвести пациента обратно в
обычный мир - значит, его суждения здравы, его действия имеют цен-
ность. `Из `Почему нет психометриста в этой службе`... `Чарльз Рендер, Д.
М.`, - отметил Рендер. - Наш обед на подходе, - сказал он, поднимая свой стакан, в то время
как перед ним ставили быстро зажаренное мясо. - Это одна из причин, по которой я хотела встретиться с вами, - про-
должала она, тоже подняв стакан, когда к ней подвинули блюдо. - Я хо-
чу, чтобы вы помогли мне стать Творцом. - Ее туманные глаза, пустые,
как у статуи, вновь обратились к нему. - У вас совершенно уникальное положение, - начал он. - Еще никогда не
бывало нейросоучастника, слепого от рождения - по очевидным причинам.
Мне надо бы рассмотреть все аспекты ситуации, прежде чем советовать
вам что-либо. Но давайте сначала поедим. Я проголодался. - Ладно. Но моя слепота не означает, что я ничего не увижу. Он не спросил ее, что она имеет в виду, потому что перед ним стояла
первоклассная грудинка, а рядом бутылка шамбертена. Когда она подняла
из-под стола левую руку, он заметил, что она не носит колец. - Интересно, идет ли еще снег, - начал он, когда они пили кофе. - Он
шел чертовски сильно, когда я въезжал в купол. - Надеюсь, что идет, - сказала она, - хотя он рассеивает свет и я со-
вершенно ничего не вижу. Но мне приятно чувствовать, как он падает
вокруг и бьет в лицо. - Как же вы ходите? - Моя собака Зигмунд - сегодня я дала ей выходной, - она улыбнулась, -
может вести меня куда угодно. Это мутированная овчарка. - Ого! - Рендер заинтересовался. - Он говорит? Она кивнула. - Эта операция прошла у него не так успешно, как у других. В его сло-
варе приблизительно 400 слов, но, мне кажется, ему больно говорить. Он
вполне разумен. Вы как-нибудь с ним встретитесь. Рендер немедленно начал размышлять. Он разговаривал с такими животными
на недавней медицинской конференции и был поражен комбинацией их спо-
собности рассуждать с преданностью хозяевам. Перемешанные как попало
хромосомы с последующей тонкой эмбриохирургией давали собаке мозг с
большими способностями, чем мозг шимпанзе. Затем потребовалось еще
несколько операций для производства вокальных способностей. Большая
часть таких экспериментов кончалась неудачей, а примерно дюжина годо-
валых щенков, у которых все прошло успешно, были оценены в сто тысяч
долларов каждый. Тут он сообразил, что камень в броши мисс Шалотт -
подлинный рубин. И он начал подозревать, что ее вступление в медицинс-
кую школу базировалось не только на ее академических знаниях, но и на
солидном доходе выбранного ею колледжа. Но может, это и не так, упрек-
нул он себя. - Да, - сказал он, - вы могли бы сделать диссертацию на собачьих нев-
розах. Этот сын овчарки-самки когда нибудь упоминал о своем отце? - Он никогда не видел своего отца, - ответила она спокойно. - Он вырос
вдали от других собак. Его поведение вряд ли можно назвать типичным.
Не думаю, что вы когда нибудь изучали функциональную психологию соба-
ки-мутанта. - Вы правы, - согласился он. - Еще кофе? - Нет, спасибо. Решив, что пора продолжить беседу, он сказал: - Итак, вы хотите стать Творцом... - Да. - Терпеть не могу разрушать чьи-то высокие стремления. Ненавижу. Если
же они вовсе не имеют реальной основы, тогда я безжалостен. Таким об-
разом - честно, откровенно и со всей искренностью - я не вижу, как это
можно устроить. Может быть, вы и хороший психиатр, но, по моему мне-
нию, для вас физически и умственно невозможно стать нейросоучастником.
По моим понятиям... - Подождите, - сказала она, - давайте не здесь. Я устала от этого душ-
ного помещения. Увезите меня куда-нибудь, где можно поговорить. Я ду-
маю, что смогла бы убедить вас. - Почему бы и не поехать? У меня уйма времени. Но, конечно, выбираете
вы. Куда? - Слепой виток? Он подавил смешок при этом выражении, она засмеялась открыто. - Прекрасно, - сказал он, - но мне хочется пить. Тут же выросла бутылка шампанского в пестрой корзинке с надписью `Пей-
те, пока едите в машине`. Он подписал счет, несмотря на протесты мисс
Шалотт, и они встали. Она была высокой, но он выше. Слепой виток. Одно название для множества мест, вокруг которых идет машина с автоуп-
равлением. Пронестись по стране в надежных руках невидимого шофера, с
затемненными окнами, в темной ночи, под высоким небом, атакуя дорогу
под похожими на четырех призраков жужжащими пилами, начать со старто-
вой черты, закончить в том же месте, так и не узнав, куда вы едете и
где были - это, вероятно, возбуждает чувство индивидуальности в самом
холодном черепе, дает познание себя через добродетель отстранения от
всего, кроме чувства движения, потому что движение сквозь тьму есть
высшая абстракция самой жизни - по крайней мере, так сказал один из
главных комедиантов, и все смеялись. И в самом деле, феномен под названием слепой виток первым стал прева-
лирующим (как можно было предполагать) среди некоторых молодых членов
общества, когда управляемые дороги лишили их возможности пользоваться
своими автомобилями какими-нибудь более индивидуалистическими способа-
ми, которые заставляли хмуриться начальство контроля национального
движения. Надо было что-то делать. И сделали. Сначала гибельная реакция вызвала инженерный подвиг отключения радио-
контроля машины после того, как она вышла на управляемое шоссе. Это
кончилось тем, что кар исчезал из поля зрения монитора и переходил об-
ратно под управление пассажиров кара. Монитор, ревнивый, как бог, не
мог терпеть отрицания его запрограммированного всеведения и метал гро-
мы и молнии на контрольную станцию, ближайшую к точке последнего кон-
такта, чтобы выслали крылатых серафимов на поиски ускользнувшей маши-
ны. Но часто серафимы прибывали слишком поздно, потому что дороги имели
хорошее покрытие и удрать от преследования было сравнительно просто. Зато другие машины вынужденно вели себя так, словно бунтарей вообще не
существовало. Запертый на медленно идущей секции шоссе, нарушитель подвергался не-
медленной аннигиляции в случае превышения скорости или сдвига с пра-
вильной схемы движения, даже при теоретически свободном положении, по-
тому что в ранние дни мониторного контроля это вызывало частые аварии. Позднее мониторные приборы стали более искушенными и механизировали
обгон, уменьшив аварийные инциденты, следующие за таким действием. Но
вмятины и ушибы оставались. Следующая реакция была основана на очевидности. Мониторы пропускали
людей туда, куда те желали, только потому, что люди говорили, куда они
хотят ехать. Человек наугад нажимающий кнопки координат, не сообразу-
ясь с картой, либо оставался на стоянке, где вспыхивало табло: ПРО-
ВЕРЬТЕ ВАШИ КООРДИНАТЫ, либо оказывался внезапно отогнанным в любом
направлении. Позднее люди нашли некое романтическое очарование в том,
что предлагало скорость, неожиданные зрелища и свободные руки. Таким
образом, все узаконилось. Стало возможным проехать так по двум конти-
нентам, если достаточно денег и избыток выносливости. Как и всегда в таких делах, практика распространялась вверх по воз-
растным группам. Школьные учителя, ездившие только по воскресеньям,
пользовались дурной репутацией как отстаивающие преимущества подержан-
ных машин. Таков путь к концу мира, говорил комик. Конец это или нет, но кар, предназначенный для движения по управляемым
дорогам, был эффективной единицей движения, укомплектованной туалетом,
шкафом, холодильным отделением и откидным столиком. В нем также можно
было спать - двоим свободно, четверым в некоторой тесноте. Случалось,
впрочем, что и троим было тесно. Рендер вывел машину из купола в крайнее крыло и остановился. - Хотите натыкать какие-нибудь координаты? - спросил он. - Вы уж сами. Мои пальцы знают слишком много. Рендер нажал кнопки наобум. Спиннер двинулся на скоростную дорогу.
Рендер потребовал увеличить скорость, и машина пошла на линию высокого
ускорения. Фары спиннера прожигали дыры в темноте. Город быстро уходил назад; по
обеим сторонам дороги горели дымные костры, раздуваемые случайными по-
рывами ветра, прячущиеся в белых клубах, затемняемые ровным падением
серого пепла. Рендер знал, что его скорость составляет лишь 60 процен-
тов той, какая могла быть в ясную, сухую ночь. Он не стал затемнять окна, а откинулся назад и смотрел в них. Эйлин
`смотрела` перед собой. Минут десять - пятнадцать они ехали молча. Город съеживался до квартала, когда они мчались по нему. Через некото-
рое время стали появляться короткие секции открытой дороги. - Что вы видите снаружи? - спросила Эйлин. - Почему вы не просили меня описать ваш обед или рыцарские доспехи
возле вашего столика? - Потому что первый я ела, а вторые ощупала. А тут совсем другое дело. - Снаружи все еще идет снег. Уберите его - и слева от вас чернота. - А еще что? - Слякоть на дороге. Когда она начнет замерзать, движение сильно за-
медлится, пока мы не минуем полосу снегопада. Слякоть похожа на старый
черный сироп, начавший засахариваться. - Больше ничего? - Нет, леди. - Снегопад сильнее, чем был, когда мы вышли из клуба? - Сильнее, по-моему. - У вас есть что-нибудь выпить? - Конечно. Они повернули сиденья внутрь кара. Рендер поднял столик, достал из
шкафчика два стакана и налил. - Ваше здоровье. - Оно зависит от вас. Рендер опустил свой стакан и ждал следующего ее замечания. Он знал,
что двое не могут играть в Сократа, и рассчитывал, что будут еще воп-
росы, прежде чем она скажет то, что хотела сказать. - Что самое прекрасное из того, что вы видели? - спросила она. `Да, - подумал он, - я правильно угадал.` И вслух сказал: - Погружение Атлантиды. - Я серьезно. - И я тоже. - Вы стараетесь усложнять? - Я лично утопил Атлантиду. Это было года три назад. О, боже, как она
была красива! Башни из слоновой кости, золотые минареты, серебряные
балконы, опаловые мосты, малиновые знамена, молочно-белая река между
лимонно - желтыми берегами. Там были янтарные шпили, старые как мир
деревья, задевающие брюхо облаков, корабли в громадной гавани Ксанду,
сконструированные так изящно, как музыкальные инструменты. Двенадцать
принцев королевства собрались в двенадцатиколонном Колизее Зодиака,
чтобы слушать играющего на закате грека тенор-саксофониста. Грек, ко-
нечно, был моим пациентом - параноиком. Этиология дела довольно слож-
ная, но именно это я ввел в его мозг. Я дал ему на некоторое время
свободное правление, а затем расщепил Атлантиду пополам и всю погрузил
на пять фатомов. Он снова заиграл, и вы, без сомнения, слушали бы его,
если вообще любите такие звуки. Он здоров. Я периодически вижу его, но
он уже больше не последний потомок величайшего менестреля Атлантиды.
Он просто хороший саксофонист конца ХХ-го столетия. Но иногда, оглядываясь назад, на тот апокалипсис, который я сработал в
его видении величия, я испытываю чувство потери красоты - потому что
на один момент его ненормальная интенсивность чувств была моей, а он
чувствовал, что его сон был самой прекрасной вещью в мире. Он снова наполнил стаканы. - Это не совсем то, что имела в виду, - сказала она. - Я знаю. - Я имела в виду нечто реальное. - Это было более реально, чем сама реальность, уверяю вас. - Я не сомневаюсь, но... - Но я разрушил основание, которое вы положили для вашего аргумента.
О`кей, я прошу прощенья. Беру свои слова назад. Есть кое-что, что мог-
ло бы стать реальным. Мы идем по краю большой чаши из песка. В нее нападал снег. Весной он
растает, вода впитается в землю или испарится от солнечного жара. И
останется только песок. В песке ничего не вырастет, разве что случай-
ный кактус. В песке никто не живет, кроме змей, немногих птиц, насеко-
мых и пары бродячих койотов. В послеполуденные часы все эти существа
будут искать тени. В любом месте, где есть старая изгородь, камень,
череп или кактус, могущие укрыть от солнца, вы увидите жизнь, съежив-
шуюся от страха перед стихиями. Но цвета невероятны, и стихии более
красивы, чем существа, которые они уничтожают. - Поблизости такого места нет, - сказала она. - Если я говорю, значит есть. Я видел его. - Да... вы правы. - И не имеет значения, лежит ли это прямо за нашим окном или нарисова-
но женщиной по имени О`Киф, если я это видел? - Подтверждаю истинность диагноза, - сказала Эйлин. - Вы хотите гово-
рить со мной о нем? - Нет, пойдем дальше. - Он снова наполнил стаканчики. - У меня ущербны глаза, но не мозг, - сказала она. Он зажег ей сигарету и закурил сам. - Я увижу чужими глазами, если войду в чужой мозг? - Нейросоучастие основано на факте, что две нервные системы могут раз-
делить тот же импульс, те же фантазии... контролируемые фантазии. - Я могла бы производить терапию и в то же время испытывать подлинные
визуальные впечатления. - Нет, - сказал Рендер. - вы не знаете, что значит быть отрезанной от
всей области раздражителя! Знать, что монголоидный идиот может испыты-
вать нечто такое, чего вы никогда не узнаете, и что он не может оце-
нить это, поскольку он как и вы, еще до рождения осужден судом биоло-
гической случайности - это не правосудие, а чистый случай. Вселенная
не изобретает справедливость. Человек - да. Но, к несчастью, человек
должен жить во вселенной. - Я не прошу вселенную помочь мне; я прошу в_а_с. - Мне очень жаль. - Почему вы не хотите помочь мне? - Сейчас вы демонстрируете мою главную причину. - А именно? - Эмоции. Это дело очень много значит для вас. Когда врач в фазе с па-
циентом, он нарко-электрически отгоняет большую часть собственных те-
лесных ощущений. Это необходимо, потому что его мозг должен полностью
погрузиться в данную задачу. Необходимо также, чтобы его эмоции под- ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 125281
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0
|
