ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Любовь ФЕДОРОВА

ЛОВЕЛАС

Моим друзьям, без которых эта книга
не была бы написана.

* * *

Странному месту - странное время,
странному времени - странное действие.
Поучения Дэн, глава ХII

- Могу я узнать ваше имя? - спросил мэтр Иоржин своего гостя.
Мягкая улыбка, от которой мгновенно зарделись щечки и заблестели
глаза хорошенькой служаночки, расставлявшей на столике бокалы для вина,
была ему ответом.
- Можете называть меня Соискатель, - ответил гость, слегка склонив
голову и провожая девушку загадочным взглядом. Походка ее из обычной
лениво-шаркающей мигом превратилась в королевскую.
Иоржин разглядывал гостя, пока, как казалось мэтру, внимание
Соискателя было отвлечено. Хорошего роста, статный. Красивая, гордо
посаженная голова, породистые руки с удлиненными запястьями, какие бывают
у людей, не знающих, что такое работа. Волосы скорее светлые, чем темные,
глаза скорее серые, чем голубые. Лицо приятное, и ничего особенного в нем
нет - но лишь до тех пор, пока гость не улыбнется. Такой всепокоряющей
улыбки мэтр Иоржин, несмотря на свой немалый опыт и знание людей, еще не
встречал, и не мог толком понять, что она означает. Выражение лица гостя,
как правило, было слишком сложным, чтобы отгадывать его мысли. Можно ли
этому человеку безгранично доверять, или, наоборот, весь он, от макушки до
каблуков ботфорт - воплощенная опасность?.. Внутреннюю собранность гостя,
а также, его умение не переигрывать и вовремя пользоваться своим обаянием,
мэтр Иоржин видел тоже.
- Что будет платой за выполненную работу? - спросил гость, маленьким
глотком пробуя вино.
- Задача не так проста, - сказал мэтр Иоржин. - Надеюсь, вы
понимаете, что вам грозит в случае неудачи?
- Вы хотите напугать меня? Но вы же искали человека, способного
сделать это. Я пришел. Чем вы недовольны?
Мэтр Иоржин покачал головой.
- Простите, вы неверно меня поняли. Я веду переговоры по поручению
Цеха колдунов, а так же по поручению магистрата Котура и еще трех вольных
городов, но мне вовсе не кажется забавным отправить на смерть очередного
безрассудного смельчака, которому возомнилось, что он может тягаться силой
с колдуньей. Пятерых я уже отсюда проводил. Магический арсенал колдуньи -
все то, что касается защиты и от колдовских заклятий, и от более реальных
опасностей - велик и очень разнообразен. Все предыдущие попытки связать
или уничтожить ее силу оканчивались неуспешно. Крайне неуспешно. Говорят,
она оборачивает против колдуна его же собственные чары. Она может
перевернуть или разрушить любое заклятие. Ну а дальше справиться с врагом
ей помогает ее отец - он начальник городской стражи Обежа, и возможностей
защитить свою дочь у него, как вы понимаете, много больше, чем у любого
другого горожанина. Есть ли у вас достаточно сильное заклинание, которое
можно было бы им противопоставить?
Гость снова улыбнулся.
- Мое колдовство несколько иного рода. Его действенность заключается
не в силе заклинаний.
Мэтр Иоржин развел руками.
- Я не маг, я не представляю, что вы имеете в виду, - сказал он. - Но
мое дело - вас предупредить.
- Итак, речь шла о награде, - напомнил гость.
- Две тысячи флар по выполнении и должность мага при городском
магистрате Котура с пожизненной рентой в пятьсот флар ежегодно.
Незнакомец легко рассмеялся.
- О, нет, нет, - сказал он. - Должность мага при магистрате - это не
для меня. Поверьте мне на слово: долго находиться в одном и том же городе
опасно и мне, и городу - и совсем не по тем причинам, о которых вы сейчас
подумали. Я путешественник. Закончив дело, я поеду дальше. Три тысячи флар
- и после поражения колдуньи вы меня никогда больше не увидите. Верьте
мне, это будет в ваших же интересах.
- Вы не слишком самоуверенны?
Улыбка.
- А это повод для недоверия в ваших глазах?
Мэтр Иоржин вынужден был пожать плечами.
- Повод, но не очень существенный.
- Так вы платите?
- Хорошо. Указанная вами сумма будет включена в контракт. Есть еще
какие-либо условия?
Незнакомец покачал головой.
- Я выезжаю в Обеж завтра с почтовым дилижансом. Как быстро я
достигну города?
- В течение четырех часов, я полагаю. Дороги были обновлены весной и
почтовый транспорт нынче ходит быстро. А обратно вас ждать...
- Не могу сказать заранее, но я напомню о себе, если на моем пути
встанут трудноодолимые препятствия. Оплата немедленно по выполнении?
- Разумеется. И, ради Бога, будьте осторожны. Колдунья, конечно,
опасна сама по себе, но двое колдунов, желавших помешать ей, не смогли
договориться и погибли от рук друг друга. Имейте в виду, что в Обеже вы
можете оказаться не единственным, кто пытается выиграть приз.
- Что ж... - Незнакомец развел руками. - От судьбы не убережешься. До
скорой встречи, мэтр Иоржин.

* * *

Его звали Ипполит Май. Он был сыном актрисы. Красивой, известной,
талантливой, но - актрисы. Муж у его матери появился спустя два года после
его рождения, а еще спустя пять лет - исчез. Кто был его отцом? Мать
предлагала на выбор двух герцогов и графа. Итак, на одну половину кровь
его была благородна. Другая половина его существа называла бы себя
лицедеем, если бы от этой плебейской формулировки не воротила нос половина
первая.
Мать его играла на сцене семнадцатилетних девушек, а кто всерьез
поверит в юность особы, за юбку которой цепляется великовозрастное чадо на
две головы выше мамочки ростом? Поэтому, едва Ипполиту сровнялось
шестнадцать, он был отослан к дяде матери в Магреб для начинания
собственной карьеры.
Дядя матери был музыкантом и поэтом. Он обучал юного Ипполита писать
серенады и сочинять на заказ сонеты от имени булочника к цветочнице или от
имени старшины кожевников к празднику Всех Святых. Это было бы Ипполиту не
трудно, если б он чувствовал хоть каплю рвения к таким занятиям. К
несчастью, вдохновения из-под палки не бывает, а делать столь непрочные
искусства, как музыка и поэзия, своим ремеслом и зависеть от моды на них
всю жизнь, Ипполит Май правильным выбором не считал. А что выбрать, он
тогда еще не решил для себя. Опыта у него не было никакого, и верность
собственных решений каждый раз приходилось проверять на практике.
Магреб был портовым городом. Через полгода в заливе началась война,
спрос на сонеты и серенады упал, зато появился спрос на военные марши. В
гавани Магреба герцог Зау собирал флот для штурма неприступного острова
Корс. Ипполит не мог наблюдать за этим спокойно. Благородная кровь одной
из половин его предков звала его на подвиги. Он жаждал славы. Ну, может
быть, еще добычи, но разве это меняло дело? Главное, слава эта должна была
быть НЕ славой городского рифмоплета. Что и понял однажды мамин дядюшка,
обнаружив на крышке старенького клавесина извещение о том, что Ипполит Май
принят солдатом под лиловые знамена славного герцога Зау и на борту
фрегата `Отважный` под всеми парусами отплыл этим утром в сторону острова
Корс.
Впрочем, настоящей войны в заливе в тот раз не получилось. То ли
морские духи рассорились с небесными и два месяца трепали друг другу
нервы, то ли ни одна из воюющих сторон не была уверена в своих силах и
поэтому колдуны-Погодники и белых и лиловых изо всех сил старались не
допустить решающего сражения. Как бы там ни было, после двух изнурительных
месяцев мотания по волнам, так ни разу не услышав грохота корабельных
пушек и не омочив клинок дешевой шпаги в крови врага, Ипполит Май как-то
вечером выбросил за борт лиловый мундир, завернув в него для надежности
круглый камень из корабельного балласта, и сбежал на берег в порту Геур,
куда `Отважный` зашел пополнить запас продовольствия и воды.
Мать совсем не была рада увидеть вновь своего бестолкового отпрыска,
но он потребовал определить ему более приличное и основательное занятие
для карьеры, и не согласиться с приведенными им доводами было невозможно.
Поэтому на семейном совете между Ипполитом, матерью и новым ее любовником
решено было, что теперь он станет юристом.
Это была неплохоя мысль. Действительно, неплохая. Он честно
попробовал осуществить ее на практике. Потом он пробовал стать врачом,
церковным проповедником, офицером наемной армии, купцом, учителем
фехтования, карточным шулером, писателем, переводчиком, искателем кладов,
инженером-фортификатором... Но ни один из этих путей не вел к богатству и
славе быстро и напрямик. В конце концов, Май понял: человек, понемногу
талантливый слишком во многом в итоге не достигнет ничего. Он мог делать
что угодно - хорошо, старательно, на уровне уважаемой и неплохо
оплачиваемой посредственности. Не хватать звезд с небес, но и не быть
вечным должником. А он был прямо-таки уверен, что рожден для чего-то более
великого. Не зря же на роль его отца предполагались сразу два герцога и
граф. Поэтому Ипполит Май решил: свое он получит и так, и незачем лезть
вон из кожи, пытаясь покорить мир умом и прилежанием. Обходные пути
существуют.
Один его талант выделялся особо среди других. Ипполит Май умел
нравиться женщинам. Имея очень скромные магические способности - волшебно,
магически нравиться. Это свое свойство он и решил, в конце концов,
определить, как предназначение и призвание. Видит Бог, женщины достойны
были того, чтобы посвятить им жизнь. Толстые и худые, красавицы и
дурнушки, гусиные пастушки и герцогини, простушки и умницы - в каждой из
них было что-то свое, заслуживающее внимания и любви - хотя бы на
несколько минут. Они нравились ему все, нравились настолько, что он не в
силах был даже предпочесть одну другой. Он любил оставлять в их сердцах
добрую память о себе, любил, чтобы его вспоминали потом с теплом и
радостью. Он дарил им минуты счастья, которые они потом хранили в душе
долгие годы. А когда он хотел сделать женщину счастливой, он выполнял
любое ее желание: нужно ли было, чтобы он отдал за нее жизнь или она
желала остаться коварно им обманутой...
Итак, они любили его, он - их, и две эти стороны на протяжении долгих
лет были вполне довольны друг другом. Однако, существовала и сторона
недовольная: обманутые мужья и считающие честь свою опозоренной отцы и
братья. К тому же, жизнь вечного путешественника, искателя приключений,
игрока и повесы имела другие неудобства. Деньги каждый раз кончались
быстрее, чем это было рассчитано и много быстрее, чем хотелось бы. Иногда
от этого в груди у Мая появлялось странное и неприятное ощущение, как
будто колет сердце, и его охватывала тоска по чему-то вроде покоя или
житейской устроенности. Но он запрещал себе завидовать тем, у кого есть
имя, деньги, общественное положение, дом, семья... Не имело смысла лелеять
свою зависть - мир устроен так, как устроен, по себе его каждый не
переделает. Стало быть, завидуй, не завидуй - ни денег, ни чести тебе от
этого не прибавится.
Впрочем, глубоко задумываться над такими вещами времени у него почти
не остается. Он приезжал на новое место, выигрывал в карты или дрался на
дуэли - им тут же пристально начинали интересоваться полицейские власти;
попадал ночью в чью-то спальню - и обезумевший от ревности рогоносец
начинал за ним охоту, или, если не был умен, поднимал скандал в свете.
Самым большим своим недостатком Ипполит Май считал незаконное
рождение. Посудите сами: будь он признанным сыном одного из герцогов, или,
пусть даже, графа, разве посмел бы толстый горожанин требовать от властей,
чтобы Мая немедленно выслали из города или, того хуже, присылать к нему
своих слуг, вооруженных вальками для белья? Да никогда.
Так и гнали его удача об руку с неудачей из города в город, из страны
в страну, из одной столицы в другую, через земли великих империй, через
вольные земли, через дворцы властелинов, через очаровательные будуары и
игорные салоны, через всего лишь один нежный поцелуй или через страстные
объятия, и через гневные крики чьего-то на время позабытого воздыхателя, а
порой через засады, кровь и тюрьму. Бывало, спутниками его становились
немалые деньги, подаренные на память драгоценности, рекомендательные
письма ко двору очередного владыки, тайная дипломатическая переписка и
небольшие поручения, связанные с ее доставкой. И бывало, что сопровождала
его одна лишь слава (та самая слава!) первого дуэлянта и любовника на
континенте. Но он был молод, полон сил, и эта слава покамест его
устраивала.
И вот, судьба хитрой прихотью забросила его далеко на север. Здесь
тоже лежали богатые приморские города, но природа была сурова, те земли,
что находились за серыми водами здешних морей назывались уже землями
полуденного солнца - люди не жили там.
Здесь он впервые совершенно случайно услышал о колдунье из Обежа.
Первым его побуждением было отправиться в приморский город из одного
только любопытства: всего лишь девятнадцатилетняя девочка нагнала страху
на все северное побережье, и признанные маги и волшебники всех купеческих
городов не могут справиться с ней. Этим стоило заинтересоваться.
Все неприятности, связанные у Цеха магов с колдуньей, происходили
из-за того, что отец отчего-то не позволял своей, обладавшей с рождения
немалым колдовским даром дочке, выйти замуж.
Учить колдунью никто толком не брался. Что за смысл заниматься с
девчонкой, если она, едва подрастет, найдет себе дружка, который одним
вечером, оставшись с ней наедине, сведет на нет все старания учителей?
Молодая кровь горяча, и уследить за детьми под силу далеко не всем
родителям. А если папаше удастся соблюсти дочь девушкой до свадьбы - что
ж, на руку наследницы отнюдь не бедного начальника городской стражи Обежа
найдется немало претендентов, и один из них получит в итоге достойную
жену, колдовской дар которой, может быть, возродится в сыне или дочке, но
сама она после первой брачной ночи сможет разве что бородавки
заговаривать...
Рассказывали, колдунья не была дурна собой, глупа или капризна, да и
отец ее считался уважаемым и добропорядочным гражданином Обежа. Но история
с ее замужеством непозволительно затягивалась. Сила колдуньи с каждым
годом росла, умения пользоваться ею прибавлялось. А расставаться со своими
способностями, в полной мере испробовав, что это такое, она, по-видимому,
намерения вовсе не имела. О том же, чтобы принять женщину в Цех, речи быть
не могло. Как привести ее к присяге? Как доверить ей цеховые тайны,
хранимые веками? Разве на женщин можно полагаться?
Тогда городской колдун Обежа получил задание: по возможности
ограничить силу колдуньи, чтобы не допустить случайного вмешательства в
важные дела политики или торговли особы женского пола, которая вряд ли
понимает, что творит. Ну кто же тогда знал, что девчонка окажется сильнее
дипломированного мастера магии?
Дальше - хуже. Колдунья победила, но была всерьез напугана и
обозлена. И любые попытки колдовского цеха хотя бы просто вступить с ней в
переговоры принимала теперь в штыки. Колдунья объявила собратьям по
ремеслу войну. И Цех в долгу не остался.
Нельзя было позволить, чтобы, когда у нее плохое настроение, к Обежу
не мог приблизиться ни один торговый корабль из-за шторма, все лошади в
городе бесились, а в горах лавина сходила за лавиной, говорили одни.
Нельзя было позволить этого просто потому, что в купеческих городах не
оказалось ни одного колдуна сильнее ее, говорили другие.
И, как бы там ни было, Ипполит Май решил посмотреть на это диво. А,
заодно, попытаться сделать то, что оказалось не под силу признанным
мастерам холодной стали и колдовства. В северных землях известность его не
была столь распространена, поэтому он имел шансы не настроить против себя
всех отцов и мужей Обежа одним только тем, что въедет в городские ворота.
Тпат должен был ему тысячу флар, Рарош полторы тысячи, а Котур и еще
три вольных города целых три тысячи флар. На такие деньги один он мог бы
жить безбедно года два, а то и три (при условии совсем не играть в карты).
Но деньги в этот раз предназначались не для него.
Отправляясь в дорогу, он с грустью размышлял, что раньше никогда не
опустился бы до сознательного соблазнения девушки только из-за денег. Он
не стал бы делать этого и сейчас, не окажись его мать, которой вечно не
сиделось на месте, в довольно скверном положении. Она опять ждала ребенка.
Ипполиту было тридцать два, ей - почти пятьдесят, и оба они догадывались,
чем это может ей грозить. Как обычно, отца ребенка назвать с уверенностью
она не могла, но на этот раз, как понял Ипполит, выбирать надо было уже не
между герцогом и графом, а между театральным плотником и подмастерьем
портного. Стало быть, со стороны помощи ждать не приходилось. Играть на
сцене она не могла, последний богатый любовник ее бросил, чувствовала она
себя плохо, а денег не было ни у нее, ни у Ипполита - слишком уж
неожиданно это с ней приключилось. И он, как старший (да и единственный на
сей момент) мужчина в семье обязан был что-то предпринять. Он презирал
низкие побуждения, но вынужден был следовать им.
К тому же, в деле, за которое он на этот раз решился взяться,
присутствовала существенно бОльшая доля риска, чем Май привык допускать
обычно. Он вторгался на чужую территорию. Колдовской Цех Северного берега
- организация закрытая, и тайны, известные внутри нее, распространению не
подлежат. Кто колдует, как колдует, зачем колдует и почему - посторонних
это не должно касаться. Если же кто-то сильно интересуется, то он либо
поступает на службу Цеху, либо получает по загривку и больше не сует нос в
чужие дела. Май не желал первого, и совершенно не жалал второго. Его
прадед был настоящим предсказателем будущего, и Май по наследству получил
способность видеть и слышать кое-что, недоступное другим. Когда ему было
очень нужно, он не стеснялся вводить кого-то в заблуждение относительно
собственной персоны. Раскройся его обман - ему не поздоровилось бы еще в
Рароше в момент получения информации о колдунье. Но обман не раскрылся.
Все-таки, Май был хорошим актером. И заработать много денег сразу и быстро
он другого способа не видел.
У него оставалось в запасе около пяти месяцев. Что ж, кто не рискует
- тот не ужинает за чужой счет. Так стоит ли щепитильничать, если козыри
сами ложатся в руки? Отчего бы не попытать счастья. И, если такое возможно
- нечестное дело сделать честно, - он, конечно же, приложит все
старания...

* * *

Обеж был древним городом, но лет двадцать назад сгорел, и от прежнего
Обежа мало что осталось - стены старой крепости, казармы городского
гарнизона да огромный собор на центральной площади. Хорошо мощеные улицы
были удобны, не широки и не узки, дома в новомодном стиле, который не
особенно нравился Маю, покрашены были в разные цвета, очевидно, в надежде
придать хмурому северному городу оттенок южной солнечности и веселости.
Проживи Ипполит Май в Обеже всю жизнь, ему, может быть, выдумка эта
показалась бы удачной, но он был родом из далеких от этих мест теплых
краев, и нависшее над самыми городскими крышами сырое серое небо гасило
яркость красок, и делало пятнистую пестроту города смешной и неуместной. К
серому небу более шел серый камень.
Ипполит остановился в рекомендованном ему пансионе, разложил в
порядке предполагаемого посещения привезенные с собой письма и отправился
наносить визиты.
Иностранец скучает в чужом городе первые несколько дней, пока не
заведет знакомства. Ипполиту везло. Его знакомства оказались удачными.
Следующим же вечером он был приглашен городским старшиной на прием с
музыкой и танцами, который должен был состояться в честь шестилетней
годовщины победы Обежского флота над остатками великоимперской эскадры, до
того уже дважды рассеянной сначала соединенным флотом Рароша и Раннона,
затем - обычным в этих водах сильным штормом. Событие, в честь которого
устраивался праздник, не казалось Маю таким уж героическим. Имперская
эскадра потонула бы и сама по себе, без посторонней помощи, но для
маленького Обежа это было грандиозное событие. Кроме того, Май надеялся,
что начальник городской стражи приведет на прием свою дочь, и ему не
придется использовать для знакомства с ней такие давно позабытые и
заброшенные методы, как стояние ночью под окном, сочинение писем в стихах
и ожидание с букетиком цветов в шляпе как бы случайной встречи в прачечной
или в кондитерской лавке.
Прием был полностью в провинциальном стиле. Гости собирались заранее,
что в любой из столиц сплетники сочли бы скандалом. Обежская
великосветская публика наряжалась в костюмы по моде двадцатилетней
давности, дамы носили большие овальные кринолины и платья с квадратным
вырезом, кавалеры их были с ног до головы обшиты золотым галуном, будто
драгуны эпохи второго регентства. С париков сыпалась на паркет бального
зала мука, маленький оркестрик на балконе играл менуэты и контрдансы,
словно они были дикими танцами сабашских горцев. Молодежь скакала и
веселилась под эту музыку вовсю. Люди более солидные после двух
танцевальных туров разошлись по разным залам.
Начальник городской стражи и его дочь были приглашены, но не
появлялись.
Ипполит Май поговорил с несколькими новыми знакомыми о политике,
погоде, науке, торговле, искусстве; потом были поданы легкие закуски и
вино. Праздник только начинался. Май слонялся среди танцующей публики в
поисках колдуньи, обращая на себя всеобщее внимание своим высоким ростом и
изысканым бордовым камзолом из вышитого алонского шелка, модным и страшно
дорогим (а что поделаешь - репутация обязывает), а еще тем, что мало кому
был представлен (и слава Богу). Одна из совсем молоденьких насмешниц, мимо
целой стайки которых Май прошел, не посмотрев в их сторону, с явным
разочарованием в голосе назвала его в спину столичным индюком. Он подумал,
что поиски сегодня не принесут успеха, и отправился туда, где ждало его
занятие, более соответствующее его нынешним интересам. За карточным столом
играли на хорошие деньги.
Он устроился за картами так, чтобы видеть танцевальный зал, сначала
выиграл, потом проиграл, потому что постоянно отвлекался от карт.
Весьма милая дама среднего возраста, сидевшая по левую руку от него,
муж которой, местный землевладелец, наливался вином в соседней комнате,
после того, как Май несколько раз на нее взглянул и улыбнулся, сняла туфлю
и гладила под столом его ногу своей, слегка краснея от удовольствия и
собственной смелости. Это было само по себе неплохо, но вовсе не то, зачем
Ипполит Май сюда приехал. Вскоре он решил, что играть ему хватит, если он
не хочет пустить на ветер свои последние деньги. Он объявил, что ставки
слишком высоки для него, встал из-за стола и вышел обратно в зал для
танцев. Он еще не выбрал, на кого обратит внимание, если ему не суждено
сегодня встретиться с колдуньей. У него на заметке уже было несколько
кандидатур. И еще он думал: а, может быть, лучше напиться и остаться
одному? Ему казалось, от нескольких последних переездов он устал.
Соседка его через некоторое время последовала за ним. Кокетливо
прикрываясь веером, она предложила к его услугам собственный кошелек. Май
как раз делал вид, что сомневается, не принять ли эту помощь и не пойти ли
отыграться, когда вошла колдунья.
Он учтиво целовал унизанную перстнями руку своей благожелательницы, и
в этот момент его словно кто-то невидимый толкнул в спину. Как ни ничтожны
были его магические способности, даже он почувствовал приближение Силы -
девочка не считала нужным, или просто не умела ее прятать. Кто-то из
музыкантов, очевидно, тоже обладавший долей колдовского дара, сбился, но
живо вновь подхватил мелодию, и танцы продолжились, как ни в чем ни
бывало.
Пробормотав какие-то извинения за собственную неуклюжесть и
отказавшись воспользоваться деньгами, Май начал пробираться через
танцующих, оставив жену землевладельца в недоумении.
Держа под руку своего отца, маленькая колдунья шла в столовую.
Темно-синее парчовое платье подчеркивало стройную фигурку, тонкую шею и
открытые плечи целомудрено прикрывали белые кружева, ниспадвшие с высокой
прически, а темные волосы, уложеные затейливыми локонами, были ненапудрены
и лишены каких бы то ни было украшений. Личико у колдуньи было тонким и
бледным, как у человека, годами лишенного солнца и свежего воздуха. Май
решил, что она довольно симпатична, хоть и выглядит, словно кукла,
вылепленная из воска. Но, если он ожидал поначалу, что увидит нечто
необыкновенное, то он ошибся.
Он пронаблюдал церемонию приветствий, которыми обменялись начальник
городской стражи с устроителями приема и уважаемыми гражданами города, что
присутствовали на праздненстве.
Тонкие пальчики колдуньи нервно перебирали белые перья веера. Май
попробовал отгадать причину ее волнения. В чем она? В том ли, что за
колдуньей охотятся, и всегда и везде есть вероятность слежки? Или в том,
что девочка не привыкла к шуму веселящейся толпы и выходы в свет для нее
редкость? Или...
Впрочем, взгляд колдуньи, путеводной ниточкой уже провел Мая через
весь зал и указал на златокудрого юнца из местных в немного тесноватом ему
бархатном темно-зеленом костюме. Отец колдуньи в тот момент самозабвенно
обнимал и расцеловывал какого-то жизнерадостного толстяка из обежского
магистрата, и дочь свою оставил на минуту без надзора.
Колдунья указала юноше на отца, затем на себя и изобразила в воздухе
некий жест, который, будь он обращен к Маю, тот истолковал бы, как
обещание избавиться от назойливой опеки. Завершил эту безмолвную речь
легкий воздушный поцелуй, и колдунья тут же с невинной улыбкой повисла на
локте у отца, обернувшегося к ней с каким-то вопросом.
Май все понял. Птичка была поймана, но, увы, в чужой силок. Ну что ж,
ему ведь с самого начала нужна была не она. Ему нужны были деньги. Если б
он не чувствовал, что это дело принесет доход, он бы за него не брался.
Неужели его собственный Дар его подвел? Впрочем, если верно отследить
события, то можно получить с купеческих городов то, что обещано
контрактом. Если он будет точно знать, что, когда и как случилось, кто
докажет, что это не его работа? Теперь он может только пожелать юноше
успеха. А если у парня в ближайшее время ничего не выйдет, он, Май, всегда
знает, что делать.
Он улыбнулся своим мыслям и оглядел зал в поисках своей щедрой
соседки по картам. Он мог бы расспросить ее о златовласом юноше, дочке
начальника городской стражи и последних слухах в городе. Глядишь, что-то
из сплетен оказалось бы ему полезным. Но ее он нигде не увидел. Зато
приметил, что златокудрый юноша, резво лавируя меж прогуливающихся и мирно
беседующих гостей, окольными путями пробирается к лестнице на второй этаж.
Колдунья, по прежнему уцепившись одной рукой за локоть отца, упрашивала
его о чем-то, а другой рукой держалась за шелковую ленту на поясе
очаровательной рыженькой толстушки, одетой во все розовое, которая все
время торопливо кивала то колдунье, то ее отцу.
И тут сработало чутье, впитанное Маем с молоко матери (или
приобретенное за детство в театре - какая разница). Он умел различать
людей искренних, и людей, надевших маски. Кто из окружающих живет свою
жизнь, а кто играет - для него было словно открытая книга.
Он увидел человека, старательно исполняющего заданную роль, взгляд
которого, - недобрый взгляд, - также был обращен на колдунью. Май
безошибочно узнал конкурента. Итак, их здесь, по меньшей мере, трое. Даже
интересно.
Тот, другой, был невысок ростом, черноволос, и носил богатый костюм
граагских моряков. Он тоже улыбался. Так улыбается кот, гуляя возле миски
со сметаной. Возможно, так же до сего момента улыбался сам Ипполит Май.
Тогда Май решил переменить позицию. Он обошел зал вокруг,
предугадывая последовательность событий, и стал ожидать на подступах к
лестнице. Колдунья, держа за руку свою рыжую подругу, вела ее к нему. Май
взял с подноса крутившегося рядом слуги бокал с игристым вином и
отвернулся. Граагский моряк следил за колдуньей с большего расстояния, но
не менее пристально, чем Май. Он может быть опасен? Если судить хотя бы по
одному внешнему виду, то - да. А если он еще и способен колдовать...
`Что за игру я себе нашел,` - мысленно укорил себя Май и покачал
головой. Что там говорил ему мэтр Иоржин о пострадавших от других
любителей брать призы? Но деньги, деньги. Они были так близко, что
останавливаться попросту преступно. Он заберет деньги, отдаст их матери, и
вновь ничем не будет связан. Он поедет затем... куда-нибудь на юг, все
равно, куда, главное - подальше отсюда.
Колдунья прошла мимо. Мраморное личико ее чуть ожило, щечки
порозовели.
- Я решила, - донеслось до Мая. - Я твердо решила, Флор. Сегодня, или
никогда.
- Твой отец убьет нас, когда обо всем узнает, - буркнула в ответ
рыжая Флор.
Следующей реплики колдуньи Май уже не слышал. Шелестя юбками, они
вспорхнули по лестнице наверх. Май выждал немного, гоняя пузырьки в бокале
и краем глаза наблюдая за граагским моряком, и, в тот момент, когда моряк
на что-то отвлекся, подхватил с подноса у слуги второй бокал и взбежал по
лестнице следом за подругами.
Что за здание снято для праздника, Май не знал. Не будь бальные и
столовые залы первого этажа столь огромны, он решил бы, что это бордель.
Отдельных комнат, расположенных на втором этаже вдоль галереи с окнами,
было много больше, чем требовалось местным модницам, чтобы переменять
наряды.
Вдали, у предпоследнего окна в самом конце галереи, Май углядел
переливающийся в лунном свете розовый атлас.
Заслышав, что кто-то поднялся, рыжая Флор предусмотрительно нырнула
за портьеру. Потом осторожно выглянула оттуда и, увидев Мая, спряталась
вновь. Май замедлил шаги, принял задумчивый вид и направился прямиком к
ней.
Он подошел. Быстрый, боязливый взгляд на одну из дверей, в тонкую
щель под которой просачивалась полоска слабого света, указал ему, где
уединилась со своим юным другом колдунья.
- Что делает такой прелестный цветочек здесь в темноте и одиночестве?
- спросил Май, едва удержавшись, чтоб не сказать вместо `цветочек`
`поросеночек`, и в последний момент заменив сравнение, казавшееся ему
более верным, на более приятное. - Вам грустно? Вас кто-нибудь посмел
обидеть?
В блестевших при ярком лунном свете глазах в несколько мгновений
растаяла настороженность. Рыженькая Флор, определенно, опасалась
незнакомцев, - но не таких обаятельных, как Ипполит Май. Тем не менее,
она, как верный своему долгу часовой, лишь пожала плечиком и ничего ему не
ответила.
- Простите, я невежлив и не привел с собой никого, кто мог бы меня
вам представить, - Май поклонился, разведя в стороны руки с бокалами. -
Ипполит Май. Я путешественник. Я езжу из города в город в поисках самого
интересного, что можно встретить в пути.
Глядя на него во все глаза, рыжая Флор присела в реверансе.
- Флорестан Миллер, дочь старшины цеха шляпных мастеров Обежа. Но...
Ипполит Май не выносил слова `но`, и особенно - когда его произносила
хорошенькая девушка. Он быстро вручил Флорестан Миллер второй бокал вина,
и она умолкла.
- Вы не возразите, милая мадмуазель Миллер, если я постою немного
рядом с вами? От шума и ярких огней у меня разболелась голова, а покинуть
праздник совсем мне было бы невежливо. Я искал место, где можно слегка
передохнуть. - Он заглянул в круглое личико.
Флорестан Миллер опять пожала розовым пухлым плечиком, и края их
бокалов с легким звоном соприкоснулись. Май назвал ей свое настоящее имя и
гадал теперь, слышала она о нем что-нибудь раньше, или нет.
- Конечно, вы можете стоять здесь, сколько вам захочется, - слегка
запинаясь, пролепетала она. - Все равно, сегодня весь вечер происходят
всякие чудеса. Только...
Это было второе слово, которое Май очень не любил.
- Ах, простите, - он словно бы спохватился, - быть может, вы ждете
здесь кого-то?
Она поспешно тряхнула тугими кудряшками.
- Нет, нет. В зале для танцев так душно. Я тоже ушла сюда и... мне,
собственно, вовсе некого ждать.
Май отпил из бокала и слегка коснулся в темноте затянутой в атласную
перчатку мягкой ручки.
- Как может быть, что такой чудесной девушке некого ждать при луне?
Неужели с вашим возлюбленным случилось несчастье?
- У меня нет возлюбленного, - прошептала Флорестан Миллер, и
добавила, совсем почти неслышно: - Я рыжая. Над рыжими все всегда смеются.
- Неправда, - совершенно честно возразил Май. - Я никогда не смеюсь
над рыжими. Вы похожи на маленькое солнышко. Вы светитесь в темноте. Может
быть, все-таки, спустимся вниз и потанцуем?
Флорестан Миллер поставила свой опустевший бокал на подоконник.
- Здесь лучше, - сказала она. - На самом деле я немного устала и не
хочу танцевать. Но одной мне было здесь скушно... - И атласный пальчик
коснулся в ответ руки Мая.
Они поболтали еще немного. Она спросила, что примечательного видел он
во время своих странствий. Май рассказал ей, что в Аршаве вновь в моде
белые чулки и белые кружева, а прически придворных дам стали столь высоки,
что в них теперь вплетают проволоку, чтобы они не теряли форму. Она
подвинулась к нему ближе. Май улыбнулся, и положил ладонь на бок жесткого
корсета.
Из комнаты, где колдунья пребывала в обществе своего юного друга, не
доносилось ни звука. И Май по-прежнему чувствовал присутствие Силы. Это
было как дуновение ветерка, который легко касается то с одной, то с другой
стороны, мягко и неуловимо, но, тем не менее, не позволяя о себе забыть.
`Целуются они там до сих пор, что ли?` - думал Май.
Потом в самом начале галереи раздались тяжелые шаги, и Флорестан
Миллер в испуге, более подлинном, чем притворном, прильнула к нему.
Май знал, что это граагский моряк. Он крепко обнял Флорестан Миллер и
поцеловал ее в губы, предполагая, что тот, второй, должен непременно их
увидеть.
Других колдунов, равно как и охранных штучек колдуньи, Май не
особенно боялся. Его просто не должны были принимать в рассчет. Колдуны
ставят ловушки друг на друга, а он - простой смертный, - ну, или почти
простой.
Заметив возле дальнего окна целующуюся парочку, странный моряк
остановился. Потом повернул назад. Но шагов вниз по лестнице Май не
услышал.
Флорестан Миллер, не думая освобождаться из объятий, только чуть
обернулась и посмотрела моряку вслед.
- Какой чудной человек, - сказала она. - Весь вечер ходит туда-сюда,
как будто ждет чего-то. Что ему здесь было надо?
- Вы никогда не видели его в Обеже раньше? - спросил Май.
- Нет. Но я и вас никогда не видела в Обеже раньше. - Она на
несколько мгновений задумалась. - Хотя, я догадываюсь, зачем он здесь
появился. Мне надо предупредить...
Она сделала попытку отойти. Май удержал ее за талию.
- Куда вы?
- У моей подруги роман, - объяснила она. - Мы соврали ее отцу, что
хотим спеть для гостей дуэтом и идем репетировать. Не поручись я за нее,
отец никогда не отпустил бы Маддалену от себя. И вот - она сейчас в
комнате, а я здесь. А этот человек... - она снова оглянулась на галерею, -
он тоже следит за Маддаленой...
- Ничего не понимаю, - прикинулся простачком Май. - Сердечные тайны -
самые запутанные тайны в мире...
Флорестан Миллер подкралась к двери и прислушалась, занеся кулачок,
чтобы постучать. Май снял с пояса часы и откинул крышку. Одиннадцать с
четвертью. Праздник рассчитан до четырех утра. В двенадцать стол...
И тут дуновение Силы исчезло. Вернее, в нем произошла некая перемена.
Май готов был поклясться, что сейчас источник у Силы другой.
Май видел, что Флорестан Миллер стукнула в дверь раз, второй, и
третий. Звуков удара не раздалось. Вокруг двери распространялось радужное
сияние. Май бросился к девушке, схватил ее за руку и толкнул Флор в
сторону, прочь от двери. Потом его рука прошла сквозь ладонь в розовой
перчатке, стены, пол, потолок словно размыло, и грянул гром.
`Часы не потерять бы,` - только и успел подумать Май.
Свет луны моргнул, распался и стал светом двух факелов.
Ипполит Май стоял посередине каменного мешка с часами в руке, а перед
ним на кучке подгнившей соломы, держась друг за друга, сидели двое
полуодетых детей: колдунья и ее перепуганный приятель.
Май огляделся.
Да.
Дважды он бывал в подобных заведениях раньше. И оба раза ничего
хорошего такая обстановка ему не сулила. А `Воровское счастьице` говорит:
попался в третий раз - молись; третий раз - роковой и последний.
Почему он не хотел заработать деньги обычным способом? Сколько раз он
говорил себе, что он, со своим любознательным зудом ко всему новому и
неизвестному, долго жив-здоров не будет?..
Он обратил взор на товарищей по несчастью. Колдунья обвела в воздухе
какой-то знак и дунула на Мая. Результата, как и следовало ожидать, не
последовало, и на лице ее отразилась злая досада.
- Ты преступил закон своего презренного цеха, негодяй! - бесстрашно
заявила она. - Закон повелевает сражаться только с равными!
Май захлопнул крышку часов.
- Простите, это вы мне? - оведомился он.
- Тебе, преступник!
Он рассмеялся бы, если б общее его положение хоть в малой степени
достойно было смеха.
- Похоже, вы с кем-то меня перепутали, моя дорогая, - сказал он. - Я,
представьте, всего лишь шел мимо и глядел на часы. А как я здесь
оказался... Может быть, вы мне объясните?
Колдунья растерянно заморгала. Друг ее отполз на четвереньках немного
в сторону и рассматривал стены каменного мешка за спиной у Мая.
- Мадлен, это твои глупые шутки? - спросил он.
- Нет, - она покачала головой. - И где же мы? - вопрос был обращен к
Маю.
- Не имею чести знать, - отвечал тот. - Если вы не забыли, минуту
назад я о том же спрашивал у вас.
Приятель колдуньи вернулся и сел на солому, натянув на колени подол
рубашки.
- И как же я теперь здесь... без штанов? - в тоске промолвил он.

* * *

* * *

- Это нечестно, - в сотый раз повторяла колдунья, хлопая ладошкой по
соломе рядом со своим пригорюнившимся другом, которого звали
Максимилианом.
Май ходил вокруг них. Он отдал им свой нарядный камзол, и они
укрылись им вдвоем. Юный Максимилиан сидел, как на иголках, и время от
времени порывался грызть ногти. Тогда колдунья пихала его локтем в бок.
Она, в отличии от своего возлюбленного, присутствия духа не теряла.
Папаше, должно быть, трудновато было все это время держать ее на привязи.
- Я всегда соблюдала обычаи Цеха, хотя меня туда не принимали. Я
ожидала, что ко мне относится будут так же.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 124705
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0