|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Себастьян Жапризо
Купе смертников
Изд. `Орлов и сын`, Москва, 1992 г.
ОСR Палек, 1998 г.
КАК ВСЕ ЭТО НАЧАЛОСЬ
Поезд прибыл из Марселя.
Это был, как говорил железнодорожный служащий, в обязанности которого
входил осмотр коридоров и опустевших купе, `Фокеец - 7.50, после которо-
го можно и перекусить`. До него прибыл `Аннеси-7.35`, где на этот раз он
обнаружил два пальто, зонтик и протечку в отоплении. Наклонившись над
расколотой гайкой рычага, он через оконное стекло увидел, что `Фокеец`
остановился напротив, на той же платформе.
В это субботнее утро начала октября воздух был на редкость холодным и
прозрачным. Пассажиры, возвращающиеся с Юга, где на пляжах было еще пол-
но купающихся, удивлялись, что вместе со словами приветствия изо рта у
них вырывается белое облачко пара.
Служащему, проверявшему вагоны, было сорок три года, звали его Пьер,
товарищи же прозвали его Малыш, он придерживался крайне левых взглядов,
мысли его были заняты забастовкой, которая должна была начаться на буду-
щей неделе, но сейчас, поскольку все шло как и положено холодным суббот-
ним утром в 7 часов 53 минуты на Лионском вокзале и он почувствовал, что
проголодался, ему захотелось выпить чашку хорошего кофе.
Вагоны должны были простоять здесь не меньше получаса, и потому, вый-
дя из `Аннеси`, он решил выпить кофе, прежде чем примется за `Фокейца`.
В 7 часов 56 минут, держа в руках дымящуюся желтую чашку с красной каем-
кой и сдвинув на затылок синюю форменную фуражку, он уже горячо обсуждал
с близоруким контролером и чернорабочим-североафриканцем вопрос о том,
насколько эффективной может быть забастовка, начатая в среду, в тот са-
мый день недели, когда никто, ну буквально никто никуда не ездит поез-
дом.
Он говорил неспешно, спокойно, утверждал, что такие вот кратковремен-
ные забастовки - это нечто вроде рекламы; главное - привлечь обществен-
ное внимание. Собеседники признавали его правоту. С ним вообще легко
соглашались. Он был высоким, неторопливым, с медлительной речью и такими
же медлительными жестами, с большими спокойными глазами, из-за которых
лицо его казалось удивительно молодым. Он пользовался репутацией челове-
ка, которого не испугаешь, даже если нападешь на него из-за угла, в об-
щем, крепкого парня.
В 8 часов 05 минут он уже обходил коридоры `Фокейца`, открывал и зак-
рывал застекленные двери.
В четвертом вагоне второго класса, в третьем купе, если считать с
конца, он нашел позабытую там желто-черную косынку. Развернув ее, он
увидел, что на ней изображена бухта Ниццы, вспомнил Ниццу, Английскую
набережную, Казино, маленькое кафе в квартале Сен-Рош. В Ницце он побы-
вал дважды: в двенадцать лет в летнем лагере и в двадцать, во время сва-
дебного путешествия.
Ницца.
В следующем купе он обнаружил труп.
Хотя он регулярно засыпал в кино еще до начала детективного фильма,
он сразу понял, что перед ним труп. Женщина лежала поперек нижней полки,
справа от входа, ноги как-то странно свисали под полку, так что ступней
не было видно, в открытых глазах отражался дневной свет. Одежда ее, тем-
ный строгий костюм и белая кофточка, были в беспорядке, но не более, как
ему показалось, чем у любой пассажирки, которая, уже одетая, прилегла бы
ненадолго отдохнуть в вагоне второго класса. Ее левая рука с резко выс-
тупающими суставами пальцев вцепилась в край полки, ладонь правой руки
упиралась в тонкий матрас, все тело, казалось, застыло в ту самую мину-
ту, когда она попыталась подняться. Юбка костюма слегка задралась, так
что образовались три складки. Черная лодочка с очень тонким каблуком ва-
лялась на соскользнувшем на пол сером скомканном казенном одеяле.
Железнодорожный служащий выругался в сердцах и целых двенадцать се-
кунд смотрел на покойницу. На тринадцатой секунде он перевел взгляд на
опущенную на окне штору. На четырнадцатой секунде посмотрел на часы.
Было 8 часов 20 минут. Он снова выругался, подумал о том, кому следу-
ет сообщить об этом, и на всякий случай поискал в кармане ключ, чтобы
запереть купе.
Через пятьдесят минут, когда штору подняли и луч солнца осветил коле-
ни лежавшей женщины, в купе затрещали вспышки фотографа из отдела крими-
налистики.
Женщина была молодой, черноволосой, довольно высокой, худощавой и ми-
ловидной. На шее, чуть выше выреза кофточки, были отчетливо видны следы:
нижний след представлял собой цепочку примыкающих друг к другу маленьких
круглых пятнышек, второй, повыше, был глубоким и плоским, по обеим его
сторонам вспухли черноватые полоски. Указав на них пальцем, врач
бесстрастным тоном заметил, обращаясь к присутствующим, что тут, на ко-
же, не совсем обычные фиолетовые пятна, чернота эта, скорее всего, гово-
рит о том, что убийца воспользовался грязным поясом.
Окружавшие его трое мужчин в пальто подошли поближе, чтобы убедиться
в правоте его слов. Под ногами в купе захрустели раздавленные жемчужины.
Они валялись повсюду, блестели подобно маленьким солнечным пятнышкам на
простыне, поверх которой лежала женщина, на соседней полке, на полу и
даже на краешке окна, на высоте целого метра от пола. Потом их обнаружи-
ли и в правом кармане темного костюма убитой. Это были бусинки дешевого
ожерелья, купленного в универсальном магазине `Призюник`.
Врач добавил, что даже при беглом осмотре можно сказать, что убийца
вначале находился за спиной своей жертвы, он накинул ей на шею плоскую
удавку, а когда душил, потянул также и за ожерелье, которое, не выдер-
жав, сорвалось. На затылке нет кровоподтека. Шейные позвонки не повреж-
дены. Зато пострадали адамово яблоко и боковые мышцы шеи.
Защищалась женщина недолю и неумело. На руках у нее был маникюр, и
лак отскочил только с одного ногтя, на среднем пальце правой руки. Убий-
ца то ли сознательно, то ли просто во время борьбы бросил ее на полку. И
там прикончил, потянув за удавку с обоих концов. Насколько врач мог су-
дить, потребовалось две-три минуты, чтобы задушить жертву. Смерть насту-
пила менее двух часов назад - вероятно, вскоре после прибытия поезда.
Один из находившихся в купе мужчин, который сидел, держа руки в кар-
манах и сдвинув набок шляпу, с краю на нижней левой полке, спросил о
чем-то сквозь зубы. Для очистки совести врач, присев сбоку, осторожно
приподнял голову жертвы и ответил, что пока еще, очевидно, рано что-либо
говорить, но, по его мнению, убийца находился в таком положении, что не
обязательно должен был быть намного выше и намного сильнее жертвы, сде-
лать это могли и мужчина, и женщина. Просто женщины так не убивают.
Ну, ладно. Он закончит осмотр трупа к полудню. Взяв чемоданчик, он
пожелал остальным удачи и удалился. Уходя, он закрыл дверь купе.
Мужчина в шляпе достал из кармана мятую сигарету, размял ее пальцами.
Один из помощников протянул ему зажигалку, затем, засунув руки в карманы
пальто, подошел к окну и прижался лбом к стеклу.
Прямо под окном сотрудники отдела криминалистики, ожидавшие, когда
купе перейдет в их распоряжение, молча курили. Чуть дальше группа желез-
нодорожных служащих и мойщиков окон горячо обсуждала случившееся. К ва-
гону, у передней его двери, были приставлены носилки из парусины с по-
темневшими от времени деревянными ручками.
Мужчина, смотревший в окно, достал из кармана пальто платок, высмор-
кался и сказал, что явно подхватил грипп.
Мужчина в шляпе, сидевший за его спиной, заметил, что он весьма сожа-
леет, но с гриппом ему придется немного повременить, должен же кто-ни-
будь этим заняться. Он назвал стоящего Грацци и в заключение добавил,
что именно он, Грацци, этим сейчас и займется. Он поднялся, снял шляпу,
достал лежавший в шляпе платок, громко высморкался, заявил, что и у не-
го, черт побери, грипп, положил платок обратно в шляпу, надел шляпу на
голову и сказал своим глуховатым голосом, который из-за насморка звучал
еще глуше, что, раз уж так получилось, то ему, Грацци, лучше всего было
бы начать, не откладывая. Осмотреть сумочку, одежду, чемодан. Во-первых,
выяснить, кто эта красотка. Во-вторых, откуда она приехала, где живет, с
кем знакома и все остальное. В-третьих, составить список пассажиров, ку-
пивших билеты в это купе. Он ждет его с докладом в семь вечера. Неплохо,
если бы на этот раз глупостей было сделано меньше, чем обычно. Следова-
телем будет эта скотина Фрегар. Имеющий уши, да слышит. Суть в том, что-
бы суметь правильно все подать. Ты понимаешь? Подать.
Он вынул руку из кармана, помахал ею и внимательно посмотрел на муж-
чину, стоящего у окна, но тот не обернулся. Тогда он сказал; ладно, ему
еще надо встретиться с Трюкмюшем по поводу этой истории с игральными ав-
томатами, а потому он убегает.
Третий присутствующий, подбиравший рассыпавшиеся по полу жемчужины,
поднял на него глаза и спросил, а чем заняться ему.
В ответ раздался громкий смех, и голос, приглушенный насморком, отве-
тил, что от него, недотепы, все равно толку мало, ему бы только в игруш-
ки играть, что же еще он может делать?
Мужчина в шляпе еще раз взглянул на того, кто по-прежнему смотрел в
окно: на очень высокого худого человека в темно-синем пальто с обтрепан-
ными рукавами, с тусклыми темными волосами, которого ссутулили тридцать
пять, а то и сорок лет постоянного послушания. Стекло перед ним запоте-
ло. И вряд ли он мог что-нибудь рассмотреть.
Мужчина в шляпе сказал еще, что ему, Грацци, следует осмотреть и дру-
гие купе, никогда не знаешь, что там может оказаться, и даже когда там
ни черта нет, в рапорте это производит впечатление. Надо уметь все по-
дать.
Он хотел еще что-то добавить, но только пожал плечами и сказал, что
все-таки здорово простудился.
- А тебя, собиратель жемчуга, я жду к двенадцати на набережной Ор-
февр, - закончил он. - Чао.
И вышел, не закрыв двери.
Мужчина, стоявший у окна, обернулся-у него было бледное лицо, голубые
глаза, спокойный взгляд - и сказал своему спутнику, наклонившемуся над
нижней полкой, на которой лежала убитая, что кое-кто действительно зас-
луживает хорошей взбучки.
Это был небольшой блокнот с соединенными пружинкой листочками в клет-
ку, в красной обложке, на которой были видны отпечатки пальцев. Куплен
он был за сто франков в одном из писчебумажных магазинов Баньо, хозяин
которого любил выпить и поколачивал свою жену.
Инспектор, которого коллеги называли Грацци, открыл этот блокнот в
кабинете второго этажа вокзала, чтобы занести туда первые полученные
сведения. Было около одиннадцати. Четвертый вагон `Фокейца` вместе с ос-
тальными вагонами поезда был отправлен на запасной путь. Три человека в
перчатках, вооруженные целлофановыми пакетами, принялись тщательно ос-
матривать его.
`Фокеец` вышел из Марселя в пятницу 4 октября в 22.30. Как и положено
по расписанию, он останавливался в Авиньоне, Балансе, Лионе и Дижоне.
В купе, где был обнаружен труп, места шли с 221-го по 226-е, счет на-
чинался снизу, нечетные номера находились слева от входа, а четные -
справа. Пять билетов были куплены заранее, в Марселе. И только одно мес-
то, 223-е, оставалось свободным до Авиньона.
Жертва лежала на полке под номером 222. Билет, найденный в ее сумоч-
ке, указывал, что она села в поезд в Марселе и, если только не поменя-
лась с другим пассажиром, должна была ночью занимать 224-е место.
Во время пути в вагонах второго класса билеты проверялись только раз,
после Авиньона, между 23.30 и 0.30. С контролерами, проверявшими билеты,
удалось связаться по телефону лишь после полудня. Оба они утверждали,
что никто из пассажиров не опоздал на поезд, но, к их великому сожале-
нию, они не запомнили тех, кто ехал в этом купе.
Набережная Орфевр, 11 часов 35 минут.
Одежда, белье, сумочка, чемодан, туфли, обручальное кольцо жертвы
ждали своего часа на столе одного из инспекторов, но не того, который
должен был заняться расследованием. К ним был приложен напечатанный в
двух экземплярах на машинке список обнаруженных вещей, составленный Бе-
заром, стажером отдела криминалистики.
Бродяга, которого допрашивали за соседним столом, отпустил мерзкую
шутку по поводу бумажного пакета, разорвавшегося во время путешествия по
этажам, откуда выглядывало облако белого нейлонового белья. Инспектор
Грацци велел ему заткнуться, на что бродяга ответил, что им следует сра-
зу договориться: раз уж он не должен ни о чем говорить, то ему лучше уй-
ти; тогда сидевший напротив него инспектор на него замахнулся, но тут на
защиту угнетенных встала какая-то дама, присутствовавшая `от начала до
конца` при каком-то дорожном происшествии. Во время этой перепалки на
пол то и дело падали вещи, которые Грацци ронял, пытаясь перенести их
все разом со стола, на котором они громоздились, на свой собственный.
Еще до того, как инцидент был исчерпан, Грацци знал уже добрую поло-
вину того, что мог ему сообщить его легкомысленный груз, который теперь,
когда он принялся составлять опись, не умещался на его столе, падал со
стула, валялся на полу, перебирался на соседние столы, и сослуживцы от
души ругали этого болвана, который не может работать на том месте, кото-
рое ему отведено.
Напечатанная на машинке опись вещей была снабжена некоторыми примеча-
ниями; так, жемчужина, найденная в кармане темного костюма, была присое-
динена к жемчужинам, собранным в купе, которые будут тщательно исследо-
ваны; отпечатки пальцев на сумочке, чемодане, обуви и предметах, нахо-
дившихся в сумочке и чемодане, по большей части принадлежали самой жерт-
ве, что же касается остальных отпечатков, то для того, чтобы сравнить их
с отпечатками, обнаруженными в поезде, необходимо провести специальный
анализ, так как они старые и плохо сохранились; пуговица, которой не
хватало на лифе, отыскалась в купе и будет изучена вместе с жемчужинами;
несколько неумелых непристойных рисунков с подписью `Лучше журавль в ру-
ках, чем синица в небе` на сложенном вчетверо листке бумаги формата 21
на 27, найденном также в сумочке, представляют собой ребус во вкусе ком-
мивояжеров. К тому же он разгадан неправильно, а если судить по
упорству, с которым Безар (целых четырнадцать строчек на машинке) объяс-
нял, почему эта разгадка не подходит, можно было не сомневаться, что на-
чальство немало позабавилось и ребус этот был сегодня у них в конторе
главной темой разговоров.
К полудню ребус, впрочем, обошел все этажи, поскольку сам шеф, сидя в
шляпе за своим столом, что-то рисовал на бумаге и предлагал свои реше-
ния, сопровождая их хриплым смехом сильно простуженного человека, трем
веселившимся инспекторам, которые радостно подхватывали его шутки.
Тишина наступила, когда в комнату, сгорбившись и сморкаясь, вошел
тот, кого звали Грацци.
Шеф сдвинул шляпу на затылок, сказал: ладно, ребята, мне надо погово-
рить с нашим Шерлоком Холмсом, а если судить по выражению его лица, сра-
зу видно, что дела идут не слишком шикарно, так что вы можете убираться.
Кончик его карандаша все еще касался листка бумаги, покрытого рисунками,
а в уголках рта и в прищуре глаз затаился смех. Опустив голову, он маши-
нально продолжал что-то рисовать, в то время как Грацци, прислонившись к
радиатору центрального отопления, бесстрастным голосом излагал то, что
было записано у него в блокноте.
Жертву звали Жоржетта Тома. Тридцать лет. Родилась во Флераке (депар-
тамент Дордонь). Двадцати лет вышла замуж за Жака Ланжа. Через четыре
года развелась. Рост метр шестьдесят три, брюнетка, глаза голубые, кожа
светлая, особых примет нет. Работала демонстратором фирмы косметических
товаров `Барлен`. Жила в доме 14 на улице Дюперре. Со вторника 1 октября
до вечера пятницы 4 октября находилась в Марселе, где рекламировала то-
вары фирмы. Остановилась в `Отель де Мессажери` на улице Феликса Пиа.
Обедала и ужинала в кафе и ресторанах на улице Феликса Пиа и в центре.
Зарабатывала за вычетом взносов на социальное страхование 922 франка 58
сантимов в месяц. На сегодняшний день на счету в банке у нее лежит 774
франка 50 сантимов. В сумочке наличными имелось 342 франка 93 сантима и
один канадский доллар. По-видимому, убийство не было совершено с целью
ограбления. Найдена записная книжка с адресами, которые еще предстоит
проверить. В вещах не обнаружено ничего особенного: пустая коробочка от
аспирина, которую она могла бы уже выбросить, несколько фотографий ре-
бенка, довольно нежное письмо о переносе свидания, начинающееся словами
`Милая моя перепелочка`, без даты и подписи, - вот и все.
Шеф сказал: хорошо, все проще простого, для начала надо поговорить с
людьми. Он достал из кармана мятую сигарету, покрутил ее в пальцах. По-
искал глазами зажигалку. Грацци подошел поближе к нему и дал ему прику-
рить. Наклонившись к огоньку, шеф проговорил: во-первых, улица Дюперре,
если она действительно там жила. Он затянулся, кашлянул, сказал, что ему
следовало бы бросить курить. Во-вторых, как ее там, фирма `Барлен`.
В-третьих, найти родственников, чтобы ее опознали.
Он взглянул на лежащий перед ним листок с рисунками и сказал с благо-
душной улыбкой, что это очень забавно. А что думает об этом сам Грацци?
Грацци ничего не думал.
Шеф проговорил `ладно` и встал. Он собирался пообедать вместе с сыном
в одном из бистро Центрального рынка. Сын намерен поступать в школу
Изящных искусств. Двадцать лет, а в голове ветер гуляет. Только труба и
изящные искусства, вот и все, что его интересует. Сын у него настоящий
кретин.
Натягивая пальто, он на мгновение остановился, вытянул вперед указа-
тельный палец и повторил, что уж он, Грацци, может ему поверить, сын у
него настоящий кретин. К несчастью, это ему не мешает его любить. Уж он,
Грацци, может ему поверить, у него просто сердце разрывается.
Он снова сказал `ладно`. Они еще побеседуют после обеда. А как со
списком пассажиров, взявших билеты на поезд? Эти железнодорожники никог-
да не спешат. Во всяком случае, не стоит пока слишком загружать лабора-
торию. Придушить в поезде красоткуэто работа не для профессионала. Не
успеет Грацци оглянуться, как какой-нибудь псих свалится ему на голову:
я любил ее и тому подобное. И тогда можно будет передать дело этой ско-
тине Фрегару.
Закутав шею теплым шерстяным кашне в красную клетку, он стал застеги-
вать пальто на толстом животе, который торчал у него словно у беременной
женщины. Он пристально посмотрел на Грацци, на его галстук. Он никогда
никому не смотрел прямо в лицо. Говорили, что у него что-то с глазами,
что-то с ним в детстве приключилось. Но разве можно поверить, что и он
был когда-то ребенком?
В коридоре он оглянулся и окликнул Грацци, который в эту минуту вхо-
дил в комнату инспекторов: да, он чуть было не забыл сказать. Это каса-
ется истории с игральными автоматами, тут надо действовать очень осто-
рожно, замешано слишком много народу.
И пока не передадут все сведения в Управление безопасности, не следу-
ет слишком высовываться. Так что если какой-нибудь газетчик крутится
здесь, в их конторе, хорошо бы ему подсунуть историю задушенной красот-
ки, а об остальном промолчать. Имеющий уши, да слышит.
Первый `газетчик, крутившийся в их конторе`, поймал Грацци за рукав в
шестнадцать часов, когда тот вместе с белокурым собирателем жемчуга
возвращался с улицы Дюперре. У него была серьезная улыбка и процветающий
вид постоянного сотрудника `Франс Суар`.
Грацци подарил ему со всеми полагающимися оговорками историю женщины,
задушенной на Лионском вокзале, и великодушно достал из бумажника фотог-
рафию с удостоверения убитой, переснятую отделом криминалистики. Жоржет-
та Тома была там такой, какой ее нашли, с искусным макияжем, хорошо при-
чесанная, ее вполне можно было узнать.
Журналист присвистнул, внимательно все выслушал, сделал кое-какие по-
метки, взглянул на наручные часы, сказал, что летит в Институт судебной
медицины; он там подмажет одного типа и, если повезет, перехватит
консьержку с улицы Дюперре, которая должна опознать покойницу. У него
остается пятьдесят минут, он может еще успеть тиснуть заметку в послед-
ний вечерний выпуск.
Он так спешил, что через четверть часа все парижские газеты были опо-
вещены своими `доброхотами` о случившемся. Но для них это уже не предс-
тавляло интереса, поскольку следующий день был воскресеньем.
В 16 часов 15 минут Грацци, расстегнув пальто, собирался уже сесть за
телефон, чтобы выяснить, куда приведет его записная книжка погибшей, как
вдруг увидел у себя на столе написанный от руки список пассажиров, ку-
пивших билеты на места с 221-го по 226-е в `Фокейце`. Все шестеро купили
билеты заранее, за сутки или двое до отхода поезда:
место 221 - Риволани, пятница 4 октября, Марсель;
место 222 - Даррес, четверг 3 октября, Марсель;
место 223 - Бомба, четверг 3 октября, Авиньон;
место 224 - Тома, пятница 4 октября, Марсель;
место 225 - Гароди, четверг 3 октября, Марсель;
место 226 - Кабур, среда 2 октября, Марсель.
Услуга за услугу: инспектор, которого звали Грацци, позвонил в Инсти-
тут судебной медицины, чтобы поймать там журналиста и попросить его
вставить в свою статью этот список. На другом конце провода ему велели
подождать, и Грацци ответил, что не вешает трубку.
МЕСТО 226
Рене Кабур уже восемь лет ходил в одном и том же пальто с хлястиком.
Большую часть года он носил вязаные шерстяные перчатки, вязаные жакеты с
длинными рукавами и толстое кашне, не позволявшее ему ворочать шеей.
Он был мерзляком, быстро простужался, и с первыми холодами он, чело-
век и так по натуре угрюмый, превращался чуть ли не в неврастеника.
Каждый вечер он выходил из филиала `Пари-Сюд` фирмы `Прожин` (`Прог-
ресс на вашей кухне`) чуть позже половины шестого. Хотя прямо напротив
его конторы находилась автобусная остановка, `Площадь Алезии`, он садил-
ся в свой 38-й автобус на конечной остановке, у Орлеанских ворот, чтобы
быть уверенным, что займет удобное сидячее место. В течение всего пути,
до самого Восточного вокзала, он не отрывался от своей газеты. Читал он
`Монд`.
В этот вечер, непохожий на все остальные вечера, поскольку он только
утром возвратился из единственного за последние десять лет путешествия,
он изменил некоторым своим привычкам. Во-первых, он забыл перчатки в
ящике стола, а так как ему хотелось поскорее вернуться домой, в свою
квартиру, где он не прибирался уже целую неделю, решил не возвращаться
за ними. Затем, чего с ним раньше никогда не случалось, зашел в пивной
бар у Орлеанских ворот и за стойкой выпил кружку пива: от самого Марселя
- а он ехал в жарко натопленном вагоне, где спать ему пришлось одетым,
поскольку в купе были женщины и он не был уверен, что его пижама доста-
точно чиста, - его все время мучила жажда. И наконец, выйдя из бара, он
обошел три газетных киоска, но так и не нашел `Монд`. Последний выпуск
еще не доставили. А его автобус уже стоял на остановке. И тогда он взял
`Франс Суар`.
В 38-м автобусе, устроившись в середине салона, подальше от колес,
около окна, он не читая перевернул первую страницу. Следующие страницы,
более серьезные, не так портили ему удовольствие. Он никогда не любил
громких криков, веселого смеха, соленых шуток. Крупные заголовки так же
претили ему.
Он чувствовал себя усталым, какая-то тяжесть залегла между глазами,
что у него всегда предвещало грипп. А ведь в поезде он спал - правда, на
верхней полке, откуда боялся свалиться, да еще уткнувшись носом в сло-
женный пиджак, потому что подушки тут не внушали ему доверия. Спать-то
он спал, но тем неглубоким сном, когда слышишь, как стучат колеса на пе-
реездах, и все время страдаешь от невыносимой жары. Тем неглубоким сном,
сквозь который доносятся все сообщения громкоговорителей на вокзалах, а
тебя терзают глупые страхи: боишься крушения, неполадок с отоплением,
кражи лежащего под головой бумажника. Бог знает чего еще.
Он вышел из поезда на Лионском вокзале без кашне, в расстегнутом
пальто. В Марселе всю эту бесконечную неделю было жарко, как летом. Пе-
ред глазами у него еще стояла ослепительная улица Канебьер, какой он
увидел ее однажды в три часа дня, когда шел к Старому порту, а солнце
светило ему прямо в лицо. Увидел легкое колыхание светлых платьев, под
которыми угадывалось кипение пышных нижних юбок, отчего ему всегда ста-
новилось немного не по себе. А теперь он подхватил грипп. Так ему и на-
до.
Он сам не знал, почему ему так и надо. Может, тут дело в тех девицах,
в его застенчивости, в том, что в свои тридцать восемь он так одинок. В
его завистливых взглядах, которых он стыдился, но которые ему не всегда
удавалось скрыть, когда навстречу попадалась молодая счастливая и бога-
тая парочка. Из-за всей этой глупости, от которой ему становилось не по
себе...
Он вспомнил Марсель-пребывание там стало для него настоящей пыткой,
куда более мучительной, чем весенние месяцы в Париже, - вспомнил один
вечер в Марселе, ровно двое суток назад. Глупо, но он тут же поднял гла-
за. Еще когда он был ребенком, у него появилась такая привычка: желание
удостовериться, что никто не угадал твоих мыслей. Тридцать восемь лет.
Впереди, через ряд от него, какая-то девушка читала `Монд`. Он повер-
нул голову, понял, что они уже проехали Шатле, а он еще не прочитал в
газете ни строчки.
Сегодня он ляжет пораньше. Поужинает, как всегда, в ресторане `У Шар-
ля`, на первом этаже своего дома. Уборкой же займется завтра. Посвятит
этому все воскресное утро.
В газете - он так и не начал ее читать, а лишь машинально перебегал
глазами от абзаца к абзацу - он вдруг увидел свое имя, но это лишь на
мгновение привлекло его внимание. По-настоящему он заинтересовался за-
меткой, только когда двумя строчками ниже наткнулся на предложение, где
речь шла о ночи, о спальных местах, о поезде.
Он прочел всю фразу, из которой узнал лишь о том, что прошлой ночью
что-то произошло в одном из купе `Фокейца`. Он прочел предыдущие две
строчки и понял, что некто по имени Кабур занимал одну из полок в этом
купе.
Ему пришлось раздвинуть локти, чтобы развернуть газету и вернуться к
первой странице, где было напечатано начало заметки. Его сосед что-то
недовольно буркнул и подвинулся.
При виде фотографии, помещенной на первой полосе, у него перехватило
дыхание. Несмотря на невысокое качество газетного клише, изображенная на
нем женщина обладала вполне узнаваемыми чертами не слишком приятного те-
бе человека, с которым ты недавно, слава Богу, расстался, надеясь, что
навсегда, и вдруг встречаешь его на первом же углу.
Глядя на черно-серый отпечаток, он отчетливо представил себе цвет ее
глаз, густые волосы, ослепительную улыбку, которая вчера вечером, в на-
чале их путешествия, определила все дальнейшее: и глупую надежду, и пе-
режитое им в четверть первого унижение. Он вдруг почувствовал запах ее
духов, показавшийся ему неприятным, когда эта женщина, стоявшая рядом с
ним, повысила голос и, повернувшись, резко дернула плечом, как это сде-
лал, заметив `окно` в защите, как-то субботним вечером в начале програм-
мы в Спортзале тот боксер, маленький и напористый смельчак с недобрым
взглядом.
Сердце отчаянно колотилось, казалось, оно подступило прямо к горлу, и
он даже тремя пальцами - большим, средним и указательным - дотронулся до
шеи.
Он инстинктивно перевел взгляд на окно, чтобы посмотреть на свое от-
ражение, и понял, что автобус едет уже по Страсбурскому бульвару, скоро
конечная остановка.
Он прочел заголовок над фотографией и несколько первых строк заметки,
затем сложил газету.
В автобусе оставалось человек десять. Он вышел последним, с кое-как
сложенной газетой в правой руке.
Пересекая площадь перед Восточным вокзалом, он вновь уловил запахи,
связанные теперь у него с поездкой, услышал знакомые звуки, на которые
никогда не обращал особого внимания, поскольку проходил здесь каждый ве-
чер. За ярко освещенным зданием вокзала раздался свисток, поезд с грохо-
том тронулся.
Задушенную женщину обнаружили на нижней полке купе после прибытия по-
езда. Ее имя было установлено, Жоржетта Тома. Для него же накануне она
была всего лишь позолоченной монограммой `Ж`, которую он увидел на ее
сумочке; глубоким, чуть глуховатым голосом, спутницей, любезно предло-
жившей ему сигарету `Винстон`, когда они обменялись несколькими словами
в коридоре. Он не курил.
Перейдя площадь и оказавшись на тротуаре, он не выдержал и снова раз-
вернул газету. Но он остановился довольно далеко от фонаря и не смог ни-
чего разобрать. Так, с развернутой газетой, он толкнул застекленную
дверь ближайшего пивного бара, чуть было не передумал, когда его обдало
горячим воздухом и гулом голосов, но затем, сощурившись, вошел. Он про-
шел через переполненный зал и отыскал место на диванчике рядом с тихо
переговаривавшейся парочкой.
Он сел, не снимая пальто, разложил газету на блестящем красном столи-
ке, для чего пришлось отодвинуть два порожних бокала, стоявших на мокрых
картонных кружках.
Соседи по столику взглянули на него. Обоим, должно быть, было лет по
сорок, мужчине, возможно, и больше, выглядели они усталыми, грустными,
как люди, у каждого из которых есть своя жизнь и которые встречаются на
часок после работы. Рене Кабуру они показались некрасивыми, в них было
даже что-то отталкивающее: оба не первой молодости, подбородок у женщины
оплыл, а дома ее ждут муж и дети, вот так.
Подошел официант, убрал посуду. Рене Кабуру пришлось приподнять газе-
ту. Официант вытер стол мокрой тряпкой, оставлявшей после себя влажные
следы, которые тут же на глазах исчезали. Кабур заказал кружку пива, как
и у Орлеанских ворот, как и утром, когда, оставив дома чемодан, зашел в
бистро на углу.
Его мучила жажда, но он даже не заметил, как официант поставил перед
ним кружку. Погруженный в чтение, он только почувствовал, что она уже на
столе, и, не поднимая головы, протянул к ней руку. Пока он пил, не отры-
вая глаз от заметки, на газету упали две капли пива.
Та женщина демонстрировала косметические товары. Она сама ему об этом
сказала. Как и то, что провела четыре дня в Марселе. Ожерелье он тоже
помнил, потому что очень близко видел замок у нее на затылке, когда нак-
лонился к ней, прежде чем это сделать.
Ее нашли лежащей с открытыми глазами на нижней полке, одежда была в
беспорядке. Эта картина неотступно стояла у него перед глазами, пока он
не дочитал заметку до конца. Тут была масса излишних подробностей: слег-
ка задранная юбка, и черные лодочки на высоких каблуках, и следы от ра-
зорвавшегося ожерелья на шее.
Она жила в маленькой двухкомнатной квартире неподалеку от площади Пи-
галь. Консьержку уже успели допросить.
Консьержка, говорилось в заметке, `утирала слезы платком`. Она очень
уважала свою жиличку: Жоржетта всегда улыбалась, хотя ей не слишком вез-
ло в жизни. Развод в двадцать пять лет. Она из тех, кто честно работает.
А Богу известно, что таких не слишком много в их квартале: куда больше
тех, кто плывет по течению. Конечно, у нее бывали мужчины, но консьержка
считала это ее частной жизнью, в конце концов, она была свободной, бед-
няжка.
Рене Кабур представил себе лампу под абажуром в комнате с задернутыми
шторами, единственное светлое пятно среди окутавшей комнату темноты.
Реплики шепотом. Мужчина, вероятно, высокий, смазливый, с фатоватой, са-
модовольной улыбкой покорителя женских сердец. Где-то на границе света и
тени на пол спадает юбка, ослепительная белизна обнажившейся кожи, соб-
лазнительные изгибы бедра или плеча. Ее частная жизнь.
Он допил свою кружку, и снова две капли пива упали на газету. Черные
лодочки. Женщина со спокойной улыбкой, предложившая ему сигарету в кори-
доре. И еще этот недобрый взгляд маленького боксера в Спортзале. Все эти
мужчины раздевали ее, держали в объятиях, возбужденную, на смятых прос-
тынях, их грубые руки касались ее бедер, плеч. А он, с его нелепым пос-
тупком вечером в Марселе, и это нестерпимое желание овладеть ею, когда
он помогал ей снять с верхней полки чемодан, и весь этот странный день
после того, как он покинул Лионский вокзал, а вот теперь эта газета.
Он подумал, что даже рад, что она умерла, что ее нашли мертвой.
Расследование, должно быть, еще только началось, когда вышла газета.
Полиция располагала списком всех пассажиров купе. Их приглашали явиться
в полицейскую префектуру или в комиссариат своего квартала. Надеялись
получить от них дополнительные сведения о том, что произошло в поезде до
убийства. Предполагалось, что убийство было совершено после прибытия по-
езда, во время вокзальной сутолоки.
Поскольку убийство вряд ли было совершено с целью ограбления, комис-
сар Таркен и его помощники из уголовной полиции рассчитывают в скором
времени найти виновника. Вот и все.
Рене Кабур знал, что толчеи по прибытии поезда не было. Пассажиры,
стоявшие с чемоданами в коридоре, спокойно выходили один за другим.
Кое-кто передавал чемоданы через окно. На платформе по мере приближения
к контрольному пункту поток пассажиров увеличивался, обтекал вас со всех
сторон. Приехавшие вытягивали шею, становились на цыпочки, чтобы поверх
голов разглядеть тех, кто пришел их встречать.
Никто не встречал Рене Кабура. Он это знал, и ему не терпелось поско-
рее покинуть купе, поезд, вокзал. Он первым вышел из купе, одним из пер-
вых - из вагона, с первой волной тех, кого никто не встречал, покинул
вокзал.
Он в четвертый раз перечитывал список фамилий, опубликованный в газе-
те, пытаясь определить, кто из пассажиров занимал ту или другую полку.
Риволани, вероятно, был тот мужчина с редкими волосами, в кожаном пиджа-
ке и с фибровым чемоданчиком с потертыми углами; Даррес - та молодая де-
вушка, что села в Авиньоне, она еще улыбнулась ему в коридоре, когда он
болтал там с женщиной, на сумке у которой имелась монограмма `Ж`. Нет,
это не она, раз у Тома, убитой, билет был на два номера больше, а нечет-
ные полки находятся слева, тогда как четные справа. Он уже ничего не по-
нимал. Он проверил номер своего места.
Так и есть. Нижнюю полку слева занимал мужчина в кожаном пиджаке, Ри-
волани. Справа внизу - Даррес, блондинка лет сорока, накрашенная, манто
из леопарда или из того, что он принял за леопарда. Полку слева занимала
девушка, севшая в поезд в Авиньоне. Она тоже была белокурой, лет двадца-
ти или чуть больше, и на ней было светло-голубое пальто и скромное лег-
кое платье, с бантом спереди. Среднюю полку справа занимала Жоржетта То-
ма, и Рене Кабур снова увидел ее круглые колени и то, как она на мгнове-
ние приподняла юбку, когда хотела снять с полки свой чемодан. Слева, на
верхней полке, спал Гароди. Рене Кабур совсем не помнил его. Не обратил
внимания. Или, вернее, вспомнил: место еще не было занято, когда сам он
улегся около половины первого на верхней полке справа. Потом он слышал
чей-то голос.
Он взглянул на стоявшего перед ним официанта. У того кончался рабочий
день, и он хотел получить по счету.
Доставая мелочь из кармана, Рене Кабур обнаружил там телефонный же-
тон. Он вспомнил, как дождливым вечером в тесной кабине, пахнувшей мок-
рыми опилками, в одном из бистро на Страсбурском бульваре, неподалеку
отсюда, он пытался недели две назад дозвониться до одного сослуживца,
сказавшего ему, что он любит бокс. Телефон не ответил.
Официант, получив деньги, произнес несколько ничего не значащих слов
о субботних вечерах, о зиме, покачал головой и с перекинутой через руку
салфеткой удалился усталым шагом человека, который весь день провел на
ногах.
Рене Кабур взглянул на фотографию женщины на первой странице, акку-
ратно сложил газету и положил ее рядом с собой на диванчик.
Кружка перед ним была пуста. Он положил на картонный кружок свой те-
лефонный жетон. Электрические часы над стойкой показывали семь часов или
около того. Парочка, сидевшая за его столом, давно ушла.
Рене Кабур откинулся на спинку диванчика, прикрыл глаза, которые сле-
пил слишком яркий свет неоновых ламп.
Может быть, это движение и заставило его решиться. Он устал, он
чувствовал, что проведет воскресенье дома, борясь с гриппом, между смя-
той постелью, газовой плиткой, которую ему следовало починить сто тысяч
лет назад, чашкой, которую он не будет мыть, хотя она сделается липкой
после нескольких выпитых грогов. Ему не хотелось сейчас возвращаться к
себе, в этом все дело, наверняка в этом. Хотелось поговорить с кем-ни-
будь, кто выслушал бы его, для кого он в течение нескольких минут предс-
тавлял бы достаточно интереса, чтобы он его выслушал.
Он взял жетон в правую руку, поднялся, поискал глазами в зале, вдруг
наполнившемся шумом, телефон.
Он спустился на несколько ступенек. В кабине, в которой свободно мог-
ло поместиться несколько человек и стены которой были испещрены надпися-
ми и рисунками, он вдруг понял, что не знает, кому звонить. В газете го-
ворилось об уголовной полиции или комиссариате квартала.
Он поискал номер уголовной полиции в справочнике Боттена, без облож-
ки. Нашел телефон префектуры. Он думал о коленях покойницы, об описании,
данном в газете: черные лодочки, следы от ожерелья на шее. Он пытался
думать лишь о том, что он должен будет сказать. Окажется ли он первым
пассажиром купе, позвонившим в полицию?
Голос у него сорвался, когда он произносил `Алло`, он кашлянул, чтобы
прочистить горло. Он сказал, что приехал в `Фокейце`, что ехал в купе, о
котором говорится во, что фамилия его Кабур.
Он невольно произнес эти последние слов. Они так решительным, таким
требовательным тоном, что на другом конце провода ответили: `Ну, и что?`
Там никто не знал о случившемся. Сказали, что выяснят. Ему придется
подождать. И потом, ему следовало звонить по другому телефону. Он отве-
тил, что не знал этого.
Он ждал, положив голову на руки, прижав потрескивающую трубку к уху,
жалея уже, что позвонил.
Теперь он безуспешно пытался собраться с мыслями, вспомнить все об
этой поездке, точно определить, что он должен сказать. Он помнил лишь
улыбку девушки, которая села в поезд в Авиюне. Как ее звали? Он не знал.
Он сел в поезд за полчаса до отхода. Кто-нибудь уже находится в купе?
Вроде никого. Хотя нет, был паренек, паренек лет пятнадцати. Белокурый,
грустный на вид, в мятом костюме из твида. Нет, он был не в купе, а сто-
ял у дверей. Вероятно, вышел из соседнего купе.
Рене Кабур сразу же снял пальто и положил его на свою полку, верхнюю
справа. Мужчина в кожаном пиджаке и белокурая дама появились как раз в
ту минуту, когда он спрыгивал на пол, он даже испугался, что ему сделают
замечание, потому что он встал ботинками на нижнюю полку.
Жоржетта Тома появилась гораздо позже, за минуту или две до отхода.
Он стоял в коридоре. Ему пришлось посторониться, чтобы пропустить ее в
купе, так как в коридоре было полным-полно пассажиров, прощавшихся через
окна с провожающими. Он почувствовал запах ее духов. Подосадовал про се-
бя на то, то в купе будут женщины и он не сможет раздеться. А потом по-
думал что-то еще, что-то очень глупое, сказал сам себе, что все это глу-
пости, и тут же выкинул из головы.
- Я не забыл о вас, - сказал голос на другом конце провода. - Еще ми-
нутку, и я вас соединю. Не вешайте трубку.
Быть может, остальные пассажиры еще не успели прочитать газету и не
звонили? Ему казалось, что он вновь ощущает атмосферу, царившую в поез-
де, что-то такое, что пришлось ему по душе, само купе, полки, где каждый
устраивался как мог, совместное путешествие. Возможно, их соберут вместе
в качестве свидетелей, устроят очную ставку. Они будут ждать, сидя рядом
на скамье в комнате с плохо выкрашенными стенами. И все будут слегка
волноваться.
- Я слушаю, - сказал чей-то голос.
Рене Кабур повторил, что он приехал утром в `Фокейце` и его фамилия
указана во `Франс Суар`.
Короткий резкий щелчок, отчего у него даже заболели уши, и уже другой
голос сказал: комиссар Таркен еще не вернулся, его соединят с инспекто-
ром Грацциано. Рене Кабур вспомнил американского боксера среднего веса,
выступавшего на ринге во времена Сердана. У инспектора была та же фами- ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Россия
Док. 124195
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1
|
