ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

МИХАИЛ АХМАНОВ
Крысолов

Глава 1
Протяжная трель звонка раздалась в тот самый момент, когда я предавался
любимому развлечению - читал словарь иностранных слов. Вы удивились? Право,
не стоит. Что еще делать интеллигентному непьющему холостяку в теплый
августовский вечерок? Альтернатив, собственно, две: женщина и телевизор. Не
отвергая их с порога, я все-таки предпочитаю словарь. Очень, знаете ли,
обогащает.
Итак, я добрался до редкостного слова `оогоний` и выяснил, что так
называются органы размножения у некоторых водорослей и грибов. Дальше
следовали `оолиты`, но разобраться с этим термином мне было не суждено. По
крайней мере, в тот день и тот в момент.
Дверного глазка у меня нет, зато украшает стену редкостный топор финского
производства, одна тысяча девятьсот пятого года, с длинным топорищем и
тяжеленным лезвием. Такими топорами наши северные соседи валили сосны в
старину, но потом им это надоело и они перешли на бензопилы. А зря:
физический труд полезен, особенно в зимнюю пору. С одной стороны, согревает,
с другой - облагораживает, а с третьей - предохраняет генофонд от диабета,
СПИДа и алкогольной деградации.
Я приласкал топорище, снял топор с крюка и приоткрыл дверь. Лестничные
площадки в нашей кооперативной казарме длинные, узкие и освещаются лишь по
большим праздникам, а тут, в дальнем углу коридора, и вовсе темно. Но из
прихожей падал свет - прямо на физиономию незнакомца, ничем не
примечательную, но снабженную острым, длинным и хрящеватым носом. Нос и
оттопыренные, чуть заостренные уши придавали ему сходство с
доберман-пинчером, но не простым, а матерым, знающим себе цену, удостоенным
многих медалей и наград. По виду ему было порядком за сорок.
За спиной остроносого стояли трое. В коридорной полутьме я не мог
разглядеть их во всех деталях, но было ясно, что это бульдоги, крепкие
молодцы, парни тертые, битые и бывалые. У всех пиджак под левой мышкой
оттопырен, челюсть - квадратом, шея бычья, а на лицо так и просится
омоновская маска с прорезями для глаз.
Я поддался естественному порыву: правой рукой сгреб топор, а левой
попытался затворить дверь. Но было поздно: меж дверью и косяком уже торчал
лакированный штиблет остроносого. Проделал он это с удивительной быстротой и
профессиональным изяществом.
- Майор Скуратов, УБОП, управление борьбы с организованной преступностью,
- представился мой гость, протягивая документы, но не делая попыток
перебраться через порог. Удостоверение на первый взгляд казалось самым
настоящим, и звали майора не Малютой, а вполне пристойным именем - Иван
Иванович.
- Мы, собственно, к вашей соседке, - майор покосился на дверь,
располагавшуюся рядом, в торце коридора. - Она отсутствует?
- Раз не открывает, значит, отсутствует, - буркнул я.
Соседка у меня появилась месяцев шесть назад, когда Сергей продал свою
квартиру. Очень тихий серый мышонок в очках; уходила рано, приходила поздно,
скользила по стеночке, как тень, а при редких наших встречах смущенно
опускала глазки и бормотала: `Здрассьте, Дима`. Я знал лишь то, что зовут ее
Дарьей и что у нее есть горластый попугай - судя по иногда проникавшим
сквозь бетонные стены воплям.
- Вы позволите войти? - с отменной вежливостью спросил остроносый. -
Хотелось бы побеседовать с вами... возможно, вы знаете даже больше, чем
гражданка Малышева... Мои сотрудники подождут. Внизу.
Он повелительно кивнул, и трое предполагаемых омоновцев затопали к
лестнице. Пол содрогался под их шагами.
Распахнув дверь, я сделал приглашающий жест. Должен заметить, что
человек, изучающий словари, обладает определенным недостатком: он любопытен.
Наверняка любопытен, и я не исключение из правил. К тому же любопытство -
необходимый атрибут моей профессии: нелюбопытные люди редко становятся
математиками и уж никак не склонны к благородному ремеслу крысолова.
Скуратов шагнул в прихожую, покосился на топор и охватил единым взором
мои апартаменты: две тесноватые комнатки, кухню, ванную, санузел, встроенный
шкаф и антресоль.
- Один живете?
- Холостяк, - уточнил я, вешая топор на место.
- Значит, можно курить, - проницательно заметил остроносый, принюхиваясь
к атмосфере.
Мы прошли на кухню, сели за стол и закурили. Каждый - свои.
При остроносом обнаружился чемоданчик. Он извлек оттуда папку, раскрыл
ее, выложил чистый лист бумаги, а остальные, напоминавшие компьютерные
распечатки, быстро пролистал в поисках нужного. Нашел и уставился на меня
пронзительным взглядом.
- Дмитрий Григорьевич Хорошев, возраст - тридцать шесть лет, кандидат
наук, сотрудник Института проблем математики?
- В бессрочном неоплачиваемом отпуске, - уточнил я и добавил: -
Вообще-то, Иван Иваныч, вам полагалось спросить, кто я такой, а не выдавать
чохом всю эту секретную информацию.
Он усмехнулся, став похожим на доберман-пинчера, оскалившего клыки.
- Детективов начитались, Дмитрий Григорьич? Я не сторонник формальностей.
Впрочем, если хотите, можете показать паспорт.
Я показал - и паспорт, и служебное удостоверение, и пропуск с
разноцветными печатями. Этот пропуск являлся свидетельством моей
благонадежности: напомню, что Промат - строго режимная контора, а я работаю
в вычислительном секторе, в главном хранилище военных тайн и стратегических
секретов. Вернее, работал - до той поры, пока не случилось хроническое
безденежье, а за ним - повальное сокращение. Меня, однако, не сократили, а
отправили передохнуть от научных трудов, что было бесспорным признанием моих
заслуг перед державой.
Остроносый Иван Иванович вытащил ручку, черкнул на листке: `13 августа
1997 г. Протокол допроса` - и задумчиво уставился на меня.
- В соседней с вами квартире за номером сто двадцать два проживает
гражданка Малышева Дарья Павловна?
- С попугаем, - добавил я. Скуратов кивнул, но попугая в протоколе не
зафиксировал.
- А до нее там проживала семья Арнатовых? Арнатов Сергей Петрович, его
супруга Жанна Саидовна и Маша, их малолетняя дочь?
Я кивнул, припомнив давешний звонок Сергея - недели две, а может, три
тому назад - и его обычную просьбу. Самую обычную, с которой он обращался ко
мне не первый год, не в первый и, надеюсь, не в последний раз... Странно! С
чего бы мои прежние соседи интересуют борцов с организованной преступностью?
Если только родичи Жанны до них не добрались, что было б для Сергея весьма
печальным обстоятельством... Я уже собирался спросить, здоровы ли они с
Машуткой, да вовремя вспомнил, что мне полагается не задавать вопросы, а
отвечать на них. Со всей подобающей осторожностью и деликатностью.
Сергей был, в сущности, парнем неплохим, однако не без изъянов, так что
наши добрососедские отношения не обернулись дружбой. Не жадный, но из тех, у
коих рубль между пальцев не проскочит; с немалым и заметным самомнением, не
переросшим, впрочем, в гонор; жизнелюб, любитель закусить и выпить, при
случае - пофлиртовать, но в меру: все-таки он оставался семьянином, и к
Жанне - а особенно к дочке - относился с трепетной нежностью. В общем,
намешано в нем было всякого, хорошего и дурного, а я предпочитаю людей
цельных. И в результате мы с ним не то чтоб дружили, но по-соседски
приятельствовали; он был моим ровесником, трудился в Психоневрологическом
институте, в знаменитой Бехтеревке, но о трудах своих предпочитал молчать.
Если что и рассказывал, так анекдоты и байки о своем чудаковатом шефе
профессоре Косталевском. Впрочем, шефом его Сергей не называл - ни шефом, ни
боссом, ни профессором и уж тем более начальником, а исключительно патроном.
Не знаю, что их связывало кроме работы, но упоминалось о Косталевском именно
так: патрон, и точка.
Скуратов почесал переносицу:
- Какие отношения были у вас с Арнатовым?
- Дружелюбно-соседские, но без детального проникновения в личную жизнь, -
ответствовал я. - Стаканчик белого по праздникам и мелкие взаимные
одолжения.
- Но год назад кое-что переменилось?
`Переменилось, само собой, - подумал я. - Дела у Бехтеревки шли не лучше,
чем у Промата, и в тот же исторический момент, когда я стал охотиться на
крыс, Сергей занялся магией и колдовством`. Семья, понимаете! Любимая
женщина, пятилетняя дочка плюс легкий флирт на стороне... Кормить-то надо
всех... И в результате каждый день я слушал по `кухонному радио`:
- Известный психолог, доктор эзотерических наук Серж Орнати, используя
магию и профессиональное мастерство, устраняет ощущение жизненного
дискомфорта, стабилизирует ауру, избавляет от сглаза, гармонизирует семейные
отношения, помогает освободиться от алкогольной зависимости без ведома
больного. Прием в офисе на Садовой, пятьдесят, ежедневно с десяти до шести.
Запись по телефону... - Далее следовал телефон.
При всей сходности наших с Сержем метаморфоз имелись и отличия. Мой
крысоловный промысел оплачивался неплохо, в разумных, но дефинитных
пределах, а Серж, похоже, забогател. Не знаю, какие клиенты
гармонизировались у него с десяти до шести, а вот по вечерам - домой, не в
офис - подкатывала очень солидная публика. Помню я один `Мерседес`...
вишневый, с позолоченным бампером...
Скуратов раздавил окурок в пепельнице.
- Так что же, Дмитрий Григорьич? Переменилось или нет?
- Переменилось, - согласился я. - Сосед мой, Арнатов Сергей Петрович,
занялся частной эзотерической практикой. Духи были к нему благосклонны, не
обходили вниманием, и в результате он приобрел другую квартиру, пороскошней
и попросторней. А эту, за номером сто двадцать два, продал гражданке
Малышевой Дарье Павловне и ее попугаю.
- Что вам до этого попугая? - пожал плечами остроносый; вероятно, сон его
не тревожили птичьи вопли. - Скажите-ка лучше, когда у вас был последний
контакт с Арнатовым? Не звонил ли он вам? Не присылал ли записок? Может, в
гости заглядывал по старой дружбе? На стаканчик белого?
Стаканчик был упомянут с явным сарказмом, и мне пришлось разъяснить, что
речь идет не о том белом, что превратилось в национальный спорт, а о сухом
вине восьмиградусной крепости. Иван Иваныч презрительно хмыкнул - мол, не
вешай лапшу, интеллигент! - и повторил вопрос насчет контакта. Я ответил,
что с магом Орнати не контактирую месяцев шесть - с тех пор, как он
перебрался из нашего кооперативного стойбища в более шикарную конюшню.
Это так же соответствовало истине, как белые ночи в январе, но я не
собирался обсуждать с майором УБОП интимные тайны соседей. Жанна - вернее,
Джаннат - была чеченкой из Грозного, сбежавшей в наши палестины, в
Педиатрический институт, и ее брак с Арнатовым, неверным гяуром и
безбожником, противоречил законам шариата. Отец, Саид-ата, а также дяди и
братья, коих у Жанны насчитывался целый батальон, такого позора не снесли
бы: Сержу вспороли бы живот, Машутку предположительно удавили, а Джаннат до
конца своих дней лила бы слезы и крутила овечьи хвосты в ауле Верхний
Басарлык. Поэтому родичам Жанны не был известен ни факт ее супружества, ни
счастливое разрешение от бремени, ни вполне реальное - и столь же счастливое
- материнство. Единожды в год ее навещал отец, летом или ранней осенью, и на
период визита все детское и мужское барахло перетаскивалось ко мне либо к
другим знакомым, а Серж с Машуткой исчезали - или на юг, или в Лодейное
Поле, к православным бабушке с дедушкой, или под Приозерск, на личную мою
фазенду, в бревенчатый домик, оставшийся мне от мамы. Так случилось и в этот
раз: Серж позвонил и намекнул, что грозный Саид-ата ожидается с ревизией, а
я ответил - знаешь, мол, где ключ запрятан. Еще подумал, как будет Жанна
объясняться с родичем: их новое жилье тянуло на такую сумму, какую
врач-педиатр не мог заработать при всех стараниях за сотню лет.
Но это было их проблемой, не моей, и уж совсем не касалось остроносого
майора Скуратова. Я не желал посвящать его в эти пикантные подробности.
Лист перед ним был исписан всего лишь на четверть, но он не спешил,
оглядывал кухню и мой кабинет по ту сторону коридора, где находились стол с
компьютером, книжные полки до потолка, диван и рабочее кресло. На компьютере
скалил зубы чугунный дьявол - старинная статуэтка каслинского литья, символ
моей профессии. Сам Сатана, Ловец Душ, Великий Аналитик и Великий
Крысолов... Мне показалось, что он взирает на Скуратова с неодобрением.
Но тот не смотрел на Сатану, а изучал обстановку. Глядел внимательно, то
ли присматриваясь к мебели, чтоб оценить мои доходы, то ли прикидывая, много
ль ожидается хлопот, если затеять глобальный обыск. Причин к нему не было,
но все же я слегка вспотел, представив, как обыскивают мой крысоловный
компьютер.
Наконец остроносый, закурив сигарету, побарабанил пальцами по столу:
- Добавите что-нибудь еще, Дмитрий Григорьич?
- Возможно, Иван Иваныч. Если буду посвящен в суть проблемы. Трудно,
знаете ли, ориентироваться впотьмах... не различишь мелкого от крупного.
Мой гость выпустил пару колечек, изображая глубокую задумчивость. Соврет,
понял я.
- Арнатов, ваш друг и сосед...
- Приятель и бывший сосед.
- Пусть так. Словом, он исчез, а перед тем... - остроносый впился в меня
глазами, - перед тем ему удалось получить крупную сумму в валюте по
поддельному авизо. Вы знаете, что такое авизо, Дмитрий Григорьич?
Я неопределенно пожал плечами. Я мог бы сказать ему, что словари - мое
любимое чтение: они надежны, основательны и лишены авторского субъективизма
и к тому же расширяют кругозор. Тот, кто читает словари, никогда не спутает
авизо с авеню, простатит с протектором, а протектор - с проституцией. Но я
промолчал. Чем меньше хвастаешь своей осведомленностью, тем больше узнаешь о
людях - а про майора Скуратова мне хотелось узнать побольше. Скажем, почему
он майор? На вид - сорок пять... возраст скорее полковничий...
- Так вот, авизо... бог с ним, с авизо... Деньги перевели из Сингапура -
миллион двести тысяч в американских долларах. На поставку оптических линз...
- Что же, кроме магии, он еще и линзами занимался? - перебил я.
- А вы как считали? Не благосклонность же духов квартирку ему принесла и
не эзотерические пассажи. Наивно все это, Дмитрий Григорьич, наивно. Магия
там, колдовство и прочая экстрасенсорика для отвода глаз... Фантом, так
сказать, иллюзион... А за ним - реальные вещи. Лес, металл, дорогостоящая
оптика... ну, еще кое-что. Семейство свое он обеспечил - квартира записана
на жену, а сам урвал кусок пожирнее и - в бега.
- В каком же направлении?
- В каком... Хотел бы я знать, в каком! По сведениям Интерпола, Крит,
Кипр, возможно, Мальорка... - Тон его вдруг изменился, стал жестким, лицо
посуровело. - Так что же вы можете нам рассказать, Дмитрий Григорьевич? Меня
интересует абсолютно все, любая мелочь, всякая деталь. В том числе и
обстоятельства, при которых была продана соседняя с вами квартира. Например,
что связывает Арнатова и Малышеву? Возможно, постель или финансовый интерес?
Не получала ли она писем на его имя? Бывали ли телефонные звонки? Не
появлялся ли...
Он говорил, а у меня перед мысленным взором маячила забавная картинка:
сидит Сергей на потертом крылечке моей фазенды, курит сигарету `Бонд` и
пересчитывает миллион двести тысяч долларов в крупных и мелких купюрах.
Фантастика пополам с мистикой! Мог ли он вправду чего-то там подделать?
Теоретически сей расклад не исключался: деньгами он отнюдь не брезговал. Но
вот практически... Чтоб получить крупную сумму по поддельному авизо, надо
иметь сопутствующие фальшивые бумаги либо крутых сообщников - дело-то
тонкое, рисковое и непростое. Значит, либо чеченские родичи помогли, либо
Сергей атаковал банкиров на ментальном уровне, загипнотизировав весь
персонал от уборщиц до управляющего, либо остроносый Иван Иваныч нагло врет.
Я остановился на последней версии - для родичей с гор Сергей был персоной
нон грата, а в его гипнотические таланты мне не верилось.
Пожалуй, стоит его навестить, мелькнула мысль. Съездить на дачу и
разобраться в этой истории. Прямо завтра! Поскольку иного времени не будет:
дней через пять я собирался отправиться на отдых, и не куда-нибудь, а в
солнечную Андалусию. Пальмы, море, фламенко под перезвон гитарных струн...
Малага, Кордоба, Уэльва, Кадис... От Севильи до Гранады раздаются серенады,
раздается звон мечей... В общем, хотелось мне в тишине и покое дочитать
словарь, забраться в самолет и вкусить все прелести отдыха в славном
испанском королевстве.
Но остроносый взирал на меня с требовательным вниманием, будто сделав
стойку: глаза прищурены, ноздри раздуты, и кадык на жилистой шее дергается
вверх и вниз. Что-то надо было сказать, и я поведал ему о вишневом
`Мерседесе` с позолоченным бампером, попутно сообщив, что аморальных связей
между моими соседями, прошлыми и настоящими, не замечал.
- Хорошо! `Мерседес` - это уже зацепка... неплохая зацепка... - Его
пальцы коснулись бумажного листка, подвинули ко мне. - Прочитайте и
распишитесь... вот здесь... Для Малышевой я оставлю повестку. Не откажите в
любезности передать... Пусть заглянет на Литейный, четыре... - Он выписал
повестку, обвел аккуратным овалом телефонный номер и поднялся: - Спасибо,
Дмитрий Григорьевич! Если что вспомните - звоните. Надеюсь, еще увидимся.
Я его надежд не разделял. Наоборот, мне казалось, что я никогда не
встречусь больше ни с самим Иван Иванычем, ни с его крепкими молодцами,
дежурившими внизу.
Как я ошибался!
Глава 2
Проводив остроносого, я сунул повестку Дарье под дверь и приложился к ней
ухом. В квартире царила тишина, если не считать эпизодических попугайных
выкриков - он бормотал что-то неразборчивое - каррамба или курва, а может,
коррида или кранты. Неодобрительно покачав головой, я вернулся к себе на
кухню, сварил кофе и, прихлебывая из кружки, раскрыл словарь на букве О.
Итак, оолиты...
Внезапно раздавшаяся трель звонка заставила меня подпрыгнуть. Вечер
визитов, черт побери! Ну что тут поделаешь! С горечью в сердце захлопнув
словарь, я снова направился к дверям, почти не сомневаясь, что звонит
соседка. Серый, так сказать, мышонок с повесткой в зубах. Прочитала,
расстроилась, взволновалась... Еще бы! Такое потрясение! Не каждый день нас
приглашают на Литейный, четыре... В УБОП! Допрос, расстрел и сразу в гроб!
Однако звонила вовсе не Дарья. На моем пороге обнаружился молодой человек
в темном сюртуке, тощий, бледный и белокурый, с лицом изголодавшегося
херувима, который бродит меж адских сковородок, где, брызгая жиром и
аппетитно шипя, поджариваются грешники-бифштексы. В руках у юноши
наблюдалась книга, синяя и небольшая, с золотым тиснением по переплету; он
бережно прижимал томик к груди и улыбался мне ангельской улыбкой.
- Брат во Христ! - молвил незнакомец по-русски, но с сильным заокеанским
акцентом. - Май принэсть ви блэск истина!
- Объективной, субъективной или трансцендентной? - спросил я, чтобы не
оставалось сомнений в моей компетентности в данном вопросе.
- Истина - один! - торжественно возгласил молодой человек. - Господь
довэрить истина Иосиф Смит, энд эсли ви позволит май кам ин, май рассказа...
- Мормон? - Пришлось прервать его на полуслове, так как от русского
пополам с английским в ушах началось какое-то невнятное жужжание.
- О, йес, мормон! Зе бук оф мормон! - Его пальцы бережно погладили книгу.
- Это есть новие свидэтелтва про Исус Христ!
- Заходи! - произнес я со вздохом и закрыл дверь в кабинет, чтоб гость не
смутился при виде чугунного Сатаны. Затем перешел на язык Шекспира: - Кто ты
такой, великомученик?
Услышав родную речь, парень порозовел, оживился и проследовал за мной на
кухню. Имя свое он произнес невнятно - что-то вроде Джек-Джон-Джим; во
всяком случае, там доминировало `дж` с каким-то неопределенным окончанием.
За кружкой кофе выяснилось, что гость мой - студент теологического колледжа
в Прово, штат Юта: их, истинных христиан, рассылают повсюду, от Соломоновых
островов до карельских рощ, для миссионерской практики и с целью обращения
прозелитов. Два прозелита - зачет, три - экзамен, четыре - благодарность от
ректора в приказе, а ежели один, зато погрязший перед тем в грехах
закоренелый нечестивец, то полагается диплом с отличием. Моему мормонышу
пока что ничего подобного не светило, но надежды он не терял и действовал с
похвальным усердием.
Я глядел, как он глотает кофе, не выпуская `Книгу Мормона` из рук,
слушал, как он разглагольствует о евангельских истинах, и думал: истина, где
ты, ау! Истина в данном случае была трансцендентной - иными словами,
завуалированной и скрытой, и заключалась она в том, что мой мормоныш был
фальшив, как авизо - то самое авизо, о котором давеча толковал остроносый.
Обидно, что за морями-океанами нас числят по разряду дикарей. Будто не
знаем мы, что мормонам - в отличие от свидетелей Иеговы - запрещено
вербовать в свою конфессию, таскаясь по домам и приставая к прохожим. Мормон
- настоящий мормон - стоит навытяжку с книгой в руках и ждет, когда к нему
обратятся заинтересованные лица. Вот когда обратятся, тогда он и расскажет о
`нових свидэтелтвах про Исус Христ`! А до того - молчание, скромность и
никакой агитации. К тому же мормоны не пьют горячего, а если и пьют, то не
чай и кофе, напитки дьявольские и греховные. Такой вот у них порядок, и
всякому читателю энциклопедий и словарей о том доподлинно известно.
Вывод напрашивался сам собой, и я раздумывал, не принести ли топор и не
прижать ли гостя в щели меж холодильником и кухонным пеналом. Я не сторонник
насилия, но этот Джек-Джон-Джим мог оказаться в лучшем случае
коммивояжером-хитрецом, а в худшем - наводчиком или воришкой. Язык? И что с
того? Жулики нынче пошли образованные: надо - так китайский выучат.
Я уж совсем собрался сбегать за топором, но тут наша беседа перетекла в
иное, весьма любопытное русло.
- Мир погряз в грехе и дьявольских кознях, - вещал мормоныш, размахивая
кружкой. - Одни стяжают богатств и сокровищ, другие - славу, власть и
почести, иные же Полны высокомерия, жестокосердны и не внемлют стонам
голодных, убогих и сирых, иные же жаждут крови и веселятся на пепелищах,
иные торгуют словом божьим, требуя мзду за всякое священное деяние - даже за
то, чтоб проводить усопшего в последний путь. Воистину, они грешны! Забыты
ими слова господни, а ведь он повелел, чтоб люди не убивали, чтобы не лгали,
чтобы не крали, чтобы не произносили всуе имя господа бога их, чтобы не
завидовали, чтобы не имели злобы, чтобы не ссорились один с другим, чтобы не
совершали прелюбодеяний, ибо преступивший через законы господа погибнет!
Спасибо, брат... да будет с вами милость Всевышнего... - (Я подлил ему
кофе.) - Но самый мерзкий грех свершают те, кто предан Люциферу не по
неведению или по слабости своей, не ради богатства или славы, но алчет
дьявольского могущества и пособничает ему в улавливании душ, творя
колдовство и чародейство. Вот вы, мой добрый мастер, кто вы такой?
- Крысолов, - отрекомендовался я, - скромный крысолов-токсидермист. Ловлю
крыс и набиваю чучела - для музеев и кунсткамер. Разумеется, во славу
господа, ибо крыса - тоже дьявольский пособник.
- Вполне достойное занятие, - кивнул Джек-Джон-Джим, - хотя, я полагаю,
не очень приятное. Но всякий смертный несет свой крест, и всякий труд
почетен перед господом, если свершается во славу и во имя его...
- Аминь, - молвил я, предложив мормонышу сигарету. Он не отказался.
- Но те нечестивцы, маги и колдуны, о коих я упомянул, трудятся не на
бога, на дьявола, за что гореть им в геенне огненной! Ибо сказано, - он
потряс книгой, - сказано так: если пытались вы делать зло во дни вашего
испытания, то будете признаны нечистыми пред судилищем божиим, а ничто
нечистое не может существовать при боге, и потому вы должны быть отвергнуты
навек. Но сказано также: если праведная душа, жертвенная и не запятнанная
грехом, - тут он ударил себя в грудь, - спасет нечестивца и выведет его на
верную дорогу, то обретут они оба благоволение господа и рай в его объятиях.
И вот я...
- Погоди-ка, парень. - Мне пришлось дернуть его за рукав, чтобы
остановить этот поток красноречия. - Кто тут у нас нечестивец? Ты на кого
намекаешь? На меня?
Мормоныш перекрестился.
- Ни сном, ни духом, добрый мастер! Ваше занятие, как сказано мною выше,
почетно и полезно. Я же говорю о колдунах, об истинных нечестивцах,
предавшихся Люциферу. Не думают они про Страшный суд и кару господню, а лишь
плодятся и увеличиваются в числе - и у нас, и у вас, и в иных странах, и
даже в Святой земле, политой кровью Спасителя нашего. Повсюду видны их злые
лики, а богомерзкие слова звучат в эфире и...
Не понимая, к чему он ведет, я привстал и выглянул в окно.
- Не вижу злых ликов. Оголодавшие, правда, попадаются.
Джек-Джон-Джим сокрушенно покачал головой:
- Здесь не видны. Но если вы пройдете дальше, к супермаркету и доске с
рекламой, то узрите, брат мой, обличье колдуна и прочтете имя его и призыв,
исполненный дьявольской гордыни. И это лишь один из многих! Серж Орнати,
нечестивец, пособник Сатаны!
В самом деле, был у нашего универсама щит, а на нем - плакаты и листовки
с объявлениями, и среди них встречалось и такое: мой бывший сосед с горящим
магнетическим взором, в кольце самонадеянной надписи: `Серж Орнати: Бог
предначертал, а я исправлю!` Перебор, конечно, но в рекламных агентствах
служат сплошь одни атеисты.
Я поскреб в затылке, выдавил наивную улыбку и произнес:
- По странному совпадению, Джек, этот самый нечестивец был моим соседом.
Из квартиры сто двадцать два.
Зрачки мормоныша вспыхнули, он вздрогнул, прижал святую книгу к сердцу и
приподнялся, готовый бежать, обращать и спасать. Пришлось хлопнуть его по
плечу, дабы привести в чувство.
- Спокойней, парень. Был сосед, да сплыл.
- Это как понять, брат мой? - Он перешел на русский. - Это есть ваша
рашен идиом?
- Она самая. Русская идиома, и сосед мой тоже был русским, а потом
сделался `новым русским` и переехал. Дом у нас, видишь ли, старый, в нем
`новые русские` не живут.
Глаза у Джека-Джона-Джима округлились.
- А где они живут, сэр?
Я пожал плечами:
- На Кипре, Крите или Мальорке... Не знаю! И никто не знает. Ни УБОП, ни
Интерпол.
- Что есть УБОП? Также рашен идиом?
- Не идиом, а аббревиатура, - ответил я и объяснил ему ситуацию. Почему
бы и нет? Подписки о неразглашении остроносый с меня не потребовал.
Осознав, что грешник исчез в неопределенном направлении и избавить его от
геенны не удастся, мормоныш погрустнел. Нашлось у него еще несколько
вопросов - все о том, как нечестивец Орнати дошел до жизни такой и нельзя ли
спасти его супругу, его чад или хотя бы соседку, что обитает сейчас в сто
двадцать второй квартире. Пришлось сказать, что жена у него мусульманка и
проходит по другому ведомству, а чадо имеется одно, пятилетнее, и значит,
юное и безгрешное. Оставалась соседка, и мой мормоныш желал познакомиться с
ней с упорством, свойственным религиозным фанатикам и придуркам.
Правда, на мой вкус, он чуть-чуть переигрывал.
В конце концов это мне надоело, и я сказал:
- Ждать соседку бесполезно, она на гастролях в Туруханске. Очень далекий
город в сибирской тайге. Вокруг одни концлагеря, еще со сталинских времен.
Сталин, кстати, тоже был Иосифом, как ваш преподобный Смит.
Проигнорировав мою последнюю реплику, Джек-Джон-Джим приподнял белесые
брови и с заметным разочарованием воскликнул:
- На гастролях!
- Вот именно. Моя соседка в цирке служит, дрессировщицей. Тигры, львы,
медведи, крокодил и два мастифа... Есть и третий, говорящий, но его она дома
оставила. Злой, как Сатана!
Мормоныш поперхнулся кофе.
- Говорящий пес? Это есть такой рашен шутка?
- Какие шутки! - с чувством сказал я. - Сам по стеночке каждый божий день
пробираюсь, дрожу, чтоб зверюга дверь не вышиб! Да что говорить - выйди на
площадку, приложись ухом и послушай. Знаешь, что он орет? Прр-раведника мне,
прр-роповедника! Жрр-рать хочу!
На том мы и расстались, навешав друг другу лапши на уши. Я потянулся к
словарю, но настроение было не читабельным. Мысли кружились медленно, будто
грифы над свежим трупом, не успевшим как следует протухнуть. Трупов - или,
если угодно, крыс - было две: одна, остроносая, предъявила мне
удостоверение, другая - книгу с золотым тиснением, но я полагал, что все это
сплошная иллюзия и обман. Обе они подбирались к Сергею, и оставалось лишь
догадываться, когда и как он ухитрился насолить и нашим, и вашим. Кто они -
наши и ваши - тоже было не совсем ясно, но нюхом опытного крысолова я чуял,
что люди это серьезные, привыкшие вершить свои дела не при солнечном свете,
а преимущественно в сумерках.
Конечно, не составляло труда позвонить Жанне и спросить, но это было б
опрометчивым поступком. Раз заварилась такая каша, то телефон Арнатовых
скорее всего на слуху, и что бы я ни спросил, чем бы ни поинтересовался, все
будет Сергею не к пользе, а мне поставлено в вину. С чего бы, действительно,
мне звонить? Был у меня сосед, не брат, не друг - приятель; потом переехал
и, по официальной версии, стал заниматься превращениями досок, железных
чушек и стекла в капусту. Напревращал, сколько хватило магической силы, и
отвалил. На Кипр, на Крит или на остров Мальорку... Ну и что же? Обычная
история по нынешним временам...
В общем, я не рискнул звонить и, укрепившись в намерении отправиться
завтра на дачу, включил телевизор.
Шли последние известия. В Подольске в очередной раз был воздвигнут
памятник жестоко убиенному государю Николаю II. Памятник этот регулярно
взрывали, и теперь, для лучшей сохранности, цоколем ему служил настоящий
бетонный дот с бронированной дверью и четырьмя амбразурами - дабы отбить
атаку с любой стороны слезоточивым газом. В Москве, на улице Горького,
торговали вразнос взрывчаткой, киллеры отстреливали видных демократов,
экономисты толковали о долгах, дефолте, инфляции и реструктуризации, левые
сражались с правыми, Дума билась с президентом, губернаторы - с мэрами, а в
дыму этих баталий всякие умники приватизировали державу оптом и в розницу.
Собственно, она была уже давно распродана, расчленена и препарирована, и меж
ее руин бродили крысы и гиены всех мастей, выхватывая тут и там кусочки
пожирнее.
Не успел я додумать эту мысль, как на экране возникла физиономия
престарелого кудесника и мага из бывших южно-союзных краев, который мог
обставить Сержа, как дитя, в искусстве превращений: был он первым
секретарем, стал президентом, но не исключалась и дальнейшая трансформация -
в хана, султана или короля. Слушать его мне не хотелось, я переключил канал
и напоролся на рекламу мебельного салона `Венеция`, который не обещает
клиентам морковок, не делает из них петрушек, но честно экономит их капусту.
Прослушав это объявление, я восхитился, сделал себе овощной салат и съел
его, размышляя о венецианских маврах, венецианских дожах и венецианской
мебели.
И приснилось мне в эту ночь, что я поехал не в Испанию, а в Италию, в
Венецию, и там, у собора Святого Марка, встретился с Сержем: он стоял
подобно монументу на груде долларовых пачек, загадочно усмехался и
протягивал мне блестящий шарик из оптического стекла. А с тыла к нему
подбирались мормоныш и остроносый.
Глава 3
Утром в субботу я встал пораньше, плотно перекусил, добрался до вокзала и
вместе с толпой дачников влез в пригородную электричку. Путь от Питера до
Приозерска неблизкий, часа три, и, скучая на жесткой скамье, покрытой
изрезанным рваным пластиком, я размышлял о разных разностях. К примеру, о
том, отчего бы России не вступить в НАТО. Геополитический фактор за нас:
альянс нуждается в усилении, а мы - в финансах; получим их и достроим
Байкало-Амурскую магистраль, чтобы пресечь китайские амбиции... Почему бы
нет? Политика - это искусство возможного, а парадоксам истории несть
числа... В такт моим раздумьям за окнами мелькали стволы карельских сосен,
кто-то из пассажиров включил магнитофон, и томный голос певца посоветовал:
не прогибайся под этот изменчивый мир, пусть он прогнется под нас.
Я, собственно, не собирался прогибаться. Психика у меня устойчивая,
закаленная жизненными испытаниями, учебой, армией, аспирантурой и Проматом.
Эти четыре периода моей жизни резко различались между собой, но было и
сходство: подчинение вышестоящим, отсутствие нижестоящих и вечное
безденежье. Даже в армии я никем не командовал, а подвизался в качестве
лейтенант-программиста при чуде отечественной техники компьютере `Пурга`.
Этот компьютер, по задумке, должен был заменить в бою пятерых генералов, но
в мирную эпоху его - и меня вместе с ним - рассматривали как чистый нонсенс.
В лучшем случае как нонсенс, а в худшем - как опасную диверсию
империалистической шлюхи-кибернетики. Оно и понятно: генералам вовсе не
улыбалось, чтоб их заменили компьютеры.
Но теперь, впервые за много лет, моя позиция стала иной. Теперь я был
крысоловом, человеком свободной профессии, уважаемым в определенных кругах;
я обладал репутацией почти непогрешимого пророка, я не имел конкурентов,
зато имел заказчиков и даже кое-какие деньги.
Собственно, я математик и занимаюсь теорией игр. Играю, разумеется, не в
шашки и не расписываю пульку на четверых, зато могу промоделировать третью
мировую войну или какой-нибудь политический катаклизм: что, например,
случится, если Дума заломает президента или наоборот. Само собой, эти
прогнозы носят гипотетический характер, однако они гораздо более
определенны, чем смутные догадки политиканов, финансистов или дельцов
теневого бизнеса. Прежде я трудился над такими проблемами, как оптимизация
зон поражения при обстреле потенциального врага со спутников, а теперь
больше рассчитываю вероятности выигрыша во всевозможных `пирамидках` и
лотереях. И не жалею об этом. Как-то, в бытность мою в Промате, пришлось нам
моделировать последствия аварии на ЛАЭС - иными словами, играли
дяди-математики в Чернобыль, но только под Петербургом. Поверьте, выглядело
это страшно, даже в компьютерном исполнении.
Так что я ничуть не сожалею, что переквалифицировался в крысолова. Надо
отметить, что данный термин несет троякий смысл - прямой, жаргонный и
переносный. Прямой очевиден: крысолов - это борец с вредоносными грызунами,
искусник по части капканов, ловушек и ядов. Жаргонный обозначает одну из
категорий квартирных воришек, которые (о польза чтения словарей!)
подразделяются на `обходчиков`, `наводчиков`, `хвостовщиков`, `балконшиков`,
`форточников`, `сычей`, `ходящих по соннику` и `крысоловов`. Но переносный
смысл этого термина не столь очевиден и весьма глубок. Происходит он,
разумеется, от крысы, только не серой, а финансовой, каких в условиях
демократических свобод расплодилось видимо-невидимо; ну а где крысы, там и
крысолов.
Если угодно, считайте меня сыщиком, аналитиком или специалистом в области
прогнозов, но я определяю свою профессию иначе: охотник на крыс. Случается
мне оказывать и другие услуги, в смежных и сопредельных областях - так что
если вам нужен деловой совет, если вы стонете под гнетом налогов, если вас
интересует рейтинг определенных фирм, если вы нуждаетесь в кредитах или в
финансовой `крыше`, если вы подыскиваете партнеров или намерены утопить
конкурента - словом, если при минимуме затрат вы хотите добиться
максимальной пользы, навестите меня. Вместе мы пересечем океан коррупции,
инфляции и девальвации, минуем отмели монетаризма и рифы налогообложения,
уцелеем в мафиозных штормах, переживем обвальные лавины и окажемся на
благодатных островах, густо заросших `черным налом`. В конце концов,
экономика должна быть экономной, и я продемонстрирую вам это на практике -
но, разумеется, не бесплатно. Еще я объясню вам законы нынешнего российского
рынка, согласно которым социалистическая экономика плавно переросла в
криминальную.
Промелькнули Орехово, Сосново, Лосево, затем электричка прогрохотала по
мосту над Вуоксой. Внизу ревел, ярился и стонал широкий поток; волны хищно
облизывали скалы, две отважные байдарки мчались по самому стрежню с
маниакальным упорством самоубийц. В течение следующих сорока минут поезд
приближался к Приозерску, вагон постепенно пустел, а пейзаж за окном
становился все более девственным, суровым и диковатым. Местность тут, говоря
языком топографов, сильно пересеченная: овраги и буераки, холмы и скалы,
ручьи и речушки, а также болота, озера и лужи. Все это - за исключением
водных пространств - поросло соснами да елями, осинами да березами, все
обильно увлажнено, украшено папоротником, мхами и зарослями дикой малины.
Поселки тут небольшие, однако, по давней финской традиции, просторные - от
дома до дома не докричишься. Отличное местечко, чтоб спрятаться, когда
отоваришь пару-другую поддельных авизо.
Я вышел на станции Морозное, в одном перегоне от Приозерска. Отсюда до
моей фазенды полчаса пешком: сначала по шоссе, потом по грунтовке, ведущей к
совхозу `Три Сосны`, потом мимо озера за холм к детскому лагерю `Солнышко`,
а от него - по колдобистой дорожке через лес, потом снова через лес, но уже
без дорог и тропинок. Дорожка сворачивала к хутору Петровича, служившего
пожарником в `Трех Соснах`; Петрович, основательный мужик в годах, его
супруга Клава, их дочь, зять и малолетние внуки были самыми близкими из моих
соседей. Не в смысле духовной близости, а чисто территориально.
Одолев дорогу в бодром темпе, я подошел к калитке, остановился и осмотрел
свои владения поверх штакетника. Дом - небольшой бревенчатый сруб с трубой,
под крашенной охрой железной крышей; слева - веранда с крыльцом и дверью,
справа - дровяной навес на четырех столбах и кубометра четыре неколотых
дров. Еще имелись деревянный столик со скамьей, будка - отхожее место,
колодец, большая ель, десяток сосен, кусты одичавшей смородины, а также
трава - в буйном и непобедимом изобилии.
Дверь на веранду была притворена, трава не примята, дым из трубы не
вился, на кустах смородины алели грозди ягод, еще не оприходованных
дроздами. Безлюдье, тишина, покой... Только с дровами случилось что-то
непонятное - они были раскиданы, словно под навесом порезвился средних
размеров носорог. Но старые, заляпанные краской лабораторные халаты, в
которых я красил крышу, по-прежнему висели на вбитом в столб гвозде. Халатов
было два: один - синий, другой - коричневый, и в кармане коричневого
хранились запасные ключи от веранды и от двери в дом. Сергей, разумеется,
знал про этот тайник.
Я окликнул его и, не получив ответа, направился к крыльцу, сшибая по
дороге желтые головки одуванчиков. Тягостное чувство вдруг охватило меня;
внезапно подумалось, что если звонок Сергея действительно связан с визитом
кавказских родичей, то ему положено находиться тут, на моей фазенде, вместе
с дочкой. А Маша была весьма непоседливым существом, достаточно шустрым и
активным, чтобы крыльцо и стол, трава и каждый смородинный куст носили явный

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 124051
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1