В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
КРАТЕР ЭРШОТА Назад
КРАТЕР ЭРШОТА

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Вячеслав Пальман.
Кратер Эршота.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
БЕЛОЕ ПЯТНО НА КАРТЕ

Глава первая,
без которой читателю многое было бы неясно в дальнейшем
- А теперь дай мне ружье и смотри... Борис взял двустволку из рук
смущенного Пети и ловко вскинул ее к плечу.
- Бросай! - крикнул Борис.
Черепок взлетел в воздух и блеснул глазурью на солнце. Раздался выстрел -
черепок разлетелся на мелкие куски.
- Видал? Вот как надо! В тайге некогда раздумывать. Охотник бьет птицу
влет и с ходу. Одна секунда может решить все. Будешь раздумывать да водить
стволами - тогда плохо твое дело... Знаешь быстроту полета дикой утки?
- Кажется, сто километров...
- Вот именно `кажется`. До двухсот!.. Не всякий самолет догонит. А ну,
пробуй...
Петя перезарядил ружье и поднял стволы.
- Раз, два, три! - крикнул Борис, и второй черепок взвился вверх.
Петя весь сжался и, ведя стволами вслед черепку, рывком надавил спуск.
Выстрел! Дробь шурша зацепила черепок уже при падении. Стрелок покраснел.
Борис досадливо крякнул.
- Опять опоздал! Правда, это уже получше, но еще далеко не то, что нужно.
Больше подвижности, Петька! И вообще - больше уверенности. Нельзя быть
нерешительным! Верь в себя! Не вышло раз, пробуй в другой. Если опять не
так, еще раз действуй, пока не добьешься своего. Упрямства в тебе маловато,
Петька.
- Давай еще раз попробуем. А ну, подкинь...
- Нет уж, хватит на сегодня. Патроны все вышли. Да и домой пора.
И они пошли от речки медленным шагом людей, окончивших трудную работу.
Улицы молодого города начинались у подножия покатого склона горбатой
сопки, от маленькой говорливой речки Хамаданки, по имени которой назывался и
город. Он вырос за какие-нибудь десять - двенадцать лет и теперь носил
высокое и обязывающее имя города не зря. Тут и там подымались заводские
трубы; со стороны бухты, где раскинулись портовые строения, часто доносились
волнующие басовитые гудки морских пароходов. Ровные улицы были застроены
красивыми каменными домами, окрашенными в белые и сероватые тона, под стать
северному небу и серым гранитным скалам, нависшим над южной частью города,
где начинался суровый массив Ак-Чекана.
Если чем и уступал Хамадан другим, более старым городам востока нашей
страны, так это отсутствием зелени. Не получалось тут с озеленением. Каждый
год жители сажали на улицах и скверах сотни деревьев, окружали их самым
любовным вниманием, а вот не хотели приживаться в городе деревья! И чего им
не хватало? Растут же лиственницы и даже березки на пло-щадке городского
парка. И довольно высокие. Говорят, там когда-то был густой таежный лес, но
теперь этот
чудом уцелевший кусочек леса - единственное зеленое пятно на строгом фоне
северного приморского города.
Юноши шли вверх по Шоссейной улице к дому Уско-вых и продолжали свой
разговор.
- Мало научиться бить верно в цель, - сказал Борис. - В походе все нужно:
ты и радист, ты и охотник, ты и рыболов, ты и повар и ездовой, и даже брюки
починить умей.
- Ну уж, и брюки... - Петя недоверчиво посмотрел на старшего товарища.
- Бывает всякое... Еще когда я был на первом курсе, послали нас на
практику в поисковую партию, под Большой Невер. Я тогда рассуждал, как ты
сейчас. Вот и хлебнул... Однажды ехали мы верхами. Ну, сам понимаешь, -
чаща, тайга. Зазевался, сучок поддел меня за карман и выбросил из седла.
Спасибо, лошадь умная попалась, сразу остановилась. Всем было смешно. А мне
и обидно и стыдно; ни иголки, ни нитки, а брюки от кармана до коленки - как
ножницами... Сел в седло, одной рукой держусь за повод, другой - за- остатки
брюк. А они расползаются...
- Слушай, Борис, - заговорил вдруг Петя, почему-то понизив голос. - А
вдруг дядя Вася откажет? Вы уедете, а я останусь...
Борис молчал.
- Он так странно мне ответил, - продолжал Петя, - не отказал, но и не
обнадежил. Когда я передал ему письмо от мамы, он прочитал и почему-то
вздохнул. А потом спрашивает: `Не боишься? В походе трудно`.
- Нет, - перебил Борис. - Он сказал: `В походе все-таки трудно`.
- Верно, - подтвердил Петя, смеясь, - ведь у него через два слова -
`все-таки`... А я говорю: `Что ж, дядя Вася, раз я хочу стать геологом, надо
приучить себя ко всему. Вот похожу с вами сезон, мне и учиться тогда будет
легче`. Он, кажется, повеселел. Поговорил со мной о семье, расспросил о
Владивостоке. Ведь он там родился и жил до института с бабушкой и с сестрой,
то есть с моей мамой. Ему, наверное, вообще-то нравится, что я тоже хочу
стать геологом. Но не знаю... Он все молчит, присматривается ко мне...
- Ладно, не унывай! Я с ним поговорю, - пообещал Борис. - В полевой
партии тебе дело найдется. Да и силенок хватит.
Он, улыбаясь, взглянул на подтянутую фигуру подростка.
- Футболист? Защита?
- Правый нападающий! - ответил Петя и все же не без зависти посмотрел на
своего старшего товарища: хорошо Борису, он - студент-геолог, приехал на
практику. Когда его отец, геолог Алексей Александрович Фисун, попросил
Василия Михайловича Ускова взять Бориса в свою партию, Усков сразу
согласился.
- Студиозуса возьму, - сказал он. - И с превеликим удовольствием. Люди
нужны, а с молодежью в походе все-таки веселей...
Так что насчет Бориса дело было, что называется, в шляпе. А вот с
Петей... Усков призадумывался не раз. прежде чем решиться.
- Все-таки, - говорил он жене, - мальчик... Правда - крепыш, парень
боевой, спортивный, сметливый, не неженка. Но как не толкуй - едва
пятнадцать лет.
Усков действительно не знал, как быть. Мальчик приезжал на каникулы уже
третий год в надежде, что дядя когда-нибудь возьмет его в экспедицию. Он,
как говорится, спал и видел тот счастливый день, когда услышит: `Ну, Петро,
давай едем!`
С каждым годом эта мечта становилась сильней. Глаза мальчика смотрели с
мольбой на дядю, на двоюродную сестру Веру, десятиклассницу, которая почему
то всегда насмешливо называла его `кузеном`.
Наконец - и, быть может, это было самое главное - мать Пети просила
своего брата Василия Михайловича непременно взять мальчика в экспедицию. Она
приводила доводы, мимо которых пройти было трудно. Она напоминала, что отец
Пети погиб на войне, и мальчик живет в одном только женском обществе: мама,
бабушка, сестры...
`А я бы хотела, - писала она, - чтобы он попал в обстановку, которая
пробуждает любознательность к воспитывает мужество. Я бы хотела, чтобы он
стал геологом, как ты, как его отец, как наш отец, как все в нашей семье`.
- Все-таки, - сказал Усков после долгих колебаний, - придется мальчишку
взять!
- И правильно сделаешь, - поддержала его Варвара Петровна, жена Ускова.
Однако, как человек осторожный и сдержанный, Василий Михайлович не
торопился объявить Пете свое решение. Да, собственно говоря, еще и обещать
было нечего: Усков пока и сам не получил назначения. Он был одним из
наиболее опытных и заслуженных работников треста `Севстрой`. На его счету
числилось немало крупных открытий, три из них были отмечены орденами. В
нынешнем году Усков ждал какое-то особенно интересное назначение, но дело
почему-то затягивалось...
- Я вот тебя обнадеживаю, - вдруг сказал Борис, - а почему, скажи мне, мы
до сих пор не едем?
- Не знаю. Дядя Вася мне не докладывает, - буркнул Петя.
Навстречу юношам неторопливо шел довольно высокий человек в сером
щеголеватом костюме и модных туфлях. Сразу видно было приезжего: местные
жители предпочитают сапоги и свитеры. Незнакомец часто останавливался и
внимательно осматривал деревца, посаженные совсем недавно вдоль тротуара.
Остановится, возьмет веточку, задумчиво ее осмотрит, потом выпустит,
покачает рукой стволик...
- Знаешь, кто это? - шепнул Петя. - Орочко! Ученый-агроном, кандидат
наук. Он у нас во Владивостоке работает, в филиале Академии наук. Его
вызвали сюда по делам совхозов.
Петя шагнул к агроному, как к хорошо знакомому:
- Здравствуйте, товарищ Орочко! Скажите, будет расти это дерево?
- Расти? Гм... Если хорошенько потрудиться, тогда будет расти. И не
только это простенькое деревце, но и нечто другое...
- Например?
- Ну, скажем, яблоки. Недурно бы, а? Вечная мерзлота - и `ренет
Симиренко`...
Он засмеялся, отчего лицо его сразу помолодело.
- Откуда ты меня знаешь?
- Я из Владивостока, вы у нас в школе бывали...
- А-а, земляк!.. Очень приятно встретить... Весело хлопнув Петю по плечу,
Орочко зашагал вниз по улице.
- Фантазия какая-то... - сказал Борис, проводив его взглядом, - У нас в
Томске, куда южнее, и то только недавно начали разводить кизюринские сорта
яблонь А в здешних местах об этом и думать не стоит... Веч-ная мерзлота,
шестьдесят вторая параллель!
Он умолк, но после небольшой паузы прибавил:
- А впрочем, кто его знает...
- То-то, что `кто его знает`! Ты не был в совхозе `Сайчан`. Мы как-то
ездили с Верой. Какие там цветы, арбузы, дыни! Правда - под стеклом, в
теплице, но все же... А занимается этим все тот же Орочко.
Возле деревянного дома их встретила, усиленно работая хвостом, большая,
лохматая, белая с желтыми подпалинами собака. Видно, не желая покидать
своего поста, она ждала друзей у ворот и теперь вся извива-лась, повизгивая,
и даже приплясывала от радости.
- Вот Каву-то дядя в экспедицию всегда берет, а меня - дудки! -
полушутливо, полусерьезно сказал Петя и вздохнул.
Борис и Петя вошли в дом. Там сборы были в разгаре. Варвара Петровна,
хорошо знавшая, что муж не любит задерживаться и тратить время попусту,
готовилась к отъезду главы семьи заблаговременно. Она чинила, штопала,
укладывала белье. Вера помогала ей, просматривала инструмент, одежду,
ремонтировала рюкзак Во всем доме чувствовалось волнение, обычно
предшествующее дальним проводам; всюду стояли чемоданы. тюки, ружья.
- Наконец-то припожаловали, - деланно сердитым голосом сказала Варвара
Петровна. - А ну-ка, за работу! Нечего тут с ружьями расхаживать!
Пока хозяйка усаживает наших юношей за дело, мы покинем дом Усковых,
чтобы встретиться с самим Ва-силием Михайловичем Усковым.
В геологический отдел треста `Севстрой`, где он ра-ботал, вошел
секретарь:
- Василий Михайлович, вас просит управляющий
Усков поднялся.
В приемной управляющего сидели еще несколько по-сетителей. С одним из
них, агрономом Орочко, Усков уже встречался.
- И вы по вызову?
- Да... Кажется, нам вместе. Они едва успели перекинуться парой слов, как
их обоих пригласили в кабинет.
Управляющий встретил геолога и агронома, как старых друзей, и крепко
пожал им руки.
- Прошу, - сказал он и указал на кресла. - Садитесь, у нас с вами
серьезный разговор.
Он помолчал с минуту, затем обернулся к стене и отдернул белую занавеску.
Открылась большая стенная карта всего края. Знакомые очертания! Усков стал
всматриваться. Где только не побывал он за эти годы! Извилистые линии рек.
Красные точки геологических баз. Черная лента дороги, на тысячу километров
уходящая в глубь материка. Кружочки поселков, приисков, якутских и
ороченских колхозов и стойбищ. Пунктирные линии аэроразведки...
Но вон там, ближе к левому краю карты, - большое белое пятно. Ни кружков,
ни точек, ни линий. Пересекая многосоткилометровое пространство, темнеют
горные хребты, отходящие от массива Терского. Словно щупальца гигантского
спрута, тянутся во все стороны горы, полные таинственности и неизвестности.
Много лет назад русский путешественник Терский вместе с женой, своей верной
спутницей, и с группой казаков пересек безмолвные просторы дальнего
северо-востока Сибири и дал миру первую схематическую карту этого края.
Давно нет в живых смелого исследователя. Многие разведчики уже прошли по его
следам, дополнили и уточнили первые зарисовки хребтов, долин и речек.
Воздушные трассы пролегли через темные горы. Но здесь - вот в этом левом
углу карты - все так же пустынно белеет неизвестное. Ничья нога еще не
ступала в пределы загадочного пятна. Даже местные жители - якуты - избегают
вступать в эти дикие горы, с которыми связано много легенд. Стоит завести
разговор о массиве Терского, как якут закачает головой, зацокает языком и
нахмурится: `Плохо, очень плохо, брат... Не надо туда ходить...`
Рука управляющего легла на белое пятно.
- Приказом по тресту организована поисковая партия номер 14-бис, на
которую возложена очень ответственная задача: за один сезон, до наступления
зимы, изучить этот горный массив. - Он открыл стол и достал какие-то бумаги.
- Дело в том, что трест получил недавно интересные материалы из архива
города Верхне-Алымска. Незадолго до революции политические ссыльные и их
друзья якуты случайно обнаружили в этом районе золотоносные руды и алмазы.
Слухи передавались из уст в уста и были наконец кем-то записаны Записи
сохранились в архиве. Никаких попыток серьез-ных изысканий, а тем более
эксплуатации месторождений не делалось. К тому же все данные окутаны
таинственностью, переплетаются с суевериями, и вообще трудно сказать,
насколько они достоверны. Однако они крайне заманчивы и в конце концов,
может быть, правдоподобны. Надо проверить этот район. Но пройти его быстро,
методом рекогносцировки, сделать геологическую схему и дать заключение.
Начальником партии 14-бис назначаетесь вы, Василий Михайлович. Работа очень
трудная, но вам она по плечу.
- Я готов...
- Вот и отлично.
Управляющий отошел от карты, и глаза его встретились с удивленным
взглядом агронома: разговор касается чисто геологических проблем, при чем
здесь агроном?
- Я понимаю вас, Александр Алексеевич. Вы сидите и недоумеваете, зачем,
собственно, я вас-то побеспокоил?
- Да, признаюсь, мне не совсем ясно...
- Сейчас узнаете... Я почему-то уверен, что наши сведения верны и что
Василий Михайлович найдет много интересного. Стало быть, надо думать и о
будущей эксплуатации этого района. А как мы можем практически организовать
разработку полезных ископаемых за триста - пятьсот километров от дорог, в
глухих горах?
Необходимо организовать базу продовольствия на месте. Где возникнет
прииск, там должен вырасти и совхоз. Так что вам надо уже сейчас определить
возможности растениеводства и оленеводства в том районе, составить почвенную
карту, собрать гербарий. В общем, не мне вас учить, как и что делать. Вы
едете с Усковым... Вот, товарищи, почти все. Прошу вас пройти к главному
геологу и в деталях ознакомиться с заданием.

Глава вторая,
в которой читатель знакомится с героями повести и отправляется вместе с
ними в путь
Поисковая партия, с которой вышел Усков, состояла всего из шести человек.
Скажем сразу: не только Борис, но и Петя попал в их число.
Все вышло именно так, как он мечтал: дядя Вася пришел из треста в веселом
настроении и не успел войти, как уже прогудел его бас.
- Ну, Петушок, собирайся, едем!
Он тут же подарил племяннику прекрасное ружье - `ижевку` шестнадцатого
калибра. Если бы не было здесь насмешницы Веры, Петя, конечно, показал бы,
как он умеет ходить колесом. Но он сдержался, с достоинством принял подарок
и вышел во двор. И только здесь, прижимая ружье к груди, дал волю своим
чувствам.
Кроме известных читателю геолога Василия Михайловича Ускова, агронома
Александра Алексеевича Орочко, Бориса и Пети, был в экспедиции некий Лука
Лукич, по фамилии Хватай-Муха, приглашенный на должность завхоза и сам о
себе говоривший, что он и швец, и жнец, и на дуде игрец. Петя впервые увидел
его, когда грузили экспедиционную полуторку. Коренастый, весь как будто
литой, рыжеусый человек лет тридцати ловко забрасывал в кузов трехпудовые
ящики и мешки. Шея этого неутомимого товарища покраснела от напряжения, со
лба стекали струйки пота. Он работал жарко, ловко, весело покрякивая.
Окончив погрузку, он вздохнул, встал на ветерке, широко расставив ноги,
вытер подолом рубахи лицо и закурил. Глубоко затянувшись, он деловито полез
в кузов. Не успела машина проехать и пяти километров, как Лука Лукич уже
крепко спал, положив кудрявую русую голову на локоть.
Шестым участником экспедиции был проводник. Но он подсел в машину уже в
пути, далеко от города.
А уж Кава, конечно, прыгнула в кузов первой. Она прекрасно понимала, что
это за приготовления идут в доме и почему грузят полуторку. Не считая нужным
скрывать нетерпение, она только ждала минуты, когда погрузка будет кончена,
и сразу заняла свое место. Собака привыкла к поездкам на машине. Не
впервой...
И вот все уселись, задернули полог брезентового кузова и постучали по
кабине: трогай! Загудел стартер, чихнул мотор, и машина понеслась. Фигуры
провожающих становились все меньше, вот уже не видно голубой кофточки Веры и
белого платка в руке Варвары Петровны, мелькают дома, и город остается
позади. Из-под колес машины вынырнул мостик, сбоку проплыло серое здание
телеграфа, и через несколько минут перед водителем стала разматываться
бесконечная, вся в поворотах и подъемах каменистая лента таежного шоссе.
В машине молчали. Усков с минуту поворочался в полутьме кузова на мешках
и ящиках, подозвал к себе Каву и задумался. Орочко, уставший от сборов,
привалился к тюку и дремал. Борис шумно и часто вздыхал. Он тяжело переживал
разлуку. С кем? Догадаться было нетрудно. Все, о чем бы он сейчас ни подумал
- о парке с тенистыми деревьями, о светлой и широкой бухте, об уютном домике
Усковых, о далеком Томске, где остались друзья и товарищи, - все почему-то
обязательно связывалось с образом Верочки Усковой. То он видит ее на
волейбольной площадке парка, веселую и подвижную... То она бежит по шуршащей
гальке на берегу бухты, и волны ласково тянутся к ее ногам... То, наконец,
всплывают минуты прощания: нежный взгляд, напускное веселье и долгое
рукопожатие... Борис огорченно вздыхает, благо, за шумом машины это остается
незамеченным.
Петя, кажется, только в машине успокоился. Теперь все страхи позади.
Теперь он полноправный член экспедиции! Он сидел, обняв свое ружье, о
котором даже Борис сказал, что это `прекрасный экземпляр`.
Петя выглянул из кузова. Автомобиль мчался уже по тайге, раскинувшейся
среди невысоких округлых сопок.
Много труда затратили люди, прокладывая сквозь леса и хребты эту важную
для жизни края дорогу. Перед строителями то и дело вставали горы, и люди
пробивали путь по их крутым склонам. Все вперед и выше в -горы змейкой шел
серый, отполированный шинами серпантин, пока не достигал очередного
перевала, чтобы так же извилисто и осторожно разматываться вниз, мимо
провалов, под утесами и нависшими скалами, куда-то в новую долину. А там
снова начинались густые леса. Замшелые столетние лиственницы чернели внизу,
подымались на террасы, заселяли склоны. На опушках, на солнышке нежились
гибкие вечнозеленые стланики - стелющиеся кедры, которые ложатся на зиму под
надежное укрытие снега на самую землю, чтобы весной, с первым теплом, шумно
встать, распрямиться свечой, отряхивая со своей чуть помятой хвои
намороженный льдистый снег.
Строители этой дороги вели жестокую борьбу с неподатливой природой. Они
рубили леса, корчевали, стаскивали деревья. Сыпали на обнаженный грунт
гравий и песок. И так, шаг за шагом, прорубались вперед, распугивая зверей и
птиц. Кончался лес, и перед строителями внезапно открывалась огромная ровная
поляна. Высокие травы по краям, пышные мхи и целые заросли брусники, клюквы,
морошки. Но пойди сунься в этот приветливый лужок! Гиблая трясина так и ждет
неосторожного. Она зачавкает, проглотит и сразу сомкнется наверху грязным
озерком маслянистой воды. Страшные места! На Севере их называют марями. Даже
медведь их обходит, позволяя себе лишь издали полюбоваться на лакомые ягоды.
Но и болота не останавливали строителей дороги. Они смело вскрывали топи,
сыпали в воду, в дурно пах-нувшую грязь тысячи кубометров камня, гравия,
стелили гати, вбивали сваи. И вот через предательские трясины пролегло в
конце концов прямое, как стрела, шоссе с бело-черными рядами столбиков по
обеим сторонам.
Шоссе уходит все дальше от города, от берегов Охотского моря на север, на
восток и опять на север. Сотни и сотни километров в глубь материка.
По шоссе бегут машины, они везут горнякам и лесорубам, строителям и
охотникам, механикам и звероловам, разведчикам и рыболовам - членам
огромного коллектива севстроевцев - все, что нужно им для работы и жизни в
этом трудном, но богатом крае. Медленно движутся прицепы с разобранными
экскаваторами, идут самоходом бульдозеры, грузовики везут лебедки, ковши,
котлы. То там, то здесь машины сворачивают на боковые дороги и скрываются в
лесных распадках. И только по указателю, прибитому где-нибудь к столбу,
можно узнать, что тут недалеко лесоразработка, завод или прииск.
Резвая полуторка полевой партии Ускова шла почти без остановок два дня и
две ночи. Шофер Семеныч спал в кабине час или полтора в сутки, останавливая
машину где-нибудь у ручья. Просыпаясь, он выскакивал из кабины, обливался до
пояса холодной водой и опять на целый день садился за руль.
К концу второго дня дорога заметно ухудшилась. Автомобиль пошел совсем
тихо. Когда машина останавливалась и Семеныч выключал мотор, удивляла
странная тишина, царившая кругом. Не шумели ветвями деревья, не слышно было
птиц и всего того веселого гомона жизни, который так обычен в лесах. Что-то
загадочное было в глубоком молчании природы. Становилось немного жутко и
хотелось говорить шепотом.
Однажды, проснувшись на рассвете, Петя почувствовал, что машина стоит.
Снаружи доносились приглушенные голоса. Один - четкий и выразительный -
принадлежал дяде, Ускову. Другой - густой, неторопливый и окающий, какой
встречается у волжан, - был незнаком
- Лошадей хороших получил? - спрашивал Усков
- Будто хороших... Все больше наши, полуякутки Маленькие, но выносливые.
И до корму неприхотливые. Не знаю, будешь ругать меня, Василий Михайлович,
или нет, но взял я вместе с табунком и жеребчика. Говорят, он хорошо табун
держит. Норовистый, но строгий. Уж никакая лошадь не отобьется: закусает, а
не пустит. Чисто фельдфебель старорежимный, дисциплину в строю держит. Хоть
и неспокойно с ним, но взял.
- Что ж, взял так взял... Тебе забота, да, пожалуй, Луке Лукичу.
- Так и он с вами?
- Лука Лукич? А как же! Ты ведь с ним все-таки знаком?
- Три сезона вместе ходили. Еще когда по Балахап-чану прииска ставили.
Где же он?
- Спит в кузове. Отсыпается...
- А еще кто в партии?
- Агроном, двое парней - мой племянник и студент-практикант. Ну и
спутница моя, Кава...
- Агроном-то зачем? Не пшеницу сеять идем.
- Будем смотреть земли. Трест совхозы намерен строить на новых местах.
- А-а... Дело нужное... Когда тронемся, Василий Михайлович?
- Сам решай. Одного дня, я думаю, на сборы хватит? Я познакомлю тебя с
маршрутом, и, пожалуй, на заре послезавтра отправимся.
- Никогда не ходил я в ту сторону, Василий Михайлович, - все как-то
стороной обходил. Слава дурная у старожилов идет об этих горах, - раздумчиво
сказал незнакомый голос.
- А именно?
- Знаешь, как у них называется то плоскогорье, что правее долины
Кура-лех? Салахан-Чинтай. Это значит - `Жилище злых духов`.
- Интересно... Нам как раз по пути. Зайдем и в жилище злых духов,
проведаем, чем они недовольны, почему злы... А вообще-то я уже знаю об этих
слухах.
Говорившие отошли в сторону, и Петя уже не слышал, о чем шла дальнейшая
беседа. Он выглянул наружу. Было светло. Машина стояла на большой песчаной
отмели у реки. Дороги не было видно ни позади, ни впереди. Значит, ехали
прямо по берегу речки, по гравию и песку.
К берегу подступал лес. Из леса будто выбежала к реке избушка с одним
оконцем, по виду нежилая, без ставен и без стекол - зимовье. Возле нее
ходили, пофыркивая, лошади, тут же лежала кудлатая черная собака с
маленькими стоячими ушками и смешным коротеньким носом - типичная лайка,
северянка.
Петя отдернул полог и спрыгнул на землю. За ним выскочила Кава и тут же
принялась отряхиваться и вылизывать взлохмаченную шерсть. А через секунду
около нее уже стояла и осторожно, подозрительно принюхивалась черная собака.
Потом обе повиляли хвостами и вдруг сразу сорвались и, резвясь, побежали
вдоль берега. Знакомство состоялось.
Усков подходил к машине. Рядом с ним шагал крупного телосложения старик с
небольшой, порядком поседевшей бородой. Его розовое, свежее лицо и молодые
глаза как-то не вязались с седой бородой и внушительной осанкой. Одет он был
в видавшую виды кожаную куртку, подпоясан охотничьим ремнем, на котором
висели патронташ и сумка то ли с порохом, то ли с табаком и спичками.
Простые брюки заправлены в ладные ичиги, туго перетянутые ремешками у
щиколотки и под коленками.
`Настоящий таежный охотник`, - определил Петя, прочитавший немало
иллюстрированных книжек о тайге и ее жителях.
- Вот и наш проводник Николай Никанорович. Знакомься, Петя... Это мой
племянник, самый юный наш разведчик.
Петя протянул руку и улыбнулся. Старик подтянул подростка за плечи к себе
и поцеловал по-отечески ласково, в лоб.
Николай Никанорович Любимов родился здесь же, на Севере, в семье
ссыльного из Нижнего Новгорода, и с детских лет привык к сумраку тайги, к
холоду горных , рек, к комарам и ружью, к волчьему вою и шуму обвалов.
Восьми лет он уже был на весенней тяге гусей, в двенадцать ходил с
охотниками на рысь и медведя, а в семнадцать начал водить по тайге людей,
уходивших от бдительного ока царской полиции. Когда после революции по
таежным куткам рассыпались остатки разбитых колчаковских и семеновских банд,
Любимов, с куском красной ленты на ушанке, гонялся за ними вместе с сотнями
таких же, как он, партизан. А уже в последние годы, когда в Хамадане создали
трест, Любимов был назначен штатным проводником и стал первым другом
разведчиков-геологов.
Вскоре все поднялись, и Усков объявил:
- Через сутки двинемся дальше!
В лесном уголке у безымянной речки, вероятно, впервые раздавалось столько
шумов человеческой жизни. Разгружали машину, готовили вьючные узлы,
подбирали и сортировали грузы, стараясь переложить их поудобнее и поладней в
брезентовые мешки для конных укладок.
Солнце поднялось, стало припекать.
- Пора и поесть. Как, друзья? Петя, ну-ка, организуй костер да походный
котелок, - сказал Усков.
Петя бросился в лес. Он живо срубил две первые попавшиеся жерди, очистил
их от коры, вбил в песок, положил на них поперечину и побежал за дровами.
Выбирать было некогда, хотелось выполнить поручение как можно быстрее. Он
свалил тонкую лиственницу, подтащил к своему сооружению, живо изрубил в
щепки и сложил в кучу. Свежие дрова приятно пахли смолой. На руках у
дровосека налипла живица, и они сразу стали такими грязными, что нечего было
и думать отмыть их в воде. Но, кажется, дело сделано! Петя чиркнул спичкой.
Кора задымила, затлела и... погасла. Петя поджег еще раз, потом еще. Коробок
уже почти пустой, а успех все тот же. Мальчик покраснел и украдкой
поглядывал на старших. Все были заняты каждый своим делом, никто не обращал
на него внимания. Тогда он подошел к грузовику и тихонько попросил шофера:
- Семеныч, дайте немного бензинчику.
- Пожалуй... Смотри, только осторожно. Бензин вспыхнул, и весь костер
охватило веселым пламенем. Дрова затрещали, закоптили, зашипели и...
погасли. Какая досада! У Пети даже уши покраснели.
Николай Никанорович неторопливо подошел к нему, взял топор и тихо сказал:
- А ну, пошли со мной...
Они углубились в лес. Проводник огляделся. Недалеко белела сухая лесина.
Он внимательно осмотрел ее. выбрал ровный, без сучков, бок и, не срубая
дерева, настругал со ствола длинных, вьющихся стружек. А уж потом срубил все
дерево и, разделав его на поленья, сам взялся за тяжелый комель. Петя
ухватил вершину. У черного от копоти Петиного `костра` проводник еще наколол
длинных щепок, поставил их шалашиком над пучком стружек, обложил шалашик
толстыми чурками стоймя, так, что теперь все дрова стояли наклонно к центру,
и поджег в середине шалашика стружку и кору. Пламя побежало по растопке, по
щепкам, вынырнуло вверх, как в трубе, охватило поленья - и ну гудеть между
чурочками, будто в хорошей печке! И все это без слов, без объяснений. Петя
глядел во все глаза.
- Ясно?
- Ясно!.. Спасибо, Николай Никанорович.
- Приглядывайся. Май кругом, деревья хоть и смолистые, однако еще
сыроваты, не хотят гореть. Вот и палки твои, что на рогачок поставлены, не
годятся. Сырые. Сейчас нагреются, погнутся, и чайник бухнется в костер...
Принеси-ка сухих...
Скоро над костром бурлил чайник, а сбоку, на углях, стоял котелок, в
котором побулькивали аппетитно пахнувшие мясные консервы. Кава и ее новый
приятель Туй лежали рядом, жмурясь от удовольствия.
Чаевали тут же, у костра, присев на ящиках. Вокруг, куда только хватал
глаз, нежилась под ярким солнцем последних дней мая темно-зеленая тайга.
Рядом негромко говорила о чем-то с камушками река, и ее неторопливый,
приглушенный говорок чутко слушал молчаливый лес, склонивший к воде свои
мохнатые уши. Солнце грело все сильнее. В такую погоду от лиственниц и
розовых цветов багульника к полудню начинает исходить густой аромат смолы и
скипидара. Вдоль реки тянет легким ветерком, который разгоняет надоедливых
комаров. Как хрусталь чиста и прозрачна, как лед холодна вода в горном
ручье. Такую воду любит хариус, игривая красавица рыбка...
Посмотришь от реки вдаль, и увидишь картины одну красивее другой. Вот
темно-зеленый лес взбежал на высокую сопку и вдруг оборвался; седой
гранитный утес выставился из горы и встал поперек склона обнаженной грудью,
преградив дорогу зеленому нашествию. А за провалом высится еще более крутая
стена с причудливыми глыбами, еще выше гора. Но лес забирается и туда.
Каким-то чудом перешагнув через ущелье, он лепится по склонам все выше и
выше, сам страдает, хиреет от жизненных неудобств на голых, чуть замшелых
камнях, но все же цепляется за дикую землю, старательно покрывает ее, словно
вид голых камней оскорбляет взор зеленого божества, завоевавшего весь
огромный край.
Дальше река затейливо начинает петлять по долине и в своем непостоянстве
создает пышные, неповторимо красивые острова. Огромные тополя плотной
темно-зеленой стеной стоят по берегам островов, а ниже, у самой воды,
темнеют заросли малины и красной смородины; тяжелые ветви рябины качаются
над самой водой. Пройдет три коротких месяца, и в августе нальются на них
весомые яркие ягоды. Послышится тогда из зарослей глухое ворчанье тетерева,
большого любителя этого горьковатого лакомства... Но сейчас она цветет,
прихорашивается в своем подвенечном белом платье.
Вон там, чуть в стороне, образовался давний речной затор. Легли через
реку отстоявшие свой век могучие тополя, вода намыла на них разный сплав -
корни, пеньки, ветки, скрепила все это песком и галькой и стала на месте.
Кружится теперь медленным водоворотом у плотины, ищет выхода. Широко
разлился тут плес, затопил даже бело-красный тальник, подступился к самой
тайге и затих у берегов, чистый как зеркало. Смотрятся в спокойное озеро
голубое небо, зеленые хвойники на бережку и нежные кисти фиолетового
иван-чая, жителя всех северных стран. Глядишь не наглядишься на эти суровые
в своей красоте картины, а прислушаешься, сомнение возьмет: живое ли все это
перед тобой?.. Уж больно тиха и безмолвна жизнь тайги в высоких широтах. Ни
звука... Ни шороха... Лишь воркует тихонько река, струится по гладким
камушкам вода, убегая из края вечного безмолвия куда-то в неизведанную даль.
Весь день прошел в хлопотах. Лука Лукич привел на базу лошадей. Туй помог
ему собрать табун очень быстро. Лошадей осмотрели, примерили вьюки и снова
пустили пастись.
После обеда Усков попросил всех присесть и вынул карту.
- Значит, так! - сказал он. - Выходим на заре. Все-таки путь многодневный
и трудный - километров семьсот, если считать в оба конца. Пойдем на
северо-восток, пересечем три боковых отрога Главного хребта и выйдем к
основным высотам, на плато Салахан-Чинтай... Знаменитое плато! Обследуем
горные породы в верховьях рек и посмотрим, что растет и может расти в
долинах. Все-таки, обратите внимание, эти места - одно из последних `белых
пятен` на Земле. Я надеюсь, что мы здесь найдем и редкие металлы, и
пастбища, и место, чтобы капуста могла расти, и, скажем, все-таки картофель,
и прочее. Теперь вот что: времени у нас мало, к середине октября мы должны
сюда вернуться, и, надеюсь, Семеныч...
Шофер тряхнул головой:
- Непременно буду ждать, Василий Михайлович. Будьте без сомнения...
Только подайте радиограмму, и я сразу выеду.
- Отлично! Еще два слова: все заботы о лошадях, о пропитании, все
хозяйство ложится на Луку Лукича. Однако мы должны ему помогать. У нас есть
ружья, стало быть, питаться надо дичью. А консервы приберегать для крайних
случаев.
`Вот это правильно! - подумал Петя, сжимая свою `ижевку`. - Какие там
консервы! Медвежатина, гусятина - вот она, пища таежника!..`
- Итак, - продолжал геолог, - отдыхайте, друзья, а завтра с рассветом в
дорогу.
День подходил к концу. Сумерки подкрались незаметно. Над долиной
сгустились тени, стало слышно, как шуршит по камням вода. Лесная даль
затуманилась, и наступила короткая северная ночь, молчаливая и странно
прозрачная.
Кажется, ты только что уснул, а вот уже к подъем... Борис подтолкнул
Петю, встал, потянулся и без про-медления пошел к реке расслабленной
походкой невыспавшегося человека. Вяло опустившись на колени, он набрал
полные пригоршни холодной воды и плеснул себе на лицо, па грудь. Возвратился
он порозовевший, бодрый и с азартом и жадностью взялся за работу.
В предутренней дымке молча седлали лошадей. Они фыркали, лягались и
обмахивались хвостами, когда Лука Лукич и Любимов слишком туго подтягивали
вьючные подпруги.
Наконец приготовления окончились. Вьючных лошадей связали на одном
длинном поводе, верховых расставили в заранее определенном порядке. Впереди
- Любимов и Усков. За ними - на некотором расстоянии - Борис. Лука Лукич
ехал в середине каравана. В конце - Петя и замыкающий Орочко. Так
распорядился Любимов.
- Ну, - сказал Усков, пожимая руку Семенычу.-Нам пора. До скорой встречи,
друг...
Они обнялись. За геологом подошли прощаться остальные. Семеныч
растроганно заморгал. Петя застенчиво прощался последним. Семеныч крепко
обнял его и зашептал:
- Береги себя, парень! Дело-то ведь нешуточное...
И отвернулся.
Длинной цепочкой резво тронулись вверх по реке застоявшиеся лошади. Уже
когда въезжали в тайгу, Петя в последний раз обернулся, И сердце его
почему-то тревожно сжалось. На опустевшем берегу стояла одинокая фигура
шофера.
- Прощай, Семеныч!.. - громко крикнул мальчик, и голос его сорвался.
Шофер поднял над головой руки и в знак приветствия сжал ладони.
Поворот, другой - и стоянка скрылась. Караван углубился в тайгу.

Глава третья
повествует о первых приключениях экспедиции. - Странные озера. - Рысь
готовится к прыжку
Даже представить трудно, как велика, как бесконечно просторна наша
страна!
Идет геологический отряд день, другой, третий. Заберутся люди на
какую-нибудь вершину и оглянутся кругом: куда только хватает взгляд, лежат
застывшими волнами мертвого моря округлые невысокие сопки, - то в россыпях
серого щебня, то одетые в редкую темно-серую чешую мелкого леса, то
старательно укутанные в ярко-зеленые заросли кедрового стланика. Природа не
любит однообразия. То там, то здесь подымаются горные хребты. Черными
скалистыми массивами разделяют они мелкогорье и горделиво уходят за
горизонт, кутая свои альпийские вершины в белые облака.
Спустятся люди с гор и снова идут неторопливым шагом искателей по
распадкам и склонам сопок, идут день, другой, третий... И снова подымутся на
очередную гору, переведут дух, зорко осмотрятся кругом. И снова развернется
перед ними знакомая картина: бесконечные, от горизонта до горизонта, ряды
сопок и грозные каменные хребты среди мелкогорья.
Редко-редко увидят перед собой люди неширокие равнины. Это - долины
горных рек. Титаническим трудом пробили себе путь среди гор быстрые воды,
они разрушили каменные стены, натащили в низины валунов, гравия и песку и
кое-как выровняли свое ложе. Долины заросли душистым тополем, лиловым
кипреем и целыми рощами кустов-ягодников. Качаются на песчаных островах
высокие травы, шныряют меж кочек лисы и зайцы, бормочут на опушках глухари.
В долинах сосредоточена жизнь обитателей Севера. Здесь как-то веселее и
привольнее, чем в сопках.
Но долин мало. Реки не часто встречаются в высокогорной стране, где даже
весенний паводок и тот шумит всего лишь какую-нибудь неделю, не больше.
Чем дальше, тем суровее и неприветливее становилась природа, все труднее
путь и опаснее переходы.
Где-то неподалеку находился полюс холода северного полушария Земли. Живая
природа становилась беднее, тайга реже и ниже, травы непригляднее. Все чаще
и чаще под ногами шуршал голый щебень, а для ночного костра приходилось
довольствоваться хилой кустарниковой березкой или замшелыми тонкими стволами
столетних лиственниц, диаметр которых не превышал и десяти сантиметров.
Вся горная страна, по которой продвигались разведчики, заметно
подымалась: сопки потеряли округлость и щерились теперь в небо
остроконечными останцами и скалами. В ущельях людей встречал каменный хаос,
россыпи щебня и острые глыбы камня. Звери и птицы по-кинули эти
неприветливые места, и бывало, что за целый день люди не слышали даже
карканья вороны - вездесущей, зловещей птицы каменных пустынь.
Так проходили дни. Отряд углублялся все дальше в горную страну, куда не
проникал еще ни один исследователь.
Любимов ехал впереди. Время от времени он слезал с лошади и уходил вперед
пешком, по каким-то только ему одному понятным признакам отыскивая верный и
безопасный путь. Он часто вытаскивал из-за ремня маленький топорик и делал
засечки на деревьях или ставил высокие вехи на каменистых гольцах. Эти
нехитрые знаки должны были пригодиться и самой экспедиции на обратном пути,
и другим людям, которым еще предстояло пройти в этих нехоженых местах.
Нашим молодым друзьям уже давно хотелось поохотиться, но не видно было
никакой дичи. Правда, раза два или три они замечали вдалеке стада горных
баранов: пугливые животные паслись в широких распадках под охраной чутких
вожаков, недвижно стоявших на часах на какой-нибудь высокой скале. Стоило
только людям появиться в виду стада, как все бараны по сигналу вожака
срывались с места и в мгновение ока исчезали в ущельях.
Остановки иногда делали среди дня. Хватай-Муха в таких случаях
осведомлялся:
- Плановая?
- Местная разведка, плановая, - следовал ответ. Это означало, что надо
только снять вьюки с лошадей, пустить их недалеко пастись и на скорую руку
при-готовить у костра пищу. Разведчики немедленно расходились по сторонам.
Усков с Борисом вооружались геологическими молотками и брезентовыми сумками
для образцов и отправлялись в ближайшие ущелья, к обнажениям горных пород
или на берег ручья; агроном и Петя, закинув за спину ружья, уходили в редкий

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 123856
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 3


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``