В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
КРАЖА В ЛИЦЕЕ ГОРОДА Б Назад
КРАЖА В ЛИЦЕЕ ГОРОДА Б

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Жорж Сименон
Рассказы


Сейф ОСС.
Показания мальчика из церковного хора.
Привидение на вилле мосье Марба.
Пассажир и его негр.
Кража в лицее города Б.
Три Рембрандта.
Маленький портной и шляпник


Жорж Сименон. Сейф ОСС.



Жозеф Леборнь читал газеты, вернее, смаковал отдел происшествий и, чтобы
отвязаться от меня, молча указал на папку, помеченную тремя буквами: ОСС.

Первое, что мне бросилось в глаза, было сообщение одной из крупных
парижских газет под заголовком:

ЗАГАДОЧНОЕ ОГРАБЛЕНИЕ

Кража, превосходящая по своей дерзости проделки, самого Арсена Люпена,
имела место на бульваре Осман. Кража эта поставила полицию в тупик, тем
более что невозможно было далее в пределах двух недель установить день,
когда она произошла.

Контора недавно учрежденного `Общества синтетического сахара`, с капиталом
в полтора миллиона франков, занимала обширное помещение в первом этаже дома
└ 36 по бульвару Осман.

В этой конторе обращал на себя внимание внушительных размеров сейф,
сконструированный по последнему слову техники.

Не успели учредить `Общество синтетического сахара`, как в этот сейф в
присутствии. трех членов-учредителей были положены, ценные бумаги на сумму
примерно в миллион франков, а заодно конверт за сургучной печатью с
описанием способа изготовления синтетического сахара, автором которого был
инженер Моровский.

Чтобы открыть этот сейф, изготовленный фирмой Леруа по особому заказу ОСС,
необходимо было действовать одновременно тремя ключами. Каждый из трех
учредителей получил по одному ключу, которые владел и владеет поныне.

Но вчера, когда они вновь собрались в конторе, чтобы вынуть из сейфа
понадобившиеся им ценные бумаги, они, к великому изумлению, увидели, что он
пуст.

Никаких следов взлома. Следственные власти тщетно пытались обнаружить на
стали отпечатки пальцев.

Три учредителя ОСС - господа Моровский, Жермен Массар и Анри Лепрен -
категорически утверждают, что открывали сейф только один раз, в тот день,
когда прятали в него ценные бумаги и запечатанный конверт. С тех пор, по их
словам, никто из них не расставался. со своим ключом.

Конструктор сейфа, Жерар Леруа, уверяет, что такие три секретных замка не
открыть самому опытному злоумышленнику, даже с помощью наисовершеннейших
инструментов.

Началось расследование. Перед полицией встала чрезвычайно трудная задача,
осложненная еще и тем, что установить хотя бы приблизительно день кражи
оказалось совершенно невозможным.

Однако полиция напала на след. Поступили сведения, что с неделю назад в
Париже появился вор международного масштаба, связанный с амстердамской
шайкой аферистов, специализировавшейся на такого рода операциях.

Выследить вора пока не удалось.

Леборнь не отрывался от газет, он словно позабыл обо мне, хотя я изо всех
сил пытался привлечь его внимание своими домыслами. Тогда я решил
ознакомиться с приложенной к делу вырезкой из одного еженедельника,
который, не скрывая своей болтливости, охотно кое-что присочинял, не
брезгуя даже шантажом.

КТО ИЗ ТРЕХ ШУЛИНОВ САМЫЙ ЛОВНИЙ?

Периодическая печать уже сообщала о деле ОСС, но, по своему обыкновению,
постаралась сказать не все.

Мы дополним сообщение, дабы читатель убедился, что перед ним одна из
наиболее ловких афер, какую только можно себе представить.

Кроме того, газеты скрыли показания конструктора сейфа, господина Леруа,
который сообщил следователю то, что ему доверительно рассказал его
служащий, Жан-Батист Капель. старший монтер, установивший сейф на бульваре
Осман.

Несколько дней спустя после учреждения ОСС, когда пресловутые ценности уже
лежали б сейфе, на квартиру Канеля вечером, часов около десяти, явился один
из учредителей ОСС - Жермен Массар. Канелю он показался крайне
взволнованным.

Заверив монтера в том, что оба его компаньона уехали, один - в Марсель,
другой - за границу, Массар сказал, что ему срочно понадобились находящиеся
в сейфе ценные бумаги, а так как у него лишь один из трех ключей, то он
просит Канеля пойти с ним на бульвар Осман, чтобы помочь открыть сейф.

Монтер колебался. Мотивируя свой отказ, он сказал, что сделать этого не
может по техническим причинам.

Массар настаивал. Ничего не добившись, он ушел, предварительно попросив
монтера никому не говорить о его визите.

Капель недоумевал и решил все-таки рассказать об этом господину Леруа; тот
одобрил его поведение.

Следователь, надо думать, допросил и монтера, который не только повторил
сказанное, но даже добавил нечто более важное, о чем не счел нужным
уведомить своего хозяина.

А именно: на четвертый день после визита Массара на квартиру Канеля явился
в свою очередь второй учредитель ОСС - Анри Лепрен.

После длительного вступления он предложил Канелю пятьдесят тысяч франков,
если тот откроет ему сейф. Капель наотрез отказался, и Анри Лепрен, подобно
своему предшественнику, стал умолять монтера сохранить этот разговор в
тайне, причем пытался во что бы то ни стало вручить монтеру чек на десять
тысяч франков в оплату за молчание.

Монтер был непреклонен, и Лепрен ушел, оставив чек на столе.

Капель признался следователю, что не устоял перед искушением и на другой
день реализовал чек.

Из всего сказанного явствует, что дело это, в общем, не такое простое,
каким его хочет представить пресса.

Но это далеко не все!

Мы вправе утверждать, что в деле участвует еще и третий жулик, и это не кто
иной, как сам Моровский.

Моровский - русский эмигрант, никогда не был инженером и всего лишь год
проучился в Льежском университете.

В бытность свою в Льеже он за какие-то махинации чуть было не угодил в
тюрьму и поспешил уехать в Берлин, где ему пришла в голову идея
синтетического сахара. Моровский пытался заинтересовать кое-кого из
промышленников своим якобы исключительно важным открытием.

Однажды это ему почти удалось. Но во время опытов один из присутствовавших
инженеров изобличил мошенника.

Дело осталось без последствий, поскольку немецким промышленникам было
неловко признаться в том, что они попали впросак, доверившись аферисту.

Моровский не пал духом и лишь поспешил сменить арену деятельности.

В Париже он набрел на Массара и Лепрена, которые сразу же ухватились за
идею организации общества по использованию изобретения Моровского.

Не слишком доверяя друг другу, трое пройдох заказали для хранения ценных
бумаг сейф с тройным замком и поделили между собой ключи.

Кто же из трех жуликов самый ловкий? Кому из них удалось все-таки открыть
сейф?

Что хранилось в этом сейфе?

Какие ценности вложили в это дело Массар и Лепрен?

Не нам разоблачать афериста.

В заключение мы можем лишь повторить вопрос: кто же из трех жуликов самый
ловкий?

К материалам следствия, кроме фотографий сейфа, трех замков и ключей, был
приложен план помещения, занимаемого ОСС на бульваре Осман.

- Ну, что вы об этом думаете? - спросил Жозеф Леборнь, не отрываясь от
чтения.

- По-видимому, в этом деле участвовал грабитель. Леборнь пожал плечами и
встал.

- Представляете ли вы себе, что такое сейф? Тогда я должен передать вам то,
что сказал мне по телефону один из наших видных инженеров, господин Леруа:
`Сейф не взломан. В данном случае не был применен ни один из классических
приемов взлома. Сейф просто-напросто открыли изготовленными для него
ключами`.

- Как, по-вашему, сведения, которые сообщил еженедельник о Моровском,
достоверны?

- Безусловно. Он, по-видимому, отъявленный жулик - специалист по фальшивым
изобретениям.

- А Массар?

- Человек с темным прошлым.

- А Лепрен?

- Бывалый жулик.

- Как вы считаете, легко было проникнуть ночью в контору?

- Не труднее, чем в любое другое помещение: для злоумышленника открыть
дверь проще простого.

- Ну, а привратница?

- Тянет за веревку, как все привратницы, и спросонья не слышит, какую
фамилию ей назвал вошедший.

- А между собой эти жулики ладили?

- Притворно улыбались, но друг другу не доверяли.

- А сейчас?

- Сейчас каждый валит вину на другого. Массар и Лепрен вполне правдоподобно
объяснили свои действия в отношении Канеля. Оба утверждают, что
заинтригованные странным поведением Моровского, который все время
откладывал опыты, захотели убедиться в содержимом загадочного конверта.

- Что говорит Моровский?

- Что он жертва своих компаньонов, которым не терпелось поскорее забрать из
сейфа ценные бумаги.

- Почему они так торопились?

- Да потому, что, по словам Моровского, эти бумаги не представляли никакой
ценности. Оба мошенника, разыграв комедию с анонимным обществом, попросту
хотели украсть его изобретение. Причем сами они положили в сейф `дутые
ценности`, как говорят биржевики. Им бы только узнать способ изготовления
синтетического сахара, и они либо воспользовались бы им сами, либо
перепродали его.

- Следователь в этом разобрался?

- Он лишился сна. Вернее, не спал до вчерашнего дня.

- До вчерашнего дня?

- Иными словами, до того дня, когда я доискался истины.

В деле оказалась также копия письма:

Дорогой господин Капель! Отнесите следователю по делу ОСС бумаги, не
имеющие никакой ценности, а заодно и конверт, с которым вы не знаете, как
поступить. В нем нет ничего, кроме чистой бумаги. Мне кажется, я не
ошибаюсь, считая, что вас даже не потревожат по этому делу, ибо предпочтут
замять эту нелепую историю. Говорите правду, только правду.

- И Канель сказал?

- Разумеется! Что уж тут было скрывать! Хорошо зная секреты большинства
парижских сейфов, он, как человек честный, ни разу даже и не подумал
воспользоваться этим. Но вот совладельцы одного из таких сейфов неожиданно
приходят к нему домой и пытаются соблазнить его деньгами. Один из них даже
предлагает Канелю пятьдесят тысяч франков. Мысль монтера заработала. Отныне
он думает только о сейфе, где, по-видимому, хранится целое состояние. Он
сам изготовляет ключи по образцу тех, что были сделаны им в свое время, и
отправляется ночью в контору на бульваре Осман. Но кража не приносит ему ни
сантима.

- А ценные бумаги?

- Ничего не стоят, как и предполагал Моровский. Ну и компания, доложу я
вам! Один кладет в сейф описание несуществующего способа изготовления
синтетического сахара. Другой-пачку простои бумаги того сорта, что
продается на вес! Теперь каждый думает лишь о том, как бы изъять из этого
проклятого сейфа то, что он туда спрятал,- лишь бы не обнаружился его
подлог.

- А вы все-таки заподозрили Канеля? - спросил я.

- Неужели вы думаете, что эти трое, каждый в отдельности и все, вместе
взятые, не догадались бы симулировать обыкновенную кражу со взломом?
Беспорядок в конторе, выломанная входная дверь и тому подобное послужили бы
верной уликой. Учредителей ОСС даже и не заподозрили бы... И в ответе был
бы один лишь бедняга Канель.

--------------------------------

Литературный персонаж.




Источник

ОСR Красно

Жорж Сименон. Показания мальчика из церковного хора.



Глава I
ДВА УДАРА КОЛОКОЛА

Моросил холодный дождь. Было темно. В половине шестого из казармы, стоявшей
в самом конце улицы, донеслись звуки трубы, послышался топот лошадей,
тянувшихся на водопой, а в одном из окон соседнего дома вспыхнуло светлое
треугольное пятно: кто-нибудь тут вставал спозаранку, а может быть, свет
зажег больной после бессонной ночи.

Ну, а вся улица - тихая, широкая, недавно застроенная чуть ли не
одинаковыми домами - еще спала. Квартал был новый, заселенный самыми
обычными мирными обывателями - чиновниками, коммивояжерами, мелкими рантье,
скромными вдовами.

Мегрэ поднял воротник пальто и прижался к стене у самых ворот школы;
покуривая трубку и положив на ладонь часы, он ждал.

Ровно без четверти шесть с приходской церкви, высившейся позади, раздался
перезвон колоколов. Из слов мальчишки Мегрэ знал, что это `первый удар`
колокола, призывающий к шестичасовой мессе.

Колокольный звон все еще плыл в сыром воздухе, когда Мегрэ почувствовал,
вернее, догадался, что в доме напротив надсадно задребезжал будильник.
Через секунду он смолк. Должно быть, мальчик, лежа в теплой постели,
протянул руку и на ощупь нажал кнопку будильника.

Не прошло и минуты, как осветилось окно на третьем этаже.

Все происходило именно так, как рассказывал мальчик: весь дом спал, а он
осторожно, стараясь не шуметь, вставал первым. Сейчас, вероятно, он уже
оделся, натянул носки и, ополоснув водой лицо и руки, наскоро причесался, а
потом... Потом...

- Я тащу башмаки в руке по лестнице,- заявил он Мегрэ,- и только внизу
надеваю, чтобы не разбудить родителей.

Так все и шло изо дня в день, зимой и летом, вот уже почти два года, с той
поры, как Жюстен стал петь во время шестичасовой мессы в больнице.

Он утверждал:

- Больничные часы вечно отстают от приходских на три-четыре минуты.

Теперь комиссар убедился в этом. Вчера инспекторы опергруппы Сыскной
полиции, к которой он был прикомандирован несколько месяцев назад, лишь
пожимали плечами, выслушивая рассказ Жюстена обо всех этих мелочах, в
частности-о `первом`, а потом о `втором` ударе колокола.

Мегрэ долгое время сам был певчим. Потому-то он тогда и не улыбнулся.

Итак, на колокольне приходской церкви пробило без четверти шесть... Тут же
задребезжал будильник, а немного погодя из больничной церкви донесся
мелодичный серебристый звон, похожий на звон монастырских колоколов.

Комиссар все еще держал на ладони часы. Мальчик потратил на одевание
немногим больше четырех минут. Свет в окне погас. Должно быть, Жюстен
ощупью спустился по лестнице, чтобы не разбудить родителей, затем присел на
последней ступеньке, надел башмаки и снял пальто с бамбуковой вешалки, что
стояла в коридоре справа.

Потом отворил дверь и, бесшумно закрыв ее, вышел на улицу. Вот он тревожно
озирается по сторонам... Увидев четкий силуэт, узнает комиссара, который
подходит к нему, н говорят:

- А я боялся, что вы не придете.

И устремляется вперед. Светловолосому, худому мальчишке лет двенадцать, но
уже чувствуется, что он упрям и своеволен.

- Вам хочется, чтоб я проделал то же самое, что делаю каждое утро, верно? Я
хожу всегда быстро и считаю минуты, чтоб не опоздать. Кроме того, сейчас,
зимой, совсем темно и мне страшно. Через месяц станет посветлее...

Он свернул направо, вышел на тихую и еще сонную улицу, которая была куда
короче, чем первая, и упиралась в круглую площадь, обсаженную старыми
вязами. По диагонали ее пересекали рельсы трамвая.

Мегрэ невольно подмечал все детали, напоминающие ему детство. Во-первых,
мальчик шел по самому краю тротуара - боялся, как бы кто-нибудь не выскочил
из темного угла. Во-вторых, проходя по площади, он обходил стороной
деревья: ведь за их стволами мог прятаться человек...

В общем, мальчишка трусом не был - недаром вот уже две зимы он каждое утро
совсем один, в любую погоду - сквозь густой туман или во мраке безлунной
ночи,- бежал по той же самой безлюдной дороге.

- Когда дойдем до середины улицы Святой Катерины, вы услышите второй удар
колокола в приходской церкви.

- Когда проходит первый трамвай?

- В шесть часов. Видел его всего два-три раза, когда опаздывал. Один раз
будильник не прозвенел. Ну, а еще раз потому, что опять заснул. Теперь-то я
сразу вскакиваю, как только он зазвенит.

Худенькое бледное лицо под моросящим ночным дождем, вдумчивый и чуть-чуть
тревожный взгляд.

- С хором покончено... Сегодня я иду туда только по вашей просьбе...

Они свернули налево и направились по улице Святой Катерины, где, как и на
всех улицах квартала, через каждые пятьдесят метров высился одинокий
фонарь. Возле каждого фонаря поблескивала лужа. И мальчик бессознательно
шагал прямо по лужам-должно быть, так было безопаснее. Из казармы то и дело
доносился глухой шум. Кое-где засветились окна. Порой какой-нибудь прохожий
торопливо переходил улицу: видно, спешил на работу.

- Когда вы подошли к углу улицы, вы ничего не заметили?

В показаниях мальчишки это было самое уязвимое место: ведь улица Святой
Катерины была прямой, пустынной, фонари тянулись, как по веревке, и
разгоняли предутренний сумрак. Сразу можно было заметить- хоть за сто
метров - двух людей, затеявших драку.

- Может, я и не смотрел вперед. Наверно, разговаривал сам с собой. Так со
мной случается... Утром иду и потихоньку разговариваю сам с собой... Я
собирался кое-что попросить у матери потом, дома, ну и... повторял то, что
хотел ей сказать...

- А что же вы хотели попросить?

- Знаете, я давно мечтаю о велосипеде... Уже триста франков скопил на
мессах...

Странно, но Мегрэ вдруг показалось, что мальчик старается идти подальше от
домов - он даже сошел на мостовую, а потом снова зашагал по тротуару.

- Вот здесь... смотрите... А вот и второй удар колокола в приходской
церкви...

И Мегрэ, не боясь показаться смешным, попытался понять и проникнуть в тот
мир, которым каждое утро жил Жюстен.

- Наверно, я поднял голову. Знаете, так бывает, когда бежишь, не глядя
перед собой, и вдруг упрешься в стену... Все произошло как раз на этом
месте... Вот здесь...- показал он на тротуар.- Сначала я увидел человека -
он лежал, вытянувшись во весь рост, и показался мне таким громадным, что я
готов поклясться - он занимал весь тротуар.

Жюстен, конечно, ошибся - ведь тротуар был по крайней мере в два с
половиной метра шириной.

- Точно не знаю, что я сделал... Должно быть, отскочил в сторону... Но
сразу не убежал. Знаете отчего? Я увидел, что у него в груди торчит нож со
здоровенной рукояткой из темной кости. Я ее заметил, потому что у дяди Анри
почти такой же нож и он говорит, что рукоятка сделана из оленьего рога.
Наверняка этот человек был уже мертв...

- Почему вы так думаете?

- Не знаю. У него был вид мертвеца.

- Глаза были закрыты?

- Глаз я не заметил. Ей-богу, больше я ничего не знаю... Но такое было у
меня чувство, что он мертв... Правда, это быстро прошло, как я вам уже
сказал вчера в вашем комиссариате. Вчера меня заставляли повторять одно и
то же столько раз, что я больше ни слова не скажу. Да мне и не верят...

- А что же другой человек?

- Я поднял голову и увидел, что чуть подальше, пожалуй так метрах в пяти,
кто-то стоит. У этого типа были очень светлые глаза. Он взглянул на меня и
бросился бежать. Это был убийца...

- Как вы это узнали?

- Потому что он бросился бежать со всех ног.

- В каком направлении?

- Так вот, все прямо...

- Значит, в сторону казармы?

- Ну да...

Действительно, Жюстена накануне допрашивали по крайней мере раз десять.
Больше того, до прихода Мегрэ инспекторы превратили допрос в какую-то
своеобразную игру. Однако он ни разу не сбился в своих показаниях.

- А что вы сделали дальше?

- Тоже бросился бежать. Это трудно объяснить. Мне кажется... когда я
увидал, что он убегает, я испугался... и тогда тоже пустился бежать...

- В противоположном направлении?

- Да...

- Вам не пришло в голову позвать на помощь?

- Нет... Я очень испугался. Особенно я боялся, как бы меня не подвели ноги
- они у меня просто отнимались. Я добежал почти до площади Конгресса, а
потом рванул по другой улице, которая тоже ведет к больнице, так что
получился крюк.

- Ладно, пойдем дальше.

Снова раздался мелодичный перезвон колоколов больничной церкви. Пройдя
метров пятьдесят, они остановились на перекрестке; слева тянулась стена с
узкими бойницами - там были казармы, направо высился огромный
полуосвещенный портал, а на нем вырисовывался циферблат часов.

Было без трех минут шесть.

- Опаздываю на минуту. Вчера, однако, я пришел вовремя, но как я несся!

На двери из мореного дуба висел тяжелый молоток. Приподняв его, Жюстен
ударил им в дверь, и будто гром прокатился по улице. Подбежал привратник в
домашних туфлях, приоткрыл ворота, пропустил Жюстена, но преградил дорогу
Мегрэ, подозрительно оглядывая его.

- А это кто?

- Полиция.

- Предъявите документ.

Миновав ворота и еще одну дверь, они очутились в большом дворе; вокруг
громоздились больничные постройки. Вдалеке, в утренней мгле, белели чепцы
сестер-монахинь, направлявшихся в церковь.

- Почему вчера вы ничего не сказали привратнику?

- Не знаю... Торопился туда...

Мегрэ отлично его понимал. Действительно, что скажешь недоверчивому,
несговорчивому привратнику? Ясно, мальчик поспешил в ризницу.

- Вы войдете со мной?

- Да.

В церкви было тепло и уютно. Больные в светло-серых халатах - кто с
забинтованной головой, кто в лубках на перевязи, кто с костылями - уже
сидели на скамьях, поставленных рядами. Сестры-монахини, расположившиеся на
хорах, составляли какую-то одноликую массу и, словно охваченные религиозным
экстазом, низко склоняли головы в белых чепцах.

- Пойдемте за мной.

Им пришлось подняться на несколько ступеней и пройти мимо алтаря, где уже
мерцали свечи. Справа находилась ризница из темного дерева; высокий,
изможденный священник уже надел почти все облачение; стихарь из тонких
кружев ждал маленького певчего; рядом стояла сестра-монахиня.

Вот здесь, именно в этом месте, вчера, задыхаясь, с подкосившимися ногами,
остановился Жюстен. Вот здесь он крикнул:

`Сейчас на улице Святой Катерины убили человека!`

Маленькие деревянные часы показывали ровно шесть часов - колокола вновь
зазвонили. Жюстен сказал сестре, подававшей ему стихарь:

- Это комиссар полиции...

И Мегрэ остался, а мальчик взбежал по ступеням к алтарю.

- Жюстен очень набожный мальчик, он ни разу нам не соврал,- рассказывала
Мегрэ сестра-монахиня, ведавшая ризницей.- Случалось, он не приходил на
мессу... Он мог бы сказать, что был болен... Ом же откровенно признавался,
что у него не хватило духа подняться спозаранку в такой холод или что ему
приснился плохой сон и он не выспался...

А священник, только что отслуживший обедню, посмотрел на комиссара своими
светлыми стеклянными глазами святого:

- Почему вы думаете, что мальчик выдумал всю эту историю?

...Теперь Мегрэ знал, какие события разыгрались накануне в ризнице. Жюстен,
стуча зубами, исчерпав все доводы, был в нервном припадке... Но запаздывать
с обедней нельзя, и сестра-монахиня из ризницы, предупредив старшую,
заменила Жюстена.

И только минут через десять старшая сестра догадалась позвонить в полицию.
Конечно, надо было бы сразу же приехать в церковь, ибо все почувствовали -
что-то произошло. Но дежурный сержант ничего не мог понять.

- Какая старшая сестра? Старшая над чем?

Тихо и неторопливо-как говорят в монастырях- ему снова сказали, что на
улице Святой Катерины совершено преступление. Однако прибывшие агенты
ничего не нашли - ни жертвы, ни преступника...

В половине девятого утра Жюстен, будто ничего и не случилось, пришел, как
обычно, в школу, а уже в половине десятого в класс ввалился приземистый,
кряжистый человек, по виду боксер. Это был инспектор Бессон, известный
своей грубостью.

Бедный мальчуган! Добрых два часа его допрашивали в мрачном здании
комиссариата, где невозможно было продохнуть от табачного дыма - вытяжка
почему-то не действовала. Причем допрашивали его не как свидетеля, а как
обвиняемого.

Все три инспектора - Бессон, Тиберж и Валлен - по очереди старались
засадить его под арест, пытаясь добиться хоть каких-то расхождений в его
свидетельских показаниях. В довершение всего за сыном явилась мать. Она
сидела в приемной вся в слезах и, всхлипывая, повторяла без конца:

- Мы честные люди и никогда не имели дела с полицией.

Мегрэ, проработавший почти всю ночь, приехал в комиссариат только к
одиннадцати.

- Что здесь творится? - спросил он, увидя голенастого, нахохлившегося
Жюстена. Он не плакал, только лихорадочно поводил глазами.

- Парень хочет оставить нас в дураках. Издевается над нами. Настаивает,
будто видел на улице труп и даже убийцу, убежавшего при его приближении.
Однако четыре минуты спустя по той же улице прошел трамваи, и кондуктор
ничего не заметил... На улице-полнейший порядок и никто ничего не слыхал...
Наконец, когда через четверть часа на место происшествия прибыла полиция,
оповещенная какой-то сестрой, на тротуаре ничего не было - ни единого
пятнышка крови...

- Зайдите ко мне в кабинет, дружок. И Мегрэ оказался первым в тот день, кто
не назвал Жюстена на `ты`. Первым он обошелся с ним не как с фантазером и
упрямцем, а как с маленьким мужчиной, Он заставил его пересказать всю
историю и держался спокойно, просто, не перебивая рассказа и не делая
замечаний.

- Вы будете по-прежнему прислуживать в церкви?

- Нет. Больше я не буду туда ходить. Очень уж страшно...

А ведь это, право, была большая жертва. Конечно, мальчуган был набожен. И
он вкушал поэзию первой мессы в таинственной тишине храма. Но, кроме того,
за каждую обедню ему платили,- правда, пустяки, но вполне достаточно, чтобы
скопить немного денег. Ведь ему так хотелось иметь велосипед, а родители не
могли сделать такой роскошный подарок.

- Я попросил бы вас еще разок сходить туда завтра утром.

- Да я побоюсь пройти той же дорогой...

- Пойдем вместе. Я подожду вас около вашего дома. Скажите, вы сможете
проделать все точно, как и в тот день?

Вот почему так и случилось, что Мегрэ в семь утра вышел из ворот больницы,
раздумывая, как ехать - трамваем или машиной.

С сине-зеленого неба сыпался пронизывающий ледяной дождь. Несколько
прохожих брели вдоль домов, подняв воротники пальто и сунув руки в карманы.
Лавочники поднимали ставни витрин. То был самый заурядный, спокойный
квартал, какой только можно себе представить.

И именно здесь, в этом квартале, какой-то проходимец, хулиган ранним утром
напал на прохожего, обобрал его и всадил ему нож в грудь,- именно здесь
случилось чрезвычайное происшествие. По словам мальчика, убийца убежал при
его приближении и было тогда якобы без пяти шесть.

В шесть часов прошел первый трамвай, и кондуктор утверждает, что он ничего
не видел. Возможно, он был рассеян или засмотрелся в другую сторону. Но
ведь пять минут седьмого агенты, завершавшие ночной обход, проходили по
тому же тротуару и тоже ничего не приметили.

В семь или в восемь минут седьмого капитан кавалерии, живущий в одном из
трех домов, указанных Жюстеном, вышел из дому и направился в казармы.

Он также ничего не видел. Наконец, двадцать минут седьмого моторизованный
наряд полиции, высланный комиссариатом квартала, не нашел и следа жертвы.

А вдруг в этот минутный разрыв тело погрузили в легковую машину или в
грузовик?.. Мегрэ не спеша, хладнокровно перебирал в уме всевозможные
гипотезы и отбрасывал все, что казалось ему неверным. Кстати говоря, в доме
номер сорок два жила больная женщина. Муж ее бодрствовал всю ночь. Его
слова кое-что подтверждали:

- Мы слышим все, что происходит на улице, и я невольно все замечаю, потому
что жена очень больна и вздрагивает при малейшем шуме. Постойте... Только
она заснула, ее разбудил трамвай. Утверждаю, что ни одна машина не
проезжала по улице раньше семи. Первой была та, что забирает мусорные ящики.

- А больше вы ничего не слышали?

- Кто-то пробежал.

- До трамвая?

- Да, потому что жена спала, а я как раз в эту минуту собирался приготовить
кофе на плитке.

- Бежал один?

- Пожалуй, скорее, бежали двое...

- Не скажете, в каком направлении?

- Шторы были опущены... Они скрипят, когда их раздвигаешь, поэтому я и не
взглянул.

То был единственный свидетель, показывавший в пользу Жюстена. В двухстах
метрах отсюда находился полицейский пост, но дежурный агент не видел машины.

Можно ли допустить, что убийца, убежав, через несколько минут вернулся за
своей жертвой и унес ее, но привлекая ничьего внимания?

Досаднее всего то, что появился новый свидетель, который только пожимает
плечами, когда ему говорят об истории с мальчиком. Место, которое указал
Жюстен, находилось как раз напротив дома шестьдесят один. Инспектор Тиберж
побывал там накануне, а Мегрэ, который никогда и ничего не оставлял
непроверенным, теперь, в свою очередь, позвонил в дверь. Было лишь четверть
восьмого, но комиссар решил, что сюда можно явиться и в такой ранний час.

Усатая старуха, приоткрыв дверной глазок и расспросив Мегрэ с пристрастием,
впустила его в квартиру, где приятно пахло свежим кофе.

- Пойду узнаю, сможет ли вас принять господин судья...

Весь дом занимал судья в отставке, живший па ренту. Жил он один, если не
считать служанки. В комнате, выходившей окнами на улицу-должно быть,
гостиной,- послышалось шушуканье, потом старуха вернулась и сердито бросила:

- Входите... да ноги вытирайте, пожалуйста, вы ведь не в конюшне.

Нет, это не была гостиная, а довольно большая комната, смахивающая и на
спальню, и на рабочий кабинет, и на библиотеку, и, пожалуй, на сарай,
потому что здесь были свалены в кучу самые неожиданные предметы.

- Вы пришли за трупом? -с издевкой спросил кто-то, и комиссар даже отпрянул.

Голос доносился со стороны камина - около него, в глубоком кресле, сидел
высохший старик. Ноги его были закутаны пледом.

- Снимайте пальто. Я очень люблю тепло, а вы здесь долго не вытерпите.

И в самом деле: старик держал каминные щипцы, которыми он орудовал,
умудряясь извлекать из поленьев яркое пламя.

- А я-то думал, что с моих времен полиция усовершенствовалась и научилась
остерегаться свидетельских показаний детей. Дети и девушки - вот самые
опасные свидетели, и когда я был судьей...

Он был одет в теплый халат, и, хоть в комнате было жарко, шея его была
обмотана широким шарфом.

- Итак, напротив моего дома, говорят, совершилось преступление. Не правда
ли?.. А вы, если не ошибаюсь, знаменитый комиссар Мегрэ, которого послали в
наш город для реорганизации оперативной группы? - проскрипел старикашка.

Весь он был какой-то озлобленный, неприятный, полный едкой иронии и
вдобавок вел себя крайне вызывающе.

- Итак, милейший комиссар, вы обвиняете меня в заговоре с убийцей, и я с
глубочайшим сожалением сообщаю вам, как я вчера уже сказал вашему молодому
инспектору, что вы на ложном пути. Вам, конечно, известно, что старики спят
мало, что есть даже люди, которые всю жизнь очень мало спят... Так было с
Эразмом и с господином, известным под именем Вольтер.

И он с явным удовольствием посмотрел на полки, забитые книгами и
поднимавшиеся до самого потолка.

- Так было со многими, да, впрочем, откуда вам знать... Короче говоря, в
течение последних пятнадцати лет я сплю ночью не больше трех часов и вот
уже десять лет с лишним, как ноги отказались служить мне... Впрочем, мне и
ходить-то некуда. День и ночь торчу я в этой комнате, окна которой, как вы
можете убедиться, выходят прямо на улицу. С четырех часов утра я уже сижу в
кресле, с ясной головой, поверьте мне. Я мог бы даже показать вам книгу,
которую я вчера утром штудировал... Впрочем, речь в ней шла о греческом
философе, а это, полагаю, вас мало интересует. И если бы событие, вроде
того, о котором рассказывает вам мальчишка, наделенный весьма живым
воображением, произошло под моим окном, уверяю вас, я бы это заметил...
Ноги у меня, как я уже говорил, не те, что прежде... Но на слух я пока не
жалуюсь... Наконец, я от природы довольно любопытен и интересуюсь всем, что
творится на улице, и, если вам угодно, могу в точности указать время, когда
каждый продавец проходит мимо моего окна, направляясь в лавку.

И он с торжествующей улыбкой смотрел на Мегрэ.

- В таком случае, вы, разумеется, слышите, как Жюстен проходит мимо вашего
окна? - спросил комиссар с ангельской кротостью.

- Ну конечно.

- Видите и слышите?

- Не понимаю!

- В течение полугода, а пожалуй, и больше в шесть часов утра уже светло...
Ведь мальчик - как летом, так и зимой - поет в церковном хоре с шести часов
утра...

- Я видел, как он проходит мимо.

- Отлично! И поскольку дело касается события ежедневного и регулярного, как
первый трамваи, вы несомненно должны были обратить на это внимание.

- Что вы хотите этим сказать?

- А то, что, например, если заводской гудок ревет ежедневно в один и тот же
час или один и тот же человек проходит перед вашими окнами с точностью
часов, то вы, естественно, говорите себе: `Ага, сейчас столько-то времени`.
А если в положенный час гудок молчит, то вы отмечаете: `Сегодня
воскресенье`. А если человек не пройдет, вы говорите: `Что-то с ним
случилось, уж не заболел ли?`

Судья смотрел на Мегрэ маленькими, живыми и коварными глазками, явно
намереваясь позлить или проучить его.

- Все это я знаю...- пробурчал он, похрустывая иссохшими пальцами.- Я был
судьей, еще когда вы под стол пешком ходили.

- Когда певчий проходил...

- Я слышал его шаги. Вы хотите, чтобы я признал именно это?

- А если он не проходил?

- Могло случиться и так. Но могло быть и иначе.

- А вчера?

Может быть, Мегрэ ошибался? Но ему показалось, что старый судья насупился и
что на лице его застыла почти неуловимая злобная гримаса. Разве старики не
сердятся, как дети? Разве не находит на них такое же ребячливое упрямство?

- Вчера?

- Да, вчера.

Вопрос повторяют, чтобы выиграть время и принять решение.

- Я ничего не заметил.

- Ни того, что он прошел мимо.

- Нет...

- Ни того, что не проходил?..

- Нет...

В одном случае из двух он лгал - для Мегрэ это было ясно. Он продолжал
допытываться:

- Никто не пробегал мимо ваших окон?

- Нет.

На этот раз тон был уверенный: старик не лгал.

- Вы не слышали никакого необычного шума?

- Нет.

Все то же решительное и как будто торжествующее `нет`.

- Ни шагов, ни шума, какой слышишь, когда человек падает, ни хрипа?

- Ровно ничего.

- Благодарю вас.

- Не за что.

- Зная, что вы были судьей, я, разумеется, не спрашиваю вас, готовы ли вы
повторить сказанное под присягой.

- Когда вам угодно,- с каким-то радостным нетерпением заявил старик.

- Прошу извинить за беспокойство, господин судья.

- Желаю вам успеха в расследовании, господин комиссар.

Старуха явно подслушивала за дверью; она стояла на пороге и, проводив
комиссара, закрыла за ним дверь.

В эту минуту, окунувшись в повседневную жизнь мирной улицы, Мегрэ испытывал
странное чувство. Ему казалось, будто его мистифицировали, и в то же время
он поклялся бы, что судья солгал ему только раз - промолчав.

И вместе с тем ему временами чудилось, что он близок к разрешению
необычайно странной, трудноуловимой и неожиданной загадки, что для этого
надо сделать лишь ничтожное усилие, но сделать его он-увы!-не может. И
снова вспоминался мальчишка, и снова возникал перед глазами сморщенный
старик. Что же их связывало?..

Потом, неторопливо набив трубку, он направился домой.

Глава II
ОТВАР МАДАМ МЕГРЭ И ТРУБКА КОМИССАРА

Ворох простынь и одеял зашевелился, высунулась рука, и на подушке появилось
красное потное лицо - лицо комиссара Мегрэ.

- Дай-ка мне термометр! - буркнул он.

Госпожа Мегрэ склонилась над шитьем, приоткрыв оконную штору и пытаясь
что-то разглядеть в потемках. Она со вздохом встала и повернула выключатель.

- Я думала, ты спишь. Ведь не прошло и получаса, как ты измерял температуру.

Зная по опыту, что возражать бесполезно, она встряхнула градусник и сунула
ему в рот.

Однако он успел спросить:

- Никто не приходил?

- Ты бы услышал. Ведь ты же не спал.

Видимо, на несколько минут он все же задремал. И разбудил его проклятый
бесконечный перезвон, вырвавший его из оцепенения.

Жили они теперь не у себя дома, не в Париже, а в провинциальном городе.
Мегрэ предстояло пробыть здесь не меньше полугода, и госпожа Мегрэ не могла
допустить, чтобы муж питался в ресторанах, поэтому недолго думая
последовала за ним. Вот тогда-то они сняли меблированную квартиру в верхней
части города.

Обои в цветочках, громоздкая мебель, скрипучая кровать. Зато их соблазнила
эта тихая улочка, где, по словам хозяйки госпожи Данс, не пробежит и кошка.
Правда, госпожа Данс забыла добавить, что первый этаж был занят молочной и
поэтому тяжелый запах сыра царил во всем доме.

Не сказала она и о том, что дверь молочной снабжена была не звонком или
колокольчиком, а каким-то хитрым аппаратом из металлических трубок, который
всякий раз - стоило открыть дверь - издавал протяжно-унылый перезвон. Мегрэ
узнал об этом только сейчас, когда днем остался дома.

- Сколько? Тридцать восемь и пять?

- Сейчас у тебя тридцать восемь и восемь...

- А вечером будет тридцать девять.

Мегрэ был в ярости. Он злился всякий раз, когда болел, и сейчас мрачно
посматривал на госпожу Мегрэ: ведь она ни за что не выйдет из комнаты, а
ему так хотелось бы выкурить трубочку.

Дождь все лил и лил, мелкий, моросящий дождь, что тихо и тоскливо стучит в
окошко, создавая впечатление, будто живешь в каком-то аквариуме. Лампочка
без абажура, висящая на длинном шнуре, заливала комнату ярким светом. И
нетрудно было представить себе бесконечные пустынные улицы, освещенные окна
домов, людей, метавшихся из угла в угол, словно рыбки в аквариумах.

- Ты сейчас выпьешь еще чашку отвара... Это, вероятно, была уже десятая,
считая с полудня. Теперь ему снова нужно было хорошенько пропотеть, чтобы
простыни превратились чуть ли не в компресс. Он подхватил грипп в то
холодное утро, когда ждал Жюстена у школы, а может- тогда, когда блуждал по
улицам. Вернувшись в десятом часу в свой кабинет и машинально помешивая
угли в камине, он почувствовал озноб. Затем бросило в жар. Брови
покалывало. Поглядев на себя в огрызок зеркала, висевший в туалете, он
увидел перед собой большие блестящие глаза.

Да и трубка не имела обычного вкуса, а это было плохим признаком.

- Скажите, Бессон, вы могли бы продолжить следствие по делу певчего, если я
случайно не приду после полудня?

И Бессон, воображающий, что он хитрее других, ответил:

- Неужели, шеф, вы думаете, что можно всерьез говорить о каком-то деле
певчего? Да хороший следователь давным-давно поставил бы на нем точку!

- И тем не менее вы будете наблюдать за улицей Святой Катерины. Поручите
это своим агентам, ну хотя бы Валлену...

- На тот случай, если труп вдруг объявится прямо перед домом судьи?

Мегрэ чувствовал себя скверно, спорить не стал и с трудом отдал последние
распоряжения.

- Составьте для меня список обитателей этой улицы. Это нетрудно сделать...
улица не длинная.

- Допрашивать опять мальчишку?

- Нет...

...И вот сейчас его снова окатила горячая волна. Он чувствовал, как по телу
бегут капли пота; есть не хотелось, клонило ко сну, но заснуть мешал
бесконечный раздражающий перезвон медных трубок в молочной.

Он был в отчаянии: разве можно сейчас болеть! Раздражало и то, что госпожа
Мегрэ неотступно стерегла его, не разрешая выкурить трубку. Хоть бы на
минутку сходила в аптеку за лекарствами! Но она, конечно, уже запаслась
всем необходимым.

Да, он был в отчаянии и все же иногда, закрывая глаза, чуть ли не с
наслаждением испытывал какую-то необычную легкость и, забывая о грузе лет,
предавался давним ощущениям, пережитым когда-то в детстве.

И будто вновь видел юного Жюстена, его бледное, но решительное лицо. Все
возникающие перед ним образы - расплывчатые и нечеткие - не были связаны с
повседневными делами и, однако, чем-то настойчиво напоминали о настоящем.
Странно, но он мог бы, например, описать почти в точности комнату Жюстена,
хотя никогда ее и не видел,- железную кровать, будильник на ночном столике.
Вот мальчик протягивает руку, бесшумно одевается... Все его движения
отработаны до автоматизма...

А вот и первый удар колокола - значит, уже без четверти шесть... Нужно
вставать... А вот и далекий звон из больничной церкви... Внизу, у лестницы,
мальчик натягивает башмаки, приотворяет дверь, и в лицо бьет холодное
дыхание утреннего города.

- Знаешь, мадам Мегрэ, он никогда не читал детективных романов.

В шутку они как-то - уже давно - стали называть друг друга по фамилии -
Мегрэ и мадам Мегрэ, привыкли к этому и, пожалуй, даже забыли, что у них,
как у всех, есть имена.

- И газет не читает.

- Право, лучше бы ты заснул... Он уныло взглянул на трубку, лежащую на
черном мраморном камине, и закрыл глаза.

- Я долго расспрашивал о нем его мать... Она весьма достойная женщина, но
уж слишком волновалась...

- Спи.

Ненадолго он умолкал. Дыхание становилось ровнее. Можно было подумать, что
наконец он заснул.

- Она утверждала, что он ни разу не видел мертвеца... Детей обычно
избавляют от подобных зрелищ.

- Да какое это имеет значение?

- А он ведь мне говорил, что труп был длинный-предлинный и, казалось,
занимал весь тротуар... Всегда создается такое впечатление, когда видишь
мертвеца, лежащего на земле... Всякий раз мертвец кажется выше, длиннее,
чем живой... Понимаешь?

- Ну что ты беспокоишься! Бессон сам расследует это дело.

- Бессон не верит.

- Во что не верит?

- Что был мертвец...

- Хочешь, я потушу лампу?

Он воспротивился. Тогда она встала на стул и заслонила лампочку вощаной
бумагой, чтобы свет не бил в глаза.

- Постарайся заснуть хоть на часок, а потом выпьешь еще чашку отвара. Ты
плохо пропотел...

- Право, если б я сделал хоть маленькую затяжку...

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 123784
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``