ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Святослав Спасский.

Коты в кактусах или Поцелуй юной блондинки

-----------------------------------------------------------------------
М., `Правда`, 1978 (`Библиотека `Крокодила`).
ОСR sреllсhесk by НаrryFаn, 16 Jаnuаry 2001
-----------------------------------------------------------------------


ПРОСМОТР

- Смирнов, дрессировщик, - вежливо склонив голову, отрекомендовался
вошедший.
- Потапенко, - устало сказал директор цирка. - С кем работаете?
- С крокодилом.
- Ну, что ж. Надо взглянуть. Где он у вас?
- Да тут, в коридоре, - сказал Смирнов. - Разрешите?
Он приоткрыл дверь, негромко почавкал губами, и в кабинет проворно
вполз небольшой, около метра длиной, крокодильчик. На темно-зеленой спине
белой краской было аккуратно выведено: `Не кусается`.
Потапенко хмуро посмотрел на животное.
- Э, да он недомерок.
- Он еще юный, растет, - объяснил дрессировщик. - Но способный крайне.
- А надпись зачем?
- Он ко мне очень привязан, бегает как собачка. А люди боятся.
- Я думаю! Вон едало-то какое. Намордник нужно надевать.
- Пробовал. Обижается. Неделю потом не работает, отказывается.
- Надо же! - удивился директор и погладил крокодила. Тот недовольно
задвигал лопатками.
- Не любит, когда с ним так, фамильярно, - сказал Смирнов. - Но не
укусит, нет. Ну, ну, дядя больше не будет, успокойся, Бонапарт! Бонапартом
его зовут.
- Ишь, с гонором! Ну, ладно, а что он, собственно, умеет?
- Умеет считать до двадцати одного.
- В очко, значит, играть может, - вяло пошутил директор. - Нет, это
неэффектно. И потом у меня уже кот такой есть, математик. Тоже считает,
правда, до четырех только. Нет, не надо. Другое бы чего.
- Есть и другое, - сказал дрессировщик. - Он забирается мне на плечи и
делает ласточку. А на носу мячик держит.
- Уже лучше. Давайте посмотрим.
- Да он, видите ли... - замялся Смирнов, - он перед этим номером привык
сигарету выкуривать...
- Ну, дает ваш Бонапарт! `Ява` его устроит?
Потапенко протянул крокодилу сигарету. Тот осторожно прихватил ее
зубами, перекатил в угол рта, потом взобрался на кресло, уселся, закинув
ногу на ногу, достал спичку из лежащего на столе коробка и, прищурившись,
затянулся с видимым удовольствием.
Директор неприязненно отогнал дым ладонью.
- Балуете вы его. Такой молодой, а курит.
- Иначе не работает, - извиняющимся тоном сказал Смирнов. - Выкурит
сигарету, а потом... Вот потом коньяку ему надо, рюмку.
- Что? - возмутился Потапенко. - Еще и коньяк? Ну уж, простите. Сами
только по большим праздникам принимаем. Кусается коньяк-то, не в пример
вашему воспитаннику. Да-с.
- Рюмочку. Одну только. Это ему для куражу необходимо.
- Сегодня рюмочку, завтра рюмочку. Он у меня весь коллектив разложит. А
интересно, на какие шиши ему этот коньяк покупать? Сообразите: утвердят
такое финансовые органы? Коньяк - для крокодила! `Ясно же, - скажут, -
директор сам хлещет, а на скотину списывает, а нас считает законченными
идиотами`. Нет, видали? А закусывать он, безусловно, семужкой привык? Или
миногами?
- Вот как раз нет! - заторопился Смирнов. - Он не закусывает.
- Хорош! - сказал Потапенко. - Видно птицу по полету.
Крокодил внимательно переводил выпуклые глаза с одного собеседника на
другого и выпускал колечки дыма, изредка аккуратно постукивая сигаретой о
край пепельницы.
- Пьянству - бой! - решительно заключил директор. - Тем более в рабочее
время. Вот боржому пожалуйста, хоть всю бутылку! Нате!
Дрессировщик вздохнул, налил боржому в стакан и предложил Бонапарту.
Тот равнодушно отвернулся.
- За мной будет, Бонапартинька, вечером отдам, - умоляюще сказал
Смирнов. - Покажи нам ласточку. Ну, будь другом, не ломайся, пошел,
опаньки!
Крокодил погасил сигарету, сполз с кресла, обошел дрессировщика сзади
и, цепляясь когтями, умело влез ему на плечи. Смирнов вынул из кармана
мячик и подкинул. Бонапарт поймал его на нос.
- Алле! - негромко приказал дрессировщик. Изогнувшись, крокодил встал
на задние лапы, а передние развел как можно шире в стороны, но вдруг
пошатнулся и уронил мячик.
- Вот и результат, - брюзгливо сказал Потапенко. - Уже ноги не держат.
Нет, все это до поры до времени. Слезай, алкаш. Только время с тобой
потратил. Неумехи мне не нужны. Чао! Научитесь - приходите.
- ...Что ж ты, - укорил дрессировщик крокодила, спускаясь с ним по
лестнице. - Мяч удержать не мог, а? Опозорил меня перед директором!
- Нарочно я, - сказал Бонапарт. - На кой он мне сдался, жадоба такая.
Чтобы я у него работать стал? Да ни в жисть!
- Где-то ты прав, пожалуй, - задумчиво сказал Смирнов. - Где-то прав.



СТРЕЛКА

Федя стукнул в окошечко под вывеской `Ремонт часов`. Окошечко
распахнулось. Блистая марсианским стеклянным глазом, выглянул часовой
мастер.
- Друг, - широко улыбаясь, сказал Федя, - минутная стрелка отвалилась,
загони ее на место, а? Сможешь?
Мастер молча ухватил Федины часы и склонился над ними.
- Отсутствие необходимой информации создает неудобство в соблюдении
режима дня, - пояснил Федя. - Такое дело, понимаешь. Из метро выходил без
должной бдительности, а двери там лютые. Чего-то зеванул я, вот меня
дверью и пришибло, аккурат по левой руке. Рука ничего, выдержала, и кость
цела, а стрелка на часах, выходит, сробела. Не выстояла.
- Бывает, - сказал мастер, возвращая часы. - Тоже вот под трамвай руку
класть не рекомендуется. Отскочит стрелка непременно.
Федя изумленно посмотрел на циферблат:
- Чего, уже? Ну, ты даешь! Народный умелец, не иначе. Левша тульская.
Вот спасибо-то! Сколько с меня?
- Ничего не надо, - равнодушно ответил мастер, прикрывая окошко. -
Носите на здоровье.
- Что значит ничего?
- Да ничего, пустяки.
- То есть, как пустяки? Ты сработал - так и получи, что причитается!
- Ерунда же, говорю. Копеечное дело. Все в порядке, браток, иди.
- Я тебе не браток, учти, - сказал Федя. - Вот братку ты и чини
задаром. А я равноправный клиент, пришел в государственную мастерскую. В
мастерскую, а не на паперть, понял! Подачками не интересуюсь.
- Ну, хватит, - сказал, морщась, мастер. - Нашел тему для разговора!
- Нет, постой! - возразил Федя. - Объясни мне такое; вот пришли к тебе,
допустим, тыща человек народу, и все как я - со стрелкой. И ты им всем
даром эти стрелки понавставляешь. Тогда скажи: какая выгода государству от
твоего заведения?
Мастер задумался.
- Тысяча не придет, - сказал он.
- Почему это? А вот если?
- Не придет, - повторил мастер. - Тысяча - это очередь на четыре
квартала. А какой дурень из-за ерундовой стрелки согласится такую очередь
выстаивать? Тысяча придет - тысяча и уйдет. Человек пять, может, и
останется.
- Ну и все равно, - упрямо сказал Федя, - ремонт произведен?
Произведен. Задарма я не согласен. А я не обедняю, не бойся. У меня,
может, дома таких вот часов двадцать штук. И три рояля.
Мастер вздохнул.
- Хорошо, с вас две копейки.
- Значит, две копейки, - торжествуя, сказал Федя. - Все, не спорю, две
так две. А теперь растолкуй мне, техник-механик: если и впрямь ремонт
стоит две копейки, почему ты их сразу с меня не взял, почему государство
обманываешь? И наоборот, если не стоит ремонт двух копеек, почему ты с
меня их берешь, меня почему обманываешь? И почему тебя, обманщика, до сих
пор не вытряхнули из твоей будки? По блату, да? Часовой министр твой дядя,
да? Шайка-лейка у вас?
- А если поосторожнее в выражениях? - угрожающе спросил мастер.
- Так я объясню тебе, - перебил его Федя. - Объясню, чего ты тут
окопался. Ты, наверное, в часах золотые колесики на железные подмениваешь.
Старушек охмуряешь. А с начальством делишься. Колесико себе, колесико
начальству. Вот тебя и держат тут, а как же!
- А я вот в суд на тебя за клевету! - багровея, крикнул мастер.
- Старушек дореволюционных охмурять не штука, - продолжал Федя. - А вот
на мне ты, техник-механик, споткнешься. На мне еще никто не наживался. Ты
на меня в суд, а я на тебя в обэхээс! Что заерзал-то? Боишься?
- Зови! - закричал мастер. - Зови свою обэхээс, только немедленно,
сейчас же зови! Ну?
Федя махнул рукой.
- Возиться с тобой! Никого я звать не буду, сами до тебя докопаются. Ты
только запомни: как веревочке ни виться, а конец будет! И из этой твоей
будки в другую тебя переселят, точно! С решеткой!
Мастер схватил старинный бронзовый маятник и стал торопливо вылезать из
своего закутка, роняя на пол шурупчики и пружинки.
Федя выбежал на улицу и издали запальчиво крикнул:
- Маятник - это не аргумент! Ну, ничего, я тебе сейчас такое устрою!
Он зубами открыл крышку часов и отковырнул ногтем минутную стрелку.
- Все твои труды впустую, значит, стрелочник несчастный, - сказал он,
успокаиваясь. - А так тебе и надо, в следующий раз умнее будешь.



ЧАШКА

- Хорошо тебе, - сказал Федя соседу Виктору. - Ты неженатый.
Виктор подумал и ответил:
- Да как сказать - хорошо ли. С утра-то, кажется, хорошо, а к вечеру и
не особенно.
- Вот сейчас, например, - сказал Федя, - на носу Восьмое марта.
Поверишь, извелся, чего Ольге подарить.
- Ну, нашел проблему! Забежал в магазин да и купил. Пудреницу там,
духи.
- Да не пудрится она и духов не употребляет, - сказал Федя. - Губы
только красит.
- Вот помаду и подари.
- Хм, помаду. В универмаге целая стена исписана этими помадами, все
образцы оттенков. Откуда я знаю, какой оттенок ее устроит? Ведь мода.
Зимой вроде морковный цвет был в моде. А сейчас может, не морковный, а
какой-нибудь томатный или баклажанный. Чего я могу, когда там женщины
толпой стоят и на эту стену целый день смотрят? И сами не знают, что им
нужно.
- Н-да, - сказал Виктор. - Ну, чего-нибудь кухонного ей купи.
Кастрюлю-скороварку или набор поварешек. Самое то и будет.
- Это она обидится. Купил, скажет, приспособление для дальнейшего
закабаления.
- Н-да, - сказал Виктор. - Хорошо. А бижутерия?
Федя замахал руками:
- Что ты! Там сам черт не разберется. Был я в этом отделе - глаза
разбегаются! Всякие там колечки, ошейнички, разные уздечки золоченые. А
никто не берет, - все женщины равнодушно идут мимо. Значит, не носят
сейчас такого. Тут одно ясно: что модно, того не достанешь. А раз лежит на
приладке, - значит, не модно.
- Н-да, - сказал Виктор в третий раз. - А купи ты ей чашку. Мода,
по-моему, чашками пренебрегает. Я сам видел: очень есть симпатичные чашки,
рублей по шесть. Да еще блюдечка дают в придачу. И надпись золотую закажи:
`Олечке от Федечки` или `Оленьке от Феденьки`. Самое то и будет, понял?
- Чашка у ней есть, - сказал Федя. - Красивая, в полосочку. Я же и
дарил ей на то Восьмое марта.
- Уж не могла за год и разбить, - сказал Виктор.
- Аккуратная она, - вздохнул Федя.
- А ты вот что, - воодушевился Виктор, - возьми да и сам разбей. Как
будто не нарочно.
- Не выйдет у меня `как будто`, - засомневался Федя. - Это знаешь каким
артистом надо быть!
- А ты выпей грамм сто, и вроде бы пьяный, понимаешь? Вроде бы потерял
равновесие и чашку ненароком на пол смахнул.
- Да? - с надеждой спросил Федя.


- С праздничком, - сказал Федя Виктору.
- А, Федя! Ну, как подарок? - спросил Виктор.
- Да так оно и шло сначала, как задумали. Выпил вчера, прихожу домой, и
шататься начинаю, и за все вокруг хватаюсь. Сначала для убедительности три
тарелки шандарахнул, а потом и до чашки добрался. Так, знаешь, натурально
получилось, ну, сам не ожидал, только руку вот ошпарил, чашка-то с чаем
была. Ольга, правда, раскричалась чересчур: первый раз меня такого
увидала, да и я с непривычки-то охмелел, так еще по малости кой-чего
побил: термос, чайник фарфоровый. И стекло в форточке высадил. Ну, и спать
завалился. А сегодня встал - с кухни дует, а Ольги нет. Записку оставила:
к маме, пишет, поехала. Устроил ты мне, алкоголик, праздничек, век не
забуду.
- Н-да, - сказал Виктор. - Ну и что ты теперь?
- Что? - вздохнул Федя. - Сейчас форточку заделаю и к теще поеду.
Извиняться нужно. Ты холостой, тебе этого не понять.
- Вот новую чашку-то и прихвати, - посоветовал Виктор, - тут Ольга и
растает.
- Да и новую я тоже кокнул, - признался Федя. - Это уже сегодня, утром.
С досады, что все не так получилось.



ОБЫЧНЫЙ ВЕЧЕР, ПОНЕДЕЛЬНИК

Оля подумала:
`Что это он сегодня так поздно?`
И сказала:
- Что это ты сегодня так поздно?
Федя подумал:
`Уж нельзя пива с ребятами забежать выпить, сразу и отчет давай`.
И сказал:
- Так ведь конец квартала. Работы поднавалило.
Оля подумала:
`Наверное, есть хочет. Я его любимые зразы сготовила`.
И сказала:
- Наверное, есть хочешь. Я твои любимые зразы сготовила.
Федя подумал:
`Четыре кружки пива, да с закуской... А есть все равно придется, а то
догадается`.
И сказал:
- Неужели! Голоднее волка.
Прошло десять минут. Оля подумала:
`Голодный, а ест еле-еле. Заболел, может?`
И сказала:
- Голодный, а ешь еле-еле. Заболел, может?
Федя подумал:
`Вот прицепилась! А насчет `заболел` - это идея!`
И сказал:
- Да, простыл, видно. Голова болит. Да и устал.
Оля подумала:
`Загружают его, а он за всех тянет`.
И сказала:
- Загружают тебя, а ты за всех тянешь.
Федя подумал:
`Надо что-нибудь такое ввернуть, чтобы поверила`.
И сказал:
- Да Кравцов все придирается. Чтобы, говорит, сегодня график привести в
норму.
Оля подумала:
`Как это? Ведь Кравцов в отпуске, сам рассказывал`.
И сказала:
- Как это? Ведь Кравцов в отпуске, сам рассказывал.
Федя подумал:
`Во, память-то! Балда я: никогда зря врать не нужно!`
И сказал:
- В отпуске. А сегодня звонил, прохиндей. По междугородной. Чтобы,
говорит, график привести в норму, и все тут!
Оля подумала:
`Вот настырный! В отпуске, а все лезет`.
И сказала:
- Вот настырный! В отпуске, а все лезет.
Федя подумал:
`Ловко я ее...`
И сказал:
- Он такой, Кравцов. Больше других ему надо.
Оля подумала:
`Замотался он у меня. Поехать бы в субботу за город, в лес`.
И сказала:
- Замотался ты у меня. Поехать бы в субботу за город, в лес.
Федя подумал:
`Еще чего! В лес. В субботу ребята подскочат, пивка рванем, в козла
срежемся`.
И сказал:
- До субботы далеко. Там видно будет. Какая еще погода.
Оля подумала:
`Господи, погода! Важно воздухом подышать. И я бы отдохнула`.
И сказала:
- Господи, погода! Важно воздухом подышать. И я бы отдохнула.
Федя подумал:
`Тебе-то с чего отдыхать? Тоже мне, деятель`.
И оказал:
- А что, неважно себя чувствуешь?
Оля подумала:
`Простыла я, видно. Голова болит. И температура есть, это уж точно`.
И сказала:
- Да нет, что ты. Все в порядке.



ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

У Воропаева был свой метод проникновения в утренний автобус. Он
засовывал руки в карманы и превращался как бы в неодушевленный предмет.
Толпа пассажиров захлестывала его, вносила в автобус, ставила на пол
салона. Иногда приходилось немного повисеть, не доставая пола ногами, но
Воропаеву это даже нравилось.
Метод Воропаева удлинял сроки ношения верхней одежды, сохранял
пуговицы, экономил энергию и вдвое облегчал процесс платы за проезд: руку
с нащупанным пятаком оставалось только вынуть из кармана.
Воропаев показал вынутый пятак стоящей вплотную прекрасной девушке,
которая держала под мышкой лупоглазого той-терьера.
- Передайте, пожалуйста, - попросил Воропаев, холодея от общения с
прекрасной девушкой.
Прекрасную девушку звали Галя, но Воропаев, понятно, этого не знал, не
будучи с ней знакомым. Естественно, и она не знала, что у Воропаева
фамилия Воропаев.
Она опустила кобальтовые веки и сказала:
- Как же я передам? У меня в одной руке собака, в другой - сумочка.
- Давайте я подержу сумочку.
- Ага, - иронически произнесла прекрасная Галя.
- Ну, собаку. Если она не кусается.
- Пойдешь к нему, Жулик? - спросила Галя. Пес залился тонким
непрерывным лаем, сотрясаясь от ненависти к Воропаеву.
- Пойдешь, - уверенно сказала Галя. - Берите.
Воропаев прижал к себе локтем собаку и отдал пятак. От злости Жулик
конвульсировал, но укусить Воропаева не решался.
Рядом прижались пожилой усатый пассажир в плаще и также немолодая дама
в сиреневой шляпке. Усатого звали Павел Павлович. Фамилия дамы была
Макарова, а инициалы - А.П., но ничего этого никто в автобусе не знал,
включая шофера.
Павел Павлович грустно сказал:
- Вот, вывели же породу. Не то лягушка, не то птица.
- Хорошая собачка, - возразила А.П.Макарова. - У-тю-тю, собачавонька! -
запричитала она, строя глазки той-терьеру. Собака перенесла всю тяжесть
ненависти на нового врага и, захлебываясь, рванулась из рук Воропаева.
- У-тю-тю, какие мы сердитые! - констатировала А.П.Макарова.
- Я понимаю - дог, - продолжал усатый Павел Павлович. - Это собака!
Морда - шире телевизора. Или московская сторожевая.
- А попробуйте с московской сторожевой - в автобус! - обиделась
прекрасная девушка Галя.
- Это конечно, - согласился Павел Павлович. - Только зачем с ней в
автобус? Садись на нее верхом - и все. Довезет куда хочешь. И билета не
нужно.
- Да, возьмите обратно собаку, - спохватился Воропаев.
- Как же я передам вам билет? У меня опять руки будут заняты.
Той-терьер, визжа и извиваясь, рвал когтями карман воропаевского
пальто.
- Уймите его, девушка, - сказала А.П.Макарова. - Водитель остановки
объявляет, а не слыхать ничего.
- А вам где сходить? - поинтересовался Павел Павлович.
- А вам-то что? - с подозрением спросила А.П.Макарова, поправляя
сиреневую шляпку.
- Да ничего. Просто я тут все остановки знаю. Могу помочь.
- Обойдемся. Ишь! - сказала А.П.
- Заберите собаку, - попросил Воропаев. - Визжит очень, и шерсть вот
еще.
- Для вас же стараюсь! - снова обиделась прекрасная девушка Галя. - Вам
же билет! Ну и пожалуйста! Иди ко мне, Жуличек.
Лупоглазый Жулик, рыча на Воропаева, переместился под мышку к хозяйке.
- Вы передавали, девушка? Возьмите билет, - сказали спереди.
- Это не мне. Это товарищу, - непреклонно сказала Галя.
Воропаев протянул руку за билетом, и той-терьер, изловчась, тяпнул его
за палец.
- Ой, - сказал Воропаев, - кусается.
- Он подумал, что вы на меня напали, - объяснила Галя. - Уберите ваш
палец, сейчас кровь капнет. У меня же пальто светлое.
- Может, он у вас бешеный? - спросил Воропаев.
Галя презрительно взмахнула кобальтовыми веками.
- А очень просто, что и бешеный, - поддержал Павел Павлович.
- Возьмите же, наконец, билет! - потребовали спереди.
- Подавитесь вы своим билетом! - вскипела А.П.Макарова. - Тут собака
бешеная, а вы с билетом пристали.
Предчувствуя возможный скандал, Галя улыбнулась Воропаеву и сказала:
- Извините.
Только потому, что она была прекрасна, он сказал:
- Ничего. Это уже второй раз меня собака кусает. Первый раз в детстве -
за сливами лазили.
- За сливами? Как интересно, расскажите! - хитро повела Галя разговор в
безопасное русло.
- Мне уже выходить.
- Ой, и нам тоже. Вы не подержите сумочку? Неудобно очень с Жуликом...
Воропаев взял сумочку.
Отдал он ее уже поздно вечером, когда прощался с Галей у ее подъезда.
Уходя, Воропаев радостно говорил:
- Пустяки! Это уже пятый... нет, шестой раз меня собака кусает.



ТЕЗКИ

Мария, жена Зотова, попросила его сходить на рынок за веником.
Зотов внутренне напрягся и сделал вид, что не слышит.
Жена повторила. Голос ее стал настолько ровным и ледяным, что на нем
впору бы тренироваться Ирине Моисеевой и Андрею Миненкову.
Если эта метафора покажется редактору чересчур громоздкой и он ее
вычеркнет, спорить не буду. Но вернемся к нашим героям.
- Мура, - отчаянно сказал Зотов, - у меня же коллоквиум завтра!
Мария молча протирала настенную вьетнамскую тарелочку с изображением
завлекательной, не полностью одетой танцовщицы.
Зотов лукавил. Суть была не в коллоквиуме. Суть была в том, что
общежитие института, в котором преподавал Зотов, находилось как раз между
рынком и зотовским домом. А главное, Зотов носил красивое и звучное имя
Вениамин, и студенты в связи с этим за глаза фамильярно прозвали его
Веником. Он знал это, и теперь, содрогнувшись, представил себе, как
разбитные первокурсники, давясь от смеха, делятся впечатлениями: `Видали,
как наш Зотов тезку под мышкой нес?`...
А рассказать все Муре ему было стыдно. Он горестно надел золоченые очки
и двинулся навстречу своей Голгофе.
Купив веник прямо у рыночных ворот, он заметался, изыскивая способ
замаскировать покупку, и робко попросил небритого голубоглазого продавца:
- А завернуть у вас не во что?
- Это как, завернуть? - попытался понять продавец. - Это что же вам,
селедка, заворачивать? И где ж я бумаги напасусь, веники заворачивать,
на-ка!
- Да, да, - покраснев, заволновался Зотов. - Просто, понимаете
неудобно: мне на электричку еще, а потом три часа полем идти.
Зотов врал всегда вяло и неубедительно. Зная это, он с натугой пошутил,
чтобы разрядить обстановку:
- Женщинам вот хорошо: села на веник верхом да и полетела!
- Это как, полетела? - попытался понять голубоглазый продавец. - Где
это полетела?
И он обвел взглядом небосвод. Небосвод был чист, если не считать густых
длинных шлейфов от четырех труб районной ТЭЦ.
- Ну, ведьма если. На помеле ведьмы летают, - сник Зотов.
- Это как ведьма? - попытался понять продавец. - Кто это ведьма?
- Пошутил я, - сказал Зотов, ретируясь. Продавец долго смотрел ему
вслед голубыми бдительными глазами. По рыночному забору осторожно шла
кошка.
Зотов тоскливо приближался к студенческому общежитию, надеясь, что
авось да пронесет. Но не пронесло: двери общежития внезапно выстрелили
пестрой гомонящей стаей студентов. Зотов отскочил к ближайшему дому,
забросил веник в открытый подъезд и трясущимися руками стал вскрывать
пачку сигарет `Каравелла`.
Студенты не расходились. Они тоже закуривали и, хохоча, перебрасывались
пустяковыми репликами.
В глубине подъезда скрипнула дверь. Сиплый старушечий голос произнес:
- Верка! Ты что ж, разиня, подметала, а веник-то оставила. Ну как есть
шалавая!
- Да вы что, мама, - обиженно застрекотала невидимая Верка, - и не
подметала я еще вовсе, и веник, вон он, на кухне. Вечно вы...
- И кто ж это веники расшвыривает? - выползая на улицу, в раздумье
произнесла старуха. Была она в толстом полушерстяном платке, ее лисье
личико усеяли мохнатые бородавки.
Зотов негромко сказал:
- Это мой веник.
- Твой? - подозрительно спросила старуха. - А ты, красавец, сам-то чей
будешь?
Зотов повел рукой вдоль улицы:
- Я вон там живу, видите, белый дом с красными балконами?
- Ну, - прищурилась старуха. - А чего ж ты у нашего парадного
сшиваешься? Веник, говорю, зачем кинул?
- Понимаете, - краснея, залепетал Зотов, - солнце на улице. Веник, если
его долго на свету держать, хрупким делается, ну, как бы сказать...
ломким, что ли. Вот я его туда, в темноту. Это временно, вы не думайте. Я
возьму.
Старуха почесала двумя пальцами под платком и убежденно сказала:
- Врешь ты все. Ну, ведь врешь же. Признавайся, а то народ кликну. Вон
ребята идут.
Зотов с ужасом узнал в ребятах своих студентов.
- Прошу вас, тише! - умоляюще прошептал он. - Я объясню все, потом
только...
- Гуд монинг, Вениамин Петрович! - хором пропели студенты.
Не в силах ответить, Зотов молча кивнул головой.
- Вениамин Петрович, а Вениамин Петрович, - жалобно произнес один. - Вы
завтра последний день зачет принимаете?
- Да, - слегка придя в себя, ответил Зотов. - Да, товарищи, завтра
последний день.
- Вениамин Петрович, - заныл второй, - а нельзя в среду как-нибудь, а?
Мы никак завтра, ну никак, понимаете, у нас городские соревнования. По
гимнастике. Вениамин Петрович!
- Хорошо. В виде исключения, - торопливо согласился Зотов. - Гнатюк и
Степанов, если не ошибаюсь? Идите, хорошо, в среду.
- Тэнк ю вэри, вэри! - загалдели обрадованные Гнатюк и Степанов,
заворачивая в переулок.
Зотов вздохнул. Старуха пытливо глядела на него.
- Студентов обучаешь, значит?
- Преподаю, да. Английский язык, - сказал Зотов.
- А веник на рынке купил?
- На рынке, - грустно подтвердил Зотов.
- Жена, что ли, послала?
Зотов кивнул, снимая запотевшие очки. Позолота сверкнула на солнце.
- Вот все и ясно, - сказала старуха, нагибаясь за веником. - Тогда вот
что: ты иди вперед, домой иди, понял? А я веник понесу.
Зотов пошел, неуверенно косясь через плечо на старуху.
- Дальше, дальше отходи! - приказала она. - И не оглядывайся, не украду
я твой веник, ну! Вперед смотри, вон еще, небось, твои студенты идут.
Она держала веник немного наперевес, как карабин, и конвоируемый Зотов
прибавил шагу.
У белого дома с красными балконами старуха отдала веник.
- Спасибо вам большущее, - сказал Зотов, ласково разглядывая мохнатые
старухины бородавки. - Может, подниметесь?
- Чегой-то? - возразила старуха. - Один ступай, не теряй авторитету.
Авторитет и перед женой соблюдать надо, не только перед студентами.



ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

Встреча чемпиона города по шахматам Максима Семеновича Воскобойникова с
претендентом на это звание Женей Маляевым была назначена на воскресенье.
Ровно к двум часам зал Дома культуры был полностью укомплектован
шахматофилами. Соперники, кланяясь, вышли на высокую сцену. Арбитр -
десятиклассник Саша с труднозапоминающейся фамилией - провел жеребьевку.
Белая пешка досталась Жене Маляеву. Худенький, очкастый, он нервно уселся
за столик первым. Матерый, поседевший в шахматных дуэлях Воскобойников,
позевывая, занял место напротив. Маляев быстро сделал первый ход, но
вдруг, протерев очки, обескураженно спросил:
- Простите, а это что за конь?
- Который? - любезно осведомился Воскобойников.
- Да вот, вместо пешки, на эф-семь. У вас же три коня!
- Три.
- Позвольте, но откуда у вас третий конь?
- Это я сам выточил, из ясеня. Хороший конь, правда? Не хуже
фабричного. Не всякому дано. А я, знаете, еще сызмальства в кружке `Умелые
руки`...
- Да, но нельзя же трех коней... Уберите его! Это лишняя фигура.
- Почему же лишняя? Он у меня вместо пешки. Пешек же семь.
- Да ведь не по правилам!
- Небольшое отклонение есть, признаю. Но в общем чепуха, не стоит
сыр-бор городить. Я специально рылся в шахматных справочниках и,
представьте, категорического запрета на третьего коня нигде не нашел.
Потом поймите, дорогой, инструкция - это не догма. Здоровая инициатива
никогда еще не мешала.
- Как же так? А если я, например, себе второго ферзя поставлю?
- Ставьте, - охотно согласился Воскобойников. - Ну, что же вы? Ставьте.
Где только вы его возьмете? Желаете - могу вам выточить к следующему разу.
А сейчас уж не обессудьте.
- Но это же черт знает что такое! - покраснев, закричал Маляев. -
Судья! Куда вы смотрите?
Десятиклассник Саша с труднозапоминающейся фамилией резво, как
официант-стажер, подскочил к столику.
- Действительно, - робея, произнес он. - Максим Семенович, уберите,
пожалуйста, лишнего коня.
- Прямо. Сейчас, - благодушно отозвался Воскобойников. - Вот так сейчас
возьму и уберу. Нет уж, родненькие. Это у меня примета такая, вроде
суеверия. Мы, старики, суеверны. Вам, молодым, не понять этого. У каждого
свои причуды. Вот мой визави, извиняюсь, очки все время протирает. А я
коня ставлю на эф-семь.
- Отказываюсь играть, - хмуро сказал Женя, протирая очки.
- А вы не капризничайте, - посоветовал Воскобойников, - вы пока еще не
Бобби Фишер, уламывать вас никто не будет.
- Я буду вынужден аннулировать игру, - плачущим голосом произнес арбитр
с труднозапоминающейся фамилией.
- Аннулируйте, ваше право, - сказал Воскобойников. - А только сначала
поглядите в зал.
Зал в нетерпении топал ногами. Слышались выкрики недовольных:
- Эй, претенденты! Скоро начнете?
- Кончай волынку! В ФИДЕ напишем!
- Большой скандал возможен, - скучая, сказал Воскобойников.
Саша побледнел и челноком заметался по сцене. Из-за кулис тоскливо
простирал руки директор Дома культуры.
- Женя! Ну, может, уступите? - в отчаянии попросил арбитр.
- Но это же явное преимущество! - гневно сказал Маляев.
- Временное, - объяснил Воскобойников. - Стоит вам только выиграть у
меня коня, и преимущество перейдет к вам. На целую пешку.
- Ну, Женя! - взмолился судья-десятиклассник.
- А-а, черт с вами, ходите! - сдался Маляев, протирая очки.
...Матч закончился быстро. Выигравший Максим Семенович отечески обнял
за плечи соперника и арбитра:
- Что там ни говорите, а приметы - великая вещь! Вам, молодежи, не
понять этого. Так выточить, Женя, вам ферзя? Из ясеня, а? Не отличите от
фабричного, гарантирую.



СИТУАЦИЯ

- Кого это в такую рань? - недоуменно спросила сама себя Инна
Ефремовна, спеша к двери.
На пороге возник Володя, сотрудник института, где работала Инна
Ефремовна, стройный, подтянутый, черноусый.
- Володя? - удивленно сказала она. - Какими судьбами? Заходите,
раздевайтесь. И простите, что я в таком виде; не ждала... Я сейчас,
минутку!
Взбивая на ходу волосы, она унеслась в спальню, к трюмо, где
молниеносно совершила ряд магических движений пуховке?` и губной помадой.
- Садитесь, Володя. Что привело вас в мою скромную обитель?
- А так уж вышло, - разведя руками, сказал Володя. - Судьба, стало
быть. Планида. Вот оказался я вашим переписчиком.
- Не поняла.
- Проводится всесоюзная перепись населения, - толково шевеля бровями,
разъяснил Володя. - И мне досталось переписывать население как раз в вашем
доме.
- Ах, вот как? Очень рада, - сказала Инна Ефремовна. - Ну, что ж,
пожалуйста.
Володя достал бланк переписи. Прошла минута тишины, лишь изредка
нарушаемая скрипом самописки.
- И отлично, - сказал Володя, получая заполненный бланк. - До свидания,
Инна Ефремовна, желаю вам самого...
Тут он вдруг осекся, помолчал и, вглядываясь в бумагу, смущенно
произнес:
- Инна Ефремовна, вы не ошиблись ли в одном пункте?
- Что такое?
- Да тут вот, где возраст. Здесь спрашивается ваш возраст. А вы,
по-моему... одним словом, как бы вам пояснить... вы написали: тридцать два
года.
- Ну и что? - холодно осведомилась Инна Ефремовна.
- Вот мне и кажется, что не совсем... в общем, не соответствует он,
возраст-то...
- Молодой человек, а вы знаете, что интересоваться возрастом дамы
нетактично?
- Инна Ефремовна, вы поймите, если бы я для своих личных целей, а то...
Это ведь дело государственное... Ей-богу же, вам не тридцать два! Не
путайте общую статистику!
- Мальчишка! - возмутилась Инна Ефремовна. - Общую статистику... Молоды
еще вы меня учить!
- В общем-то, может быть, и молод, - сказал Володя, - а согласно
бланку, тут мы с вами ровесники...
- Хорошо, - покраснев, сказала Инна Ефремовна, - давайте начистоту,
Володя. Вы что, потребуете от меня документы?
Володя вздохнул.
- Не имею права. Нас так инструктировали. Документами не
интересоваться, всему верить на слово... Но подумайте, Инна Ефремовна,
если все вдруг начнут писать липу, какая же неправильная картина в
результате получится! Мол, у нас в стране - сплошь молодежь... И на этом
основании государство начнет строить загсы или родильные дома вместо,
допустим, санаториев...
- Володя, - спросила Инна Ефремовна, - а при распределении ваших
переписчиков не советовались: может, к женщина лучше женщину посылать, а
не мужчину?
- Да не смотрите вы на меня, как на мужчину, - взмолился Володя, - я
лицо, переписывающее население. Лицо, оно среднего рода. Учтите, Инна
Ефремовна, если вы будете упорствовать, я расскажу на работе, и пусть вам
будет стыдно.
- Не расскажете, - сказала Инна Ефремовна.
- Почему? А вот расскажу.
- Вы не имеете права разглашать сведения, полученные от населения в
процессе переписи. Я в `Труде` читала.
Володя упал в кресло и, трепеща, закурил сигарету.
- Да, - уныло сознался он, - не могу. Но не могу же я а передавать
заведомо ложные сведения. Меня ведь уполномочили, войдите в мое положение!
- Подойдите ко мне, Володя, - торжественно сказала Инна Ефремовна. -
Ближе, пожалуйста. Клянитесь самым, самым дорогим на свете, что эти
сведения не проникнут в сферу нашего коллектива.
- Да не проникнут же! - воскликнул Володя. - Вы же сами читали. В
`Труде`-то...
- Вот сейчас, - вздохнув, сказала Инна Ефремовна, - я напишу в вашем
бланке чистую правду. Но вы не смотрите, хорошо? Ведь мужчине не положено
интересоваться возрастом дамы.
- Конечно! - сказал Володя.
Пока он одевался, Инна Ефремовна сама положила заполненный бланк в его
папку.
Прижав руку к сердцу, он медленно вышел на лестничную площадку. Но тут
он не удержался от искушения, раскрыл папку и заглянул в бланк. В графе
`Возраст` стояло: `32 года`.



ЗАКОРДОННЫЙ КРЮК

(Нескромное подражание классику)

Дед Купырь рванул удочку и обомлел: крючок как корова языком слизала.
Дед подобрался, подбоченился и, обратя взор на таловые кусты, крикнул:
- Щукарь! Это ты ведь, затычка дегтярная, орудуешь! А ну, вылазь,
вражина, студент одноносый!
Из-за кустов показался дед Щукарь и с явной неохотой приблизился к
Купырю.
- Никак сазаник балует, кум?
- Ишо гутаришь? Я тебе такого сазаника покажу. Выкладывай крюк!
- Возьми, сваток! - Щукарь с трудом отцепил крючок с выцветшего околыша
фуражки. - А только действия твои дюже на старый прижим смахивают, потому
как не по своей воле откусывать крючок я полез, а на это толкнул меня
земляк наш, Шолохов Михаила, что в Вешенской станице проживает. И кличку
свою я через него же получил.
- Ты, дед, не финти. Тот случай сто лет уж как произошел. Ты скажи,
сейчас-то зачем тебе крючок?
- Что ж, справный крючок. По всему видать, сват, ты его из-за кордону
приспособил.
- Оно так. Найденов Ванька в Гэдээрию за обменом опыта послан был, так
вместе с опытом мне и десяток крючков оттель вывез. А тебе-то, повторяю,
крючок на что?
- Так ведь окунька либо там щуку за живца...
- Как гляну я, дед, на тебя, был ты недоумок земляной и остался им,
кубыть, навсегда. Да ты морду не вороти, слухай, что говорят. Нешто
удочкой кто ноне рыбалит? Шиш волосатый ты на удочку в нашей речке
споймаешь, вот что!
Из трех своих мосластых пальцев Купырь соорудил наглядное пособие, но
Щукарь отвел это сооружение ладонью и, хитро прищурившись, спросил:
- Так. А почему же, извиняй меня, сам-то ты, бугай прошедшего времени,
на уду ловишь?
- То-то что не на уду ловлю я. Эта уда токмо для рыбнадзору при мне
находится, для отводу глаз, стало быть, а для ловли у меня там, за укосом,
в гирле, сетенка раскинута, и отседа я слежу за ней, потому как дюже
хорошо видно ее с энтого берегу. Теперь понял, интеллигент пегий?
- Теперь понял, - с несвойственной ему серьезностью ответил Щукарь и,
разведя руками, задумавшись, неторопливо зашагал к хутору.



В ПОМОЩЬ НАЧИНАЮЩЕМУ ПРОПОВЕДНИКУ


ОТ АВТОРА

Наука движется вперед. Это естественно.
И, естественно, верующих остается на Земле все меньше и меньше.
Естественно также, что служителей культа это не устраивает. Они
ссылаются на библию, как на святую книгу, как на доказательство
существования бога.
Но при изучении библии у читателя возникают вопросы. Скажем, история
всемирного потопа (`Бытие`, главы 6-8). Действительно, как в ковчег могло
поместиться `всякой твари по паре`, когда тварей на земле миллионы видов?
Как Ною удалось собрать всех представителей земной фауны? Чем он кормил
их? Как удалось создать им такие оптимальные условия, чтобы они не
передохли и не перегрызлись во время круиза? Это материальная сторона
дела. А есть и морально-этическая: если бог решил потопом наказать людей
за их `великое развращение`, то за что страдала бессловесная скотина?
Красиво ли, мудро ли выглядит это решение Саваофа?
А тут еще всплывает новая теория: бога не было, был космический корабль
инопланетян, которым и поклонялись малоразвитые жители Земли. Нимб вокруг
ботовой головы не что иное, как изображение гермошлема. И не стоит ли
повнимательнее перечесть описание встречи пророка Иезекииля с богом:
`И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако я
клубящийся огонь и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет
пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех
животных, - и таков был вид их: облик их был, как у человека... и руки
человеческие были под крыльями их. На земле подле этих животных по одному
колесу. Вид колес и устроение их - как вид топаза... казалось, будто
колесо находилось в колесе` (Книга пророка Иезекииля, глава 1). И далее в
том же духе, вплоть до 10-й главы, где говорится об отлете инопланетян: `И
подняли херувимы крылья свои и поднялись в глазах моих от земли; когда они
уходили, то и колеса подле них...`
Трудно проповеднику объяснить подобные ситуации, вот я и решил,
популярно изложив отдельные библейские сюжеты, помочь современному
религиозному читателю понять характер и психологию как Саваофа, так и
некоторых других героев библии.
В этом сборнике помещены три рассказа: `Горе луковое`, `Вавилонская
диверсия` и `Из переписки богов`. Кроме того, ранее мной были опубликованы
`Сотворение мира`, `Допотопная история` (сборник `Пирог с рыбой`, 1969
г.), `Писание от Змия`, `Случай не из красивых`, `Да будет воля твоя`,
`Приключения Ионы` (сборник `От арбуза до сорокадневных рыданий`, 1972
г.), `С исходных позиций` (сборник `Великолепная Сьерра-Наваха`, 1975 г.).
Труды мои считаю немалозначащим пособием для начинающего проповедника.



ГОРЕ ЛУКОВОЕ

1

- Отец, поди-ка! - позвала Ева.
Адам вылез из шалаша, в котором собирался вздремнуть после сытного
обеда.
- Что, прелесть моя? - спросил он, шутливо обняв жену.
- Ай, да оставь ты! - притворно сердито повела плечами Ева. - Я с тобой
серьезно. Что с ребятами делать будем?
- О чем ты?
- Оглашенными растут какими-то. С жиру, что ли, бесятся? Что ни день -
драка. Переубивают они друг друга, помяни мое слово.
- Друг друга переубивать трудно, - сказал Адам. - Один кто-нибудь
обычно остается.
Он широко улыбнулся, но Ева нахмурилась:
- Ну вот, ты опять за свое!
- Все, все, моя лапочка! - поспешно замахал руками Адам. - Всерьез так
всерьез. Женить их, вот. Быстро образумятся.
- А где жены-то? На всем свете одна женщина - это я.
- Тоже верно, - согласился Адам. - А я считаю так: начальству виднее.
Бог издал декрет плодиться и размножаться? Издал! Значит, в свое время

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 123746
Опублик.: 17.01.02
Число обращений: 1