ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Раймонд ФЕЙСТ
ЗМЕИНЫЕ ВОЙНЫ I-III

КОРОЛЕВА МРАКА
ВОСХОД КОРОЛЯ ТОРГОВЦЕВ
ГНЕВ КОРОЛЯ ДЕМОНОВ

Раймонд ФЕЙСТ
СIАЕIUА АIЕIU I: КОРОЛЕВА МРАКА

ОNLINЕ БИБЛИОТЕКА httр://www.bеstlibrаry.ru

Посвящается Джонатану Метсону - не просто литературному агенту, но
доброму другу

Где же дни те, когда наши мысли
Устремлялися ввысь как орлы;
Луки твердо сжимали не мы ли,
Глаза зорки и стрелы метки;
Когда страсти, как волны морские,
Гнали нас всех для яростных дел! -
Вспомни свет их, мерцающий в душах
Как сиянье над грудами тел.
Джордж Мередит
`Ода к юности в памяти`

ПЕРСОНАЖИ

Агларана - Королева эльфов в Эльвандаре
Алика - `демон`, повариха на Острове Мага
Альталь - эльф из Эльвандара
Эйвери, Руперт (Ру) - парень из Равенсбурга, товарищ Эрика фон Даркмура;
позже заключенный; позже солдат в отряде Кэлиса
Бигго - заключенный; позже солдат в группе Эрика
Кэлис - полуэльф-получеловек, сын Аглараны и Томаса, известен как
`Крондорский Орел`; командир отряда воинов
Кудли - наемник-убийца
Давар - наемник в отряде Нахута
Де Лонгвидь, Роберт (Бобби) - сержант в отряде Кэлиса
Де Савона, Луи - заключенный; позже солдат в отряде Кэлиса
Дьюрэни - наемник в отряде Кэлиса
Эллия - эльфийская женщина, спасенная Мирандой
Эмбриса - девушка из деревни Винэт
Эстербрук, Джекоб - торговец из Крондора
Фэйдава, генерал - главнокомандующий войсками Изумрудной Королевы
Финия - женщина из деревни Винэт
Фостер, Чарли - капрал в отряде Кэлиса
Фрейда - мать Эрика
Галаин - эльф из Эльвандара
Гэйпи - генерал в армии Изумрудной Королевы
Герта - старая ведьма-угольщица, которую встретили Эрик и Ру
Гудвин, Билли - заключенный; позже солдат в отряде Кэлиса
Грейпок, Оуэн - мечмастер барона Даркмурского; позже офицер в отряде
Кэлиса
Грицдаль, Гельмут - торговец
Хэнди, Джером - солдат в отряде Кэлиса
Джарва - ша-шахан Семи Народов Сааура
Джатук - сын и наследник Джарвы, позже ша-шахан уцелевших саауров
Кэйба - щитоносец Джарвы
Келка - капрал в отряде Нахута
Кали-ши - принятое на Новиндусе имя Богини Смерти
Лалиаль - эльф из Эльвандара
Лендер, Себастьян - ходатай и стряпчий в кофейне Баррета в Крондоре
Лимс-Крагма - Богиня Смерти
Маркос, именуемый Черным - легендарный маг и чародей; считается
величайшим из известных магов
Марстин - матрос на `Месть Тренгарда`
Матильда - баронесса Даркмурская
Мило - трактирщик и содержатель постоялого двора `Шилохвость` в
Равенсбурге
Миранда - таинственная подруга Кэлиса
Монис - щитоносец Джатука
Мугаар - барышник с Новиндуса
Муртаг - сааурский воин
Накор Изаланец - странный спутник Кэлиса
Натан - новый кузнец на постоялом дворе `Шилохвость` в Равенсбурге
Натомби - бывший кешийский легионер, затем солдат в отряде Кэлиса
Пуг - известен также как Миламбер; великий маг; считается, что силой и
знаниями он уступает только Черному Маркосу
Риан - один из наемников Зилы
Розалина - дочь Мило
Рутия - Богиня Удачи
Шати, Джедоу - солдат в отряде Кэлиса
Шайла - родной мир саауров
Шо Пи - изаланец, бывший жрец бога Дэйлы; позже заключенный; позже солдат
в отряде Кэлиса
Тэйберт - трактирщик в Ла-Муте
Тармил - крестьянин из Винэта
Томас - супруг Аглараны, отец Кэлиса; носитель доспехов Ашен-Шугара,
последнего из Повелителей Драконов
Тиндаль - кузнец на постоялом дворе `Шилохвость` в Равенсбурге
Фон Даркмур, Эрик - незаконный сын барона фон Даркмура; позже
заключенный; позже солдат в отряде Кэлиса
Фон Даркмур, Манфред - младший сын Отто; позже барон
Фон Даркмур, Отто - барон фон Даркмур, отец Эрика, Стефана и Манфреда
Фон Даркмур, Стефан - старший сын Отто
Зила - вероломный предводитель наемников

ПРОЛОГ

ИСХОД

Барабаны гремели.
Воины пели боевые гимны, готовясь к предстоящей битве. Потрепанные боевые
знамена вяло свисали с окровавленных копий, а густой дым окутывал небо от
горизонта до горизонта. Зеленокожие саауры, чьи лица были раскрашены желтым
и красным, смотрели на запад, туда, где пожары отбрасывали
багрово-коричневые отсветы на черную пелену дыма, закрывшую заходящее солнце
и привычный узор западных вечерних созвездий.
Джарва, ша-шахан Семи Народов, правитель Империи Лугов, владыка Девяти
океанов, не мог оторвать взгляд от картины разрушения. Весь день вдали
вспыхивали пожары, и даже на таком расстоянии были слышны рев победителей и
крики их жертв. Ветер, когда-то напоенный сладким ароматом цветов и густым
запахом пряностей, сейчас нес с собой лишь едкий смрад обугленного дерева и
горелого мяса. Даже не глядя, Джарва знал, что у него за спиной люди
укрепляют сердца перед схваткой, в душе понимая, что битва проиграна и народ
Сааура обречен на гибель.
- Повелитель, - произнес Кэйба, его щитоносец и товарищ с рождения.
Джарва обернулся и увидел в глазах друга бледную тень беспокойства. Для
всех, кроме Джарвы, лицо Кэйбы было непроницаемой маской; но ша-шахан читал
его так же легко, как шаман читает священный свиток.
- Пантатианин здесь.
Джарва кивнул, но не сдвинулся с места. Сильные руки в жесте отчаяния
сомкнулись на рукояти боевого меча. Туалмасок - `Выпивающий Кровь` на
древнем языке - служил куда более весомым символом власти, нежели корона,
которая надевалась лишь в исключительных случаях. Он вонзил лезвие в землю,
принадлежащую его возлюбленному Табару, древнейшему народу мира, называемого
`Шайла`. Семнадцать лет Джарва бился с захватчиками, и семнадцать лет они
неуклонно оттесняли его воинов к самому сердцу Империи Лугов.
В тот день, когда он еще юношей принял меч ша-шахана, сааурские воины
прошли перед ним по старинной дамбе, что перекрывала Такадорскую Узкость -
пролив, соединяющий Такадорское море с океаном Кастак. Войска шли шеренгами
по сто всадников - это называлось центин; сотня центинов составляла джатар,
десять тысяч воинов. Десять джатаров образовывали хостин, а десять хостинов
- орид. В зените могущества Джарвы на призыв его боевой трубы откликались
семь оридов, семь миллионов воинов. Они были в непрестанном движении, их
кони паслись на просторах Империи, а дети росли, играли и дрались среди
повозок и походных шатров. Империя была столь велика, что, если скакать не
останавливаясь, путь от Сибула до дальних границ занял бы полный оборот луны
и еще половину, а чтобы пересечь ее от края до края, потребовалось бы вдвое
больше времени.
Ежегодно один орид оставался возле столицы, а остальные кочевали вдоль
границ, обеспечивая мир и усмиряя тех, кто отказывался платить дань. Тысяча
городов с побережий девяти океанов посылали ко двору ша-шахана яства,
сокровища и рабов. А раз в десять лет лучшие воины семи оридов собирались в
Сибуле, древней столице Империи, на большие игры. Столетиями Сааур покорял
земли Шайлы, пока неподвластными ша-шахану не остались лишь народы, живущие
у самых границ мира. Джарва лелеял надежду стать тем ша-шаханом, который,
осуществив мечту предков, присоединит к Империи последний город и будет
править всей Шайлой.
Четыре огромных города пали под натиском его оридов, еще пять сдались без
боя - а потом орид Паты подошел к воротам Ахсарта, Города Жрецов, и этот
день стал началом несчастий.
Джарва укрепил свой дух, стараясь не показывать виду, что его угнетают
крики, доносящиеся сквозь сумерки. Это кричали его люди, которых волокли к
пиршественным ямам. Те немногие, которым удалось спастись, рассказывали, что
пленникам, убитым сразу, возможно, еще повезло - не говоря уже о тех, кому
посчастливилось пасть в бою. Они утверждали, что захватчики способны
овладевать душами умирающих и вечно терзать их, не позволяя теням убитых
найти последнее пристанище среди своих предков, ставших всадниками в
Небесном Ориде.
Стоя на высоком плато, Джарва озирал древнюю родину саауров. Здесь,
меньше чем в полудне езды от Сибула, разбили лагерь потрепанные остатки его
некогда могучего войска. Даже в этот тяжелый для Империи час присутствие
ша-шахана заставляло воинов выпрямить спины, поднять подбородки и с
презрением смотреть в сторону далекого противника. Но эта поза была
фальшивой; в их взглядах ша-шахан отчетливо видел то, чего ни одному владыке
Девяти океанов никогда не доводилось видеть в глазах сааурского воина, -
страх.
Джарва вздохнул и, не говоря ни слова, направился к своему шатру. Он
хорошо - даже слишком хорошо - знал, что выбирать не приходится, и все же
ему было ненавистно лицо чужеземца. Перед шатром Джарва остановился:
- Кэйба, я не верю этому жрецу из иного мира.
Слово `жрец` он не произнес, а выплюнул.
Кэйба кивнул. Его чешуя посерела за годы, проведенные в седле. У него
была нелегкая жизнь, и всю ее он посвятил служению своему ша-шахану.
- Повелитель, я знаю, что вы сомневаетесь. Но ваш виночерпий и ваш
хранитель знания согласны. У нас нет выбора.
- Всегда есть выбор, - прошептал Джарва. - Мы можем выбрать смерть,
подобающую воину!
Мягким движением Кэйба коснулся руки своего повелителя. Для любого
другого воина такой жест означал бы немедленную смерть.
- Старый друг, - кротко произнес он. - Этот жрец предлагает убежище нашим
детям. Мы можем сражаться и умереть, и горькие ветры развеют память о
Саауре. Не останется никого, кто пропел бы воинам Небесного Орида о нашей
славе и храбрости - демоны пожрут наши души и плоть. А можно отправить наших
женщин и мальчиков в безопасное место. Разве есть у нас право пренебречь
этой надеждой?
- Но он не такой, как мы.
Кэйба вздохнул.
- Есть нечто...
- У него холодная кровь, - прошептал Джарва. Кэйба сделал неопределенный
жест.
- О созданиях с холодной кровью говорится в легендах.
- А о тех? - спросил Джарва, указывая на море огня, пожирающее его
столицу.
Кэйба только пожал плечами. Джарва не сказал больше ничего и, пропустив
вперед своего старейшего друга, вошел в шатер ша-шахана.
Этот шатер был больше любого другого в лагере, по сути, это был дом,
составленный из многих шатров. Оглядев тех, кто ждал внутри, Джарва
почувствовал холодок в груди: из его многочисленных советников и
могущественнейших хранителей знания в живых оставались лишь единицы. И они
смотрели на него с надеждой. Он - ша-шахан, и его обязанность - спасти свой
народ.
Потом его взгляд остановился на чужеземце, и Джарва вновь усомнился в
разумности предстоящего выбора. Жрец был очень похож на сааура, особенно
учитывая зеленую чешую на лице и руках, но вместо доспехов воина или мантии
хранителя знания он носил длинную рясу с капюшоном, скрывавшую все тело, и
по сааурским меркам был мелковат: ростом не более двух рук. Его лицо было
вытянуто вперед, а полностью черные глаза резко отличались от красных с
белой роговицей глаз саауров. Вместо толстых белых ногтей у жреца из
кончиков пальцев торчали черные когти. Язык у него был раздвоенным, и от
этого его речь изобиловала шипящими. Снимая с головы и передавая слуге
измятый шлем, Джарва произнес вслух слово, которое было сейчас в мыслях
каждого присутствующего здесь воина или хранителя знания:
- Змея!
Жрец склонил голову, словно это было обычное приветствие, а не
смертельное оскорбление.
- Да, господин, - прошипел он в ответ. Воины ша-шахана схватились за
оружие, но старый Виночерпий, пользующийся наибольшим после Кэйбы уважением
повелителя, предостерегающе произнес:
- Он наш гость.
Легенды о змеином народе издревле существовали у саауров, ведущих свое
происхождение от теплокровных ящериц. Страшными историями о людях-змеях
матери пугали непослушных детей, и хотя на долгой памяти сааурских
хранителей знания никто не встречал этих существ, все жители Шайлы боялись и
ненавидели их, пожирающих себе подобных и откладывающих яйца в жаркую воду
болот. Легенды утверждали, что оба народа были созданы Богиней в начале
времен, тогда же, когда появились на свет первые всадники Небесного Орида.
Слуги Богини Ночи, Зеленой Госпожи, змеи остались в ее доме, а саауры
поскакали с ней и ее божественными братьями и сестрами дальше. В этом мире
Госпожа покинула их. Саауры процветали, но память о тех, других, осталась.
Только хранителям знания было известно, что в этих историях - правда, а что
- миф, но кое-что Джарва знал твердо: наследника ша-шахана с самого рождения
учили, что ни одной змее нельзя доверять.
Змеиный жрец произнес:
- Господин, портал готов. Время уходит. Скоро те, кто сейчас пирует над
телами твоих соотечественников, устанут от этого занятия, и когда ночь
сгустится, а сила их возрастет, они будут здесь.
На мгновение забыв о жреце, Джарва повернулся к своим соратникам:
- Сколько у нас джатаров?
Таско, шахан Ватайри, ответил:
- Четыре и часть пятого, - в голосе его была обреченность. - Но из
прежних - ни одного. Те, о которых я говорю, собраны из остатков других.
Джарва едва не поддался отчаянию. Сорок тысяч всадников - все, что
осталось от Семи Великих Оридов Сааура!
Тьма черными пальцами сжала его сердце. Он вспомнил ярость, охватившую
его, когда гонец принес известие о том, что жрецы отказались покориться и
уплатить дань. Семь месяцев Джарва провел в седле, чтобы лично возглавить
штурм Ахсарта, Города Жрецов. Он почувствовал краткий приступ раскаяния - но
раскаиваться было не в чем: разве кто-нибудь мог подумать, что жрецы в своем
безумии предпочтут уничтожить все, лишь бы не допустить, чтобы Сааур
объединил мир под властью единого правителя? А все этот сумасшедший
верховный жрец, Мита; именно он распечатал портал и открыл путь первому
демону. Правда, тот первым делом оторвал голову самому Мите, чтобы завладеть
его душой и терзать ее вечно, но это было слабое утешение. Единственный
воин, которому удалось выжить, рассказал, что сотня жрецов набросилась на
этого демона, и ни один из них не уцелел.
Десять тысяч жрецов и хранителей знания, а вместе с ними - больше семи
миллионов воинов отдали жизнь, пытаясь сдержать этих гнусных тварей, которые
упорно пробивались к самому сердцу Империи. Пламя войны охватило полмира.
Сто тысяч демонов удалось уничтожить, но смерть каждого была оплачена
гибелью тысяч бесстрашных воинов. Время от времени хранители знания
использовали магию - и порой с неплохим результатом, - но демоны всегда
возвращались. Битва растянулась на годы, она прокатилась по четырем из
девяти океанов. Дети рождались в походных палатках, вырастали и погибали в
сражениях, а демоны появлялись и появлялись. Хранители знания искали
средства закрыть портал и изменить ход битвы в пользу Сааура, но тщетно.
Полчища демонов, вливаясь через портал между мирами, прошли до самого
Сибула, где сейчас должен был открыться другой портал, обещающий народу
Сааура надежду - надежду ценой изгнания.
Кэйба многозначительно кашлянул, и Джарва отбросил прочь сожаления. Все
равно они бесполезны: как верно сказал щитоносец, выбора нет.
- Джатук, - позвал ша-шахан, и вперед выступил молодой воин. - Из семи
сыновей, возглавляющих семь оридов, остался один ты. - Юноша молчал. - Ты -
джа-шахан, - провозгласил Джарва, официально назначая его наследником
престола. Джатук присоединился к отцу всего десять дней назад; он прискакал
сюда в сопровождении личной свиты. Ему только-только исполнилось
восемнадцать, он стал воином чуть больше года назад и участвовал лишь в трех
сражениях. Внезапно Джарва подумал, что совершенно не знает младшего сына -
ведь тот еще не умел ходить, когда Джарва умчался, чтобы поставить Ахсарт на
колени. - Кто скачет у твоего левого стремени? - спросил он.
- Монис, товарищ по рождению, - ответил Джатук и указал на спокойного
юношу, который уже мог гордиться боевым шрамом на левой руке.
Джарва кивнул.
- Он будет твоим щитоносцем. - И повернулся к Монису. - Помни, твой долг
- защищать жизнь своего господина даже ценой собственной жизни; но еще
отважнее ты должен защищать его честь. Ты будешь самым близким человеком для
джа-шахана - ближе, чем супруга, ближе, чем дитя, ближе, чем хранитель
знания. Всегда говори правду, даже если он не хочет ее слышать. - Джарва
вновь заговорил с сыном:
- Отныне он - твой щит; всегда прислушивайся к его словам, ибо
пренебрегать своим щитоносцем - это все равно что вступить в бой с рукой,
привязанной к телу, слепым на один глаз и глухим на одно ухо.
Джатук кивнул, соглашаясь. С этой минуты Монис получил высочайшую
привилегию, которая только может быть дарована простолюдину: право
высказывать свое мнение, не опасаясь кары.
Монис отсалютовал, ударив себя по левому плечу кулаком правой руки.
- Ша-шахан! - воскликнул он, затем опустил голову в знак почтения
повиновения своему владыке.
- Кто охраняет твой стол?
- Чайга, товарищ по рождению, - ответил Джатук. Джарва одобрил и этого.
Вылупившиеся почти одновременно, в одних и тех же яслях, эти трое знали друг
друга так же хорошо, как каждый знал самого себя, и такая связь была сильнее
любой другой.
- Ты снимешь доспехи, ты сложишь оружие, ты будешь стоять за спиной.
Быть виночерпием - высокая честь, но она не лишена привкуса горечи, ибо
любому воину тяжело отказываться от участия в битвах.
- Оберегай своего господина от предательской руки и от коварного слова,
нашептанного во время хмельной беседы ложными друзьями.
Чайга отсалютовал. Как и Монис, теперь он был волен говорить со своим
господином свободно, не боясь наказания, поскольку виночерпий давал обет
защищать Джатука всеми способами, так же как и воин, скачущий подле щита
джа-шахана.
Затем Джарва повернулся к своему хранителю знания. Тот стоял в стороне,
окруженный несколькими прислужниками.
- Кто из твоих людей самый способный?
- Шейду. Он помнит все.
Обращаясь к молодому воину-жрецу, Джарва сказал:
- Тогда прими письмена и реликвии, ибо отныне ты - главный хранитель веры
и знаний нашего народа.
Глаза прислужника расширились, когда его наставник передал ему древние
дощечки с письменами и большие связки пергаментов; чернила на пергаменте от
времени выцвели почти до белизны. Теперь на Шейду легла ответственность за
сохранность записей и изустных преданий, а также за неизменность их
толкований: он должен был держать в памяти тысячи слов на каждое слово,
дошедшее из глубин древности.
Джарва сказал, обращаясь ко всем:
- Те, кто верно служил мне с самого начала, слушайте мое последнее
повеление. Скоро враг нападет, и никто из нас не останется в живых. Мы все
погибнем. Пропойте же песню смерти и знайте, что ваши имена останутся жить в
памяти ваших детей в далеком мире под чужим небом. Я не знаю, смогут ли их
песни преодолеть пустоту и поддержать память нашего Небесного Орида, или им
придется в этом чужом мире дать начало новому, но, когда демоны придут,
пусть каждый воин умрет с мыслью, что плоть от нашей плоти останется жить в
далеком краю. - Какие бы чувства ни испытывал ша-шахан в эти минуты, они
были скрыты под непроницаемой маской. - Джатук, останься со мной. Остальные
- по местам. - Змеиному жрецу он сказал:
- Ступай туда, где будешь творить свое колдовство, и знай, что если ты
обманул мой народ, моя тень вырвется из любой преисподней, пересечет любую
бездну и настигнет тебя, даже если погоня займет тысячи лет. Жрец поклонился
и прошипел:
- Господин, моя жизнь и честь принадлежат тебе. Я остаюсь, чтобы
присоединить свои слабые силы к твоему арьергарду. Этим я надеюсь выразить
уважение моего народа и наше искреннее желание дать убежище сааурам, которые
во многом столь похожи на нас, на нашей родине.
Если сей жест самопожертвования и произвел впечатление на Джарву,
ша-шахан ничем этого не показал. Он вышел из шатра, сделав знак сыну
следовать за собой. Поднявшись на вершину холма, они посмотрели вниз, на
далекий город, превращенный демонами в подобие ада. Темноту пронзали
леденящие душу вопли, которые не в состоянии издать ни один смертный, и юный
вождь с трудом подавил стремление отвернуться.
- Джатук, завтра в это время, где-то в далеком мире, ты станешь
ша-шаханом Сааура.
Юноша знал, что это правда, как бы сильно он ни желал иного исхода. Он
воздержался от притворных протестов.
- Я не доверяю змеиным жрецам, - Джарва понизил голос. - Может
показаться, что они похожи на нас, но никогда не забывай - у них холодная
кровь. Они лишены чувств и не знают привязанностей, а язык их раздвоен.
Вспомни веду о последнем визите змей к нам и помни легенды о вероломстве
после того, как Матерь всех сущих дала жизнь теплокровным и холоднокровным.
- Отец.
Огрубевшими от меча пальцами Джарва крепко стиснул плечо сына и,
почувствовав, как напряглись под рукой крепкие молодые мускулы, ощутил
слабый проблеск надежды.
- Я дал клятву, хотя выполнять эту клятву придется тебе. Не опозорь своих
предков и свой народ - но сохраняй бдительность и остерегайся предательства.
Я поклялся, что саауры будут служить змеям, пока не сменится одно поколение:
по их счету это тридцать лет. Но помни: если змеи первыми нарушат уговор, ты
волен поступать так, как сочтешь нужным.
Джарва снял руку с плеча сына и сделал Кэйбе знак приблизиться. Щитоносец
подал ша-шахану его великолепный, но весь измятый в боях шлем, а стременной
подвел свежего коня. Огромные табуны погибли, а из оставшихся лошадей лучших
нужно было отдать тем, кто уйдет сквозь портал. Ша-шахану и его воинам
приходилось довольствоваться тем, что есть. Конь был приземист, от силы
девятнадцати ладоней в холке, и едва ли достаточно сильный, чтобы выдержать
вес одетого в доспехи ша-шахана. `Не важно, - подумал Джарва. - Бой будет
коротким`.
За спиной у них, на востоке, раздался оглушительный треск, и ночь
озарилась вспышками тысяч молний; мгновением позже прогремел раскат грома.
Все повернулись и увидели в небе мерцание.
- Путь открыт, - произнес Джарва. Змеиный жрец торопливо вышел вперед и
указал куда-то вниз.
- Господин, взгляни!
Джарва повернулся и посмотрел на запад. На фоне далекого зарева отчетливо
выделялись крошечные фигурки, летящие в сторону плато. Увы, Джарва отлично
понимал, что они кажутся маленькими только благодаря расстоянию. На самом
деле демоны были ростом со взрослого сааура, а некоторые из них, особенно
летучие, - еще крупнее. Скоро шелест кожистых крыльев разорвет воздух
подобно свисту бича, а темнота наполнится воплями, способными свести с ума
самого здравомыслящего воина. Бросив быстрый взгляд на собственные руки - не
дрожат ли, - Джарва обратился к сыну:
- Дай мне твой меч.
Юноша повиновался; Джарва передал оружие сына Кэйбе, а сам извлек из
ножен Туалмасок и протянул его, рукояткой вперед, Джатуку.
- Прими свое наследие и ступай.
Юноша застыл в нерешительности, затем крепко сжал рукоять. Ведь не
останется в живых ни одного хранителя знания, который снял бы это древнее
оружие с тела отца, чтобы, согласно обычаю, вручить его наследнику. Впервые
на памяти воинов Сааура ша-шахан при жизни добровольно отдавал кому-то свой
меч.
Без лишних слов Джатук отсалютовал отцу, повернулся и поспешил туда, где
ждала его свита. Резким взмахом руки он указал им направление и сам поскакал
на вершину соседнего холма - там для бегства в далекий мир уже собирались
остатки народа Сааура.
Четыре джатара должны были уйти через портал, а старым соратникам Джарвы
и хранителям знания предстояло вместе с немногочисленными воинами пятого
джатара прикрывать их уход. Хранители знания начали плести паутину своих
заклинаний, наполняя ночь протяжными песнопениями, - и внезапно поперек
небосвода протянулась стена энергии, а в воздухе вспыхнули синие сполохи.
Угодив в ловушку, демоны, что летели впереди, пронзительно завизжали от
ярости и боли, когда их коснулись языки синего пламени. Те, кто сумел
отвернуть достаточно быстро, спаслись, но те, кто слишком глубоко проник в
магический щит, на мгновение вспыхнули, а потом начали тлеть. Злобный черный
дым повалил из их огненных ран. Нескольким наиболее могущественным тварям
удалось прорваться к гребню, но там их встретили сааурские воины и,
стремительно атаковав, изрубили в куски. Впрочем, Джарва знал истинную цену
этому успеху - так быстро можно было расправиться только с теми демонами,
которым магия нанесла существенный ущерб.
- Господин, они уходят, - выкрикнул змеиный жрец.
Джарва бросил взгляд через плечо и увидел висящий в воздухе великолепный
серебряный портал, который змеиный жрец именовал провалом. Уходящие влились
в него черным потоком, и на мгновение Джарве показалось, что он увидел, как
его сын прошел сквозь портал, - хотя он понимал, что это всего лишь игра
воображения. Расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть такие
подробности.
Джарва снова уперся взглядом в магический барьер, который уже раскалился
добела в тех местах, где демоны пустили в ход собственную магию. Он знал,
что летучие твари не представляют серьезной угрозы: благодаря скорости и
маневренности они были опасны для одинокого всадника или раненого человека,
но сильные воины могли без особого труда расправиться с ними. Нет, его жизнь
возьмут те, кто идет следом.
По всему фронту барьера появились прорехи - и чем больше они расширялись,
тем лучше Джарва мог разглядеть темные фигуры, приближающиеся с той стороны.
Большие демоны, неспособные летать, но зато защищенные магией, неслись по
земле со скоростью лучшей сааурской лошади, и их зловещие завывания
вплетались в общий шум битвы. Змеиный жрец простер вперед руку. Там, где
демон пытался пройти сквозь дыру в барьере, вспыхнуло пламя, и Джарва
увидел, что змеиный жрец шатается от напряжения.
Понимая, что конец близок, Джарва спросил его:
- Змея, скажи мне только одно: почему ты решил умереть здесь, с нами? У
нас нет выбора, а ты мог свободно уйти с моими детьми. Неужели смерть от их
рук, - он показал на приближающихся демонов, - не кажется тебе чудовищной?
С улыбкой, которую правитель Империи Лугов не мог расценить иначе, как
насмешливую, змеиный жрец ответил:
- Нет, господин. Смерть - это свобода, и скоро ты сам это узнаешь. Но
нам, тем, кто служит в чертогах Изумрудной Королевы, это известно давно.
Глаза Джарвы сузились. Значит, древние легенды не лгали! Это существо - в
самом деле одно из тех, кого породила Божественная Мать! И тут же он понял,
что его народ был подло обманут, и этот жрец - такой же враг, как и те, кто
стремится пожрать его душу. В ша-шахане вскипела ярость. Со стоном отчаяния
он взмахнул сыновьим мечом и одним ударом снес голову с плеч пантатианина.
Но демоны уже смяли воинов арьергарда, и Джарва мог уделить лишь
мгновение мыслям о судьбе, которая ждет сына и его юных соратников там, на
далекой планете, под чужим солнцем. Поворачиваясь, чтобы встретить
противника, владыка Девяти океанов вознес молчаливую молитву своим предкам,
Всадникам Небесного Орида, попросив их присмотреть за детьми Сааура и
охранить их.
Одна фигура возвышалась над остальными, и меньшие демоны перед ней
расступались. Вдвое выше самого высокого сааура, не меньше двадцати пяти
футов высотой, эта тварь целенаправленными скачками устремилась прямо к
ша-шахану. Могущественный демон, телом похожий на сааура с широкими плечами
и узкой талией - но за спиной у него вздымались огромные крылья, сделанные,
казалось, из обрезков черной кожи, а его голова... Треугольная, как у
лошади, она была покрыта тонкой шкурой, словно натянутой прямо на череп.
Близко посаженные клыки, глаза, похожие на черные ямы, полные багряных
углей... Пламенное кольцо плясало вокруг головы демона, а от его хохота
кровь в жилах Джарвы застыла.
Воины кинулись вперед, чтобы защитить своего ша-шахана, но демон раскидал
их как кукол. Он наносил удары, разрывая плоть с такой же легкостью, с какой
сааур ломает хлеб. Джарва стоял наготове, зная, что каждое выигранное перед
смертью мгновение - это надежда на спасение для еще одного из его детей.
Когда демон навис над Джарвой подобно воину, стоящему перед подростком,
ша-шахан мечом сына полоснул его по вытянутой руке, вложив в этот удар все
свои силы. Демон взвыл от боли, но тут же, не обращая на рану внимания,
схватил жертву поперек туловища, и черные когти величиной с кинжал пронзили
доспехи и плоть.
Демон поднес правителя Сааура к морде и держал его так, пока свет в
глазах Джарвы не начал меркнуть. Тогда демон расхохотался и произнес:
- Глупый смертный, теперь ты - правитель небытия. Твоя душа принадлежит
мне, зверюшка! Ты будешь умирать медленно - и даже после того как я сожру
тебя, твои страдания послужат мне развлечением!
Впервые в жизни Джарва, ша-шахан Семи Народов, правитель Империи Лугов,
владыка Девяти океанов, познал страх. И пока его разум кричал, тело обмякло.
Воспарив над собственной плотью, он почувствовал, как его дух устремился к
Небесному Ориду, но неведомая сила удержала его и он не смог отлететь.
Джарва ощущал, как демон пожирает его тело, а в разуме духа звучали слова: Я
- Тугор, Первый Служитель Великого Маарга, Правитель Пятого Круга, а ты -
моя игрушка.
Джарва кричал, хотя был лишен голоса, и боролся, хотя у него не было
тела. Но магические цепи, сковавшие его дух, были столь же прочны, как
прочны для существа из плоти оковы железные. Причитающие голоса других духов
сказали ему, что его соратники разделили участь вождя. Собрав остатки воли,
Джарва направил свои чувства к далекому провалу и увидел, как уходит
последний из его детей. И, насладившись, насколько это было возможно,
зрелищем внезапно растаявшего в ночи провала, тень Джарвы пожелала своему
сыну и своему народу избежать коварства змей и обрести надежное пристанище в
том далеком мире, который пантатиане называли Мидкемией.

Глава 1

ВЫЗОВ

Труба пропела.
Эрик вытер руки о фартук. С утра, закончив отложенные со вчерашнего дня
дела, он почти ничего и не делал, только поддерживал огонь, чтобы не
пришлось заново разогревать остывший горн, если бы вдруг появилась другая
работа. Маловероятно, конечно, ведь горожане и после приезда барона
продолжали бы толпиться на площади. Но лошади - странные существа и теряют
подковы, когда им вздумается, а повозки ломаются в самый неподходящий
момент. Во всяком случае, из пятилетнего опыта работы в кузнице Эрик сделал
именно такой вывод. Он поглядел туда, где, любовно обняв винный кувшин,
валялся спящий Тиндаль. Он начал пить сразу после завтрака - `пропущу чуток
за здоровье барона` - и свалился с час назад, как раз когда Эрик заканчивал
делать то, что должен был сделать Тиндаль. К счастью, парнишка, не по
возрасту сильный, за пять лет успел набраться опыта и теперь умел почти все
- а это с лихвой возмещало недостатки кузнеца.
Только Эрик принялся присыпать угли золой, как услышал из кухни голос
матери. Впрочем, ее требование поторопиться Эрик пропустил мимо ушей:
времени было сколько угодно. Барон даже еще не достиг окраины города. Труба
возвестила лишь его приближение, а отнюдь не прибытие.
Эрик редко интересовался собственной внешностью, но сегодня он знал, что
на него будут пялиться все, и понимал, что должен постараться выглядеть
прилично. С этой мыслью он не торопясь снял фартук, аккуратно повесил его на
колышек в стене, затем опустил руки в кадку с водой и стал бешено тереть их.
Смыв почти всю сажу и грязь, он плеснул воды на лицо, а потом, вытащив из
кучи ветоши, используемой для полировки стали, большую чистую тряпку,
вытерся насухо, стирая то, что не смыла вода.
В пляшущем зеркале воды он рассмотрел свое изломанное отражение:
темно-синие глаза под густыми бровями, высокий лоб, длинные, до плеч,
светлые волосы, зачесанные назад. Сегодня уже никто не сможет усомниться в
том, что он является сыном своего отца. Нос ему достался от матери, зато
нижняя челюсть и крупные зубы - вылитые отцовские. Только его отец был
стройным, а вот об Эрике этого нельзя было сказать. И хотя он унаследовал от
родителя тонкую талию, свои литые плечи Эрик получил от деда по материнской
линии, а его руки, сильные от природы, стали еще крепче от работы в кузнице,
где он трудился с десяти лет. Ими он мог гнуть стальные полосы и колоть
орехи. И ноги у него были не менее сильные, поскольку ему приходилось
поддерживать лошадей, пока кузнец подковывал их, а когда требовалось
заменить сломанное колесо, Эрик поднимал телегу и удерживал ее на весу.
Проведя ладонью по подбородку, Эрик почувствовал щетину. Как все мужчины
со светлыми волосами, он брился не чаще двух раз в неделю, но сегодня -
особый день, и мать, конечно же, потребует, чтобы он выглядел как можно
приличнее. Стараясь не разбудить кузнеца, он прокрался к своему тюфяку за
кузнечным горном и взял бритву и зеркало. Бритье с холодной водой нельзя
назвать удовольствием, но если мать разозлится, это еще хуже. Эрик смочил
подбородок и начал скрести его бритвой. Закончив, он еще раз взглянул на
свое отражение в мерцающей воде.
Ни одна женщина не назвала бы Эрика красивым: от вытянутого подбородка и
впалых щек до широкого лба черты его были крупными, почти грубыми; зато он
обладал открытым, честным взглядом, который мужчина счел бы внушающим
доверие, а женщина - восхитительным; правда, сначала ей нужно было бы
привыкнуть к почти бандитской наружности этого юноши. В свои пятнадцать лет
Эрик уже не уступал ростом взрослому мужчине, а силой мог бы потягаться с
самим кузнецом; никто из сверстников не мог побороть его, и мало находилось
желающих повторить попытку. Когда Эрик помогал матери накрывать стол, его
руки казались неуклюжими, но в кузнице они становились ловкими и уверенными.
Голос матери, требующей, чтобы он шел немедленно, разорвал тишину. Выходя
из кузницы - маленького домика, стоящего почти впритык к задней стене
конюшни, - Эрик раскатал рукава. Проходя мимо открытых ворот, он бросил
взгляд на вверенных его попечению лошадей. Три лошади, принадлежащие
проезжим, которые остановились у Тиндаля, спокойно продолжали жевать сено, а
четвертая приветствовала Эрика радостным ржанием. Она повредила ногу, и Эрик
ее лечил, а потом выгуливал и гонял рысцой, чтобы проверить, как она
поправляется.
- Навещу тебя попозже, подружка, - с нежностью крикнул он лошади. Кобыла
в ответ обиженно фыркнула.
Несмотря на свой возраст, Эрик умел обращаться с лошадьми едва ли не
лучше всех в окрестностях Даркмура и заслужил репутацию чуть ли не
чудотворца. Рана была серьезной, и другой хозяин просто усыпил бы лошадь, но
Оуэн Грейлок, мечмастер барона, дорожил ею и решил рискнуть, надеясь, что
Эрику удастся подлечить ее хотя бы настолько, что можно будет получить от
нее жеребят. Юноша же поставил себе задачу выходить ее так, чтобы на ней
снова можно было ездить.
У задней двери, ведущей на кухню постоялого двора `Шилохвость`, Эрик
увидел мать. Лицо ее выражало решимость. В юности Фрейда была хорошенькой,
но тяжелая работа и тяготы жизни взяли свою дань. В неполные сорок лет она
выглядела почти на шестьдесят. Ее пышные каштановые волосы уже совсем
поседели, а зеленые глаза терялись в сетке морщин.
- Пошевеливайся, - велела она сыну.
- Да он еще не доехал, - возразил Эрик, не слишком успешно пытаясь скрыть
раздражение.
- Это наша последняя возможность, - ответила она. - И если мы упустим ее,
другой уже не представится. Он болен и вряд ли приедет сюда еще раз.
Эрик нахмурился, понимая, чту скрывается за этими словами, но мать больше
ничего не сказала. Барон редко, если не считать особо торжественных случаев,
удостаивал визитом отдаленные уголки своих владений. На сбор урожая он, как
правило, навещал одну деревню и один город - из тех, где производили основу
богатства Даркмура - лучшие в мире виноград и вина. Равенсбург был в этом
смысле одним из наименее влиятельных городов, но Эрик был уверен, что в
последние десять лет барон умышленно избегал появляться здесь, - и знал
причину этого.
Глядя на мать, он вспомнил, как десять лет назад она провела, а вернее,
протащила его сквозь толпу зевак, глазеющих на барона. Это было горькое
воспоминание. Он вспомнил изумление и замешательство на лицах городских
старшин, гильдейских мастеров, виноделов и виноградарей, когда мать
потребовала, чтобы барон публично признал его своим сыном. День, который
должен был стать веселым праздником в честь первой пробы нового урожая,
поверг в смятение весь город, не говоря уже о маленьком Эрике.
После этого случая представители городских властей не однажды
настоятельно просили Фрейду в будущем воздерживаться от подобных выходок -
просьбы эти она вежливо выслушивала, но не более того.
- Хватит считать ворон, иди сюда, - сказала Фрейда. Она повернулась, и
Эрик вслед за ней вошел в кухню.
Розалина улыбнулась ему, а он приветствовал ее дружеским кивком. Розалин
была дочерью владельца постоялого двора. Они с Эриком были одногодки, росли
вместе и относились друг к другу как верные и преданные друзья. Со временем
Эрик начал осознавать, что девушка испытывает к нему более глубокое чувство,
и не знал, как к этому отнестись. Он тоже любил ее, но по-братски, и никогда
не думал о ней как о возможной жене - навязчивая идея его матери сделала
невозможными любые разговоры на такие житейские темы, как брак, профессия
или поездки. Среди своих сверстников Эрик был единственным, кто официально
не учился какому-нибудь ремеслу. Он был подмастерьем у Тиндаля, но это никак
не было оформлено, и, несмотря на все способности Эрика, ни в каком
отделении гильдии об этом никто не подозревал - ни в Западной Столице,
Крондоре, ни в королевской столице, Рил-ланоне. Что касается матери, то она
приходила в бешенство при малейшем намеке, что надо бы заставить Тиндаля
наконец исполнить свое часто повторяемое обещание отправить в гильдию
стандартный запрос о разрешении взять такого-то себе в ученики. Если бы это
было сделано вовремя, сейчас как раз бы закончился первый год его
ученичества. А теперь, несмотря на то что Эрик знал кузнечное дело лучше
тех, кто проучился на два или три года больше, формально ему пришлось бы
начинать с нуля, да и то если мать позволит ему следующей весной оформить
ученичество.
- Дай-ка я на тебя взгляну, - сказала Фрейда. Ее макушка была на уровне
груди Эрика. Ухватив сына за подбородок, она повернула ему голову сначала в
одну сторону, а потом в другую так, словно он был еще маленьким ребенком, а
не почти взрослым мужчиной. Недовольно причмокнув, она сказала:
- Ты весь в саже.
- Мама, я же кузнец! - запротестовал он.
- Вымойся в кадке! - скомандовала она.
Эрик знал, что лучше не спорить. Его мать обладала железной волей и
непоколебимой уверенностью в своей правоте. Даже если Эрика несправедливо
обвиняли в каких-то проступках, он молчаливо и спокойно принимал назначенную
кару, поскольку давно убедился, что любое возражение только увеличивает
наказание. Снимая рубашку и вешая ее на стул рядом с разделочным столом,
Эрик заметил, что Розалину насмешила покорность, с которой он подчинился
своей маленькой маме, и постарался напустить на себя сердитый вид. Ее
усмешка стала еще шире; повернувшись, она подхватила корзину свежевымытых
овощей, а у порога развернулась, пинком распахнула дверь и, пятясь, на

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 123574
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1