ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIP НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Константин Сергеевич БАДИГИН

КОЛЬЦО ВЕЛИКОГО МАГИСТРА

Роман

Глава первая

ЯНТАРНЫЙ БОГ ОТКРЫВАЕТ ИСТИНУ

Мастер Бутрим сидел у верстака, держа в руках наполовину сделанную
деревянную миску. На верстаке вперемешку со стружкой валялись малые и
большие долота, ножи, топорики, и пол был густо усыпан опилками и
кусочками дерева.
Напротив хозяина, сняв кожаный шлем и вытянув длинные ноги,
развалился на скамейке солдат. Небольшая рыжая бородка украшала его лицо,
изуродованное ударом палицы.
- Ты должен отдать за меня свою дочь, - упрямо стоял на своем солдат.
- У нее есть жених, - вздохнув, ответил литовец, - мореход из
Новгорода.
- Жени-их, вот как! Значит, я напрасно шатался в твой дом? Настоящему
саксонцу, верному католику, отказ, а какой-то там русский мореход...
- Они давно помолвлены. Вспомни, Людмила об этом сказала сразу. -
Литовец с трудом заставлял себя отвечать непрошеному гостю.
Его волновало совсем другое: вчера гонец из Вильни принес страшную
весть о смерти князя Кейстута. <Смерть князя повлечет за собой грозные
события, - думал Бутрим. - Недаром священный дуб у каменного урочища
сронил листву... А что с Кейстутовым сыном Витовтом, что с княгиней
Бирутой, живы ли?> И еще он старался понять, зачем его, Бутрима, великий
жрец призывал к себе... Все перепуталось у него в голове, а надоедливый
жених все пристает и пристает со своими разговорами.
- Мало ли что говорит девица! - продолжал солдат. - Настоящий мужчина
не обращает внимания на легкое женское слово... Если она и помолвлена, это
ничего не значит. Прицелиться еще мало, надо выстрелить. Я верный католик
и плюю на русскую веру.
- Это твое дело, - спокойно ответил литовец. Он поправил пряди серых,
как у волка, волос, прилипшие к потному лбу, и, нагнувшись над верстаком,
продолжал работу.
Мастер Бутрим чувствовал себя твердо. Он крестился в Вильне у
русского попа и был назван Степаном. А жена его, Анфиса, - русская, из
Великого Новгорода. В Альтштадте и Кнайпхофе он славился как отличный
мастер и честный человек.
Каждый год его приглашали в Кенигсбергский замок на пробу пива вместе
с остальными почетными гражданами. Сам главный эконом покупал у него
деревянную посуду и был о нем превосходного мнения.
Казалось, разговор был закончен, но солдат все сидел. Он разглядывал
пробор на голове литовца, седые волосы, покрывавшие его плечи, деревянный
крест на груди. <Ты не хочешь со мной породниться, сволочь, - думал он, -
а сам вырезаешь из янтаря поганских богов, торгуешь амулетами и знаешься с
нечистым>.
Солдат недавно разузнал, что литовец мастерит не только деревянные
миски и ложки, и хотел этим воспользоваться.
- Вот что, Стефан, - сказал он после раздумья, - я, Генрих Хаммер из
Саксонии, клянусь вывести тебя на чистую воду, если не отдашь Людмилу!
- Насильно отдавать девку не стану, - пробурчал литовец, - и чистой
воды не боюсь. Не пугай зря. - Однако он насторожился.
- Не боишься? - наступая солдат. - А если я, честный католик, донесу
на тебя в орденский замок? Думаешь, тебе там поверят? А потом... Ну-ка,
взгляни сюда.
Солдат вынул из сумки что-то завернутое в грязную тряпку.
- Это литовский бог Перкун. Узнаешь? - с торжеством сказал он. - Я
видел, как ты его вырезал. За это дерьмо в судилище с живого снимут шкуру.
И ты еще продолжаешь смеяться?! Теперь выбирай: или отдашь за меня
Людмилу, или я иду доносить.
- Подлец! - вскипел литовец. - Ты ходил в мой дом как гость, ел мой
хлеб и подглядывал за мной?!
- Подожди, - солдат поднял руку, - не торопись. Десять моих
товарищей, честных католиков, присягой подтвердят мои слова. Я посмотрю,
как ты будешь брыкаться в петле. Подумай, прежде чем говорить <нет>.
Он брызгал слюной, скривился, покраснел. Рыжая борода смешно поползла
в сторону.
Бутрим брезгливо вытер лицо, медленно поднялся со стула и шагнул к
солдату. С кожаного фартука на пол посыпались стружки. Огромные кулаки
литовца сжались, на лбу и на шее набухли синие жилы. Он взял солдата одной
рукой за воротник кафтана, другой - за пояс, приподнял, открыл ногой дверь
и выбросил на улицу. Громыхнув мечом, солдат растянулся в пыли.
- Литовская свинья, вероотступник! - заорал он, поднявшись на ноги. -
Твою девку и вонючий раб не возьмет в жены... Я рассчитаюсь с тобой? -
Солдат погрозил кулаком. - Клянусь святыми четками, ты раскаешься...
Бутрим схватил со стола острый топор с длинной ручкой и кинулся на
улицу. Он решил убить солдата: донос мог принести непоправимые беды. Но
Генрих Хаммер был далеко. Смешно размахивая руками, он убегал со всех ног.
Возвращаясь, Бутрим столкнулся в дверях с младшим подмастерьем.
Серсил с ножом в руках спешил на помощь.
<Что же делать? - думал Бутрим, стараясь успокоиться. - Проклятый
солдат побежал доносить. Хорошо, что он не знает самого главного>.
Литовец был не просто мастером, но и высоким языческим священником. В
Самбии и Натангии ему подчинялись все остальные жрецы. Двадцать лет сидел
он в городке Альтштадте, прислушивался и приглядывался ко всему, что
делалось в замке и в окрестных землях, и доносил в Ромове великому жрецу.
<Тайный суд крестоносцев может найти предателя, - думал он, - за
клочок земли, за призрачное равенство. Надо бежать, не теряя минуты.
Великий жрец будто знал об опасности, призывая меня>.
С топором в руках он вошел в дом и встретил испуганные взгляды жены и
дочери.
И мать, и Людмила были похожи друг на друга. Обе высокие, статные,
красивые. Русская обильная осень и нежная весна. Золотые волосы Людмилы
заплетены в тяжелую косу. От взгляда ее приветливых голубых глаз делалось
тепло на душе.
Женщины слышали разговор с орденским солдатом.
- Я люблю Андрейшу и никогда не пойду за другого. Пусть лучше смерть!
- твердо сказала Людмила.
- Надо бежать, Бутрим, - бросилась к мужу Анфиса, словно прочитав его
мысли. - Генрих Хаммер гадкий человек, он донесет на тебя.
Она посмотрела вокруг. Двадцать лет счастливо прожили они в этих
стенах. Здесь все было дорого, каждая вещь напоминала о чем-то хорошем,
незабываемом. Она думала, что и умрет спокойно на своей постели... Анфиса
знала, что муж потихоньку вырезает идолов, но не думала, что это так
опасно. Сегодня она ясно представила все, что может произойти, и ни минуты
не колебалась - надо бежать.
- Собирайтесь, - сказал Бутрим, бросив топор на верстак. - Берите
только самое необходимое... Пойдем со мной, Серсил, - обернулся он к
подмастерью. - Надо купить лошадей.
Вместе они вышли из дома.
- Как найдет нас Андрейша? - прошептала Людмила, посмотрев на мать. -
Он обещал быть в эти дни. - В голосе девушки слышались слезы.
- Не беспокойся, - ответила Анфиса, - он тебя любит, а если любит -
найдет... Давай собираться, время не ждет. Принеси дорожные мешки с
чердака.
И она заметалась по дому, хватая то одно, то другое.
Вскоре мужчины вернулись с четырьмя оседланными лошадьми.
Приторочив к седлам скудные пожитки, Бутрим и Серсил помогли сесть на
коней женщинам, вскочили сами и поскакали по узким улочкам города.
У рыночной площади Бутрим приказал спутникам ехать дальше, а сам
свернул налево, по Кошачьему ручью. Он подъехал к старой каменной мельнице
с высокой крышей из посеревшего тростника. Вода ревела и бурлила под
огромным деревянным колесом.
Вниз и вверх по шумливой речушке стояло еще несколько мельниц. Возле
них ютились домики сукновалов и портных. А дальше шел лес.
Не слезая с лошади, Бутрим три раза стукнул древком копья в маленькое
окошечко, прикрытое дубовым ставнем, и негромко позвал:
- Замегита! Эй, Замегита!
Окно открылось, в него выглянула морщинистая старуха. Увидев
всадника, она махнула рукой. Заскрипев, отворилась окованная железом
дубовая дверь, и старуха, закутанная во все черное, вышла на улицу.
- Подойти ко мне, - повелительно сказал Бутрим.
Замегита приблизилась. Ухватившись скрюченными пальцами за стремя,
она подняла мутные глаза. Пригнувшись, Бутрим прошептал ей несколько слов.
- Вот мой знак, передай его юноше, - закончил он, вынув из седельной
сумы небольшую деревяшку с двумя закорючками, выкрашенную в зеленую
краску.
- Сделаю, как ты велишь, - прошамкала старуха.
- Он должен быть скоро, может быть завтра, - повторил Бутрим. - Не
забудь, его зовут Андрейша... А еще скажи подмастерью Ромонсу - он пошел
на торг, - пусть бережется...
Кивнув старухе на прощание, литовец круто развернул коня и поскакал
вдогонку своим спутникам.
Погода портилась. Из облаков, закрывших все небо, накрапывал мелкий,
холодный дождь. Под ногами лошадей хлюпала грязь. Беглецы завернулись
поплотнее в плащи и накинули капюшоны.
Миновав харчевню и постоялый двор <Лошадиная голова>, они
остановились у небольшой закопченной кузницы. Из дверей вышел бородатый
кузнец в кожаном фартуке. Увидев перед собой жреца, тайный поклонник
грозного бога Перкуна низко поклонился.
- Посмотри подковы наших коней, Ручен, нам предстоит дальняя дорога,
- сказал литовец.
Осмотрев лошадей, кузнец перековал переднюю ногу Серого, конька
Людмилы.
- Если про нас спросят, говори - не видел, - прощаясь, сказал Бутрим.
- Скажу, как приказываешь, - ответил Ручен.
И снова помчались всадники. Разбрызгивая грязь, низкорослые литовские
лошадки быстро уносили беглецов на восток.
Дорога шла густым лесом. По сторонам высились огромные дубы и липы.
Между ними проглядывали сосны. Изредка радовала глаз белоствольная
березка. Кустарники по обочинам дороги обвивал буйно разросшийся хмель;
его зеленые ручейки доверчиво выползали на дорогу, их топтали конские
копыта и давили тележные колеса.
Дождь продолжал высеиваться из низкого, тяжелого неба. Тонкие
прохладные струйки смывали с деревьев густую дорожную пыль, и листва
зеленела еще ярче.
Твердо сидя в седле, Бутрим думал, что теперь должна измениться вся
его жизнь. Он думал еще, что на время оставит жену и дочь у двоюродного
брата, по имени Лаво, старейшины лесного селения.

* * *

А Генрих Хаммер подбежал к орденскому замку. У крепостных ворот
многоликая толпа преградила ему дорогу. Он стал расталкивать людей
кулаками, но продвинуться вперед ему не удалось.
<Нищие, - догадался солдат. - Сегодня четверг, мясной день, и они
надеются вкусно пообедать>.
Люди горланили во все голоса, плакали, ругались.
В толпе были горбатые, безногие и безрукие, иные продвигались
ползком, других поддерживали товарищи. Каждый держал в руках деревянную
или глиняную миску. Были женщины, старики и дети. Они напирали на солдата
и жарко дышали ему в лицо. Помня про оспу, недавно косившую в здешних
местах всех без разбора, Хаммер всякий раз с отвращением отворачивался.
Начался холодный дождь. Он мочил вшивые, растрепанные волосы, стекая
грязными струйками по хмурым лицам. Матери спешили укрыть от дождя
младенцев, прижимали их к высохшей груди, укутывали в грязные тряпки.
Наконец заскрежетали блоки подъемного моста, толпа загудела и
сплотилась еще больше. Заплакали дети.
В крепостном дворе ударил колокол. Послышалось нестройное пение.
Толпа раздвинулась. Генрих Хаммер увидел двух прислужников, несущих на
шесте, продетом в проушины, большой деревянный ушат. Прислужники нараспев
читали псалмы. За первой парой шли еще двое с таким же ушатом.
В ушатах хлюпала и пузырилась густая похлебка из объедков с
рыцарского стола. Сойдя с моста, слуги остановились и поставили свою ношу
на землю. Подошел брат священник с распятием в поднятых руках. Стараясь не
замечать жадных взглядов, он торопливо стал читать благодарственную
молитву. Окончив чтение, священник благословил то, что было в ушатах, и
мгновенно исчез.
Нищие бросились к похлебке, выхватывая обглоданные кости, черпали
мисками и чашками густую жижу. Они лезли в ушаты грязными руками, рычали и
чавкали.
С трудом пробившись через толпу, Генрих Хаммер вошел в крепостные
ворота. Пересек двор и спустился в подземелье, где вершил тайными делами
ордена брат священник Отто Плауэн.
Пробыв в подземелье не более десяти минут, солдат снова очутился на
крепостном дворе.
Вскоре возле дома мастера Бутрима застучали конские копыта. Солдаты
спешились у самого крыльца. Один остался у лошадей, двое зашли в огород -
на случай, если бы литовец затеял побег. Появились встревоженные соседи.
Слезая с лошади, Генрих Хаммер увидел под ногами свежий лошадиный
навоз и в дом вошел, обуреваемый недобрым предчувствием.
Мастерская была пуста. Стружки и обрезки дерева по-прежнему валялись
на полу. На скамейке лежал смятый фартук мастера.
- Стефан! - позвал Хаммер.
Никто не отозвался.
- Людмила! - крикнул он еще раз.
Опять тишина.
Большой, жирный кот вышел из кухни и стал тереться о ноги солдата.
Генрих Хаммер отшвырнул кота и бросился в комнату, смежную с
мастерской, где обычно принимали гостей. Он посмотрел на тяжелый
деревянный потолок с дубовыми брусьями, на стол, покрытый чистой льняной
скатертью. Несколько стульев с высокими спинками стояли по стенам. По
узкой деревянной лестнице солдат взбежал наверх, в спальню родителей
Людмилы. Видно, что здесь поспешно собирались: сундук был открыт, какие-то
тряпки валялись на полу. Постель в беспорядке. Пусто.
Он поднялся еще на одну лестницу. На самом верху, под крышей, -
маленькая комнатушка Людмилы. И здесь пустота.
Громыхая тяжелыми сапогами, Генрих Хаммер скатился вниз и стал шарить
в кухне. Здесь вкусно пахло. Под темными потолочными балками висели на
крюках окорока и колбасы со связками лука и чеснока.
Он заглянул в маленькую кладовку, где хранились соль, мука и крупа.
Отодвинул заслонку русской печи, словно там могло спрятаться семейство
Бутрима...
Убедившись, что никого в доме нет, солдат взвыл от ярости.
- Собаки! - вопил он, потрясая кулаками. - Обманули!
Выхватив тяжелый меч, он стал рубить по чему попало. Досталось
колбасам и окорокам. В слепой ярости он вышиб у печи несколько кирпичей.
Вбежав в мастерскую, солдат как сумасшедший стал размахивать мечом.
Товарищи, изловчившись, схватили его за руки и отняли оружие.
- На коней! - опомнившись, крикнул Генрих Хаммер. - За мной! Клянусь
четками, мы догоним их!
Солдаты промчались за городские ворота, миновали мост, торговую
площадь... Генрих Хаммер был уверен, что Бутрим скачет сейчас по литовской
дороге. Свежий конский навоз у дверей дома говорил солдату, что семья
бежала на лошадях, а не спряталась где-нибудь в городе...
У Кошачьего ручья погоню накрыл туман. Шум воды под мельничными
колесами и мерное постукивание шестеренок были хорошо слышны, а самих
мукомолен солдаты не увидели.
Генрих Хаммер решил скакать до кузницы. Там он надеялся узнать о
беглецах. Накалывая шпорами лошадиные бока, подбадривая себя дикими
криками, солдаты скакали во весь опор.
В молочном тумане выступили закопченные бревна кузницы.
Двери оказались наглухо закрыты. Долго стучали солдаты, проклиная
хозяина. Наконец дверь открылась, и бородатый кузнец вышел на порог.
- Спишь, проклятый барсук! - крикнул Хаммер, замахиваясь железной
рукавицей.
- А тебе какая забота? - грубо ответил кузнец, разглядев, что перед
ним только солдаты.
- Давно ли здесь проезжали люди? Среди них две женщины. Клянусь, я
заплачу тебе, - сменил солдат гнев на милость. Он сунул руку в тощий
кошелек и стал звякать монетами. - Отдам все, что есть. Ну, говори!
- Рано утром, еще не всходило солнце, проскакали орденские рыцари, -
почесывая лохматую бороду, сказал прусс, - остановились у кузницы. Я набил
подкову на заднюю левую ногу рыцарского жеребца... Нет, вру - на заднюю
правую ногу. Рыцари поскакали на восток. За ними прошли два
монаха-доминиканца. - Кузнец сморщил лоб, будто напрягая память. - Больше
я никого не видел.
Туман делался все плотнее. В двух-трех шагах еще можно было увидеть
черную лошадь, а дальше все закрывала густая пелена.
Генрих Хаммер поник головой. Несколько мгновений прошло в молчании.
Опомнившись, он хлестнул коня плетью и помчался к замку.
За ним поскакали товарищи, ругая его бешеный характер.

Глава вторая

ДЕНЬГИ, МЕЧ И СВЯТАЯ ДЕВА МАРИЯ

Крепость Мариенбург, откуда ни глянь, смотрит величественно и строго.
Верхний замок сооружен огромным прямоугольником. Его высокие стены
прорезаны двумя рядами стрельчатых окон. Средний замок образует трапецию,
раскрытую со стороны верхнего замка, и заканчивается дворцом магистра. С
реки дворец кажется высокой и широкой зубчатой крепостью, увенчанной
башнями. Крепость пресвятой девы Марии - столица сильного орденского
государства.
Завтра у рыцарей торжественный день - выборы нового великого
магистра. Город, предзамочье и замок полны иноземных гостей, приехавших
почтить будущего владыку ордена. Среди гостей - посольство великого
литовского князя Ягайлы, связанного дружественным договором с
крестоносцами.
Весь день на крепостной площади гремела музыка. Бродячие музыканты и
артисты развлекали народ. Под аккомпанемент лютни пел любовную песню
миннезингер. Ревели ручные медведи, приведенные для забавы в замок.
Дрессировщик в полосатом платье и шутовском ушастом колпаке примостился у
стены и показывал ученых блох. На оловянном блюде несколько блошиных пар
везли крошечную золотую карету, блоха на козлах подстегивала их прутиком.
Из уст в уста передавались слухи о рыцарском турнире. Гости громко
выражали свой восторг. В Мариенбург съехались славнейшие рыцари мира:
французы, англичане, чехи, венецианцы, австрийцы и поляки. Они
прохаживались по двору замка, разодетые и разукрашенные, посматривали друг
на друга, словно боевые петухи.
Орденские сановники провели весь день, до вечерней молитвы, в спорах
о том, кому быть великим магистром. Все братья ордена были взволнованы;
рыцари, священники и полубратья собирались кучками по углам, в темных
коридорах, перешептывались, переглядывались.
Предстояли большие перемены: многие получат теплые местечки, многих
сменят за непригодностью, а иные попадут в глубокие подземелья.
Конрад Цольнер, великий ризничий, долго ворочался в постели, стараясь
заснуть. Но сон не шел и не шел. Завтра выборы, и, может быть, он,
Цольнер, станет великим магистром. За день он наслушался разговоров: всем
надоела война без успехов. Сто лет топчутся рыцари у границ языческой
Литвы, а она по-прежнему недоступна ордену. Надо дать власть, говорили
многие, не простому солдату, размахивающему мечом, а мужественному и
мудрому человеку, умеющему считать деньги. Цольнеру дали понять, что он
как раз тот человек.
<Великий магистр немецкого ордена! - думал он. - Передо мной будут
склонять головы не только вся братия ордена, не только все наши подданные,
но и государи иноземных стран. Как приятна власть смиренному монаху, ах
как приятна! Стоит сказать слово, и все будет так, как ты велел... А
враги? О-о, пусть только я стану великим магистром! Негодный Вильгельм
Абендрот тотчас станет комтуришкой в малом деревянном замке с десятью
рыцарями, среди дремучих лесов на литовской границе. Пусть Абендрот
понюхает, чем пахнут литовские топоры и палицы. А Курт Брукнер? - Великий
ризничий представил себе надменное лицо этого саксонского выскочки. - Ух,
тебе-то, голубчик, я найду тепленькое местечко! И доносчики попы не
страшны, великий магистр волен расправиться с каждым. Греховна или не
греховна власть? - подумал он. - Дело требует одного, а слово божье учит
другому, вот и найди, где правда...> Снова в голову поползли всякие мысли.
Кто-то из великих магистров сказал, что орден сохранит свою силу, пока в
нем будет высок бескорыстный рыцарский пыл и безграничное повиновение
уставу. Послушание выше поста и молитв. <Ну, а мы?> - спрашивал себя
Цольнер и тяжко вздыхал. У многих простых братьев рыцарский пыл совсем
испарился, остался лишь страх перед наказанием. А что говорить о самых
благочестивых и знатных?!
Великий ризничий, стараясь избавиться от греховных мыслей, стал
вспоминать историю немецкого ордена.
Сам бог и пресвятая дева Мария подняли так высоко простой и бедный
монашеский орден... Два века назад в ордене едва ли набралось два десятка
братьев, призванных ухаживать за больными и ранеными. У четвертого по
счету магистра ордена, Германа фон Зальца, было всего десять рыцарей. <А
сейчас, - думал Цольнер, - мы обладаем многими землями и содержим больше
тысячи хорошо вооруженных рыцарей. А сколько еще наемных солдат!>
Рядом, в смежной комнате, лежал с открытыми глазами Конрад Валленрод,
комтур из замка Шлохау. Он тоже не мог заснуть. Что даст ему завтрашний
день? Многие комтуры хотели видеть его великим магистром. Если бы он стал
великим магистром, что тогда? О-о! Конрад Валленрод хорошо знал, что
делать: война, только война. Он собрал бы в кулак все силы ордена и одним
ударом покончил с Литвой.
Комтур был высок ростом, лыс и грузен, храбр и искушен в боях. Вряд
ли найдется в ордене более достойный рыцарь. Друзья любили его за прямоту
и честность, враги боялись за бешеный характер. Но у рыцаря был и
недостаток: он не скрывал своей неприязни к братьям священникам,
презрительно называл их попами, дармоедами и бездельниками. Надежды на
избрание у него почти не было.
Конрад Валленрод тяжело повернулся на постели, взял волосатыми руками
кувшин с вином, стоявший на скамейке у изголовья, и долго пил.
Рыцарь слышал, как сторожевой колокол в замке ударил полночь, слышал,
как за стеной глухо кашлял великий ризничий.
Он еще раз глотнул из кувшина и наконец заснул.
<Орден должен представлять собой армию, находящуюся в постоянной
готовности>, - была его последняя мысль.
Выборы, двадцать третьего великого магистра проходили с обычной
торжественностью. Приехали магистры Германии и Лифляндии, собрались
ландкомтуры и комтуры. Каждый из них привез с собой в Мариенбург самого
достойного рыцаря. Прежде всего братья отслужили обедню святому духу. В
церкви священник долго и нудно читал правила и законы о выборах великого
магистра. А каждый брат прочитал про себя пятнадцать раз <Отче наш>. Все
усердно молили господа, чтобы он помог выбрать достойного.
Наконец орденские вельможи назвали главным выборщиком казначея
Ульбриха Хахенбергера.
Выборы происходили в светлом, просторном зале с пальмовыми сводами.
Высокие белые потолки держались на трех мраморных восьмигранных колоннах.
Гости рассаживались на дубовых лавках, тянувшихся по стенам. Иные, что
были здесь в первый раз, разглядывали барельефы на капителях, изображавшие
три монашеские добродетели: послушание, чистоту и бедность; удивлялись,
что каждое слово, произнесенное у стены, где обычно сидели великий магистр
и члены капитула, отчетливо разносилось по залу. А когда открывались три
небольших квадратных оконца в стене, отделявшей зал от церкви, звуки
органа и церковное пение наполняли комнату торжественной музыкой.
Предстояло избрать еще двенадцать выборщиков. Их избирали особым
порядком. Ульбрих Хахенбергер назвал капеллана замковой церкви брата
Николая. Потом они с братом Николаем выбрали комтура из замка Реды. Новым
заходом, уже втроем, они выбрали комтура Ганса фон Вегирштете. Так,
увеличиваясь в числе, выборщики называли все новых и новых братьев. Были
избраны восемь рыцарей, один брат священник и четверо братьев
неблагородного происхождения, в серых плащах. Тринадцать избирателей дали
торжественную клятву на Евангелии, что выберут самого достойного.
Священник брат Николай предложил избрать великим магистром рыцаря
Конрада Цольнера...
Ударили колокола замковой церкви. Конрад Цольнер фон Ротенштейн под
пение братьев священников <Тебе бога хвалим> был отведен к алтарю. У
алтаря временный правитель ордена великий комтур Родингер фон Эльнер
торжественно вручил кольцо и печать великому магистру.
Волшебное кольцо! В прошлом веке папа римский подарил его великому
магистру Генриху фон Зальцу. В чем его чудодейственная сила, почему о нем
мечтают многие достойные рыцарь ордена? Кольцо магистров не просто
красивая и дорогая безделушка. Надев его на палец, рыцарь немедленно
становится епископом, князем церкви. Кольцо давало ему неограниченную
власть над судьбами остальных братьев.
Орден состоял из братьев рыцарей и братьев священников, и они не
пользовались равными правами. Только один человек - великий магистр,
епископ - мог возвести брата священника в сан, лишить его сана и наказать.
Рыцарь же во многом зависел от воли комтура орденского замка.
Папский подарок делал орден независимым, освобождая его от
вмешательства церкви...
Цольнер торопливо надел на большой палец золотое кольцо с рубином
величиной с желудь и двумя алмазами. <Пресвятая дева Мария, - любуясь
кольцом, подумал счастливый избранник, - теперь только смерть его
отнимет?>
Приземистый и широкоплечий, словно медведь, он поцеловал папское
кольцо и печать, поднял глаза к потолку и долго шевелил губами. Оправив
густую, длинную бороду, перекрестился и с улыбкой стал целовать подряд
всех священников в церкви.
В короткой речи великий магистр свое избрание назвал приказом ордена
покорному слуге и возвестил о расширении привычной, передаваемой из
поколения в поколение войны за жмудскую землю.
Тут же, в церкви, великий комтур представил Конраду Цольнеру трех
рыцарей-телохранителей, а замковый капеллан - духовника, брата Симеона,
высокого и худого попа с маленькой лысой головой.
- Даже ты, великий магистр, не можешь быть пастырем самому себе, -
сказал он с легкой усмешкой.
Казалось, все шло хорошо, но после поцелуйного обряда спокойствие
покинуло великого магистра. Волновался он не напрасно. В прусских землях
началась эпидемия черной оспы, она перекидывалась из дома в дом, из города
в город, как пожар в сильный ветер. Неумолимая болезнь скосила многих
знатных рыцарей. Две недели назад от оспы умер старый друг великого
магистра - комтур крепости Бальга - Дитрих фон Эльнер. А всего три дня
назад отправился на тот свет великий маршал Руно фон Хаттенштейн.
В церкви среди братьев священников был один толстенький, бледный и
прыщеватый. Его лицо не давало покоя Конраду Цольнеру. Хотелось бросить
все, бежать к себе в спальню, обтереть губы, лицо и все тело полотенцем,
смоченным в уксусе. Он оглянулся по сторонам, ища глазами дворцового
лекаря, и взгляд его снова упал на бледного попа.
<Святая Мария, - думал великий магистр, - ведь этот толстяк, кажется,
из Кенигсбергского замка, а в Натангии и Самландии болезнь свирепствует
больше всего!> Лицо избранника еще больше вытянулось и стало совсем
постным. Он с трудом дождался конца церковной службы.
Вечером собрался благочестивый капитул - совет при великом магистре.
Великим маршалом ордена стал Конрад Валленрод, комтур замка Шлохау.
Совсем одуревший от свалившихся на его голову дел, Конрад Цольнер
направился в свои покои отдохнуть.
Телохранители неотступно следовали за ним.

* * *

В числе гостей были знатные вельможи из княжества Яноша Мазовецкого.
Рыцари и прелаты приехали на орденские торжества, чтобы своими глазами
увидеть нового великого магистра, преподнести ему подарки, послушать, о
чем говорят немцы. Среди мазовшан был сын Кейстута князь Витовт с женой
Анной и двумя ближними боярами. Он нашел убежище у Януша Мазовецкого,
княжившего в Черске.
Недавно Витовт чудом спасся от смерти, убежав из крепости, куда был
заточен своим двоюродным братом Ягайлой. В Мариенбурге Витовт скрывал свое
имя. Он был небольшого роста, без бороды и усов. Ходил в длинном кафтане с
рыцарским поясом, в бархатной шапке и с золотыми шпорами. Зная хорошо
немецкий язык, он хотел кое-что выведать себе на пользу в орденской
столице.
Ночью Витовт почти не спал, его тревожили мысли о недавних днях. Он
вспомнил покойного отца, свой побег из Кревского замка. Его верная супруга
княгиня Анна, просыпаясь ночью, видела открытые глаза мужа и нахмуренный
лоб. Она знала, какие мысли его тревожат, и ни о чем не спрашивала.
<Князь Януш оказался честным человеком, - думал Витовт, - в ту
страшную ночь, когда мы с женой прискакали в Черский замок, без друзей,
без слуг, он радушно принял нас... Я рассказал о проклятом Ягайле... <Твое
дело правое, - успокоил князь Януш, - я помогу тебе отомстить. Вернешься
от крестоносцев, и мы все решим>.
С утра мазовшане осматривали хозяйственные дворы Мариенбургского
замка, удивлялись и ахали. Гостей поразили огромные конюшни, рассчитанные
на сотни лошадей, большие запасы хлеба в амбарах, множество всевозможных
мастерских.
Гостей сопровождали рыцари, приставленные комтуром замка: Гедемин
Рабе и Генрих Цвеен.
День выпал хмурый. Осеннее бледное солнце только изредка показывалось
в облаках. Воды Ногата потемнели, налетевший ветер рябил речную гладь.
Рыцари и прелаты отворачивались от пыли, поднятой на дороге ветром,
закрывали глаза и ругались.
За кузницами князь увидел дощатый забор, огородивший клочок земли,
похожий на загон для овец. За забором толпились сотни четыре молодых
женщин, многие были с грудными детьми. Босые, едва прикрытые кое-каким
тряпьем, они заглядывали в щели.
Витовт, разговаривая со своими боярами, проезжал мимо ограды. Одна из
женщин услышала литовскую речь и узнала князя.
- Спаси нас, князь! - выкрикнула она. - Немецкие рыцари сожгли наше
селение, а нас насильно пригнали сюда...
- Рыцари бесчестят нас, беззащитных! - завопила другая, с тяжелой
грудью и толстыми ногами. - Они хотят выкуп за нас, за детей наших. Но где
мужья и отцы?! Горе нам!
- Нас продадут в неволю в дальние страны!..
Из-за ограды послышались плач и причитания.
Витовт подъехал вплотную к загону. Его взгляд упал на маленькую
девочку, игравшую с тряпичной куклой.
- Откуда вы? - спросил он, оглядывая зоркими глазами пленных.
- Из-под Трок, - сказала молодая пленница с ребенком на руках. - Два
месяца прошло с тех пор, как нас схватили немцы. Они напали ночью,
перебили мужчин...
Витовт спрыгнул с коня и в бешенстве стал расшатывать колья.
- Что ты, князь! - удерживая Витовта за рукав, зашептал боярин Дылба.
- Торопливость - враг разума, силой здесь не возьмешь.
- Сколько денег у нас в кошеле? - тоже шепотом спросил Витовт.
- Денег почти нет, князь, - пятясь, ответил боярин.
- Вернись в замок, боярин Дылба, спроси у комтура, какой он выкуп
хочет за пленных литовок. Если наших денег не хватит, проси под мое слово.
- Спасибо, князь, спасибо! - заголосили пленницы.
Витовт, нетерпеливо притопывая ногой, смотрел на ворота замка. Он
боялся, что немцы не поверят в долг и оставят у себя женщин. Но все
обошлось благополучно, боярин Дылба вскоре прибежал обратно.
- Князь! Комтур сказал, что под твое слово отпустит женщин. Чтобы не
было им обиды, он назначил охрану до самой границы.
Следом за боярином пришел полубрат в сером плаще и топором сбил
запоры на воротах загона.
Пленницы с радостными криками бросились к Витовту. Многие упали перед
ним на колени, подносили к нему своих детей и со слезами благодарили за
спасение.
Витовт и сам чуть не заплакал.
В это самое время два бородатых орденских рыцаря подошли к ограде.
Оба в кольчугах, перепоясанные мечами.
- Что за шум подняли эти коровы? - сказал рыцарь постарше, с
курчавыми волосами. - Эй вы, заткните глотку!
- Мы теперь свободны и не хотим вас знать! - не скрывая отвращения,
сказала женщина с тяжелой грудью и толстыми ногами. - Скоро мы будем дома,
нас освободил князь.
- Ваш князь, - с презрением ответил рыцарь, - язычник, экая невидаль!
Этим летом, клянусь святой девой, я приведу в замок вашего князя на
веревке.
Отстранив женщин, Витовт шагнул к рыцарям. Он чувствовал удары крови,
бившие в затылок.
- Ты не приведешь меня на веревке! - сказал он, выхватывая меч. -
Молись! - И Витовт хватил рыцаря плашмя по шлему.
Крестоносец с проклятием поднял боевой топор. И не миновать бы
кровавой сечи, но, к счастью, Генрих Цвеен вовремя перехватил княжескую
руку, а Гедемин Рабе оттолкнул курчавого рыцаря.
- Благородный рыцарь, вложи меч в ножны, - сказал Витовту Генрих
Цвеен. - Ты наш гость. Оскорбивший тебя брат будет строго наказан.
- Хорошо, - с трудом произнес Витовт, - пусть будет так. Я скрещу с
ним меч в другое время.
Вскочив на коня, он присоединился к мазовским вельможам.
За хлебными амбарами, на берегу реки, стучали топоры. Сотни
невольников-славян строили ристалище для рыцарских поединков. Помост для
великого магистра и благочестивого капитула был готов. Рабы заканчивали
забор и скамьи для почетных гостей.
Завтра рано утром для увеселения приглашенных начнутся рыцарские
боевые игры.
Остановив коня у восточных ворот ристалища, Витовт долго молчал,
устремив взор на синие зубцы далекого леса. Он все еще не мог забыть
пленных женщин.
- Скажи, боярин Дылба, - вдруг произнес он, - разве не спросил
великий комтур, под чье слово он должен отпустить женщин?
- Нет, князь, не спросил, - ответил боярин. - Я и сам думал, почему
не спросил, да ничего не придумал.

Глава третья

НА ЯНТАРНОМ БЕРЕГУ ГОРЯТ КОСТРЫ

Глухой ночью лодья <Петр из Новгорода> медленно приближалась к
песчаным берегам Жемайтии. На желтоватой замшевой коже единственного
паруса, оставленного на мачтах, темнели изображения двух медведей,
поднявшихся на задние лапы. На палубе не было видно огней.
Люди в темноте готовили к спуску большой карбас для вывоза товаров на
берег, отвязывали якорь, прощупывали руками якорный канат. На носу лодьи
широкоплечий мореход Анцифер Туголук бросал в море грузило и выкрикивал
глубину.
Кормщик Алексей Копыто, ухватив в кулак небольшую бородку, упрямо
торчавшую вперед, напряженно вглядывался в темноту. Дружинники жались от
ночного холода, а он взмок, рубашка прилипла к телу. В этих местах
ошибиться нельзя - пропадешь. Больше ста лет пытаются рыцари захватить
Жемайтию, но все еще огромным клином она выпирает до самого моря. Здесь
выход к морю, здесь Паланга и священный храм богини Прауримы. Капелланы
орденских церквей молят бога о победе. Его святейшество папа благословляет
крестовые походы, и тысячи рыцарей и наемных солдат находят свою смерть
среди литовских болот и лесов. А победы все нет.
Впереди что-то мелькнуло. Кормщик протер глаза. Нет, ему не
померещилось: три красноватые точки. Это костры на берегу, условный знак.
Он перекрестился и вздохнул с облегчением.
- Костры видишь, Андрейша? - спросил Алексей Копыто. - Левее смотри,
- и вытер шапкой запотевшую лысину.
- Вижу! - радостно вскрикнул рулевой. - Два костра вместе, а третий
чуть левее.
- Вот и держи на них, теперь немного осталось.
Мореход повернул руль. За бортом зашумела вода, лодья изменила
направление.
Кормщик Копыто опять умолк. Он присматривался, прислушивался,
принюхивался, словно зверь, выслеживающий добычу. В темноте чуть заметно
сверкали огоньки костров. Шелестел прибой, с берега доносился смолистый
запах дыма. Где-то далеко пролаяла собака.
Плавно покачиваясь на волне, лодья продолжала двигаться к невидимому
берегу.
Путь мореходов был труден. Он начался от стен Ладожской крепости,
могучей русской твердыни на Волхове. Погоды выдались грозные, весь путь
море шумело и бурлило. Встречные ветры изорвали на лодье большой парус,
волной смыло за борт несколько бочек солонины, умер дружинник Сухой Нос...
- Отдавай якорь, ребята, тихо. Смотри, чтоб не бултыхнул, -
вполголоса распоряжался Алексей Копыто, появившись на носу лодьи.
Якорь тихо ушел в воду. Зацепившись острой якорной лапой за песчаное
дно, лодья остановилась.
Трудности, казалось, остались позади, но морщины на лбу кормщика не
разошлись. Ухватив, по привычке, бороду в кулак, он по-прежнему не спускал
глаз ни с берега, ни с моря. Наконец его чуткое ухо уловило тихие всплески
воды. Вглядываясь в темноту, он до боли сжал руками поручень. Поднявшийся
с берега ветер стал разносить плотные облака, нависавшие над морем, в
просветах показалась луна. В бледном свете возникла большая, длинная
лодка, идущая на веслах. На ней то показывали, то прятали зажженный
фонарь. Это условный знак - свои. У кормщика сразу отлегло от сердца.
Лодка бесшумно прислонилась к борту <Петра из Новгорода>. Два палангских
кунигаса проворно поднялись на палубу.
Бояре были в меховых высоких шапках, в дорогих кафтанах, с короткими
мечами у пояса. Боярин Васса, худой, с ввалившимися щеками и бледным
лицом, и боярин Видимунд, с золотой цепью на груди, обросший седой бородой
по самые глаза. Старик держал в руках длинный посох с бронзовым петухом на
верхнем конце.
Видимунд подошел к кормщику и обнял его.
- Ты привез нам оружие, Алекса? - спросил он.
- Как договорились, боярин, - ответил кормщик, - мечи, наконечники
копий и ножи. Кольчуги и шлемы тоже лежат в трюме.
- Спасибо тебе, Алекса, - ответил боярин Видимунд, - ты привез оружие
как раз вовремя. Мы два раза по пять дней ждем тебя, Алекса, каждую ночь
зажигаем костры. Мои люди стерегли лодью по всему берегу.
Дружинники вытащили из трюма тяжелую связку длинных мечей и несколько
кольчуг. Веревка не выдержала тяжести и разорвалась, мечи с грозным звоном
рассыпались по палубе.
Глаза старика заблестели. С радостным воплем он бросился к оружию.
- Пойди сюда, Васса! - крикнул он своему спутнику.
Подняв с палубы меч, старик с неожиданной силой и проворством стал
рассекать им воздух. А Васса молча схватил стальную кольчугу и быстро
натянул на себя. Его бледное лицо покрылось румянцем.
Увидев в трюме много оружия и боевых доспехов, Видимунд опять
бросился обнимать кормщика.
Отважной Жемайтии приходилось воевать с открытой грудью, дубинками и
бронзовыми мечами против закованных в броню и хорошо вооруженных рыцарей.
- Латинский папа, - вздохнув, сказал старый кунигас, - пишет на
телячьей коже всем народам, что бог не позволяет продавать жемайтам мечи и
кольчуги. Ты не боишься, Алекса?
- Мы, новгородцы, плюем на латинского папу, - отозвался кормщик. - С
кем хотим, с тем и торгуем. Мечи и кольчуги сделаны лучшими мастерами, -
добавил он с гордостью. - Против такого меча папская бронь не устоит.
Видимунд хлопнул три раза в ладоши. Из лодки вылезли двое жемайтов и
принялись поднимать на палубу лодьи тяжелые рогожные мешки.
- Янтарь собирали в Пруссии, - сказал старый боярин. - Месяц назад
двух наших рыбаков береговой староста повесил, их тела и сейчас

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIP НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 123276
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1