ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

ВАСИЛИЙ ЩЕПЕТН┌В
Рассказы

ТОТ, КТО НЕ СПИТ
НОЧНАЯ СТРАЖА

ВАСИЛИЙ ЩЕПЕТН┌В

ТОТ, КТО НЕ СПИТ
повесть

1
Колесо `Кировца` на четверть скрылось в колее, прицеп
кренился с боку на бок, пытаясь сбросить молочные фляги, по
горло утопленные в гнезда-держатели. Целых четыре фляги. Если
наполнены доверху, то ферма голов на шестьдесят при нынешних
надоях. Восемнадцать километров до центральной усадьбы. И от-
туда сорок шесть до районного молокозавода, из них тридцать -
грунтовой дороги. Не молоко везут, а белое золото. Бело-голу-
бое - учитывая вклад водопровода.
Петров поправил лямку рюкзака, более оправдывая паузу,
держался рюкзак ладно, не тревожил, и вернулся на дорогу, на
травяной коврик, что лежал меж глубоких колеин, припорошенный
серой пылью.
Хорошо, в╗дро. В дождик не ходьба, а мука. Да и кто в
дождь доброй волей путешествует ныне?
Он шагал мерно, экономно, а за спиной погромыхивал, уда-
ляясь, молочный поезд.
Из пункта А на север отправился пешеход со скоростью
пять километров в час, а на юг - трактор `Кировец` со ско-
ростью в три раза больше скорости пешехода. Через какое время
они встретятся, если известно, что встречаться им, вообще-то,
незачем?
На покосившемся бетонном столбике - заляпанный засохшей,
наверно, весенней еще грязью, прямоугольник толстой жести:
д. Глушица
д. - значит, деревня.
Но и версту спустя не было ничего, по сторонам тянулись
редкие осины да черные смоленые столбы электролиний по левую
руку. Дальше лежали пустые непаханые поля - горючего не хва-
тило, неудобья покупателей ждут, или просто - руки не дошли.
Ферма - низенькая, с `лежачими` крохотными окошками у
крыши, когда-то штукатуренная и беленая, безнадежно обрастала
навозом, который, словно годовые кольца дерева, ведал о былом
процветании и нынешней скудости.
Млечный путь кончался распахнутыми деревянными воротами.
У южной стены, в огороженном жердями загоне уныло и сон-
но стояли коровенки, вяло шлепая хвостами по ребристым бокам.
- Эй, кто живой, отзовись! - Петров глянул в темный про-
ем ворот. Мухи да оводы жужжали в ответ.
Он осторожно, выбирая, где ступить, миновал загон и, уже
свободнее, подошел к стоящим поодаль избам - и смолоду нек-
репким, строенным не себе, артельно, наскоро, но странно дос-
тоявшим до сегодняшних дней, готовым стоять, пока живет в них
кто-то, а опустеют - и рушатся в одночасье.
Калитка в штакетном заборе приоткрыта, крючок мелко ка-
чается на ржавой петле.
Гравийная дорожка хрустнула под ногами. Из хлева отоз-
вался поросенок - сыто, довольно. И корову держат - вон ле-
пешка свежая. Пасется, верно.
- Хозяева!
Дверь в сени низкая, смиренная. Стены увешаны снизками
яблок, мухи азартно носились над ними, шалея от изобилия.
- Чего надо? - хмурое, заспанное лицо хозяйки выплыло
из-под марлевого полога открытого окна.
- Молока не продадите?
- Чего?
- Молочка, говорю, - Петров рассеянно смотрел на огород.
Помидоры, подальше - капуста, поздняя картошка, кустики зеле-
ные, сочные. Соток пятнадцать, да прирезанных, `указных`
столько же.
- Молока можно. Много?
- Литр.
- Сейчас, - хозяйка опустила марлевый полог, но шустрая
муха успела залететь внутрь. - От заразы, спасу нет!
Петров скинул рюкзак, пристроил на лавке, широкой, тем-
ной от старости, сел рядом.
Крынка с устоявшимся утренним молоком, жирным, не пить -
жевать впору, припотела снаружи. Петров хлебнул, остановился,
переводя дух.
Идиллия!
Женщина, повеселевшая от движения, а, может, и от денег,
которые успела спрятать в какой-то из карманов цветастого фа-
сонистого платья, очевидно, лишь недавно переведенного в зат-
рапез, гоняла полынным стебельком мух с сушеных яблок.
- Вы тут по делу, или как?
- Гуляю, - Петров опять припал к крынке, припадочный мо-
локосос, в такты с глотками молоко плескалось о стенки, гром-
че и громче, девятым валом норовя попасть в ноздри. Он поспе-
шил отставить кринку. - Гуляю.
- Да где же здесь гулять? Что за интерес? - полынная
ветка повисла в опущенной руке и мухи тотчас вернулись тво-
рить непотребство.
- Люблю пешие походы. Дешево и просто, по отпускным, а
здоровья на год хватает.
- Один или с кем идете?
- Одни. Сам командир, сам рядовой. В Курносовку добира-
юсь, там друг в фермеры подался, недельки две поработаю на
него за картошку.
- А где это - Курносовка?
- В Каменском районе, соседи ваши. Разве далеко? - он
обхватил крынку за горло - широкое, почти человеческое, при-
кинул на вес. Треть осталось.
- Так это через центральную усадьбу нужно до Марьино
добраться, оттуда в Каменку попуткой, а уж затем в эту... Как
ее...
- Курносовку.
- Вот-вот. Дальше ведь дороги нет, на нас кончается, -
она хлестнула по стене, полынный цветок, отлетев, упал в
крынку и поплыл - серенький крохотный шарик.
- Мне шоссе не надо, я пешком, напрямик, - он допил мо-
локо, катышек попал за губу и пришлось отыскивать его языком,
перекладывать на палец и щелчком отправлять на грядки морко-
ви.
- Хрю-хрю, - прокомментировали из сарая.
- Турист, - независимо от поросенка догадалась и хозяй-
ка.
- Угу, - на тыле кисти остались короткие бе-
лые полосы. Отпечатки губ так же неповторимы, как и пальце-
вые.
- Наверное, много интересного видите? - она приняла
кринку, невольно покачала, прислушиваясь.
Пусто.
Пустенько.
- Нет, не очень. Красивые места попадаются, это да. Я
больше для отдыха, поправки здоровья. Парочку лишних килог-
раммов скинуть, - он встал, примерился к рюкзаку.
- Форма у вас ладная. В городе брали?
Петров провел рукой по мешковато сидящей, немного запы-
лившейся гимнастерке. На два размера больше. Как и задумано.
- Точно. Старые запасы распродавали, я и ухватил. Хло-
пок, немаркая, цена подходящая.
- Я своему тоже взять хотела, у нас записывались, а он
отказался. Смешная, говорит. А чего смешного? - она оглядела
Петрова, и тот осмотрелся сам. Гимнастерка, ремень, галифе,
сапоги. Фуражка со звездочкой. Эхо минувшей войны, реализация
невостребованных товаров по социально доступным ценам. Дележ
наследства империи.
- Ничего смешного, - пришел к выводу и Петров. - Форма
офицерская, пошив сорок восьмого года, проветрил - и носи на
здоровье. Практично и удобно.
- В сапогах не тяжко ходить?
- Отличная вещь - сапоги, не кроссовки сопливые. Опять
же офицерские, легкие, - он притопнул ногой. - Я формы три
комплекта взял, две летние и одну зимнюю, полушерстяную, ши-
нель и две пары сапог. Хотел больше, да не дали.
Рюкзак пал на спину рысью, мягко. Сиди-сиди, покатаю
захребетника.
- Хутор Ветряк на север? - компас откинутой крышечкой
пустил зайчика в другое, затворенное окно и высветил кусок
гнутой блестящей трубы. Спинка кровати с никелированными ша-
рами.
- Мимо конторы пройдете, там тропочка есть, прямо-прямо
до хутора доведет, - не провожая, хозяйка нырнула в дом.
Петров накинул крючок. Паркетины шершавые, занозистые.
Контора - кирпичный одноэтажный домик крашеный зеленой
краской, полопавшейся и свисавшей лохмотьями. Золушка после
полуночи. А иного времени у нее и не было.
Небольшая железная мачта, оборванный тросик спутанным
клубком валялся в стороне.
Табличка у мачты: `Наши маяки` и рамка, в которую помес-
тилась бы фотография девять на двенадцать, но никто не потру-
дился ее вставить. Перевелись маяки. Вымерли. Как без них в
бурном море?
Петров потрогал колесики блока. Приржавели намертво.
Дорога привела к самому крылечку конторы.
Окна тоже - нараспашку, и та же марля вместо занавесок.
Изнутри - редкие удары пишущей машинки.
Петров отвел краешек марли.
В профиль к нему за столом над клавиатурой огромной
`Листвицы` колдовала тучная блондинка, давно, впрочем, не
крашенная, а глубже, у стены, писала в толстую книгу другая,
близняшка первой - одинаковые формы, одинаковое платье, толь-
ко волосы подлиннее. Остальные столы пустые.
Сидевшая за машинкой, наконец, заметила его:
- Гражданин, вам кого?
- Мне? Почтовый ящик, письмецо опустить.
- Ящик сбоку на стене. Почта у нас по четвергам бывает,
раз в неделю, раньше не вынут.
- Четверг - хорошо, завтра.
- Ой, правда. Как быстро время летит, Зина!
Близняшка оторвалась от писания:
- Вы к нам по делу?
- Не в окошко бы говорил, кабы по делу, - рассудительно
заметила машинистка.
- Мимоходом я, - подтвердил Петров. - Путешествую по
кондовой России. А чего это вас, девчата, всего две?
- Заведующая на совещании в районе, Клавка в декретном,
Нинка тоже, а Мария Ефимовна в больнице на операции, - маши-
нистка подула на указательные пальчики. - Устала.
- Вы, значит, для удовольствия сюда забрели, - Зина ка-
залась суше, строже машинистки.
- И сюда, и дальше пойду.
- Отпускник, наверное?
- Так точно.
- А мы на работе, между прочим.
- Намек понял, исчезаю. Скажите, на хутор Ветряк по этой
тропинке идти?
- Правильно, - Зина внимательнее всмотрелась в Петрова.
- Вы бабы Ани сын или внук будете? - машинистка общалась
с Петровым охотнее товарки. Ясненько, пальчики свободные, а у
Зины на безымянном обручальное колечко. Да не колечко - коль-
цо, граммов десять, бочоночек на треть фаланги.
- Нет, просто ориентир. Я в Курносовку пробираюсь.
- Жаль, - огорчилась машинистка. - Она ждет-ждет, когда
за ней родные приедут. Тяжело ей.
- Нет, - повторил Петров и, опустив занавесь, двинул
вдоль стены. За обнаженным из-под штукатурки углом и правда
прикреплен был почтовый ящик, синий, с красивым, хотя и об-
лезшим немного гербом. Рядом - плакатик. На грубой желтой бу-
маге. ` Обезвредить преступников`. Он вчитался. Разыскиваются
бежавшие из тюрьмы, три человека, описание, приметы... Обо
всех подозрительных немедленно сообщить в ближайшее отделе-
ние... За информацию, ведущую к поимке - вознаграждение. Фо-
тографий нет.
Петров достал из кармана гимнастерки сложенный пополам
конверт, перегнул, расправляя, и опустил в щель. Письмо упа-
ло, слышно ударясь о дно. Одно.
Каламбур не веселил.
Деревня Глушицы. По данным переписи, бестолковым и пу-
танным, где человек считался дважды, и как житель деревни, и
как колхозник колхоза `Победа`, деревня насчитывала семьдесят
шесть человек обоего пола. Да когда она была, перепись. С той
поры не уполовинилось бы население. Разве что Нинка да Клаша
- надежа наша.
На хутор Ветряк вела не тропа - аллея. Старые ветлы,
растущие уже книзу, стволы толстые, узловатые, с огромными
дуплами, часто и обломленные, торчали к небу иззубренными
стволами разорвавшихся гаубиц. Тропка бежала по левому краю
аллеи, а правый порос терновником, разросшимся до середины
просвета. Петров набрал пригоршню ягод и ел - по одной на
каждый десяток шагов, потом - полусотню, а после и всю сотню.
Ягоды, покрытые сизой патиной, вязали рот. Молчание - золото.
Уродился терн, однако.
Солнце поднялось выше и, хотя деревья прикрывали тропу
коротенькой тенью, стало жарко.
Время большого привала.
Он выбрал тень погуще, снял рюкзак, вытащил камуфляжное
полотно, постелил на траву. Сапоги, не купленные, конечно, а
заказанные, тачал ас из асов, дороже мотоцикла - в сторону,
портянки - на ветки куста, ремни, гимнастерку, галифе - все
долой.
Навернув на себя теплую сторону подстилки, он уснул.

2
Разбитость, слабость, дрожание мыслей - эти обыкновенные
последствия дневного сна отсутствовали. Приятно. Но сколько
долгих тренировок понадобилось. За то же время можно выучить
китайский язык, северный диалект, или пройти полный курс игры
на аккордеоне - увы, не быть ему `всегда желанным в любой
компании`, как уверял самоучитель. Большая растрепанная книж-
ка, мягкая обложка - красавица с пальчиками, занесенными над
клавишами `Вельтмейстера`. Валяется где-нибудь на антресолях
в коробках нераспакованных вещей.
Он сел, пошевелил пальцами ног. Прекрасно слушаются.
Двадцать пять секунд полета, все системы функционируют нор-
мально.
Полета... Если сравнивать, то не с космическим. Так,
одинокий `кукурузник` выруливает на взлетную полосу деревенс-
кого аэродрома, козьего выгона. В небесах `МИГи` `Миражи`,
`Вулканы` и прочая элита блюдет весьма вооруженный нейтрали-
тет, и на тебе - одномоторный самолетишка технологии `рус фа-
нер`, видимый всем и вся, готовится, как дон Кихот, ринуться
на ветряные мельницы.
Только это не ветряные мельницы.
И он не благородный идальго.
Четыре часа пополудни. Прекрасное время. Промышленные
потребители электроэнергии отключаются постепенно, и турби-
ны-генераторы крутятся в своих статорах, отдыхая перед вечер-
ним пиком нагрузки. Пульс страны приближается к заветным пя-
тидесяти герцам в секунду ровно, подавай надежду, что больная
выкарабкается из кризиса. Он попрыгал по траве, разминаясь, и
начал одеваться. Или правильнее - облачаться? Рядиться?
Шматок сала, кусочек хлеба, луковка - обед. О бедном гу-
саре замолвите слово...
Он вытер крошки с подбородка, вытряс подстилку и, сложив
тщательней, чем парашют, поместил в специальное отделение
рюкзака. Они все специальные - отделения, карманы и кармашки,
для средства `реди`, моет без воды, для аптечки, жестяных ко-
локольчиков и стеклянных бус - меновая торговля для охочих до
них туземцев, и проч. и проч. и проч.
Что рюкзак полегчал, незаметно, хотя хлеб, сало и лук
перемещены из него в желудок. Двести пятьдесят граммов. Тыся-
ча триста калорий. Можно вскипятить ведро воды.
Тропа покинула аллею, стала забирать вправо, терновые
кусты расступились, выпуская, он последний раз набрал ягод,
на память о старом тракте, и хватило памяти на час пути. Тро-
па видна плохо, стирается от времени, ползучие побеги трав
сшивали ее края.
Солнце светило в спину, и видно было далеко, ясно. Буй-
ная, совсем одичавшая лесополоса шла поперек поля, начинаясь
и кончаясь за горизонтом, каждые полверсты прерываемая корот-
кими просветами, оставленными для дороги, по которой полутор-
ки возили бы стопудовые урожаи на разукрашенную флагами весо-
вую.
А и возили - наперегонки, состязаясь с соседней брига-
дой, на ходу, за баранкой подсчитывая тонны, километры и лит-
ры, загадывая, что привезти из города, куда, как победителей,
пошлют лучших из лучших на выставку.
Других полос, поперечных становой, раз - и обчелся. Не
успели насадить. Три П. план преобразования природы.
Тропа прошла сквозь полосу, теплую, порозовевшую под
низким солнцем. Дубы насажаны тесно, доминошными пятериками.
Теория внутривидовой помощи. Дружная сплоченность коммуналки.
Шел бесконечный раунд схватки - кто сильнейший, кому
жить. Деревья душили друг друга, уродуя и уродуясь сами. Если
заснять лесополосу во временном масштабе минута = год, фильм
получится не для слабонервных, куда кэтчу и карате.
Но листья шелестели мирно, разуверяя в самой возможности
вражды и недоброжелательства.
За лесополосой - та же пустошь, невысокая чахлая трава.
Холодная земля. Скупая.
Хутор оказался большой бревенчатой избой-пятистенком, с
амбаром, хлевом, парочкой косых сараюшек, летней кухней под
навесом, банькой, клозетом. Повыше, шагах в тридцати - жу-
равль колодца.
На длинном ремне, привязанном к вбитому в землю железно-
му колышку кругом выстригала траву коза, а маленькая козочка,
свободная и вольная, бегала рядом, как цирковая звездочка,
бодая невыросшими рожками невыстроенный барьер арены.
Вытягивая ведро из колодца, он вздохнул. Водичка стоит
больно высоко, мутная, придется обеззараживать. Где вы, хрус-
тальные ключи?
- Милок! Эй, милок! - ведро едва не сорвалось вниз. Он
оглянулся.
- Ты колодезную воду не пей! - ну, если это одинокая ба-
ба Аня, то не такая она и старенькая. За шестьдесят, правда,
но жизненной силы на двух тридцатилетних хватит.
- Что так? Теленочком стану?
Хуторянка, не сходя с крыльца, замахала руками:
- Гнилая она. Иди сюда, у меня вода криничная, а коло-
дезная разве на стирку годится, да на полив.
Он подошел. Огород маленький, но ухоженный, сорняков не
видно. Зато цветов - от табака до георгинов. Красота.
Хуторянка спустилась навстречу, подошла к летней кухоньке,
открыла большой, литров на пятнадцать, металлический бак-тер-
мос, зачерпнула висевшей на гвозде кружкой:
- Пробуй!
Петров пригубил. Вода и вода. Холодная. Сейчас вкуснее
станет. Он скинул рюкзак, вытащил плоскую фляжку:
- Монастырский бальзам, - плеснул совсем немного, с чай-
ную ложечку, и коричневый дым заклубился, расползся по круж-
ке.
- Хотите?
- Не, стара я бальзамы пить. Спиртное, чай?
- Уж и стара, - Петров покачал кружку. - Лет шестьдесят?
- Семьдесят один, - гордо ответила хуторянка.
- Не страшно одной на хуторе?
- Бог от болезней боронит, руки-ноги служат. Опять же из
района нет-нет, да и навестят, из собеса.
- По этой тропке? - он отпил желтоватую смесь. Ничего
букетец, терпимо.
- Ты, милок, из Глушицы пришел?
- Из нее.
- А если из Богданова, центральной усадьбы, то прямая
дорога есть. В сухую погоду доезжают. Хлеба привозят на ме-
сяц, крупу, керосин. Уголь на зиму. Мне положено, как фронто-
вичке. Сам-то что здесь потерял?
- Турист. Люблю тишину.
- Ты садись, сидя пьется лучше, - она пододвинула табу-
рет. - Тишины здесь полно, мешками бери.
- Воевали, значит?
- Снайпером была. Женский снайперский отряд Чужимовой,
слыхал? Одиннадцать правительственных наград имею!- бабка се-
ла напротив, через узкую деревянную столешницу.
- Бак, поди, тяжело таскать? - Петров кивнул на термос.
- Тележкой что хочешь свезешь.
- Далеко криница-то?
- Посмотреть желаешь? Посмотри. От века вода течет, а не
кончается.
- Если дальше пойти, на восток, - Петров показал рукой,
- есть путь?
- Какой путь, - покачала головой старушка. - Раньше кол-
хоз был, верстах в двадцати, да давно распустили. Стариков по
интернатам, молодые сами о себе заботятся. Глухомань одна.
- А еще дальше?
- Не знаю, врать не хочу. Говорят, колония после войны
открылась, для душегубов. Еще вроде армия, вертолеты порой
подолгу летают, тренируются. Внизу-то ничего нет, свалятся -
беды не наделают, разве на меня, старую, упадут, так и то
польза выйдет, - она усмехнулась.
- Спасибо за водицу, - Петров поднялся. - Перегон до но-
чи отмахаю.
- Где же спать будешь? - хуторянка поправила платок на
голове.
- Палатка в рюкзаке, - он пошел по тележному следу.
Одной водой и угостила. Ни огурца с грядки, ни хлебушка.
Времена строгие. Близка ночь - гостя из дому прочь.
След огибал невысокий пригорок. Вот и криница. Вода не-
бойкой струйкой лилась из чугунной трехдюймовой трубы и сбе-
гала вниз, прослеживаясь на сотню метров высокой зеленой тра-
вой. Не получилось Волги, одинок ручей, а нынче не время оди-
ночек. В случае чего - сидеть в общей камере.
Он пил воду до бульканья в животе, зубы ломило от сты-
лости, потом отошел в заросли травы.
Фонтаном изверглась вода, едва замутненная остатком обе-
да. Опять и опять он пил и извергал ее, составляя в уме зада-
чу про бассейн, в который вода вливается и выливается в одну
и ту же трубу, а зачем, спрашивается? Хатха-иога, подражание
тигру. Очищением желудка добиться кристальности помыслов.
Ладно, достаточно, довольно.
Он поднялся на пригорок, на самую его вершину. Солнце
сядет скоро, а до синей полосы посадки топать и топать.
Под ногами - чернота старого, давно паленого дерева.
Ветряк стоял тут, на вершине, от него и назвали хутор. Когда
сгорел, и почему? Не пожалел немецкий летчик зажигалки или
свои, отступая, уничтожили на страх агрессору?
Петров пригляделся к редкому чахлому кустарнику. Лет со-
рок прошло с пожара, сорок пять. Дружно горела, знатно, дале-
ко высветило.
Под гору ноги несли сами, успевай переставлять. Выйдя на
равнину, он удержал темп, трава стегала по голенищам сапог.
Дорога скорее угадывалась, относясь более к истории, чем дням
сегодняшним - пониже трава, иначе пружинит земля, и вдали -
просвет лесополосы меж рдеющих верхушек деревьев.
Солнце сменил месяц, половинка орловского хлеба, исты-
канного, измятого вилкой, а то и пальцами привередливых поку-
пателей.
Когда до посадки оставалось километра два, Петров выта-
щил из кармашка рюкзака баллончик, побрызгал на землю. Дезо-
дорант, полезная в путешествии вещь. Имеет изысканный, нежный
аромат, таинственный, как сама ночь...
Он свернул с дороги, пошел под углом, вспоминая значение
тангенса сорока пяти градусов. На середине гипотенузы опять
спрыснул след, в третий раз - заходя в посадку.
Света месяца едва хватило, чтобы выбрать подходящее мес-
течко, закрепить межу стволами гамак, у головы подвесить рюк-
зак, у ног - сапоги. Тарзан из племени северных короткошерс-
тных обезьян.
В животе заурчало, болезненная спазма скрутила - и от-
пустила. Помог бальзам, и промывание желудка не зря делал,
иначе несло бы, как паршивого гусенка.
Он немного прошел, прогуливаясь, вдоль лесополосы, глядя
на уходящий месяц. Пора за ним, на боковую.
Он вернулся к своему гнезду, забрался в гамак, укрылся с
головой полотнищем. Издалека донесся протяжный вой. Унюхал
выжлец плоды химизации и расстроился. Тяжко его хозяевам при-
дется. И верно: человеческий крик, истошный, пронзительный,
пересек поле, за ним - два выстрела.
Петров вслушался. Неясные, заглушенные расстоянием руга-
тельства, стоны. А вы как думали, ребятки? Турист нынче пошел
ушлый, запросто не возьмешь.
До рассвета - три с половиной часа. Вполне достаточно,
если уснуть сразу.
Но не спалось.

3
Утренняя птичья истерика бодрит сильнее кофе.
Петров, лежа в гамаке, завтракал, попеременно приклады-
ваясь к тубу с сыром и пластиковой бутылочке с тоником. Почти
космонавт почти в космосе.
Сороки верещали, обсуждая свои внутренние дела. Других
двуногих бескрылых поблизости нет.
Он откинул полотнище и стал медленно спускаться на зем-
лю. Какой Тарзан, смешно, желтый земляной червяк в период
линьки, старая кожа сошла, а новой - не оказалось.
Утро росистое, ночь все слезы выплакала. Босиком по тра-
ве, и ноги чистые-чистые. Кто моет ноги по утрам, тот посту-
пает мудро...
Он прикрепил кобуру к ремню, вложил пистолет. Балласт,
гарантирует остойчивость и безопасность, и рюкзак, наконец,
полегчал, скоро вверх тянуть станет.
Он оглянулся на лесополосу, на темный след пролитой ро-
сы. И собак не требуется.
Вторая гипотенуза вернула на дорогу. Построение конгру-
энтных фигур как условие совершенствования землепользования
Древнего Египта.
Роса сохла быстро, и к следующей поперечине посадки ис-
чезла. Деревья разрежены кустарником, обильно, пенно нахлы-
нувшим в проход стопудовых урожаев. Тихие, спокойные кустики.
Пичужки попримолкли, зной. Воздух у горизонта дрожал, сгуща-
ясь до плотности силикатного клея. Не увязнуть бы в этом
клее. Если дойдет. Ведь далече. А до прохлады под сенью дерев
и кустов метров триста. Дистанция эффективной стрельбы из ав-
томата АКМ.
Петров упал на траву - плавно, удобно, освободился от
рюкзака и, устроив его на предплечье, пополз. Со стороны пос-
мотреть - дурак дураком. При условии, что никто со стороны не
смотрит. Если смотрит - не дурак, а предусмотрительный, осто-
рожный человек. Но если никто не смотрит, то тоже ведь не ду-
рак. Имеет право передвигаться любым доступным способом.
Впрочем, словесная эквилибристика ни к чему: со стороны
его видно быть не должно. Разве сверху.
Он глянул в белесое небо. Птица. Треугольный вырез хвос-
та. Ястреб, коршун? Забыл. Высматривает слепыша, мышь поле-
вую, мало ли добыче на тысячах гектаров?
Петров приложил ухо к земле.
Если держать его так долго-долго, оно пустит корни и
примется. Спасает только гильотинная ампутация, но ее осудил
Господь наш, Матфей, двадцать шестая глава, стих пятьдесят
второй.
Он переместился в сторону, опять прислушался. Будет.
Петров встал, побрел к застывшему терновнику. Колючий,
цепкий, не разгуляешься. Совершенно неприспособленное для за-
сад место. Зря ползал, пачкал и мял еще вчера браво сидевшую
форму.
А, может, и не зря.
Он успел пройти четверть часа новой пустошью, когда по-
зади, из покоренной посадки, но в километре от прохода пока-
зались конные. Двое. Странно. На слух три лошади, по меньшей
мере. Одна для него? Заботливость умиляла до слез.
Он бежал назад, в кустарник, стараясь не споткнуться о
вспучившую вдруг кочками землю.
Лошадь под первым всадником поскакала резвее, второй,
напротив, поотстал, дожидаясь третьего, видно, старшего, лишь
сейчас выехавшего в поле.
Понадеялся на заботу и ласку. Жди, сейчас приласкают.
Всадник все ближе. Дурашка, думает - страшный.
- Стой! Стой, говорю! - и застрочил из автомата, стара-
ясь отрезать Петрова от посадки.
Не зря автоматическое оружие разминулось с кавалерией.
Стрелять на скаку из автомата, да из какого автомата! Нет,
поспешил с выводами: строчка второй очереди пролегла совсем
рядом.
Петров остановился, выхватил пистолет. В случаях неясных
и запутанных следует полагаться на классовое чутье. Конный
пешему не товарищ. Все мы немножечко лошади, каждый из нас
по-своему...- третья очередь явно шла поперек Петрова, и, об-
рывая ее, он выстрелил.
Смолк автомат, и лошадь, проскакав совсем немного, оста-
новилась, увязнув в густом полуденном зное.
Оставшиеся всадники направили коней в поле, прочь, аллюр
три креста, галоп. Трусоваты оказались. Или этот - их ударная
сила, а они начальники, командир да комиссар?
Петров высвободил ногу убитого из стремени, и тот сполз
наземь.
Штатская, гражданская одежда вневременного покроя, брюки
да рубашка, изрядно поношенные. В карманах - кисет с самоса-
дом да сложенный в несколько раз обрывок газеты. Бумага ста-
рая, а спичек нет.
Он прошел по следу коня - мерина, если для протокола.
Налетят в чистом поле - кто? откуда? - поди, догадайся.
Ствол автомата горячий. Ни следа ржавчины. Не новый, но
вполне добротный пистолет-пулемет Шпагина. Диск опустошен на-
половину, его, петрова, пуля так и не вылетела. Ремень бре-
зентовый, потертый.
Он направил ствол в небо и выпустил длинную очередь.
Конь и ухом не повел.
Улица курковая, улица штыковая, и пороховая и патрон-
ная...
Он шел, закидывая в посадку части автомата. Неполная
разборка, курс молодого бойца.
Шорник, что сбрую ладил - последователь Собакевича. Гру-
бо, но сносу нет.
- Ну, Сивка, гуляй, - он шлепнул мерина по боку. Тот
охотно зарысил вслед далеким всадникам.
И пешком дойти можно. Сапоги казенные, больше стоптал -
больше усердия выказал. Верой и усердием все превозмочь уда-
ется.
Всадники исчезли в жарком мареве, не доскакав до гори-
зонта. Овраг. Олений лог, как значится на старых, дореволюци-
онных картах. Если правее забрать - попадешь в деревню Ста-
роскотинное, где гувернанткой при барских детях служила впос-
ледствии известная романистка. Сестричка Бронте? Нет, те,
бедняжки, не бывали в России.
Деревня открылась вдруг: миновал редкий кустарник и вот
она, вся туточки.
Повыше, на юру - господская усадьба, а пониже - кресть-
янские избы.
Жарко, должно быть, пылали.
Он ходил среди черных плешин, отдельные былинки не могли
затянуть их, мало времени прошло. Сорок девять лет - ничто на
геологических часах.
Даже раскатанные бревна сгорели дотла, не оставив и ще-
пы, головешки. Брось спичечный коробок в мартен - примерно,
похоже.
Петров дошел до каменного дома.
Когда-то двухэтажный, свысока глядевший на подлые избы,
он и получил больше - хотя куда уж больше. Стены - толстые,
сложенные на века, уцелели едва выше колена, остальное смело,
будто городошная бита угодила в `бабку в окошке`.
Он прошел в сторону рассыпанных осколков дома. Копоть
горелого дерева на остатках штукатурки, прилепившейся к крас-
ным звонким кирпичам; часть лестничного пролета, странно ле-
жавшая в ста шагах, уже на склоне юра, ступени покрыты небес-
но-голубой лазурью - это расплавленные медные прутья пропита-
ли мрамор ступеней, а дожди превратили короткий блеск медного
золота в ровную, приятную глазу ярь.
Эпицентр взрыва - к северу. Петров сверился с часами.
Четырнадцать сорок. И шестьсот микрорентген в час. Суммарная
доза - двадцать две сотых биологического эквивалента рентге-
на. Сущая безделица.
Он вытащил аптечку, достал пенал с большими желтыми таб-
летками. За маму, за папу.
Угол дома отбрасывал тень - густую, почти черную. Место
наибольшего сопротивления, стены здесь сохранились в рост.
Невзрачное, но удобное для привала место.
Скромный обед, шесть перемен. Карта вин: каберне, виног-
радник Ваду-луй-Ваде, урожай семьдесят восьмого года, кагор
Чумай восемьдесят четвертого.
Низкий рокот с запада, со стороны пройденного пути. Два
вертолета, зеленые, краснозвездные, кружили в небе, вынюхивая
след. Обещанная войсковая часть. Правда, в штабе округа о ней
никто не знает.
Ищите, голуби, ищите.
Он укутался камуфляжным полотнищем, лег у стены. Послео-
беденный отдых как причина сокращения сферы влияния Испании
на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков.
То Испания, а то - Россия.
Вертолет шел совсем уже низко, черная пыль заклубилась
над старым пепелищем, и летчик поспешил набрать высоту.
Молодец.
Петров прикрыл лицо краем полотнища.
Как хотите, а соснуть полчасика - первое дело. И для пи-
щеварения польза неоценимая.
Он дремал под шум винтокрылых ищеек, они превращались в
зеленых мух, сдуру залетевших в комнату и отчаянно кидавшихся
в стороны, надеясь обрести былое небо, ветер и навозную кучу.
Липучки на вас нет - широкой желто-коричневой ленты, цепляе-
мой на шнур лампочки. Сядет на нее муха и приклеится всеми
лапками, сколько бы их не было - четыре по Аристотелю, шесть
по школьному учебнику, или восемь-десять-двенадцать, как док-
ладывают любопытные натуралисты из разных уголков нашей вели-
кой и необъятной Родины.
Пробуждение сопровождалось воробьиной дракой из-за ку-
сочка бутерброда, расточительно оставленного на салфетке. По-
ка двое наскакивали друг на друга, появился, как обычно быва-
ет, третий, ухватил в клюв спорный кусочек и полетел, стара-
ясь удерживать равновесие, а драчуны, объединенные жаждой
справедливости, поспешили за ним.
Вертолеты стрекотали у горизонта, далеко. И не надоест?
Он причесался, прихорашиваясь, салфеткой прошелся по са-
погам. Нет, адъютант его превосходительства не получится,
слишком много пыли, неглаженности, щетины на щеках. Поле не
штаб, не способствует блеску. Обошли с победой мы полсвета,
если нужно, повторим, солдаты, в путь, в путь, в путь...
Он спустился с возвышенности, порой потревоженные камеш-
ки скатывались по склону, но, встретив неровность, стебелек
травы или другой камешек, останавливались. Какая малость нуж-
на, чтобы удержаться...
Староскотинное осталось позади.
Два часа буераков - и вот впереди новая посадка. Зеле-
ная. Невысокая. Молодая.
Он подошел поближе. Лет двадцать дубкам, не больше. Де-
ревья посажены ровно, рядами, в середине - широкий проход,
утоптанный копытами. Лепешки конского навоза - старая, двухд-
невная. Питаются кони скудно. А с той стороны что?
Поле, просторное, ухоженное. Порубленный осот жух на
солнце, а цепочка полеводов, расставленная через рядок, шла
навстречу, пропалывая кормовую свеклу, бурак. Тяпки, тяжелые,
треугольные, поврозь взлетали и падали вниз, подрубая сорняки
и рыхля землю. Аккуратно работают, не спехом, а женщина на
краю, в красной косынке, успевает и свой рядок полоть, и за-
мечание сделать. Звеньевая, похоже. Три человека из семерки -
мужчины. В диковинку у нас.
Он вышел на идущую вдоль поля дорожку - неширокую, с
глубокими узкими следами подвод.
- Здравствуйте!
Тяпки железными головами уткнулись в землю, спины расп-
рямились.
- Не признаю вас что-то, - звеньевая уголком платка про-
мокнула лоб. Остальные переводили взгляды - с него на звень-
евую, со звеньевой на него. Запарились здорово. Одежда - то
же `наследство империи` - галифе да гимнастерки, на женщинах
- форменные юбки, но все старое, застиранное до седины. И
обувь - лапти. Оно и лучше, ноги дышат, но - непривычно.
- Не признаю, - повторила звеньевая.
- Мы с вами и незнакомы, я впервые в этих местах. В Кур-
носовку иду, да, боюсь, с пути сбился. Куда прибрел, не подс-
кажите?
Лицо звеньевой, миг назад усталое и смущенное, закамене-
ло.
- Какую Курносовку? Не знаем никакой Курносовки. Ид╗те -
и идите себе, не мешайте трудиться, - говор вязкий, с двойны-
ми ударениями в длинных словах. Она склонилась больше прежне-
го, лезвие срезало бок бурака, и, не дойдя рядок, звеньевая
перешла на новый, а за ней и все звено.
- То не бригадир ваш? - Петров указал на всадника, пока-
завшегося на краю поля.
Звеньевая обернулась, закричала с облегчением:
- Степан Матвеевич, сюда, сюда, кормилец!
Но всадник - будто и не слышал.
Тяпки вновь заклевали, люди быстренько-быстренько двину-
лись вглубь поля.
- Чудаки! - Петров пошел по прополотому рядку. Не так
чисто и пололи, на троечку, не больше, даром, что бригадир
конный и при нагане. Насчет нагана - это интуиция. Далеко.
Петров остановился, повернулся. Метров двести прошел, а
бригадир проскакал всю версту. Преимущество коня перед офице-
ром в закрытых позициях любил доказывать предок, даже в учеб-
ники внес сию мудрую шахматную мысль.
Бригадира окружили, звеньевая жестикулировала, а тот,
потрясая револьвером (наган, наган!) убеждал ее так и растак.
Убедил.
Всем звеном, женщина в красной косынке впереди, они пот-
русили к Петрову.
- Стой! Стой, вражина!
Выстрелом поверх голов бригадир поддержал атакующих.
Бегущие приободрились и, подняв тяпки, подсту-
пили к Петрову.
- Ложись на землю, вниз лицом, - скомандовала звеньевая.
- Вы что, перегрелись, - дыхание у всех короткое, запа-
ленное. А бежали - пустяк.
- Ложись! - и, замахнувшись тяпкой, она шагнула к нему.
- Глупая баба! - он легко вырвал тяпку из рук женщины,
но тут, загалдев, на него насели остальные. Даже грустно. Шел
человек, гулял, и на тебе! Гуртом налетели, сельскохозяйс-
твенным инвентарем машут до свиста, а угоди, например, в го-
лову: Но хлипкий народ, жидкий, откуда и злость. Ничего ведь
плохого сделать не хотел, разве поучить, чтобы вдругорядь
вежливее были, а они от любого удара с ног - брык! - и лежат,
уткнувшись в землю. Последняя баба, не сводя с него выпучен-
ных глаз, пыталась поднять выбитую тяпку.
- Полно, полно, - он легонечко вытянул ее вдоль спины, а
та, как бумажный солдатик, завалилась на бок и затихла.
Он наклонился. Зажмурясь, та закрыла лицо локтем.
Ясненько.
Он осмотрел тяпку. Ручка гладкая, отполированная мозоля-
ми, а железо - грубой, неряшливой ковки.
Всадник скрылся в посадке, топот быстро затих за зеленой
стеной. Хорош. Люди, как порубленный, землю устилают, а бри-
гадир, нет, кормилец (siс!) деру. Куда?
Мужичок, упавший неловко, тихонько зашевелился, меняя
позу. Невмоготу, раз на такой риск идет.
Петров деликатно отвернулся. Синдром опоссума. Полевод-
ческое звено опоссумов. Опоссумизация поведения как реакция
адекватного ответа на внешние раздражители в сельской мест-
ности северо-восточного нечерноземья. УДК 615.5.006 - 666.
Берете тему, коллега? Ученый совет через две недели, готовь-
тесь к утверждению и включению в план.
Люди лежали смирно, не решаясь очнуться от глубокого
беспамятства. Кого, интересно, боятся больше? Друг друга?
- Столбняка не подхватите, - Петров бросил тяпку и по-
шел, не оглядываясь, по полю. Гектаров сорок полюшко.
Второе поле - под паром. Пахота неглубокая. Примечай,
примечай. И навозца - кот накакал.
Зато посадки - регулярные, здоровые, сухостой вырублен,
сучьев, валежника нет и в помине, подчищено. Аккуратные квад-
ратики километр на километр. Рожь, ячмень, даже гречиха -
мечта горожан. Дважды Петров видел поодаль маленькие, по
пять-семь человек, группки, работавшие бесконечную полевую
работу, при его появлении на миг расправлявшиеся, а потом еще
усерднее возобновлявшие труд. Пусть стараются.
Полевая дорожка, серая, растрескавшаяся земля, прямая,
прочерченная по линейке, с крохотными царскими уклонениями,
постепенно становилась шире, заезженнее.
Из посадок порой долетало конское ржание, топот. Почет-
ный невидимый эскорт. Уланы с конскими хвостами, драгуны...
Поля кончились, дорога привела в светлую березовую рощу,
совсем крохотный вертоград.
Деревья расступились. Вот и она - затерянная деревенька
Гайдаровка. Мало ли их, заброшенных, `неперспективных` разва-
ливающихся, рассыпано по России?
Но эта - особенная.
Вечерело. Роща стояла выше деревни, и та была - на ладо-
ни. Три барака, составленные `покоем`, крохотная пекарня,
кузница, дальше - конюшня, конторское здание, сараи...
Карта не соврала - сделанная по спутниковым снимкам в
одной внезапно дружественной стране. А на отечественных...
Два соседних района уродливо разбухли, растянулись и покрыли
собой третий, маленький и забытый в череде укрупнений, разук-
рупнений и переименований волостей, уездов и губерний. Нет
здесь ничего. Нету-ти. Очень черная дыра.
Жизнь не кипит. Малолюдно, пусто, лишь от колодца к ба-
раку сновал человечек, носил ведро за ведром, выпаивая унылое
строение. Пятое ведро, шестое... Дневальный, надо понимать. А
остальные - в поле?
Стук молотка, зуд пилы доносился с тока. Готовятся к
страде, ремонтируются.
Наособицу, починком - беленая хата. Большая, высокая, а
окна - что в трамвае, одно к одному лепятся.
Опушкой Петров шел по роще, подбираясь ближе. Сбоку от
входа вывеска. `Школа номер один`. Угадал, помнит сердце пер-
вую любовь.
Частый легкий топот - и с крыльца сбежал мальчишка:
- Рапортует дежурный по школе номер... - но осекся, гла-
за забегали неуверенно. Короткие штанишки на косой, через ле-
вое плечо, лямке, и серо-зеленая майка крайней степени обвет-
шания. Цыпки на руках матерые, почтенные, а подошвы - в огонь
и в воду!
- Не признаешь? - Петров потер щеку. Непременно следует
побриться.
- Нет, - честно ответил мальчишка. - Вы пароль назовите.
- На горшке сидит король, - Петров встал у колодца, стя-
нул гимнастерку, майку. - Сперва воды полей.
Мальчишка заворожено смотрел на мыло, крохотный
овальный брусочек `Туриста`.
- Лей, не жмись!
- Вы настоящий пароль назовите!
- Погоди, не все сразу, - новый `Жиллет` лихо расправ-
лялся с двухдневной щетиной. Вжик, вжик, уноси готовенько-
го...
- Вы инспектор, дяденька? Из Большой Дирекции? - пропис-
ные буквы сами обозначились, сумел сказать малец.
- Нет, не инспектор, - Петров встряхнул станок, помахал
в воздухе. Нечего сырость в рюкзаке разводить. - И паролей я
не знаю. Зачем мне пароли?
- Их только шпионы не знают. Вы засланный, да? - мальчик
побледнел, а и без того румяным не был. Метр с кепкой, ребра
просвечивают, глаза щурятся близоруко.
- Тебе сколько лет?
- Десять, а что?
- Очки почему не носишь?
- Вы точно шпион, дяденька! Под нашего ряженый, а сам -
засланный, - мальчишку колотило от волнения. Решился на Пос-
тупок - опять же с большой буквы. - Какие ж очки, когда война
кругом!
- Пацан, эта школа для нормальных или как?

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 123074
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 1