|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Андрей Кучик
Кастанеда-Блюз
Нынешнюю эпидемию латиноамериканской музыкальной продукции,
охватившую территорию США и Западной Европы, можно сравнить, разве, с
эпидемией Итальянской эстрады начала 80-х. Итало-музыкальная болезнь
поразила тогда практически половину населения планеты, продолжаясь,
однако, недолго. Сейчас ее след остался лишь в сердцах людей, у
которых тот примитивно-инфантильный поток итальянского эстрадного
мышления накрепко ассоциировался и закрепился в памяти с какими-нибудь
прекрасными и запоминающимися событиями в их обычной, неитальянской
жизни. Чего ждать от уже весьма затянувшегося мексиканского брачного
периода зачарованности разноцветными женскими купальными костюмами,
забарабанизированного японскими drum mасhinеs и вытянутого загорелыми
южноамериканскими пальцами из Sоund Ваnk-ов музыкальных компьютеров
Коrg или Yаmаhа, - предсказать весьма несложно.
Однако, если уж речь зашла об итальянской эстраде, то никак не
представляется возможным не коснуться многокилобайтного творчества
Карлоса Кастанеды - этого великого латиноамериканского певца
невероятно разбавленной сэмплированно-философской словесности, пик
которой, как известно, в нашей стране пришелся как раз на годы
италинизации советского общества.
От любого, в меру закастанедизированного почитателя творчества
этого Создателя мексиканских философских сериалов, Вы узнаете, что Г-н
Кастанеда, вследствие неожиданно обрушившегося на него расширения
сознания от нескольких употреблений Lорнорноrа Williамsii и Рsilосyво
Мехiсаnа, сделал удивительные открытия и описал недокументированные
возможности Человека и его Сознания. Как правило, фанатами этого
латиноамериканца утверждается, что `удивительные открытия` он описал в
первых двух томах, а `развил` их (открытия) и изложил - во всех
последующих.
Любой Человек, прочитавший всю девяти томную серию (с
многочисленными комментариями и продолжениями) и не подвергшийся
кастенедизации, скажет Вам, что ничегошеньки там не изложено. Напихано
- да, но на предмет изложения - извините. И никаких `удивительных
открытий` в первом и втором томе нет. Как нет их на протяжении с
третьего тома по восьмой. Все было открыто раньше. Однако 9-й том
позоляет сделать открытие самому читателю - в последней книге автор
забывает о том, что он писал в первой. Читать все эти 5000 страниц
более чем не нужно, примерно так же, как прослушивать все 77 альбомов
Хулио Иглесиаса - и то и другое в определенной степени опасно - может
наступить смерть от скуки.
Вся мексикано-индейская мудрость, перезакрученная, как два пениса,
связанные в узел, и растянутая на 10 с лишним томов, выражается всего
одной поговоркой из уст Дона Хуана - индейца из племени Яки, поедателя
мексиканских кактусов и мухоморов, торговца глюками и дурью, человека
от этих грибов вконец ошизевшего и, как следствие, ставшего Главным
носителем и распространителем этого, не совсем корректно вселившегося
в него, пейото-псилоцибного Знания.
В первом томе Г-н Кастанеда подводит нас к этой, накопленной
веками, мудрости индейцев племени Яки, а во втором - беспощадно
обрушивает е╕ на вдумчиво-сосредоточенного любителя серьезной
литературы: `Если тело пердит, то оно живое`!
`Ах! Так вот оно! Вот, в чем дело!` - дружно вздыхают и выдыхают
кастанедо-читатели. И автора, от этого открытия и осознания его
важности, слегка поехавшего, вдруг пробивает, что нет, ну никак он не
может остановиться на достигнутом. Но новых откровений не приходит, и
тогда именно этот тезис становится определяющим и служит фонограммой
для всех последующих томов и многочисленных к ним дополнений.
Эта же мысль становится основой и для бесед Учителя с Учеником, где
она (мысль) бесчисленное количество раз доказывается и подвергается
сомнению, а затем обратно доказывается, чтобы в следующей главе вновь
быть поставленной под сомнение, и т. д. Это и есть метод около-
художественного и псевдонаучного литературного пения - жанра, не
требующего повышенной изобретательности и глубоких знаний хотя бы в
одной области науки о человеке. Своеобразного литературного караоке,
не налагающего на исполнителя никакой ответственности за сказанное им
или написанное.
Невероятное многословие, бесконечное жонглирование одними и теми же
терминами и их синонимами, неспособность оформить свои мысли кратко и
ясно, ввод совершенно плоских и ненужных (уже существующих) понятий -
все это превращает `Высокие Призывы Неведомого` в виде `Кубических
Сантиметров Шанса` в очень даже земные и существующие описания работы
задних долей головного мозга в виде квадратных миллиметров шиза.
Описание Кастанедой отношений между людьми (их общение, проявления
симпатий и антисимпатий, различных эмоций) удивительно примитивны и
лишены какой-либо правдоподобности, напоминая проникновенно усердное
пыхтение школьного оркестра из фильма `Иствикские Ведьмы` (аkа `Ведьмы
из Иствика`). Кастанедовские `Воины` либо `заливисто` хохочут и
катаются по полу от смеха, либо `ужасно` сердятся, топая ногами. В
этом отношении, даже современные мексиканские сериалы несут гораздо
больше красок и осмысленной художественности.
Мир `Дона Хуана` Карлоса Кастанеды с его героями, их взглядами и
философией, с точки зрения социологии, психологии и здравого смысла не
в последнюю очередь, несет гораздо меньше смысловой нагрузки, гармонии
и логики, чем, скажем, мир `Дюны` Фрэнка Херберта и его персонажей.
Реально существующий Пейот и `Дымок` оказался, в данном случае, для
Карлоса Кастанеды худшим помощником, чем Меланж и Спайс для Фрэнка
Херберта, действующий и существующий, как известно, только в условиях
виртуальности.
В небольшой книжке Олдоса Хаксли `Двери Восприятия` (А. Нuхlеy,
`Dооrs оf реrсерtiоn`), автор, анализируя свои личные переживания
после принятия аналогичного природного нарко-активного вещества
`мескалин`, необычайно красивым, изящным и понятным языком описывает -
как обыкновенные, окружающие нас в быту вещи, предметы и явления,
приобретают невероятно глубокую значимость и содержание.
Десяток станиц, написанных этим чрезвычайно талантливым и
необыкновенным человеком, по глубине художественного мышления и
способности ВИДЕТЬ окружающий нас Мир, превращает всю изданную
кастанедоподобную продукцию в многотомные памятники человеческой
глупости и невежества. Памятники, покрытые толстым слоем пыли и
паутины, сотканной из труднопроизносимых терминов, псевдонаучных
понятий и всевозможных заблуждений.
Сам же Карлос Кастанеда, поставленный на одну полку с Олдосом
Хаксли, выглядит не более чем несмышленый, невоспитанный и не в меру
болтливый ребенок, по недосмотру родителей, посаженный за один стол со
взрослыми интеллигентными людьми, которые по своей скромности,
тактичности и из уважения к родительским чувствам найдут уважительную
причину раскланяться и из этого стола выйти, чем указать последним на
их ошибочное представление и счастливое неведение об умственных
дарованиях своего любимого чада.
Каждый человек для Хаксли - отдельная, уникальная и неповторимая
личность. А `начиная семьей и кончая нацией, любая группа людей есть
сообщество островных вселенных`.
Мы (то есть это Сообщество) в погоне за кажущимися нам невероятно
значительными повседневными делами, теряем нечто более значительное и
важное. Мы теряем способность видеть и понимать Красоту, забывая
истинное значение этого термина. Попробуйте произнести это слово в
современном `сообществе островных вселенных`. На Вас выльется водопад
цинизма, насмешек и глумливых измышлизмов. Если Вы - личность, то Вы
задумаетесь, что _такое_ `сообщество островных вселенных` по меньшей
мере, есть явление ненормальное и не развивающееся полноценно, или же
Вы начнете искать эту ненормальность и неполноценность у себя,
поскольку `По своей собственной природе каждый воплощенный дух обречен
страдать и радоваться в одиночестве`.
Хаксли не призывает Вас повторять свои эксперименты с мескалином,
по умолчанию видя в читателе-собеседнике Художника и Личность: `То,
что остальные видят только под воздействием мескалина, художник, по
природе своей, с рождения видит постоянно`. Так же автор (в отличие от
Кастанеды) далек от мысли чему-либо учить Вас или систематизировать
(стандартизировать) мир с целью его `улучшения` и переустройства.
Автор рассуждает о том, как хитро и ловко мы научились сдерживать
и ограничивать свои чувства. До какого профессионализма
натренировались загонять эти чувства настолько глубоко, что сами же
потом верим в их недоразвитость или полное их отсутствие.
Тактично акцентируя утерянную часть этого `Мы` на себя, он
повествует о том, что каждому из нас необходимо время от времени
заглядывать в свое Я и учиться видеть цвета и узоры такими, какими мы
видели их в детстве, поскольку мы их просто забыли и разучились
созерцать.
Однако мы не только разучились видеть. Мы разучились слушать и
слышать. Мы разучились управлять своим телом, и двигаться так, как
было задумано Природой. Мы разучились смеяться и радоваться. Мы
разучились грустить и плакать, встречая невзгоды и поражения. Мы
разучились полноценно и искренне улыбаться окружающим нас людям:
`Большинство людей ведут жизнь в худшем случае столь мучительную, а в
лучшем случае столь монотонную, скудную и ограниченную, что побуждение
к побегу, стремление превзойти самих себя хотя бы на несколько
мгновений являются и всегда являлись основополагающими потребностями
души`.
По мнению Хаксли, в каждой отдельной личности спит Художник,
добудиться до которого способен только сам этот человек. Автор всего
лишь высказывает мнение, что большинству людей ни в коем случае не
помешало бы время от времени просыпаться и смотреть на Мир глазами
этого Художника, которым мы все в той или иной степени являемся.
В этом аспекте говорить что-либо об аранжировке Кастанедой
мексиканских рассказов и легенд о человеках-воинах с их исключительной
избранностью не представляется делом полезным и заслуживающим
внимания. Все более или менее здравые мысли и всю `экзистенциальную
поэзию, всплески которой разбросаны по всем его книгам`, о которой
говорит Пелевин, можно было бы собрать и уместить в двух небольших
брошюрах, назвав их как-нибудь иначе, например, `Мысли великих людей
ХХ столетия` и `Рассказы мексиканских индейцев`. Причем о мексиканских
индейцах и реальном воздействии описываемых Кастанедой наркотических
средств можно получить более полное представление, прочитав, скажем,
Берроуза (Уильяма) или Теренса Маккенну, а о посетивших Карлоса
Кастанеду открытиях - в опубликованных еще в начале века работах
Выготского. А что касается `экзистенциальной поэзии` и ностальгических
чувствах В. Пелевина, то здесь разговор, в сущности, сместится в
сторону имевшего происходить в начале 70-х профилактически-
принудительного информационного обезбаливания всего населения СССР,
его рассуждений (весьма спорных) об актуальности проекта `Flееtwооd
Мас` и направленности этих чувств `на выстроенный умом образ, слабо
связанный с оригиналом`.
Тотальное нежелание Кастанедой обнаружить в себе Чувство Юмора и
взглянуть с его помощью на все им написанное, вызывает ощущение
дискомфорта, по своей силе сравнимое с 10-летним обсуждением Депутатов
Государственной Думы целесообразности похорон В. И. Ленина, (в то
время как любому здравомыслящему человеку совершенно очевидно, что
последнего просто-напросто следует оживить). А неудержимые позывы
автора нарядить повествование, содержащее порой абсолютно откровенный,
не экзистенциальный бред, в костюм стройного Учения или придать ему
форму своеобразного Учебника Жизни (пусть даже латиноамериканского) не
может не вызывать тревоги и беспокойства за отечественных социологов и
психоаналитиков.
Поэтому, пожалуйста, не спешите соглашаться и взгляните внимательно
в глаза собеседнику, если он закрепляет большинство своих суждений и
фраз словами: `ТАК СКАЗАЛ КАСТАНЕДА`.
19.06.2000
----------------------------------------------------------------------
kuсhik@еmts.ru 2:5080/146.4 ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 122758
Опублик.: 17.01.02
Число обращений: 0
|
