ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Луи Буссенар.
Капитан Сорви-голова.

Часть первая
Молокососы
ГЛАВА 1
Смертный приговор - Бур и его друг, молодой француз. - Отказ
приостановить исполнение приговора под миллионный залог - Осужденный сам
роет себе могилу. - Казнь. - Трагическая сцена. - Месть. - Капитан
Сорви-голова и погоня за ним.

Старший сержант, исполняющий обязанности секретаря военного полевого
суда, поднялся. В руке у него клочок бумаги с приговором, который он только
что нацарапал. Резким и сухим голосом, отчеканивая каждый слог, он прочитал
его осужденному:
- `Совет полка, заседая в качестве военного суда, единогласно приговорил
к смертной казни Давида Поттера, виновного в отравлении двадцати пяти
лошадей четвертой артиллерийской батареи. Приговор окончательный,
обжалованию не подлежит и будет приведен в исполнение немедленно`.
Пять членов суда в белых касках, с кобурами на пояс-ных ремнях сидят па
складных стульях, небрежно придер-живая коленями сабли; у них надменный и
презрительный вид джентльменов, вынужденных исполнять неприятную и скучную
обязанность
Один из них, молодой капитан, даже пробурчал сквозь зубы:
- Бог мой!.. Столько церемоний, чтобы отправить на тот свет какого-то
мужика-мошенника, белого дикаря, мя-тежника, грабителя и убийцу!
Но председатель суда, красивый мужчина в форме полковника гайлендеров
Гордона* , остановив его легким движением руки, обратился к осужденному: -
Что можете вы сказать в свое оправдание, Давид Поттер?
Бур, который был на целую голову выше своих конвой-ных артиллеристов,
стоявших по обе его стороны с шашками наголо, лишь презрительно пожал
плечами. Потом отвернулся от членов суда и через тройную цепь солдат,
выстроившихся с примкнутыми штыками вокруг, судилища, устремил свой ясный
взгляд туда, где стояли его неутешные родные.
Там, возле фермы, рыдала, ломая в отчаянии руки, молодая женщина,
душераздирающе кричали дети, несчаст-ные родители осужденного грозили
завоевателям своими немощными кулаками.
А яркие лучи солнца, словно желая подчеркнуть эту скорбную картину,
пробиваясь сквозь причудливую листву акаций и гигантских мимоз, светлыми
зайчиками играли на лугу, травяные волны которого уходили в недоступ-ную для
глаза даль.
Здесь он жил, любил, страдал и боролся до последнего дня.
На какой-то миг его взор затуманился слезой умиления, но ее тотчас же
осушил гнев.
Он выпрямился и, сжав кулаки, хриплым голосом ответил полковнику:
- Вы осудили меня за то, что я защищал свободу и независимость своей
родины... Что же! Вы сильнее - убейте меня!
- Мы судьи, а не убийцы! - с негодованием прервал его председатель. - Вы,
буры, ведете бесчестную, недостойную цивилизованных людей войну... Война
тоже имеет свои законы, и мы судим вас по этим законам.
- А, по-вашему, это честная война, когда десять, пят-надцать, двадцать
человек нападают на одного? - вскри-чал бюргер*.
- Мы сражаемся с открытым забралом при помощи нашего оружия. И мы не
судим тех, кто воюет с нами таким же оружием. А прибегать к яду подло, -
продолжая полковник. - Сегодня вы травите лошадей, завтра возьметесь за
людей... Это заслуживает сурового наказания.
Бур, не разбиравшийся в таких тонкостях, гневно возразил:
- Я действовал как патриот, который уничтожает все, что служит войне:
людей, скот, военные материалы. И вам не удастся втолковать мне; почему
убивать людей из ружья почетно, а травить ядом лошадей подло - От этого
животного толку не добьешься, - снова процедил капитан, в глубине души
смущенный наивной логикой крестьянина.
- Слушание дела закончено! - властно вмешался председатель. - Давид
Поттер, приготовьтесь к смерти
- А я и не прошу пощады. Если бы вы оставили меня в живых, я снова
принялся бы за прежнее. Но я буду отомщен!.. Да, жестоко отомщен! Пролейте
мою кровь Пусть она льется рекою!.. Кровь мучеников за независимость - это
роса, питающая свободу!
Эти слова, произнесенные громовым голосом, бросили в дрожь людей,
собравшихся перед фермой. А поражен-ный ими старший сержант, крякнув,
возобновил чтение приговора:
- `Осужденный сам выроет для себя могилу. Приго-вор будет приведен в
исполнение взводом из двенадцати человек. Ружья зарядит сержант. Причем
только шесть из них должны быть заряжены боевыми патронами, остальные же -
холостыми`.
Услыхав этот странный параграф приговора, осужденный разразился смехом,
жутко прозвучавшим в такую минуту.
- Ха! Ха! Ха!.. Понимаю... Мне как-то говорили об этом, да я, признаться,
не верил! - воскликнул бюргер. - Вы боитесь, как бы солдаты не стали
жертвами мести за расстрелянных? И надеетесь такой уловкой отвести от них
эту месть? Вы думаете, что если солдат, убивающий патриота, сам не знает,
заряжено боевым патроном его ружье или нет, то другие и подавно не узнают?..
Глупцы! Солдатам нечего бояться: моя месть не падет на головы этих невольных
соучастников вашего преступления. Она настигнет вас... да, только вас, так
называемых судей, истинных и единственных виновников. Вас пятеро, вы сильны
и здоровы, за вами английская армия численностью в двести тысяч человек- и
все равно месть поразит вас всех пятерых, и вы погибнете злою смертью,
потому что я присуждаю вас к ней - я, обреченный на смерть,
Председатель встал и бесстрастно произнес:
- Мы судим по праву и совести, и ваши угрозы не трогают нас. По закону
вам не дозволяется общение с людьми, но из человеколюбия я разрешаю вам
проститься со своим семейством.
По его знаку тройная цепь солдат разомкнулась. Через образовавшийся
проход ворвались убитые горем родные осужденного.
Их человек тридцать; впереди жена Давида. Вне себя от горя, она бросается
на грудь любимого и верного спутника своей жизни и исступленно сжимает его в
объятиях. Она не в силах вымолвить ни слова, убитая неотвратимостью страшной
беды.
Возле нее красивый юноша. На нем охотничий костюм отменного покроя,
изящество которого, так резко отличавшееся от скромной одежды буров,
возбудило любопытство англичан.
Грустная улыбка озарила лицо осужденного при виде юноши.
- Давид!.. Мой хороший, добрый Давид!.. Вот как нам довелось свидеться! -
воскликнул молодой человек.
- Вы.? Неужели это вы, мой дорогой мальчик?.. Как я счастлив!.. Видите,
они схватили меня - это конец... Не видать мне торжества нашей свободы и
независимости.
- Погодите отчаиваться!.. Я попробую поговорить с ними, - произнес юноша.
Он подошел к собиравшимся уже уйти членам военного суда. Сняв шляпу, но
не теряя чувства собственного достоинства, он обратился к председателю:
- Умоляю вас, милорд, прикажите отсрочить казнь... Сжальтесь над этой
несчастной женщиной, над детьми, над этим человеком, действиями которого
руководило лишь благородное чувство патриотизма. Вы сыны великой, сильной
нации, будьте же великодушны!
- Мне очень жаль, - ответил полковник, отдавая честь затянутой в перчатку
рукой, - но я бессилен помочь.
- Несколько дней жизни!.. Всего лишь несколько дней! Одну только неделю -
и я берусь выхлопотать для него помилование.
- Не могу, молодой человек. Приговор произнесен именем закона, а все мы
рабы закона, начиная от ее величества королевы и кончая последним из наших
парней.
- Я внесу залог.
- Нет.
- Десять тысяч франков за каждый день...
- Нет.
- Сто тысяч франков за день... Это составит миллион за десять дней!
- Миллион? Но кто же вы такой?
- Человек, умеющий отвечать за свою подпись, - ответил юноша с
характерной для него вызывающей, но исполненной достоинства дерзостью. -
Давид Поттер спас мне жизнь, и, если понадобится, я отдам за него все до
последней копейки, до последней капли своей крови!..
- Такое чувство делает вам честь, - прервал его полковник, - но на войне
трудно руководствоваться чувствами. А теперь выслушайте меня внимательно, -
продолжал он. - У меня есть сын, примерно вашего возраста, он служит
офицером в моем полку. На нем сосредоточил я всю свою отцовскую нежность,
все честолюбие солдата... Так вот, предположим, что он находится в плену у
буров и должен быть расстрелян, как будет сейчас расстрелян этот человек.
Предположим также, что мне, его отцу, предлага ют его жизнь в обмен на жизнь
Давида Поттера...
- И вы?.. - задыхаясь от волнения, спросил юноша.
- Не принял бы предложения, и мой единственный сын погиб бы!
Словно оглушенный этими словами, юноша опустил голову. Он понял: ничто
уже не может спасти осужденного, и настаивать бесполезно. Впервые постиг он
весь ужас этого страшного бича, этого бедствия, которое превращает убийство
в закон и нагромождает горы трупов, этого позорящего человечество чудовища,
имя которому война
Вернувшись к буру, окруженному рыдающими родными, он взял его руку в свои
и с неизъяснимым выражени-ем нежности и сожаления воскликнул:
- Мой добрый Давид!.. Я думал смягчить их - ничего не вышло... Надеяться
больше не на что.
- И все же я так благодарен вам, мой маленький храбрый француз, за ваше
участие, - ответил бюргер. - Бог свидетель, на сердце становится теплей,
когда видишь, что за наше дело борются такие люди, как вы!
- Неужели я ничего не могу сделать для вас?- прошептал юноша.
- Можете! Пробыть возле меня вместе с моей женой и детьми до последнего
моего вздоха... Отомстить за меня! Всегда сражаться так же, как... поняли? И
ни слова больше... Здесь слишком много ушей...
- Обещаю, Давид!
Офицеры между тем расходились по своим палаткам, с любопытством
поглядывая на этого мальчика, который жонглировал миллионами и говорил, как
мужчина.
Остались только старший сержант, два артиллериста и пехотинцы, окружавшие
место, где стояли осужденный и его близкие. Сержант резким голосом приказал
одному из солдат одолжить осужденному свою лопатку.
Солдат отстегнул подвешенную на поясе, пониже рюкзака, валлийскую
лопатку, которыми снабжена вся английская пехота, и подал ее буру, а старший
сержант, указав пальцем на землю, пояснил:
- Dig!.. Копай!..
Пожав плечами, бур спокойно ответил:
- Я не прикоснусь к этому английскому изделию, не стану марать своих рук,
да и родную землю, в которой мне суждено покоиться вечно. Принесите-ка мне
кирку да лопату, славные мои орудия С их помощью я вспахал эту девственную
землю, опустошаемую теперь завоевателями.
Ему принесли. Он схватил рукоятки, отполированные долгим трением о его
огрубевшие от труда руки, и блестящее железо зазвенело. Потом двумя длинными
шагами он отмерил на красноватой земле свой гигантский рост и засек две
глубокие зарубки. Английские солдаты, умеющие ценить мужество, не могли
скрыть восхищения.
Бур поплевал на ладони, сжал рукоятку кирки и цели-ком ушел в свою
зловещую работу.
- Ну-ка, Давид, - бормотал он, - пошевели-ка в по-следний разок
вскормившую тебя землю.
Согнув спину, напрягая руки и шею, на которых, слов-но веревочные узлы,
выступили мускулы, он мощными ударами стал вгрызаться в землю вельдта* , и
она, проносясь между его ног, послушно ложилась позади него. За тем он
старательно выровнял лопатой яму, придав ей форму могилы.
Жена и дети, стоя на коленях под знойными лучами солнца, которое было уже
в зените, тихо плакали.
Солдатам разрешили присесть Они стали закусывать, вполголоса
переговариваясь. Время между тем шло, и могила углублялась. Великан-бур все
глубже и глубже уходил в землю, лишь изредка прерывая свою ужасную работу,
чтобы тыльной стороной руки отереть струившийся по лицу пот. Время от
времени он взглядывал украдкой на жену и детей И тогда, невзирая на
усталость, начинал работать быстрее, спеша поскорее покончить со столь
страшным для них зрелищем
Один из солдат, охваченный состраданием, протянул буру флягу, полную
виски
- Выпейте, товарищ, это от чистого сердца,- ласково сказал он.
- Виски?.. Нет, спасибо. Еще подумают, что я выпил для храбрости. Но я
охотно приму от вас немного воды, товарищ!
Друзья и родные, окруженные цепью солдат, не могли пойти за водой. Солдат
сбегал в дом и принес деревянный ковш свежей воды. Давид, припав к нему
губами, жадно пил, а солдат возвратился на свое место, рассуждая:
- Вода!.. Ну разве может она сойти за христианский напиток, особенно в
тот час, когда человек должен навсегда забыть вкус виски? Да если бы я был
так же близок, как он, от того, чтобы сыграть в ящик, уж я бы не постеснялся
осушить фляги всего взвода. Это так же верно, как то, что меня зовут Томми
Аткинс!
А время шло, безжалостно текли минуты. Солнце склонялось к западу. И все
глуше звучали удары кирки в зияющей яме, поглотившей бура уже до самых плеч.
Жена его распростерлась на земле и, с ужасом сознавая приближение роковой
минуты, не отрывала глаз от двух огромных бугров, нараставших по обе стороны
могилы.
Послышался треск затворов. То старший сержант, достав из патронташа
двенадцать патронов и вырвав из шести патронов пули, заряжал ружья.
Вот он уже принес винтовки и бросил их на землю. Затем, подойдя к буру,
который продолжал копать землю, сказал:
- Давид Поттер, приготовьтесь к смерти! А тот, прервав работу, поднял
голову и спокойно ответил:
- Я готов.
Уложив рукоятку лопаты поперек ямы и ухватившись за нее, он подтянулся на
руках, одним прыжком перемахнул через могильный скат - и вот он уже стоит на
земле, измазанный красноватой землей, освещенный косыми лучами солнца,
огромный, трагически величественный.
Жена и дети бросились было к нему, но караул по знаку сержанта оттеснил
их. И тотчас же выступили вперед двенадцать невооруженных солдат,
назначенных в этот страшный наряд. Разобрав наугад принесенные сержантом
ружья, они выстроились в ряд. К осужденному подошел старший сержант, чтобы
завязать ему глаза и поставить на колени. Бур энергично запротестовал:
- Единственная моя просьба к англичанам - позволить мне умереть стоя,
глядя на божье солнце, и самому скомандовать: огонь!
- Я не могу отказать в этом столь мужественному человеку, как вы, -
ответил сержант, козырнув ему по-военному.
- Благодарю. Взвод находился на расстоянии примерно пятнадцати шагов.
Бур стал лицом к солдатам, спиной к могиле. Мертвая тишина повисла над
лагерем Смолкли рыданья и стоны. Жгучая мука охватила все сердца. Короткая
команда, мгновенное дребезжанье металла, и двенадцать стволов вытянулись
ровной сверкающей линией: солдаты взяли бура на прицел.
Осужденный стоял с обнаженной головой и открытой грудью,
Глубоко вздохнув, он воскликнул:
- Прощайте, жена, дети, свобода! Прощай все, что я любил! Да здравствует
независимость!.. А вы, солдаты: огонь!
Грянули двенадцать выстрелов, сопровождаемые глухим эхом. Бур пошатнулся
и тяжело рухнул навзничь на один из могильных скатов.
Из уст жены вырвался крик отчаяния, заголосили дети.
Взвод взял на-караул, сделал полуоборот и двинулся в лагерь. 0тряд,
служивший оцеплением, разомкнулся и открыл наконец доступ к могиле.
Бур умер мгновенно. Из его груди, изрешеченной всеми шестью пулями,
хлестали потоки крови.
Несчастная жена, тяжело опустившись на колени, благоговейно закрыла его
глаза, даже в смерти сохранившие твердость. Потом, омочив свои пальцы в
крови, ярко алевшей на разодранной одежде мужа, она осенила себя крестом и
сказала детям:
- Сделайте, как я... И никогда не забывайте, что ваш отец - убитый
англичанами мученик, кровь которого вопиет о мщении!
Дети последовали ее примеру. А старший сын, рослый четырнадцатилетний
мальчик, решительно подошел к французу, который тоже плакал, и, взяв его за
руку, твердо сказал:
- Ты возьмешь меня с собой. Правда?
- Да, - ответил француз, - у меня найдется для тебя и пони и мушкетон.
- Иди, дитя мое! - воскликнула, услышав его, мать. - Иди, сражайся за
независимость, как подобает мужчине, и отомсти за отца!
Из дома принесли широкую простыню и веревку: простыню - чтобы завернуть в
нее тело, веревку - чтобы опустить его в могилу.
Но тут прибежал запыхавшийся и взволнованный, коренастый и юркий, как
белка, подросток.
Увидев молодого француза, он бросился к нему и тихо сказал:
- Нас предали!.. Беги, спасайся!.. Англичане знают, что ты на их
передовой позиции. Скорей! Скорей!.. Лошади уже здесь.
- Благодарю, Фанфан... Иду. - И, обратившись к юному буру, француз
сказал: - Обними свою мать, Поль, и следуй за мной.
Мальчик, названный Фанфаном, уже исчез. Сын казненного и молодой
незнакомец последовали за ним.
Фанфан направился к заросли колючих мимоз, метко называемых в тех местах
`подожди немного`. Там, покусывая ветки, переминались с ноги на ногу два
сильных пони, снаряженных по-боевому, с мушкетонами у седла и с туго
набитыми походными сумками.
Ловко вскочив на одного из них, француз крикнул Полю:
- На круп позади Фанфана - и в галоп!.. Дело будет жаркое. С аванпостов
уже донеслось несколько выстрелов, а над головами беглецов зажужжали пули,
когда их пони взяли с места бешеным галопом. Возле дома Давида Пот-тера
поднялась невообразимая суматоха.
- Окружить дом! Никого не выпускать! - крикнул примчавшийся на взмыленном
коне полковой адъютант. - Где старший сержант?
- Здесь, господин лейтенант! -ответил сержант
- Вы не приметили тут юношу, вернее - мальчика, в охотничьем костюме?
- Так точно, господин лейтенант, приметил!
- Где он?
- Я думаю, на ферме.
- Немедленно схватить его и доставить в штаб полка живым или мертвым.
- Живым или мертвым?.. Да ведь это же безобидный ребенок.
- Круглый идиот!.. Этот ребенок настоящий дьявол, он стоит целого полка!
Это проклятый капитан Сорви-голова, командир разведчиков... Живо, живо! Всем
кавалеристам, которыми вы располагаете, - в седло! В одно мгновение были
взнузданы и оседланы тридцать коней. И началась бешеная погоня...

ГЛАВА 2
Гон. - Человек в роли дичи. - Дичь защищается. - Первые подвиги капитана
Сорви-голова - Бесстрашные юнцы - Инстинкт лошадей -Обходное движение
-Колючий кустарник. -
Фанфан ранен. - Отчаянное бегство. - Пони убит -Смертельная опасность-
Между двух огней

У англичан, этих страстных любителей спорта, все может послужить
предлогом для неистовых скачек.
Если нет лисицы для травли с собаками, довольствуются маленькими
комочками бумаги. Егерь, изображающий собой зверя, разбрасывает их как
попало,
Охота для потехи или даже подобие такой охоты вполне удовлетворяет
спортсмена, лишь бы скакать через самые неожиданные препятствия и испытывать
опьянение, которое так волнует искусного наездника. Но когда в перспективе у
джентльмена охота за человеком! Когда человек становится дичью, которую
нужно взять или убить!.. О! Тогда национальная страсть, помно-женная на
врожденную первобытную свирепость - Ноmо hоmini luрus еst* , превращается в
настоящее неистовство. Перед такой охотой меркнут и Rаlly рарег* и Fох
hunting*.
Гнаться за человеком, присутствовать при его агонии - что за наслаждение
для цивилизованных варваров! `Вперед! Вперед!..` У англичан этот возглас
означает: `Кто придет первым`.
Офицеры, пользуясь своей властью, приказали солдатам спешиться и
бесцеремонно забрали их коней Взвод сформировался в одно мгновение. Он
состоял из драгун, улан, гусар и нескольких yеоmаnry* этих бесстрашных
охотников, еще более одержимых, чем их товарищи по регулярной армии.
`Вперед! Вперед! .`
Долг солдата и спортивный азарт подхлестывают друг друга, придавая особую
напряженность скачке, которая с ходу приняла бешеный характер.
`Вперед!.. Вперед! Охота за человеком!
Взвод улан то смыкался, то растягивался,в зависимо-сти от темперамента
всадников и горячности их коней.
Впереди молодой уланский лейтенант на великолепном, породистом скакуне. С
каждым его скачком офицер все больше удалялся от взвода и приближался к
бегле- цам, которые опередили погоню не более чем на шестьсот метров.
Бедные мальчики мчались во весь опор на пони, неказистых с виду, но
смелых и умных животных, честно исполнявших свой долг.
Вот оба отряда вступили в полосу высоких трав. Здесь пони приобрели
некоторые преимущества: они перешли на своеобразный аллюр,при котором их
передние ноги идуг рысью, а задние галопом, что дает им возможность, почти
не снижая скорости и не путаясь, пробираться среди высоких трав. На голой
равнине их настигли бы за каких-нибудь десять минут, в прериях же удавалось
сохранять рас-стояние, отделявшее их от преследователей.
Только уланский лейтенант да еще трое всадников постепенно нагоняли
беглецов.
Пони молодого француза, которого англичане прозвали капитаном
Сорви-голова, не обнаруживал еще ни малейших признаков усталости. Но удила
пони, на котором скакали Фанфан и юный Поль, уже были покрыты обильной
пеной; он явно начал уставать. - Фанфан! - крикнул Сорви-голова. - Ты не на
деревянном коньке карусели, а в седле! Отдай поводья, положись на коня.
- Ладно, хозяин!-ответил Фанфан.-Придется тебе, Коко, думать за нас
обоих, - ласково потрепал он по шее пони. - Впрочем, это не так уж трудно
для тебя.
Сорви-голова между тем обернулся. Обеспокоенный приближением англичан, он
отстегнул мушкетон.
- Внимание!..-вполголоса обратился он к своим. спутникам.
Затем раздался его свист, услышав который оба пони мгновенно остановились
и замерли на месте.
Проворно соскочив с пони, Сорви-голова пристроил на седле ствол своего
мушкетона и, наведя его на уланского офицера, осторожно спустил курок.
Раздался сухой выстрел. Несколько мгновений Сорви-голова стоял не
шелохнувшись, с широко раскрытыми глазами, словно желая проследить полет
пули. Офицер, сраженный на всем скаку, выпустил поводья и, взмахнув руками,
опрокинулся на круп коня. Лошадь шарахнулась в сторону, офицер, мертвый или
тяжело раненный, свалился наземь, а обезумевший от испуга конь,
подстегиваемый бьющимися о бока стременами, понесся куда глаза глядят.
- Благодарю вас, Сорви-голова! Может быть, это один из тех, кто убил
моего отца! - воскликнул Поль Поттер.
Послышался второй выстрел.
То Фанфан, увидев, что Сорви-голова стреляет, решил последовать его
примеру, без малейшего, впрочем, успеха.
- Эх! Чистый проигрыш, - проворчал раздосадованный мальчик.
Три кавалериста, скакавшие за лейтенантом, остановились, чтобы оказать
ему помощь. Образовалась маленькая группа.
Бах!..
Фью-ю-ю-ю-ю... -запела, разрывая воздух, пуля.
То снова выстрелил Сорви-голова.
В группе англичан поднялась на дыбы лошадь и, пройдя на задних ногах,
подобно геральдическим коням, несколько шагов, грохнулась, подмяв под себя
всадника.
- И второй!-с дикой радостью завопил маленький бур.
Бах!.. Это опять так же азартно выстрелил Фанфан- и опять так же успешно
промахнулся.
- Ты стреляешь, как сапожник, Фанфан! - крикнул взбешенный Сорви-голова.
- Передай свое ружье Полю.
- Давай, давай! - обрадовался сын казненного. - Посмотришь, как я стреляю
С аккуратностью старого солдата мальчик щелкнул затвором, вложил патрон в
казенную часть, спокойно нав╗л ружье на одного из двух оставшихся в живых
улан маленького английского авангарда и выстрелил в тот самый миг, когда
уланы возобновили преследование.
- Ух, здорово! - воскликнул Фанфан, радуясь успеху маленького бура,
снявшего всадника с коня.
- Ну, Поль! Четвертый - на нас двоих! - крикнул Сорви-голова - Тебе -
человек, мне - конь. И два выстрела слились в один. Всадник и конь,
пораженные на полном скаку двумя не знавшими промаха стрелками, упали и
скрылись в траве.
- Да, ты будешь отомщен, и хорошо отомщен, бедный мой отец! - воскликнул
побледневший от гнева мальчик.
Эта страшная расправа, такая долгая в рассказе, совершилась в
каких-нибудь полминуты.
Пора было, однако, удирать. Все кавалеристы примчались к месту, где
погибли их товарищи. Отряд перестроился.
Уже садясь на пони, Сорви-голова заметил, что все англичане, у которых
было огнестрельное оружие, целятся в них.
Он едва успел пронзительно свистнуть и крикнуть:
- Ложись!
Прекрасно выдрессированные животные, услышав знакомый сигнал,
распластались на земле одновременно со своими хозяевами.
Над беглецами просвистал град пуль.
Фанфан болезненно вскрикнул.
- Только без глупостей! - воскликнул Сорви-голова, но голос его звучал
тревожно.
- Угостили...--ответил Фанфан.-Нечего сказать, угостили!
- Гром и молния!.. Бедный Фанфан! - воскликнул Сорви-голова. - Покажи!
- В левую ходулю угодили,-пытался отшутиться Фанфан.-Погоди.. Поломки,
кажется, нет-только голень продырявили, и все. Кровоточит, правда, но
ничего, не очень больно. Обмотаю ее платком и стану таким же петухом, как и
раньше.
- Дай перевяжу.
- Не стоит. Потом как-нибудь... Сейчас дела куда поважнее. Становится
жарко.
Действительно, становилось жарко.
Англичане, взбешенные сопротивлением и не ожидавшие встретить таких
опасных противников в каких-то мальчишках, которых они думали взять голыми
руками, переменили тактику и приступили к новому маневру.
Их двадцать четыре человека. Семеро поскакали направо, семеро - налево,
описывая полукруг, чтобы отрезать отступление беглецам. Десять остальных,
оставшись на месте, рассредоточились и стали поддерживать огонь в том
направлении, где прижались к земле юные партизаны.
- Теперь уж не до смеха, - сказал Сорви-голова. Приподняв голову, он
осматривал местность. - Они хотят взять нас в клещи обходным движением. Но
посмотрим!.. Придегся отступать. Ты сможешь, Фанфан?
- Каждый может все, чего захочет, хозяин. Будь покоен! Уж я-то не повисну
колодой на ваших ногах.
- Нам грозит смертельная опасность, - предупредил Сорви-голова.
- Вся наша жизнь смертельная опасность, - ответил молодой парижанин. - Не
разбив яиц, и яичницы не приготовишь. Если бы я дрожал за свою шкуру, я
остался бы у себя на родине, на улице Гренета.*
Пока Фанфан философствовал, Сорви-голова не терял даром времени Он
установил по компасу, что в полулье направо от них находится хорошо знакомый
большой лес, затем связал узлом стремена пони, предварительно перекинув их
на седла. Все это он проделал так, чтобы англичане ничего не заметили. А те
продолжали лениво постреливать, решив, по-видимому, не предпринимать более
энергичных действий, пока их товарищи не завершат окружения. Сорви-голова
между тем перекинул через плечо свой мушкетон и, приказав товарищам
следовать за ним, с удивительной быстротой пополз среди высоких трав.
Поль и Фанфан, видно, тоже знакомые с этим приемом индейцев,
повиновались, и вскоре все трое исчезли в гигантской растительности вельдта.
Их пони, распростертые на земле и скрытые густой травой, остались на месте.
Англичане, ставшие более осмотрительными, приближались осторожно, мелкой
рысью, время от времени переходя даже на шаг.
Не обращая на них никакого внимания, Сорви-голова двигался направо, к
опушке леса Противник не переставал постреливать наугад, и Сорви-голова,
продолжавший ползти с проворством ящерицы, сказал вполголоса:
- Только бы не искалечили они наших лошадок... Эх! Будь со мной хотя бы
дюжина моих Молокососов, ни один из этих хаки не вернулся бы в свой лагерь -
И, обернувшись затем к Фанфану, он спросил: - Как дела, старина?
- Потеем, трудимся, - ответил Фанфан. - Не ручаюсь, что мог бы прыгнуть с
трамплина, но что касается ходьбы на четвереньках... одной лапой больше,
одной меньше - невелика важность.
К счастью, трава в тех местах была вышиною в метр, а то и больше; только
это и спасало бесстрашных сорванцов. В другой обстановке они давно уже были
бы схвачены или подстрелены англичанами.
В самом деле, предсгавьте себе луг с Марсово поле*, на котором играют в
прятки, но только всерьез и под угрозой смерти, трое против двадцати
четырех.
Какая выносливость, какая ловкость, сколько удачи потребуется этим троим,
чтобы благополучно ускользнуть!
Между тем правый и левый отряды англичан завершили полуокружение. Теперь
совместно с третьим, оставшимся на месте взводом они готовились сомкнуть
кольцо вокруг того места, где, по их мнению, находились беглецы.
Но те, пробираясь между травами, прошли уже расстояние в четыреста метров
под прямым углом к их первоначальному направлению Прежде они скакали на
север, теперь же ползли на восток. Просто чудо, что англичане до сих пор не
приметили их передвижения До спасительного леса оставалось еще не менее
полутора тысяч метров. Будь у них достаточно времени, они, конечно, доползли
бы до него, но этот невероятно трудный способ передвижения скоро совсем
истощил силы раненого Фанфа-на. При всем своем мужестве он не способен был
ползти дальше.
Ослабленный потерей крови, которая не переставала струиться из раны,
чувствуя, что с каждой минутой все больше слабеет, еле волоча за собой ноги,
он умолял товарищей бросить его.
- Ни за что! Или ты вернешься в лагерь вместе с на-ми, или мы все
погибнем здесь! - воскликнул Сорви-голова.
- Но подумай! Командующий ждет результатов разведки От них зависит судьба
всего коммандо, - спорил Фанфан.
Вместо ответа Сорви-голова только пожал плечами. Присев на корточки и
чуть высунув голову из травы, он беглым взглядом окинул равнину.
Юноша заметил, как сильно они опередили англичан. От врагов их отделяло
теперь не менее пятисот метров.
О, если бы только они могли и дальше продвигаться вот так же, под
прикрытием травы! Но Фанфан! Бедняга Фанфан!.. Надо спасти его во что бы то
ни стало.
Не видя другого выхода, Сорви-голова решил поста-вить на карту все.
Вложив пальцы в рот, он трижды пронзительно свистнул.
И тогда произошло нечто поистине изумительное. Бурские лошадки,
притаившиеся в траве и до сих пор не обнаруженные англичанами, стремительно
вскочили и понеслись бешеным галопом, с раздувающимися ноздрями, прыгая над
травой, как антилопы. Безошибочный инстинкт полудиких животных не обманул
их. Тонкий слух верно уловил направление сигнала, а чутье, более острое, чем
у ищеек, вело их по правильному пути.
Растерявшись от изумления, англичане послали было вдогонку смелым
животным несколько выстрелов, но, увидев, что пони без седоков, перестали
обращать на них внимание.
Преследователи, разумеется, также слышали свист. Но их отряды находились
довольно далеко друг от друга, и потому они не могли определить место,
откуда он доносился. Больше того, каждый из отрядов принял свист за сигнал
другого отряда к атаке. И все они поторопились сойтись в той точке, где
никого уже не было.
Нельзя не признать, что для троих ребят, один из которых был к тому же
ранен, это был блестящий маневр. К несчастью, опасность еще не миновала.
Пони примчались к ним. как вихрь. Немного привстав, Сорви-голова остановил
их легким прищелкиванием языка и в каких-нибудь две секунды развязал
стремена.
- В седло, Поль! - скомандовал он. - Не заботься обо мне и скачи прямо в
лес.
А пока маленький бур садился на лошадь, он поднял Фанфана, усадил его
верхом на холку пони и, вскочив позади раненого в седло, устремился за
буром.
Англичане, поняв наконец, что их одурачили, послали вслед беглецам,
мчавшимся, как ветер, залп проклятий и открыли по ним адский огонь.
Пули свистели, выли, жужжали вокруг Молокососов, срезали стебли трав;
музыка была не из приятных.
Пока одни англичане стреляли, другие возобновили погоню. Каких-нибудь
пять-шесть минут - и беглецы достигнут леса, где их ожидает спасение.
Да, но пять минут!
Внезапно лошадка Поля отпрянула в сторону, зашаталась и чуть не упала. На
левом боку животного показалась длинная струя крови.
- Держись, Поль, твой пони ранен! - крикнул Сорви-голова.
Бур и сам уже почувствовал, что лошадь под ним оседает. Напрасно он
подбадривал ее голосом и вонзал ей в бока шпоры. Боясь, что пони упадет, и
стремясь продвинуться как можно дальше, Поль стал даже покалывать его ножом
То и дело спотыкаясь, доброе животное пробежало еще метров триста, потом
зашаталось и тяжело повалилось на землю. Изо рта и ноздрей его показалась
кровь.
- Бедный Коко! - всхлипнул Фанфан, обожавший своего коня
А маленький бур, этот ловкий наездник, успел уже соскочить и стоял целый
и невредимый
Остановив своего пони, Сорви-голова крикнул:
- Вскарабкайся позади меня, Поль, и держись крепче. Чем мы хуже сыновей
Эмона*?
Уставший и перегруженный пони уже не мог бежать так быстро, как до сих
пор. И хотя до леса оставалось не более трехсот метров, расстояние между
беглецами и англичанами уменьшалось с каждой секундой.
Раздался новый залп, и Поль, застонав, скатился в траву. Правда, он тут
же вскочил и крикнул, догоняя товарищей:
- Ничего страшного, я только обезоружен!
Пуля угодила ему между лопаток, но, по необыкновенно счастливой
случайности, сплющилась, ударившись о дуло ружья, причем искривила его и
разбила ложе приклада.
Еще полтораста метров!
Англичане приближались, улюлюкая, с неистовыми криками `ура`. Еще бы! Что
за чудесная охота! Маленький бур бежал по траве вслед за пони, но трава
теперь была уже не такая густая и высокая.
А тут еще пони, попав ногой в разрытый муравейник. упал на колени, и
Сорви-голова с Фанфаном, перелетев через его голову, шлепнулись оземь шагах
в шести от него.
Полуоглушенный, Сорви-голова мгновенно вскочил, но его товарищ лежал без
сознания.
- Сдавайтесь!.. Сдавайтесь!..-заорали англичане.
- Ни за что! - гаркнул им в тон Сорви-голова, наво-дя на них свое ружье.
С изумительным хладнокровием он выстрелил три раза подряд и сшиб с коней
трех мчавшихся впереди англичан.
Потом, передав свое ружье Полю, он произнес:
- В магазине осталось еще четыре патрона. Задержи врага, а я унесу
Фанфана.
Фанфан по-прежнему лежал без памяти. Сорви-голова поднял его и побежал к
лесу.
Он уже почти достиг опушки, как вдруг всего в нескольких шагах от себя
услышал раздавшийся из леса громоподобный голос: `Огонь!` И в то же
мгновение он очутился среди дыма и пламени: со всех сторон громыхали
выстрелы.
Капитану Сорви-голова показалось, что он в настоящем аду.

ГЛАВА 3
Воспоминание о `Ледяном аде` - Замысел молодого миллионера. - За буров! -
Встреча с Фанфаном. - В путь! - Набор добровольцев - В заливе Делагоа -
Португальская таможня. - Претория. - Президент Крюгер. - Молокососы

Не так давно `Журнал путешествий` опубликовал под заголовком `Ледяной ад`
рассказ о приключениях французов в Клондайке, стране богатейших золотых
россыпей. Напомним кратко об этой захватывающей драме.
Несколько молодых французов, жертвы прославившегося своими злодействами
бандитского сообщества `Коричневая звезда`, отправились искать счастья в это
таинственное Эльдорадо Полярного круга. Ценою неимоверных страданий и
смертельных опасностей им действительно удалось добыть баснословное
состояние. Но бандиты, не упускавшие их из виду, тайно отправились за ними в
Клондайк. Там они узнали, что французам посчастливилось открыть `Золотое
море` - богатейшие россыпи, упорно разыскиваемые всеми золотоискателями.
Разумеется, бандиты решили завладеть этим сокровищем, которое, даже по
предварительным подсчетам, превышало, и значительно превышало, ослепительную
цифру в сто миллионов.
Героями этой драмы золота и крови были семь человек: молодой ученый Леон
Фортэн и его прелестная невеста Марта Грандье; газетный репортер Поль Редон;
присоединившийся к ним старый канадец Лестанг; Дюша-то и его отважная дочь
Жанна и, наконец, брат Марты - Жан Грандье.
Жану Грандье, воспитаннику колледжа* Сен-Барб, было тогда всего
пятнадцать лет. Природа одарила его недюжинным умом, физической силой и
необыкновенной для юноши его лет выносливостью. Этот школьник, умевший
храбро противостоять всем испытаниям, совершил там чудесные, почти
легендарные подвиги.
Не будем говорить о его изумительной способности переносить мороз в
пятьдесят градусов, о необыкновенной ловкости, проявленной им в борьбе с
дикими зверями - огромными полярными волками, - скажем лишь, что, тяжело
раненный, обмороженный, ослабленный потерей крови, он собственноручно убил
пятерых бандитов из шайки `Коричневой звезды` и освободил свою сестру и
Жанну Дюшато, находившихся в плену у этих злодеев. Во Францию он вернулся
сказочно богатый и одержимый той жаждой приключений, которая знакома и не
дает покоя всем, кто хоть раз вкусил прелесть этой волнующей жизни.
Отдохнув несколько месяцев, Жан заскучал. Его деятельная натура требовала
применения своим силам. Он решил было, став во главе какой-нибудь
географической экспедиции, проникнуть в не исследованные еще страны или
взяться за какое-либо другое смелое и полезное дело, но тут вспыхнула
англо-бурская война.
Пылкая и благородная душа Жана Грандье мгновен-но загорелась сочувствием
к двум маленьким южноафри-канским республикам, боровшимся за свою
независимость.
Его восхищали спокойствие, достоинство и величие старого, патриархального
президента - благородного Крюгера, в котором он видел живое воплощение
древних добродетелей мужественного бурского народа.
Он влюбился в буров, этих солдат-добровольцев, ненавидевших войну и
взявшихся за оружие только ради защиты святого дела национальной
независимости. В то же время он от всей души возненавидел
англичан-завоевателей, которые развязали войну, бросив многочисленную и
могучую английскую нацию против двух крошечных государств. Уже один только
этот факт вопиющего неравенства сил казался ему величайшим преступлением
против человечества.
С одной стороны-могущественная, богатейшая в мире империя с населением в
четыреста миллионов человек, с превосходной армией, флотом, колониями,
первоклассной промышленностью, огромными финансовыми ресурсами. Колосс,
господствующий на морях и на суше - целой трети земного шара! С другой
стороны-два крошечных народца, едва насчитывающих четыреста тысяч жителей,
мирных крестьян, занимающихся земледелием и мечтающих только о том, чтобы
жить в мире и быть подальше от всех тревог, которые потрясают человеческое
общество.
Он трепетал за них, изумлялся равнодушию цивилизованных народов,
возмущался тем, что ни один из этих народов не посмел или не смог помешать
этому несправедливому нападению, совершенному на другой же день после
`международной мирной конференции`.
Он говорил себе:
`Если большие государства так эгоистичны и подлы, а эта отвратительная
вещь, которую называют политикой. потворствует их эгоизму и подлости, то все
честные люди, люди большого сердца должны откликнуться и действовать, не
щадя своей жизни.Я молод, смел и свободен в своих поступках, я люблю
приключения, меня влечет ко всему величественному и доброму Я готов отдаться
душой и телом благородному делу защиты слабых. И потому я стану добровольцем
трансваальской армии`.
Он поделился своим проектом с сестрой Мартой и ее мужем, Леоном Фортэном.
Те от души его одобрили.
Да и кто бы мог помешать ему свободно распорядиться своей жизнью и своим
состоянием?
После трогательного прощания со своим другом Полем Редоном, женившимся к
тому времени на Жанне Дюшато, он отправился в намеченное путешествие.
Марта и Леон провожали Жана Грандье. Он уезжал в 8 часов 40 минут с

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 122653
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1