ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Ростислав САМБУК

КАРТИНА В ТАЙНИКЕ

ЯКУБОВСКИЙ

Роман Панасович не поверил своим глазам: в павильоне на площади к
пиву продавали раков, красных вареных раков. И не было очереди.
Буфетчица приветливо улыбалась посетителям и, очевидно, говорила им
что-то приятное, потому что они тоже улыбались в ответ; это было правда
удивительно - пиво, раки и улыбки. Роман Панасович долго стоял, колеблясь:
может ли он вот так, как другие, выпить кружку пива и полакомиться раками?
Искушение было велико, и, наконец, он отважился. Буфетчица налила ему
полную кружку. Роман Панасович отхлебнул прозрачного, остро-горького пива
и с наслаждением ощутил, что оно и в самом деле свежее и крепкое, вздохнул
и разломил рака: в конце концов, и следователь, хоть он и из столицы
республики, тоже человек и может позволить себе выпить пива во время
командировки.
Роман Панасович ел раков, а взгляд его блуждал далеко от павильона.
На глаза ему попались руины крепости. Строили ее, должно быть, навечно, но
беспощадные годы сделали свое: от нее остались камни, поросшие травой.
Сразу же за руинами начинался сквер, где буйно цвела таволга. Слева
площадь обступили дома - может быть, еще времен средневековья - с узкими
окнами и массивными воротами. Они прижались друг к другу, мрачные серые
гиганты со стрельчатыми черепичными крышами. За ними высились современные
многоэтажные здания. А еще дальше тянулись частные усадьбы. В одной из них
и произошло событие, ради которого Козюренко приехал сюда. При мысли об
этом Роман Панасович заторопился. Быстро доел раков и, не допив пива,
вышел на улицу.
Шел и думал, сумеет ли распутать клубок. А может, и нет клубка,
потянешь за ниточку - и все объяснится?.. Такое случалось, изредка, но
случалось. Взглянул на часы и замедлил шаг - у него было еще десять минут,
а до районного отделения милиции два квартала.
Еще вчера в это время он сидел в своем кабинете в Киеве, а вечером
уже выходил из самолета во Львове. От Львова до этого городка всего
полчаса езды - двадцать пять километров асфальтированного шоссе.
Если бы одиночные прохожие, которые встречались Роману Панасовичу,
знали, что этот немолодой, лысеющий мужчина - известный криминалист, они
немало бы удивились. Что делать ему в тихом Желехове? Правда, позавчера
городок всколыхнуло известие об убийстве на Корчеватской улице. Но чтобы
ради этого приезжал следователь из столицы! Ведь убили всего-навсего
начальника цеха по переработке овощей районной заготконторы. Видно, не
поделили что-то между собой заготконторовцы, поссорились и порешили его...
И все же Роман Панасович Козюренко приехал в Желехов, чтобы
расследовать обстоятельства именно этого убийства.
Вчера утром его вызвал заместитель прокурора республики.
- На Львовщине убит человек, - сказал он, - и дело это, очевидно,
связано с ограблением фашистами в годы войны городской картинной
галереи... Вам ехать - дело это очень серьезное!
Из оперативного донесения Роман Панасович узнал, что во время обыска
в доме убитого работники местной прокуратуры и милиции нашли хорошо
замаскированный тайник, из которого извлекли три картины. Директор
областной картинной галереи сразу узнал в них произведения Сезанна,
Ван-Гога и Ренуара, исчезнувшие при таинственных обстоятельствах во время
войны и вот уже свыше четверти века разыскиваемые.
Незадолго до своего бегства из Львова гитлеровские грабители решили
вывезти из городской галереи ценнейшие произведения искусства, в частности
картины из коллекции Эрмитажа, экспонировавшиеся тут перед самым началом
войны. Однажды к галерее подъехала крытая машина, в которую погрузили
ящики с полотнами всемирно известных мастеров. Обоз с награбленными
ценностями двинулся из города на рассвете - гитлеровцы рассчитывали до
вечера миновать опасную зону, где действовали партизаны. Но все же,
несмотря на усиленную охрану, партизаны напали на обоз. Им удалось
захватить несколько машин, в том числе и с сокровищами картинной галереи.
Попал в руки партизан и список всех вывозившихся ценностей. Как потом
выяснилось, среди трофеев не было одного ящика - с полотнами Эль Греко,
Сезанна, Ван-Гога и Ренуара, значившимися в списке. На этих картинах уже
давно поставили крест - и вот шедевры мировой живописи найдены в тайнике,
в захолустном Желехове. Три картины, но их было четыре...
Как очутились полотна в тайнике? Куда девался `Портрет` Эль Греко?
Кто убийца владельца дома на Корчеватской улице - Василя Корнеевича Пруся?
На эти и многие другие вопросы и должен ответить следователь по особо
важным делам.
Почти всю ночь он провел в доме на Корчеватской. Вместе с работниками
прокуратуры и областного управления внутренних дел еще раз внимательно,
сантиметр за сантиметром, осмотрел дом Пруся. Здесь уже побывал помощник
районного прокурора, который вместе с сотрудниками райотдела милиции начал
предварительное следствие. Их работа почти удовлетворила Козюренко: осмотр
дома был произведен квалифицированно, не говоря уже о том, что именно
работники районного угрозыска нашли в подвале хорошо замаскированный
тайник. Он был пуст, но это не ввело в заблуждение опытных криминалистов.
Обстучав его стены, они наткнулись еще на одно укрытие, а в нем обнаружили
полотна Сезанна, Ван-Гога и Ренуара. Помощник прокурора выдвинул версию,
что Прусь хранил в первом тайнике деньги или документы, которые попали в
руки убийцы или убийц. Преступники не знали о существовании еще одного
тайника, найти его человеку, даже опытному, не так уж и просто - нужно
иметь чутье криминалиста, чтобы установить, что дно тайника раздвигается.
И все же работники районного угрозыска допустили ошибку. Эксперты
областного управления внутренних дел обнаружили, что в передней части
тайника тоже хранилась картина - на его стенках нашли несколько ворсинок с
холста, а также следы засохшей краски. Можно было сделать вывод, что Пруся
убили, чтобы завладеть `Портретом` Эль Греко. Убили ударом топора, когда
он вылезал из подвала.

...Начальник районного отделения милиции подполковник Раблюк встал
из-за стола навстречу Козюренко. Должно быть, ждал его и предупредил
подчиненных, потому что в приемной и в кабинете было непривычно пусто.
Раблюк еще не знал, как вести себя со столичным криминалистом: слова
официального рапорта готовы были слететь с его уст.
Но Роман Панасович опередил Раблюка:
- Рад вас видеть, уважаемый Иван Терентьевич. Спасибо за заботу -
номер в гостинице чудесный, и я хорошо выспался...
Он пожал Раблюку руку, стараясь не дышать на него пивным запахом, но
вдруг засмеялся и искренне признался:
- Вот впервые в жизни в вашем городке завтракал раками с пивом. В
Киеве о раках уже давно позабыли, а у вас, оказывается, еще не всех
выловили...
С лица Раблюка сразу же исчезло настороженное выражение.
- Пиво?! - радостно улыбнулся он. - На нашем маленьком заводике варят
такое, какого в больших городах и не нюхали.
`Что - верно, то верно, - подумал Роман Панасович. - В одном городе
пиво, в другом какие-то необыкновенные конфеты местного производства или
копченые лещи, считающиеся в Киеве деликатесом. Ну что ж, каждому свое.
Если бы в Желехове не варили такого пива, чем бы он мог похвалиться?`
- Пиво и правда вкусное, - охотно согласился он и скользнул взглядом
по бумагам, разложенным на столе. Но и это не укрылось от внимания
Раблюка.
Подполковник положил на стол обыкновенную картонную папку, наконец
сел и сказал:
- Тут результаты нашей вчерашней работы. - Он вытащил из папки лист
бумаги. - Вчера вечером я лично разговаривал с директором заготконторы. Он
утверждает, что дней десять назад Прусь поссорился со своим подчиненным -
мастером Галицким. Они заперлись на складе и долго спорили: о чем -
выяснить не удалось. Даже кладовщица, женщина любопытная и болтливая,
ничего не выведала. А если уж и женщина не выведала...
Козюренко понимающе улыбнулся.
- Когда они выходили из склада, - продолжал подполковник, -
кладовщица услышала только, как Галицкий раздраженно бросил Прусю: `Я не
позволю лезть к себе в карман!`
- Ну-ну, интересно... - пробормотал Роман Панасович.
Этого было достаточно, чтобы подбодрить Раблюка. В его голосе
зазвучали победные нотки:
- Директор заготконторы свидетельствует, что в последние дни у Пруся
ухудшились отношения с Галицким, хотя раньше они были друзьями - водой не
разольешь... - Подполковник замолчал, ожидая, вероятно, козюренковского
комментария, но Роман Панасович ничего не сказал. - Собственно, о
заготконторе все...
Козюренко понял, что это был самый главный козырь начальника милиции.
- Во-вторых, - продолжал Раблюк, - наш участковый инспектор опросил
соседей Пруся. Большинство утверждает, что Прусь и его сосед по усадьбе
Якубовский почти ежедневно ругались по всякому поводу. Достаточно было
курам Якубовского покопаться на грядках у Пруся, и уже возникала ссора. А
то начинали ссориться из-за какой-то сливы... Якубовский угрожал, что
убьет Пруся...
- Убьет Пруся, - машинально повторил Роман Панасович.
- Вы полагаете? - даже перегнулся через стол Раблюк.
- Нет... нет... Рассказывайте дальше, пожалуйста... Кстати, ваши
сотрудники допрашивали Якубовского?
- Он был понятым, когда предварительно осматривали дом убитого.
Разумеется, его расспрашивали, не заметил ли он что-нибудь подозрительное.
Говорит - нет... Возможно, мы тут допустили ошибку, но что поделаешь...
- Ничего... - Козюренко понравилось, что Раблюк сказал `мы` - не
выкручивался, не валил на инспектора угрозыска, выезжавшего на место
преступления.
- Как утверждают судебно-медицинские эксперты, убили Пруся между
одиннадцатью и двенадцатью ночи. Утром восемнадцатого мая его видели у
заготконторы с каким-то гражданином. Потом они вместе обедали в чайной.
Понимаете, - почему-то виновато улыбнулся подполковник, - городок у нас
небольшой, и свежий человек бросается в глаза.
- Приметы? - Роман Панасович чуть пошевельнулся в кресле - сообщение
заинтересовало его.
Подполковник быстро сказал:
- Пожилой мужчина в потертом темно-синем костюме и серой фуражке
армейского образца, но с мягким козырьком, среднего роста, лицо в
морщинах. Дежурная заготконторы сказала: `Как печеное яблоко...`
Роман Панасович кивнул: видно, попалась женщина наблюдательная.
- А это ответ из области на ваш вчерашний запрос, - Раблюк подал
телефонограмму.
Роман Панасович пробежал глазами неровные строчки: записывали быстро
и не очень разборчиво, но Козюренко научился свободно читать любой почерк.
- Действительно любопытно... - сказал неопределенно, словно
сомневался в подлинной ценности сообщения, хотя это было не так: из
области подтверждали, что во время войны Василь Корнеевич Прусь находился
в партизанском отряде, действовавшем на Львовщине, и что именно этот отряд
напал на гитлеровский обоз и захватил несколько машин с ценностями,
которые враг пытался вывезти в Германию. - Интересно... Давайте сделаем
так, Иван Терентьевич. Во-первых, вызовите сюда, в райотдел, Якубовского.
Я хочу поговорить с ним. Во-вторых, ознакомьте всех ваших работников с
приметами неизвестного, с которым видели Пруся. Дежурной заготконторы
покажите паспорта обитателей гостиницы - может, среди них опознает
человека, приходившего к Прусю. Поинтересуйтесь теми, кто выписался из
гостиницы вчера и позавчера. Если кто-то похож, - он улыбнулся, - на
печеное яблоко, немедленно сделайте запрос - пусть сразу же пришлют
фотографию для опознания.
Козюренко выдержал паузу, и подполковник понял его.
- Будет исполнено! - встал он. - Мы приготовили вам для работы
кабинет моего заместителя, на третьем этаже. Там уютнее... Но если вас
устраивает мой...
- Ну что вы, Иван Терентьевич! Мне нужны стол, телефон и диван -
больше ничего. Правда, еще... Не сможете ли вы достать какое-нибудь одеяло
и подушку? Иногда жаль терять время...
- Еще как, - махнул рукой Раблюк. - Кстати, если не возражаете, я
хотел бы пригласить вас на обед.
- Благодарю, но не хочу связывать вас обещанием. Когда вы обедаете?
О, в три? Чудесно, постараюсь быть. Однако не обижайтесь, если не удастся.
У нас же с вами служба такая.
Раблюк кивнул: действительно, служба беспокойная - не знаешь, где
будешь через полчаса.
Кабинет заместителя Раблюка понравился Козюренко. Из его окна
открывался красивый вид - перспектива длинной улицы, с одной стороны
одноэтажные коттеджи, утопающие в садах, с противоположной - парк.
Козюренко немного постоял у открытого окна, с наслаждением вдыхая
аромат цветов, вздохнул и сел к телефону. Набрав номер начальника
областного управления милиции и услышав, как громко задребезжала мембрана,
удовлетворенно сказал:
- У тебя, Юрко, чувствую - все в порядке. Буду рад скоро увидеться, а
то черт знает что творится: ты в Киеве - меня нет, я во Львове - ты где-то
пропадаешь.
- Старина! Жму твою лапу. Приезжай вечером. Нина будет рада. И
никаких отговорок, здесь я начальство. Вчера хотел тебя встретить в
аэропорту, да, понимаешь, такое вышло... Короче, приедешь - расскажем...
Ну, а у тебя как дела? - спросил без всякого перехода.
- Идут, - не совсем уверенно ответил Козюренко. - А чтобы они шли
быстрее, ты вот что, дружище, сделай... - Представил, как Юрко нажал
кнопку магнитофона, боясь что-нибудь упустить... Хотя нет, Юрко, может
быть, потянулся за карандашом и прижал локтем лист бумаги, чтобы удобнее
было писать. По привычке причмокивает губами, совсем как ученик первого
класса, а ему уже за пятьдесят... Черт, как незаметно бегут годы! Кажется,
совсем недавно закончили с Юрком юридический факультет, и вот оба уже в
чинах, у самого - лысина, а у Юрка от забот побелела голова Но голос у
него не изменился. Такой же бодрый и густой. Девушки, бывало, влюблялись в
него по телефону....
- Ты меня слышишь, Юрко? - спросил Козюренко, потому что показалось,
что тот молчал чуть не минуту.
- Конечно.
- Свяжись с облпотребсоюзом. Надо, чтобы оттуда послали в Желеховскую
заготконтору на должность убитого Пруся хорошего человека. Да, правильно,
начальником цеха по переработке овощей. В этой заготконторе, как я
понимаю, есть комбинаторы и сукины сыны, а желательно было бы, чтобы они
этого нового человека приняли, как своего... Я хотел бы с этим человеком
поговорить перед тем, как он приедет в Желехов. И еще... ужинать буду у
тебя, если организуешь сегодня репродукцию этой проклятой картины...
- Как тебе не стыдно, - даже захлебнулась мембрана. - Это же шедевр
мировой живописи!
- И этот шедевр может исчезнуть, если я не буду иметь репродукцию.
- Можешь считать, что она уже у тебя.
- Ты уверен?
- Я знал, что она тебе понадобится. Директор картинной галереи уже
привез ее.
- Ну, дружище, ты меня растрогал. Нужны также данные о деятельности
партизанского отряда Войтюка.
- В котором был Прусь?
- А ты, вижу, в курсе...
- К нам такие криминалисты приезжают не каждый день. Сейчас я пошлю
кого-нибудь из ребят в архив.
- Тогда, возможно, тебе придется угощать меня сегодня еще и обедом...
- С радостью. Сейчас позвоню Нине...
- Не надо, зачем ей лишние хлопоты?
- Э-э, голубчик, мне же потом достанется - почему не предупредил...
Положив трубку, Роман Панасович придвинул к себе дело Пруся. Уже
просматривал его, но должен знать все досконально.
С маленького фото на него смотрел человек с лохматыми бровями и
мясистым носом. Смотрел так сурово и подозрительно, что Козюренко
показалось - улыбка никогда не касалась его губ. Этот мрачный человек
родился в тринадцатом году в небольшом селе под Львовом. Родители его -
крестьяне, и сам он тоже жил в селе.
С сорок третьего года - в партизанском отряде. После войны все время
в Желехове, в заготконторе. Только сначала он был обыкновенным рабочим,
потом мастером и, наконец, начальником цеха. Что ж, рост закономерный.
Прусь заочно окончил техникум пищевой промышленности. Был он человеком не
очень-то и грамотным, судя по нескольким ошибкам в автобиографии, но,
конечно, дело свое знал, ибо в райпотребсоюзе отзывались о нем как о
специалисте хорошо, не раз премировали и объявляли благодарности. Жил
скромно. Дом, правда, построил большой, с мансардой. Но он был почти пуст.
В трех нижних комнатах стояли почерневшие от времени стол, стулья,
дешевенький шкаф и продавленный диван. Только в мансарде, где Прусь жил,
весь пол закрывал красивый ковер, а над широкой тахтой, застланной
пушистым гуцульским покрывалом, нависал импортный торшер. На сберкнижке
лежало всего триста рублей. И денег у убитого не нашли. Прусь жаловался
сотрудникам, что задолжал, строя дом, и вынужден считать копейки. Но люди
видели, как он навеселе приезжал из Львова на такси. Высаживался, правда,
где-нибудь на безлюдных улицах. Да разве можно что-нибудь скрыть от
любопытных глаз желеховцев?
В дверь постучали, и Козюренко оторвался от бумаг.
- Пришел Якубовский, - доложил дежурный по райотделу.
- Пусть войдет.
Якубовский чем-то походил на Пруся, и в то же время был совсем не
похож на него `Такой же мрачный и подозрительный, - подумал Роман
Панасович. - Не даст никому спуску, особенно соседу, построившему себе дом
лучше, чем у него`.
- Я - следователь, - отрекомендовался Козюренко и подвинул
Якубовскому стул. - Надеюсь, догадываетесь, почему пришлось побеспокоить
вас?
Якубовский посмотрел исподлобья и еле заметно шевельнул губами.
- Знаю, - ответим хмуро. - Ищете убийцу Пруся.
- И питаем надежду, что вы поможете нам.
- Извините, пан начальник, я ничего не знал и не знаю.
- Ну зачем же так категорично? - засмеялся Роман Панасович. - Вы
приобрели дом на Корчеватской улице четыре года назад?
- Да.
- До этого знали Пруся?
- Нет.
- Итак, вы знакомы четыре года. Этого достаточно, чтобы изучить друг
друга, а может, и подружиться, как и надлежит добрым соседям. Как вы
думаете?
- Да, достаточно, - утвердительно кивнул Якубовский.
- Вы были в хороших отношениях с покойным?
- Что нам делить?
- И не ссорились?
- Иногда, по-соседски... С кем не бывает? Курица перебежит или
что-нибудь еще...
- Правда, разве можно из-за курицы убить человека? - Роман Панасович
заметил, как шевельнулись брови у Якубовского. Но тот ответил твердо:
- Конечно, нельзя.
- И все же вы хватались за топор? - спросил Козюренко ровным тоном. -
Почему?
Якубовский не поднимал глаз.
- Это, прошу пана начальника извинить, так уж случилось, не
отказываюсь. Я был крайне раздражен и только погрозил Прусю.
- Но все же грозили ему. Вот и люди слышали... Есть свидетельство...
- У нас люди все слышат! - зло сверкнул глазами Якубовский.
- А разве это плохо?
Якубовский вдруг повернулся к Козюренко всем телом. Положил узловатые
руки на стол, будто хотел опрокинуть его на Романа Панасовича. С нажимом
сказал:
- Я знаю, вы заподозрили меня. Но не убивал. Твердо говорю: не
убивал!
- А мы вас ни в чем не обвиняем. Кстати, где вы были ночью с
восемнадцатого на девятнадцатое мая?
- Где же я могу быть? Дома. Раньше со старухой в кино ходили, а после
ее смерти я даже телевизор не включаю.
- В котором часу легли спать?
- Как всегда, в десять.
- Во двор выходили?
- Да.
- И ничего подозрительного на соседней усадьбе не заметили? У Пруся
еще горел свет?
- В верхней комнате.
- А Прусь не выходил на балкон или в сад?
- Нет. Правда, мне показалось... Но, может, я и ошибся...
- Что вам показалось?
- Сперва увидел какую-то тень у крыльца, Вроде бы кто-то мелькнул
там. Я подошел - за смородиной никого. Но было уже темно, плохо видно, да
и к Прусю никто не ходил.
- Вообще никто не ходил? Или просто вы не видели?
- Извините, я уже на пенсии, и жена год как померла, так приходится
по хозяйству крутиться. Все время во дворе - увидел бы. Иногда кто-нибудь
из заготконторы заглянет - вот и все гости.
- А с кем Прусь вернулся домой вечером восемнадцатого мая?
- Один.
- Но ведь вы видели тень возле крыльца. Окно в мансарде в то время
светилось?
- Я подумал, что Прусь мог выйти, не выключив свет.
- Вы были у Пруся дома до обыска? Знаете расположение комнат?
И снова брови Якубовского дрогнули.
- На первых порах бывал... Но потом... - махнул он рукой.
- Когда в последний раз заходили к Прусю?
- Уже и позабыл. Может, года два...
- Что ж, товарищ Якубовский, мне хотелось бы побывать в вашей
усадьбе. Если не возражаете, конечно.
- Заходите.
- Можно сейчас?
Якубовский поднялся.
- Почему нельзя? Пошли.
Усадьба Якубовского, огороженная невысоким заборчиком, понравилась
Козюренко. Он постоял на дорожке, ведущей к калитке, взошел на крыльцо.
Окна мансарды Пруся отсюда не увидел. Спустился в сад. Из-под яблонь было
видно и мансардное окно, и крыльцо соседнего дома. Якубовский мог
незаметно, прячась за кустами смородины, подойти к самому забору и
перелезть через него - не забор, а одно название...
Но почему он должен подозревать Якубовского?
Козюренко попрощался с хозяином и вернулся в райотдел.

`ПЕЧЕНОЕ ЯБЛОКО`

Козюренко сидел за столом заместителя начальника райотдела, пил
невкусный и несладкий растворимый кофе и задумчиво рисовал на листе бумаги
чертиков. Они у него получались удрученные, худые и несчастные. Заметив,
что один из чертей чем-то похож на Якубовского, Роман Панасович скомкал
бумагу и с отвращением выбросил в корзинку. Вынул чистый лист, написал:
`Якубовский` - и поставил с обеих сторон по вопросительному знаку. Перешел
на диван, прилег, подложив под бок подушку. Это помогло сосредоточиться.
Еще раз освежил в памяти все детали - не допустил ли он где-то ошибку?
Труп Пруся увидел рабочий заготконторы, которого привез на
Корчеватскую на мотоцикле его товарищ. Это произошло около девяти утра во
вторник девятнадцатого мая. В восемь Прусь должен быть на работе, но не
явился, а без него не могли открыть подсобное помещение цеха. Входная
дверь дома Пруся была закрыта, но не заперта. Рабочий позвал Пруся и, не
услышав ответа, вошел в дом. Труп лежал в кухне у крышки над лазом в
погреб. Видно, убийца выбрал удобную позицию - за кухонной дверью: Прусь,
вылезая из подвала, непременно должен был повернуться к нему спиной.
В том, что Прусь достал из тайника картину и выносил ее из погреба, у
Козюренко не было сомнения: падая, убитый зацепил свернутым полотном
крышку над люком в полу - на ней остались следы краски и ворсинки,
идентичные найденным в тайнике. Итак, убийца точно знал, за чем Прусь
спустился в подвал, и ждал его с топором. Потом он тщательно обыскал
погреб - об этом свидетельствовали чуть сдвинутые со своих мест вещи.
Убийца старался не оставлять следов, но все же несколько раз ошибся.
Наконец, он нашел тайник и открыл его, вероятно, ножом. Ничего не увидев в
нем, инсценировал ограбление: вывернул у Пруся карманы, снял часы, забрал
деньги (в тот день Прусь получил зарплату, вряд ли успел много потратить)
и исчез.
Убийство произошло, как установила экспертиза, между одиннадцатью и
двенадцатью часами ночи. Перед этим Прусь распил с кем-то бутылку вина: на
журнальном столике возле тахты стояли два стакана - один пустой, в другом
было немного вина. На этом стакане еще во время первого обыска работники
милиции обнаружили отпечатки пальцев. Настораживало то, что человек,
убивший Пруся и шаривший потом в погребе, почти не оставил там следов, не
было и отпечатков пальцев - очевидно, действовал в перчатках. И вдруг
такой недосмотр. Хотя его могло что-то испугать, и у него уже не было
времени, чтобы подняться в мансарду и обтереть стакан.
Следы на стакане оставил не Якубовский. Вообще у него с Прусем были
не такие отношения, чтобы по-приятельски распивать в мансарде портвейн. Но
ведь гость Пруся мог уйти, не заперев дверь, и Якубовский воспользовался
этим. Только навряд ли он полез бы в погреб и искал тайник, а тем более -
картины...
Тут могли быть десятки вариантов, версий, ходов, и Козюренко не ломал
над ними голову. Считал, что прежде всего его задача - найти человека,
пившего в тот вечер с Прусем портвейн, а также человека, которого заметила
дежурная заготконторы и с которым Прусь обедал в чайной.
А может, это одно и то же лицо?
Начальник райотдела доложил Козюренко, что среди тех, кто жил в
гостинице `Красная звезда`, дежурная не опознала `печеного яблока`.
Восемнадцатого вечером из гостиницы выписались трое: двое львовян и один
житель Ковеля. Несколько часов назад спецпочта доставила их фотографии, и
теперь участковый уполномоченный вместе с работником областного управления
внутренних дел старшим лейтенантом Владовым, которого выделили в помощь
Козюренко, разыскивали тетку Марусю - вахтера заготконторы, которая
отдежурила свою смену и куда-то ушла.
Роман Панасович, пересев к столу, начал перелистывать материалы о
партизанском отряде, в котором воевал Прусь.
Отряд был небольшой, и масштабы его деятельности не очень впечатляли.
Положение отряда осложняло то, что приходилось отбиваться и от
гитлеровских карательных частей, и от местных бандеровцев. Партизаны все
время маневрировали, иногда перебазировались в карпатские леса, где
отсиживались в особенно опасные зимние месяцы.
Организовал отряд и руководил им односельчанин Пруся - бывший
председатель сельсовета Войтюк. Он погиб во время нападения на
гитлеровский обоз. Пока партизаны нагружали возы, к гитлеровцам подоспело
подкрепление. Завязался бой, Войтюк с группой бойцов задерживал врага,
чтобы дать возможность партизанским подводам отъехать как можно дальше.
Потом партизаны разделились на группы и стали отходить к базе. Войтюк на
сборный пункт уже не вернулся. Последним, кто его видел, был Прусь. В
архиве сохранилось свидетельство Пруся: гитлеровцы подстрелили его коня, и
он начал разгружать подводу, чтобы спрятать ящики. В это время на него
наткнулись Войтюк с Ивасютой - бойцом их отряда. Командир уже был ранен и
приказал отступать: враги были совсем близко.
Партизаны перебежали поляну, гитлеровцы убили Ивасюту, а Войтюк был
еще раз ранен. Однако Прусь не оставил его, нес на плечах почти полтора
десятка километров, но, к сожалению, спасти командира не удалось: Войтюк
умер у него на руках, и Прусь сам похоронил его.
Рассказ был настолько правдоподобен, что никто в нем не усомнился.
Новый командир отряда представил Пруся к награде, и после освобождения
Львова тот получил медаль `За отвагу`.
Роман Панасович заварил себе еще полстакана кофе. Представил, как все
это могло произойти на самом деле. Поставив на подводу ящики с ценными
трофеями, Прусь погнал коня не к месту сбора партизанского отряда, а
хорошо знакомыми ему лесными дорогами в свое село. Козюренко проверял по
карте: село в восемнадцати километрах от дороги, где отряд напал на
гитлеровский обоз. Оставил трофеи у родных или знакомых, а может, просто
спрятал где-нибудь и уже потом двинулся на базу. Тут его встретили Войтюк
с Ивасютой. Возможно, командир и правда был ранен. Конечно, он не мог не
спросить у Пруся, почему тот едет от села да еще на пустом возу. И тогда
Прусь уничтожил их - предательски скосил автоматной очередью. Командира
похоронил, а труп Ивасюты просто бросил в лесу. Рассказывая в отряде о
гибели Войтюка, изобразил свои действия как геройские...
Козюренко вздохнул: конечно, это лишь его догадка. Но, скорее всего,
так оно и было, хотя доказать преступление Пруся теперь уже невозможно.
Зазвонил телефон: Владов сообщил, что дежурную наконец разыскали и
привезли в райотдел милиции.
Роман Панасович разложил на столе с десяток фотографий. Женщина,
которую привел старший лейтенант, с любопытством посмотрела на него,
сознавая, что нужна милиции: сам участковый привез ее на машине. Она
подошла к Козюренко и таинственно зашептала:
- Я, товарищ, прямо скажу: он, и больше никто... Лицо у него, что у
того ворюги, а глаза так и бегают, так и бегают. Я сразу хотела позвонить
в милицию, да взяло меня сомнение: товарищ Прусь такой солидный человек,
что не станет водиться с ворами.
Роман Панасович попросил позвать понятых и пригласил женщину к столу.
- Посмотрите, нет ли его здесь?
Дежурная сразу ткнула в одну из фотографий.
- Вот он, голубчик. Точно он. Я его узнала, ворюгу. Теперь не
выкрутится... Немножко помоложе тут. Убийца проклятый!
Козюренко подчеркнуто официально сказал:
- Гражданка Коцюба, прошу вас еще раз внимательно посмотреть на это
фото. Вы утверждаете, что на снимке человек, с которым вы видели
восемнадцатого мая Василя Корнеевича Пруся?
- А то как же, утверждаю. Да я его и средь тысячи узнала б.
- Ну что ж, тогда благодарю вас. - Роман Панасович подал ей руку. -
До свидания.
Видно, тетка Маруся не ожидала такого финала, надеялась, что ее
станут подробно расспрашивать, составлять протоколы, наконец,
советоваться, как задержать убийцу, а тут - до свидания.
Сделала шаг к Козюренко, хотела что-то сказать, но Владов хорошо знал
службу - открыл дверь и велел:
- Пройдите, гражданка!
Коцюба крепко сжала губы и обиженно посмотрела на Романа Панасовича:
вот какое уважение за раскрытие преступления. Но Козюренко уже снова
погрузился в дела и не заметил ее взгляда. Он достал из папки
сопроводительную записку и фотографии.
Яков Григорьевич Семенишин. Рабочий Ковельского кирпичного завода.
1917 года рождения. Адрес...
Взглянул на часы. Только половина одиннадцатого, и если сейчас
выехать, можно после обеда быть в Ковеле. Бросил в портфель бумагу, зубную
щетку и приказал Владову подать машину...

...На Ковельский кирпичный завод они приехали вместе с инспектором
уголовного розыска местной городской милиции. Заведующему отделом кадров
объяснили, что расследуют заявление, которое пришло в милицию, - что-то
связанное с продажей краденых вещей. Попросили вызвать начальника цеха,
где работает Семенишин. Ожидая его, Козюренко углубился в личное дело,
принесенное заведующим. Чуть не свистнул от неожиданности: Яков
Григорьевич Семенишин воевал в одном партизанском отряде с Прусем. Но
ничем не обнаружил своего удивления. Профессиональная привычка -
обуздывать эмоции, скрывать их. И все же сознание того, что, возможно,
наконец, напал на настоящий след, всегда возбуждало и приносило
удовлетворение. Ведь Прусь с Семенишиным могли быть сообщниками еще во
время войны, а может, Семенишин в чем-то подозревал Пруся и шантажировал
его...
Пришел начальник цеха - солидный, седеющий мужчина с хитрыми глазами.
Роман Панасович спросил у него, что тот думает о Семенишине.
- Выходит, вы из прокуратуры... - то ли удивился, то ли одобрил
начальник цеха и разгладил свои пышные усы. - И интересуетесь Яшком? Что
же он, разрешите спросить, натворил?
Козюренко увидел, как вспыхнул инспектор уголовного розыска, и
остановил его незаметным движением руки. Знал: таких людей, как этот
начальник цеха, лучше не раздражать и не кичиться перед ними своим
положением. Видно, вышел из рабочих и знает себе цену.
Роман Панасович придвинул начальнику цеха стул и откровенно сказал:
- Поверьте нам, уважаемый товарищ: дело это, может, и не такое
простое. Но вы, вероятно, понимаете, что работа у нас специфическая -
должны держать язык за зубами. Поэтому, если можно, не расспрашивайте нас.
Начальник цеха покосился на него хитрым глазом.
- Хорошо, - согласился он. - Стало быть, что я думаю про Яшка? План
он выполняет, инициативный. Работник неплохой, не сачок, если надо, со
своим временем и выгодой не считается.
- Сейчас он на заводе?
- Рабочий день еще не кончился...
- И на этой неделе каждый день работал?
- В понедельник брал отгул... - Начальник цеха только на мгновение
запнулся и сказал твердо: - Но не вышел на работу и во вторник. Я ему,
правда, прогул не записал. Яшко - работник добросовестный и обещал
отработать сверхурочно.
Роман Панасович невольно переглянулся с Владовым.
- Скажите, пожалуйста, - спросил быстро, - вы видели Семенишина во
вторник?
- Видел. После работы Яшко заходил ко мне. Он живет неподалеку, -
счел нужным пояснить, - извинился: мол, в поезде встретилась компания и
хорошо хлебнули. Приехал и лег отсыпаться.
- В котором часу он был у вас?
- Около пяти.
- Вы знаете, по какому делу отлучался Семенишин?
- Как не знать? Все знают. Очередь у него на `Запорожец` подходит -
ездил к какому-то своему старому знакомому занять деньги.
- И занял?
- Кажется.
- И последнее. Вы говорили, что живете поблизости от Семенишина.
Бывали вы у него? Какой он семьянин?
Начальник цеха развел руками.
- Семья как семья... Живут... Ну, случается, когда Яшко поддаст
лишнего, так и разговоры, конечно, ведутся нежелательные.
- Говорите уж прямо: скандалы, - вмешался местный инспектор.
- Можно и так назвать, - согласился начальник цеха. - Но Семенишин
порядочный человек. Дети у него хорошие, и жену свою он уважает.
- К вам просьба, - доверительно нагнулся к нему Козюренко. - Не могли
бы вы задержать Семенишина после работы, скажем, на полчасика? Но о нашем
разговоре... - прижал палец к губам. - Это в интересах самого Семенишина.
Начальник цеха недовольно хмыкнул, но спорить не стал. Когда он
вышел, Роман Панасович приказал Владову:
- Немедленно свяжитесь с вокзалом. Уточните расписание движения
поездов в Желеховском направлении. И автобусов. А вас, - обратимся он к
инспектору, - прошу позвонить в милицию, чтобы опергруппа была наготове.
Роман Панасович устало откинулся на спинку стула.
Владов украдкой поглядывал на него, стараясь угадать, о чем думает
следователь по особо важным делам: наверно, составляет план допроса
преступника...
В это время Роману Панасовичу просто хотелось спать: жаркий день и не
очень хорошая дорога давали себя знать... Незаметно потер виски, отхлебнул
из стакана тепловатой воды и нетерпеливо спросим у старшего лейтенанта:
- Ну, что там у вас, Петр?
Тот, дописав несколько цифр в блокноте, положил трубку.
- Поезда из Желехова на Ковель ходят трижды в сутки. Прямой из Львова
в Ленинград проходит через Желехов в двенадцать часов четыре минуты,
прибывает в Ковель через шесть часов. Пригородный Львов - Ковель. Этот
выходит из Желехова в двадцать один двадцать семь. Прибывает в половине
седьмого утра. И еще один на Брест. Время отправления из Желехова -
пятнадцать ноль семь, прибытие в Ковель - двадцать два восемнадцать.
- Автобусы?
- Есть только два из Львова до Ковеля через Желехов. Ночной
останавливается в Желехове около пяти и прибывает в Ковель в одиннадцать
или чуть позже. И дневной. Этот выходит из Львова в девять двадцать пять,
приблизительно час идет до Желехова и еще шесть до Ковеля. Таким образом,
сюда он прибывает около семнадцати часов.
- Семенишин мог вернуться ночным автобусом, - быстро прикинул Роман
Панасович. - Ночь прослонялся по Желехову или просидел где-нибудь в
парке... А впрочем, нечего гадать, едем.
Небольшой, из красного кирпича домик Семенишина утопал в зелени. Под
окнами цвели какие-то желтые цветы, а вдоль дорожки, ведущей к крыльцу,
красовались огромные белые и красные пионы. Владов толкнул калитку - не
заперто. Взошли на крыльцо, позвонили - никто не ответил. Позвонили еще
раз, вдруг их окликнули из сада тонким голоском:
- Что вам надо, дяденьки?
Козюренко нагнулся над перилами крыльца. Под деревом стоял мальчик
лет десяти в коротких штанах и клетчатой рубашке. Беленький, курносый.
- Папа или мама дома? - спросил Роман Панасович. - Ты же Семенишина
сын?
- А то как же, Семенишина. Но родители на работе.
- А можно их подождать?
Мальчик пожал плечами.
- Они скоро должны быть. - Он смотрел открыто, но все же
настороженно.
Козюренко понимал, что мальчика следует как-то успокоить. Но как? Он
неуверенно сказал:
- Мы из области, и нам надо поговорить с твоим отцом. Как тебя зовут?
- Олегом.
- Так где можно подождать?
- А заходите в дом. Там есть радио и газеты.
- А ты не хочешь вместе с нами за компанию? Где Лида?
Незнакомые дяди знали, как зовут его сестру, и это окончательно
убедило мальчика, что они свои люди.
- В школе. Она же во второй смене.
- А-а... - сказал Владов таким тоном, будто знал и только случайно
забыл.
- Говорят, скоро вы на `Запорожце` будете ездить? - спросил Роман
Панасович, сев на диванчик.
- Папа говорил, что этим летом получим... - И радостно прибавил: - Он
хочет красного цвета.
- А ты?
- И мне тоже нравится.
- Ну и хорошо, - вмешался Владов. - Если собрали деньги, то какие тут
могут быть разговоры...
Роман Панасович бросил на него неодобрительный взгляд - зачем
провоцировать ребенка? И Владов осекся. Но мальчику было приятно поболтать
на эту тему.
- Еще не собрали, но папа говорил, что как-нибудь выкрутимся. Займем,
а потом отдадим.
- Ну... ну, - хмыкнул Козюренко. - А как у тебя дела в школе? -
поспешил он перевести разговор на другую тему.
- Так... - немного смутился мальчик.
- Есть тройки?
- Не часто...
Роман Панасович встал, выглянул в коридор. Нарочно пришел к
Семенишиным, пока хозяин не вернулся с работы - хотел узнать о нем
побольше. Даже бытовые мелочи имели значение. Ведь они часто подчеркивают
или обнаруживают ту или иную черту характера человека. Кроме того,
Козюренко хотел поговорить с женой Семенишина. Может, она что-то знает, а
если и нет, то не исключено, что влияет на мужа: бывали случаи, когда
самые закоренелые преступники, которые вели со следователем долгую и
запутанную игру, не выдерживали взгляда жены...
Из коридора дверь вела в детскую комнату. Там стояла этажерка с
учебниками, на стенах были развешаны карты и цветные вклейки из журнала
`Украина`, а на письменном столе лежала кучка тетрадок. Из открытой двери
третьей комнаты выглядывала никелированная спинка кровати, на которой
высилась гора подушек - обыкновенная скромная обстановка рабочего
человека.
Стукнула калитка, и Олег высунулся в окно.
- Мама пришла! - радостно воскликнул он и побежал встречать. - У нас
гости, мама, - сказал на крыльце, - так я пригласил их в дом.
- Молодец! - похвалила мать. Она поставила в коридоре тяжелую сумку с
картофелем, мимоходом поправила перед зеркалом прическу и остановилась в
дверях гостиной.
- Вы к Якову?
- Надо поговорить с вами, уважаемая Вера Владимировна, - учтиво
поклонился Козюренко, - только... - он показал глазами на мальчика.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 121862
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1