|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Десятилетию КЛФ `Полгалактики` посвящается.
Е.Гэльский
РЕЖИССЕРЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ*
СНОСКА: Зилазни Р. Девять принцев Эмбера. Л.: `Худ.лит`.
1990г. (перевод с английского М.Гилинского)
Зилязни Р. Ружья Авалона. Л.: `Худ.лит`. 1990г. (перевод с
английского М.Гилинского)
`Сколько чудес за туманами кроется! Не подойти, не
увидеть, не взять...`
I. Отражение `Земля`.
`Там`, наверное, торчал бы сейчас на корте, оформляя имидж
представителя среднего класса. `Здесь` стоишь в очереди за
справкой на получение пособия. Меньше очередей любишь
только теннис.
Среди дел, расписанных на ближайшие дни, хочется делать не
больше трети -- ими и будешь заниматься, когда освободишься.
И тебя называют счастливым, потому что живешь через силу
только 67% своего времени.
Мир незыблем. Испокон веку: `Российская империя -- тюрьма, а
за границей тоже -- кутерьма`.
Интересно: если ты отыскал тайное сплетение нитей, которые
управляют движением миллиардных капиталов, игрой масок в
правительственных кабинетах, перемещением войск по кривизне
глобуса -- что же тебе мешает использовать знание (или
иллюзию знания, что, в общем, эквивалентно)?
Стереотип.
`Почему я? Кто я такой? Какое право имею?`
В глубину души вжилась уверенность -- не получится. Потому
что великие дела -- прерогатива титанов (и тиранов), а ты
лишь тень у их ног.
Тень. Отражение. Во сне даровано тебе увидеть зеленые,
золотые купола и узор лабиринта.
II. Эмбер.
У каждого свой Эмбер, и у всех он один. Символика более, чем
проста: магическое знамя Оберона царит над ПРАВИЛЬНЫМ миром.
Для принцев отражения -- тени, которые отбрасывает
единственная реальность янтарного города. Для нас Эмбер --
воображаемый ИДЕАЛ обыденного мира (Земли, Авалона, Лорен и
иже с ними).
Идеал в понимании математиков, а не утопистов. Уберите с
Земли-отражения реалии, чье существование или
несуществование определяется броском игральных костей
судьбы. Добавьте истины, которые необходимы миру: они
должны быть,но их нет, давно исчезли они, поглощенные Хаосом
-- призраки, сохранившиеся на отражении отражения.
Вы увидите мир, который при всех мыслимых преобразованиях
останется собой.
Родившиеся в Эмбере. Заключенные в янтарь.
Этот `Эмбер` хуже или лучше своих отражений? Хочешь ли ты
жить в Эмбере, отстраненный наблюдатель?
Да? Но тогда найдется отражение, которое сохранит Эмбер, но
не тебя в нем. То есть, ты снова оказываешься на отражении
-- в данном случае на отражении Эмбера истинного.
Правильно спросить: хочешь ли ты стать частью Эмбера,
породниться с ним кровью, которой рисуют Лабиринт. Можешь
ли?
`Трон тому, кто говорит:
Возьму и не отдам!`
Единственной реальностью Вселенной (воображаемой
реальностью) является Эмбер. Единственные обитатели Эмбера
-- принцы королевской крови. Они вольны брать с собой всех,
кого пожелают (поскольку, где знать, там и двор), и эти:
гвардейцы, шуты, дворяне и поэты -- получают вид на
жительство в вечном городе, но отнюдь не права гражданства.
Итак, готовы ли Вы стать принцем Эмбера?
III. Онтология отражений.
Различить отражения и истинный мир может лишь потомок
Оберона. Для него Тени вариабельны, Эмбер же неизменен.
Утративший власть над отражениями Корвин считал Землю
единственной реальностью.
Обитатели отражений -- тени эмберовской королевской семьи,
поскольку никого иного в реальном мире нет. Сотворенные `по
образу и подобию` сильных этой вселенной, они, несомненно,
обладают теми же возможностями. Говоря точнее, эти
возможности в них ЗАКЛЮЧЕНЫ.
Роджер Зилазни тщательно продумал правила игры. Он создал
произведение, более тонкое и глубокое, чем представляется
поверхностному читателю.
Кстати, это общее свойство так называемой развлекательной
литературы.
Простым нагромождением приключений (драк, секса, насилия и
т.п.) нельзя занять воображение даже самого невзыскательного
читателя. То есть, самый невзыскательный, вероятно, подобную
книжку сумеет дочитать до конца. Но и у него она не
задержится в памяти -- просто потому, что память не в
состоянии долго хранить сведения, лишенные внутренней
связности и не нужные в повседневной жизни. Она не окажет
влияния на общество и в конце концов канет в Лету. Примеров
тому нет числа.
Но остается Александр Дюма. В сотый раз перечитывается
Гилберт Честертон и Артур Конан Дойль, Гарри Гаррисон и
Роджер Зилазни. Не нужно рыться в памяти, чтобы вспомнить
имена героев, сюжет, мораль. Значит?
Значит, либо развлекательный жанр является литературой, либо
он не развлекает. Мысль, в общем, до очевидности простая, но
попробуйте сказать в компании, претендующей на
интеллигентность, что вы предпочитаете Гашека Ремарку и не
считаете Айзека Азимова глупее Макса Фриша!
Сила Александра Дюма заключалась в замечательном чувстве
истории. (Это, разумеется, не предполагает знания истории,
хотя и здесь, как мне кажется, Дюма лучше своей репутации.)
Артур Конан Дойль знаменит введением в литературу формальной
логики Аристотеля. Айзек Азимов -- исследованием вариантов
развития социальных систем (`Стальные пещеры` с примыкающими
произведениями, `Основание`, `Конец вечности`). Заслуга
Роджера Зилазни -- в глубине психологического фундамента его
романов и -- поскольку это взаимонеобходимо -- в фундаменте
философском.
Принято говорить о социальных, гносеологических,
исторических корнях философии. Между тем, `самая
абстрактная`, `самая общая`, `самая объективная` и т.п.
наука насквозь личностна. Тем, кто понимает, например, Юма
и Энгельса, трудно принять Канта. Не потому, что он сложнее
или умнее Юма -- просто его взгляд на мир для них
органически неприемлем.
Герои Зилазни постоянно сталкиваются с основным вопросом
философии. Для Эмбера это проблема объективности или
рукотворности отражений.
Корвин решает его, как истинный материалист: отражения
существуют реально, принцы лишь движутся от одного к
другому. Почему? Потому что мозг Корвина не в состоянии
породить те мрачные и алогичные миры, сквозь которые он
идет, пробираясь ко двору Хаоса. `Я не могу и никогда не
смогу такое представить, но оно есть и, значит, -- реально.`
Усмешка Бранда, который как раз может!
И для него единственной реальностью во всех отражениях
будет он сам, и даже истинный город не окажется исключением.
Вот почему Бранд посмел.
Рэндом не ввяжется в эту дискуссию, он не захочет понять, в
чем, собственно, смысл проблемы. Промолчит и Бенедикт,
который видит этот смысл слишком хорошо...
А читателю остается найти свой угол зрения и заодно
осознать, что таких углов много. Когда ты меняешь один
философский взгляд на другой, ты просто манипулируешь
отражениями.
Итак, вопрос: что реально -- тени или Эмбер (или, быть
может, ничто) -- есть отражение основного вопроса философии.
Значит, О.В.Ф. всплывет и при любой попытке выяснить, не
являетесь ли Вы, случайно, принцем Корвином (Рэндомом,
Эриком...), потерявшим память и застрявшим на этом
отвратительном отражении.
Но тогда эта проблема не знает решения!
Есть два пути. Можно попытаться менять отражения. Можно
менять себя,чтобы обрести свою истинную -- эмберовскую --
личность.
Второе (психоаналитическое) прочтение романа смыкается с
логикой экзистенциализма. Эмбер -- твоя подлинность; взгляд
на мир глазами того, кем ты мог бы быть. Превратись в
принца, пройди Лабиринт -- выверни себя наизнанку несказанно
страшным испытанием -- и мир существующий станет для тебя
Эмбером. А если ты захочешь -- Авалоном, страной двух
закатов ирландской мифологии.
`Так сколько миль до Авалона?
И все, и ни одной.
Разрушены серебряные башни`
Или любым другим отражением, какое ты пожелаешь обрести.
IV. Ребмэ.
Если Эмбер представляет собой идеал личности: мир осознания
себя, мир поступков, то Ребмэ -- мир чувств.
(Заметим сразу, отражения -- мир теней поступков, призраков
чувств.)
Принцы -- люди, обогащенные причудами любви и дружбы,
сопереживаний, страданий, построения пьедесталов и
разрушения их. Поэтому все смуты Эмбера отражаются в Ребмэ.
Что бы ни натворил во имя власти, совесть напомнит тебе о
цене. Что бы ни сделал вдруг с несвойственным тебе
благородством, только в Ребмэ оценят.
-- Что толку? -- скажут в Эмбере.
-- Зато приласкал свою совесть, -- отзовется в Ребмэ.
Вуаль (Вайа) -- некий символ Ребмэ. Символ понимания и
прощения. Она слепа. Что ж, чувства слепы в системе
представлений королевских детей. Они второстепенны. Сначала
война, потом любовь.
`Чья-то злая воля чувствовалась в великом лесу. /.../ Это
была моя злая воля.
Своим проклятием я переродил Гарнатскую долину, сделал ее
символом ненависти к Эрику и всем тем, кто не воспротивился
выполнению его зверского приговора. Мне стало неприятно,
хотя я знал, что вижу ЧАСТЬ САМОГО СЕБЯ.
Я открыл новый путь в реальный мир. Гарнатский лес стал
тропинкой сквозь мрачные и суровые отражения, по которым
шествовало зло.`
V. Хаос.
Как нельзя отделить нейроны мозга, отвечающие за чувства и
за логику, так не расчленишь Ребмэ/Эмбер, Хаос и отражения,
окутавшие их, и сны Тир-на-нОга, собирающего в причудливый
узор все мыслимое и содеянное в непризрачных жизнях.
Тир-на-нОг -`чудесная земля` ирландских легенд, мир певцов и
поэтов -- лунное отражение Эмбера. Легко прочесть: город
`мастеров снов` символизирует подсознание. Конечно --
подсознание эмберовской личности, потому не привычно
дремучее, но светлое,облагороженное красотой истинного мира
и вечного города. Хотя, сны все равно снятся, по
преимуществу, страшные: Тир-на-нОг отражает Эмбер.
Или наоборот? Изменчивый (не по воле принцев!) город
предчувствий и пророчеств более органичен Хаосу --
первопричине мира.
Ребмэ, интеллектуальная сознательная пленочка, представляет
лучшее в эмберовских структурах. Тир-на-нОг, подсознание
Эмбера или сверхсознание личности -- знак неопределенности,
присущей реальному миру в силу факта его происхождения: лишь
Хаос причина и источник развития.
Сначала был Хаос. И первое отражение по своему разумению и
чувствам создал Дворкин. Варварский эксперимент:
воссоздание структуры из бесструктурности...
Вновь автор изящно угодил основным направлениям в философии.
Субъективному идеалисту важно видеть и Эмбер, и его Тени
созданием своего разума.
Диалектик может аплодировать творению сущего из ничто и
вечной борьбе Хаоса и Эмбера.
Материалисту-системщику должна быть близка мысль о том, что
плоды нашего познания и воображения на определенном уровне
совершенства разума воссоздадут в материальном мире объекты,
отношения, личности, над которыми постигший будет властен и
не властен одновременно.
Породившее диполь осталось частью целого и никогда не
простит того, что стало теперь частью. Так родители не
прощают детям собственного бессилия перед проблемами
будущего.
Как хочется вернуться к традициям, не предав свое время!
Не получается.
Бранд ищет идеал в прошлом. Он начнет все с нуля. Он будет
богом отставших от поезда своей юности, мертвых прислужников
Хаоса, первотрадиции.
Бранд обманул и себя, и других. Но время потока событий
погубило его, исполняя свой закон: без будущего ты
становишься мертвым, даже если значишься живым.
VI. Эмбер: Маtriх.
1. Итак, путь к себе приводит в Эмбер. (Все пути ведут
туда). Роджер Зилазни красиво обыграл назойливую
повторяемость исторических событий в пространствах и
временах мира существующего. Закон уродливого
самокопирования объясняется существованием в Эмбере
ЛАБИРИНТА -- первичной матрицы характеров и отношений.
Многократно варьируясь -- отражаясь, эта матрица определяет
расстановку фигур на исторической сцене.
Упрощая авторский замысел, можно сказать, что эмберовский
цикл -- это прежде всего РОМАН ОТНОШЕНИЙ, `Сага о
Форсайтах`, организованная на материале фэнтэзи. Притом,
Зилазни пытается очистить отношения от случайного и
продемонстрировать чистые или `эмберовские` типы личности,
которые скрыты в нас -- нравится нам это или нет.
`... -- Я дал слово.
-- Возьми его обратно.
-- Не могу.
... Я прекрасно понимал, что почти все наши погибнут, и
виновником их гибели буду я...
...такова моя жизнь, потому что принц Эмбера -- частичка
вселенной и в какой-то мере виновен во всех мерзостях,
которые в ней творятся. Поэтому я говорю `Ха!`, когда речь
заходит о моей совести. В зеркалах многих суждений мои руки
обагрены кровью...
...я принес сэра Ланселота дю Люка в замок Ганелона,
которому я верил, как брату. Иными словами, не верил
вовсе...
...по крайней мере, с первым встречным ты можешь чувствовать
себя в относительной безопасности...
...Гордость и одиночество -- неизменные спутники принца
Эмбера, не способного никому доверять...
...Я являюсь частью зла, которое царит в реальном мире и
на отражениях. Иногда мне кажется, что я -- то самое Зло,
которое необходимо, чтобы бороться с другим Злом...`
`Ведь они -- это мы,
А разрыв между нами
Не так уж велик.`
2. Роли распределены. Штатная дурочка -- сестричка
Флоримель, штатный самовластительный злодей -- Эрик, мудрец
-- Бенедикт, Д`Артаньян -- Корвин, иезуит -- Бранд, куча
оборотней -- интриганок-сестер.
Таков предварительный расклад.
Мир вокруг развеселой семейки плачет от их проделок.
Герои Эмбера живут долго и не скучно. Приключения тела
сменяют приключения мысли. Статус вынуждает уметь,а это
означает сметь использовать проходные миры и их жителей. А
что, кто-то из нас поступает не так?
В Эмбере нет обломовых. Тебе предложена жизнь -- живи. Воюй,
побеждай, властвуй. Оставь память о себе.
Построй свои придуманные миры так, что они возникнут.
Здесь каждый играет на победителя. Поэтому в почтенном
семействе нет вторых. Зато первых хоть отбавляй. Правда,
первые они все по-своему. Здесь ключ к тайне соперничества.
`Мои отражения лучше, от них я принесу в Альма-Матер больше
(счастья, покоя, благоденствия?), чем остальные. Я -- бог
своего творения. Кто еще может, как я?`
Соединив волю с предприимчивостью, обаятельный и блестящий
Эрик достигает цели раньше -- забыв вложить в эту цель
устойчивый смысл.
Скрещиваются шпаги внутреннего и внешнего. Побеждает форма.
Надолго ли? Украшенная пустота обрушивает своды, и
самонадеянный властитель платит за Драгоценный Камень
Правосудия жизнью. Перед теми, кто выбрал разных союзников,
встает проблема перемен.
Как смел побежденный воскреснуть? Бранд всегда кажется себе
тоньше и глубже этого вечно регенерирующего Корвина. С
детства Бранду приходит понимание -- предчувствие того, чем
Корвин с такой легкостью разбрасывается во имя конкретных и
невзрачных целей. Уязвленная гордость толкает Бранда на
путь Иуды. `В Эмбере никто не оценит меня, все кругом
негодяи. Я буду властвовать в другом дворце!`
Слава пришла к Д`Артаньяну вместе со смертью. Маршальский
жезл выпал из его рук, символизируя опоздавшее признание
людей.
Героя ценили друзья и уважали враги. Многие его поступки
диктовались долгом -- не только перед теми, кто был с ним на
Королевской площади, но и перед случайными привязанностями,
а еще чаще -- требованиями стереотипа.
Д`Артаньян был связан, был счастлив и не победил, хотя
прожил длинную жизнь. Корвин не доверял, презирал,
интриговал и выиграл.
Вряд ли это мораль.
Проваливаясь в поиски смысла сущего, он шел медленно, один.
Мыслил, действовал, совершал ошибки. Созерцающие завистники
отомстили ему за гордыню.
Снисходителен к чужим победам Жерар. Его поиск спокоен, путь
осторожен. Он не жаждет власти, словно бы предостерегая от
нее первым -- себя.
Головокружительные скачки Корвина и обожающего его автора
делают Жерара глупее, чем он есть. Каков он, и автор, и
Корвин знают, но что-то мешает оценить. Пусть их.
Бенедикт, грезящий о мире, воюет всю жизнь. Он всегда
благородно ни причем, -- всему виной проделки брата Корвина.
Но кто, как не Бенедикт так диалектически близок ко двору
антикоролевства Хаоса в мыслях -- и поступках, таких
незначительных на общем фоне событий?
Никогда не простит углубленный в свое мировоздание Бенедикт
неразборчивого в средствах Корвина. `Как смеешь ты,
наглец...` Сколько подвигов пришлось совершить бесстрашному
принцу, чтобы не снять, а слегка сдвинуть навешенный ярлык
гарцующего между опасностями нахала...
Люди не интересуют Бенедикта -- лишь связи и целостность
задуманной им Вселенной, лишь благоденствие Эмбера.
Не прощает ему рассудочный Корвин незатейливого личного
вклада в порочный союз с Хаосом.
(Дара, принцесса Хаоса. Живая связь двух королевств.
Не потому ли яростно бьется с темными силами Бенедикт, что
впустил их гораздо раньше в свои чувства?)
Как легко было признанному в своей вотчине Бенедикту
объявить преступником растерявшегося Корвина!
`-- Убийца! -- повторил он.
-- Я не понимаю, о чем ты говоришь.
-- Лжец!`
По логике: раз вор, значит украл.
Так и будет между ними всегда вооруженный нейтралитет,
недоверие, и помощь только если уж в одной лодке.
А вот Джулиан не прощает Корвину воображения. Он ценит
красоту, порядок, а значит, величие и власть. Но автор --
фантазер, и достоинства Джулиана меркнут рядом с
вероломством Эрика, многозначительностью Бенедикта,
Лабиринтами Корвина. Вряд ли Джулиан (который, кстати,
закрывал глаза на благородного лорда Рейна, последнего
утешителя незадачливого претендента на престол) в этом
виноват.
Бедняжка Рэндом! Немного ироничное отношение Корвина --
изящная бирка, прикрепленная автором лукавому предпринима
телю своей и чужой судеб.
Ему не доверяют за то, что он хитер и тащит нажитое в игре в
свое отражение, а иначе в свой дом. Он бы с удовольствием
расширил этот дом до размеров королевства!
И трудно представить, будет ли это хуже, чем притязания
остальных братьев...
Тоскующая в тисках израненного самолюбия Бранда мечта о
совершенстве дома вызывает печальное недоумение у Рэндома,
который способен выстроить дом там, куда его заносят дороги.
Рэндом не только создаст уют другому, он даже в состоянии
представить, что кому нужно, чтобы силы вернулись,
пробудились чувства, активизировался ум. Пустыми,
надуманными, если не амбициозными и опасными, бреднями
кажутся Рэндому душевные метания Бранда.
Трудно пережить Бранду ловкость и простоту, с которой
оформляет пространство Рэндом. Ведь он `глупый пустозвон`!
Еще бы.
Очарованный собою Каин...
Символ знамени предков -- зеленый камзол.
`-- Что ж, я могу извиниться...` Удивительная мягкость к
себе за задуманное и с трудом не совершенное убийство!
Всегда следующий в русле чужих побед Каин украшает этот
путь интригами против всех, кто не верит в его, Каина,
значительность. `Мы препирались около часа`, и, конечно, не
пришли к соглашению. Последовательного Корвина раздражает
этот человек, живущий по законам отношений: сегодня --
люблю, завтра -- ненавижу, сейчас презираю, тогда одобрял, и
лицемерно приплетающий к сим временным страстям заботу о
благе королевства.
А в чем оно, это благо? Ведь и Корвин уверен, что только он
-- постигший. Зато Каин -- искусный дипломат, и узоры его
союзов всегда изысканнее, чем хотелось бы Корвину: воюя с
ним в одиночку, сражаешься с войском, управляемым неведомыми
логику нитями.
Красавица Фиона знает об ожидающих Эмбер превратностях ровно
столько же, сколько и Корвин. Но она не только не
становится под знамена воинствующего принца, а спокойно и
твердо ведет свою игру. Наверное, это внутренний протест
против темных сил, превращенных Корвином в средство к
достижению своей судьбы.
Кстати, средства Фиона выбирает не хуже Каина. Там, где
логика и сила не поможет, придут на помощь пророчества и
чувства. Фиона знает, с кем идти в новые лабиринты, и кем
пришедшие станут в них. Корвин знает, как дойти быстро и без
`этических` затей впечатлительной сестрички. Им есть что
делить.
Флоримель все используют за то, что она `лишена
воображения`: повторяется акцент в авторской системе
приоритетов. Трудно представить, что не найдется миров, где
ее прелести будут воспеты поэтами и возвеличены художниками.
В судьбе она ищет законы и правила, и не решается включить
себя в число ее превратностей.
В восхитительную Дейдру автор вольно или невольно включает
черты любимого героя. Силясь создать ему некий смягченный и
`положительный` антипод, он лишь усложняет себе игру.
Дейдра -- предмет обожания и, как может быть хотелось бы
автору, подражания Корвина -- исчезает, трансформируясь в
Дару, королеву Хаоса, достойную главного героя виртуозностью
своих поединков.
Дейдра оказалась отражением. Жанр произведения допускает
подобное удвоение образа: мало ли в жизни недостроенных
судеб, не состоявшихся в творчестве, мелькнувших (пусть даже
и прекрасной) тенью в кругу своих.
(Подобно тому, как Дара отняла у Дейдры назначенную той
роль, Вуаль -- этакий полномочный посол мира чувств --
заполняет собой Ребмэ, превращая обеих принцесс -- Льювиллу
и Мойру -- в бледное подобие своего совершенства.)
Блейз. Как пленительно нужно оформить предательство, чтобы
принц Корвин, уставший быть в их сети центральной фигурой,
оценил его,как достижение! Все меняется со временем, но если
ты властен над ним, то и меняться будет по твоему желанию, и
останется только внушить кружающим, что некая заданность
твоих измен -- всего лишь свойство объективного мира.
`Блейз, ты мне нравишься. Я должен плохо к тебе относиться,
хоть и не помню, по какой причине, но ты мне нравишься. Я
это знаю.`
Заключив договор с Фионой и Брандом, Блейз сначала
наказывает Бранда. Затем, не расторгнув любви с бывшими
союзниками, сближается со своим врагом Корвином и предает
его спокойно и естественно на склонах Колвира.
У принцев и принцесс различные жизненные пути. Благородны и
привлекательны они, или насквозь порочны -- ни один не
превращен автором в беговую дорожку к безжизненным вершинам
чужого самолюбия. В Эмбере, в любви и во власти каждый
старается для себя.
`Никого нельзя щадить,
Ни в полете, ни в паденьи, --
Беспощадней снисхожденья
Ничего не может быть.`
3. По воле автора движение сюжета развивается в зависимости
от распределения ролей в Эмбере. Но если посмотреть глубже,
исполнение ролей предопределено психологическими
особенностями личностей, сотворенных живыми, зримыми,
запоминающимися.
Противоположности: цели и средства, пыл и рассудочность,
войны и пророчества.
Бранд, Рэндом и Жерар хотят построить в Эмбере процветающий
дом. Рэндом знает `как`, Жерар -- `во имя чего`, Бранд ищет
дом в себе. Хозяева.
Корвин, Бенедикт, Джулиан и Эрик живут войной, а на коротких
привалах размышляют о сущностях. Эрик добивается цели и
погибает: зачем дальше жить? Бенедикт -- вечный тайный
управляющий всех войн, и во все времена: `Если не я, то кто
же?`
Корвин добъется поражений и побед. Война -- его жизнь, его
любовь, его судьба. Сил прибавляется от войны.Наступит мир,
и он растеряет власть и влияние, станет неумелым кавалером
или сказочным героем истории.
Джулиан, лишенный фантазии - полководец, охотник, творец
красоты, дисциплины, формы. Он лучше всех знает `как`, но
совсем не представляет `во имя чего`.
Флоримель, Фиона, Каин извлекают свои преимущества из
противоречий между строящими и разрушающими.
Флоримель последовательно создает цепь союзов, устраиваясь в
пространстве, исходя из критерия собственной безопасности в
данный конкретный момент. Будущего она не предвидит, людей
не понимает.
Фиона предчувствует события и поступки. Душа ее часто
обращается к Ребмэ и бывает встречена там благосклонно.
Критериев у Фионы просто нет, поэтому она не избегает риска.
Политик возвышенных пожеланий Каин живет то торжествуя, то
уступая. `Цель есть мое сегодняшнее `я`, его капризы и его
подвиги.`
Все трое играют в жизнь, в Эмбер, в Отражения. Назовем их
авантюристами за то, что их поступки -- цель компромиссов,
убеждения -- функция настроения, манипулирование людьми --
зона творчества.
Подобием эмберовских дворцовых страстей являются отношения
во всех отражениях.
Тот, кто предоставит воину очаг и кров на привале, вызовет в
нем благодарность и получит помощь в бою. (Рэндом -- Корвин)
Тот, кто играет с жизнью в рулетку, не прощает подобного
другим. (Флора -- Фиона)
Тот, кто борется за трон, не простит другому снисходительно
упущенной возможности добиться его. (Корвин -- Бенедикт)
Тот, кто подчиняет чувства внешним проявлениям, не простит
манипулирования ими ради внутренних страстей. (Каин --
Фиона)
Тот, кто построил дом себе, создав пустыню вокруг, не
простит возделывающего в ней оазис. (Бранд -- Рэндом)
Тот, кто рожден диктатором и воспитал себя полководцем, не
простит гениальному выскочке полета интуиции в решающей
войне. (Джулиан -- Корвин)
Тот, кто выстроил логическую цепь прегрешений,ожидая укоров
совести, не простит тем, кто обходится без этих укоров, хотя
и идет тем же самым путем. (Корвин -- Фиона)
`Никому нельзя прощать,
Ни за слово, ни за дело,
Что хоть раз тебя задело,
То прорежется опять...`
VII. Эмбер и отражения.
Представьте себе ребенка, которому с детства доступны все
утехи, развлечения, труды и опасности, накопленные миром.
Его информационная среда изначально обогащена до предела,
выплеск в мир пройдет по оптимальному сценарию.
А сверстник -- астеническая тень героя, заброшенная на
отражение -- будет лишь грезить о предначертанном будущем.
Сценарий заботливо исказят социальные институты;
материальные проблемы породят комплексы, а с ними --
помутнение разума жаждой мстить всем без разбора.
Люди из отражений всегда слабы. Они подавлены властью
жесткого Супер-Эго, неодолимой преграды на пути от `хочу` к
`могу`.
Человек рождается в Эмбере. Он изначально силен, умел и
асоциален. Существуя на отражении, он подчиняет свою природу
общественным атрибутам, которые, якобы, способны обеспечить
ему покой и достаток, любовь, творчество, просветление.
Зависимость -- это не всегда плохо. Корвин находит на
отражении `Земля` не только автоматические винтовки, он
обретает там умение доверять другу. Потом -- в Лорене, в
Эмбере, при сотворении нового лабиринта -- Корвин будет
остро чувствовать связь с людьми, столь непохожими на него и
братьев, и человечность придаст ему силу защитить Вселенную.
Оказывается,повелитель отражений может зависеть от людей,
и принц Эмбера не обречен на ВЕЧНОЕ одиночество. Беда в том,
что мы, жители теневых миров, в отличие от Корвина связаны
не людьми, а обществом, что не одно и тоже.
Человек может помочь, общество не может не мешать. Поэтому
отражения -- это Эмбер, попавший в условия худшей свободы,
Эмбер с ограничениями на реализацию силы, творчества,
чувства, характера (но и властолюбия, жестокости, насилия и
т.п.). Свойства цензуры налицо: если твое `хочу` презреет
`нельзя` данного отражения, останется один путь. В
Тир-на-нОг, в калейдоскоп снов, которые постараются тебя
уничтожить.
И если ты выживешь, строить тебе новый лабиринт в своем
отражении,потому что нет иного способа добавить свободы
этому миру.
В Эмбере отвечают за свои поступки, потому что их совершают.
Отсутствие чувства, равно как и понятия, карается
конкурентами.
Отдайся борьбе!
`Я взращен сам собою,
Я силен сам собою (...)
И мне больше не надо
Ни родства и ни братства,
Ни руки и ни взгляда.
...Там на краешке света,
Враг мой ждет меня где-то:
Лишь в лучах его злобы
Я достигну расцвета.`
Не честнее ли воевать за трон, презирая слабых и не доверяя
равным, чем скрывать свои эгоистические цели (от себя прежде
всего) в идеологическом или религиозном тумане?
Не нравится Эмбер, не привлекает путь Корвина?
Останься тенью, откажись от себя, подчинись столь
гуманистической этике `своей` социальной системе -- сны
откроют тебе свою сущность. И ты не выиграешь ничего,
поскольку нет разницы -- убить или желать убить. Я слабее
Бранда, но не лучше его.
Даже если тебя не отправят защищать демократию (оказывать
интернациональную помощь) куда-нибудь на юго-восток, ты все
равно будешь драться за тень королевской власти и подаришь
миру тень проклятия, отразив своей слабостью неистовство
Корвина. Наверное, без его раскаяния.
Таковы правила игры. Не нравится и это? Дерзни встать выше
Эмбера, построй лабиринт лабиринтов, пересоздай вселенную
новой матрицей отношений. Если у тебя есть совесть, так
поступай по совести и иди до конца.
Только не путай совесть со слабостью: свобода может быть
аморальной, отказ от нее моральным быть не может.
Жизнь выбирает сильнейших на каждом шаге пути. Но
побежденные, заблудившиеся в тенях отражения восстановят
силы, удвоят знания, обогатят чувства и вернутся.
Корвин мечется по отражениям, потому что не пришло его
время. Бенедикт обосновался в некоторой совокупности миров,
потому что виноват перед Эмбером. Флора просто постоянно
проигрывает.
Скитания их -- как близки они к стандартному набору
житейских компромиссов: `У меня дети... поэтому промолчу...
чем я лучше других... надо...`
Нельзя пройти Лабиринт один раз в юности.
`Вступи в потемки башни винтовой,
Сосредоточься на крутом подъеме,
Отринь все мысли суетные, кроме
Стремленья к звездной вышине слепой,
Откуда свет раздробленный струится
Сквозь древние щербатые бойницы.
Как разграничить душу с темнотой?`
VIII. Принцы в янтаре.
Мир существующий устойчив. Сколько не играй тенями, увидишь
лишь вариации знакомых событий и отношений.
Есть две силы, стабилизирующие порядок вещей. Первая
действует на отражениях: социальное давление, которое
ограничивает личность, а группам придает структуру,
приемлемую для общества. Этой силе положены свои пределы.
Вторая сила господствует в Эмбере. В известной мере она
защищает Вселенную от Хаоса и делает истинный город тем, чем
он является.
Любая элита отражает королевскую семью. Уродливо, когда
элита правящая:
`...король Корвин казнил моего деда -- сначала публично
избил плетьми, а затем четвертовал -- за то что он восстал
против его тирании. (...) Король Корвин разорил страну, а
затем, испугавшись восстания, отрекся от престола и позорно
бежал.`
Но и элита духа -- эти сильные, умные (гордые, смелые,
великодушные и умеренные) люди -- также отражают своими
отношениями исходную эмберовскую матрицу. Иногда они
начинают доверять друг другу и даже могут объединиться ради
какой-то великой цели, недостижимой в этой вселенной.
И вот они идут плечо к плечу, строят свою Вавилонскую башню
к последнему небу. И с каждым новым шагом они обретают еще
одну частицу себя (Корвин в лабиринте Ребмэ!), приближаются
по отражениям к истинному миру.
А там уже расписаны роли. И творцы-первооткрыватели
обратятся в Корвина, Бранда, Эрика и других, и
взаимоотношения в группе станут эмберовскими. С
исчезновением социальных приоритетов придет равенство, но
будет потеряно -- навсегда -- доверие.
Движение к Достойной Цели -- это путь от соратников к
соперникам, от друзей к союзникам, с неизбежностью --
временным.
Произойдет смешение языков, чтобы Вавилонская башня опять
осталась недостроенной. Чем ближе строители подойдут к цели,
тем беспощаднее реакция растревоженного мироздания и
безобразнее сцены распада, тем большими врагами расстанутся
друзья. Смотри историю социальных революций. Или научных
революций. Или вообще историю.
Все должно вернуться на круги своя.
Роджер Зилазни понял или почувствовал, что время Вселенной
остановлено. ХХ век с его технологией, атомными взрывами и
торжеством демократии не более чем отражение феодальных
эпох; мегаполис если и отличается от средневекового города,
так только отсутствием суверенитета. Человек космической
эры остается испуганным сервом, гордым своими суевериями и
называющий рыцаря-землевладельца Протектором. Осознание
этого обстоятельства породило едва ли не навязчивый интерес
жанра фэнтэзи к раннему феодолизму. Интерес, нашедший
лучшее воплощение в творчестве Зилазни и Толкиена.
Янтарь -- застывшее Средневековье. Отсюда семантика романа:
все эти магические мечи, проклятия, единороги для рыцарских
штандартов, заговоры у подножия трона, подземелья и
раскаленные прутья для слишком дерзких глаз. Одно время я
удивлялся: Бенедикт, военный инструктор, тысячелетиями
прослеживающий по отражениям вариации важных военных
кампаний, управляет войсками в стиле короля Иерусалимского;
стратегия Корвина в битве на склоне Колвира достойна `Песни
о Роланде`. Но в действительности, так и должно быть.
Сила традиций не довлеет над принцами. Это дает им власть
над Отражениями. А сила соперничества, которая держит
принцев в невидимом янтарном плену, склеивает воедино все
отражения и останавливает часы миров.
Когда-нибудь это будет осознано.
Но разговоры о ВТОРОМ шаге свободы бессмысленны среди людей,
не сделавших первого шага.
IХ. Отражение `Земля`/ Тир-на-нОг.
`-- Повелитель Эмбера, почему ты убиваешь нас? -- спросил
он. -- Ведь это ты открыл нам путь.
-- Я сожалею о своем безрассудном поступке и надеюсь
исправить ошибку.
-- Слишком поздно. К тому же отсюда ли надо начинать? (...)
А затем он поднял руку, сделал знак, и, внезапно, я увидел
придворных Хаоса на марше -- видение, от которого дыбом
встали волосы на моей голове и
холодом сковало душу. (...)
-- Ты открыл нам путь. Так помоги нам сейчас, и мы вернем
тебе то, что ты считаешь своим по праву.`
Март 1991 г.
(В статье использованы стихи Владимира Высоцкого, Андрея
Вознесенского, Редьярда Киплинга, Андрея Макаревича,
Александра Трегера, Джеймса Стивенса, Уильяма Батлера
Йейтса.)
КОММЕНТАРИИ.
`Корвинский цикл` произведений Роджера Зилазни насчитывает
по крайней мере пять романов. Первые два: `Девять принцев
Эмбера` и `Ружья Авалона` вышли в 1990 году в Ленинграде
(перевод и издание М.Гилинского) и являются сравнительно
доступными.
Следующие книги серии известны (`Знак Единорога`, `Рука
Оберона`, `Дворы Хаоса`) лишь по ФЛП-переводам. Знакомство
с ними заставляет пересмотреть первоначальные оценки людей и
ситуаций.
Оказывается, что борьба Корвина и Эрика отнюдь не составляла
главное содержание конфликта в королевской семье. За власть
в истинном городе сражались две коалиции. Блейз, Бранд и
Фиона заключили союз с силами Хаоса -- отрицания Эмбера и
Вселенной,причем действия их были направлены прежде всего
против короля Оберона. Эрик, Джулиан и Каин при поддержке
Жерара и Бенедикта защищали вечный город. Корвина
беззастенчиво используют оба лагеря. Все, что происходило с
ним в первой книге цикла (не исключая проклятия, слепоты и
регенерации нервных волокон), входило в чей-то расчет.
Далее выясняется, что Корвин напрасно считает себя
виновником возникновения черной дороги. Ответственность за
этот подвиг делит с ним Бранд.
Поступки Бранда, готового уничтожить первоначальный лабиринт
и с ним Вселенную, вызывают ужас у Блейза и Фионы. Владея
отражениями немногим хуже Дворкина, Фиона заключает Бранда в
оковы. Корвин же, не имеющий ни малейшего представления о
ситуации, его освобождает. Это вызывает подозрения Каина,
который и пытается убить Корвина. Дальнейшие перепетия
сюжета связаны, в основном, с борьбой между братьями за
обладание Драгоценным Камнем Правосудия.
ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА
ТРАНСЛЯЦИЯ художественного текста, то есть создание его
иноязычного АНАЛОГА, представляет собой алгоритмически
неразрешимую задачу. Не существует такой совокупности
правил, которая позволила бы выделить нужное ПО КОНТЕКСТУ
значение из семантического спектра возможных переводов
слова.*
СНОСКА: (О `проблеме значения`: Ст. Лем. `Сумма технологии`
М.; 1968; о семантических спектрах смотри также: Б.Налимов.
`Спонтанность сознания`. М.; 1989)
Поэтому художественный перевод не бывает аутентичным. Он
соотносится с исходным текстом, как отражение с истинным
городом.
Дополнительные трудности возникают, когда в произведении
наличествуют социокультурные пласты, которые могут быть не
восприняты иноязычным читателем даже при идеальном переводе.
(Так, подбор имен в сказке В.Губарева `Путешествие на
утреннюю звезду` в рамках русской культуры детерминирован.
Для западного читателя сочетание в одной группе Ильи,
Добрыни и Алеши никакой информации не несет и дополнительных
ассоциаций не вызывает. Аналогично -- с Шалтаем-Болтаем и
другими персонажами `Алисы...` Л.Кэрролла.*)
СНОСКА: смотри: Е.Демурова. Как переводить `Алису` В кн.
Л.Кэрролл. `Алиса в стране чудес`, `Алиса в Зазеркалье`.М.;
Наука -- Литературные памятники,1977)
Как и у Кэрролла, у Р.Зилазни встречаются термины, перевод
которых на русский язык не может быть адекватен.
Важнейшим из них, на мой взгляд, является `Маtriх`.
Вэбстеровский словарь английского языка** указывает:
`Дословно: матрица -- то, что начинает, развивает или
заключает в себе любую вещь. Среди спектра значений термина
есть, например, плацента.`***
СНОСКА: ** -- 1989 г., опубликован в Индии с согласия
Консолидэйтид бук паблишес, США.)
СНОСКА: *** -- смотри: Картинный словарь современного
английского языка Оксфорд-Дуден: Оксфорд Юнивер-сити Пресс,
Оксфорд Библиографишес Институт, Мангейм Русский язык,
Москва, 1985.)
На русском языке слово `матрица` употребляется лишь в
математике и в полиграфии. Соответственно, перевести
английский термин `матрицей` не представляется возможным.
И у М.Гилинского, и в ФЛП-изданиях `Маtriх` переведено
словом `лабиринт`. Это согласуется с Вебстеровским словарем:
лабиринт -- смещающая совокупность вещей или обстоятельств
(bеwildеring аrаndеmеnt оf things оr сirсnumstаnсеs).
Такой перевод может быть признан удачным. Тем не менее,
смысловые различия с оригиналом остаются. В английском
тексте указывается, что королевская кровь содержит копию
первичной матрицы Дворкина, что и дает потомкам Оберона
власть над отражениями. Связь между принцами и `лабиринтом`
представляется читателю достаточно туманной, не
обусловленной ни сюжетом, ни семантикой текста.
Известную трудность представляет термин `shаdоw`, который
переводится М.Гилинским как `отражение`. В статье
используется также дословный перевод `тень`, возможно, лучше
передающий английское (но не русское!) восприятие миров,
лежащих между Эмбером и Хаосом.
Неточен перевод названия оружия Корвина. По описанию
Грейсвандир представляет собой не шпагу, а магический
(серебряный) меч. Тонкость в том,что `шпага` есть поздняя
форма средневекового понятия `спата` (sраthа), означающего
меч, причем оба термина женского рода.*
СНОСКА: * -- смотри: Ф.Кардини. Истоки средневекового
рыцарства.М.; 1988.)
Понятно, что большая часть существенно многозначных
семантических объектов, перевод которых субъективен,
ускользнула от внимания комментатора, чья компетентность в
английском оставляет желать лучшего. Я просто хотел
обратить внимание на то, что критика творчества Роджера
Зилазни часто основывается не на чтении английского
первоисточника, а лишь на знакомстве с русскими аналогами
текста.
ФОЛЬКЛОРНЫЕ КОРНИ ЦИКЛА
Романы эмберовской серии содержат сложную систему ссылок на
кельтский (ирландский) фольклор, хорошо знакомый западному
читателю. Не претендуя на серьезное исследование всех
существующих параллелей, хотелось бы подчеркнуть следующее.
Среди героев Зилазни имеют мифологические или исторические
аналоги: сэр Ланселот дю Лак (Артуровский цикл), Ганелон (не
только `Песнь о Роланде`, но и другие произведения
средневекового эпоса*), Мойра, она же Маори в ирландской
литературе символизирует `женщину как таковую`**. Дейдра --
параллель одноименной романтической героини, невесты короля
уладов Конхобара, которая погибает, бросившись со скалы*** ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 121522
Опублик.: 17.01.02
Число обращений: 1
|
