ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Дамарис КОУЛ

ЗНАК ДРАКОНЬЕЙ КРОВИ

Посвящается Брэндону,
совершенно особенному мальчику

ПРОЛОГ

В мире, именуемом Йеррел, в стране под названием Сайдра, разразилась
магическая война между сестрами-волшебницами.
Некогда цветущая и богатая, Сайдра покорилась напавшему на нее злу.
Не бороздили больше просторов Тасерельского и Эворлийского морей ее
торговые суда под золотисто-белыми парусами, нагруженные редкими товарами
и сокровищами, не тучнели нивы урожаями золотого зерна залии, не
скрывались в ее лесах стада откормленных ярья. Рынки и порты, пристани и
торговые дороги, некогда запруженные толпами иноземцев, явившимися
поглазеть на богатства этой страны и поторговаться, лежали ныне
заброшенными и опустевшими.
Обрушившееся на Сайдру зло было принесено ветром. Словно мелкий
дождь, опустилось оно на землю и принялось высасывать из нее саму ее силу,
лишая воли и землю, и живших на ней людей. Женщины вдруг замирали у
ткацких станков, мужчины в безнадежном отчаянье тяжело шагали за плугами,
бледные и притихшие дети в испуге жались к домашним очагам. Такова была
Сайдра.
Но оставалось несколько человек, кто не смирился и продолжил борьбу с
напавшим злом. Однажды ясной, но темной ночью они в последний раз встали
на защиту крепости Актальзея.
Этой ночью густой черный дым закрыл все небо и непрозрачной пеленой
пал на равнины. Он змеей полз по земле, разворачивая все шире тугие кольца
своего громадного тела, а внизу под ним все чадила и чадила превращенная в
ад деревня. Крики умирающих людей и визг неразумных тварей смешались со
звоном оружия и гневным ревом пламени.
На холме, возвышающемся над деревней, как последний оплот,
противостоящий надвигающейся армии тьмы, стоял Актальзейский замок.
Стоящие на его стенах мрачные воины следили за тем, как облака копоти и
летящие хлопья сажи гасят бледный свет луны и затмевают звезды, словно
голодный черный зверь, который глотает по пути все источники света. В
страхе, но с вызовом ожидали воины последней битвы, в которой ждало их
неминуемое поражение.
А внизу, в темноте, из замка выскользнули два всадника. Один из
всадников прижимал к груди шевелящийся сверток. Держась так, чтобы стены
замка прикрывали их от пылающей деревни, всадники промчались по неглубокой
долине в направлении реки.

1

Она напоминала собой позолоченное видение смерти. Накидка тонкого
шелка подчеркивала чувственные изгибы бедер и груди, ее темно-лиловый
оттенок необычайно точно подходил к цвету ее глаз. Не завязанные, свободно
ниспадающие почти до пят волосы, как это было принято среди людей ее
круга, отливали бледно-золотым.
Во главе сдвоенной колонны солдат Фелея триумфально прошествовала по
превращенным в руины окрестностям замка и вступила в главную залу. Лишь
только переступив порог, она на мгновение задержалась, чтобы оглядеть
комнату. Безусловно, это была последняя цитадель сегодняшней битвы,
наиболее охраняемое место, которое меньше всего пострадало. Стены были
украшены гобеленами с изображениями великих битв или коронаций давно
забытых королей, слева от входа располагался `шилл-бай` - стол, за которым
заседал Совет лордов. Все пять стульев, ныне пустых, были завешены
разноцветными шелковыми стягами, на каждом из которых был вышит тот или
иной фамильный герб. Справа стоял `шилл-рен` - стол судьи, за которым тоже
никого не было.
Чуть дальше располагалось тронное возвышение, на которое вели три
невысоких ступени. На ступенях, по трое с каждой стороны от трона темного
резного дерева, стояло шестеро вооруженных мужчин. Их мечи были обнажены,
а на лицах читалась готовность защищать сидящую на троне женщину. За
троном стояла пожилая служанка.
Фелея ощутила в воздухе исчезающие остатки магической энергии и
улыбнулась, дерзко направив свои шаги в сторону царственной фигуры. Ее
внутренняя сущность тем временем продолжала с беспокойством исследовать
окружающий мир в поисках той скрытой силы, которая столько времени
сдерживала атакующие усилия ее армии, однако безрезультатно. Сидящая на
троне женщина казалась неестественно пустой.
Остановившись перед возвышением, Фелея наклонила голову в насмешливом
поклоне. От этого движения по ее волосам пробежали золотистые волны. Глаза
вспыхнули холодным удовлетворением.
- Как любезно с вашей стороны, королева Бреанна, удостоить меня
аудиенции.
Некоторое время женщины рассматривали друг друга в полной тишине.
Истощенная фигура Бреанны казалась еще меньше и тоньше, скрадываемая
массивным троном. Некогда блестящие темные волосы потускнели, и в них
появились седые пряди. Ничем не схваченные, эти волосы обрамляли ее худое
лицо, удерживаемые только изящной тонкой короной с бриллиантами. Усталость
легла темными тенями под ее серыми глазами, и казалось, что она прилагает
немалые усилия для того, чтобы сидеть прямо.
Фелея с упреком нахмурилась:
- Ну, иди же сюда, маленькая сестричка! Неужели ты не рада мне?
Неужели у тебя не найдется для меня ни прохладного вина, чтобы утолить мою
жажду, ни целебного бальзама, чтобы смазать им мои усталые ноги?
Бреанна продолжала хранить молчание. Ее взгляд хладнокровно
перемещался по всей фигуре Фелеи, опустился вниз, до пояса, на котором
висел на серебряной цепочке кинжал волшебницы, затем снова двинулся вверх
и задержался на маленьком золотом медальоне, висящем на шее Фелеи, на
золотом медальоне и красном камне, мягко рдеющем алым.
Мрачное предчувствие овладело Фелеей. Она послала в мозг Бреанны
мысль и... ничего не нашла. Нехорошее предчувствие усилилось.
- А где Сэлет, отчего она не с тобой, сестра?
На лице Бреанны на мгновение показалось выражение испуга, затем глаза
ее сузились, и она направила свой взгляд за спину Фелеи - туда, где сквозь
колонну солдат величественно шагал одетый в черное маг. Благородные черты
его лица были искажены выражением озабоченности и тревоги.
Пожилая служанка, неподвижно стоявшая за троном, внезапно с шипением
вздохнула и сделала несколько неуверенных шагов вперед. Плюнув под ноги
волшебника, она проговорила:
- Как ты осмелился войти в этот зал, изменник?! Неужели ты хоть на
минутку поверил, что иллюзия твоей прошедшей юности скроет кровь на твоих
руках и позволит тебе забыть, что ты - всего лишь старый больной дурак,
стоящий на пороге собственной смерти? Ты - убийца королей, Тайлек
Эксормский!
- Ты ошибаешься! - рассмеялась Фелея. - Его молодость - не иллюзия,
тому свидетельство - ночь, которую он провел в моей постели. - Ее голос
приобрел ласковые интонации. - Сильное и молодое тело - это только один
подарок из всех, что я могу дать, старая мать.
- Не называй меня матерью, бездушная блудница. Я бы лучше умерла
тысячу раз, чем стала такой, как ты!
- И умрешь, старая карга! Но сначала ты увидишь, как испустит свой
последний вздох твоя драгоценная королева!
При этих словах охранники Бреанны напряглись, готовясь отразить
нападение, но Фелея пока только с гневом посмотрела на сестру.
- Твой похудевший живот подсказывает мне, Бреанна, что ты разрешилась
от бремени. - На губах Фелеи показалась жестокая улыбка. - Очень жаль, что
тебя не будет в живых, чтобы увидеть, как вырастет твое дитя, но не бойся
- я воспитаю сироту как своего собственного ребенка.
Бреанна внезапно наклонилась вперед, ярость на мгновение исказила
черты ее лица. Вытянув палец в направлении Фелеи, она послала в сторону
сестры искру голубого пламени. Искра задрожала в воздухе между ними,
Фелея, невредимая, улыбнулась, и вдруг ответила на выпад ярко-алой стрелой
огня, которая отбросила Бреанну на спинку трона.
Вооруженные мечами мужчины, видя, что на их королеву совершено
нападение, бросились было в атаку, но Фелея взмахнула рукой и остановила
их на полушаге; ее заклятье лишило стражников способности двигаться, и они
наблюдали за падением Бреанны в беспомощном молчании.
- Глупая сестричка! Неужели ты надеялась заставить меня убить тебя
так просто? Когда я буду готова, я выберу время и выпущу твоего
Компаньона.
Губы Бреанны с трудом сложились в вымученную улыбку.
- Ты ошиблась, сестра. Твое колдовство сослужило мне добрую службу, и
уже сейчас смерть пьет мое дыхание с моих губ. Но моя смерть не даст тебе
того, что ты ищешь, потому что этого у меня больше нет...
Но вовсе не слова Бреанны, а удивительная пустота ее взгляда
заставила Федею позабыть о триумфе и торжестве, вместо них в душу ее начал
проникать безотчетный ледяной страх. Бреанна подняла руку и отвела волосы
прочь от своей шеи, и Фелея увидела ее бледное горло.
- Где он? - Фелея непроизвольно сжала в кулаке висящий на ее
собственной шее медальон. - Где Знак Драконьей Крови?
Бреанна посмотрела на сестру чуть ли не с жалостью, устало
облокотившись на подставленные руки служанки.
- Поверь своим глазам, Фелея. Неужели ты до сих пор не почувствовала
во мне пустоты? Я... одна.
Фелея в панике сжала в руке свой медальон и через него дотянулась до
чужого разума, который был когда-то связан с ее собственным мозгом, и
ощутила знакомое биение пульса того, кто был ее Компаньоном - пульс Кайла.
Через эту связь сила Кайла туг же стала переливаться в нее, и тогда испуг
Фелеи сменился яростью. Полуобернувшись к магу, застывшему позади нее, она
приказала:
- Принесите ребенка сюда!
- Мои люди уже сейчас ищут его. Они найдут ребенка. - В его голосе
сквозила самоуверенность.
Сжимая рукоять кинжала, Фелея сделала несколько шагов вперед,
вплотную приблизившись к тронному возвышению, ее голос опустился почти до
шепота:
- Ты не обманешь меня, сестра, тебе не удастся заставить меня
поверить, что младенец получил твоего Компаньона; насколько мне известно,
в таком возрасте еще не может произойти слияния. Ты должна отдать мне то,
что я ищу, иначе ты увидишь, как умрет твое дитя!
Бреанна снова улыбнулась:
- Ты отняла у меня мужа, отняла мои земли и мою жизнь, сестра. Но ты
не получишь ни моего Компаньона, ни моего ребенка!
Вместе с этими последними словами силы оставили ее, Бреанна вздохнула
и закрыла глаза. Громко всхлипывая, старая служанка упала на колени и
прижала безжизненную руку королевы к своей щеке.
- О госпожа, моя госпожа! - воскликнула она.
Фелея быстро поднялась по ступенькам, ее лицо пылало от сдерживаемой
ярости.
- Замолчи, старуха! - она сняла с головы Бреанны тонкий золотой
обруч. - Теперь я - госпожа!
Через непродолжительное время вернулись люди Тайлека. Они доложили,
что никакого ребенка обнаружить не удалось. Только после этого стены замка
многократно повторили крик ярости, вырвавшийся из горла Фелеи.

Дни сменялись ночами, а седобородый старик и темноволосая женщина с
младенцем на руках продолжали свой путь, лишь изредка останавливаясь для
отдыха. Достигнув границ Сайдры, они переправились через Пограничную реку
и оказались в Дромунде. Дальше их путь пролег к городу Таррагону.
Там женщина оставила старика в качестве прикрытия, а сама двинулась
дальше на запад. Она что-то искала.
Глубоко в Скелленских горах молодая женщина-крестьянка лежала,
охваченная родильной горячкой, а ее муж плакал над могилой их
мертворожденного ребенка.

2

Свет просачивался сквозь щели в неплотно прикрытых ставнях и терялся
во тьме ночного леса. Внутри домика Норисса неспокойно расхаживала туда и
сюда, лишь на короткое время останавливаясь возле окон, чтобы взглянуть
сквозь ставни в темноту. В эти моменты ее пальцы принимались теребить
переброшенные через плечо темные волосы, доходящие до пояса. Чувство
беспокойства, которое преследовало ее на протяжении всей зимы, теперь вело
себя словно нахальный зверек, кусающий за пятки и подгоняющий бежать во
всю прыть. Норисса даже прикусила губу и крепко сцепила руки, переплетая
пальцы и удерживая себя от того, чтобы прямо сейчас распахнуть дверь и
ринуться в темноту.
Она сделала по комнате еще несколько шагов и остановилась возле
стола, чтобы еще раз проверить уложенную в путь провизию. Подергав завязки
на мешке с едой и на маленьком свертке с травами, она отложила их в
сторону и взвесила в руках тяжелый кожаный мешок с монетами. Тут же рядом,
придавленный тючком с одеждой и укрытый длинным плащом, лежал лук, а также
колчан со стрелами и длинный охотничий нож.
Убедившись в том, что она ничего не забыла, Норисса снова принялась
расхаживать по комнатам, замедляя шаг, чтобы бросить взгляд на самые
разные предметы. Вот столовые скатерти, вытканные матерью, вот любимая
трубка отца, вот скамеечка для ног, которую она помогала мастерить - все
это придется оставить уже утром. Она легко прикасалась ко всем этим
предметам, стараясь запечатлеть их в памяти, стараясь наполнить свою
память воспоминаниями, которые могли бы скрасить ей ее долгое путешествие,
которое начнется утром. Однако чувство печали и одиночества, которое
наполняло ее в последнее время, стало уступать место гневу, который
придавал ее сожалениям оттенок горечи.
`Почему? - потребовала она ответа у пустого дома. - Почему вы не
боролись изо всех сил? Вы оба сдались так легко!`
Ее глаза защипало от слез, когда она вошла в свою комнату. Норисса с
трудом удержалась от того, чтобы не броситься на свою кровать и не
разрыдаться. Она боялась, что если она сейчас даст волю слезам, то и она
может сдаться, может уступить. И поэтому, стоя на пороге своей крошечной
девичьей спальни, Норисса вытерла слезы и снова окинула взглядом
внутреннее убранство дома. Мысль о том, сколь мало все здесь изменилось на
протяжении стольких лет, заставила ее снова вздрогнуть от боли.
Перед очагом стояла длинная, с высокой спинкой скамья, сидя на
которой она провела так много длинных зимних вечеров, слушая рассказы
родителей. Большую часть комнаты занимал громоздкий обеденный стол.
Посередине этого стола мерцала свеча из жира даксета, светившая мягким
желтым светом, который смешивался с красноватым отблеском огня в очаге.
Норисса наблюдала пляску теней на стенах, а перед глазами ее снова
вставали образы отца и матери, сидящих за столом. Воспоминания нахлынули
на нее, и она вернулась назад, в то время, когда ей было всего восемь лет.
Норисса вспомнила, как, скрючившись в своей комнате, она подсматривала в
дырку в ткани, служившей вместо двери. Спор между матерью и отцом был
слышен отчетливо, и ей хотелось, чтобы Знание могло открыть ей и это тоже.
Знание разбудило ее рано утром. Знание послало ее в лес, где она
добыла на ужин мейрмака. И это Знание заставило ее спуститься вниз по
склону горы, чтобы после полудня встретить возвращающегося отца.
Вечер этого дня был очень радостным и приятным. После ужина она
подарила отцу перья мейрмака, чтобы он смог оперить ими еще больше стрел,
а потом стала помогать ему распаковывать многочисленные подарки, которые
он привез из Таррагона. Ей всегда очень нравилось разворачивать штуки
тончайшего полотна или рассматривать изящные кружева и тесьму, однако
последний подарок оказался самым лучшим, хотя он-то и послужил предметом
подслушанного спора между матерью и отцом.
Отец и мать вот так же сидели за столом, мать рассматривала сваленные
на столе ткани и кружева, а отец пересчитывал монеты, кучей сложенные
перед ним. Отложив в сторону небольшую стопку серебряных и медных монет,
он подумал и прибавил к ней три золотых. Все остальное он ссыпал в толстый
кожаный мешок, который и спрятал под одну из каменных плит очага. Медь и
серебро он положил в деревянную шкатулку и убрал на верхнюю полку в шкафу.
- Ничего не нужно говорить, Рина, все уже решено.
Мать Нориссы встала и повернулась к отцу, выражение гнева на ее лице
заставило Нориссу вздрогнуть за занавеской.
- Для меня это чересчур, Рольф! Каждый год ты оставляешь меня одну на
целый месяц, а сам отправляешься в свое таинственное путешествие в
Таррагон. Каждый год ты возвращаешься с подарками и мешками золота и
говоришь, что получил это в награду за службу, но за какую - не говоришь.
А теперь ты вернулся и настаиваешь, чтобы мы отослали собственное дитя.
Для меня это слишком, Рольф!
- Я вовсе не отсылаю ее прочь! Она просто будет учиться внизу, в
поселке. Она уже достаточно большая, чтобы научиться чему-то еще, кроме
охоты и прогулок по горам на манер дикого даксета.
- Но зачем дочери охотника разбираться в свитках и реверансах? -
воспротивилась мать Нориссы. - Она должна быть рядом со мной, чтобы
учиться прясть и правильно вести хозяйство. Это ей понадобится, когда она
выйдет замуж. То, что ты учишь ее охотиться и сражаться, как если бы она
была твоим сыном, - одного этого уже более чем достаточно. А теперь ты
хочешь забивать ей голову бесполезными манерами деревенской аристократки,
до тех пор пока она не станет настолько противоречивой и вздорной, что
никто не захочет взять ее за себя.
Но отец только покачал головой и поцеловал мать в щеку.
- Решено, она пойдет учиться.
И Норисса по тону его голоса поняла, что вопрос был решен. Ее мать
тоже поняла это и позволила отнести себя спать, тихо плача в качестве
последнего аргумента в споре.
Норисса тоже вернулась в постель, юркнув под вышитые одеяла и
простыни, также привезенные отцом из поездки в город. Она с нетерпением
ждала наступления утра. Снаружи мягко светила Даймла, позлащая ночную
тьму. Прежде чем прошел месяц и диск ночного светила стал полным и ярким,
Норисса уже стала ученицей в Кренхольде, в доме судьи.
Норисса вздохнула, воспоминание отдалилось от нее, и она снова
осталась одна в пустом доме, наедине с реальностью, столкновение с которой
ей хотелось оттянуть. С этой мыслью она подошла к столу и прикоснулась
пальцами к гладкой изогнутой древесине своего лука.
Прикосновение к оружию оживило в памяти тонкие, сильные и уверенные
руки отца. Вот они обрабатывают кусок дерева, а вот они приделывают к
стреле новое оперение. Как он был силен, и как она любила его за это!
Сильный и потому уверенный в себе, отец не обращал внимания на упреки
жителей поселка, которые часто бранили его за то, что он воспитал дочь
охотницей. Норисса помнила, как однажды он ответил на замечание
деревенского старосты: `Может быть, она и не будет слишком женственной,
старейшина, но после моей смерти мой ребенок никогда не будет зависеть от
чужой милости и всегда будет иметь на столе кусок хлеба и мяса, благодаря
самой себе, а не деревенской благотворительности. - С этими словами отец с
усмешкой оглядел толпу ухмыляющихся юнцов, которых позабавил спор
старейшины и охотника. - К тому же, - прибавил он, - она сумеет отстоять
свою независимость и добродетель`.
Иногда Норисса задумывалась, была бы его решимость заставить ее
учиться столь велика, если бы ему самому не было каким-то образом на это
указано. Но, каковы бы ни были его побудительные мотивы, она была
способной и полной страстного желания ученицей. Кроме того, она полюбила
горы, полюбила азарт охоты, и, разумеется, ей нравилось быть с отцом.
Это были счастливые дни, полные смехом отца и свободой. В те дни,
когда он отправлялся в свои странные путешествия в Таррагон, мать долго
плакала и смотрела ему вслед до тех пор, пока он не исчезал из виду,
спустившись вниз по склону горы, испуганная тем, что ее муж уходит далеко
навстречу разным соблазнам и искушениям, а Норисса провожала его взглядом,
снедаемая желанием отправиться вместе с ним навстречу приключениям и
опасностям.
А потом пришла болезнь. Сначала она старалась быть незаметной, и отец
вставал по утрам с легкой болью в спине, и ноги его плохо сгибались, но
очень скоро болезнь набрала силу, и руки отца распухли и превратились в
шишковатые культи, скрюченные в суставах, и точно так же скрючился его
некогда несгибаемый характер, и отец стал каким-то маленьким и постоянно
чем-то испуганным.
На протяжении четырех лет с начала болезни он ни разу не ездил в
Таррагон. Он проводил день за днем, ссутулившись перед очагом, неподвижно
глядя в огонь. Он умер в начале прошедшей зимы, его смерть пришла вместе с
первым снегопадом. Не прошло и месяца, как умерла и мать Нориссы, не
столько от приступов своей сопровождающейся жестоким кашлем болезни,
сколько от горя.
Сидя на скамейке перед очагом, Норисса покачала головой, стараясь
отогнать печальные мысли. `Грустные воспоминания - это совсем не то, что
мне нужно для того, чтобы самой отправиться в путь, - решила она, высоко
подняв голову, чтобы противостоять ноющей боли. - Мои родители умерли, и я
стала взрослой женщиной. Я должна начать жить своей жизнью!` И она
откинулась на спинку скамьи и вытянула ноги к огню. Постепенно ей удалось
изгнать из головы все мысли, и в конце концов она задремала и спала до тех
пор, пока ей не приснился полузабытый детский кошмар...
Она медленно шагала по равнине, укрытой туманом, спотыкаясь,
прислушиваясь к далекому нежному голосу, который звал ее. Этот голос звал
и манил ее, обещая ей убежище и защиту от того ужаса, который с ворчанием
рыскал по пустоши позади нее. Ничего не видя перед собой, Норисса боролась
с мраком, напрягая мозг в тщетной попытке вспомнить имя того, кому мог
принадлежать этот волшебный голос. Но за мгновение до того, как ей удалось
вспомнить это, что-то настигло ее сзади. Над головой пронеслась тень
страха и ненависти, пронеслась и вдруг повисла на плечах и прижала ее к
земле. Всеобъемлющая, она грызла и терзала ее тело до тех пор, пока не
поглотила все, кроме ее отчаянья...
Нориссу разбудил ее собственный крик. Словно дитя, она пробудилась,
надеясь оказаться в надежных объятиях отца, но сегодня ночью она была
одна, и больше не было сильных рук, которые могли защитить и успокоить ее.
`Ты сдался слишком легко, отец, ты еще нужен мне!` - тихий шепот эхом
вернулся к ней, когда Норисса выпрямилась, пытаясь успокоить неистовый
стук сердца. Легкая, она вскочила на ноги и быстро прошлась туда и обратно
перед очагом.
Этот сон странным образом усиливал ее нужду уйти отсюда. Таинственный
голос и необъяснимая тоска, охватившая Нориссу после смерти матери, в
значительной степени овладели ее разумом. И снова она подавила в себе
импульс распахнуть двери и вслепую кинуться в ночной мрак.
Здравый смысл помог ей справиться с собой. Стоит ли сломя голову
мчаться в темноте, чтобы свалиться с первого же обрыва? Может быть, ей
стоило заплакать и обратиться за сочувствием к Долаесу? Но она представила
себе наглую самоуверенность, которой только польстит такой поступок, и ее
волнение превратилось в гнев, лишь только она припомнила этого наглого
юнца.
Всего лишь через два дня после похорон матери он явился к ней домой с
предложением выйти за него замуж. Он сообщил ей это с видом собственного
превосходства и дал ей понять, что крестьянская девушка двадцати лет от
роду, которая до сих пор не замужем, должна быть благодарна за
предоставленную ей возможность сочетаться браком со старшим сыном судьи.
Обрадованный написанным на ее лице удивлением, он также разъяснил ей,
что с удовольствием помог бы ей избавиться от статуса `тилберн`. При мысли
о том, что она, равно как и любая другая девушка, станет женщиной при
посредстве и в результате усилий Долаеса, Норисса почувствовала сильнейшее
отвращение и прогнала его из дома прочь. Несмотря на это, она понимала,
что он был прав - если она останется, то Долаес будет для нее лучшей
партией. Именно тогда она решила уехать в конце зимы.
Легкий стук в дверь прервал ее размышления. Норисса взяла со стола
длинный охотничий нож и пошла открывать.
- Кто там? - спросила она. - Что вам нужно?
- У меня известие для Нориссы, дочери Рольфа-охотника, - отвечал ей
голос пожилой женщины. Норисса заколебалась, но потом тихо выругала саму
себя. Только воспоминание о кошмарном сне заставило ее быть осторожной.
Она отодвинула засов и открыла дверь.
Свет пролился на порог и осветил старую женщину, которая куталась в
тонкий платок. Ее залатанное платье также вряд ли служило ей достаточной
защитой от ночного холода. Женщина стояла, зябко потирая костлявые руки,
неспокойно оглядываясь через плечо. Норисса тоже внимательно посмотрела в
темноту, но не увидела ничего, кроме темной стены деревьев, растущих
вокруг дома.
- Это я Норисса, матушка, - сказала она. - Какие у тебя для меня
известия?
Женщина невпопад кивнула и подалась вперед.
- Проходи, согрейся, - пригласила Норисса.
- Благодарю тебя, дитя мое, благодарю... - женщина вошла внутрь, но
задержалась в дверях, ожидая, пока Норисса снова запрет дверь за засов, и
только потом бросилась к огню. С виноватой улыбкой она повернулась к
Нориссе, которая с удивлением наблюдала за ней.
- Весна пришла, но в костях стариков уже навсегда поселилась зима,
доченька.
Норисса улыбнулась и указала женщине садиться к столу.
- Садись сюда, матушка, я принесу тебе чаю.
Норисса налила в кружку горячего чаю и принесла из комнат теплую
шаль. Поставив чай на стол, она укутала шалью плечи женщины. Та благодарно
улыбнулась и показала рукой на приготовленные в дорогу вещи.
- Ты собираешься уезжать?
- Да. На рассвете.
- Благодарение высшим силам, я сумел застать тебя!
Норисса попыталась отбросить в сторону внезапное беспокойство,
охватившее ее. Какое зло могла причинить ей эта старая женщина? Норисса
присела за стол напротив гостьи.
- Я раньше не встречала тебя здесь, матушка. Какие же новости ты
можешь рассказать мне?
Женщина плотно прижала обе ладони к горячей кружке с чаем и
оглянулась по сторонам, словно затем, чтобы убедиться в том, что их никто
не подслушивает.
- Меня зовут Эдель, и я живу в деревне Ательвейт. Несколько дней
назад, как раз когда шел сильный дождь, в дверь моего дома постучалась
одна женщина, которая попросилась переночевать. Ласковыми словами и
золотой монетой она убедила меня пустить ее на одну ночь. Я и не думала,
что она может оказаться колдуньей, до тех пор пока не было поздно.
При этих словах гостьи Норисса поежилась и пожалела о том, что не
отправилась в путь вчера. Ей вовсе не хотелось в преддверии своего
путешествия влезать в какие-то дела, связанные с колдовством, равно как и
с выдумками выжившей из ума старухи. Единственное, что ее немного
интересовало, так это то, каким образом Эдель собиралась перейти от
колдуньи к тем известиям, которые привели ее к порогу дома Нориссы.
Эдель помолчала, покосилась в сторону запертой двери и глотнула чаю,
прежде чем продолжить.
- Когда на следующий день я проснулась, то оказалось, что колдунья
подхватила лихорадку и не может идти дальше. Я лечила ее как могла, и она
немного поправилась, но следующий приступ опять свалил ее с ног...
И снова взгляд женщины метнулся по стенам комнаты, и беспокойство,
которое испытывала Норисса, возросло. Придерживая на груди шаль тонкой
рукой, оплетенной синеватыми венами, Эдель встала из-за стола и обошла
окна, проверив, надежно ли прикрыты ставни.
- Ты словно бы ждешь чего-то, матушка.
Эдель снова уселась на свое место и заговорила тихим голосом, сильно
подавшись вперед:
- Я уже сказала тебе, что она оказалась колдуньей. Когда она поняла,
что умирает, она велела мне доставить ее послание по адресу. Она прокляла
меня, но так, что проклятие свершилось бы только тогда, если бы я не
выполнила ее поручения. Она пригрозила мне, что я не буду знать покоя до
тех пор, пока не доставлю ее послания по адресу. Поверь мне, дочка, все,
что я хочу - это доставить адресату известия и вернуться к себе.
Эдель закрыла глаза и старательно повторила, по-видимому, заученную
наизусть фразу:
- `На перекрестке трех дорог, на рынке Таррагона, сухое дерево найди
и Знак достань Дракона. По знаку, где Дракон изображен, тебя узнает Он`. -
Эдель открыла глаза и пристально поглядела в лицо Нориссы: - И еще она
сказала, что ты должна идти на голос твоих снов.
Норисса сидела неподвижно, а Эдель порылась в кармане платья и
вытащила небольшой грязный узелок. Подтолкнув его по поверхности стола в
сторону Нориссы, она с видимым облегчением откинулась на спинку стула,
словно сбросив с плеч тяжкое бремя.
Норисса развязала узелок. Ветхая ткань раскрылась под ее пальцами, и
Норисса удивленно уставилась на оказавшуюся у нее в руках драгоценность.
Небольшой золотой медальон на тонкой серебряной цепочке тускло блеснул в
свете очага. По внешнему ободу медальона вытянулась фигурка дракона с
плотно прижатыми крыльями и парой рогов. Фигурка была выполнена с
необычайным мастерством и изяществом, так что Норисса разглядела
скрюченные когтистые лапы под брюхом дракона и каждую чешуйку его брони. В
самой середине медальона блистала крошечная кроваво-красная капелька
драгоценного камня. Норисса дотронулась до этой капельки кончиком пальца и
почувствовала, как в нее хлынула какая-то неведомая сила. В испуге она
отдернула руку и уронила украшение на стол.
Норисса боролась с овладевающей ею паникой. Энергия, к которой она
невзначай прикоснулась, снова оживила в ней ужас ночного кошмара,
пробудила воспоминания о беспокойстве, которое терзало ее на протяжении
всей зимы, и в голове ее зашевелилось недоброе предчувствие. Она осторожно
положила медальон обратно на клочок ткани и подтолкнула его в сторону
Эдель.
- Ты приняла меня за кого-то другого, - сказала она. - Я не та, кого
ты искала.
Эдель покачала головой в знак того, что не хочет больше прикасаться
ни к ткани, ни к медальону.
- Я искала именно тебя. Колдунья искала сероглазую девушку с волосами
цвета безлунной ночи, которая живет в домике на горе над деревней Моаак. Я
искала Нориссу, дочь Рольфа-охотника, а ты сказала, что это твое имя. -
Эдель снова покачала головой, когда Норисса попыталась спорить. - Я
исполнила это поручение и теперь свободна от него. Теперь это твоя
обязанность.
Норисса проглотила сердитое замечание, вертевшееся у нее на языке.
- Очень хорошо, матушка. Ты оказала мне услугу. Теперь проси у меня
все, что тебе хочется, и, если я смогу, я дам тебе то, что ты попросишь.
Взгляд Эдель снова обежал комнату и остановился на высоком шкафу, где
хранились продукты.
- Для меня, старухи, это было долгое и нелегкое путешествие. У меня с
собой было немного еды, и она была не слишком хорошей.
`Конечно, - подумала Норисса про себя, - а что же стало с золотой
монетой, которую ты получила? И куда девалось все то, что осталось после
смерти колдуньи?`
Ужин тем не менее был недостаточной платой даже за такие
неутешительные новости. В наступившей тишине Норисса выставила перед
гостьей остатки своего собственного ужина - сыр, хлеб, отвар листьев тхаги
и кусок жареного мяса ярьи. Все это исчезло очень быстро. Пока Эдель,
торопясь, глотала пищу, Норисса расспрашивала старую женщину.
- Можешь ли ты рассказать мне что-нибудь еще об этой колдунье? Как ее
звали и откуда она пришла к тебе?
Эдель покачала головой и вытерла губы грязным рукавом платья. Допив
остатки своего остывшего чая, она ответила, пока Норисса наливала ей новую
порцию напитка.
- Я мало что могу рассказать тебе, дочка. Звали ее Сэлет. Это все,
что мне известно. Еще, когда она бредила в лихорадке, она что-то бормотала
о младенцах, о войнах и других странных вещах.
У Нориссы было еще много вопросов, но Эдель не смогла
удовлетворительно ответить ни на один из них. Когда с едой было покончено,
Норисса отвела старую женщину в свою крошечную спальню.
При виде высокой кровати, высоко застеленной толстыми теплыми
одеялами и простынями, с толстой подушкой, глаза Эдель заметно
округлились. Она осторожно ступила на цветастый тканый половик,
закрывающий почти весь земляной пол комнаты. Довольно долгое время она,
широко раскрыв рот, рассматривала яркий гобелен на стене, на котором была
изображена Даймла - Леди Луны, возлежащая на серебряной кушетке.
- Для дочери охотника ты живешь неплохо! - заметила она.
Норисса не ответила ей сразу, однако уже уходя, она задержалась в
дверях и сказала:
- Завтра утром я навсегда уйду отсюда. У меня нет никаких
родственников и нет семьи, и этот дом будет стоять пустым. Можешь взять
себе все, что останется здесь после меня. Хочешь - уходи, а хочешь -
оставайся здесь.
С этими словами Норисса опустила занавеску и оставила Эдель стоять с
разинутым ртом посреди своего новообретенного богатства.
Большую часть ночи Норисса шагала по дому из стороны в сторону, часто
останавливаясь возле стола, чтобы бросить взгляд на медальон и снова
восхититься красотой тонкой и изящной работы. Однако ей больше не хотелось
испытать на себе его силу. И медальон так и лежал нетронутым на столе, в
то время как в голове Нориссы один вопрос сменялся другим.
Что это была за странная сила, которой обладал таинственный символ?
Почему умершая колдунья была так уверена в том, что Норисса отправится в
путешествие вместо нее? Почему именно в Таррагон?
Последнее название снова напомнило Нориссе об одиночестве, с которым
она так долго и безуспешно боролась. На память снова пришли рассказы
матери, которые она слушала долгими зимними вечерами, когда они
усаживались расчесывать длинную шерсть сирре для прядения или когда
раскладывали на летнем солнцепеке корни шаабы для просушки.
Она вспоминала и рассеянный, устремленный вдаль взгляд матери,
который появлялся всякий раз, когда она начинала рассказывать о суете и
суматохе, царивших на оживленных базарах портового городка. Нориссе
нравились эти рассказы, и сам город тоже нравился. Еще бы! Ведь он мог
похвастаться сразу тремя оживленными рынками: рынком Клер, рынком Стен и
рынком Лонт, называвшимися так в соответствии с названием дороги, которая
подходила к городу в этих местах. Нориссе хотелось также увидеть, как
входят в гавань гордые колеассы из Молевии, их борта, разрисованные
странными разноцветными символами, чтобы отогнать злых морских демонов, их
трюмы, набитые диковинным иноземным товаром. Но больше всего интересовали
маленькую Нориссу равнины Бада-ши. Живя в окружении высоких гор, Норисса
не могла себе даже представить ничего похожего на бесконечные травостойные
луга, где родилась и выросла ее мать.
- Между Таррагоном и горами, - рассказывала мать, - куда бы ты ни
взглянула, везде - до самого горизонта - ты увидишь безграничное море
волнующейся травы.
А если случалось так, что ее рассказ слышал и отец, то мать улыбалась
и прибавляла:
- Совершенно не на что было там поглядеть, разве что на редкое
деревцо сайма или на приезжего охотника, весьма самодовольного при том.
И тогда оба улыбались друг другу, вспоминая старую историю о том, как
молоденькая Рина три года кряду смотрела, как красавец-охотник с гор
проезжает равнинами в Таррагон, чтобы принять там участие в состязаниях
лучников. На третий год она уехала с ним в качестве его жены.
Норисса смахнула с глаз выступившие слезы, вызванные этими
воспоминаниями. `Ты больше не ребенок, и слезы никак не изменят прошлого`,
- выбранила она себя, но ее храбрые слова странно и неубедительно
прозвучали в пустой комнате.
Она пыталась убедить себя в том, что, быть может, поездка в Таррагон
может служить каким-то оправданием ее поспешного отъезда. Она надеялась,
что увидев хотя бы этот небольшой кусочек огромного мира, она сможет в
конце концов решить, в каком направлении должна протекать ее дальнейшая
жизнь. `Я не знаю, где в этой жизни найдется место для дочери охотника, -
подумала она, - я найду его или сама выстрою это место`.
Кроме того, она продолжала чувствовать неясное влечение, которое
звало ее на восток. Таррагон также располагался к востоку от гор, и она
надеялась, что, доставив амулет кому-то неведомому на базарной площади,
она заодно узнает что-нибудь о голосе, который звал ее по ночам.
Норисса продолжала спорить сама с собой чуть ли не до самого утра,
пока сон не сморил ее на скамеечке перед очагом. Когда она проснулась,
серый рассвет надвигался с востока и ночное небо посветлело. Норисса
встала со скамьи и потянулась, чтобы размять затекшие в неудобном
положении ноги. Взгляд ее снова упал на украшение на столе. На какой-то
миг ей показалось, что крошечный дракон пошевелился. Норисса затрясла
головой, пристально вглядываясь в золотую фигурку, но дракон оставался
неподвижен, а алый камень в центре круга тускло блестел, ничем не
напоминая вчерашнюю живую капельку.
Норисса протерла глаза, изгоняя с ресниц последние остатки налипшего
сна, и снова раздула в очаге огонь, часто и с беспокойством оглядываясь на
медальон. Она как раз заваривала свежий чай, когда Эдель появилась из
спальни, завернувшись в одеяло. Поколебавшись, она несмело улыбнулась и
села у огня рядом с Нориссой. Помолчав, она спросила:
- Ты правду сказала вчера вечером, когда говорила, что я могу владеть
всем этим?
- Конечно, матушка, мое предложение было искренним. Если ты решила
остаться здесь, то я схожу добуду ярья, чтобы у тебя было мясо на первое
время.
Эдель отвернулась к огню, чтобы скрыть слезы радости:
- Я остаюсь.
Норисса надела свой охотничий плащ, захватила лук и колчан со
стрелами и выскользнула из домика. Небо быстро светлело, но в лесу под
деревьями еще лежала густая тень, и Норисса в мгновение ока растворилась в
этом таинственном полумраке.
Поднявшись невысоко в гору, Норисса натолкнулась на стаю дакви,
терзающих тушу ярья. Белесая жесткая щетина, обычно незаметная на
казавшихся голыми спинах этих животных, теперь свирепо топорщилась.
Короткие и толстые тела дакви напрягались и изгибались в усилии, когда то
одно, то другое животное отрывало своими клыками куски мяса от туши
убитого ярья.
Норисса вздрогнула. Запах свежей, еще теплой крови и влажные
неподвижные глаза жертвы подсказали ей, что это свежая добыча, которую
дакви загнали и убили, и поэтому она с опаской обогнула место пиршества.
Обычно робкие трупоеды теперь опьянели от крови, и ей вовсе не хотелось
привлечь к себе их внимание.
Еще выше Норисса напала на след еще одного ярья. Преследуя легконогое
животное, Норисса оказалась вблизи большой кучи валежника. Какое-то
движение привлекло ее внимание. Вглядевшись, она увидела сирре,
примостившегося на стволе поваленного дерева. Блестящий коричневый мех
зверька растопырился во все стороны, и сирре казался вдвое больше своих
истинных размеров. Зверек сердито забормотал, и Норисса, улыбнувшись,
вытянула губы, чтобы ответить ему, но сирре вдруг припал к бревну, а его
длинный нос в панике сморщился. Сирре чихнул и исчез в норе между стволами
поваленных деревьев.
В наступившей тишине - как-то сразу замолчали птицы и насекомые -

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 120846
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0