В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
ЗАКОННИК Назад
ЗАКОННИК

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Андрей Ильин.
Законник.


Сан Саныч лежал на кровати. И на спине. В последнее время это было его
любимое положение в пространстве: навзничь, вытянувшись во весь рост,
закрыв глаза и сложив руки на груди. То есть примерно так, как при
последнем наземном перемещении по недолгому маршруту квартира - кладбище.

`Я что, репетирую, что ли? Чтобы на премьере убедительней выглядеть? -
иногда думал он, просыпаясь и видя себя в висящем на стене зеркале. - Или
привыкаю к гиподинамии?`

Сан Саныч переворачивался на бок, засыпал и, проснувшись, глядел в зеркало.
Поза была та же. Умиротворенная, в полный рост. Для полноты картины не
хватало только скорбящих сослуживцев у изголовья, табуреток, запаха
сосновых досок, духовой музыки, водки и разбросанных по полу дешевых
цветов.

Ветеран-диверсант чертыхался и вставал. Разом. Как по тревоге.

Негоже вот так вот, без всякого сопротивления, на условиях, предлагаемых
противником. Неудобно как-то. Бывшему боевому разведчику, офицеру и
орденоносцу.

Сан Саныч открывал форточку, брал гири и проделывал обязательных своих
пятьсот утренних упражнений. Если бы тот, пятидесятилетней давности Сашок
увидел эти его физкультурные упражнения, он бы лопнул со смеху. Или напился
до зеленых чертей, кабы узнал в этом разваливающемся на составные части
старике, с десятикилограммовыми гирями в руках, себя.

Завершалась зарядка отжиманием от пола. Громко считая, Сан Саныч отжимал
поясничную область от паласа.

Раз.

Два.

Три-и.

Че-ты-ты-ты-ре-еее!

Пя-а-а-а-а...

Сила земного притяжения явно превосходила тягу распрямляемых мышц. Или она,
эта прижимающая к земле сила, выросла на пару g за последние пятьдесят лет?
Или Ньютон неправильно ее вычислил?

...ать!

Аут!

Земной магнетизм опять выиграл по очкам.

Теперь водные процедуры и бег трусцой отсюда - до ближайшего аптечного
киоска за таблетками, защищающими организм от последствий физкультуры.

О-ох!

Из почтового ящика Сан Саныч вытащил почту - кипу бесплатных, совершенно
бесполезных пенсионеру газет и несколько приглашений. В собес. В жэк. На
торжественное, по какому-то там случаю, собрание ветеранов, которое должно
было состояться в районной администрации. После собрания ветеранам
обещались щедрые подарки. Подарки Сан Санычу были не нужны, а вот увидеть
старых знакомых он был не прочь.

`Пожалуй, схожу`, - решил он. Это тоже в каком-то смысле физкультура.
Взамен отжиманий.

Когда оно там назначено?..

Сборище ветеранов представляло печальное зрелище. Как последнее построение
сданных в металлолом боевых кораблей. Ветераны блестели орденами, вставными
зубами и не поддающимися обмерению лысинами. Они бодрились. Молодцевато
стучали каблуками теплых тапочек об пол, колотили друг друга по плечам и
спинам, грозились тряхнуть стариной и даже пытались тряхнуть стариной,
после чего выстраивали длинные очереди в туалеты на всех шести этажах
административного здания и в специально открытые по такому случаю кабинеты
медицинской помощи.

В общем, все как обычно на мероприятиях, где собирают более чем два десятка
людей преклонного возраста одновременно.

В торжественной части выступал вначале самый главный, штатный, т.е.
получающий твердый оклад, ежеквартальные премиальные и управленческие
льготы, ветеран района - мужик лет сорока с красной, как краснодарский
помидор, рожей, за ним дышащие на ладан `представители с мест`, за ними
черт знает, но тоже любящий ветеранов, кто и самым последним - Глава
администрации.

Глава говорил о вкладе старшего поколения в дело борьбы с разнообразными
врагами и с не менее разнообразными историческими, государственными и
прочими ошибками, о их незаслуженном забвении, о их проблемах, которые
необходимо решить не позднее завтрашнего утра, и о своей и всего аппарата
районной администрации горячей любви к старшему поколению.

Главе администрации бурно аплодировали сидящие в задних рядах работники
отделов администрации.

`Где я его видел? - думал про себя Сан Саныч, наблюдая на трибуне
импозантного во всех отношениях Главу. - Ну ведь видел, точно! И точно не
на трибуне. А где?`

У Сан Саныча была абсолютная память на лица. Без нее он не мог бы служить в
разведке, а тем более в розыске. Сыскарь, который тут же забывает
покинувшего его кабинет посетителя, равен хирургу, который оставляет в
каждой вскрытой им брюшной полости по одному предмету бытового обихода.
Такого сыскаря из того кабинета надо гнать в три шеи...

Кабинета...

Точно, кабинета!

Сан Саныч чуть не свалился со стула. Наверное бы; и свалился, если бы его с
двух сторон не поджимали сидящие рядом ветераны.

Он знал Главу администрации. Лично. Очень близко. И задолго до настоящего
собрания. Этот нынешний Глава администрации сидел пред ним, не далее чем
двадцать лет назад, по другую сторону казенного стола. Стоящего в кабинете
следователя по особо важным делам. Тогда нынешний Глава был
подследственным, как его, дай бог памяти... ну точно - Мокроусовым, сильно
подозреваемым в очень мокром преступлении. (Наверное, потому и запомнилась
фамилия, что была вполне созвучна статье обвинения.)

Мокроусовым. А не Петровым, как его представил председатель собрания.
Конечно, раздобревшим, постаревшим, но Мокроусовым! Вне всяких сомнений!

Теперь Сан Саныч слушал докладчика с гораздо большим вниманием. Теперь он
был ему интересен.

Характерный акцент на букву Т. Верно, был такой. Именно на Т, с растяжкой и
какой-то особой твердостью в начале произношения И вот этот жест -
подергивание левого уголка губ вверх. И отбрасывание челки со лба

Ну он же! Он самый! Двойное убийство с отягчающими обстоятельствами. В
Звенигороде. Точно - в Звенигороде. Вооруженное сопротивление при захвате,
ранение милиционера. Как же он от вышака ушел? Ему же исключительная мера
шла. По совокупности...

- Считаю необходимым рассмотреть вопрос об освобождении ветеранов от уплаты
коммунальных услуг или хотя бы ослаблении данного финансового бремени... -
говорил нынешний Глава с высокой трибуны.

- Не лепи горбатого, начальник! Не было мокрого! Не было!! - истерично
кричал нынешний Глава, не бывший тогда Главой, но уже бывший среди своих
сообщников Главарем.

Интересно, как его занесло в такие верхи?

- Особую благодарность хочется выразить нашим отставникам-милиционерам и
работникам безопасности за их многосложную, самоотверженную, в полном
смысле боевую в мирное время службу...

Ты смотри, как меняет мировоззрение людей время. И даже отношение к
`ментовским ищейкам`. Раньше докладчик оценивал их работу несколько иначе.
И в других выражениях. Не столь изысканных.

Кстати, у Мокроусова, если это Мокроусов, слева на шее было большое родимое
пятно. С полтинник шестьдесят первого года.

- Можно вопрос к председателю? - громко спросил Сан Саныч.

Докладчик осекся и недоуменно повернулся к онемевшему от растерянности пред
столь вопиющим административным нарушением регламента председателю
собрания.

На шее, под ухом, чуть выше воротника добротного валютного костюма, у Главы
районной администрации располагалось большое родимое пятно. Круглое. Как
полтинник шестьдесят первого года.

- Говорите, - разрешил председатель.

- На сколько рассчитана торжественная часть? - спросил Сан Саныч.

- Еще минут на десять-пятнадцать. А потом раздача подарков.

- Спасибо, - поблагодарил Сан Саныч.

И сел. Получив исчерпывающий ответ на интересующий его вопрос.

На трибуне стоял Мокроусов. Убийца и рецидивист. Теперь уже абсолютно
точно. Теперь уже без вариантов!

А ведь не должен стоять. Никак не должен! Должен лежать где-нибудь на
безымянном тюремном кладбище под безликим инвентарным номером. Как
приговоренный к высшей мере наказания. И как этой мере подвергнутый.

Но даже если помилованный, то все равно не стоять на трибуне, а сидеть.
Пожизненно.

Но даже если не сидеть, например, будучи сактированным по здоровью, то все
равно не стоять там, где он нынче стоит, а в лучшем случае лежать на
казенной коечке где-нибудь в провинциальной богадельне.

Или я ничего не понимаю!

Сан Саныч действительно ничего не понимал. Как так может быть, чтобы он,
заслуженный работник правоохранительных органов, находился рядовым зрителем
в зале, а преступник, рецидивист и убийца, которого он когда-то ловил,
делал ему доклад с высокой трибуны? По поводу его праведно прожитой жизни.
Ерунда какая-то. Если не сказать крепче!

Так, и что теперь делать?

- А теперь, уважаемые ветераны, мы просим вас проследовать в вестибюль и
получить полагающиеся вам продуктовые подарки. Согласно утвержденному
администрацией района списку, - ответил на не прозвучавший вопрос
председатель собрания.

Заиграла бравурная маршевая музыка, и ветераны поплелись в вестибюль. За
положенными им, согласно списку, продуктовыми пайками, начисленными за
многолетнюю беспорочную службу. За прожитую жизнь. Из расчета по сто
калорий пищевой массы на каждый год трудового стажа. Единовременно.

- Поздравляем вас, - сказала пышущая здоровьем буфетчица, вручая Сан Санычу
подарочный пакет.

- С чем поздравляете? - переспросил ветеран.

- Как с чем? - удивилась буфетчица. - Ну с этим... С тем, о чем было
собрание.

- Собрание было по поводу положения ветеранов.

- Тогда с положением ветеранов, - сказала совсем растерявшаяся буфетчица.

- Спасибо, - поблагодарил Сан Саныч. - От лица находящихся в положении
ветеранов.

- Не задерживайте отоваривание, - вежливо попросили распорядители,
наблюдающие очередь сбоку. - Проходите, если вы уже обслужились. И не
забудьте расписаться в ведомости получения гумпомощи. Здесь. Здесь. Здесь.
И здесь. И укажите домашний адрес...

- И группу крови?

- Что? Нет, группу крови не надо.

- Граждане ветераны, продвигайтесь живей, пожалуйста. Не загромождайте
проходы к пунктам раздачи. Не затрудняйте свое обслуживание...

Сан Саныч вышел на улицу и заглянул в пакет. Там была палка колбасы,
конфеты и сухари к чаю. Зачем беззубым ветеранам сравнимые по твердости с
абразивными кругами сухари? И конфеты? В качестве благотворительного
приложения к сахарному диабету?

Сан Саныч подошел к ближайшей скамейке и поставил на нее пакет. Может, кому
другому сгодится? У кого все зубы на месте.


Дома, перерыв три раза все вещи, Сан Саныч отыскал свою старую записную
книжку и набрал один из выбранных в ней номеров.

- Ал╟. Селиванова можно к трубке пригласить?

- Какого Селиванова?

- Ну, наверное, уже подполковника Селиванова.

- Уже полковника Селиванова. Перезвоните по... Сан Саныч перезвонил.

- Сан Саныч, вы! - преувеличенно обрадовался полковник. - Давненько я вас
не слышал.

- Ты не суетись, Сережа. И трубку не мни. Я не по поводу ремонта квартиры
или машины на денек. Я по делу.

- По делу? - облегченно вздохнул Селиванов.

- По делу. По делу. Ты часом не помнишь звенигородское убийство? Ну там еще
одного нашего оперативника подранили. Ну должен ты помнить. Ты тогда уже в
отделе работал. Ну двойное убийство. С отягчающими. О нем даже газеты
писали.

- Нет, не помню, - честно признался полковник, - через меня сейчас столько
двойных, тройных и десятерных убийств проходит! Что о них даже уже газеты
писать перестали.

- Сейчас, конечно, - согласился Сан Саныч. - Сейчас, как на войне.
Плюс-минус рота потерей не считается. И во фронтовых сводках не
упоминается.

- Точно.

- А не можешь ли ты посмотреть, чем там, в смысле суда, все закончилось, -
попросил Сан Саныч.

- А зачем вам это?

- Да для мемуаров. Решил на старости лет графоман -ством заняться. А помню
только вчерашний день.

- Давно пора. А то подрастающее поколение воспитывать не на чем...

- Ну так ты сделаешь?

- Какой разговор! Звоните завтра. Или даже приходите.

- Хорошо. Послезавтра. К вечеру, - взял поправку на бюрократию Сан Саныч. -
`Даже приду`.

Послезавтра Сан Саныч сидел в кабинете своего давнего ученика.

- Значит, так, подсудимые не признались, приговор был вынесен на основании
косвенных улик и свидетельских показаний. Двух - к высшей мере. Одного - к
двенадцати годам строгого режима. Еще одного к семи. Апелляция была
отклонена...

- Кого к высшей?

- Орешкина и Прохорова.

- А Мокроусова?

- К двенадцати.

- Он же главным шел!

- На суде свидетели отказались от своих показаний. А прямых улик не было.

- А подельники?

- Подельники его непосредственного участия в деле не подтвердили. Только
общее руководство.

- Взяли на себя? Несмотря на расстрельную статью?

- Выходит, так.

- Очень интересно. А дальше что?

- Мокроусова и Мешаева посадили. Орешкина и Прохорова расстреляли.

- И?

- Что и?

- Что потом сталось с Мокроусовым?

- Откуда я знаю. Вас же интересовали только результаты суда.

- Ну вообще-то да. Но и все дальнейшее тоже. Все-таки почти однополчане. На
одной баррикаде дрались. По разные стороны. Хотелось бы о его судьбе
подробнее узнать.

- Сейчас. Попробую запросить архивы. Только придется немного подождать.

- Я подожду.

- А зачем вам Мокроусов?

- Исключительно по ностальгическим мотивам, - сказал Сан Саныч.

Пока Сан Саныч ожидал, управление жило своей обычной жизнью. В режиме
разворошенного случайным медведем муравейника. Кто-то кого-то вызывал,
куда-то выезжали группы захвата в бронежилетах с короткоствольными
автоматами через плечо, кто-то требовал по телефону подмогу ОМОНа,
усиленного саперным подразделением и снайперами.

`Горячая служба у ребят. Как у чикагской полиции в период `сухого закона`,
- вяло размышлял Сан Саныч. - Разве только тяжелых танков на вооружении
нет`. В его время так интенсивно оружием не бряцали. В лучшем случае вновь
назначенному на должность оперативнику вручали списанный из армии
`тэтэшник` или револьвер образца двенадцатого года и отправляли волку в
пасть, не забыв напомнить, что по поводу каждого израсходованного патрона
придется писать отдельный рапорт. Вот они и предпочитали не столько оружием
- сколько головой. И навыками, преподанными во фронтовой разведке. И
ничего, справлялись.

Сан Саныча вызвали к полковнику.

- В общем, так. По Мокроусову. Отсидел пять лет в колонии строгого режима
п/я... Взысканий не имел. С производственными планами справлялся. Активно
участвовал в общественной работе...

`Ну это все как раз ясно. Как божий день, - подумал про себя Сан Саныч, - с
планами справлялся на сто два процента, потому что на него ишачили
`мужики`. Взысканий не имел по причине того, что все беззакония творил
чужими руками. Активную общественную работу приписало лагерное начальство в
благодарность за поддержание на подведомственной им территории образцового
порядка и на случай возможной амнистии. Типичная характеристика для
отбывающего по тяжелой статье. А вот почему пять лет вместо объявленных
двенадцати? Вот это совершенно непонятно`.

- Почему пять лет?

- Комиссован по здоровью. В связи с обнаружением тяжелой, не поддающейся
лечению болезни.

Странно. Вчера, на трибуне, он не производил впечатление больного,
страдающего неизлечимым недугом. Скорее избытком здоровья и
административной энергии.

- Что дальше?

- Все. Через год после освобождения он умер.

- Как умер?

- Так и умер. Согласно приложенному свидетельству о смерти. От той болезни,
по поводу которой был комиссован.

Это было уже совсем интересно. Чтобы покойник, отдавший богу душу несколько
лет назад, выступал с докладом на торжественном заседании в должности Главы
администрации!.. Или это все Сан Санычу пригрезилось? Или он тоже намедни,
сам того не заметив, помер и присутствовал на юбилейном слете почивших душ,
которым еще и сухпай в конце выдали для поддержания несуществующего
здоровья?

- Все? Вы удовлетворены?

- Почти.

- Почему почти?

- Хочу попросить тебя, так сказать в виде исключения, переснять несколько
фотографий из дела. Для мемуаров. Тем более что тех подсудимых уже давно
нет.

- Ладно. Раз нет... Могу я еще чем-нибудь помочь своему старому учителю?

- Конечно. Например, дать машину для перевозки вещей. На новую квартиру...

Полковник насторожился. Машины и квартирный ремонт были его больной темой.
Даже более больной, чем неискорененная в стране преступность. Кабы знать об
этой ветеранской просьбе заранее, он бы мог попытаться куда-нибудь
улизнуть. Например, на захват вооруженной банды рэкетиров. Или в отставку.
А так расслабился, попался на виртуозно проведенном отвлекающем маневре.
Лопухнулся, как сопливый стажер. Ну ветераны, ну что только не придумают,
чтобы дармовым транспортом обеспечиться...

- Когда? - безнадежно спросил полковник.

- Что когда?

- Когда переезжать на новую квартиру будете?

- Когда куплю.

- Что купите?

- Новую квартиру...

С улицы, из первого встретившегося на пути телефона-автомата, Сан Саныч
позвонил в районную администрацию.

- Скажите, пожалуйста, как давно работает наш районный Голова? - спросил
он. - Нам очень понравилось его выступление на последнем собрании
ветеранов. Мы бы хотели выразить ему нашу признательность...

- Три года, - ответил вежливый голос.

- А до того?

- Я точно не знаю. Но, по-моему, тоже в администрации. Другого района.

- А до того?

- Кажется, на производстве. Руководителем.

- Спасибо.

- Вам спасибо. За отзыв о работе администрации... Значит, три года. И до
того года три в другой администрации. А до того несколько лет на
производстве. А до того пять лет в колонии строгого режима. По приговору
суда. За двойное убийство с отягчающими. А до того год за воровство. И два
за хулиганство... Какая интересная и не типичная для управленческого лидера
карьера. Или наоборот - типичная?


Вечером следующего дня Сан Саныч сидел в качестве случайного гостя в
актовом зале районной администрации. На каком-то очередном торжественном
собрании. Или чествовании. Или праздновании. Или поминовении. Не суть
важно. Важно, что в президиуме находился подозреваемый. Он же Глава
районной администрации, он же депутат какой-то там Думы, он же скончавшийся
в результате долгой продолжительной болезни рецидивист Мокроусов.

Сан Саныч сидел в первых рядах, разложив на коленях фотографии и сличая их
с оригиналом. В следственной практике эта операция называлась
идентификацией. Подозреваемый идентифицировался плохо. Мешал его дорогой
галстук, пиджак, окружение и должность. Все они свидетельствовали против
участия подозреваемого в преступлении. `За` - говорили родинка, овал лица,
форма ушей и носа, характерные привычки и интуиция сыщика. Интуиция и
привычки были вторичны. Их в качестве аргумента никто бы не принял. А вот
не подверженные изменениям абрис лица, разрез глаз и родинку... Их
оспаривать было сложнее.

- Разрешите вас поздравить с вашим профессиональным праздником, -
поздравлял докладчик аудиторию.

Аудитория хлопала.

С аудиторией Сан Санычу не повезло. В зале большей частью сидели женщины.
Молодые. Может быть, ткачихи, может быть, воспитатели дошкольных
учреждений. Среди их гладких физиономий и пышных причесок Сан Саныч ощущал
себя сухофруктом, случайно попавшим в корзинку с только что собранными
наливными яблочками.

- Хочу отметить ваш героический труд на ниве...

`И еще брови, - в свою очередь замечал Сан Саныч. - Брови: один в один`.

Бурные аплодисменты...

Дома ветеран-разведчик сварил манную кашу и, покрошив туда хлеб и поедая
все это, думал. По поводу Главы своей администрации. С которым он был лично
знаком.

Что ж с ним делать? Выводить на чистую воду и досаживать на оставшиеся от
приговора семь лет? Так он уже не Мокроусов. Он уже Петров. Который не
может отвечать за деяния рецидивиста Мокроусова. И Мокроусов не может
отвечать за Мокроусова, потому что умер. А покойников тащить на пересуд
нельзя. Разве только на один - на Страшный. Но до него еще как до всеобщей,
по всем статьям и срокам амнистии.

Может, доказать, что Петров не Петров, а Мокроусов, который похоронен много
лет назад, но не умер и на основании этого посадить?

Только как доказать? С помощью горячего убеждения, красноречия и страшных,
имеющих отношение к ближним родственникам клятв? Или портретного сходства
того преступника и этого Главы, которое на первый взгляд уже не очень-то и
сходство? Или того круче - эксгумации трупа и сравнения его с живым
человеком? Но кого эксгумировать, если покойник не умирал? Скелет из
могилы? Если, конечно, он там найдется. Так ведь захороненный мертвец с
живым прототипом точно не совпадет. Потому что им не является.

Нет, это не подходит.

Тогда, может быть, сличения фотографий?

Это да. Это документ. И еще отпечатков пальцев, которые не меняются в
зависимости от занимаемой должности. Только как подозреваемого притащить на
сравнительную экспертизу? Как заставить сдать те пальчики?

Был бы беглый покойник бездомным бомжем, или рядовым отечественным
инженером, или доктором каких-нибудь теоретических наук. То есть совершенно
бесправным, с точки зрения высокопоставленных связей, гражданином. Тогда
его еще можно было бы припереть к тюремной стенке. Но вряд ли это удастся
сделать с Главой администрации, у которого полста служек на подхвате и не
считано друганов-приятелей в самых высоких, в том числе правоохранительных
органах! Тех, которые в обиду его дать могут и не пожелать! И скорее всего,
по причине дружбы и общих интересов, не дадут!

Как такого умудриться притащить на допрос или на экспертизу, когда он из-за
границы и из запредельно высоких кабинетов не вылазит? Попросить ныне
правящего Премьер-министра или мэра в ходе производственного совещания
поинтересоваться, не сидел ли их подчиненный лет так десяток назад в
колонии особо строгого режима? За убийство двух законопослушных граждан.

- Нет? Честное слово? Честное благородное?

- Конечно, честное! Конечно, благородное! Век воли не видать!

- Ну тогда все обвинения снимаются. Как не имеющие под собой никаких
оснований. Прозит!

Впрочем, и об этой малой услуге Премьера с мэром не попросить. Так высоко
допрыгивать Сан Саныч не умел, даже когда был в полной физической и
должностной силе `важняком`. А теперь в гордом звании заслуженного, в
масштабах отдельно взятого района, пенсионера - тем более. Теперь он мог
только брюзжать и кропать жалобы на нерадивую службу продавцов ближайшего
продмага и пьянство в рабочее время и за его счет вызванных им же для
ликвидации аварии жэковских сантехников. Впрочем, без надежды на ответ и
устранение течи.

А может, действительно - писать. Бумага не человек - все стерпит.

Вот только кому писать?

Лучше бы Президенту страны. Или сразу Генеральному секретарю ООН. Об
отдельном должностном лице, как всеобщей экологической угрозе человечеству!
На такой высоте у подозреваемого покровителей, наверное, не найдется.

Хорошо бы в ООН. Но на масштабы человечества Глава не тянет. От силы на
район. В котором, правда, тоже отдельные представители человечества живут.
Его составляющие.

Тогда остается прокурору. Который на то и поставлен, чтобы... Тем более все
равно больше некому.

Сан Саныч взял чистый лист бумаги и написал все, что по данному вопросу
знает. И в довесок все, что по тому же вопросу думает.

Написал - и... выбросил в мусорное ведро.

Какой прокурор станет заниматься давно сданным в архив делом, когда у него
нераскрытых свежих `висячек` полный стол? Тех, за которые вышестоящее
начальство чуть не ежеминутно против шерсти гладит. И грозит форменную
фуражку вместе с головой отвинтить.

Никакой не станет. Тем более когда подозреваемый - из властей предержащих.
Глава администрации целого района! В котором тот прокурор, возможно, и
проживает.

Кому нужны лишние высокопоставленные враги?

Никому не нужны!

Кто станет заниматься делом, которое ничего, кроме должностных шишек, не
обещает?

Никто не станет...

И значит не станет!

На том аминь и отпущение всех грехов. Подозреваемый оправдан за отсутствием
присутствующих доказательств. Дело сдано в архив. Суд отправлен в
бессрочный отпуск.

Ну то есть полный аминь! Такой, что дальше ехать некуда.

Сан Саныч доел кашу и лег спать. На спину. И сложил руки на груди. И не
переворачивался всю ночь. Из принципа. В виде протеста против существующего
на этом свете порядка вещей. Вернее, беспорядка. Вернее, беспредела.


Утром Сан Саныча вызвали в Совет ветеранов. И даже машину к подъезду
подали. Наверное, посчитав, что своими ногами три квартала пройти ему уже
будет не по силам.

- Зачем вызывают? - поинтересовался ветеран у водителя служебной `Волги`.

- А черт его знает. Мне сказали привезти - я и везу. А кого и по какому
поводу - не моего ума дело.

В Совете Сан Саныча провели сразу к председателю. И затворили дверь.

- Рад вас видеть, - радостно признался председатель.

`А чего это он рад меня видеть, если до того знать не знал?` - удивился Сан
Саныч.

Но поздоровался. И руку пожал.

- Тут вот какое дело, - сказал председатель. - Мы ветераны...

Хорош ветеран, щеки, как у девицы на выданье. Впору спички об них зажигать,
подумал Сан Саныч. На таком бы ветеране да целину вспахивать Чтобы бригаду
тракторов `К-700` высвободить.

- Вы, извините, на каком фронте воевали7 - спросил Сан Саныч.

- Что?

- Я говорю, где воевали? На Втором Белорусском? Или, может быть, на Первом
Прибалтийском? Вы в Корсунь-Шевченковской операции не участвовали?

- Я, видите ли, не воевал, - слегка стушевался главный ветеран. - Вернее не
то, чтобы не воевал, но не воевал на фронте.

- А, так вы ветеран труда? Тот, который ковал победу в тылу.

- Не вполне так. Понимаете, я назначен, то есть выбран, председателем
Совета ветеранов нашего района, чтобы защищать их интересы в вышестоящих
органах...

- Ну и что, получается?

- Что?

- Защищать.

- Да. Конечно. Например, в прошлом месяце мы провели перерегистрацию всех
орденоносцев, награжденных в период...

Так, понятно, воевать не воевал, служить не служил, но зато умеет
перерегистрировать. И отчеты писать. Тоже дело. С которым дряхлый по
причине возраста, многочисленных ранений, контузий и старческого склероза
фронтовик, конечно, вряд ли справится. Обязательно что-нибудь перепутает
или в президиуме не то ляпнет.

- ...кроме того, имея льготное налогообложение, наш Совет пытается, силами
привлеченных ветеранов, зарабатывать некоторые суммы, направляемые на
улучшение их материального положения...

Вот это уже горячей. Насчет льготного налогообложения. Это уже понятней. На
льготное налогообложение стариков ставить нельзя. Впрочем, молодых тоже
нельзя. Которые со стороны. Только проверенных, своих в доску ребят. Тех,
что смогут использовать предоставленные им льготы с максимальной пользой.

- То есть, если я вас правильно понял, вы способны, когда появится такая
необходимость, выделить всякому проживающему в районе ветерану, из тех
заработанных средств, единовременную материальную помощь?

- Безусловно В том числе персонально вам. Причем в любой момент. Хоть даже
сейчас, - многозначительно улыбнулся председатель, и глазки его забегали,
как цифры на дисплее кассового аппарата.

- И сколько? - спросил Сан Саныч.

- Сколько пожелаете.

- У вас что, коммунизм, что вы каждому даете по потребностям?

- Не каждому. Только вам.

- Мне?

- Вам!

- А если я пожелаю слишком много?

- Сколько?

- Ну, например, трехкомнатную квартиру. С видом на мэрию.

- Квартиру? Трехкомнатную? Тогда мне надо посоветоваться... с членами
Совета.

Председатель вышел. Как ошпаренный.

И отчего это вдруг такое внимание к нуждам ветеранов? - задумался Сан
Саныч. Вернее, только одного ветерана? И почему именно его? Чем этот
ветеран лучше всех прочих, проживающих на территории района?

Чем?

Похоже, только одним - личным знакомством с Главой администрации! Очень
давним и очень близким знакомством.

Получается, что они вычислили его. Узнали.

Когда? На торжественном собрании? Или совещании ткачих, где он торчал, как
одетый в бане. Неужели Мокроусов вспомнил его? Неужели узнал через столько
лет? Тогда у него очень хорошая память.

В кабинет вернулся Председатель.

- Мы согласны. - сказал он. - Но только на двухкомнатную.

- Что от меня требуется взамен?

- Ничего. Ну то есть почти ничего. То есть форменный пустяк.

- Какой?

- Прекратить копать дело, которое давным-давно закрыто. И забыто.

Неужели они знают о моем визите к полковнику? И о фотографиях. Но откуда?

- О каком деле вы толкуете? В моей биографии было много запутанных дел.
Если Совету ветеранов интересны дела, которые я расследовал, то я готов...

- Я говорю об одном деле. О том, о котором вы знаете, - жестко сказал
председатель.

- Ну тогда я не против, - еще немного потянув кота за хвост, сказал Сан
Саныч.

Председатель облегченно вздохнул.

- ...Если вы обеспечите двухкомнатными квартирами всех нуждающихся в
улучшении жилищных условий ветеранов. Нашего района. А то неудобно как-то
одному...

Председатель сцепил скулы.

- Послушайте, вы, наверное, не вполне осознаете, о чем идет речь...

- А о чем, действительно? Я так понял, о моих боевых воспоминаниях? На
примере одного, отдельно взятого уголовного дела? Или о кампании по
оказанию материальной помощи ветеранам района?

- Сука плешивая! - тихо пробормотал председатель.

- Что, что? - поинтересовался Сап Саныч. - Я не расслышал. Вы, кажется,
хотели уточнить отдельные положения благотворительной акции вашего Совета?

- Сука старая! - повторил председатель, уже не шепотом, уже в полный голос.
И посмотрел в глаза Сан Санычу.

Значит, так? Значит, игра пошла в открытую. Без реверансов! Значит, все
можно называть своими именами? Тогда лучше на понятном им языке.

- Ты на меня, урка недозрелая, не зыркай, - спокойно сказал Сан Саныч. - И
зубками от злости не скрипи. А то ненароком сотрешь клыки до самых десен и
нечем станет тюремную пайку хавать. Придется на жидкий продукт переходить.
Который для авторитетного вора не в масть.

- Ах ты гнида!

- А ты что думал, `шестерка`, что я твоего пахана испугаюсь? Что затрясусь
мелким бесом и из рук его поганых отступную приму? Пусть даже не деньгами,
а квадратными метрами. Так не приму. Потому что не надо. Ни к чему мне
лишние жилищные метры. Мне, в перспективе, двух аршин за глаза. Тех,
которые всем совершенно бесплатно положены. Уяснил?

- Дурак ты, дед! Тебе эти аршины райскими кущами покажутся. Если мы за тебя
всерьез возьмемся.

- Это я не спорю. В этом деле вы мастаки. Только едва ли у вас что
получится. Человек я старый, болезненный, чуть что в обморок падаю. Или с
сердечным приступом. Так что особо вам на мне не разыграться. Не по
возрасту мне с вами задушевные беседы вести.

- А это мы посмотрим.

- Пугаете?

- Предупреждаем. Или через два дня ты, дед, примешь наши условия или...

- Что или?

- Увидишь. Если успеешь...

- Все?

- Все!

- Ну тогда большое спасибо вашему Совету от лица ветеранов МВД и меня
лично, - душевно сказал Сан Саныч.

- Чего? - насторожился урка-председатель.

- Не чего, а за что. За заботу о нуждах и чаяниях бедствующих пенсионеров.
За самоотверженную работу в сфере распределения и перераспределения
принадлежащих им материальных благ. И еще за душевный разговор.

- Шут гороховый!

- А вы все-таки подумайте о моем встречном предложении, - напомнил Сан
Саныч.

- О каком это?

- Об улучшении жилищных условий ветеранов нашего района...

Спустя два дня Сан Саныча вызвали в жэк. По поводу задолженности по
внесению коммунальных платежей.

- Дронов? - строго спросила жэковская бухгалтерша.

- Дронов, - честно признался Сан Саныч.

- Что же вы, гражданин Дронов, вытворяете! А еще пожилой человек.

- Вообще-то я уже давно ничего не вытворяю. И именно по той самой причине,
о которой вы сказали выше.

- А какая была выше? - не поняла бухгалтерша.

- Та, о которой вы упомянули ранее.

- Что вы такое говорите? Что вы меня путаете. Тут все! - психанула
бухгалтерша. - И почему вы шесть месяцев не платите за квартиру? Вам что,
закон не писан!

- Здесь какая-то ошибка. Я не имею привычки задерживать с оплатой, -
попытался разъяснить истинное положение дел Сан Саныч.

- Все вы так говорите. И все равно не платите!

- То есть вы хотите сказать, что я вас обманываю?

- Я ничего не хочу сказать. Я вижу вас в списке должников. И все!

- Но я же не должник.

- А кто вас разберет!

- И что мне в данной ситуации делать?

- Ничего. Придите сегодня к концу рабочего дня, часов в шесть. Я попробую
разобраться.

В шесть часов Сан Саныч стоял перед бухгалтершей. Как лист перед травой.

- Дронов?

- Дронов.

- У вас все в порядке.

- Что?

- То, зачем вы приходили. В общем, все в порядке.

- Откуда вы знаете, что в порядке?

- Потому что у меня здесь отмечено. Галочкой. Против вашей фамилии. У вас
все в порядке.

- Но вы же говорили, что у меня шестимесячная задолженность.

- Ах, задолженность? Точно! Нет, нету задолженности. Это ошибка получилась.
Вас не в тот список внесли.

- Но как же так?

- Все, Дронов. Идите. Не до вас мне, - замахала бухгалтерша руками и, когда
посетитель вышел, пожаловалась соседке по столу: - Ходят тут по два раза на
дню, работать мешают.

- Это точно. Вообще кабы не эти жильцы... Сан Саныч шел домой тихо, про
себя возмущаясь плохо организованной работой жэковских служб. То чуть не
повесткой вызывают, то говорят, все в порядке.

Перед аркой, ведущей в его двор, он придержал шаг.

Что-то ему не понравилось в окружающем пейзаже, но, что конкретно, он не
понял. Возможно густой, на всем обозримом пространстве, сор.

- Лучше бы за дворниками следили, чем жильцов туда-сюда без толку гонять, -
проворчал под нос Сан Саныч, входя под свод арки. - Тоже мне работники.
Скоро в дом, не имея болотных сапог, пройти будет невозможно. А квартплату
им выдай. Дня не просрочь!

Сзади поперек входа в арку, чуть не вплотную к стенам домов, притерлась
грузовая машина. И встала.

И эти туда же. Ездят, где захотят, встают, где придется, проходы
перегораживают...

Ну вот зачем он тут остановился? Ведь поблизости нет ни одного магазина,
куда можно было бы разгрузить товар. Он что, специально посреди дороги
встал? Чтобы пешеходам жизнь усложнить? Чтобы досадить им лишний раз?

Навстречу Сан Санычу с другой стороны арки двинулись двое молодых парней.

`Вот как они теперь будут обходить этот грузовик? - пожалел незнакомых ему
ребят Сан Саныч. - Он ладно, успел пройти, а вот как им из положения
выходить? В обход идти? Или под днищем на брюхе проползать? В чистой
одежде`.

Парни приближались, оживленно и весело о чем-то переговариваясь.

Черт, может, я зря брюзжу? Может, это просто возраст сказывается? Эти вон,
которые лет на сорок помоложе, идут и в ус не дуют. Плевать им на нерадивых
водителей и поставленные поперек дороги машины. Не раздражают их такие
пустяки.

Парни подошли вплотную.

- Папаша, у вас закурить не найдется? - спросил один из них. - Согласны
даже на `Беломор`.

- Нет, ребятки. Я с куревом завязал. Лет двадцать назад.

- Ну тогда извиняйте за беспокойство, - сказал парень и засунул правую руку
в карман. И быстро оглянулся по сторонам.

`А зачем он оглянулся? И руку сунул? - вдруг подумал Сан Саныч. И посмотрел
не вперед, туда куда собирался идти и где машина выход перекрыла, а назад.
- И зачем машина встала там, где нет магазинов?..`

Со стороны входа в арку показалась еще одна фигура. И остановилась. И еле
заметно кивнула головой.

Так: машина перекрывает вход, отсекая тем случайных прохожих. Другой вход
блокирует `наблюдатель`, двое - ладят дело - совсем в другом свете увидел
Сан Саныч выстроенную грузовиком и тремя случайными фигурами мизансцену.

И что они хотят? Кошелька? Или жизни? Если кошелька, то это ни к нему. Чем
можно разжиться у престарелого пенсионера, кроме пенсионной книжки? Значит,
за жизнью. За его жизнью! Значит...

- Ну, прощевай, папашка, - сказал ближний к нему парень и быстро, без
замаха, ударил кулаком в лицо. Кулаком левой руки.

Левой! Значит или левша, или...

Сан Саныч отшатнулся. Но не лицом, не так, как подвергшийся случайному
нападению прохожий, а как бывший фронтовой разведчик - корпусом назад и
вбок. Как разведчик, который участвовал не в одной рукопашной схватке на
нейтральной полосе и имел возможность на практике усвоить простейшее
правило, гласящее, что прямая угроза это не всегда основная угроза, а
иногда только отвлекающий маневр. А кто того правила не понял, тот остался
лежать на той нейтральной полосе с эсэсовским кинжалом в подреберье.

Сан Саныч правильно рассчитал прием противника, но не рассчитал своего
возраста. У нападавших на него молодых ребят реакции были лучше.

Сверкнувший в полумраке арки нож достал его раньше, чем он успел уйти
из-под его удара. Стальное лезвие пробило ткань плаща и ткань и подкладку
пиджака и рубаху и вонзилось в тело. В тело Сан Саныча. Глубоко. Туда, где
должно было располагаться сердце.

Где-то далеко закричала женщина. Но ее голоса Сан Саныч уже не слышал. Он
почувствовал разрывающую грудь боль, увидел падающую навстречу его глазам
мостовую и больше не видел и не чувствовал ничего.

Он стоял на лесной поляне, в армейском, второго срока ношения
обмундировании пред строем своих, давно погибших товарищей. Стоял нынешний,
семидесятилетний. Пред ними, навсегда молодыми. Стоял и чего-то ждал.
Наверное, команды.

- Рядовой Дронов! - окликнул его подошедший сбоку старшина Дзюба, погибший
в сорок третьем при переправе через безымянную белорусскую речку.

- Но я не рядовой. Я подполковник, - хотел поправить его Сан Саныч. Но не
поправил. А ответил коротко и точно. Как предписывалось Уставом. - Я!

- Встать в строй!

- Есть!

И Сан Саныч шагнул. И встал в строй. В строй давно умерших и все еще
молодых однополчан. И почувствовал там себя очень хорошо. Своим среди своих.


Сознание возвращалось долго. И с болью.

- Саныч, ты слышишь меня? Ты слышишь? - доставал, тревожил его чей-то
далекий голос. - Ну скажи что-нибудь.

Его строй, его рота уходила куда-то вдаль. Он тянулся за ней, он пытался
бежать, но не успевал, но пробуксовывал вдруг ставшими неподъемными ногами.
Его рота уходила. Уходила без него.

- Ну Сан Саныч. Ну открой же глаза. Ну скажи хоть что-нибудь.

- Надоели вы мне все. Липучки!

- Ну вот видишь! Видишь, как славно! Видишь, как хорошо! - затараторил
голос. Знакомый голос. Голос Бориса.

- Ну что? - спросил кто-то еще.

- Очнулся.

- Ну и слава богу.

Больничная палата. Белые стены. Белые халаты. Склоненные лица.

- Где я?

- На этом свете.

- Это я понял. Где конкретно?

- Вторая городская больница. Хирургическое отделение.

- Сколько я здесь?

- Трое суток.

- Выпить есть?

- Чего выпить? - не понял стоящий в изголовье доктор.

- Лучше бы спирта.

- Не обращайте внимания. Госпитальные рецидивы, - попытался замять
возникшую неловкость Борис.

- Это когда это в госпиталях послеоперационным больным спирт давали?

- Давно. В сорок втором.

Сан Саныч попытался приподняться, но лишь застонал от боли и осел обратно
на подушку.

- Эй, вы что это делаете, больной, - забегали, засуетились вокруг койки
сестры.

- Доктор, когда я смогу выписаться?

- Экий вы быстрый. У нас более молодые пациенты неделями лежат.

- Я неделями не могу.

- Почему это?

- Доктор, можно вас на минутку, - тронул врача за локоть Борис.

- Зачем?

- Хочу попросить вас об одной услуге.

- Какой?

- Оставить нас с больным вдвоем. С глазу на глаз. Очень надо.

- Что вы здесь за комедию такую устраиваете, - возмутился доктор. - Зачем
мне уходить? Зачем оставлять одних?

- Для конфиденциальной беседы. Понимаете, я его единственный наследник...

- Что?!

- И меня не вполне устраивает составленное им на мое имя завещание. Так
вот, я хотел бы кое-что уточнить по данному вопросу. Пока еще есть
возможность. Но так, чтобы посторонние уши ничего не слышали.

- Вы что, серьезно? - с недоумением, переходящим в раздражение, спросил
доктор.

- Он серьезно, - ответил Сан Саныч. - Он самый серьезный человек, которого
я когда-либо видел в жизни. Выйдите, доктор. Иначе он вытащит в коридор
меня. Вместе с кроватью и этими вот трубочками. Очень вас прошу!

Врач только головой покачал. И вышел.

- Рассказывай, - первое, что сказал Борис, когда закрылась дверь.

- О чем?

- О том самом! О том, по какому такому поводу ты загремел на эту вот
коечку.

- По самому рядовому. Типичному для современной действительности. Шел
домой, напоролся на хулиганов-курильщиков, для которых у меня не нашлось
лишней сигареты. Отчего они сильно осерчали. И выразили мне свое
неудовольствие.

- Это ты санитаркам рассказывай, которым из-под тебя судно выносить. И
пожалостней. Чтобы они не забывали облегчать участь жертвы случайного
бандитизма. Хотя бы три раза в день. Что случилось?

- Я сказал все.

- Ты что меня за идиота держишь? По-твоему, я не умею отличить поножовщину
распоясавшегося хулигана от хорошо поставленного удара профессионала?

- А отчего же я тогда жив, если это профессионал был?

- Оттого, что преподанные немцами уроки не забыл. Впрочем забыл, иначе бы и

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 120208
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``