ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ ВИКТОР ЧЕРНЯК ЖУЛЬЕ Сумеречный мужчина неопределенного возраста со шрамом над левой бровью уставился на двузначный номер квартиры, увидев горизонтально вытянутую стальную полосу шириной в ладонь на входной двери.
А ниже, параллельно первой, на расстоянии три ладони еще одну такую же полосу. А ниже еще одну и еще, и еще. Точно такие же полосы пущены вертикально - не дверь, а лист школьной тетради в клетку, только клетки из стальных полос. Оправлен лист стальным же коробом, выкрашенным масляной краской. Из него в стены дверного проема вгрызаются штыри толщиной в два пальца. Апраксин потер шрам, замер в недоумении: спускаетесь с верхнего этажа, шаркая по ступеням и хаотично перебрасывая мысли-мыслишки о вашей жиз- ни, и вдруг замечаете, что неизвестный вам сосед по дому укрепляет дверь: вскоре стальные полосы скроются под обивкой, на пустую площадку перед листом воззрится глазок, и никто не догадается, что взломать, пусть со сноровкой и подходящим инструментарием мягкую, почти игрушеч- ную на вид дверь, не проще, чем вспороть несгораемый шкаф шилом. Апраксин машинально поправил шарф: задержался, не зная зачем, у нарож- дающейся, пока еще открытой постороннему взгляду неприступности. Мас- теровой - мосластый, сероликий - укладывал полосы уже по низу, ближе к порогу квартиры. Из ведра для пищевых отходов тянуло гнилью. Мастеровой врубил дрель: въедливые, царапающие звуки сдули любопытствующего с места. Апраксин поспешил к выходу. На улице мороз, из-под крышки коллектора била струя пара, стремительно клубясь, распухала на глазах и близрастущие деревья, окутанные теплой влагой, превращались в марлевые поделки, поражая театральным неправдо- подобием. Машины бесшумно скользили в трескучей прозрачности, будто привязанные к дымкам выхлопов, небо синело не по зимнему и становилось ясно: дав- ление падает, к вечеру мороз наддаст круче. Апраксин поднял воротник. Убого одетые старики и старухи тенями выс- кальзывали из подъездов и устремлялись за продуктами в окрестные торг- точки. Истерзанные годами тягот ноги неуверенно несли выжатых досуха, покрытых сеткой морщин людей в жестокие битвы подле прилавков. Кому могла понадобиться непробиваемая дверь? Что это: желание надежно сохранить нажитое имущество, или страх потерять неправедно заработан- ное? Или?.. Апраксин шел на собрание: предстояла встреча с заместителем председа- теля исполкома, курирующим торговлю района. Апраксин знавал полковод- цев районного разлива, и мнение о них складывалось нелестное. Какой он из себя, зампред? Полноватый, с гладкой кожей, лицо скорее круглое, чем вытянутое, сохранивший молодцеватость комсомольской юности, при галстуке, при скромности, значок на лацкане, неуловимая скользкость, опытность ловкого царедворца, округлые жесты, набрякшие веки - думай, от усталости, не от выпивки же. Плод, только-только наливающийся сока- ми: с места зампреда можно начать стремительный подъем, а можно ходко покатиться вниз, вернее откатиться вбок, в одну из номенклатурных ниш-отстойников, где тихонько пересидеть, переждать, набирая сил для следующего рывка. Апраксин нес сумку - белье в прачечную, и мысленно пересчитывал закры- тые в их районе магазины - похоже, мор напал: за ближайшими овощами пробежка полтора километра, хлебом меньше, чем на тысячеметровой дис- танции не разживешься. Житье в районе неустроенное - центр обезлюдел, по ночам ни души, лишь шныряют кастрюльной голубизны вытрезвительные автобусики, развозящие бедолаг по казенным ночлегам. Заместитель, курирующий торговлю в районе, лишь частично походил на зампреда, привидевшегося Апраксину. Человек рослый, с намечающимся брюшком, упрятанным под пиджаком инпошива, с мелкими, незапоминающими- ся чертами лица и бескровными губами. Раздираемый сотнями дел, он, при энергичной повадке поразительно ленивый мозгами, не ждал от встречи в подвальном зале с коммунистами-пенсионерами ничего хорошего. Старики, случается, неуправляемы - отбоялись всеми страхами, ощутили леденящее дуновение небытия, и сам черт им не брат. Молодость всегда склонна к соглашательству - только для вида ерепенится, а погладь да приласкай и твоя, с потрохами. Старики - хуже. Наевшиеся обмана за всю жизнь досы- та - не поддаются. Холера их дери! Дурасников не тужил особенно, знал, что нет силы его сковырнуть, если верха не пожелают, а верха зампред промасливал тщательно, с младых ногтей поднаторев в умении стлаться. В мире, где всего недоставало, и большая часть вожделенных вещей и пред- метов отсутствовала по причинам всемирно историческим, нужные люди всегда и всем пригождались. Дурасников глянул на календарь, припомнил, что директор `двадцатки` так и не пришел, хотя обещал вывалить все свои беды Дурасникову, а также обговорить прикрытие. Пачкун - директор продмага (бывшего гаст- ронома) принадлежал к ассам торговли. При слове `вор` свекольно рдел, и глаза его полыхали негодованием. Дурасников перетащил Пачкуна из другого района, где непростые обстоятельства жизни в доставательном царстве намекнули Дурасникову, что Пачкун - кадр надежный, хотя излиш- не липкий и не уразумевший, что узы вроде тех, что связывали Дурасни- кова и Пачкуна надо маскировать, а никак ими не похваляться. Ратиновое пальто скакануло на широкие плечи, упаковало Дурасникова, шарф обмотал толстую шею, распирающую залохматившийся ворот рубахи - пусть зрят, и у зампреда трудности с бюджетом - Дурасников, кивая тех- работникам, поплыл по широкой лестнице особняка - бывшей собственности утонувшего в безвестности богатея и вышел к черной машине - берложной лежке шофера Коли Шоколадова. Шоколадов разместил на руле книгу и лениво скользил по сто пятьдесят второй странице уже третий час, читал Шоколадов эту книгу не первый год,- забавная штука вина - Коля наказал себе непременно добить чтиво к ближайшему красному дню календаря. Дурасников значительно уселся на мягкое сидение и демократически, то есть по-отцовски, зыркнул на Шоко- ладова. - Развиваешься? - сам Дурасников книгами не баловался: зряшняя потеря времени; говорливостью при необходимости природа не обделила, а глаза стирать в скачках по буквам резона не усматривал. Не интересно Дурас- никову про жизнь читать, другое дело жизнь творить в пределах огово- ренной компетенции. Дурасников терпеть не мог книжных обжор - мнят из себя - и пролетарски негодовал, видя интеллигентные лица. Классово не приемлил, оставляя за собой право толкователя воли народной, хотя мать Дурасникова в войну торговала петрушкой по грабительским ценам, а отец командовал наполовину разворованным складом. Дурасников к пролетарско- му сословию никак не принадлежал, разве что по косноязычию, которое приноровился выдавать на трибуне за муки размышлений. - Угу.- Шоколадов плавно тронул машину, бросив книгу на горб кардана. - Сгонял в двадцатый? - Дурасников выложил нетрудовые, будто лягушачьи животы, белосерые руки на папку. - Не-а! - Шоколадов лихо обогнал троллейбус - Наташка ящик на себе аж полквартала тащила. Хорошая девка Наташка, услужливая. Дурасников приложил ладонь ко лбу, будто проверял, не поднялась ли температура. - Услужливость словцо поганое, не пролетарское! - Угу,- согласился Шоколадов, потому как все в исполкоме знали, что нет большего мастера размежевания меж пролетарским и не пролетарским, чем Дурасников. - Говорят Наташка твоя с Пачкуном шуры-муры крутит? - Дурасников дав- ным-давно знал об амурных отношениях со слов самого Пачкуна, да хоте- лось проверить предан ли Шоколадов, не прикидывается ли, не завелась ли червоточинка недонесения? Шоколадов знал многое, не то, чтоб могу- щее потопить Дурасникова (секреты первой гильдии Дурасников, само со- бой, не расшвыривал под ноги каждому), но гаденькое, лишнее, и от того у Дурасникова иногда беспричинно портилось настроение, хотя Шоколадова ему подбирали, руководствуясь десятилетиями отработанными представле- ниями о верном водителе. - Наташка со всеми крутит, только помани пальцем, да в кабак свози! - Да ну? - изумился Дурасников, сладко припоминая, как ездил с Пачку- ном и Наташкиной подругой в чудо-баню. Пачкун прел в слепооконном подвале магазина, тиская влажной ладонью телефонную трубку. Лицом и благородными сединами Пачкун походил на ми- нистра иностранных дел латиноамериканской республики. Вообще, при взгляде на Пачкуна думалось, что его подлинное имя дон Идальго ди Ала- мейда Кордобес ди Агильяр, а никак не Пал Фомич Пачкун. Пачкун проговаривал по телефону разные разности, когда влетела Наташка и выложила, что упаковала Дурасникову все, как и велено. Директор раз- говора не прерывал, поманил Наташку свободной рукой, охватил бедра, прижался к теплым тугим телесам. Наташка замерла, вырываться не пола- галось - стой, терпи, пока не отпустят. Пачкун прикрыл трубку ладонью. - Кольке Шоколадову пльзеньского отсыпала? - А то! - Наташка с опаской зыркнула на дверь и погладила седины дона Агильяра, в просторечьи Пачкуна. Директор стальной скобой напоследок сжал бедра и выпустил Наташку. Завсекцией упорхнула, Пачкун положил трубку, тоскливо обозрел окошки под самым потолком: белый свет нудно мутился, смешиваясь с желтоватым от вечно горящей лампы под потертым абажуром. Кузница моя, подумал Пачкун о своем магазине и припомнил, как по пьянке его дружбан по школе, липовый, а может и подлинный, изобретатель Генка Маслов кручинился: `Понимаешь, Пачкуновский, им,- тычок указательным пальцем вверх,- ничего не нужно. Притащи я завтра машину и скажи, вот она из воздуха делает золото, усмехнутся и пошлют на хрен, мол, не мешай дремать, дядя! Производительность растет, бла- госостояние аж удержу не знает как мчится. Все академики и профессора, врачи, юристы, инженеры мира у нас поселились - чего еще надобно? Пшел пока цел!` Пачкун огладил белый халат, вынул из обширного накладного кармана два четвертных, не запомнил, кто сунул, переложил деньги в бумажник. Уче- ным и невдомек, что уникальная машина, делающая из воздуха золото, давно изобретена и поставлена на поток, и стоят у рычагов таких машин седоголовые доны, услада непоседливых и жадных до жизни Наташек. Цехи этих машин работают бесперебойно под приглядом дурасниковых и гармония происходящего столь велика, что только завистники и очернители могут не восхищаться слаженным ритмом, тарахтением и, в особенности, готовой продукцией машин, переплавляющих не всегда чистый воздух и убогий про- дукт в чистое золото. Наталья Парфентьевна Дрын (или Наташка в устах Пачкуна) паковала зака- зы для участников ВОВ. Страда заказов оборачивалась всегда благосло- венной порой: не все вовцы доползали до пункта кормораздачи, не все востребовали кусающий ценами дефицит и всегда возникали излишки - икорные, балыковые, мало ли каковские, уходящие в сторону. Куда? Не смешите! Хоть в те же в картонные ящики к Дурасникову. Сейчас Наташка бдительно парила над взвесом кур и пачек масла. Плевое вроде б дело, но как раз на незатейливом масле да на курах набегали приличные деньги, или бабки, как говорили в кругах, приближенных к сфере, или капуста, или. все давно догадались, не в названии дело - в принципе. И все уверовали в первоначальную важность кредитных билетов: и пожарники, и сэсники-санэпидемовцы и то сумеречные, то балагуристые, то раздражительные, то неожиданно стесняющиеся обэхээсэсники, раз- ностью своих темпераментов как раз сигнализирующие, что они всего лишь люди, как все, а значит. что это значило в приграничных к магазинным подсобках-пространствах ведали давно, уяснили крепко и допразъяснений не требовалось ни продавцам, ни водителям, доставляющим товар с баз; ни среднему звену магазинного руководства; ни уборщице Маруське Гало- ше, толстомясой бабище, прозванной так в честь глянцевых, красноротых изнутри галош, в коих Маруська орудовала шваброй и зимой, и летом. Все знали правила игры: и робко наведывающиеся - предварительно отзвонив, чуткость! - представители районного контроля, и прочий разный люд, кормившийся при `двадцатке`. Если б по чести, дверь с улицы следовало перекрестить двумя приколоченными наспех досками, ибо основные события отоваривания разворачивались со двора, и парадная дверь в магазин, уныло хлюпающая в грязи, могла ввести в заблуждение лишь наивных, рассчитывающих вот так с бухты барахты заскочить с улицы и купить что-нибудь, кроме вермишели и трупной желтизны гусей, синюшностью шей напоминающих о скоротечности жизни и быстрой расправе. Наталья Парфентьевна отодвинула всегда находящуюся под рукой пачку масла, тютелька в тютельку полукилограммовую - для контрольного взве- са, и поправила растрепанные волосы, когда на улице показалась черная машина. Буратиновый нос Кольки Шоколада, напоминающий остро очиненный карандаш, почти упирался в лобовое стекло, а за водителем, перечеркну- тый носом пополам, темнел хозяин - Дурасников. Видный мужчина руководящего засола, а на поверку робкий. Наташка при- помнила визит в баню и хохотнула: и впрямь Дурасников в простыне, с распаренной красной кожей и просительно вытянутыми руками по направле- нию к оголенной подружке, смотрелся не вельможно; Пачкун шумно вздыхал - слюнтяйство да и только - дон Агильяр, мастер торгового секса, не понимал при чем тут стеснения, как можно дорасти до руководящего уров- ня и трухляво сникать в анонимной баньке в компании младотелых красо- ток. Наташка рыкнула на неразворотистых продавщиц и выплыла в коридор. Пач- кун выбрался из кабинета в сей же миг, будто караулил, оглядел мазаные зеленой масляной краской стены в подтеках и выбоинах, прошел в дальний конец коридора, поправил свиную тушу на крюке в полуоткрытой холодиль- ной камере, вернулся к Наташке. Вытер руки о халат, зажал ладонями обе Наташкины щеки и любуясь, то отстраняясь на два шага, то почти прили- пая к завсекцией, шепнул: - Попаримся в субботу, апосля трудового дня? Наташкины ресницы, от природы длинные и пушистые, да еще наращенные тушью, плавно прянули вниз в знак согласия. Дон Агильяр продолжил: - Только ту, что в прошлый раз, не волоки. Дурасникову такая может сгодиться, а тут другой клиент предвидится. Пороскошнее надыбай, после сеанса как всегда, продуктовый презент в размере кошта на отделение времен ВОВ, в месяц не сожрет, а может, еще что обломится. Мужика на полку приглашаю не случайного, по меховому делу. Парфентьевна многословием не отличалась. - Будет,- только и сказала, и Пачкун знал: непременно будет, и высший класс. - Ну вот,- выдохнул начмаг. Он снова обрел величие и скомандовал,- ве- ли Галоше в коридоре светильники протереть, аж мохнатятся, как пылью заросли, черт-те что! - он повысил голос, заметив ненавистного челове- ка, не игравшего в общезаприлавочные игры, робкую девчонку Милу из торгового училища, недавно присланную и уже намеченную Пачкуном к увольнению.- Распустились!! - грозно пророкотал Пачкун. Завсекцией Дрын со школьной покорностью вытянула руки по швам, бедная девочка Мила прошмыгнула мышкой, про себя ужасаясь строгости директо- ра. Пачкун подмигнул Наташке, завсекцией заискрилась улыбкой, не подума- ешь, что изнутри злобой окатило: не любила Наталья Парфентьевна Ми- лу-малолетку, не за честность, за мордашку - так и липли к ней взоры мужиков с возможностями, и даже бедолаги в кроликовых шапках бросали затравленные инженерские взгляды, не забывая скоситься на стрелку ве- сов, механически проверяя правильность приобретения трехсот граммов колбасы. Девочка ускакала по ступеням, ведущим в хлебный отдел, Дон Агильяр подпер ладонью тяжелую Наташкину грудь, жиманул раз, другой и прыснул по-мальчишечьи: - Сопля! Заигралась в честность, переросток. Дурища и только. Может ее в баньку приглусим!? - Рано,- Наташка отодвинулась,- пока рано,- погрузилась в себя, в дав- ние обиды,- как ни кобенится - треснет, жизнь свое возьмет. - Ой, возьмет! - Пачкун блеснул сединами в неверном отсвете полуслепых ламп.- Про баньку имей в виду,- и углядев, что в Наташке заворочалось недоброе, утешил: - я тебе кой-че припас. Злость мигом улетучилась. Завсекцией проняло дрожью долгожданного. На- ташка скакнула на цыпочки и чмокнула Пачкуна в красногубый, будто пос- тоянно вымазанный вишней рот. Мясник Володька Ремиз как раз появился с наточенным топором в левой клешне, отсверк прыгнул по серебристому лезвию, отразился в стальных глазах мясника, неравнодушного к Наташке. Пачкун раскладку сил оценил мгновенно и, не желая упускать возможности лишний раз показать кто есть кто, напористо, хотя и не без опаски - все ж топор, да руки слов- но литые - наставил: - Володь, ты что-то собственной клиентурой пооброс. не слишком?.. Смотри, накликаешь лихо. Ремиз переложил топор в правую клешню, надулся, собираясь возразить, но появился его напарник по рубке мяса, Мишка Шурф, умевший всех зами- рять и даже видом своим недопускающий и малых ссор. Мишка Шурф, по одежке судя, явился только с приема в посольстве, на пальце крутились ключи от машины. Мишка знал, что опоздал недопустимо, но знал также, что Пачкун его любит за сметливость и неунывающий характер, и приспус- кает свой директорский гнев на тормозах. - Граждане! - Мишка отвесил шутовской поклон.- Что за шум в благород- ном семействе? - Чернокудрый мясник обнял за плечи Ремиза и Наташку, почтительно кивнул Пачкуну и затараторил очередной анекдот, таскал их в памяти без счета. Через минуту Наташка хохотала до слез, Пачкун до- вольно ухал, и даже Володька Ремиз скроил ухмылку и, оттаивая посте- пенно, упрятал топор за спину. - Миш,- Пачкун в роли отца родного не без радости оглядел своих прис- ных,- ты мне болса-ликера обещал и конфет на подарок, Моцарт, как их там? - Моцарт кугель,- с готовностью подсказал Мишка Шурф. - Так как? - Пачкун сложил лодочкой холеные кисти и все увидели, что у директора исчез любимый перстень с указующего пальца. О продаже не могло быть и речи, выходило, Пачкун со всей серьезностью ринулся в борьбу за скромность в быту. - Бу сделано.- Мишка взял под козырек, уверовав, что ему прощается лю- бое фиглярство. - И вот что, орлы. Время сложное, перестроечное, полагаю на тачках мо- таться на работу не с руки. Засветка лишняя. Если лень в метро мыта- рится, черт с вами, ставьте в двух кварталах и шлепайте пехом. Все! Усекли? И Ремиз, и Шурф, и Наташка всегда отличали, когда перечить требованиям Пачкуна бессмысленно и опасно; вопрос с машинами отпал раз и навсегда. Наташка затосковала: удобно получалось после рабочего дня забросить улов на заднее сидение к Шурфу или Ремизу и попросить добросить до ближайшей стоянки таксомоторов. Пачкун выждал, пока не исчезли Володька Ремиз, потом Наташка, и только тогда в лоб припер Мишку: - Тебе начало рабочего дня не интересно? Не писано? Мишка улыбался, ценил, что не устроил ему Пачкун прилюдную выволочку, с готовностью повинился, сразу учуяв, что гнев Пачкуна показной, для порядка, и тут же перевел разговор на иноземельные конфеты и ликеры. Сверху доносился привычный ор продавщиц, изгоняющих за пять минут до закрытия на обед настырных покупателей. Пачкун покачал головой: и чего рваться? Хмыкнул, давая понять Мишке, что и он не лишен сострадания, прислушался к шуму, скатывающемуся по ступеням в подвал. - Подхарчиться народ желает, а тут перерыв. Непорядок.- Пачкун умолк, соображая, не выйти ли с предложением отменить перерыв и в миг предс- тавил, как благолепие разливается по обычно сумеречному лицу Дурасни- кова, напряженному, настороженному, будто его обладатель за все в от- вете, а не печется по большей части, как бы не замели. Замели?.. Отку- да и всплыло стародавнее пугало-слово. Таких, как Дурасников, редко метут, скорее пересыпят совочком бережно в другое ведро с глянцевой вывеской, оповещающей, что за невиданной важности учреждение тут при- таилось. Мишка Шурф воспользовался задумчивостью вышестоящего и ускользнул, вихляя задом. Пачкун смотрел вслед Шурфу и размышлял: точь-в-точь, как я двадцать лет назад, жадный до жизни и ощущений, это хорошо, с такими работать одно удовольствие, вообще народец подобрался слаженный, не бузотерили, вкалывали дружно, а вечером после закрытия расползались кто с сумками, набитыми доверху, кто с наличностью, в зависимости от нужд данной персоны. Пачкун вернулся в кабинет, полистал брошюру, густо исчерканную красным карандашом. Директорская рука старательно обводила куски текста, реко- мендующие, как лучше все обустроить на современном этапе. Пачкун гото- вился к собранию, не исключая, что прибудут кураторы из райкома. При- нимал отлаженно, гвоздь программы - сувениры, упакованные под мастерс- ким доглядом Наташки, но и докладу следовало уделить время, правила игры есть правила. Пачкун отодвинул стул, поднялся, приблизился к зеркалу с трещиной, на- рочно не менял, пусть видят: руководящее напряжение столь велико, что недосуг думать об уюте. Пачкун изучал серебро волос отраженное в за- зеркалье: - Товарищи! Наше предприятие,- выдох,- наш магазин переживает извест- ные сложности, как впрочем торговля повсеместно.- Оглядел в амальгам- ной пустоте притихшие ряды.- Тем не менее, руководствуясь указаниями вышестоящих организаций и партийных органов,- поклон, вернее учтивый безподхалимный кивок в сторону кураторов, млеющих в ожидании даров,- нам удалось выполнить план по всем показателям, хотя и не без напряже- ния сил. Однако, не желая умалять заслуг коллектива, хочу сосредото- читься на нерешенных проблемах, памятуя, что самоуспокоенность - вер- ный путь к срыву плановых показателей! - Пачкун подмигнул себе, растя- нул губы в улыбке, отражение пришлось как раз на трещину, перерезавшую рот директора так, будто его хватил удар. Дурасников не любил выезды в народ, особенно пенсионные партсобрания: начнут клевать да совестить, словно перед ними мальчик для битья. Колька Шоколадов въехал во двор, подал машину к подъезду, ведущему в подвал с актовым залом. Двор привычно запущенный: снег не убран, ржа- вые водостоки, побитые стекла парадных, испещреное гвоздями и ножами дерево входных дверей, на тронном месте, посреди двора мусорка в пять ящиков, смердящая и ублажающая туповатых голубей, вездесущих кошек и востроглазых важных ворон. Дурасников подумал, что шепнет не злобно, а с участием зампреду. отве- чающему за коммунальные нужды: что ж, брат, у тебя. А потом решил: мне-то какое дело! Высший класс управленца с пониманием в том и состоял, чтоб не лезть в чужие дела, но и к своим не допускать. Ежели кого намечено в жертву принести, не зевай, наваливайся, припоминай и неубранные горы снега и вонючие кучи мусора по соседству с ребятней, а если сигнала - ату ви- новатого! - нет, помалкивай, без тебя разберутся. Колька Шоколадов выбрался из машины, протер лобовое стекло, постучал по скатам носком мягких - не кожа, лайка - сапог, залез на привычное сидение, нежно притворив дверцу. - Коль,- шутейно поинтересовался Дурасников,- у меня физия в порядке? Шоколадов покорно повернулся, рассмотрел шефа пристально: не в поряд- ке! видать вчера заквасил водяры от пуза, но правды никто не добивал- ся, просили утешения, поддержки, и Шоколадов серьезно, не допуская и намека на издевку, подтвердил: - В отличной форме, Трифон Кузьмич. Дурасников не верил Шоколадову: пройда, битый малый, а все ж приятно, когда подыгрывают в такт. Зампред отцепил ремень, огладил круглящееся под ратином брюхо, вылез в чавкающее месиво. Не встречают, черти! Рано прибыл, что ли? Упаси Бог, если не все собрались, ждать его персоне не к лицу. Обычно-то всегда припозднялся на четверть часа, стремительно проходил меж рядов, как человек занятый до чрезвычайности и все же ур- вавший минуту для общения с народом. Играл в демократа Дурасников не хуже других, а может и лучше, поднаторел, нужное дело и пригождается умение сыпать улыбками при общении с начальством; и растерянность иск- ренняя, отточенная на встречах с народом, иногда лучше выручает, чем уверенность и хватка. Живу вашими заботами,- хотелось с трибуны вык- рикнуть Дурасникову,- так же, как вы, страдаю от беспорядков, так же иногда испытываю сомнения и отчаяние, и мучительно думаю: когда ж это кончится? Трифон Кузьмич умел плести словесные узоры, умел и взгрустнуть и зай- тись праведным гневом, умел кручинно подпереть подбородок кулаками, умел метать обличительные молнии чаще без фамилий, но. вызнав шаткость обвиняемого, уязвимость, охотно переходил на личности. Дурасников мно- гое умел, особенно удавалось ему игра в смертельную усталость нестаро- го вроде человека; в такие минуты отечность под глазами, красные веки от непрестанных гульбищ только выручали, убеждая простофиль в зале: вот труженик, рук не покладающий, вот избранник народный, готовый в огонь и воду за интересы людские. Водились разнокалиберные бузотеры в притихших поначалу залах, Дурасни- ков не сейчас заприметил, что немало вывелось злобствующих неверцов, коих не проведешь на мякине. Ничего, потерпят! Перебьются! К тому же злобствующие, повитийствовав на собрании, часто сами впадали в панику от собственной смелости и затихали; воистину не кусает та, что лает. И это учитывал Дурасников, и ленность большинства, и более всего опасал- ся не гневливых, а уравновешенных, отчаянно решимых, будто переступив- ших грань боязни за себя, напоминающих смертников, гибнущих за интере- сы дела. Такие не орут, такие улыбаются и говорят тихо и медленно. Дурасников прошел меж рядов, забрался на сцену, уселся за стол рядом с тремя седоголовыми партийцами довоенного набора, уселся робко, будто испрашивая у старших разрешения сесть в президиум столь высокого соб- рания. Секретарь партбюро склонился к Дурасникову и притихший зал наблюдал неслышный обмен мнениями о вещах, как видно, наиважнейших. И никто из присутствующих не мог догадаться, что секретарь поведал Дурасникову: `Скверная погода`, а зампред ответствовал: `Скоро весна, передохнем`, и оба расплылись в улыбке. Апраксин сидел в первом ряду. Дурасников оказался как раз таким, или почти таким, как представлял Апраксин, вроде инкубатора, как похожи, ну один в один, сейчас начнет слова коверкать и тискать графин с во- дой. Апраксин - журналист на вольных хлебах - чинодралов не любил, и нелюбовь эта включала множество составляющих. Дурасников скользил взором по залу, иногда улыбался совершенно незна- комым людям, и у присутствующих создавалось впечатление, будто зампред многих знает лично, что и давало его фигуре искомую доступность. Ду- расников наполнил стакан водой, выпил, почавкивая, утер губы платком, снова улыбнулся в зал. . Я такой же, как вы, также маюсь в очередях, также годами ловлю ме- бель, также обиваю пороги в ожидании путевок. Но Дурасников лукавил, у него все было не так: и еда, и вещи, и быт, и за дачу он платил гроши, символическую безделицу, а старики, возжелавшие продуть легкие заго- родным воздухом, отваливали за сезон по три, а то и по пять сотен, и цены на дачи росли от лета к лету. .Я такой же, как вы! Дурасников опрокинул еще стакан и порадовался, что на столе боржоми, а не кипяченая безвкусная жижа. .Придуривается, усмехался про себя Апраксин, сукин сын, мнется как де- вица. Старики и старухи на собрание пешком притащились по грязи, рис- куя руки-ноги сломать, а ты на машине доставлен! Апраксин встретился глазами с Дурасниковым, и оба мигом поняли, что схватки не миновать. Чтобы отвлечься, Апраксин решил думать о двери, оббиваемой стальными полосами, и уговорил себя, что должна быть незри- мая связь между Дурасниковым и неизвестным Апраксину жильцом квартиры, превращаемой в сейф. Дзинь! Ключ от почтового ящика секретаря партбюро чиркнул по бутылке боржоми. - Начнем?!.. Зал встрепенулся гомоном одобрения. - Товарищи! - Секретарь плавным жестом руки, будто танцовщица в нес- пешном кружении представил Дурасникова,- сегодня на собрании зампре- дисполкома, курирующий торговлю Трифон Лукич. - Кузьмич,- нежно поправил Дурасников. Секретарь притворно повинился, прижав ладонь к груди: - Трифон Кузьмич Дурасников. Трифон Кузьмич расскажет о перспективах торговли в районе. Просим, Трифон Кузьмич. Два одиночных хлопка, жалких своей жидкостью, умерли в задних рядах. Седые, лысые, укутанные в платки; лица в коричневых пятнах саркомы Ка- поши; двое за восемьдесят в бывших ондатровых шапках, напоминающих по- луразваленные гнезда, водруженные на макушки; белая, в покровах пудры, кожа роковой женщины образца середины двадцатых годов. Отжившие тела колыхались в глазах Дурасникова и, подходя к трибуне, карающая десница торговых точек прикидывал, что не так уж много лет ему отписано жить всласть, не так много дней, ну тысяч шесть-семь, вся жизнь-то, гово- рят, двадцать пять тысяч суток в среднем. В среднем! Апраксин давно приметил, что начальственные люди - кургузые, торс у них всегда ощутимо превосходил в длину коротковатые, часто загребающие ноги. Дурасников не был исключением: в непомерной ширины пиджаке, в парусами болтающихся брюках, Дурасников - сын лишений - шел доклады- вать прожившим в лишениях о предстоящем. Апраксин не сомневался, что костюм зампреда как раз предназначался для встреч с массами: скромный до серости, чтобы не ярить людей, наверняка прятался в гардеробе отдельно от остальных вещей, если не покоился в коробке на антресолях. Многие сподвижники Дурасникова возню с маски- ровкой одеждой давно прекратили, ходили гоголем, а он не гнушался под- бором подходящего одеяния. Мелочь? Дурасников иначе рассуждал. Воспи- танный в лучших традициях невысовывательства, считал: хорошо одетый - не наш человек, а красота - вроде как буржуазность. Апраксин поддержал сползающего в дреме отставного полковника, предос- терег от падения со стула. Апоплексически свекольный лик старика осве- тился улыбкой, голос, вынырнувший из сна, поинтересовался виновато: - Уж конец? - Только взгромоздился на трибуну. - А.- полковник устроился поудобнее, смежил веки, не в силах бороться с позывом ко сну. Зампред развернул бумажку, с безнадежностью глянул в текст, свернул листок вчетверо и сунул в карман, мол, с ветеранами потребна предель- ная откровенность. И с досадой отметил, что его, пропитанный демокра- тизмом жест, никто не оценил, наморщил лоб и вместо привычного - това- рищи! - вытянул губы дудочкой: - Да-а-а. Первый ряд оживился. Дурасников пристально оглядел нехитрые средства наглядной агитации, а попросту, наспех написанные белилами пустые при- зывы и, желая прогреть слушателей и особенно людей за столом президиу- ма, наддал еще тягуче: - Да-а-а. Секретарь партбюро с опаской пробежал глазами по кумачовым полотнищам, допуская, что зависелись старые, с ушедшими в прошлое номерами съез- дов, или словами, не отвечающими моменту, но ничего предосудительного не углядел, и в портретной галерее без накладок - успокоился, понимаю- ще улыбнулся Дурасникову. - Без магазинов жить нельзя,- мягко поделился тончайшим соображением зампред. Активный первый ряд выдал поддержку не стройными возгласами одобрения.- У нас в районе осуществляется программа расширенного стро- ительства магазинов, но в нашем микрорайоне дело обстоит тревожно. Фокус в том и состоял, что в безадресном `где-то` все осуществляется, а в каждом конкретном месте - тревожно. Старики оживились, посыпалось шамкающее и свистящее: . одна булочная и в той хлеб каменный. овощной вроде специализируется на гнили. творог ловишь, словно жар-птицу, а для стариков творог еда номер один. Сказать бы вам, мои дорогие, как паскудно все обстоит, но. Дурасников, умея для себя замедлять течение времени, подумал: зачем он здесь и что может ответить этим людям? И почему они смотрят на него, требуя реше- ния их проблем, будто его жизнь - помощь их бедам. Вовсе нет. Он - чи- новник, и доблесть его не в делах, а в верности вышестоящим, в понят- ливости и управляемости. Разве можно провалить дело, которого нет? Нельзя, утешал себя Дурасников, и все это понимают, да и в зале есть люди, догадывающиеся или проверившие заранее, что Дурасникова перевели и из другого района не за успешный штурм невиданных высот хозяйствова- ния, а намозолил он там глаза - видеть невтерпеж, того,кто сидел на месте Дурасникова здесь, перебросили в прежний дурасниковский район, произвели рокировку, чтоб сбить пламя недовольства, и вся недолга. Дурасников с трудом вспомнил, с чего начал, и вернулся к магазинам. - Так вот, расширенная программа предусматривает создание следующих торговых точек. попытаюсь перечислить их в порядке значимости,- замп- ред упоенно затарахтел о новостройках, столь отдаленных от места про- ведения собрания, что для слушающих не представляло ни малейшего инте- реса, родится обещанный магазин или нет. Дурасников истово перечислял, иногда умолкая, будто припоминал давно забытое, иногда набирая темп, а голос его вибрировал, изливая на пону- рые головы цифры и объемы, и еще цифры, и даты введения в строй, рисуя картину изобилия, ломящегося из будущего в настоящее. Свекольноликий полковник открыл глаза, припомнил, видно, военное лихо- летье, высосавшее все страхи и спокойно перебил: - Я не доживу! Дурасников, будто на бегу споткнулся, подкошенный вражьей пулей, вце- пился в трибуну, воспользовался годами отработанным приемом, если не спасительным, то дающим передышку для обдумывания положения и выработ- ку тактики: - Не понял? - вежливо, но с потаенной угрозой уточнил зампред. Полковник, видно, подремал на славу и восстановил запас сил: - Не доживу я до торжества расширенной программы строительства магази- нов, извините-помилуйте. - Ну отчего же? - великодушно усомнился Дурасников.- Вы мужчина в со- ку, еще о-го-го. небось и дети есть и внуки, для них возводим. Полковник разохотился поговорить: - Дети-то что. я не про детей, они вот, может, доживут и то. я про се- бя интересуюсь. Дурасников знал два метода отбиваться: или злобный, попугивая и жонг- лируя безотказными истинами, или играя в доброту. Выбрал последний, улыбнулся, развел руками по-свойски: - Универсам за парком через три года сдадим райпищеторгу. Разве не до- тянете? - Дурасников приглашал шутить. Полковник приглашения не при- нял: - Не дотяну, рак у меня. Зал охнул. Дурасников примолк, соображая, что пахнет паленым. Молодец дед, возрадовался Апраксин, жмет масло из гада, врет про рак, куражится? Или впрямь засела в старике червоточина, может, и смел от безысходности? Дурасников, как говорится, не первый год замужем, поднаторел в хит- росплетениях словесных схваток, смиренно воскликнул: - Товарищи! Прошу понять меня правильно! Встрял секретарь партбюро, полагалось помочь тонущему зампреду. - Прошу не перебивать докладчика, вопросы после выступления. Полковник извлек платок с полпростыни, отер блестящий лоб и сдал пози- ции без боя. Апраксин зря восхищался им. Дурасников сразу смекнул, что первый вал неприятия миновал, от духоты и размеренной речи о расширенной программе народ впал в дремоту; сбо- рище входило в привычную колею, когда одни говорят, будто для себя, другие слушают вовсе непонятно по какой надобности. Зампред речь завершил радужно, но, не скрывая трудностей, обеспечил высокоценный баланс самокритики и жизнеутверждения. Опытным взором Дурасников, усевшись за стол, различил, что распирает праведным гневом двоих-троих, не более и поскольку выпад полковника ущерба не нанес и аудиторию не распалил, Дурасников решил, что вспышка всеобщего негодования не грозит, а возможны лишь мелкие тычки и уколы, к чему он давно приучен. Случалось с соратниками обсуждать выпады не- уемных правдолюбцев на собраниях, и чиновники весело смеялись, припо- миная, как в раже тот или иной борец за справедливость махал руками, исходил потом, брызгал слюной, и человечишко этот - неужто невдомек, плетью обуха не перешибешь - вызывал жалость и презрение. Творожные страсти не достигли точки кипения, народ не волновался, пол- ковник утомился и снова впал в дрему, все вышло, как заведено, и Ду- расников, меж шепотами про творог, каменный хлеб и несвежее молоко, прикидывал, чего напаковал ему Пачкун в картонную коробку, доставлен- ную Колей Шоколадовым, и, главное, есть ли там балык на подарки врачу и для себя, и для банной подружки, подставленной Наташкой Дрын. Под- ружке Дурасников обещал в бане пяток банок балыка, присовокупив царс- твенное - не вопрос, и теперь приходилось держать слово, данное су- ществу на четверть века тебя моложе; Дурасников уверял себя, что под- ружка истинно потянулась к нему, и ее обмолвка насчет желания поменять комнату в коммуналке на однокомнатную квартирку - всего лишь случай- ность, хотя было бы приятно наведываться в однокомнатный рай малолетс- твующей, по меркам Дурасникова, птахи. Выражение десятков лиц в зале слились в одно кислосладкое и полусон- ное, секретарь партбюро прослаивал выступление Дурасникова подходящими разъяснениями, и зампред, компенсируя себе напряжение на трибуне, оку- нулся в мечты. И то сказать - сорок с хвостиком: возможностей все больше, желания еще скручивают в жгут, а жена вдруг увяла, раздражает Дурасникова; контакт с сыном истончился, как стертый медный пятак, и, похоже, вот-вот зази- яет дырой отчуждения. О работе смешно говорить. Работа Дурасникова, заключалась в умении удержаться, обеспечить равновесие - способы вы- равнивания крена значения не имели, тут, как нигде, ценился тысячек- ратно жеваный-пережеванный в печати и на экранах конечный результат: или кресло под задом или. коленом под зад, третьего не дано. Только успевай, лови взгляды вышестоящих, знай истолковывай, по возможности, верно, не угадаешь, пиши - пропало. Нервы Дурасников пережигал изряд- но, но постоянный колотун и опасения себя окупали. Кроме как к аппа- ратной службе, он ни к чему не годился: руки словно глиняные, гвоздя не вобьет без крови и крика, умишко сметливый, не без изворотливости, но маломощный, как раз подходящий для аппаратной интриги. . Расширенная программа даст населению района. бубнил из середины за- ла, опираясь на клюку, закаленный сборищный трепач, и Дурасников впо- луха ловил пустые слова, перепевающие его доклад и придающие всему, что умудрился сообщить Дурасников, еще большую тусклость и очевидную лживость. Бог с ними, пусть тешатся. Воображение перенесло зампреда в одноком- натную квартиру, выменянную не без его участия, и как раз это участие предполагало его особые права на посещение пропитанного запахами доро- гих духов уединения. Дурасникову нравилось среди непосвященных потол- ковать о важности его миссии, барьерах и волчьих ямах на пути к совер- шенству, мужестве, требуемом от чиновников, над коими привыкли похихи- кивать, не понимая, что на столоначальниках все держится иначе воца- рится хаос, неразбериха с непредсказуемыми последствиями. Зампред ви- дел себя в дверях однокомнатной квартиры с пакетом недоступной простым смертным снеди: вот начальник мнется, снимает шапку, умильно погляды- вает по сторонам, размышляя о приюте для перчаток и шарфа, а руннокуд- рое создание, с приоткрытым, должно быть, от восторга ртом, вьется ря- дом, заглядывая в глаза, как собачонка, и только не вертит хвостом, зато вихляет бедрами, а из кухни доносятся шкворчащие звуки раскален- ного масла и лука; Дурасников как-то заявил, что предпочитает разжа- ренный лук всем яствам. Запомнила блудодейка. улещает. приятно. И от реальности лукового запаха, от реальности тепла, струящегося от юного создания, Дурасникова качнуло. Зампред привалился к спинке сту- ла, невольно уперся глазами в зал и увидел, что поднимается мужчина с вытянутым, тонким лицом белого офицера, с короткими пшеничными усами и седой прядью в темно-льняных волосах. Дурасников подобрался: началось! Видение квартиры исчезло еще стремительнее, чем запах лука, и Дурасни- ков остался один на один с истомленным долгим и бессмысленным сидением залом и этим зловредным человеком, спокойно улыбающимся, глядящим пря- мо в глаза Дурасникову, и своей повадкой дающим понять, что он не пол- ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 119966 Опублик.: 18.12.01 Число обращений: 0
|