ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Валерий Аграновский
`Профессия иностранец`

[издательство ВАГРИУС


ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
О таких людях мало говорят, но долго помнят. Судьба их загадочна, а
биографии скрыты в архивах. Их `трудовые подвиги` почти неизвестны, а о
провалах и поражениях знают многие... Они - сотрудники внешней разведки...
Наверное, все в нашей стране видели замечательный фильм `Мертвый сезон`.
Многие, по-видимому, задавали себе вопрос: `А был ли у главного героя,
блестяще сыгранного Донатасом Банионисом, прототип, или, как во многих
других фильмах, это некий абстрактный `собирательный образ советского
разведчика`? Нет, прототип у главного героя фильма был. Имя его - Конон
Трофимович Молодый. Именно о нем эта книга...
Личность эта без преувеличения легендарная. Он прожил удивительную жизнь,
вместившую в себя события, которых хватило бы на несколько жизней. На
вершине своей профессиональной карьеры, он - советский резидент в Англии и
одновременно преуспевающий бизнесмен, сэр Лонгсдейл, заработавший миллионы
фунтов на бизнесе с игральными автоматами, получивший от королевы Британии
звание сэра за успехи в самом что ни на есть реальном капиталистическом
бизнесе. Человек трагической судьбы, прошедший через шумный провал, арест и
тюрьму, возвращенный на Родину в результате обмена. Человек, имя которого,
как имена Абеля, Зорге и некоторых других, стало синонимом успеха наших
спецслужб - все это Конон Трофимович Молодый.
Написанная Валерием Аграновским в 70-х годах повесть являет собой удачный
пример сочетания изящного и глубокого, трагичного и смешного, серьезного и
ироничного, как жизнь разведчика - реальная и виртуальная одновременно.
В книгу включено послесловие `Детектор правды`, написанное автором совсем
недавно. В нем раскрываются некоторые тайны, связанные с работой над
повестью `Профессия иностранец`. В сегодняшней России эта книга актуальна
как никогда.


    Несколько слов об авторе:

Валерий Аграновский - культовая фигура в российской журналистике, младший
и
последний из журналисткой династии Аграновских, больше пятидести лет
отдавший
`второй древнейшей профессии` и писательскому ремеслу.

    Несколько слов о книге:

Есть люди, жизнь которых вмещает столько событий, что их хватило бы на
несколько
жизней. О таких людях мало говорят, но долго помнят. Судьба их загадочна,
а
биографии скрыты в архивах с грифом `Совершенно секретно`. Их `трудовые
подвиги`
почти неизвестны, а о провалах и поражениях знают многие. Они -
сотрудники
внешней разведки. Эта книга - о Кононе Трофимовиче Молодом, человеке, чьё
имя
стало синонимом успеха наших спецслужб...
Наверное, все в нашей стране видели замечательный фильм ╖Мертвый сезон╓.
Многие,
по-видимому, задавали себе вопрос: ╖А был ли у главного героя, блестяще
сыгранного
Донатосом Банионисом, прототип, или, как во многих других фильмах это
некий
абстрактный ╖собирательный образ советского разведчика╓? Нет, прототип у
главного
героя фильма был. Имя его ┬ Конон Трофимович Молодый. Именно о нем,
человеке,
чьё имя стало синонимом успеха наших спецслужб, эта книга.
Написанная в 70-х годах повесть явлЯет собой удачный пример сочетания
изящного и
глубокого, трагичного и смешного, серьезного и ироничного, КАК ЖИЗНЬ
РАЗВЕДЧИКА ┬
РЕАЛЬНАЯ И ВИРТУАЛЬНАЯ ОДНОВРЕМЕННО.
В книгу включено послесловие ╖Детектор правды╓, написанное автором
недавно.
В нем раскрываются некоторые тайны, связанные с работой над повестью
╖Профессия: иностранец╓




Профессия: иностранец
(монологи)


Автор:
П р е д ы с т о р и я. В самом конце шестидесятых годов я, молодой
литератор, упражняющийся в сочинении детективов и уже напечатавший к тому
времени (правда, под псевдонимом и в соавторстве) несколько приключенческих
повествований в центральных молодежных журналах, получил неожиданное
предложение от соответствующего ведомства собрать материал для
документальной повести о советском разведчике Г.-Т. Лонгсдейле.
Я знал понаслышке, что Лонгсдейл был крупным английским
промышленником-миллионером, получившим от королевы Великобритании звание
сэра, что он был арестован в Англии, осужден, сидел какое-то количество лет,
а потом обменен на коммерсанта Винна (или Девинна?), изобличенного в
шпионской деятельности против СССР и приговоренного у нас к тюремному
заключению.
Немного поразмыслив, я дал согласие, движимый более любопытством, нежели
желанием писать о Г.-Т. Лонгсдейле. Откровенно признаться, к `шпионским`
детективам я и до сих пор отношусь с предубеждением: меня шокирует то
обстоятельство, что с их помощью молодому и неопытному читателю в сладостной
облатке погонь, перестрелок и переодеваний может преподноситься горькая
начинка в виде самых различных методов (надеюсь, вы понимаете, о чем я
говорю), вполне приемлемых для достижения целей не только в разведке, но,
между прочим, в жизни вообще.
Однако я не жалею, что встретился с Лонгсдейлом. Замечу попутно, что на
самом деле мой будущий герой не был ни `Г.-Т.`, ни `Лонгсдейлом`, а
Константином Трофимовичем Перфильевым, под именем которого официально
значился в архивах и делопроизводстве Центра. Впрочем, не был он и
Перфильевым, а совсем Кононом Трофимовичем Молодым, сыном ученого и врача,
родившимся в Москве и жившим в молодости в доме на Русаковской улице, что
возле Сокольников, прямо напротив кинотеатра `Шторм`, ныне снесенного, но я
не уверен, что и Молодый его настоящая фамилия...
Так или иначе, у меня было с Кононом Трофимовичем ровно одиннадцать
встреч. Обставлялись они следующим образом. Заранее, примерно за неделю до
каждой встречи, я составлял вопросник из пяти - семи пунктов, переправлял
его в соответствующее ведомство, откуда мне сообщали, когда и в котором часу
я должен подъехать к главному подъезду соответствующего здания на одной из
центральных площадей столицы, а проще сказать - в КГБ.
Я подъезжал. Меня встречали и вели в просторную комнату на втором этаже,
которую лучше бы назвать маленьким залом. Он был пустым, если не считать
длинного полированного стола с пепельницами, стоящего посередине, и более
десятка стульев с одной его стороны, предназначенных для моих собеседников,
и одного стула по другую сторону - для меня.
Я садился и ждал. Минут через пять входил Лонгсдейл, которого
сопровождали разного возраста люди, хорошо одетые и неизменно вежливые. Их
возглавлял человек лет примерно сорока пяти, с белым платочком, углом
торчащим из нагрудного кармана отлично сшитого пиджака; впредь я буду
называть его Ведущим. Все они по очереди здоровались со мной за руку и
рассаживались на стулья, причем ни разу из одиннадцати встреч не получалось
так, чтобы кто-то оставался без стула или какой-то стул без седока, хотя
количество мебели и людей всегда было разным. Мой будущий герой располагался
ровно напротив меня, и после нескольких ни к чему не обязывающих фраз (`Как
вам погода, не промокли?` - `Благодарю, я в машине, но прекратятся
когда-нибудь эти дожди?` - `Прямо лондонский климат, не находите?` - `Вам
лучше знать, сэр!`) мы приступали к делу.
Сначала мне было непонятно, зачем столько молчаливых свидетелей отрывают
себя от забот и присутствуют часами при наших беседах. Их назначение я
понял, когда они начали вдруг говорить. Однажды, отвечая на мой вопрос,
Конон Трофимович помянул факт из своей биографии, связанный с пребыванием в
американской школе разведки, расположенной на территории ФРГ. Тут человек с
платочком, названный мною Ведущим, вежливо прервал его и обратился к одному
из присутствующих: `Прошу вас, Владимир Платонович!` Тот начал: `Строго
секретная американская школа разведки находится в тридцати семи километрах
от Мюнхена, если ехать по автостраде Мюнхен - Берлин. На тридцать седьмом
километре надо свернуть направо на бетонку, и буквально через двести метров,
в лесу, на берегу небольшого озера (восемьдесят на сто двадцать шагов) будет
стоять трехэтажное здание красного кирпича типичной немецкой готики, с
закругленными наверху окнами по всему фасаду. Перед входом в здание два
дерева: дуб диаметром около метра и ольха, ветви которой достигают окон
третьего этажа...` В другой раз Лонгсдейл говорил о том, как и когда он
впервые оказался в Канаде, в Торонто, и остановился в отеле недалеко от
вокзала. Ведущий попросил: `Будьте любезны теперь вы, Борис Николаевич!`,
после чего `Борис Николаевич` стал рассказывать мне об отеле, в котором жил
в Торонто Лонгсдейл: `Отель называется `Терминаль` и характерен тем, что вся
обслуга его, кстати сплошь состоящая из мужчин, носит особую униформу,
специально пошитую для сотрудников `Терминаля`. Лучшие номера - на
шестнадцатом этаже двадцатиэтажного здания отеля: они совершенно изолированы
от окружающего мира звуконепроницаемыми прокладками в стенах...` Почему эти
данные, как и прочие, не мог изложить сам Конон Трофимович, я до сих пор не
знаю и могу лишь предполагать: либо он никогда в `Терминале` не
останавливался и в строго секретной американской разведшколе не был, но
нужно было, чтобы он там `был`, по крайней мере в повести, которую я
намеревался писать, либо Лонгсдейл побывал в действительности и там, и
там, но почему-то ему хотелось из чужих уст слышать то, что впервые
слушал я. Впрочем, я скоро привык к этим тайнам мадридского двора, больше не
удивлялся и воспринимал все так, как оно и звучало.
Состав сопровождающих постоянно менялся. Уж и не помню, сколько прошло
через меня Владимиров Платоновичей, Платонов Сергеевичей, Сергеев
Владимировичей и т. д. Однажды я заикнулся о том, что было бы неплохо
познакомить меня для общего колорита со знаменитым полковником А., примерно
годом раньше Лонгсдейла обмененным на крупного американского разведчика П.,
тоже полковника. Мне сказали туманно: подумаем, но обещать не можем. Но в
один прекрасный день вдруг предложили подготовить вопросы для полковника А.,
а затем дали знать, когда с ним состоится встреча. Я приехал в назначенное
время, сел на свой стул, они, как обычно, вошли в обновленном составе, среди
них был и Лонгсдейл, однако на сей раз его посадили не напротив меня, а
сбоку, зато напротив сел пожилой человек с большой лысиной и седой оборочкой
вокруг голого черепа, тот самый, который уже несколько раз был в свите
Конона Трофимовича и под именем `Варлама Афанасьевича` рассказывал мне об
улицах Нью-Йорка, его магазинах и еще о Колумбийском университете. Это и
был, оказывается, легендарный полковник А. собственной персоной! Опять тайны
мадридского двора, и вновь я мог только догадываться, зачем. Возможно, А.
хотел ко мне приглядеться, прежде чем со мной говорить? Но что я за птица,
чтобы готовиться к беседе со мной так тщательно и странно? Или они
репетировали сцену, играть которую им надлежало в другом и более
ответственном месте? Между прочим, когда полковник А. добрался в своем
рассказе до лондонского пригорода, куда он приехал по заданию Центра из
Нью-Йорка, чтобы тайно проникнуть на какой-то строго охраняемый военный
объект, Ведущий, мягко прервав его, обратился к Лонгсдейлу: `Прошу вас,
Конон Трофимович!`, и Лонгсдейл дал исчерпывающую справку относительно
военного объекта, а также способов, с помощью которых можно было на него
проникать.
Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?

П о р т р е т. Ведущий попросил меня записей по ходу бесед с Лонгсдейлом
не вести, а просто запоминать, что я и делал. Эти `монологи`, таким образом,
воспроизводятся мною по памяти и потому могут содержать неточности, особенно
в названиях маленьких городов, улиц, имен и дат, возможно, как раз
нуждающихся в том, чтобы я не ошибался. С другой стороны, в такой
непривычной для литератора методике сбора материала было и свое
преимущество, а именно: в моей памяти оседало самое важное, яркое и
существенное, в то время как мелкая рыбешка уходила из сетей, но и жалеть о
ней не следует, она действительно мелкая.
Добавлю к сказанному, что на исходе последней встречи Конон Трофимович
обратился ко мне с просьбой, как он выразился, личного характера: если я в
самом деле буду о нем писать, нельзя ли попробовать выжать из повествования
воду, так называемую беллетристику, и оставить одну суть?
Я обещал.
Даже внешний облик Лонгсдейла, не зарисованный мною с натуры в блокнот,
нынче воспроизводится памятью, как если бы художнику-портретисту предложили
воспользоваться строго ограниченным количеством мазков. Лонгсдейл был ниже
среднего роста. Широкоплеч, крепко сбит. Черный. Скуластый, глаза немного
раскосые: по предкам Конона Молодыя, несомненно, пронеслась лет шестьсот
назад татаро-монгольская орда. Взгляд острый, ироничный, живой. Впрочем, в
случае нужды Лонгсдейл умел надевать на лицо по классическому восточному
образцу маску непроницаемости, и тогда к нему вполне подходило расхожее
выражение, часто применяемое авторами детективов: `Ни один мускул не дрогнул
на его лице`. Сказать, что в толпе Лонгсдейл незаметен, что мы привыкли
полагать чуть ли не главным качеством настоящего разведчика, я не могу:
смотря в какой толпе! Среди казанских татар, возможно, он и растворился бы,
но в обществе респектабельных английских бизнесменов - как говорят в таких
случаях: извините! - я бы выделил именно его.
Конон Трофимович:
Б ы т. Лично я в первые часы после прибытия за границу предпочитаю спать.
Помню, в Торонто я автобусом доехал до аэровокзала, который расположен в
центре города, и при нем - гостиница `Терминаль`. Иду с небольшим
чемоданчиком типа `дипломат`, навстречу конный полицейский: синие лампасы,
краги, каска с полями, и вдруг останавливается, слезает на землю (два метра
ростом, не меньше!), у меня сразу копчик заболел: знал бы он, кто я! А он в
мою сторону даже не посмотрел. Я заказал в гостинице номер, зная, что ни
документов у меня не попросят, ни вообще никаких вопросов не зададут. Номер
взял с ванной, чтобы и туалет был: если потребуется что-то уничтожить,
сжечь, например, можно спустить с водой, это вам не вечно забитый
мусоропровод в коридоре, для прошиба которого следует запасаться специальной
`гармошкой`. Вошел в номер, повернул на дверях табличку: `Прошу не
беспокоить!` - и уверен: трое суток никто не войдет, даже если меня пришибут
в этом номерочке. И сразу, не мешкая, ложусь спать. Сон, как у космонавта. А
просыпаюсь - и тут же встаю, это у меня еще с армии, с фронта. Подниматься,
когда бы ни лег, я умею по `биологическому будильнику` и еще по тому,
который у меня в ручных часах: поет, словно сверчок, сразу Подмосковьем
начинает пахнуть. Я, представьте, всегда высыпаюсь, замечательное свойство.
Но если не удается поспать в сутки хотя бы час-полтора, чувствую себя
отвратительно, вид ужасен. К слову, в Англии, если приходишь на работу с
опозданием, не выспавшись и в ужасном виде, начальством и сотрудниками
принимается только одно уважительное объяснение: девочки! Любое другое,
например забастовка водителей автобусов, ночной преферанс, сломавшийся
будильник или приступ аппендицита, - неминуем скандал.

В з г л я д. В гинее 21 шиллинг, в фунте 20 шиллингов, но гинея - купюра
неофициальная, хотя все, от врача до проститутки, считают на гинеи.
Меблированная квартира стоит пять с половиной гиней в день, но всего этого,
будучи по легенде `канадцем`, я не знал и, что очень удобно, мог не знать,
поэтому первое время всюду совался со своими пенсами, шиллингами и фунтами
стерлингов.

П с и х о л о г и я. Кто я в чужой стране, как вы думаете? Враг? Ни в
коем случае! Тот смысл, который вкладывается в обычное понятие `шпион`, ко
мне не относится. Я разведчик! Я не выискиваю в чужой стране слабые места с
точки зрения экономики, военного дела или политики, чтобы направить против
них удары. Я собираю информацию, исходя из совершенно иных замыслов,
поскольку вся моя деятельность направлена на то, чтобы предотвратить
возможность конфронтации между моей родиной и страной, в которой я действую.
Именно в этом смысле инструктирует нас Центр, и мы придерживаемся этого
принципиального указания.
Кстати, вам не приходилось где-нибудь читать, что написано на могиле
Рихарда Зорге? В Токио на кладбище Тама лежит гранитная плита с такими
высеченными на ней словами: `Здесь покоится тот, кто всю свою жизнь отдал
борьбе за мир`. Теперь вам понятно, что я хочу сказать?

К а ч е с т в а. Разведчик должен быть `растворимым` в толпе, незаметным.
Одеваться надо прилично, но не броско. Моя родная жена, глядя на меня, когда
я бывал дома в Москве, удивлялась: на тебе вроде бы все заграничное, но не
похоже, что `иномарка`. Я же знал: если в пивной тридцать человек, из
которых можно запомнить пятерых, я должен быть не среди этой пятерки, а
среди тех двадцати пяти, которые `незаметны` для посторонней памяти. В
Англии некий бизнесмен покупал костюмы, и к локтям ему сразу пришивали кожу.
Другой, называемый `джентльменом-фермером`, был чрезвычайно богатым
человеком, но одевался так скромно, что я мог бы сказать: броская
скромность. Для разведчика и это плохо: ему следует одеваться так, чтобы в
глаза `не бросалось`.

Р а б о т а. Резидент, которого еще называют `шефом`, если вербует
агента, по-нашему `помощника`, делает вид, что вовсе его не вербует, а
просто покупает нужную информацию: мне нужна информация, вам - деньги, адью!
А коготок у агента увяз, он из этого дела уже не вылезет. Агент тот хорош,
кто обладает следующими данными: служит, например, в военном ведомстве на
невысокой, но ключевой должности, дающей доступ к информации, не
выслуживается в старшие офицеры, носит амплуа неудачника (не сумел, положим,
окончить академию генштаба, так как болезнь отняла `лучшие годы`), любит
выпить (а это дорого стоит!), имеет слабость к женскому полу (что тоже не
дешево!), критически относится к своему правительству и лояльно к
правительству резидента.
Впрочем, не только слабостей ищут в своих помощниках шефы, а предпочитают
для вербовки четкую идейную основу, которая намного прочнее меркантильной,
гарантирует от провала и украшает достижение цели не низменными, а вполне
достойными методами. Такой вариант, конечно, не частый, но тем он и
заманчивей для каждого разведчика, претендующего на звание порядочного
человека. Я знаю случай, когда идейно убежденный агент давал информацию,
которую долгое время в Центре принимали за дезинформацию, организованную
противником: уж больно она была дорогой и слишком дешево нам доставалась, а
признать убежденность агента искренней тоже было непросто. Рискованно!
Впрочем, если бы обиженные богом и судьбой поголовно стремились в агенты
иностранных разведок, резидентам пришлось бы отбиваться от волонтеров
ногами.

В з г л я д. Средний англичанин аполитичен и равнодушен: ему совершенно
наплевать, кто им правит и куда ведет страну, чем хорош или плох `Общий
рынок`, его интересует собственный заработок, работа и чтобы жена была
довольна. А вот связать свою судьбу с гонкой вооружений и борьбой против
нее, причем в интересах самой же Англии, он, как правило, не умеет. Искать в
таком единомышленника трудно, если вообще возможно. Знаменитый Блейк,
работавший на нас долгие годы без копейки денег, - чрезвычайная редкость. Он
просто умный человек: проанализировал ситуацию в мире, определил ее истоки и
перспективу, а затем, посчитав нашу политику более справедливой, принял
обдуманное решение помогать нам.

Р а б о т а. Контроль за агентами резидент осуществляет, во-первых,
постоянно, во-вторых, неукоснительно. Методы контроля: личное общение шефа с
помощником и изучение информации, которую он дает. (Помощник должен быть не
единственным, кто поставляет определенного рода сведения, его надо проверять
с помощью `дублера`, но суммировать и сопоставлять две-три информации по
одному и тому же поводу лучше не резиденту, а сотрудникам Центра.)
Ведущий:
С ю ж е т. Считаю целесообразным предложить вам следующую сюжетную схему
будущей книги о Лонгсдейле; если что-то не будет понятно, задавайте вопросы
прямо `по ходу`. Итак, с началом Великой Отечественной войны ваш герой
(пусть он пока носит условное имя Л.), только что окончивший десятилетку,
попадает добровольцем на фронт. В составе диверсионной группы он выполняет в
тылу врага оперативные задания. Потом, возвратившись через линию фронта в
родную часть, служит в разведывательном батальоне, показывает себя смелым и
волевым солдатом, неоднократно берет `языков`, участвует в их допросах (в
качестве переводчика), выполняет отдельные поручения начальника особого
отдела дивизии.
- Виноват, какие поручения?
- Отдельные.
- А почему Л., а не Лонгсдейл?
- Л. не совсем Конон Трофимович.
Начальник особого отдела, убедившись в том, что имеет дело со стоящим
человеком, рекомендует его на работу в органы НКВД. Так ваш герой еще во
время войны попадает к нам. После короткой спецподготовки его забрасывают в
глубокий немецкий тыл, в самое логово. Там, в Берлине, Л. устанавливает
связь с резидентом нашей разведки Д., который снабжает его надежными
документами, отрабатывает легенду-биографию, помогает легализоваться и
включает в активную разведывательную деятельность. После победоносного
окончания войны Л. возвращается на родину и, уволившись из разведки,
поступает в высшее учебное заведение. Обзаводится семьей. В 1949 году, в
период работы над дипломом, его вызывают в Комитет государственной
безопасности.
- Не понял: откуда Л. знает немецкий язык? Обычная школа?
- Нет. До войны он четыре года прожил с родителями в Германии, учился в
немецкой `шуле`.
- Что я могу писать о резиденте Д.?
- Ничего, кроме того, что он Д.
- Но минуло более тридцати лет... Хотя бы он жив?
- Да. В том-то и дело.
В КГБ вашему герою предлагают выполнить ответственное задание, связанное
с разоблачением подрывных акций ЦРУ против нас в Западной Германии и,
возможно, в Японии. После некоторых раздумий Л. дает согласие и вскоре
оказывается на территории ФРГ в роли `немца`, используя свои прежние
документы и (частично) старую легенду.
- Раздумывая, он советуется с женой и родственниками?
- Нет, его решение самостоятельное.
- А как объясняют жене скоропалительный отъезд супруга?
- Не проблема: срочной командировкой Внешторга в Китай.
- ?
- Л. владеет китайским языком.
- Оканчивает соответствующее отделение МГИМО?
- Можно и так. Института внешней торговли.
С помощью резидента Д. он успешно легализуется, заводит полезные связи и
ищет подходы к лицам, работающим в Бундеснахрихтендинст (БНД) - геленовской
разведке, полностью находящейся под контролем американцев; БНД, кроме
прочего, готовит для заброски в Советский Союз агентуру, вербуя ее среди
русских людей, по разным причинам оказавшихся на Западе. Наконец Л. выходит
на человека, с которым был знаком еще во время войны, в свою первую
`командировку` в Германию. Назову этого человека Герхардом. Для
восстановления с ним `дружбы` Л. не жалеет ни времени, ни денег, но вдруг
понимает, что и Герхард, работающий в БНД, тоже осторожно обнюхивает его,
пытаясь, вероятно, привлечь к сотрудничеству с геленовцами.
- На ловца и зверь бежит?
- Примерно так. Но сложнее.
- Нельзя ли военный период жизни Л. осветить подробней?
- Можно. Внесите этот пункт в ваш вопросник, адресованный Конону
Трофимовичу. А пока мне придется сделать `приложение` к рекомендованной вам
сюжетной схеме.

П р и л о ж е н и е ² 1. В начале пятидесятых годов в системе БНД под
маркой `Амт фюр Зее унд Шаффартсвезен` было создано управление с кодовым
названием `Архив`, а при нем `служба 79`, которая должна была вести
стратегическую разведку против США, Англии, Франции, Италии и других
государств западного блока. Не следует удивляться: во имя того, чтобы играть
не подручную, а самостоятельную роль в `тайной войне` против СССР, а также
для восстановления утраченного национального престижа послевоенное
руководство БНД уже откровенно добивалось хотя бы формального выхода
геленовской разведки из-под унизительного для немцев влияния ЦРУ.
Центральное разведывательное управление США, в свою очередь, стремясь
сохранить геленовцев `под собой`, стало усиленно вербовать из их числа
агентуру. Гелен это знал, но пресечь не мог. Он был человеком сильным и
неглупым. В конечном итоге, кстати, он перебрался в США, захватив с собой
всего один портфель, но в нем была агентура практически всех европейских
стран, и с таким `подарком` Гелен рассчитывал занять в ЦРУ ответственный
пост и не ошибся в своих расчетах.
Тем не менее не следует заблуждаться: главной задачей БНД была и
оставалась разведывательная деятельность не против стран Запада, а против
Советского Союза. В директивном указании геленовского Центра всем службам
разведки - оно попало в наши руки - указывалось: `СССР является важнейшей,
но и самой трудной целью нашей работы...` В центральном аппарате БНД
имелись: разведывательное Управление (отделы СССР, ГДР и других
социалистических стран, а также упомянутый `Архив` со своей `службой 79`);
контрразведывательное Управление; отдел психологической войны с целью вести
разложенческую деятельность в соцстранах, а также подготовку диверсионных
акций на случай обострения международной обстановки. Все эти службы и
подразделения БНД на территории Западной Германии были замаскированы под
различные фирмы и учреждения, цум байшпиль (например): `Шпециальконтор фюр
Индустрибетайлигунген`, `Беауфтрайер фюр Зондерфермеген` унд зо вайтер (и
так далее).
- Вы тоже знаете немецкий? И тоже учились в `шуле`?
- Да.
- Верно ли я понимаю, что сведения о БНД и ее отношениях с ЦРУ были
кстати и благоприятствовали моему герою?
- Не совсем. Они были первым и довольно важным результатом его работы. А
проникал он в БНД, а затем и в ЦРУ, можно сказать, вслепую и трудно.

С ю ж е т (продолжение). Итак, мы остановились на том, что Герхард,
осторожно обхаживая `старого друга`, старается привлечь его к сотрудничеству
с БНД. Наше руководство, однако, тщательно взвесив все обстоятельства,
рекомендует Л. предложение Герхарда на данный момент отклонить.
- Отклонить достижение главной цели?!
- По трем причинам.
Во-первых, рано: устройство на работу в любую разведку обычно связано с
весьма серьезной проверкой прошлого кандидата, к чему Л., обладая еще
сыроватой легендой и только вживаясь в образ, был недостаточно готов, а
рисковать им, учитывая его потенциальные возможности и перспективу, не имело
смысла. Во-вторых, отказ от сотрудничества, да еще под соусом истинно
немецкого патриотического `нежелания` работать на американцев
(несамостоятельность геленовцев была общеизвестна), лишь поднимает акции
кандидата в глазах руководства БНД. Наконец, в-третьих, именно в тот период
Центр задумывает довольно `простенькую` акцию, касающуюся некоего Альфонса
Вагнера, и ищет для нее исполнителя; ваш герой, казалось, больше других
подходит на эту роль, тем более ему нужно чем-то заполнить паузу, что, как
потом выяснилось, было ошибкой Центра: лучше бы ему сидеть тихо.
Конон Трофимович:
П с и х о л о г и я. Авантюрная жилка, говорите? Она, возможно, и нужна
разведчику, но главное в другом. Каждый из нас играет самого себя, я бы
сказал, с поправками. Что это значит? Разведчику, как и актеру, подбирают
`роль`, которая соответствовала бы его характеру, темпераменту, вкусу,
конкретному состоянию и его человеческому амплуа: этот художник, этот
изобретатель, бармен, журналист, врач, консьерж, я, например, бизнесмен. Не
так важна сама профессия, сколько то, чтобы к ее носителю меньше
придирались. Поясню. Если я бизнесмен, мой характер не должен мешать мне
исправно платить налоги; при этом я должен учитывать, что тот, кто доносит
на неплательщика налогов, получает десять процентов от суммы, с него
взысканной по суду, - представляете, сколько лишних глаз будут смотреть на
меня! Знаменитый Аль-Капоне, всю жизнь блистательно не дававшийся в руки
правосудия, хотя и совершал чудовищные преступления, однажды все-таки сел -
за что? Вы не поверите: за неуплату налогов!

В з г л я д. Врач-англичанин халата не надевает, только во время
операции, причем фисташкового цвета. А так, на приеме, врач, представьте, в
полосатых брюках, черном пиджаке, с цветком в петлице. И рук не моет! (Моя
мать потомственный врач, вот мне и кажется это странным.) Врачи живут
превосходно, но зарабатывают такую жизнь не сразу: тремя годами
изнурительной бесплатной работы с шестью ночными дежурствами в неделю; в
клиниках только кормят. Зато потом ставка врача - две с половиной тысячи
фунтов: жить можно! Пациенты, в свою очередь, платят государству налог,
независимый от количества `бесплатных` посещений врача, эту сумму просто
вычитают из их заработка; я посылал раз в год прямо в министерство
здравоохранения карточку с наклеенными на всю сумму марками, которые покупал
на почте или в банке.

П с и х о л о г и я. Желающий прославиться, непомерно честолюбивый
человек, не может быть разведчиком: жизнь в подполье сковывает, смазывает
таланты, не дает развернуться, выделиться, лишает широкого круга знакомств,
оставляет только те, которые необходимы для дела, препятствует общественному
признанию. Мы все помним слова Дзержинского, и не только общеизвестные,
которые и вы, к примеру, можете повторить, но знаем всю цитату до конца:
`Чекистом может быть лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и
чистыми руками. Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК.
Чекист должен быть чище и честнее любого - он должен быть, как кристалл,
прозрачным`. Вот уж воистину: разведка - это работа для невидимок в широком
смысле слова. Невидим для славы, широкой известности, для всеобщего
почитания - за исключением, пожалуй, таких героев нации, как Зорге и Абель
или Мата Хари.
О нас узнают, к сожалению, когда нас разоблачают и судят, - так уж лучше
бы не узнавали совсем. Понимаете ли, профессионализм и любительство - как
день и ночь: я, например, был шахматистом-любителем, им и остался и даже не
догадывался когда-то, что профессия разведчика - мое истинное призвание.
Впрочем, как говорят англичане, качество пудинга определяется после того,
как его съешь...

О д н а ж д ы. Еду на машине, взятой в аренду, из Норвегии в Швецию через
Тронгейм. Границы нет, что хорошо, потому что мне нужно было избежать
таможенного контроля. В ту пору многие страны уже перешли на правостороннее
движение. И вот я еду и, естественно, не замечаю маленького пограничного
столба. Вокруг тундра. Комары. Полярный день: висят над головой сразу два
солнца. Вдруг мне навстречу да по моей стороне (?!) летит машина. В Швеции и
в Норвегии, как потом оказалось, `разные движения`. Конечно, `поцеловались`:
я ему - ничего, а он мне сбил крыло и пропорол баллон. Полиция, повторяю,
мне была ни к чему, и я отпустил его с богом. Сунулся: запасной баллон
спущен, а насоса в этой наспех арендованной машине почему-то нет. Сижу. Жду.
Курю. Как на грех, ни одного авто. А я в рубашке - но не родился (в смысле
счастливый), а действительно в одной рубашке (в смысле несчастный: мошка
лезет!). Посмотрел по карте: до ближайшего населенного пункта километров
двадцать. Пошел пешком, а что делать? Завернулся от мошки в какую-то тряпку
и в таком импозантном виде топаю в надежде, что повезет. И точно: через пять
километров - палатка на обочине, при ней машина. Датчане. Путешественники.
Дали мне, добрые люди, насос, чтобы накачать запаску, но подвезти пять
километров назад отказались: пожалели бензин. А насос, между прочим,
доверили. Другой бы на моем месте дунул с их насосом обратно в Норвегию,
хотя, конечно, он не из золота. Поплелся я своим ходом, сменил колесо,
вернулся (они дождались!), отдал насос и поблагодарил за бескорыстную
помощь.

С у д ь б а. Жил-был молодой человек, назову его Федором. Меня друзья в
детстве иногда Костей звали, его вполне могли называть Федей. И вдруг -
война. Прибавив себе год, Федя идет добровольцем. Воюет. И так как у него на
немецкий язык талант, его слегка учат `кое-чему` и зимой 1943 года
забрасывают в лагерь немецких военнопленных под Тулу. Как немца. С легендой:
родители, мол, погибли в Кёльне во время налета `союзников` (этих родителей
наша разведка действительно `имела`, их единственный сын Франц пропал на
Восточном фронте, Федя этим Францем и стал - со всеми его документами,
биографией и даже невестой, оставшейся в Кёльне). Потом лагерь из-под Тулы
нарочно переводят поближе к переднему краю, в Белоруссию, мы наступаем, уже
1944 год. Тут Феде-Францу с двумя пленными, один из которых
офицер-абверовец, делают побег. С трудом опережая наши наступающие части,
троица успевает добежать до Германии раньше нас. Там Федя связывается с
верными людьми из антифашистского подполья, с помощью которых получает новые
и совсем уже настоящие документы на имя Франца, выправленные не в штабе
армии `старшиной - золотые руки` по имени Гавриил Фомич, умеющим классно
переклеивать фотографии, а в `родной` канцелярии города Кёльна. И вот он -
чистый немец! К тому же `заслуженный`, бежавший из русского плена вместе с
офицером-абверовцем (третий беглец случайно гибнет в Восточной Пруссии,
прямо на пороге собственного дома), но в Кёльн Феде никак нельзя: невеста! А
времени, чтобы Францу измениться до неузнаваемости, проходит еще маловато,
хотя и ростом, и мастью, и возрастом Федя был почти Францем. Но п о ч т и
это еще не все. Подумать только, случись рокировка в другую сторону, кто
знает, немец Франц мог стать нашим Федором, и тогда он бы боялся ехать в
Москву, где были у него `родственники` и, положим, `невеста`. Ну, ладно.
Потом Феде приходится немного повоевать против нас, `защищая` Берлин,
получить за заслуги штурмбанфюрера (звание, равное нашему майору) и Железный
крест. Впрочем, за те же, по сути, заслуги Федя и у нашего руководст
ва получает награду и повышение в должности: молодец! В последний день
войны, выполняя важное задание нашей армейской разведки, он едва не погиб.
`Домой` в Кёльн ему по-прежнему нельзя, а домой в Москву тоже рановато. А
как родные его мама и папа? - спросите меня, пожалуйста. Страшно вымолвить,
но им невозможно было пока сказать, что их сын жив, а уж чем и где
занимается, и подавно: такова наша жизнь. Вам не кажется странным, что я в
таких подробностях знаю чужую судьбу? Не удивляйтесь, это, как и разная
манера речи (`под интеллигента`, `под простака`, `под характерного героя`),
тоже элемент нашей профессии: чужие диалекты и биографии мы порой знаем
лучше собственных.

В з г л я д. В Англии много способов стимулировать оптового покупателя.
Например. Я люблю оливковое масло. Бутылка стоит шиллинг, две бутылки - уже
полтора! У нас бы в Союзе так с ценами на водку, пили бы не `на троих`, а
`всем классом`!

К а ч е с т в а. Разведчик должен быть элементарно сообразительным. В
1919 году была выработана памятка сотрудникам ЧК, я кое-что из нее
процитирую: `Быть всегда корректным, скромным, находчивым`, `Прежде чем
говорить, нужно подумать`, `Быть выдержанным, уметь быстро ориентироваться,
принимать мудрые решения и меры`. Так вот, помню, в детстве меня хотели
отдать в школу для особо одаренных детей. Привели к директору, он стал
проверять, тестируя: что лежит на столе? Я, как и было предложено, поглядел
ровно три секунды, потом отвернулся и добросовестно перечислил: журнал,
чернильница, очки, лейкопластырь, настольная лампа, еще что-то. Директор
меня спрашивает: а шапка лежит? Мне нужно было время для соображения, и я
уточнил: вы спрашиваете про головной убор или что? Он, наверное, улыбнулся:
да, именно так, шапка или кепка? Я уверенно отвечаю: кепка! И меня приняли,
как вундеркинда. Я же был просто сообразителен: если директор спрашивает про
головной убор, которого я за три секунды на столе не заметил, то, значит, он
там лежит, а если лежит, то, разумеется, кепка, потому что на дворе осень,
дело к сентябрю, кто же осенью носит зимние шапки?

П р о в а л. В принципе мысль о возможном провале была у меня (без
преувеличения) всегда. Но так же всегда я думал, что пуля пролетит мимо и
убьет другого. Когда же она все же попала в меня, я пережил очень странное
ощущение: прежде всего обрадовался тому, что буквально несколькими часами
раньше, интуитивно почувствовав опасность, успел предупредить помощников, и
все они, законсервировавшись, завинтили за собой крышки.

В з г л я д. Поразительная особенность Англии: когда очень хочется
выпить, пивные закрыты. Начинают они в десять утра (но вы уже на работе),
заканчивают в три дня (вы еще на работе), и - все. Это в будни, уик-энд -
дело другое. Короче говоря, если уж пить, то в клубах, которые всегда
открыты. Вступить в клуб - значит внести вступительный взнос, и через сутки
вы - член. Расписавшись в клубной книге, можете привести с собой гостя. Для
`своих` в клубе есть все, от стриптиза до... Кружка пива (банка) вообще-то
стоит одиннадцать пенсов (шиллинг), а в клубе в три раза дороже, потому что,
хоть поздно вечером, хоть рано утром, всегда есть девицы, подаваемые с пивом
и исполняющие стриптиз `с лепестком`, который считается чопорными и
нравственными англичанами `законным`, то есть допустимым. При этом в клубном
зале половина - женщины: они-то что находят в стриптизах?! Впрочем,
англичане так воспитаны, что души нараспашку, как у русских, нет ни у кого:
застегнуты на все пуговицы и необычайно выдержанны. Я не исключаю, что в
клубе они ищут выход своим эмоциям. Во Франции, например, это дело, мне
кажется, не любят. Зато там есть `Лидо`, фешенебельный ресторан, где места у
бара стоят дешевле, чем в первом ряду, откуда можно рукой дотянуться до
танцующей полуголой красотки. Представление идет часа полтора. В конце, под
занавес, - Рита Кадиляк, которая и не танцует, и не поет, а просто
показывает свою фигуру; ее называют еще `красной мельницей`, потому что
коронный номер Кадиляк - выступление между столиками; на сосках грудей висят
и вращаются в разные стороны огромные алюминиевые кольца. Французов, между
прочим, в зале не увидишь, а с француженками туда вообще не пойдешь; немцы,
американцы, англичане - кто угодно!
Ведущий:
П р и л о ж е н и е ² 2. Альфонс Вагнер во время войны был младшим
офицером. После капитуляции Германии работал начальником баварской
пограничной полиции в городе Нойштадт, близ демаркационной линии, откуда и
был известен нашей разведке, с тех пор за ним присматривающей. Будучи
сотрудником полиции, Вагнер поддерживал официальный контакт с органами
Си-ай-си в Коттбурге, а потом стал вербовать в американской зоне оккупации
агентов из числа жителей ФРГ для засылки в советскую зону. Одновременно

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 119847
Опублик.: 18.12.01
Число обращений: 1