ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Автор Неизвестен. Убийство в `Долине царей` Жанр: Детективбоевик
-- Здравствуйте, я в курсе вашего визита, -- сказала она и, нажав какую-то кнопку, видимо, упреждающую, кивнула на дверь. -- Входите, пожалуйста. `Мне назначено, моя фамилия Варламов`, -- так и осталось во рту. Директоров было двое, третий присутствовал в виде портрета в траурной рамке на свободном столе. Периметр стен тоже был завешан портретами, но лица на них выглядели, по меньшей мере, странно: словно людей, их изображающих, перед съемкой жгли-жгли и недожгли, бросили. Мы представились почти официально, можно сказать, как на допросе. -- Поглощаев, -- сказал высокий. -- Кашлин, -- словно поддакнул низкий. Обоим едва ли перевалило за тридцать, как и мне. В костюмах вид у них был солидный, но едва уловимые жесты с головой выдавали, что в недалеком студенчестве один числился в разгильдяях и постепенно одумывался, а другой собирал взносы со всего курса и в каникулы ездил по комсомольским путевкам. -- Вас рекомендовали как толкового, рассудительного и честного человека, -- сказал Кашлин. -- Именно такой нам и нужен. Я промолчал, хотя чувствовал, что обязан ответить. -- Милиция сама порекомендовала, -- сказал Поглощаев, -- у нее руки не доходят до нашего дела. Но я не верю, я никому не верю и правильно делаю. Думают, люди при деньгах -- сами разберутся, а не разберутся -- значит, не захотели, испугались. Кстати, сколько вы хотите за работу? -- Сначала дело, -- выдавил я, помучившись сомнениями. -- Все-таки хотелось бы поконкретней: на текущие расходы и на гонорар в случае успеха, -- сказал Поглощаев. -- Не стесняйтесь, называйте сумму, вам же за работу платят, -- поддержал назойливого коллегу Кашлин. -- Двести долларов на текучку и две тысячи в случае успеха, -- выдавил я, хотя чувствовал, что надо вести себя наглей: все-таки я сыщик, а не побирушка. -- Почему доллары? -- удивились оба. -- К тому времени, когда я за руку приведу вам преступника, на гонорар в рублях, быть может, и коробку спичек не купишь. -- Хорошо, пусть будут доллары, -- согласился Поглощаев. -- Вот трудовое соглашение, мы оформляем вас как рекламного агента, распишитесь и спрашивайте. Поскольку они так и не предложили мне стул, я сел самочинно, без церемоний и сказал: -- Я, конечно, знаю суть происшедшего, но хотелось бы услышать эту историю не языком протокола, а в нормальном живом изложении. -- От кого из нас? -- спросил Кашлин. -- Пусть любой говорит, а другой дополняет, или уточняет. Можете наоборот. -- Это случилось два месяца назад, -- начал Поглощаев. -- У одного из трех владельцев и одновременно исполнительных директоров этой фирмы -- два оставшихся перед вами -- так вот, у нашего подельщика, американца Джона Шекельграббера, украли из машины дипломат с документами: американским паспортом, водительскими правами, страховым полисом, чековой книжкой и билетом до Нью-Йорка. -- Ваня (так мы звали его между собой) собирался совсем переселиться в Россию и летел за женой и сыном, -- объяснил Кашлин. -- Его жена -- русского происхождения -- об этом мечтала. Она и отправила мужа в Москву, как бы на разведку, снабдив телефонами старых друзей. Сейчас многие бывшие соотечественники так поступают: там зарабатывают тысячу долларов, а здесь тратят миллион-другой рублей. Чем не бизнес? -- Где стояла машина, когда украли документы? -- У нашего подъезда, вон там, -- сказал Кашлин и ткнул пальцем в стекло. -- Билетом до Нью-Йорка потом кто-нибудь воспользовался? -- спросил я. -- Какой-то туркмен в халате, но у него даже заграничного паспорта не было. Сказал, что поменял на две бутылки коньяка, а зачем -- и сам не знает, обертка понравилась. Но лучше по порядку, -- продолжал Поглощаев. -- Итак, мы заявили о краже, связались с местными бандами -- результат нулевой. Говорили с подопечными детской комнаты милиции -- тоже бестолку. Прошла неделя и вор объявился сам, позвонил по телефону и потребовал миллион отступных. Ваня согласился, хотя сумма была несуразная. Мы связались с милицией, `засветили` купюры, но к условленному месту никто не подошел. Через день тот же голос позвонил второй раз, сказал, что не надо искать дураков, если мы хотим вернуть документы, и назначил новую встречу. Мы опять связались с милицией, и опять никто не пришел. Но еще через день тот же голос дал последний шанс вернуть документы. Мы решили, что `стучит` кто-то в милиции. `Делать нечего, -- сказал Ваня, -- придется платить`. От нашей подстраховки он отказался, от местных бандитов, готовых помочь за половину, -- тоже. Шестнадцатого января мы еле закрыли `дипломат` с деньгами, Ваня сел в машину, живым мы его больше не видели. Его ударили по голове предметом типа гаечного ключа. Утром по номеру арендованной машины установили личность, известили нас, как близких `родственников`, мы забрали тело из морга и отвезли в наш собственный. Я позвонил вдове в Нью-Йорк и спросил, что делать. Она велела бальзамировать и хоронить в Москве. К похоронам обещала быть, то есть на следующей неделе мы ее ждем. -- Где территориально назначались встречи? -- спросил я. -- Первая -- в 12.00 за станцией `Таганская` у пивной палатки, вторая -- в 14.00 у входа на Рогожский рынок, третью Ваня нам не назвал, но, судя по всему происшедшему, в четыре утра в Армянском переулке. -- И ни одного свидетеля? -- спросил я. -- Все-таки центр города. -- Только старик с собакой, который и обратил внимание на труп в машине, -- сказал Поглощаев. -- Со счета никто не пытался снять деньги? -- спросил я. -- Это невозможно без хозяина, -- ответил Поглощаев и посмотрел на меня, как на профана. Впрочем, вполне заслуженно: у меня никогда не было чековой книжки. -- Мы думаем, что действовал одиночка, спивающийся, но еще помнящий светлое прошлое. И кое-что знающий, потому что осторожный. Может быть, опустившийся бывший милиционер. У них ведь сейчас поветрие -- в преступники идти. Я кивнул, показывая, что принимаю к сведению и разберусь. Делать какие-либо выводы вслух мне не хотелось, не дай Бог совсем примут меня за дубиноголового. Они и так уж, по-моему, сомневались в правильности выбора. -- Не могли бы вы проверить всех милиционеров района, уволенных в последние годы за провинности, превышение и несоответствие? -- спросил Поглощаев. -- Милиция это уже сделала, -- сказал я, -- но, конечно же, лучше перепроверить. У них своя гордость. Я только не пойму, зачем было убивать бедного Шекельграббера? Не мог он в последний момент выкинуть какой-нибудь финт? Например, напугать вымогателя до смерти. -- Может быть, из-за угла неожиданно вышел прохожий и убийца принял его за засаду, -- сказал Кашлин. -- В таком случае он дал бы стрекача, а не тратил время на бессмысленное убийство, -- сказал я. Наконец-то Поглощаев согласно кивнул, признавая правоту моего суждения. -- Хорошо, -- сказал я, -- версию с одиночкой я отработаю. Какие еще есть соображения? Компаньоны переглянулись. -- Рэкет? -- намекнул я. -- С ними мы еще в первый день договорились!-- махнул рукой Поглощаев. -- Конкуренты? -- Невозможно. У нас ноу-хау, хоть и пятитысячелетней давности, на которое к тому же никто не претендует. -- Месть из ревности? -- Вообще-то любовница у него была, но она незамужняя. Да и чего ее ревновать? Дура из дур, -- сказал Поглощаев тоном самца, которому самому хотелось, да не досталось. -- Хотя были и другие, и много, но к ним он относился, как к одноразовым шприцам. -- Одного раза для ревнивца вполне достаточно. А темные делишки? -- Исключено. Все-таки в одном кабинете сидим. Мы бы почувствовали, если б он начал работать только на свой карман. -- Кто из ваших сотрудников был в курсе, что у Шекельграббера украли документы? -- Да, пожалуй, все, -- сказал Кашлин. -- Все ему сочувствовали. -- Можно посмотреть личные дела? -- Мы их не заводили. Мы же не оборонный завод, а похоронное бюро. -- Тогда я попрошу написать мне небольшое досье на каждого. -- Даже на нештатников? -- спросил Кашлин. -- На всех, кто имеет хоть какое-то отношение к вашей фирме, -- сказал я. -- И обязательно укажите национальность и степень патриотических чувств. -- Зачем? -- Шекельграббер, Армянский переулок, синагога -- все наводит на простую мысль: приехал какой-то, когда русским денег не хватает, -- объяснил я. -- Если б все евреи были такие, как Ваня, от Израиля давно б мокрое место осталось, -- сказал Кашлин. -- К нам тут заходил один, предлагал на паритетных началах переправлять прах родственников на святую землю. Вот это еврей! Хотя рожа у него была совершенно рязанская. -- Еще мне нужен телефон его любовницы и записная книжка. -- Телефон -- пожалуйста, а книжки нет. Можете забрать все визитные карточки, какие найдете в его столе. -- А где он жил? -- Снимал квартиру на юго-западе. Она опечатана, ключи в милиции. -- Он владел русским языком? -- Да, поскольку его жена так и не удосужилась выучить английский. Типичный случай русского хамства в чужой стране, -- сказал Поглощаев. -- Мне кажется, ее уровень -- что-то среднее между продавщицей и кладовщицей, судя по рассказам Вани, то есть почти американский стандарт. Присосалась к нему, как клещ, а он, дурак, поверил всяким небылицам о русских женщинах, начитавшись Некрасова. Теперь вот его убили, а она не торопится... -- Как Шекельграббер с ней познакомился? Он жил прежде в Москве? -- Нет, она разошлась с первым мужем и ушла к Ване уже в Нью-Йорке, -- сказал Кашлин. -- Ребенок, по-моему, от первого брака, а может, и более ранний. От этой эмансипации женщины стали такие неразборчивые! Совсем потеряли стыд и голову. Готовы заводить детей чуть ли не после первого комплимента. -- Пока все, -- сказал я и поднялся. -- Загляну к вам завтра за досье на сотрудников. Если понадоблюсь срочно, то с пяти до семи меня обычно можно найти в одном из баров Дома журналистов. -- Вы журналист? -- спросил Поглощаев напуганно. Я покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и нет. Уже у двери я обернулся и спросил напрямик: -- Послушайте, для чего вам нужен убийца? Ведь Шекельграббера не воротишь. Учтите, самосуд я не допущу. -- Дело в том, -- сказал Поглощаев, -- что вчера в Сандуновских банях из моего пиджака украли портмоне с документами. Это может быть совпадением, но я не хочу рисковать. -- Пожалуйста, -- сказал я, -- подключите к телефону определитель номера и магнитофон. -- Мы не олухи, -- ответил Кашлин, -- уже подключили. Покидая похоронное бюро, я взял со стола секретарши рекламный проспект. -- Правильно, -- одобрила она. -- Готовьтесь заранее, копите деньги. -- У вас большая зарплата? -- зачем-то спросил я. -- Да уж побольше, чем у вас, -- ответила она, бросив взгляд на мой костюм. -- А что вы такого полезного делаете? -- Ничего не делаю. На том и расстались. В автобусе я пролистал проспект: ФИРМА `ДОЛИНА ЦАРЕЙ` МЫ ПРЕДЛАГАЕМ ВАШИМ БЛИЗКИМ ВЕЧНОСТЬ Дальше следовал рассказ о том, какого рода Вечность предлагается. Покойника бальзамировали по всем канонам Древнего Египта. Мумию хоронили в пуленепробиваемом герметичном и влагоустойчивом саркофаге, который к тому же выдерживал вес в двадцать тонн. Фирма гарантировала сохранность тела в течение пяти тысяч лет. Фирма обещала, что в Судный день покойник будет выглядеть, как огурчик. Оживлять такого -- одно удовольствие. Тут же были фотографии мумий фараонов, многие из которых я уже видел в директорском кабинете. Особой строкой, но ненавязчиво и даже галантно, подчеркивалось, что удовольствия фирмы -- не для бедных. Давно я не попадал в такие передряги, а если честно -- ни разу. Знай Кашлин и Поглощаев, что я только пробуюсь на стезе частного сыска, они бы сразу показали от ворот поворот. Но им рекомендовал меня начальник отделения милиции и рекомендовал из своекорысти, потому что сыщик я был липовый, подставной, хотя и чувствовал какое-то мимолетное влечение к этому делу, начитавшись и насмотревшись детективов со счастливым для сыщиков концом, безмятежным мудрствованием в середине и озадачивающим ночным звонком в начале. Вообще-то в природе я существую как безработный журналист. Прежде работа в газете, потом в журнале, опять в газете, и однажды подневольная писанина до того обрыдла, что я ни с того ни с сего накатал заявление об уходе из партийной газеты. Геройский поступок по тем временам. `Ну не может нормальный человек всю жизнь делать интервью с людьми, которые ему противны, или репортажи, от которых самого тошнит!` -- объяснил я, но мало кто соглашался. Все тряслись за собственную задницу, причем тряслись задницей, так как мозги свои давно профунькали проституционным щелкоперством. Я переоценил свои возможности и помощь друзей, тут же записавшихся в недруги. Надеялся работать на вольных хлебах в свое удовольствие и распихивать по знакомым редакциям, но просчитался: почти все двери передо мной захлопнулись, хотя перестройка уже была на излете, и путч только-только провалился. Единожды предавший, кто тебе поверит. Кругом открывались сотни новых газет, но в них надо было либо вообще не работать и, проев чей-то спонсорский фонд, разбежаться, либо писать такую гадость, какая даже в коммунистической прессе не снилась: по мне уж лучше слушать вранье партийного босса, чем беседовать с гомосексуальной парочкой или брать интервью у грошовой проститутки с трех вокзалов, которая после каждого вопроса требует стакан, а за следующий стакан предлагает отдаться. Какое-то время я перебивался в коммерческом издательстве, правя корректуры, но книги тут упорно не рождались, одни выкидыши на стадии оригинал-макета. Конечно, издательство приказало долго жить другим коммерческим издательствам. Я уже подходил к крайней черте бедности и потихоньку распродавал имущество. Единственным средством существования был дом журналистов: там иногда подворачивалась халтура у старых знакомых, например, смотаться за кого-нибудь в творческую командировку, пока сам командированный творит новую любовницу, но чаще ребята, работавшие в барах и ресторане, просили что-нибудь поднести, разгрузить машину с пивом или подежурить за кого-нибудь, кому срочно понадобилось уйти со службы. Если б Кашлин и Поглощаев знали, почему меня можно почти каждый вечер застать в домжуре, то-то бы посмеялись! И вот неделю назад я встретил Квочкина, начальника отделения милиции. Когда-то я написал о нем три статьи и способствовал его продвижению по службе. Квочкин оказался мужиком добропамятным. Мы посидели в его кабинете, уговорили пару бутылок и, выслушав историю моего падения, Квочкин предложил мне стабильный заработок и практическое ничегонеделанье. -- Это элементарно, Ватсон, -- сказал он, -- если преступление не раскрыто по горячим следам, то шанс, что оно будет раскрыто потом -- чистая случайность. Но и ее со счетов никто сбрасывать не собирается... А если, скажем, в установке истины заинтересованы люди состоятельные, а дело двигается туго -- у милиции все руки заняты, -- но двигается? Чувствуешь? -- тут золотое дно лежит на поверхности. Я говорю заинтересованным лицам, что милиция им вряд ли поможет, хотя и постарается изо всех сил. Но милиция сама перегружена, а вот есть на примете частный детектив с отличной школой и репутацией. Почему бы не пригласить его? Этот детектив -- ты. Основные твои задачи -- внимательно выслушать клиента, задать десяток неглупых вопросов и взять аванс на текущие расходы. Аванс мы делим пополам. Потом ты будешь изредка звонить клиенту и передавать то, что узнает милиция. Ну как, согласен? Под влиянием выпитого я согласился, не думая, и мы ударили по рукам. На следующий день он вызвал меня по телефону, от которого я уж думал отказываться ввиду неплатежеспособности, и поведал о `Долине царей`, очень довольный собственной хитростью. И вот я посетил Кашлина с Поглощаевым. Странно, но их история заинтересовала меня всерьез. Случается же такое с профанами! Почему бы и не попробовать? -- думал я. -- Времени -- ешь -- не хочу. Ну, не получится, так хоть с людьми новыми познакомлюсь, глядишь, и сам в этой `Долине` кем-нибудь пристроюсь. -- Из телефонной будки я позвонил любовнице Шекельграббера, Марине Степановне Размахаевой, представился и напросился в гости ближе к вечеру. Потом пошел в отделение милиции, как на Голгофу. Двести долларов приятно грели карман и душу, но мысль, что с половиной сейчас придется расстаться, лишала жизненной потенции, а исчезнуть из поля зрения Квочкина выглядело бы просто глупостью: еще два десятка подобных `дел`, и я -- миллионер в рублях, а с учетом инфляции и везения, глядишь, мультимиллионер... и весь в рублях... -- Молодец, -- похвалил Квочкин, пряча стодолларовую купюру почему-то в кобуру. -- Выпьешь за упокой Шекельграббера и за мою изобретательность. Что-то легла у меня душа к этому убийству, -- сказал я. -- Кстати, вчера у Поглощаева тоже украли документы. -- А нам, дурак, не сообщил, -- сказал Квочкин. -- И чем только люди перед смертью думают! -- Может, я всерьез займусь делом? -- Да брось ты эти игры. Тут свои законы и правила, а ты в них -- как свинья в апельсинах. -- Но я уже принес неизвестную тебе информацию. -- Ну представь, ввяжешься ты, чуть что -- тебя загребут, спросят: какого рожна лезешь? Ты ответишь: позвоните майору Квочкину, он объяснит. -- А подать сюда Квочкина! По какому праву вы, товарищ майор... Он еще долго разыгрывал этот спектакль одного актера, и только потребность выпить заставила его прерваться. -- Зачем же я буду подводить тебя? -- сказал я. -- Все-таки у меня удостоверение журналиста, я им всегда прикроюсь. -- Вот если б у тебя было удостоверение депутата! -- Дай посмотреть ваши материалы. Хочешь не хочешь, а мне еще придется беседовать с Кашлиным и Поглощаевым. Деньги нужно отработать хотя бы словесно, а я даже не знаю, в какой позе нашли убитого, и кто. Квочкин достал из сейфа пухлый скоросшиватель и бросил мне. -- Ты что не пьешь? -- спросил он при этом. -- Пей, лысый, пей. Пришлось `пропустить` для пользы следствия. -- Тут триста страниц! -- сказал я. -- Мне до утра не справиться. -- Хрен с тобой! Иди к Гальке-секретарше, пусть отксерит. -- В дверях он нежно взял меня за локоть и добавил: -- Только не говори никому, не надо... Ксерокс сломался на тридцатой странице навсегда: не вынес, бедняга, что его заставляли работать на оберточной бумаге. Пришлось удовлетвориться одним началом, тем более конец я уже решил дописать сам. До встречи с Мариной Степановной Размахаевой оставалось несколько часов. Я поехал в домжур, поменял на входе у знакомого `жучка` двадцать долларов и забрел в ресторан. Ужасно хотелось наесться до отвала, тем более у зиц-вдовы вряд ли предложат что-нибудь, кроме чая. -- Взаймы дать? -- участливо спросил официант Саша. -- Дай столик в углу и отбивных штук пять, -- отбивная для меня была самым знакомым деликатесом. О существовании других я, конечно, знал от нуворишей-гурманов и из меню, но на зуб не пробовал, хотя зубы были. Может, заказать тройную порцию омаров? Но съедобны ли они для желудка, испорченного овсяной кашей на воде? Да и есть ли на кухне? Чай, не в `Метрополе` сижу... Отбивных мой аскетический организм вместил только две. Порядочный Саша незаметно переставил три нетронутые порции на другой стол и денег за них с меня не взял. Хорошо быть блатным! Но это благодатное время кончается прямо на глазах, честные Саши вымирают стадами, как динозавры, собираясь на кладбищах-толкучках... Меня потянуло в сон, но я кое-как справился, поспав минут пятнадцать в холле, и пожалел об этом: мог бы вздремнуть в метро. Потом пролистал двадцать страниц `дела`: осмотр места происшествия, поданный корявым языком и почерком, и показания старичка, чья собака обнаружила труп. Фамилия старичка была Заклепкин, был и адрес в `деле`. `Завтра навестим пенсионера`, -- подумал я и поехал к любовнице Шекельграббера. Она жила в доме, у подъезда которого стояло с полсотни машин иностранных марок, а в подъезде сидел вахтер -- бывший десантник (как можно было догадаться по остаткам амуниции), уже разжиревший от дремотного сиденья на одном стуле. Лучше б ему поставили кушетку. Хотя бы с бока на бок переворачивался. Он пустил меня без звука: не знаю, за кого принял, но скорее, поленился спрашивать, испугался, что придется вставать и загораживать дорогу. Марина Степановна жила на первом этаже. Мимолетного взгляда на квартиру достаточно было, чтобы сообразить: хозяйка болтается без дела, но постоянный заработок имеет, потому что `надомница`, то есть осыпает богатых друзей женскими милостями. Я подумал, что между ней и вахтером много общего: одна получила от природы красоту, а другой -- здоровье и два метра без кепки, -- и оба живут за счет подарков природы, как наследники несчастных родственников, отдавших чаду все хорошее. -- Заходите, хватит уже тереть подошвы о коврик, -- пригласила Размахаева. Мы прошли в комнату, которая имела такой вид, будто Размахаева все утро развлекалась, не покладая рук, ног и других частей только что отмытого под душем тела. -- Коньяку выпьете? Тут осталось на три рюмки. -- Спасибо, я уже пил сегодня по необходимости. Теперь у меня похмельный синдром. Я бы выпил воды или молока. Мне поднесли и воды, и молока. -- Значит, вы -- частный сыщик? Я кивнул, но как бы в раздумье и не очень уверенно. -- По вам не скажешь. Вы скорее производите впечатление не частного сыщика, а приватизированного. Но это не важно для меня. Что вы хотите узнать? Задавайте вопросы на свою сообразительность, а я буду отвечать на свою. Я растерялся, я совсем не думал, о чем спрашивать Размахаеву, а в кино и книгах такие сцены сами собой строятся: что надо -- вмиг выясняется, и дело заканчивается постелью. -- Вы хоть прочитали протокол моего допроса в милиции? -- Нет, -- сознался я. -- Плохо, так не годится работать, -- попеняла Размахаева. -- Вы же будете повторять вопросы, а я -- повторять ответы. А жизнь проходит. -- У меня свои методы, -- соврал я. -- Мне кажется, вы из кагэбэ, -- решила Размахаева. -- Такой организации уже нет больше года, -- ответил я. -- А куда же она делась? -- Ее переименовали. -- Так это названия нет, а не организации. Организация еще при Иване Грозном была. -- Почему вы решили, что я из кагэбэ? -- Должны же они как-то проявиться: в окно подсмотреть, телефон прослушать, письма прочитать -- все-таки иностранный гражданин убит! Правда, из-за Шекельграббера международный скандал вряд ли возникнет. -- Почему? -- А кому он нужен? Кто его, кроме меня, жалел? Кому деньги давал -- те зад лизали, отрабатывая, а остальные только плевали в спину: приехал, гад, нашей родиной торговать. -- Вы его любили? -- спросил я. Размахаева выпила рюмку коньяка, пустила вдруг слезу и сказала: -- Он звал меня Мунька. -- Кто такая Мунька? -- не сообразил я. -- Ну, я вот Мунька в его представлении. -- Что за человек был Шекельграббер? -- Меньше всего он походил на американца в нашем представлении. Разгильдяй с небольшой лысиной. Сорил деньгами, угощал всех подряд, взаймы давал направо-налево. -- Может, он просто обалдел от здешней дешевизны? -- Нет, он скорее обалдел от того, как легко наши оборотистые подонки собирают деньги, ничего не делая. В Америке, говорил он, из-за одного процента прибыли конкуренты друг другу глотки перегрызут, а здесь и из-за ста с тобой никто разговаривать не станет. Но все-таки он был прирожденный разгильдяй, а не бизнесмен, иначе не полез бы в эту аферу с `Долиной царей`. -- Какая же афера! Я увидел сегодня преуспевающее предприятие. -- Пока преуспевающее, но по большому счету -- это несерьезно. Только при нашем бардаке оно способно приносить много бумажек, похожих на пестрые фантики. Кстати, не возьметесь мне растолковать, почему теперь на деньгах вместо Ленина рисуют какие-то узоры и трилистники ни к селу ни к городу?.. А в принципе, Кашлина с Поглощаевым ждет судьба Безенчука. -- Вы знаете что-нибудь об отношении Шекельграббера к компаньонам? -- Поначалу у них все складывалось гладко, но последние полгода он приходил ко мне расстроенным и говорил, что скоро они перегрызутся, как собаки, пора вынимать уставной капитал и сматывать удочки. Хотя деньги его мало волновали, ему не нравилось, что Поглощаев баламутит воду и в каждый разговор вставляет, будто один работает на износ, а паевые доли у всех троих равны, хотя работы там особой нет: подчиненные работают, директора только деньги считают и делят сообразно собственным интересам. А Шекельграббер дал фирме изначальный капитал, у компаньонов в то время запасных брюк не значилось. Даже я достала `Долине` трех клиентов, а Поглощаев -- жмот -- хоть бы в ресторан позвал! -- Почему именно Поглощаев? -- спросил я. -- Он у них командует клиентами и ведет бухгалтерию. -- А что делает Кашлин? -- Дурака валяет. Кашлин -- это Шекельграббер номер два, или наоборот. Мы учились на одном курсе, он нас всех и перезнакомил. Из него получился бы хороший ученый, если б не затрахала совдеповская нищета после перестройки. Вот скопит денег и опять в науку сбежит. Все-таки шесть языков знает парень. Кашлин придумал идею этого бизнеса и научно обосновал, -- она усмехнулась. -- Я чуть замуж за него не выскочила на третьем курсе, теперь жалею страшно. А вы женаты? -- Нет. -- Я люблю холостых мужчин: с ними проще и обмана меньше. -- Вы бы не могли прикрыть бедра халатом, -- попросил я, -- а то мне прямо не по себе. Все-таки живой я и к тому же сытый. -- Сытый кем? -- Сытый чем. Она запахнулась, выпила, но стала еще соблазнительней. Она была из тех женщин, которые сводят с ума, одеваясь. Стриптизерша наоборот. (Какой-нибудь владелец теневого ресторана мог бы заработать неплохие деньги на этой моей идее.) -- Кто, по-вашему, позарился на жизнь Шекельграббера? -- спросил я напрямик. -- Кто угодно, включая его жену, которую я никогда не видела. -- Естественно, она в Нью-Йорке. -- А вы проверьте, не прилетала ли она инкогнито? -- Зачем ей убивать мужа? -- Вы, наверное, Булгакова не читали? Иногда так бывает, что муж надоел, -- объяснила она. -- Мне, например, однажды сожитель надоел и я его в тюрьму отправила. Я состроил удивленную физиономию. -- Написала начальнику паспортного стола, что живет мой закавказец без прописки на моей жилплощади -- тогда с этим строго было. Но сожитель договорился с начальником полюбовно. Что делать? Я написала на начальника, что за взятки прикрывает бездомных закавказцев, моего в частности. Тут уж начальнику против воли пришлось его выселять за сто первый километр, чтобы свою должность и шкуру спасти, а сожитель перед отъездом побил меня до сотрясения мозгов, и его упекли за изнасилование. Ну, я выздоровела, и синяки зажили до свадьбы... Месяца три назад его выпустили по амнистии. Он ходил тут под окнами, пока я не велела вахтеру погрозить ему кулаком с обручальным кольцом на пальце. -- Он не мог убить Шекельграббера из ревности? -- Мог... И я могла... И меня могли. Но при чем тут документы? -- Вот-вот, документы. Может быть, искали какой-то конкретный компрометирующий документ, а в спешке похватали все подряд? -- Может быть. Мне он ничего не оставлял на ответственное хранение. -- Извините за нескромный вопрос, вам не приходило в голову, что Шекельграббер -- шпион? -- Завербованный на телеигре `Поле чудес` в пользу страны дураков? -- приходило и не раз. Раз пять примерно. Только за чем у нас шпионить? Мне кажется, сейчас зайди на любой `ящик` или на батарею ПВО, тебе и так все покажут, все расскажут и ксерокс сделают, если свои порошок и бумагу принесешь. `Черт побери, -- подумал я, -- а ведь она патриотка в глубине души`. -- С кем он дружил из иностранцев? -- Был у него собутыльник Андре Эпюр. Заходил недавно, спрашивал, кому вернуть долг Шекельграббера, какой из жен: мне, той, что в Нью-Йорке, или еще какой-нибудь? -- Чем он занимается? -- Пьет от радости, что фирма не отзывает его из Москвы. -- Может, как-нибудь поужинаем в ресторане домжура? -- предложил я и поднялся. -- Кстати, вы не поменяете мне десять долларов? -- Только на две пятерки. Она засмеялась: -- Теперь вижу, что вы не чекист: тот поменял бы, не задумываясь, и купил дочери куклу Барби в шопе. Ладно, телефон у вас есть. Надумаете пригласить -- звоните. В углу коридора я заметил миску. -- Вы держите домашнего зверя? -- Подарили как-то собаку, но мы с ней не ужились. У меня на собаку времени не хватало, и тявкала она ни к селу ни к городу. Я остался за дверью. Перед выходом сунул вахтеру пару сотен. -- Ты давно здесь? -- С месяц. -- А твой сменщик? -- Завтра он будет с девяти, мы через сутки... Будильник заверещал в пять утра. Стоило определенного геройства поднять тело с кровати и передвинуть к ванной. Я уже забыл, что такое вставать по сигналу, разленился от безработицы и ничегонеделания, но надо ехать в Армянский переулок и поговорить с Заклепкиным, обнаружившим тело Шекельграббера. Пришлось уговаривать себя, так как организм, поработив разум, уверял, что к пенсионеру можно просто зайти в любое время суток и вовсе необязательно караулить его в подворотне. Твердым духом я одолел ленивый организм и через час обнаружил Заклепкина: угадать в переулке пенсионера с собакой среди редких прохожих не составило труда. Минут пятнадцать я затратил на восхищение пуделем, который успел нагадить под тремя машинами. Я подумал, что и к машине Шекельграббера его привела нужда, а не собачий нюх. Хотя прошло два месяца, старик много помнил: жизнь его явно обеднела на события. -- Вот здесь она стояла, припаркованная по всем правилам, -- показал он. -- А вы не заметили чего-нибудь необычного? Следы у машины, сорок пятого размера? Кровь на снегу? Незнакомого прохожего в грузинской кепке? Тут, наверное, одни и те же по утрам проходят. -- Я же говорил оперу: ноги покойник поджал под себя. -- Ну да, я читал протокол. Что тут необычного? -- Водитель-то ноги на педалях держит, даже когда стоит, по привычке держит. Вот я и думаю: либо стоял он тут не один час, либо привезли его и усадили за руль, покойника-то. -- Может, ему дали по башке, а он рефлективно ноги поджал. Как по коленке молотком у невропатолога. -- Все может быть... Проболтавшись с Заклепкиным до открытия продовольственных магазинов, я пошел в Сандуны, хотя мог отделаться звонком. В Сандунах работал банщиком мой знакомый -- Леша. Он только принял смену и со шваброй в руках, в белом халате на потное голое тело выглядел комично. Расскажи кому из наших, что делает Леша в бане -- прохода бы малому не дали. А ведь он... -- Чья смена была пятнадцатого марта? -- спросил я. -- Моя, -- ответил он. -- А что? -- У одного мужика портмоне украли, слышал? -- Нет, -- ответил он и показал на развешанные по углам таблички: `За несданные на хранение деньги, документы и ценные вещи администрация ответственности не несет`. -- Если и украдут чего, то многие к нам просто не обращаются, -- пояснил он, -- понимают, что бессмысленно. -- Мой клиент не такой, -- сказал я, -- он бы вам за пробитый трамвайный талон глотку перегрыз, а тут документы. -- Наш брат банщик в основном пустые бутылки стережет, -- рассердился Леша. -- Ну и все остальное попутно. Сам понимаешь, лишний шум ни к чему. -- Я принесу тебе фотографии. Сможешь опознать тех, кто был в тот день? -- спросил я. -- Попробую, -- ответил Леша. -- Хотя я людей в одежде плохо запоминаю, они для меня, как китайцы, -- все на одну физию... Хочешь попариться? Веник дам, пивком угощу... Из бань пришлось заехать к одному знакомому репортеру и выпросить на неделю миниатюрный фотоаппарат, который он привез из Японии. Я плохо представлял, как исподтишка снимать всех, с кем встречаешься, но решил, что справлюсь. В данном случае: руки боятся, а глаза делают... В полдень я уже сидел в приемной похоронного бюро. -- У них посетитель, -- сказала секретарша. -- Придется подождать. Она пила кофе и меня угостила. С конфетами и сахаром. Чудная девушка! -- Как вас зовут? -- спросил я. -- Ольга Кувыркалкина, -- ответила она. Я заметил кольцо на пальце. -- А кто ваш муж? -- Шофер. Я его сюда пристроила по совместительству, чтобы денег побольше в дом таскал, а он основную работу совсем забросил. Ладно, мне пока хватает. -- Его фамилия Кувыркалкин? -- Нет, Опрелин. А Кувыркалкину в приюте придумали: я была озорная. -- Веселые педагоги в детских домах. -- Передушить бы этих сук! -- жалко, что Шекельграббер не работал воспитателем. У вас был бы мотив для убийства, а у меня повод узнать такую красавицу поближе в полуинтимной обстановке допроса. -- Ну что вы чушь несете! -- рассердилась Кувыркалкина. -- Добрее Шекельграббера я в жизни человека не встречала. Если б он был моим воспитателем, я чувствовала бы себя дочерью пьяного миллионера, как говорили у нас в детдоме. -- Вы ему нравились? -- Спрашивать напрямик, спала ли она с ним -- казалось неудобным через пять минут после знакомства. -- Ему нравилась моя компания, что я без претензий и не строю из себя фифу. Он таскался со мной на всякие презентации. Какая там публика паршивая! Ни один не уйдет, чтобы пару бутылок не стянуть и кулек со жратвой. У самого лопатник от денег не закрывается, а он тащит шоколадные конфеты горстями и врет, что для брошенных в подъезде котят. -- А как муж на эти презентации реагировал? -- Никак. То есть иногда обещал Ване морду набить, но обещал мне, а его сторонился. -- Обещанного три года ждут. -- Так я ничего Ване не говорила. Зачем такую ерунду передавать. -- Шекельграббер к вам приставал? -- Дружески: в щечку поцелует, обнимет в машине, то заведет в ателье и скажет: `Сшей себе, чего хочешь`. Ему, наверное, нравилось женщин покорять или брать измором, а я вся тут -- бери и пользуйся. Но мужикам так скучно. Знаете, как кавказцы заставляют проституток одеваться и говорят: `А тэпер сапративлайса!`? -- А муж терпел Шекельграббера? -- Кое-как терпел из-за денег, не в таксисты же идти, баранку каждый день крутить. Тут иной раз неделю работы нет. -- Бедный Опрелин! -- посочувствовал я из мужской солидарности. -- Прям уж! -- сказала Кувыркалкина. -- Насилует меня через день, как хочет, и еще носки его вонючие стирай по воскресеньям. -- А вы о разводе не думали? -- Рано еще разводиться, -- деловито ответила Кувыркалкина. -- Прописку московскую он мне дал, детей нет. Значит, по закону надо пять лет под одной крышей жить, иначе ляпнет на суде, что брак был фиктивный с моей стороны, меня и вышлют по детдомовскому адресу, как заяц с петухом -- лису в народной сказке. -- Заплатите ему за прописку и разъезжайтесь, -- посоветовал я. -- Он много хочет, но получит с гулькин нос, -- ответила Кувыркалкина. -- Кстати, вон он подъехал, легок на помине. Опрелин -- неприятный, неопрятный и скользкий на вид -- забрел в приемную, как сомнамбула или зомби, плюхнулся на стул и состроил озабоченную физиономию. Чаще всего такой пользуются алкоголики, решившие прекратить запой и начать новую жизнь после опохмелки. Озабоченный вид как бы символизирует непоколебимость решения в их мутном сознании и пробуждающуюся сопротивляемость жизни. -- Какие дела? -- устало спросил он. -- Выкладывай, что с утра набомбил, -- приказала Кувыркалкина. Опрелин покосился в мою сторону. -- Давай, давай. Он сунул Кувыркалкиной комок мятых бумажек: рублями их уже трудно было назвать, но для таких, как я, и это -- все-таки деньги. -- Сначала поедешь к гравировщику, от него -- на кладбище с грузом. Потом вот эти конверты развезешь по адресам. В четыре Поглощаеву надо куда-то ехать. Все. Свободен. Опрелин ушел, как оплеванный, но по-прежнему не в меру озабоченный. Даже интересно, какая чушь терзает его пустую голову. -- Суровы вы с ним, -- заметил я. -- Он меня унижает с глазу на глаз, а мне что делать на людях?.. Хотите, дам показания, что в ночь убийства он шлялся неизвестно где? Могу даже на соседку кивнуть. -- А он скажет то же самое про вас. -- Скажет, -- согласилась она. -- Та еще скотина, а как нажрется -- хуже скотины. Наконец я дождался ухода клиента, по манерам держаться -- старого ЦеКовского работника. Видно, много украл напоследок. -- У него двойной заказ, -- шепнула Кувыркалкина, -- на себя и на жену. Жена уже откинулась, а он еще дышит, старый пердун. -- Для чего они делают из себя мумии? -- Во-первых, наследников нет, а сберкнижкой глаза не прикроешь. Во-вторых, мы с вами сгинем через тридцать лет в братской могиле, а его мумию в следующей эре какой-нибудь музей купит и в витрину поставит, как в мавзолей. Не такие уж и большие деньги надо отдать, чтоб тебя, как Ленина выставили. -- Послушайте, Оля, я, конечно, не Шекельграббер в смысле кошелька, но с удовольствием пригласил бы вас на презентацию самого себя в любое удобное для вас время. -- А пистолет подарите? -- У меня нет пистолета, я даже рогатку не беру на ответственные задания. -- Ладно, я вам подарю. Газовый. У меня все равно два. -- Договорились, жду намека, -- сказал я и пошел в кабинет, думая по дороге: `Что же я такой бабник? Что же ни одной юбки не пропущу? И совесть ведь не успокоишь мыслью, будто для дела все эти знакомства. Знаю, что не для дела, не только...` -- Ну и работка у нас, врагу не пожелаешь, -- приветствовали меня рукопожатием Кашлин. -- До чего же дотошный клиент с деньгами пошел, за каждый рубль чуть ли не душой переживает. И это хочу, и то, но подешевле. А можете вы сделать не прямо, а сикось-накось, лишь бы задаром? А сколько будет стоить задаром? И что из этого получится? И в каком грунте я буду лежать? А почему не в утепленном? А есть дешевле? А почему ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Россия
Док. 119808 Опублик.: 19.12.01 Число обращений: 0
|