В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
ЖЕСТЫ Назад
ЖЕСТЫ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Автор Неизвестен.
Убийство в `Долине царей`


Жанр: Детективбоевик

-- Здравствуйте, я в курсе вашего визита, -- сказала она
и, нажав какую-то кнопку, видимо, упреждающую, кивнула на
дверь. -- Входите, пожалуйста.
`Мне назначено, моя фамилия Варламов`, -- так и осталось
во рту.
Директоров было двое, третий присутствовал в виде портрета
в траурной рамке на свободном столе. Периметр стен тоже был
завешан портретами, но лица на них выглядели, по меньшей мере,
странно: словно людей, их изображающих, перед съемкой жгли-жгли
и недожгли, бросили.
Мы представились почти официально, можно сказать, как на
допросе.
-- Поглощаев, -- сказал высокий.
-- Кашлин, -- словно поддакнул низкий.
Обоим едва ли перевалило за тридцать, как и мне. В
костюмах вид у них был солидный, но едва уловимые жесты с
головой выдавали, что в недалеком студенчестве один числился в
разгильдяях и постепенно одумывался, а другой собирал взносы со
всего курса и в каникулы ездил по комсомольским путевкам.
-- Вас рекомендовали как толкового, рассудительного и
честного человека, -- сказал Кашлин. -- Именно такой нам и
нужен.
Я промолчал, хотя чувствовал, что обязан ответить.
-- Милиция сама порекомендовала, -- сказал Поглощаев, -- у
нее руки не доходят до нашего дела. Но я не верю, я никому не
верю и правильно делаю. Думают, люди при деньгах -- сами
разберутся, а не разберутся -- значит, не захотели, испугались.
Кстати, сколько вы хотите за работу?
-- Сначала дело, -- выдавил я, помучившись сомнениями.
-- Все-таки хотелось бы поконкретней: на текущие расходы и
на гонорар в случае успеха, -- сказал Поглощаев.
-- Не стесняйтесь, называйте сумму, вам же за работу
платят, -- поддержал назойливого коллегу Кашлин.
-- Двести долларов на текучку и две тысячи в случае
успеха, -- выдавил я, хотя чувствовал, что надо вести себя
наглей: все-таки я сыщик, а не побирушка.
-- Почему доллары? -- удивились оба.
-- К тому времени, когда я за руку приведу вам
преступника, на гонорар в рублях, быть может, и коробку спичек
не купишь.
-- Хорошо, пусть будут доллары, -- согласился Поглощаев.
-- Вот трудовое соглашение, мы оформляем вас как рекламного
агента, распишитесь и спрашивайте.
Поскольку они так и не предложили мне стул, я сел
самочинно, без церемоний и сказал:
-- Я, конечно, знаю суть происшедшего, но хотелось бы
услышать эту историю не языком протокола, а в нормальном живом
изложении.
-- От кого из нас? -- спросил Кашлин.
-- Пусть любой говорит, а другой дополняет, или уточняет.
Можете наоборот.
-- Это случилось два месяца назад, -- начал Поглощаев. --
У одного из трех владельцев и одновременно исполнительных
директоров этой фирмы -- два оставшихся перед вами -- так вот,
у нашего подельщика, американца Джона Шекельграббера, украли из
машины дипломат с документами: американским паспортом,
водительскими правами, страховым полисом, чековой книжкой и
билетом до Нью-Йорка.
-- Ваня (так мы звали его между собой) собирался совсем
переселиться в Россию и летел за женой и сыном, -- объяснил
Кашлин. -- Его жена -- русского происхождения -- об этом
мечтала. Она и отправила мужа в Москву, как бы на разведку,
снабдив телефонами старых друзей. Сейчас многие бывшие
соотечественники так поступают: там зарабатывают тысячу
долларов, а здесь тратят миллион-другой рублей. Чем не бизнес?
-- Где стояла машина, когда украли документы?
-- У нашего подъезда, вон там, -- сказал Кашлин и ткнул
пальцем в стекло.
-- Билетом до Нью-Йорка потом кто-нибудь воспользовался?
-- спросил я.
-- Какой-то туркмен в халате, но у него даже заграничного
паспорта не было. Сказал, что поменял на две бутылки коньяка, а
зачем -- и сам не знает, обертка понравилась. Но лучше по
порядку, -- продолжал Поглощаев. -- Итак, мы заявили о краже,
связались с местными бандами -- результат нулевой. Говорили с
подопечными детской комнаты милиции -- тоже бестолку. Прошла
неделя и вор объявился сам, позвонил по телефону и потребовал
миллион отступных. Ваня согласился, хотя сумма была несуразная.
Мы связались с милицией, `засветили` купюры, но к условленному
месту никто не подошел. Через день тот же голос позвонил второй
раз, сказал, что не надо искать дураков, если мы хотим вернуть
документы, и назначил новую встречу. Мы опять связались с
милицией, и опять никто не пришел. Но еще через день тот же
голос дал последний шанс вернуть документы. Мы решили, что
`стучит` кто-то в милиции. `Делать нечего, -- сказал Ваня, --
придется платить`. От нашей подстраховки он отказался, от
местных бандитов, готовых помочь за половину, -- тоже.
Шестнадцатого января мы еле закрыли `дипломат` с деньгами, Ваня
сел в машину, живым мы его больше не видели. Его ударили по
голове предметом типа гаечного ключа. Утром по номеру
арендованной машины установили личность, известили нас, как
близких `родственников`, мы забрали тело из морга и отвезли в
наш собственный. Я позвонил вдове в Нью-Йорк и спросил, что
делать. Она велела бальзамировать и хоронить в Москве. К
похоронам обещала быть, то есть на следующей неделе мы ее ждем.
-- Где территориально назначались встречи? -- спросил я.
-- Первая -- в 12.00 за станцией `Таганская` у пивной
палатки, вторая -- в 14.00 у входа на Рогожский рынок, третью
Ваня нам не назвал, но, судя по всему происшедшему, в четыре
утра в Армянском переулке.
-- И ни одного свидетеля? -- спросил я. -- Все-таки центр
города.
-- Только старик с собакой, который и обратил внимание на
труп в машине, -- сказал Поглощаев.
-- Со счета никто не пытался снять деньги? -- спросил я.
-- Это невозможно без хозяина, -- ответил Поглощаев и
посмотрел на меня, как на профана. Впрочем, вполне заслуженно:
у меня никогда не было чековой книжки.
-- Мы думаем, что действовал одиночка, спивающийся, но еще
помнящий светлое прошлое. И кое-что знающий, потому что
осторожный. Может быть, опустившийся бывший милиционер. У них
ведь сейчас поветрие -- в преступники идти.
Я кивнул, показывая, что принимаю к сведению и разберусь.
Делать какие-либо выводы вслух мне не хотелось, не дай Бог
совсем примут меня за дубиноголового. Они и так уж, по-моему,
сомневались в правильности выбора.
-- Не могли бы вы проверить всех милиционеров района,
уволенных в последние годы за провинности, превышение и
несоответствие? -- спросил Поглощаев.
-- Милиция это уже сделала, -- сказал я, -- но, конечно
же, лучше перепроверить. У них своя гордость. Я только не
пойму, зачем было убивать бедного Шекельграббера? Не мог он в
последний момент выкинуть какой-нибудь финт? Например, напугать
вымогателя до смерти.
-- Может быть, из-за угла неожиданно вышел прохожий и
убийца принял его за засаду, -- сказал Кашлин.
-- В таком случае он дал бы стрекача, а не тратил время на
бессмысленное убийство, -- сказал я.
Наконец-то Поглощаев согласно кивнул, признавая правоту
моего суждения.
-- Хорошо, -- сказал я, -- версию с одиночкой я отработаю.
Какие еще есть соображения?
Компаньоны переглянулись.
-- Рэкет? -- намекнул я.
-- С ними мы еще в первый день договорились!-- махнул
рукой Поглощаев.
-- Конкуренты?
-- Невозможно. У нас ноу-хау, хоть и пятитысячелетней
давности, на которое к тому же никто не претендует.
-- Месть из ревности?
-- Вообще-то любовница у него была, но она незамужняя. Да
и чего ее ревновать? Дура из дур, -- сказал Поглощаев тоном
самца, которому самому хотелось, да не досталось. -- Хотя были
и другие, и много, но к ним он относился, как к одноразовым
шприцам.
-- Одного раза для ревнивца вполне достаточно. А темные
делишки?
-- Исключено. Все-таки в одном кабинете сидим. Мы бы
почувствовали, если б он начал работать только на свой карман.
-- Кто из ваших сотрудников был в курсе, что у
Шекельграббера украли документы?
-- Да, пожалуй, все, -- сказал Кашлин. -- Все ему
сочувствовали.
-- Можно посмотреть личные дела?
-- Мы их не заводили. Мы же не оборонный завод, а
похоронное бюро.
-- Тогда я попрошу написать мне небольшое досье на
каждого.
-- Даже на нештатников? -- спросил Кашлин.
-- На всех, кто имеет хоть какое-то отношение к вашей
фирме, -- сказал я. -- И обязательно укажите национальность и
степень патриотических чувств.
-- Зачем?
-- Шекельграббер, Армянский переулок, синагога -- все
наводит на простую мысль: приехал какой-то, когда русским денег
не хватает, -- объяснил я.
-- Если б все евреи были такие, как Ваня, от Израиля давно
б мокрое место осталось, -- сказал Кашлин. -- К нам тут заходил
один, предлагал на паритетных началах переправлять прах
родственников на святую землю. Вот это еврей! Хотя рожа у него
была совершенно рязанская.
-- Еще мне нужен телефон его любовницы и записная книжка.
-- Телефон -- пожалуйста, а книжки нет. Можете забрать все
визитные карточки, какие найдете в его столе.
-- А где он жил?
-- Снимал квартиру на юго-западе. Она опечатана, ключи в
милиции.
-- Он владел русским языком?
-- Да, поскольку его жена так и не удосужилась выучить
английский. Типичный случай русского хамства в чужой стране, --
сказал Поглощаев. -- Мне кажется, ее уровень -- что-то среднее
между продавщицей и кладовщицей, судя по рассказам Вани, то
есть почти американский стандарт. Присосалась к нему, как клещ,
а он, дурак, поверил всяким небылицам о русских женщинах,
начитавшись Некрасова. Теперь вот его убили, а она не
торопится...
-- Как Шекельграббер с ней познакомился? Он жил прежде в
Москве?
-- Нет, она разошлась с первым мужем и ушла к Ване уже в
Нью-Йорке, -- сказал Кашлин. -- Ребенок, по-моему, от первого
брака, а может, и более ранний. От этой эмансипации женщины
стали такие неразборчивые! Совсем потеряли стыд и голову.
Готовы заводить детей чуть ли не после первого комплимента.
-- Пока все, -- сказал я и поднялся. -- Загляну к вам
завтра за досье на сотрудников. Если понадоблюсь срочно, то с
пяти до семи меня обычно можно найти в одном из баров Дома
журналистов.
-- Вы журналист? -- спросил Поглощаев напуганно.
Я покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и
нет.
Уже у двери я обернулся и спросил напрямик:
-- Послушайте, для чего вам нужен убийца? Ведь
Шекельграббера не воротишь. Учтите, самосуд я не допущу.
-- Дело в том, -- сказал Поглощаев, -- что вчера в
Сандуновских банях из моего пиджака украли портмоне с
документами. Это может быть совпадением, но я не хочу
рисковать.
-- Пожалуйста, -- сказал я, -- подключите к телефону
определитель номера и магнитофон.
-- Мы не олухи, -- ответил Кашлин, -- уже подключили.
Покидая похоронное бюро, я взял со стола секретарши
рекламный проспект.
-- Правильно, -- одобрила она. -- Готовьтесь заранее,
копите деньги.
-- У вас большая зарплата? -- зачем-то спросил я.
-- Да уж побольше, чем у вас, -- ответила она, бросив
взгляд на мой костюм.
-- А что вы такого полезного делаете?
-- Ничего не делаю.
На том и расстались. В автобусе я пролистал проспект:
ФИРМА
`ДОЛИНА ЦАРЕЙ`
МЫ ПРЕДЛАГАЕМ ВАШИМ БЛИЗКИМ ВЕЧНОСТЬ
Дальше следовал рассказ о том, какого рода Вечность
предлагается. Покойника бальзамировали по всем канонам Древнего
Египта. Мумию хоронили в пуленепробиваемом герметичном и
влагоустойчивом саркофаге, который к тому же выдерживал вес в
двадцать тонн. Фирма гарантировала сохранность тела в течение
пяти тысяч лет. Фирма обещала, что в Судный день покойник будет
выглядеть, как огурчик. Оживлять такого -- одно удовольствие.
Тут же были фотографии мумий фараонов, многие из которых я уже
видел в директорском кабинете. Особой строкой, но ненавязчиво и
даже галантно, подчеркивалось, что удовольствия фирмы -- не для
бедных.

Давно я не попадал в такие передряги, а если честно -- ни
разу. Знай Кашлин и Поглощаев, что я только пробуюсь на стезе
частного сыска, они бы сразу показали от ворот поворот. Но им
рекомендовал меня начальник отделения милиции и рекомендовал из
своекорысти, потому что сыщик я был липовый, подставной, хотя и
чувствовал какое-то мимолетное влечение к этому делу,
начитавшись и насмотревшись детективов со счастливым для
сыщиков концом, безмятежным мудрствованием в середине и
озадачивающим ночным звонком в начале.
Вообще-то в природе я существую как безработный журналист.
Прежде работа в газете, потом в журнале, опять в газете, и
однажды подневольная писанина до того обрыдла, что я ни с того
ни с сего накатал заявление об уходе из партийной газеты.
Геройский поступок по тем временам. `Ну не может нормальный
человек всю жизнь делать интервью с людьми, которые ему
противны, или репортажи, от которых самого тошнит!` -- объяснил
я, но мало кто соглашался. Все тряслись за собственную задницу,
причем тряслись задницей, так как мозги свои давно профунькали
проституционным щелкоперством.
Я переоценил свои возможности и помощь друзей, тут же
записавшихся в недруги. Надеялся работать на вольных хлебах в
свое удовольствие и распихивать по знакомым редакциям, но
просчитался: почти все двери передо мной захлопнулись, хотя
перестройка уже была на излете, и путч только-только
провалился. Единожды предавший, кто тебе поверит. Кругом
открывались сотни новых газет, но в них надо было либо вообще
не работать и, проев чей-то спонсорский фонд, разбежаться, либо
писать такую гадость, какая даже в коммунистической прессе не
снилась: по мне уж лучше слушать вранье партийного босса, чем
беседовать с гомосексуальной парочкой или брать интервью у
грошовой проститутки с трех вокзалов, которая после каждого
вопроса требует стакан, а за следующий стакан предлагает
отдаться.
Какое-то время я перебивался в коммерческом издательстве,
правя корректуры, но книги тут упорно не рождались, одни
выкидыши на стадии оригинал-макета. Конечно, издательство
приказало долго жить другим коммерческим издательствам. Я уже
подходил к крайней черте бедности и потихоньку распродавал
имущество. Единственным средством существования был дом
журналистов: там иногда подворачивалась халтура у старых
знакомых, например, смотаться за кого-нибудь в творческую
командировку, пока сам командированный творит новую любовницу,
но чаще ребята, работавшие в барах и ресторане, просили
что-нибудь поднести, разгрузить машину с пивом или подежурить
за кого-нибудь, кому срочно понадобилось уйти со службы. Если б
Кашлин и Поглощаев знали, почему меня можно почти каждый вечер
застать в домжуре, то-то бы посмеялись!
И вот неделю назад я встретил Квочкина, начальника
отделения милиции. Когда-то я написал о нем три статьи и
способствовал его продвижению по службе. Квочкин оказался
мужиком добропамятным. Мы посидели в его кабинете, уговорили
пару бутылок и, выслушав историю моего падения, Квочкин
предложил мне стабильный заработок и практическое
ничегонеделанье.
-- Это элементарно, Ватсон, -- сказал он, -- если
преступление не раскрыто по горячим следам, то шанс, что оно
будет раскрыто потом -- чистая случайность. Но и ее со счетов
никто сбрасывать не собирается... А если, скажем, в установке
истины заинтересованы люди состоятельные, а дело двигается туго
-- у милиции все руки заняты, -- но двигается? Чувствуешь? --
тут золотое дно лежит на поверхности. Я говорю заинтересованным
лицам, что милиция им вряд ли поможет, хотя и постарается изо
всех сил. Но милиция сама перегружена, а вот есть на примете
частный детектив с отличной школой и репутацией. Почему бы не
пригласить его? Этот детектив -- ты. Основные твои задачи --
внимательно выслушать клиента, задать десяток неглупых вопросов
и взять аванс на текущие расходы. Аванс мы делим пополам. Потом
ты будешь изредка звонить клиенту и передавать то, что узнает
милиция. Ну как, согласен?
Под влиянием выпитого я согласился, не думая, и мы ударили
по рукам. На следующий день он вызвал меня по телефону, от
которого я уж думал отказываться ввиду неплатежеспособности, и
поведал о `Долине царей`, очень довольный собственной
хитростью.
И вот я посетил Кашлина с Поглощаевым. Странно, но их
история заинтересовала меня всерьез. Случается же такое с
профанами! Почему бы и не попробовать? -- думал я. -- Времени
-- ешь -- не хочу. Ну, не получится, так хоть с людьми новыми
познакомлюсь, глядишь, и сам в этой `Долине` кем-нибудь
пристроюсь. -- Из телефонной будки я позвонил любовнице
Шекельграббера, Марине Степановне Размахаевой, представился и
напросился в гости ближе к вечеру. Потом пошел в отделение
милиции, как на Голгофу. Двести долларов приятно грели карман и
душу, но мысль, что с половиной сейчас придется расстаться,
лишала жизненной потенции, а исчезнуть из поля зрения Квочкина
выглядело бы просто глупостью: еще два десятка подобных `дел`,
и я -- миллионер в рублях, а с учетом инфляции и везения,
глядишь, мультимиллионер... и весь в рублях...
-- Молодец, -- похвалил Квочкин, пряча стодолларовую
купюру почему-то в кобуру. -- Выпьешь за упокой Шекельграббера
и за мою изобретательность.
Что-то легла у меня душа к этому убийству, -- сказал я. --
Кстати, вчера у Поглощаева тоже украли документы.
-- А нам, дурак, не сообщил, -- сказал Квочкин. -- И чем
только люди перед смертью думают!
-- Может, я всерьез займусь делом?
-- Да брось ты эти игры. Тут свои законы и правила, а ты в
них -- как свинья в апельсинах.
-- Но я уже принес неизвестную тебе информацию.
-- Ну представь, ввяжешься ты, чуть что -- тебя загребут,
спросят: какого рожна лезешь? Ты ответишь: позвоните майору
Квочкину, он объяснит. -- А подать сюда Квочкина! По какому
праву вы, товарищ майор...
Он еще долго разыгрывал этот спектакль одного актера, и
только потребность выпить заставила его прерваться.
-- Зачем же я буду подводить тебя? -- сказал я. --
Все-таки у меня удостоверение журналиста, я им всегда
прикроюсь.
-- Вот если б у тебя было удостоверение депутата!
-- Дай посмотреть ваши материалы. Хочешь не хочешь, а мне
еще придется беседовать с Кашлиным и Поглощаевым. Деньги нужно
отработать хотя бы словесно, а я даже не знаю, в какой позе
нашли убитого, и кто.
Квочкин достал из сейфа пухлый скоросшиватель и бросил
мне.
-- Ты что не пьешь? -- спросил он при этом. -- Пей, лысый,
пей.
Пришлось `пропустить` для пользы следствия.
-- Тут триста страниц! -- сказал я. -- Мне до утра не
справиться.
-- Хрен с тобой! Иди к Гальке-секретарше, пусть отксерит.
-- В дверях он нежно взял меня за локоть и добавил: -- Только
не говори никому, не надо...
Ксерокс сломался на тридцатой странице навсегда: не вынес,
бедняга, что его заставляли работать на оберточной бумаге.
Пришлось удовлетвориться одним началом, тем более конец я уже
решил дописать сам.
До встречи с Мариной Степановной Размахаевой оставалось
несколько часов. Я поехал в домжур, поменял на входе у
знакомого `жучка` двадцать долларов и забрел в ресторан. Ужасно
хотелось наесться до отвала, тем более у зиц-вдовы вряд ли
предложат что-нибудь, кроме чая.
-- Взаймы дать? -- участливо спросил официант Саша.
-- Дай столик в углу и отбивных штук пять, -- отбивная для
меня была самым знакомым деликатесом. О существовании других я,
конечно, знал от нуворишей-гурманов и из меню, но на зуб не
пробовал, хотя зубы были. Может, заказать тройную порцию
омаров? Но съедобны ли они для желудка, испорченного овсяной
кашей на воде? Да и есть ли на кухне? Чай, не в `Метрополе`
сижу...
Отбивных мой аскетический организм вместил только две.
Порядочный Саша незаметно переставил три нетронутые порции на
другой стол и денег за них с меня не взял. Хорошо быть блатным!
Но это благодатное время кончается прямо на глазах, честные
Саши вымирают стадами, как динозавры, собираясь на
кладбищах-толкучках... Меня потянуло в сон, но я кое-как
справился, поспав минут пятнадцать в холле, и пожалел об этом:
мог бы вздремнуть в метро. Потом пролистал двадцать страниц
`дела`: осмотр места происшествия, поданный корявым языком и
почерком, и показания старичка, чья собака обнаружила труп.
Фамилия старичка была Заклепкин, был и адрес в `деле`.
`Завтра навестим пенсионера`, -- подумал я и поехал к
любовнице Шекельграббера.
Она жила в доме, у подъезда которого стояло с полсотни
машин иностранных марок, а в подъезде сидел вахтер -- бывший
десантник (как можно было догадаться по остаткам амуниции), уже
разжиревший от дремотного сиденья на одном стуле. Лучше б ему
поставили кушетку. Хотя бы с бока на бок переворачивался. Он
пустил меня без звука: не знаю, за кого принял, но скорее,
поленился спрашивать, испугался, что придется вставать и
загораживать дорогу.
Марина Степановна жила на первом этаже. Мимолетного
взгляда на квартиру достаточно было, чтобы сообразить: хозяйка
болтается без дела, но постоянный заработок имеет, потому что
`надомница`, то есть осыпает богатых друзей женскими милостями.
Я подумал, что между ней и вахтером много общего: одна получила
от природы красоту, а другой -- здоровье и два метра без кепки,
-- и оба живут за счет подарков природы, как наследники
несчастных родственников, отдавших чаду все хорошее.
-- Заходите, хватит уже тереть подошвы о коврик, --
пригласила Размахаева.
Мы прошли в комнату, которая имела такой вид, будто
Размахаева все утро развлекалась, не покладая рук, ног и других
частей только что отмытого под душем тела.
-- Коньяку выпьете? Тут осталось на три рюмки.
-- Спасибо, я уже пил сегодня по необходимости. Теперь у
меня похмельный синдром. Я бы выпил воды или молока.
Мне поднесли и воды, и молока.
-- Значит, вы -- частный сыщик?
Я кивнул, но как бы в раздумье и не очень уверенно.
-- По вам не скажешь. Вы скорее производите впечатление не
частного сыщика, а приватизированного. Но это не важно для
меня. Что вы хотите узнать? Задавайте вопросы на свою
сообразительность, а я буду отвечать на свою.
Я растерялся, я совсем не думал, о чем спрашивать
Размахаеву, а в кино и книгах такие сцены сами собой строятся:
что надо -- вмиг выясняется, и дело заканчивается постелью.
-- Вы хоть прочитали протокол моего допроса в милиции?
-- Нет, -- сознался я.
-- Плохо, так не годится работать, -- попеняла Размахаева.
-- Вы же будете повторять вопросы, а я -- повторять ответы. А
жизнь проходит.
-- У меня свои методы, -- соврал я.
-- Мне кажется, вы из кагэбэ, -- решила Размахаева.
-- Такой организации уже нет больше года, -- ответил я.
-- А куда же она делась?
-- Ее переименовали.
-- Так это названия нет, а не организации. Организация еще
при Иване Грозном была.
-- Почему вы решили, что я из кагэбэ?
-- Должны же они как-то проявиться: в окно подсмотреть,
телефон прослушать, письма прочитать -- все-таки иностранный
гражданин убит! Правда, из-за Шекельграббера международный
скандал вряд ли возникнет.
-- Почему?
-- А кому он нужен? Кто его, кроме меня, жалел? Кому
деньги давал -- те зад лизали, отрабатывая, а остальные только
плевали в спину: приехал, гад, нашей родиной торговать.
-- Вы его любили? -- спросил я.
Размахаева выпила рюмку коньяка, пустила вдруг слезу и
сказала:
-- Он звал меня Мунька.
-- Кто такая Мунька? -- не сообразил я.
-- Ну, я вот Мунька в его представлении.
-- Что за человек был Шекельграббер?
-- Меньше всего он походил на американца в нашем
представлении. Разгильдяй с небольшой лысиной. Сорил деньгами,
угощал всех подряд, взаймы давал направо-налево.
-- Может, он просто обалдел от здешней дешевизны?
-- Нет, он скорее обалдел от того, как легко наши
оборотистые подонки собирают деньги, ничего не делая. В
Америке, говорил он, из-за одного процента прибыли конкуренты
друг другу глотки перегрызут, а здесь и из-за ста с тобой никто
разговаривать не станет. Но все-таки он был прирожденный
разгильдяй, а не бизнесмен, иначе не полез бы в эту аферу с
`Долиной царей`.
-- Какая же афера! Я увидел сегодня преуспевающее
предприятие.
-- Пока преуспевающее, но по большому счету -- это
несерьезно. Только при нашем бардаке оно способно приносить
много бумажек, похожих на пестрые фантики. Кстати, не
возьметесь мне растолковать, почему теперь на деньгах вместо
Ленина рисуют какие-то узоры и трилистники ни к селу ни к
городу?.. А в принципе, Кашлина с Поглощаевым ждет судьба
Безенчука.
-- Вы знаете что-нибудь об отношении Шекельграббера к
компаньонам?
-- Поначалу у них все складывалось гладко, но последние
полгода он приходил ко мне расстроенным и говорил, что скоро
они перегрызутся, как собаки, пора вынимать уставной капитал и
сматывать удочки. Хотя деньги его мало волновали, ему не
нравилось, что Поглощаев баламутит воду и в каждый разговор
вставляет, будто один работает на износ, а паевые доли у всех
троих равны, хотя работы там особой нет: подчиненные работают,
директора только деньги считают и делят сообразно собственным
интересам. А Шекельграббер дал фирме изначальный капитал, у
компаньонов в то время запасных брюк не значилось. Даже я
достала `Долине` трех клиентов, а Поглощаев -- жмот -- хоть бы
в ресторан позвал!
-- Почему именно Поглощаев? -- спросил я.
-- Он у них командует клиентами и ведет бухгалтерию.
-- А что делает Кашлин?
-- Дурака валяет. Кашлин -- это Шекельграббер номер два,
или наоборот. Мы учились на одном курсе, он нас всех и
перезнакомил. Из него получился бы хороший ученый, если б не
затрахала совдеповская нищета после перестройки. Вот скопит
денег и опять в науку сбежит. Все-таки шесть языков знает
парень. Кашлин придумал идею этого бизнеса и научно обосновал,
-- она усмехнулась. -- Я чуть замуж за него не выскочила на
третьем курсе, теперь жалею страшно. А вы женаты?
-- Нет.
-- Я люблю холостых мужчин: с ними проще и обмана меньше.
-- Вы бы не могли прикрыть бедра халатом, -- попросил я,
-- а то мне прямо не по себе. Все-таки живой я и к тому же
сытый.
-- Сытый кем?
-- Сытый чем.
Она запахнулась, выпила, но стала еще соблазнительней. Она
была из тех женщин, которые сводят с ума, одеваясь.
Стриптизерша наоборот. (Какой-нибудь владелец теневого
ресторана мог бы заработать неплохие деньги на этой моей идее.)
-- Кто, по-вашему, позарился на жизнь Шекельграббера? --
спросил я напрямик.
-- Кто угодно, включая его жену, которую я никогда не
видела.
-- Естественно, она в Нью-Йорке.
-- А вы проверьте, не прилетала ли она инкогнито?
-- Зачем ей убивать мужа?
-- Вы, наверное, Булгакова не читали? Иногда так бывает,
что муж надоел, -- объяснила она. -- Мне, например, однажды
сожитель надоел и я его в тюрьму отправила.
Я состроил удивленную физиономию.
-- Написала начальнику паспортного стола, что живет мой
закавказец без прописки на моей жилплощади -- тогда с этим
строго было. Но сожитель договорился с начальником полюбовно.
Что делать? Я написала на начальника, что за взятки прикрывает
бездомных закавказцев, моего в частности. Тут уж начальнику
против воли пришлось его выселять за сто первый километр, чтобы
свою должность и шкуру спасти, а сожитель перед отъездом побил
меня до сотрясения мозгов, и его упекли за изнасилование. Ну, я
выздоровела, и синяки зажили до свадьбы... Месяца три назад его
выпустили по амнистии. Он ходил тут под окнами, пока я не
велела вахтеру погрозить ему кулаком с обручальным кольцом на
пальце.
-- Он не мог убить Шекельграббера из ревности?
-- Мог... И я могла... И меня могли. Но при чем тут
документы?
-- Вот-вот, документы. Может быть, искали какой-то
конкретный компрометирующий документ, а в спешке похватали все
подряд?
-- Может быть. Мне он ничего не оставлял на ответственное
хранение.
-- Извините за нескромный вопрос, вам не приходило в
голову, что Шекельграббер -- шпион?
-- Завербованный на телеигре `Поле чудес` в пользу страны
дураков? -- приходило и не раз. Раз пять примерно. Только за
чем у нас шпионить? Мне кажется, сейчас зайди на любой `ящик`
или на батарею ПВО, тебе и так все покажут, все расскажут и
ксерокс сделают, если свои порошок и бумагу принесешь.
`Черт побери, -- подумал я, -- а ведь она патриотка в
глубине души`.
-- С кем он дружил из иностранцев?
-- Был у него собутыльник Андре Эпюр. Заходил недавно,
спрашивал, кому вернуть долг Шекельграббера, какой из жен: мне,
той, что в Нью-Йорке, или еще какой-нибудь?
-- Чем он занимается?
-- Пьет от радости, что фирма не отзывает его из Москвы.
-- Может, как-нибудь поужинаем в ресторане домжура? --
предложил я и поднялся.
-- Кстати, вы не поменяете мне десять долларов?
-- Только на две пятерки.
Она засмеялась:
-- Теперь вижу, что вы не чекист: тот поменял бы, не
задумываясь, и купил дочери куклу Барби в шопе. Ладно, телефон
у вас есть. Надумаете пригласить -- звоните.
В углу коридора я заметил миску.
-- Вы держите домашнего зверя?
-- Подарили как-то собаку, но мы с ней не ужились. У меня
на собаку времени не хватало, и тявкала она ни к селу ни к
городу.
Я остался за дверью.
Перед выходом сунул вахтеру пару сотен.
-- Ты давно здесь?
-- С месяц.
-- А твой сменщик?
-- Завтра он будет с девяти, мы через сутки...

Будильник заверещал в пять утра. Стоило определенного
геройства поднять тело с кровати и передвинуть к ванной. Я уже
забыл, что такое вставать по сигналу, разленился от безработицы
и ничегонеделания, но надо ехать в Армянский переулок и
поговорить с Заклепкиным, обнаружившим тело Шекельграббера.
Пришлось уговаривать себя, так как организм, поработив разум,
уверял, что к пенсионеру можно просто зайти в любое время суток
и вовсе необязательно караулить его в подворотне.
Твердым духом я одолел ленивый организм и через час
обнаружил Заклепкина: угадать в переулке пенсионера с собакой
среди редких прохожих не составило труда. Минут пятнадцать я
затратил на восхищение пуделем, который успел нагадить под
тремя машинами. Я подумал, что и к машине Шекельграббера его
привела нужда, а не собачий нюх.
Хотя прошло два месяца, старик много помнил: жизнь его
явно обеднела на события.
-- Вот здесь она стояла, припаркованная по всем правилам,
-- показал он.
-- А вы не заметили чего-нибудь необычного? Следы у
машины, сорок пятого размера? Кровь на снегу? Незнакомого
прохожего в грузинской кепке? Тут, наверное, одни и те же по
утрам проходят.
-- Я же говорил оперу: ноги покойник поджал под себя.
-- Ну да, я читал протокол. Что тут необычного?
-- Водитель-то ноги на педалях держит, даже когда стоит,
по привычке держит. Вот я и думаю: либо стоял он тут не один
час, либо привезли его и усадили за руль, покойника-то.
-- Может, ему дали по башке, а он рефлективно ноги поджал.
Как по коленке молотком у невропатолога.
-- Все может быть...
Проболтавшись с Заклепкиным до открытия продовольственных
магазинов, я пошел в Сандуны, хотя мог отделаться звонком. В
Сандунах работал банщиком мой знакомый -- Леша. Он только
принял смену и со шваброй в руках, в белом халате на потное
голое тело выглядел комично. Расскажи кому из наших, что делает
Леша в бане -- прохода бы малому не дали. А ведь он...
-- Чья смена была пятнадцатого марта? -- спросил я.
-- Моя, -- ответил он. -- А что?
-- У одного мужика портмоне украли, слышал?
-- Нет, -- ответил он и показал на развешанные по углам
таблички: `За несданные на хранение деньги, документы и ценные
вещи администрация ответственности не несет`.
-- Если и украдут чего, то многие к нам просто не
обращаются, -- пояснил он, -- понимают, что бессмысленно.
-- Мой клиент не такой, -- сказал я, -- он бы вам за
пробитый трамвайный талон глотку перегрыз, а тут документы.
-- Наш брат банщик в основном пустые бутылки стережет, --
рассердился Леша. -- Ну и все остальное попутно. Сам понимаешь,
лишний шум ни к чему.
-- Я принесу тебе фотографии. Сможешь опознать тех, кто
был в тот день? -- спросил я.
-- Попробую, -- ответил Леша. -- Хотя я людей в одежде
плохо запоминаю, они для меня, как китайцы, -- все на одну
физию... Хочешь попариться? Веник дам, пивком угощу...
Из бань пришлось заехать к одному знакомому репортеру и
выпросить на неделю миниатюрный фотоаппарат, который он привез
из Японии. Я плохо представлял, как исподтишка снимать всех, с
кем встречаешься, но решил, что справлюсь. В данном случае:
руки боятся, а глаза делают...
В полдень я уже сидел в приемной похоронного бюро.
-- У них посетитель, -- сказала секретарша. -- Придется
подождать.
Она пила кофе и меня угостила. С конфетами и сахаром.
Чудная девушка!
-- Как вас зовут? -- спросил я.
-- Ольга Кувыркалкина, -- ответила она.
Я заметил кольцо на пальце.
-- А кто ваш муж?
-- Шофер. Я его сюда пристроила по совместительству, чтобы
денег побольше в дом таскал, а он основную работу совсем
забросил. Ладно, мне пока хватает.
-- Его фамилия Кувыркалкин?
-- Нет, Опрелин. А Кувыркалкину в приюте придумали: я была
озорная.
-- Веселые педагоги в детских домах.
-- Передушить бы этих сук!
-- жалко, что Шекельграббер не работал воспитателем. У вас
был бы мотив для убийства, а у меня повод узнать такую
красавицу поближе в полуинтимной обстановке допроса.
-- Ну что вы чушь несете! -- рассердилась Кувыркалкина. --
Добрее Шекельграббера я в жизни человека не встречала. Если б
он был моим воспитателем, я чувствовала бы себя дочерью пьяного
миллионера, как говорили у нас в детдоме.
-- Вы ему нравились? -- Спрашивать напрямик, спала ли она
с ним -- казалось неудобным через пять минут после знакомства.
-- Ему нравилась моя компания, что я без претензий и не
строю из себя фифу. Он таскался со мной на всякие презентации.
Какая там публика паршивая! Ни один не уйдет, чтобы пару
бутылок не стянуть и кулек со жратвой. У самого лопатник от
денег не закрывается, а он тащит шоколадные конфеты горстями и
врет, что для брошенных в подъезде котят.
-- А как муж на эти презентации реагировал?
-- Никак. То есть иногда обещал Ване морду набить, но
обещал мне, а его сторонился.
-- Обещанного три года ждут.
-- Так я ничего Ване не говорила. Зачем такую ерунду
передавать.
-- Шекельграббер к вам приставал?
-- Дружески: в щечку поцелует, обнимет в машине, то
заведет в ателье и скажет: `Сшей себе, чего хочешь`. Ему,
наверное, нравилось женщин покорять или брать измором, а я вся
тут -- бери и пользуйся. Но мужикам так скучно. Знаете, как
кавказцы заставляют проституток одеваться и говорят: `А тэпер
сапративлайса!`?
-- А муж терпел Шекельграббера?
-- Кое-как терпел из-за денег, не в таксисты же идти,
баранку каждый день крутить. Тут иной раз неделю работы нет.
-- Бедный Опрелин! -- посочувствовал я из мужской
солидарности.
-- Прям уж! -- сказала Кувыркалкина. -- Насилует меня
через день, как хочет, и еще носки его вонючие стирай по
воскресеньям.
-- А вы о разводе не думали?
-- Рано еще разводиться, -- деловито ответила
Кувыркалкина. -- Прописку московскую он мне дал, детей нет.
Значит, по закону надо пять лет под одной крышей жить, иначе
ляпнет на суде, что брак был фиктивный с моей стороны, меня и
вышлют по детдомовскому адресу, как заяц с петухом -- лису в
народной сказке.
-- Заплатите ему за прописку и разъезжайтесь, --
посоветовал я.
-- Он много хочет, но получит с гулькин нос, -- ответила
Кувыркалкина. -- Кстати, вон он подъехал, легок на помине.
Опрелин -- неприятный, неопрятный и скользкий на вид --
забрел в приемную, как сомнамбула или зомби, плюхнулся на стул
и состроил озабоченную физиономию. Чаще всего такой пользуются
алкоголики, решившие прекратить запой и начать новую жизнь
после опохмелки. Озабоченный вид как бы символизирует
непоколебимость решения в их мутном сознании и пробуждающуюся
сопротивляемость жизни.
-- Какие дела? -- устало спросил он.
-- Выкладывай, что с утра набомбил, -- приказала
Кувыркалкина.
Опрелин покосился в мою сторону.
-- Давай, давай.
Он сунул Кувыркалкиной комок мятых бумажек: рублями их уже
трудно было назвать, но для таких, как я, и это -- все-таки
деньги.
-- Сначала поедешь к гравировщику, от него -- на кладбище
с грузом. Потом вот эти конверты развезешь по адресам. В четыре
Поглощаеву надо куда-то ехать. Все. Свободен.
Опрелин ушел, как оплеванный, но по-прежнему не в меру
озабоченный. Даже интересно, какая чушь терзает его пустую
голову.
-- Суровы вы с ним, -- заметил я.
-- Он меня унижает с глазу на глаз, а мне что делать на
людях?.. Хотите, дам показания, что в ночь убийства он шлялся
неизвестно где? Могу даже на соседку кивнуть.
-- А он скажет то же самое про вас.
-- Скажет, -- согласилась она. -- Та еще скотина, а как
нажрется -- хуже скотины.
Наконец я дождался ухода клиента, по манерам держаться --
старого ЦеКовского работника. Видно, много украл напоследок.
-- У него двойной заказ, -- шепнула Кувыркалкина, -- на
себя и на жену. Жена уже откинулась, а он еще дышит, старый
пердун.
-- Для чего они делают из себя мумии?
-- Во-первых, наследников нет, а сберкнижкой глаза не
прикроешь. Во-вторых, мы с вами сгинем через тридцать лет в
братской могиле, а его мумию в следующей эре какой-нибудь музей
купит и в витрину поставит, как в мавзолей. Не такие уж и
большие деньги надо отдать, чтоб тебя, как Ленина выставили.
-- Послушайте, Оля, я, конечно, не Шекельграббер в смысле
кошелька, но с удовольствием пригласил бы вас на презентацию
самого себя в любое удобное для вас время.
-- А пистолет подарите?
-- У меня нет пистолета, я даже рогатку не беру на
ответственные задания.
-- Ладно, я вам подарю. Газовый. У меня все равно два.
-- Договорились, жду намека, -- сказал я и пошел в
кабинет, думая по дороге: `Что же я такой бабник? Что же ни
одной юбки не пропущу? И совесть ведь не успокоишь мыслью,
будто для дела все эти знакомства. Знаю, что не для дела, не
только...`
-- Ну и работка у нас, врагу не пожелаешь, --
приветствовали меня рукопожатием Кашлин. -- До чего же дотошный
клиент с деньгами пошел, за каждый рубль чуть ли не душой
переживает. И это хочу, и то, но подешевле. А можете вы сделать
не прямо, а сикось-накось, лишь бы задаром? А сколько будет
стоить задаром? И что из этого получится? И в каком грунте я
буду лежать? А почему не в утепленном? А есть дешевле? А почему

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ




Россия

Док. 119808
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``