ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Чарльз ВИЛЬЯМС
БРИЛЛИАНТОВОЕ БИКИНИ

ОNLINЕ БИБЛИОТЕКА httр://www.bеstlibrаry.ru

Анонс

Когда исчезла танцовщица Каролина, возлюбленная предводителя гангстеров и
единственная свидетельница его гибели, местный шериф отправился на ферму
дядюшки Сагамора, решив, что она прячется именно там. Однако на ферме
оказались только сам хозяин и его брат с сыном-подростком. События
поворачивают так, что вскоре пропадают и Сагамор с братом. Тогда мальчик
отправляется на их поиски...

Глава 1

О, это было отличное лето, можете не сомневаться. Папа говорит, фермы
куда как полезны для здоровья, а уж полезнее фермы дяди Сагамора вам не
найти, даже и не старайтесь. Там есть озеро, где можно ловить самую
настоящую рыбу, и у меня был пес, не говоря уж про охотников на кроликов со
всамделишными ружьями и о мисс Харрингтон. Она была просто прелесть и учила
меня плавать.
Мисс Харрингтон? О, это у нее была та самая виноградная лоза, вокруг
которой потом поднялся такой шум. Да вы, верно, и сами помните. Это же
попало во все газеты. Татуировка в виде виноградной лозы с маленькими
голубыми листочками. Она вилась вокруг ее правой груди, словно тропинка
вокруг холма, и заканчивалась крошечной розочкой в самом центре. Папа потом
задал мне взбучку за то, что я раньше не рассказал ему о ней, но какого
черта, - откуда мне было знать, что не у всех есть розочки на груди? Я
просто счел само собой разумеющимся, будто у благотворительных дам тоже есть
такие рисунки, только я никогда не спрашивал их об этом, потому что пока
общался с ними, еще и в глаза не видел ни мисс Харрингтон, ни ее виноградную
лозу.
Но это я забегаю вперед. Лучше начну с самого начала и в первую очередь
расскажу вам, как это вышло, что мы приехали к дяде Сагамору. А все оттого,
что папу стали слишком уж часто призывать в армию.
Похоже, неудачный выдался год для призывников. Первый раз папу замели
посреди зимы, когда мы приехали в Гольфстрим-Парк, потом в Пимлико, но хуже
всего пришлось в Акведуке. Мы с трудом нашли, куда притулить наш трейлер, и
только-только начали печатать, как его снова забрали. Ну и разумеется, меня,
как всегда, заграбастали благотворительные дамы.
Эти благотворительные дамы такие смешные. Не знаю почему, но они всюду
одинаковые. Обычно у них пышная грудь, и они задают тебе одни и те же старые
вопросы, а когда ты пытаешься объяснить им, что путешествуешь по всяким
большим городам, таким как Хиали и Бельмонт-Парк, и что папа просто советник
по капиталовложениям в скачки и у него куча неприятностей с призывной
комиссией, они начинают переглядываться, качать головами и повторять: `Ах,
какой кошмар! А ведь он еще совсем дитя!`
Так вот, эти благотворительные дамы в Акведуке все расспрашивали меня, в
какую школу я хожу, отчего это мама ушла от папы, умею ли я читать и писать,
и все такое прочее. Я ответил, что отлично умею читать, а то как же? Тогда
они сунули мне под нос какую-то книжку, чтобы проверить. Увесистая, прямо
скажем, была книженция, я потом читал ее весь месяц, что провел в приюте.
Про одного парня по имени Джим Хокинс и одноногого пирата по имени
Долговязый Джон Сильвер, просто умора. Хотелось бы мне снова ее раздобыть,
чтобы узнать, чем там кончилось. Как вы думаете, можно где-нибудь здесь
достать еще одну такую?
Но, возвращаясь к благотворительным дамам - увидев, что мне трудновато
пришлось, они снова запереглядывались и забормотали:
- Да-да, так мы и думали.
А мне и впрямь было нелегко. Не то чтобы попадались по-настоящему трудные
слова, но этот тип как-то чудно пищит, у него все слишком уж хитро
закручено.
- Билли, тебе не следовало говорить, будто ты умеешь читать, - сказала
главная дама. Всегда легко узнать, какая из них главная, потому что, как ни
странно, но грудь у нее всегда пышнее, чем у прочих.
- Но, мэм, - отвечаю я. - Я умею читать. Просто эта штука как-то чудно
написана. В каждом слове слишком много букв.
- Что за чушь, - говорит она. - Как это слишком много букв? Неужели ты
думаешь, что Роберт Льюис Стивенсон не умеет писать правильно?
- Не знаю я ничего про этого вашего Стивенсона, - стою я на своем, - а
всего-навсего пытаюсь объяснить, что эта штука не так написана и в ней сам
черт ногу сломит. Смотрите, сейчас я вам покажу, что имею в виду.
У меня в кармане как раз завалялся сандвич с копченой колбасой, потому
что мы только успели выйти и направиться к ипподрому, как папу сцапали
пинкертоны. Вот я и вспомнил, что он завернут в обрывок вчерашнего списка
забегов. Вытащив сандвич, я откусил кусок и принялся показывать.
- Глядите сюда. - И я ткнул пальцем в листок. - `Барньярд Гейт (М) 105*
чал.мер.З, от Барнаби - Гейтс Айяр, от Франджи-Панджи. Дек. 5, ТрП, 6ф, 1:13
- 17, III* 1-1, 1-5, 1-3, 8-9, Стр`гф`л`Дж МолЗ, Зл`п`л`чн 119, Б`сп`чн
П`др`жк 112, Пнчк 114`. Улавливаете? А теперь взгляните на этот забег: `Муха
2 Аку 1/2 фт: 48`. Что молния против собаки, и если вам вздумается хоть цент
на него поставить, значит, у вас в голове опилки. Он вечно сперва рвется
вперед, но с дыхалкой у него плоховато, и он всегда сдыхает у восьмого
столба.
Тут они прервали меня, и начался форменный бедлам. Они ну никак не желали
верить, что я все это читаю. А я сказал, что это так же ясно, как нос на
лице, и растолковал: Барньярд - это чалый мерин-трехлетка, не выигравший еще
ни одного забега. Он сын Барнаби от Гейтс Айяра, что от Франджи-Панджи. В
последних скачках он шел примерно 1 к 17 в забеге молодняка в Тропикал-Парк
пятого декабря. Жокеем у него скакал Джордж Стрингфеллоу весом сто
одиннадцать фунтов при полной выкладке, разрешенной для молодняка. Дорожка
была мокрой, и время победителя составило минуту и тринадцать секунд, и
Барньярд Гейт лидировал на старте, на полпути и на выходе на финишную
прямую, но затем выдохся и пришел восьмым, отстав от фаворита на девять
корпусов. А тремя победителями стали Злополучный, Беспечная Подружка и
Пончик. Поэтому я прямо заявил благотворительным дамам, что если кто здесь и
не умеет читать, так это они, а не я.
Тут все и завертелось. Они закричали, что мальчик, который умеет читать
только таблицы со скачек, - позор американскому образу жизни и что они
отправятся прямиком в суд, отберут меня у папы и упекут в приют. Я-то,
понятное дело, был против, но что тут возразишь? Оставалось лишь ждать, пока
папа отвертится от призыва.
Словом, они продержали меня в приюте битый месяц и обращались со мной
неплохо. Даже позволили взять почитать `Остров сокровищ`, и я так увлекся,
что уже не мог оторваться. Поначалу дело шло медленно, лишние буквы мешали,
но я помаленьку уловил суть и наловчился вроде как прищуриваться и
отбрасывать ненужное, так что мне стало полегче. Я добрался уже до середины
и был в полном восторге, когда заявился папа. Он потребовал встречи с
благотворительными дамами, суперинтендантом приюта и еще какими-то людьми,
которых я не знал, и это было нечто. Все так и кипели, а папа кричал, что он
советник по капиталовложениям в скачки, и в том нет ничего дурного, и кто
они, по их мнению, такие, чтобы отбирать у него его мальчика?
Я украдкой попытался вырвать несколько страниц из книжки, на случай если
ее у меня отберут, и спросил папу:
- А ты знаешь что-нибудь о Долговязом Джоне Сильвере?
- В жизни не слыхал, - отвечает папа. - Верно, пес какой-нибудь, а я
собачьими бегами не занимаюсь.
Ну, тут они все разом на него насели, и тогда-то он вспомнил про ферму
дяди Сагамора. Мы поедем туда, сказал он, для мальчика нет ничего полезнее
жизни на ферме. Чего у папы не отнимешь, так это способности убеждать. Он
такой говорун! Когда продает таблицы, любого простофилю вмиг заговорит.
Он-то, правда, зовет их клиентами. Я просто видел, как папа ухватился за эту
идею и так и загорелся.
- В самом деле, - принялся он вещать, - вы только подумайте обо всех
великих людях, которые начинали на фермах, таких людях, как Линкольн, и
генерал Томас Ли, и Гровер Уэйлен, и Уильям Уодсворт Хоторн, и Эдди Аркаро.
Да вы только подумайте, до чего это здорово: кормить уток, собирать яйца,
лопать арбузы, пить парное молоко, кататься на лошадях... - Тут он осекся,
кашлянул и пошел на попятную:
- Нет. Как подумаешь, так, пожалуй, лошадей-то там и нет. Помнится, мой
брат Сагамор всегда говаривал, что ни за что не потерпит их у себя. Мулов у
него пруд пруди, а лошади ни одной. Он их прямо-таки ненавидит. Джентльмены,
можете вы вообразить себе более подходящее для подрастающего мальчика место,
чем такая ферма?
У папы аж слезы на глаза навернулись от одной только мысли, до чего же
полезна жизнь на ферме.
Ну, так вот оно и вышло. Много еще было всякой болтовни, но в конце
концов все согласились с папой насчет фермы и сказали, что я могу идти.
Правда, предупредили, что если он еще раз попадет в какие-нибудь
неприятности в районе Нью-Йорка, то меня опять заберут на попечение, и в
этот раз насовсем. Мне даже смешно стало, мы же в Нью-Йорке сроду не были,
но им я, разумеется, ничего не сказал.
Мы ушли, сели в трейлер и поехали было прочь, но угодили в самую гущу
машин и так заплутали, что уж и не знали, где мы. Акведук куда больше, чем
Хиали или Пимлико, и там столько улиц, что ты можешь колесить по ним, пока
не помрешь с голоду, но так и не найти пути оттуда. Вскорости мы застряли в
пробке на улице, где было множество шикарных отелей с коврами и
разноцветными навесами от парадного входа через весь тротуар. Папа окликнул
какого-то типа, стоящего под одним из этих навесов и одетого в
умопомрачительную ливрею, всю красную и золотую.
- Что это за улица? - спрашивает папа.
- Парк-авеню, - отвечает тот наглым тоном.
- А как, - кричит папа, - проехать отсюда к Джерси?
Этот тип уставился на него как баран на новые ворота.
- А кому это надо? - говорит он и принимается рассматривать ногти.
- То-то и плохо в этом треклятом месте, - поясняет мне папа. - Зачем тебе
куда-то ехать? Ты и так уже здесь.
Тут другой тип, в ливрее и обезьяньей шляпе, вывел из передней двери пса
на кожаном поводке. Ей-богу, в жизни не видел такой длиннющей псины, а ножки
коротенькие прекоротенькие, а пузо только что по земле не волочится,
особенно когда они спускались по ступенькам. Тот первый тип в красно-золотом
весь надулся и побагровел, но все же взял поводок и двинулся вниз по улице.
И тут пес как прыгнет, как выдернет поводок у него из рук - и помчался прямо
по мостовой среди машин.
Парень в ливрее бежал за ним, лавируя между автомобилями и все больше
багровея.
- Сюда, сюда, славный песик, - звал он. - Сюда, Зиг Фрид. Милый Зиг Фрид.
Я тебе все зубы повыбиваю, ты, мерзкая колбаса.
Но Зиг Фрид развернулся и - бац! - очутился у нас под машиной. Пробка
начала потихоньку продвигаться вперед, и водители вокруг нас принялись вовсю
сигналить и всячески обзывать папу. Я испугался, что он вот так возьмет и
поедет, а потому выскочил и пополз за псом. Тот ухмыльнулся мне и лизнул
меня в щеку. Я сгреб его в охапку и залез обратно в машину, а он уселся мне
на колени и продолжал ухмыляться. Ну и пес! Такой симпатяга, да еще и
улыбаться умел.
Тип в ливрее, уворачиваясь от машин, подбежал к нам. Физиономия у него
стала под стать камзолу.
- Давайте сюда эту проклятую дворнягу! - заорал он, злобно глядя на папу.
- Проваливай. Таким, как ты, только пуделей и водить, - отозвался папа.
- Давай его сюда! Не то копа позову. Дорога перед нами как раз
расчистилась. Папа поднял палец.
- За тебя, Мак, - произнес он, и мы со свистом рванулись вперед и
проскочили перекресток прежде, чем снова успел зажечься красный свет. Через
мгновение мы уже были за углом, и этот тип нас так и не догнал.
Зиг Фрид был чудо какой потешный. Он снова лизнул меня в ухо, гавкнул
пару раз, а потом высунул голову в окно и принялся ухмыляться всем встречным
прохожим на тротуаре.
- Можно мне оставить его себе? - попросил я. - Можно?
- А чем ты собираешься его кормить? - возразил папа. - Псы вроде этого, с
Парк-авеню, в рот не возьмут ничего, кроме икры и мяса норки.
- Бьюсь об заклад, он слопает обычную кость не хуже другого какого пса.
- Ну, не знаю, - проворчал папа, - но где ты его будешь держать, когда мы
приедем в Голливуд-Парк?
- Голливуд-Парк? - изумился я. - Разве мы не едем к дяде Сагамору? Он
покачал головой:
- Ну разумеется, нет. Я придумал это, только чтобы отвязаться от тех
старых носатых куриц.
Тут мне стало грустно, ведь я успел уже столько всего здоровского
напридумывать о житье на ферме, но я промолчал. Что толку спорить с папой?
Спустя какое-то время мы отыскали туннель, ведущий под реку, а когда
выехали, папа объявил, что мы уже в Джерси. Про Зига Фрида я больше и не
заикался, надеясь, что папа позабудет о нем и я смогу оставить его себе. Но
он сам то и дело подскакивал и лизал папу в лицо.
- Вот щенячьи нежности, - буркнул в очередной раз папа, едва разминувшись
со здоровенным грузовиком.
Но все равно не велел мне выкинуть пса. Похоже, он что-то обдумывал - вид
у него был довольно обеспокоенный, и он все время шипел что-то себе под нос.
Вскоре он свернул на обочину и пересчитал оставшиеся у нас деньги.
- А далеко от Акведука до Голливуд-Парка? - поинтересовался я.
- Порядочно. Неделя пути, а то и дольше. Вечером мы устроились на ночлег
возле какой-то речушки, и, пока папа жарил колбасу, я спросил его:
- Па, а почему бы нам не отправиться к дяде Сагамору?
- Ну, во-первых, его там может и не оказаться. Последнее, что я слышал о
нем, это что его призывают.
- А у него тоже печатный бизнес?
- Нет, - ответил папа, открывая бутылку пива и усаживаясь на камень с
сандвичем в руке. - Скорее мануфактурный.
- Ясно. - Я кинул Зигу Фриду кусок колбасы. Он мотнул головой, поймал
кусок на лету, подкинул, точно кот мышь, и заглотал в мгновение ока.
- Гляди-ка, папа, - говорю я. - Он лопает колбасу.
- Как мило с его стороны, - ухмыльнулся папа. - Истинный демократ, а?
- Можно его оставить, па?
- Там видно будет, - отрезал он. - Только не приставай. У меня и так
забот полон рот.
Зиг Фрид принялся вылизывать сковородку. Похоже, топленый жир пришелся
ему по вкусу. Уже стемнело, и костер под деревьями потрескивал так уютно. Я
вытащил из прицепа спальник, раскатал и растянулся на нем, а Зиг Фрид
свернулся калачиком у меня под боком. Мне страсть как хотелось оставить его
у себя. Папа откупорил очередную бутылку пива.
- А что такое Голливуд-Парк? Мы там уже бывали? - спросил я. Мы столько
больших городов объездили, что я им уже счет потерял.
Папа покачал головой.
- А почему нет?
- Потому что для этого надо пересечь весь Техас.
- А что такое Техас, папа?
- Что такое Техас? Ну, я тебе скажу. - Он зажег сигарету и вытянул ноги.
- Техас - это самая большая область в мире без единого ипподрома, не считая
Тихого океана. Я много лет мечтал добраться до Голливуд-Парка и Санта-Аниты,
но у меня никогда не было столько денег, чтобы проделать весь путь через
Техас одним махом, а только так и можно его преодолеть. Как-то раз, еще до
твоего рождения, я покинул Оуклоун-Парк, добрался аж до Тексарканы и рано
утром, собравшись духом, рванул через Техас. Но чем больше я об этом думал,
тем сильнее малодушничал, и миль через пятьдесят окончательно сыграл труса,
повернул обратно и больше уж не пытался. - Он глядел на огонь и вздыхал,
тихонько покачивая головой. - Быть может, теперь я уже слишком стар, чтобы
снова рискнуть. Для этого надо либо быть молодым и полным задора и
готовности терпеть любые невзгоды, либо иметь кучу денег. С Техасом дурака
не поваляешь. Там в какую сторону ни глянь, на тысячи миль ни одной скаковой
дорожки. И коли совсем на мель сядешь, придется устраиваться на работу или
что похуже. Нет, это не безопасно Я видел, что он и впрямь серьезно
озабочен. Каждый вечер, когда мы останавливались на ночлег, он доставал
дорожные карты и линеечкой измерял расстояние и подсчитывал оставшиеся
деньги. Но, как ни крути, выходило все одно и то же. Мы сядем на мель в
местечке под названием Пайот, на полпути между городами Фэрграундс и
Голливуд-Парк.
- Нет, черт побери, ничего не выйдет, - сказал он как-то поздно ночью. -
Номер не пройдет. Мы застрянем посреди Техаса, будь уверен. Единственное
место, где мы можем отсидеться, покуда осенью не откроются скачки в
Фэрграундс, это ферма Сагамора.
Я завопил от радости и стиснул Зига Фрида в объятиях, а он тявкнул и
лизнул меня в ухо. Вот так мы и поехали к дяде Сагамору.

Глава 2

Папа уже давненько не бывал на ферме, поэтому едва мы свернули с шоссе на
проселок, ему пришлось расспрашивать, как туда проехать. Мы притормозили у
маленького, без пятнышка краски деревянного домика. Напротив стоял
бревенчатый амбар, а какой-то мужчина гонялся по двору за поросенком.
Услышав вопрос, он остановился и, сняв шляпу, вытер лоб красным носовым
платком.
- Сагамор Нунан? - переспросил он странным голосом, словно бы дивясь.
- Ну да, - подтвердил папа.
- Вы что, в самом деле собираетесь к Сагамору Нунану? - Тот все ушам не
верил.
- А что тут дурного? - Папа начинал уже злиться. - Он ведь еще там живет,
разве нет?
- Сдается мне, да, - кивнул тот. - По крайней мере, я не видел, чтобы его
оттуда выдворяли.
- Ну и как тогда нам туда проехать?
- Что ж, держитесь прямо по этой дороге. Гравий скоро закончится, и
пойдет все больше песок, но ничего, проедете даже с этим вашим прицепом. Как
взберетесь на пологий песчаный холм, увидите колею, ведущую налево, к
навесным воротам. Оттуда еще с четверть мили, и, ежели ветер будет
встречный, вы и сами учуете. - Он снова отер лицо. - А коли встретите какие
машины оттуда, лучше посторонитесь - они, верно, будут мчать как угорелые.
- Мчать как угорелые? - повторил папа.
- Угу. Шериф-то наш обычно бывает здорово зол после того, как съездит
туда. Просто рвет и мечет. Трех поросят мне уже сбил в этом году - Да, плохо
дело, - протянул папа. Мужчина тряхнул головой:
- Собственно говоря, я потому и гоняюсь за этим кабанчиком. Двое
шерифовских парней вот-вот проедут обратно, так что мне лучше бы привязать
его, пока худа не вышло. У них тяжелая рука на поросят.
Папа поблагодарил его, и мы поехали дальше.
- А что он имел в виду - `вы и сами учуете`? - спросил я.
Папа-с отсутствующим видом покачал головой. Похоже, задумался о чем-то.
- Кто знает. С Сагамором никогда ничего не скажешь толком.
Мы въехали на гряду холмов, поросших соснами. Машина с натугой волочила
прицеп по песку, мотор аж весь раскалился. Когда мы перевалили за гребень и
начали спускаться вниз, то заметили другой автомобиль. Он стоял на небольшой
прогалинке справа от дороги, как раз за поворотом. Деревья там расступались,
и видно было дно пересохшей речки у подножия холмов. На крыше машины, свесив
ноги на капот, сидел какой-то мужчина в белой шляпе и с биноклем, прямо как
на скачках. Папа нажал на тормоз и остановился, а тот тип выпустил бинокль,
повисший на ремешке у него на шее, и уставился на нас. Я попытался углядеть,
что это он там высматривает, но вокруг виднелись лишь поля да деревья.
- Что ищете? - полюбопытствовал папа. Внутри машины оказался еще один
мужчина, и тоже в белой шляпе. Он вылез наружу и переглянулся с первым.
- Самолеты, - отозвался тот с крыши.
- Вправду? - удивился папа.
- Безусловно. Мы из противовоздушной обороны, - подтвердил второй и
ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом. - Вдруг русским взбредет в голову
полететь этой дорогой. А вы, ребята, куда путь держите?
Папа с минуту задумчиво глядел на него.
- В аэропорт, - доверительно сообщил он наконец. - И если встречу русский
бомбардировщик, непременно дам вам знать.
Отыскав колею влево, мы проехали сквозь ворота из колючей проволоки и,
чуть спустившись по склону среди деревьев, внезапно увидели ферму дяди
Сагамора.
Тут-то мы и почувствовали эту вонь.
Папа ударил по тормозам, и мотор заглох.
- Милостивый Боже, - ахнул он, - это еще что?
Зиг Фрид заскулил и заерзал на заднем сиденье. Папа снял шляпу и,
задыхаясь, принялся ей обмахиваться. Минуту-другую спустя вдруг стало
полегче, и мы снова смогли дышать. Наверное, ветер, на наше счастье, подул в
другую сторону.
- Воняет оттуда, - говорит папа. - Прямо от дома.
- Как ты думаешь, что это сдохло? - спрашиваю я.
Папа покачал головой:
- Ничего не могло настолько сдохнуть. Мы дружно поглядели на ферму.
Справа виднелся бревенчатый сарай, а прямо перед нами, в тени большущего
дерева, стоял дом, весь серый, наверное старый-престарый, и тоже некрашеный.
Спереди торчало широкое крыльцо. Над крышей вился белый дымок из трубы, но
самого дяди Сагамора нигде не было видно.
А потом до нас донесся стук молотка, и мы повернулись влево поглядеть, в
чем дело. С той стороны под холмом сквозь деревья просвечивало озеро, а
примерно на полпути вниз какой-то мужчина что-то строил. Ну и диковинное же
было сооружение, сроду такого не видывал. Я так и не разобрал, что же это за
штука.
- Это дядя Сагамор? - спросил я.
- Чтобы Сагамор работал? На самом солнцепеке? - Папа замотал головой,
озадаченно уставившись на того чудака и штуковину, к которой он приколачивал
доски.
С тех пятидесяти ярдов, что нас разделяли, чудака было почти не
разглядеть, видно только, как солнце поблескивает у него на макушке, словно
волос там негусто.
- Ну точно не Сагамор, - подвел итог папа. - Но вдруг он знает, где он?
Ветерок улегся, так что вонь нас не доставала. Папа завел мотор, и мы
помаленьку двинулись вниз с холма. Я во все глаза таращился на то диковинное
сооружение, пытаясь все-таки разобраться, что же это. Да только без толку.
Похоже, что спервоначала он задумывал лодку, но по ходу дела передумал и
захотел построить вместо нее дом, а еще потом решил: а, ну ладно, черт с ним
со всем, будь что будет, - и принялся попросту приколачивать доски без
разбору.
Снизу стоял здоровенный короб, размером примерно с жилой прицеп, а на нем
- еще один ящик. Ни тот, ни другой еще не были закончены, поэтому во многих
местах зияли сквозные дыры. Дыр вообще хватало, круглых и в форме
полумесяца. Сам строитель стоял спиной к нам на лесах на высоте автомобиля и
деловито прибивал фанерку на прореху в большой доске.
Судя по всему, он не слышал, как мы подъезжаем. Папа остановился прямо у
него за спиной и высунулся в окно машины.
- Эй, - зовет он, - а где Сагамор? Тот и ухом не повел.
- Эй, вы, там! - кричит папа.
Чудак знай себе колотит. Ну, мы с папой переглянулись и вылезли из
машины. Зиг Фрид тоже выскочил и давай носиться кругами, время от времени
останавливаясь, чтобы как следует облаять этого типа.
Папа, подумав, нажал на клаксон, но чудак по-прежнему ноль внимания.
Через минуту он прекратил молотить и слегка откинулся назад полюбоваться
результатом. Потом покачал головой и другим концом молотка принялся отдирать
фанерку и приколачивать на пару дюймов левее.
`Ту-ту-ту!` - сыграл папа на клаксоне. Тот хмырь снова окинул взглядом
свою работу, но опять остался недоволен и опять начал отдирать фанерку. Она
уже буквально на кусочки разваливалась.
- Нет, этак мы далеко не уедем. - Папа потер лоб. - Коли уж мы хотим
потолковать с ним, придется, видно, лезть к нему.
Он взобрался по лестнице на леса, а я следом за ним. Теперь мы видели
этого чудака сбоку, что было малость поприятственней, чем любоваться им
сзади. Он оказался постарше папы и, доложу я вам, виду самого что ни на есть
чудного. Да и одет тоже - в брезентовый комбинезон и белую рубашку с
оторванными рукавами, зато с высоким тугим воротничком и при галстуке,
заправленном под нагрудник комбинезона. А башмаков на нем и вовсе не было.
Он и вправду оказался лыс как коленка, только вокруг макушки, над ушами, шел
ободок реденьких седых волосиков. А когда он повернулся к нам, глаза у него
были точь-в-точь как у какого-нибудь бедолаги, который пытается поймать
такси в пробке в час пик. Этакие, знаете ли, ошалелые.
- Слишком поздно! - возопил он, завидя нас, и как начал размахивать
молотком у папы прямо перед носом.
- Для чего поздно? - Папа попятился и чуть меня не сбил.
- Нечего больше приходить сюда. Я пытался предупредить вас. Вас всех. Но
никто не слушал. Каждый занят погоней за всемогущим долларом, все погрязли в
пьянстве, лжи и разврате, и ныне уже слишком поздно.
- Где Сагамор? - заорал папа у него над ухом.
- Весь мир зачумлен грехом и коррупцией. Он грядет. Я пытался
предупредить вас. Армагеддон грядет.
- Папа, а что такое Армагеддон? - спрашиваю тут я.
- Не знаю, - говорит папа. - Но только, бьюсь об заклад, как он явится,
этот тип все равно не услышит, разве что он собьет его с лестницы.
Тут пападагнулся вперед и, едва ли не прижав рот к самому уху чудака, как
завопит:
- Я ищу Сагамора Нунана. Я его брат, Сэм.
- Слишком поздно, - продолжает талдычить тот, снова замахиваясь на папу
молотком. - Я не возьму с собой ни одного из вас, жалких грешников. Все вы
утопнете.
Папа вздохнул и обернулся ко мне:
- Сдается, я догадываюсь, что это за старый плешивец. Это Финли, брат
твоей тетушки Бес-си. Он навроде этих свихнутых проповедников. И глух как
сыч. Сам себя уж лет двадцать как не слышит.
- Как ты думаешь, что это он строит? Папа покачал головой:
- Черт его знает. Судя по виду, так он и сам давно забыл.
Он слез с лестницы, и я спрыгнул за ним. Тут из дома снова повеяло этой
гадостью.
- Что же все-таки там сдохло, как по-твоему? - снова спросил я.
Папа задумчиво поглядел на дом. Я тоже. Но там по-прежнему никого видно
не было.
- Может, один из его мулов? - предположил он.
Мы уселись в машину и поехали обратно вверх по холму, а этот чудак так и
продолжал приколачивать свою фанеру и что-то бормотать себе под нос. Теперь
папа вел машину куда как осторожно и остановился под тем высоким деревом
перед домом, чтобы заранее приготовиться зажать нос. Но когда мы вышли,
ветер, похоже, дул со стороны озера, так что мы не учуяли никакой вони. Во
всяком случае, поначалу.
Кругом было тихо-претихо. Так тихо, что слышно даже собственное дыхание.
Просто здорово, совсем иначе, чем в этих шумных больших городах навроде
Акведука. Я огляделся по сторонам. Передний двор был весь покрыт ровным
слоем грязи, а дорожку к крыльцу отмечал ряд воткнутых в землю пустых
квадратных бутылок из коричневого стекла. Дверь оказалась приоткрыта, но
внутри мы никого не увидели. Дым из трубы еще шел, но не так густо, как
раньше.
- Эй! - окликнул папа. - Привет, Сагамор! Никто не ответил.
- А почему бы нам попросту не зайти внутрь? - предложил я.
- Нет, - покачал головой папа. - Это будет для него тот еще сюрприз.
- А разве плохо устраивать людям сюрпризы?
- Может, некоторым и хорошо, - возразил папа, - но только не Сагамору.
- Что ж, - говорю я. - По-моему, тут никого и нету.
Папа недоуменно озирался по сторонам.
- Уж Бесси вроде бы должна... О Боже всемогущий! - Он зажал нос и стал
обмахиваться шляпой.
У меня тоже дыханье сперло.
- Па, - сказал я. - Погляди, вон откуда воняет. Видишь те корыта возле
колодца? Он замахал на меня руками.
- Сам гляди, если сможешь дойти дотуда. В общем-то, когда тебя пару раз
обдует этим самым ветерком, уже вроде как привыкаешь малость и можешь дышать
посвободней, поэтому я все-таки направился к колодцу. Он находился аккурат
за крыльцом. Рядом висела бельевая веревка, растянутая между двух шестов, а
вдоль дома, на самом солнцепеке, стояли корыта, целых шесть штук. Но стоило
мне подойти поближе, как снова пришлось затыкать нос.
В лоханях и впрямь что-то было. Сперва я не разобрал что. На вид -
какая-то коричневая жижа, на поверхности которой плавала старая пена. Но
потом я разглядел, что там в глубине что-то есть и, отыскав колышек,
принялся ворошить в лохани, покуда не сумел подцепить кусок и вытащить его
на поверхность. Это оказалась коровья шкура, шерсть с которой стала уже
слезать клочьями. Едва я уронил ее обратно, все месиво так и забурлило. Ужас
что за гадость.
Я заглянул в остальные корыта, но везде оказалось то же самое. Я позвал
папу, и он подошел, все так же обмахиваясь шляпой. Зиг Фрид забился под дом
и скулил.
Папа поглядел, как я снова выуживаю это безобразие на свет Божий, и
кивнул.
- Ну да, просто шкуры выдубливаются, - пояснил он с таким видом, будто
его это нисколечко и не удивило.
- Дядя Сагамор занимается кожевенным бизнесом? - спросил я.
Папа пребывал в глубокой задумчивости.
- Что-что? А, нет. Об этом мне слыхивать не доводилось. Может, у него
завелось побочное производство.
- А зачем он делает это прямо у дома? По-моему, лучше ему было бы
поставить их милях в двух отсюда, не меньше.
- Ну, не знаю, - пожал плечами папа. - Может, пытается насолить Бесси или
еще что. На твоем месте я бы не стал его об этом спрашивать. Сагамор не
очень-то жалует тех, кто задает слишком много вопросов. Поэтому когда мы
отыщем его, просто сделай вид, будто ты ничего не заметил.
Я открыл было рот, чтобы спросить, как это можно не заметить такую
вонищу, но передумал. Когда папе задают слишком много вопросов подряд, он
тоже сам из себя выходит. Видать, это у них семейное.
Я обошел вокруг дома, ища дядю Сагамора. Солнце уже стояло прямо над
головой и припекало вовсю. От деревьев доносилось жужжание жуков. Когда я
шел вдоль тыльной стены, мне послышалось, будто в доме кто-то ходит. Я
остановился и прислушался, но не услышал ничего, кроме этого жука в ветвях.
Кухонная дверь была приоткрыта. Я поднялся на крыльцо, сколоченное из
обычных деревянных чурбанов, и заглянул в кухню, но там никого не
обнаружилось. Я сунулся внутрь, и Зиг Фрид вскочил на чурбан и прошмыгнул
вслед за мной. В углу кухни стояла печка, а рядом накрытый клеенкой стол и
несколько табуреток.
Заметив на печке кастрюлю, я заглянул, не отыщется ли там что-нибудь
съестное. Так оно и оказалось. Судя по виду, вареная картошка. Я взял ложку
со стола и вытащил кусочек попробовать, но это была не картошка, а скорее
брюква. Холодная, как камень. Дрянь редкостная.
Одна дверь вела из кухни налево, а вторая прямо. Я заглянул в комнату
налево. Там стояла кровать, но, похоже, комнату использовали больше как
кладовку - на полу валялись мешки с сахаром, а по стенам висела сбруя и
одежда. Я вышел оттуда и направился в переднюю комнату и вдруг замер как
вкопанный. До меня вдруг дошло. Вареная брюква была холодная-прехолодная. Но
в печке-то горел огонь!
Я ринулся назад, снова заглянул в кастрюлю и пощупал верх печки - тоже
холодно. Но ведь я собственными глазами видел дымок над трубой! Я поспешно
выскочил во двор и задрал голову. Чтоб мне пусто было! Никакого дыма. Но
ведь он шел, право же, шел - я точно видел.
Окончательно сбитый с толку, я вернулся на кухню и, подняв одну из
крышек, запустил руку внутрь. Угли оказались холодные, что твоя брюква. Да,
диковинные вещи творились на ферме дядюшки Сагамора.
Папа на дворе снова принялся выкликать дядю Сагамора, а потом звать меня.
Я поспешно юркнул в переднюю комнату, оказавшуюся гостиной. Справа
располагался широкий камин, а на дровах, сложенных возле каминной решетки,
лежал дробовик. Сиденья у стульев были по большей части сплетены из полосок
коровьей кожи, с которой даже не соскоблили шерсть. Слева рядом с выходом во
двор обнаружилась еще одна дверь, в еще одну спальню. Но и там я никого не
нашел. Дом был пуст.
Когда я вышел на переднее крыльцо, вонь так и шибанула мне в нос.
По-моему, здесь было еще хуже, чем во дворе. Я кубарем скатился вниз и
спрятался в машину. Папа уже сидел там. Он по-прежнему обмахивался шляпой и
на чем свет клял всю эту затею.
- И почему, - спрашивает он, - у меня не хватило ума ехать в
Нарагансет-Парк?
- Да ладно тебе, па, - говорю я. - Мне здесь нравится. Все, кроме запаха.
- Да, но что мы станем здесь делать? Сагамора нету. Наверное, его замели.
Вокруг ни души, кроме этого старого дятла, что день-деньской долбит свои
доски. Нам и поехать-то отсюда некуда.
И тут сзади кто-то говорит:
- Здорово, Сэм!
Мы так и подскочили. На крыльце, опершись о косяк и держа на сгибе руки
дробовик, стоял человек. Я вовсю таращился на него. Убейте меня, но как он
мог оказаться там? Меньше чем минуту назад дом был абсолютно пуст. И потом,
мы не слышали ни шороха.
Он был повыше папы, одет в брезентовый комбинезон и такую же рабочую
куртку прямо на голое тело. Глазки маленькие и черные, как два уголька, а
нос здоровенный и крючковатый, что у твоего орла. Щеки до самых глаз заросли
густыми черными бакенбардами около четверти дюйма длиной. Копна нечесаных
черных с проседью волос спадала ему на уши, но со лба на макушку тянулась
здоровенная плешь. Сквозь расстегнутый ворот куртки над нагрудником
комбинезона видно было, до чего же у него волосатая грудь.
Его пронзительные глазки-пуговки вроде как даже и улыбались, глядя на
нас, но почему-то это напомнило мне волчий оскал. Левая щека у него здорово
оттопыривалась, и вдруг, даже не шевельнув головой, он выпустил изо рта
струю коричневой табачной жижи. Она перелетела через все крыльцо и со
смачным шлепком приземлилась во дворе.
- В гости заглянули? - поинтересовался он.
- Сагамор! - говорит папа. - Ах ты, старый мошенник.
Значит, подумал я, это и есть дядя Сагамор. Но я все равно никак не мог
взять в толк, откуда он там взялся и как умудрился проникнуть в дом так, что
мы его даже и не услышали. Он прислонил дробовик к стене.
- Давненько не видал тебя, Сэм.
- Лет этак восемнадцать, по моему счету, - отвечает папа. Мы все
поднялись на крыльцо, они пожали друг другу руки, и мы уселись около двери.
- Откуда ты взялся, дядя Сагамор? - не вытерпел я. - Я заходил в дом, а
тебя там не видел. И что строит тот чудак возле озера? И почему ты не отнес
эти шкуры подальше от дома?
Он повернулся и смерил взглядом сперва меня, а потом папу.
- Твой мальчонка, Сэм?
- Да, это Билли, - сказал папа. Дядя Сагамор кивнул:
- Смекалистым, видать, парнем вырастет. Уйму вопросов задает. Наверное,
будет знать больше, чем все судьи мира, вместе взятые, если только
кто-нибудь возьмет на себя труд отвечать ему.

Глава 3

Дядя Сагамор поднялся, зашел в дом и вернулся с двумя стеклянными
кувшинами, до краев полными чем-то прозрачным, навроде воды. Один он
поставил на пол за дверью, а второй протянул папе и сел на корточки. Папа
без остановки обмахивался шляпой, но ни словом не обмолвился про вонь из
корыт.
Он отпил из кувшина и, не в силах отдышаться, вернул его обратно дяде
Сагамору. На глаза у него навернулись слезы.
- А старый колодец ничуть не изменился, - крякнул он.
Кого, спрашивается, они хотели одурачить? Уж только не меня. Я-то знал,
что никакая это не вода, но промолчал.
Дядя Сагамор вынул из-за щеки здоровенный кус табака, зашвырнул его
куда-то во двор и присосался к кувшину. Адамово яблоко у него на шее так и
заходило вверх-вниз. Потом он отер рот тыльной стороной ладони. У него-то
небось слезы не выступили.
- Кстати, - сообщил папа, - там на холме мы повстречали парочку охотников
на самолеты. Они глядели в эту сторону в бинокли.
- В белых шляпах? - поинтересовался дядя Сагамор.
- Угу, - подтвердил папа. - А у одного еще и золотой зуб. Видок у них
самодовольный, только что не лопаются от спеси.
Дядя Сагамор важно кивнул:
- Шерифовы парни. Трудятся не покладая рук, вечно пекутся о лесных
пожарах. Целыми днями следят, нет ли где дыма.
- И как, находят? - спросил папа.
- Ну, всякое бывает, - отозвался дядя Сагамор. - То пень от молнии
загорится, то еще что. Но они вмиг заметят, ни за что не пропустят.
Слетаются всем скопом, точно мухи на мед. - Он снова отпил из кувшина и
хмыкнул. - На днях тут неподалеку загорелось старое бревно, и, представь
себе, какой-то беспечный кретин позабыл рядом с ним двадцать, а то и все
тридцать динамитных шашек. Видать, пни корчевал. Словом, едва вся эта орава
вывалила из кустов, тут-то оно и рвануло. Будь я проклят, ежели они не
расчистили мне добрый акр новой земли, спеша унести ноги. В жизни не
видывал, чтобы так мчались сквозь кусты напролом. Папа тоже сделал еще
глоток.
- Приятно, однако, знать, - заметил он, - что блюстители закона так
бдительно охраняют твой покой.
- То-то и оно, - согласился дядя Сагамор. - Собственно говоря, они
приедут сюда с минуты на минуту.
Ровнехонько в ту же секунду с вершины холма донесся грохот, словно кто-то
проехал прямиком сквозь проволочные ворота, не удосужившись сперва их
открыть. А потом мы увидели и саму машину. Она неслась вниз по склону,
трясясь и подпрыгивая на ухабах, словно жокей на брыкалистой лошадке. Позади
клубилась туча пыли, и автомобиль то и дело подлетал фута на три в воздух.
Они явно спешили.
- Была у меня мыслишка взять и подправить маленько дорогу для этих
парней, - сказал дядя Сагамор. - А то они просто бич для нас,
налогоплательщиков. Поглядите только, как они бьют государственную машину на
ухабах. - Он замолк и сокрушенно покачал головой. - Да вот только все
недосуг, дел больно много.
С этими словами он спрятал кувшин за дверь, а вместо него вытащил тот,
что стоял на полу.
- Сдается мне, ребята не откажутся пропустить по маленькой, - произнес он
и сунул кувшин папе в руки, словно так и было. - Только я был бы с этим
поосторожнее. Вдруг туда невзначай попала чуточка кретонового масла.
- Ясненько, - отозвался папа и, запрокинув голову, приложился к кувшину,
но глотать почему-то не стал. Я спросил, что такое кротоновое масло. Они
ничего не ответили, и я вспомнил, что дядя Сагамор не любит, когда ему
задают вопросы.
Тут водитель ударил по тормозам, шины завизжали, и машина, проехав еще
футов тридцать, остановилась под деревом. Дядя Сагамор вскинул голову, точно
только что приметил гостей, забрал у папы кувшин и отставил его на пол,
сбоку от себя, так чтоб спереди было не видно. Из машины и впрямь вылезли те
двое, что караулили самолеты, и только направились было к нам, как вонища
добралась и до них. Они принялись чихать и задыхаться, отплевываясь и
разгоняя воздух шляпами, но не остановились. Вид у них был предовольный. Они
все ухмылялись, словно с чем-то поздравляя друг друга.
Дядя Сагамор словно невзначай поправил прислоненный к стене дробовик, как
бы проверяя, устойчиво ли он стоит.
- Заходите, присаживайтесь, парни, - пригласил он.
Они поднялись на крыльцо. Тот, что с золотым зубом, был долговязым и
тощим, а носище почти как у дяди Сагамора, а подбородок длиннющий, как
лошадиная морда. Волосы у него были какие-то маслянистые, коротко
обстриженные по бокам, но длинные на макушке и прилизанные бриллиантином.
Второй был тоже тощим, но не таким долговязым, с кудрявыми черными волосами
и этакими задорными усиками, которые точно нарисованы фломастером на верхней
губе. В придачу к усам он носил еще и баки.
Оба строили страх какие многозначительные мины.
- Уж не взыщите, что сломали вам ворота, - говорит золотозубый,
обмахиваясь шляпой, - но мы спешили предостеречь вас, прежде чем вы выпьете

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 119521
Опублик.: 18.12.01
Число обращений: 1