Россия: институты гражданского общества

В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Владимир Заяц.
Рассказы

Где брат твой?
Глухомань
Демокор
Дефицитная птица
Дорожные разговоры
Жил-был человек Вася
Марсианский сувенир
Некоторые аспекты современного ведьмоведения
Опыты. Век ХХ
Палеонтологи
Родная чужбина
Славные парни - первопроходцы
Спасите: спасают!

Владимир Заяц.
Где брат твой?

-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. `Тяжелые тени`. Киев, `Радянський письменник`, 1991.
ОСR & sреllсhесk by НаrryFаn, 13 Dесеmbеr 2000
-----------------------------------------------------------------------

Стенки кабины, вибрируя, расплывались, становились нечеткими, словно
акварельный рисунок. Когда Виктор приложил к стенке палец, то почувствовал
зуд, пронзительный до боли. Под полом время от времени что-то ритмично
постукивало.
Виктор испытывал чувство запоздалого раскаяния. Он хотел чего-нибудь
романтичного, вот и выбрал эту отдаленную планету для медового месяца. Он
ухватился за слово `романтика` и, по сути, заставил себя забыть, что
прежде, чем рекомендовать ее как базу отдыха, несколько исследовательских
групп разобрали самого разнесчастного микроба до последней молекулы, чтобы
убедиться в его безвредности для смелых `первопроходцев`.
Теперь он будет целый месяц здесь, в тысяче парсеков от Земли.
Информация о работе возглавляемой им группы цитогенетики для него потеряна
на весь этот месяц. Слишком бы дорого обошлись информационные посылки,
даже если делать их раз в несколько дней.
Виктор забарабанил пальцами по ножке кресла и с преувеличенным чувством
замурлыкал под нос песенку самого недавнего машинного производства.
Катя очнулась от дремы, распахнула огромные ярко-синие глаза и сонно
спросила:
- Скоро?
Виктор глянул на табло информации на стене. Зеленая точка почти
достигла края прямоугольной шкалы.
- Прибываем через пятнадцать минут! - бодро произнес он. - Просим
пассажиров не забывать свои вещи и вещички.
- Еще можно подремать, - пробормотала она и попыталась свернуться
калачиком.
Виктор почти позавидовал ее умению все делать уютным, домашним; ее
спокойствию, наконец.
Ему не сиделось. Он бы давно уже вскочил и начал, по обыкновению,
расхаживать взад-вперед, если бы не полушутливое напутствие технарей,
отправляющих кабины в гиперпространство. С выражением мистического ужаса
на лице шепотом рассказывали, что Он - электронный мозг - не любит, когда
кто-то мельтешит у него перед объективами. И что однажды из-за этого Он
экстренно затормозил у поверхности планеты, сплошь покрытой аммиачным
океаном. Все, разумеется, закончилось благополучно. Но встречающие не
могли подойти к прибывшим ближе, чем на пять метров. И то с наветренной
стороны.
Красная точка доползла до края шкалы и с легким щелчком исчезла.
- Время - ноль, - равнодушным голосом доложил автомат. - Уровень -
ноль. Эквивалентность масс сохранена.
- Доклад принят. Вольно, - сделав строгое лицо, сказал Виктор.
Освещение кабины стало блекнуть. Через тающую дверь внутрь ринулся
поток живого золотистого света.
- Добро нам пожаловать, - провозгласил Виктор и, подхватив жену на
руки, ступил в светлый прямоугольник.
- Отпусти, - потребовала Катя, заметив, что Виктор пытается совершить
одновременно два взаимоисключающих дела: одной рукой удержать ее, а другой
сделать жест, будто представляя ей свои владения.
Она соскользнула на землю и, скрывая улыбку, проворковала:
- Ты - сильный...
Виктор горделиво выпятил грудь.
- Верно заметила. А еще могем гнуть пятаки, ломать подковы, вязать
узлами рельсы и прочими способами портить казенное имущество.
Огляделись. В сотне метров от них на пригорке стоял небольшой домик с
красной черепичной крышей. Дальше - луг с высокой колышущейся травой. А
еще дальше - темнела стена леса. Они уже знали, что называется он
`цветоджунгли`, а вместо деревьев растут в нем гигантские цветы.
Они взялись за руки и, присмирев, словно дети, направились к домику,
всей грудью вдыхая густой аромат раздавленной травы.

Они полюбили сидеть на веранде, обращенной к цветоджунглям. Утром,
когда воздух прозрачен и недвижим, синеватый из-за расстояния лес,
казалось, приближался, и был виден каждый ствол невероятно огромных
цветов. Ленивый прохладный воздух, насыщенный сильным и сладким запахом,
тихо касался лица. Дышалось легко. Становилось весело и печально и
хотелось, чтобы это длилось бесконечно.
В полдень солнце палило немилосердно. Веранда самогерметизировалась
прозрачной стенкой, и начинал назойливо шуршать кондиционер, гоняя по
комнатам прохладный сквознячок. Герметизация не была идеальной и, если
приблизиться к перегородке, лицо опаляли струи горячего воздуха, несущие
едко-канифольный запах раскаленных зноем древоцветов.
К вечеру лес темнел, уходил дальше. Деревья, словно боясь
приближающейся темноты, приникали друг к другу, и лес, насупившись,
замирал единой сумрачной громадой.
Особенно хорошо бывало во время грозы. Тучи становились крупнее и все
быстрее, все ниже проносились над холмом, с трудом удерживая отвисшее
брюхо. Ветерок плотнел, становился прохладным и до предела насыщался
запахом всех трав и цветов, растущих поблизости. Внезапно он начинал дуть
порывами. Тучи, сгущаясь, закрывали солнце.
И тут по крыше россыпью ударяла гулкая дробь самых первых, самых
тяжелых капель.
Вдруг начиналась самое гроза.
Струи дождя, рвущиеся вниз, свивались в жгуты порывами ураганного
ветра. Из мгновенно образовавшихся луж укропными зонтиками выплескивались
водяные фонтанчики. Прозрачная стена веранды покрывалась дрожащей пеленой
мчащейся воды.
Мгновенно небо распахивалось изломанной слепящей веткой молнии, и в
кипящем вареве смутно виделись распластанные, терзаемые грозой тучи,
похожие на диковинные океанские создания с желтоватым рваным краем и
темной пульсирующей сердцевиной.

Шел пятый день их пребывания на планете. Виктор лежал в гамаке,
натянутом меж двух кривоватых берез, трудно растущих на чужой почве.
Он заложил руки за голову и бездумно смотрел в голубое небо. По нему
медленно двигались легкие пушистые облака. Мысли Виктора были им под
стать: такие же легкие и эфемерные. `Полная гармония с природой, - думал
он, посмеиваясь над собой. - Стихи начать писать, что ли? Впрочем - нет.
Для творчества нужна хоть какая-то неудовлетворенность. А здесь...` Все на
этой планете похоже на курортные декорации. Здесь ничего особенного не
происходит, да и произойти не может.
Краем глаза он заметил движение и приподнял голову. Выбравшись из
цветоджунглей и встав на короткие задние лапки, к нему направлялся
Кудлатка, похожий на медвежонка коала. Он шел, забавно косолапя, и голова
его то скрывалась в густой волнующейся траве, то снова показывалась над
ней. Издали казалось, что человек переходит вброд реку. Ветерок порывами
пролетал над травой, и, как зримый его отпечаток, по ее поверхности быстро
бежала синеватая волна.
Виктор снова прикрыл глаза и с блаженством ощутил, как нежно гладят
кожу солнечные лучи, как скользят по лицу ажурные тени.
- Милый, - услыхал он над самым ухом голос жены и вздрогнув, открыл
глаза.
На ветке, почти на уровне его лица, раскачивалась маленькая серенькая
птичка с розовым хохолком. Она внимательно рассматривала человека
зернышком глаза.
- Кыш, - вяло взмахнул рукой Виктор. - Иди по своим птичьим делам.
Нехорошо обманывать.
- И-ди, и-ди, - тоненько зазвенела птичка и перепорхнула чуть выше.
Кудлатка уже стоял рядом и тепло дышал в самое лицо
землисто-горьковатым запахом кореньев. Виктор повернулся на бок и,
закрывая глаза, пробормотал:
- Брысь. Иди по своим животным делам.
Кудлатка отвернулся и направился к домику. Остановившись у двери, он
осторожно царапнул ноготками тоненькую планку.
- Сейчас открою, - послышался голос Кати, и тут же дверь распахнулась.
- Заходи, меньший брат.
Катя усиленно входила в роль идеальной жены, занимаясь, как она
говорила, `первобытным домашним хозяйством`.
- Ну-ну, - ласково сказала она, почесывая Кудлатку за ухом. -
Здравствуй, дикая тварь из дикого леса. Раз я первая женщина на этой
планете, то мне по ходу действия полагается кого-то приручить. Мужа я
кое-как приручила, он стал почти домашним. Теперь я приручу тебя. Желаешь
приручаться?
Кудлатка довольно заурчал и оскалил зубы, подтянув углы рта вверх. Так,
по его наблюдениям, делали люди, когда бывали довольны.
Катя подивилась сообразительности забавного животного и снова `занялась
делами`, в сотый раз переставляя посуду в пузатом резном шкафчике.
Кудлатый пошел на кухню, постоял перед плитой, глядя на нее с уважением
и опаской. Эта странная блестящая штука неодолимо притягивала его и вместе
с тем страшила. В прошлый раз он нажал на белый квадратик, и плита без
остановки стала выдавать весь ассортимент вторых блюд. Тарелки с грохотом
рушились на пол. На кухню, скользя по соусу, примчалась перепуганная
хозяйка. Нажав на красную кнопку, она отключила плиту.
Сегодня Кудлатка был осторожнее. Бочком приблизившись к плите, он
прикоснулся к белому квадратику и тут же отскочил. Плита зажужжала.
Кудлатка ткнул `пальчиком` в красную кнопку, и плита выключилась.
Постепенно смелея, он несколько раз повторил свой эксперимент.
Спустя полчаса Кудлатка, цокая коготками, вернулся в комнату. Катя
обернулась и ахнула: круглые глазки животного подернула пелена блаженства,
на мордочке виднелись остатки подливы, а животик раздулся, как маленький
арбуз.
Катя бросилась на кухню. Там все было в полном порядке. Возле
выключенной плиты стоял ряд до блеска вылизанных тарелок.

Утром Виктор встал ни свет ни заря. Плеснув в лицо холодной водой, он
ахнул, зафыркал и, ухватив приготовленные с вечера удочки, направился к
двери.
- Куда? - спросила Катя, проснувшись.
- За рыбой! - бодро воскликнул Виктор. - Мужик я али нет? Должон семью
обеспечить? Должон!
Потом, посерьезнев, попросил:
- Катя, закажи четвертый генный набор. Пусть сегодня же вышлют. То, что
ты рассказала о Кудлатке, чрезвычайно любопытно. Уверен, что его геном
представляет интерес. Им же, Кудлаткам этим, пять или шесть миллионов лет.
Они появились здесь, когда человека на Земле и в помине не было. И за все
время почти не изменились, потому что не менялись тепличные условия их
существования. Не сомневаюсь: потенциальные возможности их интеллекта
огромны! Попытаюсь их стимулировать. Хочу узнать, какие полигенные
комплексы находятся в состоянии репрессии, а какие гены надо перевести из
рецессивного состояния в доминантное, чтобы...
- И пошел... И поехал... - тихо рассмеявшись, перебила его Катя. - Я и
так, без терминологической абракадабры, верю, что ты у меня самый умный.
Говори со мной по-человечески. А не то я тоже начну разбрасываться
`патогномоническими симптомокомплексами` и тому подобными динозаврами. И
наступит жуть. Мне кажется, что лучше тебе заниматься весь этот месяц
рыбалкой, а не генетикой.
- Кажется, мне не верят! - Виктор трижды ударил удилищем по полу и
торжественно провозгласил: - Обязуюсь, подобно богу, сотворить разумное
существо из неразумного. И сроку на это беру - три дня и три ночи. А то
тут некоторые иронизируют, сомневаются.
- Как же ты докажешь, что оно разумно?
- Если оно овладеет всеми профессиональными навыками, какими владею я,
значит - разумно.
Катя тихонько засмеялась.
- Виктор Богатырев как критерий разума во Вселенной. Впрочем, критерий
условно принимается.

Третьи сутки подходили к концу. Но задача, оказавшаяся намного тяжелее,
чем Виктор предполагал вначале, все же была решена.
Он поднял тяжелые веки и посмотрел в окно. Уже светало, и сквозь
зеленоватую дымку листьев березы просвечивали далекие цветоджунгли. Голова
от усталости казалась невесомой.
Его так и подмывало сообщить Кате об успехе. Но он вовремя спохватился
и, зарядив пневмошприц полученным препаратом, пошел к цветоджунглям.
Трава, через которую довелось пробираться, была мокрой от утренней
росы, и вскоре Виктор промок до нитки. Его стала бить неудержимая дрожь.
- К-куд-да-латка! - прокричал он. - Вых-ход-ди!
Животное не заставило себя долго ждать.
Виктор, заметив пробирающегося меж стволов Кудлатку, нетерпеливо
вскинул пневмошприц и, держа двумя руками дергающийся ствол, нажал на
спуск. Кудлатка пронзительно взвизгнул и помчался назад, в спасительную
глубину.
- Не уйдешь, - прошептал Виктор. - От себя теперь никуда не уйдешь.
Неделя ушла на обучение Кудлатки школьным премудростям. Еще за неделю с
помощью гипнопедии был преодолен университетский курс. Всю последнюю
неделю тишайший, но с горящими любознательностью глазами, Кудлатка
овладевал премудростями генной инженерии.
В начале четвертой недели он самовольно завладел генным набором N_4 и
сутками не выходил из лаборатории, вытеснив оттуда Виктора. Когда бы тот
ни заглянул в свои прежние владения, видел Кудлатку, трудолюбиво
склонившегося над окулярами. Коротенькие ножки не доставали до пола и
смешно болтались.
Вид Кудлатки-исследователя почему-то раздражал Виктора, а Катю,
напротив, безмерно умилял.
- Ах ты, мой кудлатенький, ах ты, моя умница, - сюсюкала она, пытаясь
по привычке почесать у него за ухом.
Кудлатка терялся, неожиданно и сильно серел открытой кожей щек и
говорил еще тише обыкновенного:
- Я пойду, пожалуй...
Он торопливо уходил, а Катя начинала самобичевание, укоряя себя в том,
что унизила достоинство Кудлатки; что у нее, наверное, пробудились темные
инстинкты древних расистов; что Кудлатка отныне их собрат по разуму. А
она, пусть и ненамеренно, дала ему понять, что не считает равным себе...
По совету Виктора Кудлатка завел лабораторный журнал, куда аккуратно
заносил результаты исследований генного аппарата своих же сородичей.
В конце четвертой недели за завтраком Виктор торжественно объявил:
- Профессией генного инженера мы овладели. Сегодня я с коллегой слетаю
на Землю. Пусть на людей посмотрит и себя покажет.
Катя внимательно посмотрела на мужа.
- Будь осторожен. У него очень ранимая психика.
Виктор пожал плечами.
- Не более ранимая, чем у нас с тобой.
- Не забывай, что это уже не животное.
Виктору не понравилась настойчивость жены, и он сказал более резко, чем
хотел:
- Но и не человек. Оно есть то, что я пожелал создать. Не более того.
Хотя и не менее. Вечером вернусь. Тогда и поговорим.
- Отсрочка - не решение.
Настойчивость Кати все больше раздражала Виктора. Он никак не мог взять
в толк, чем это вызвано. И какого решения она ждет от него?
Он, помрачнев, встал и направился в лабораторию. Оттуда до слуха Кати
донеслось два голоса: низкий, уверенный Виктора и тоненький, печальный
Кудлатки. Потом хлопнула входная дверь, и все стихло.

Виктор и Кудлатка вернулись раньше обещанного времени. Виктор не без
удивления объяснял:
- Я не успел показать ему и трети намеченного. Для начала - мощнейшие
заводы, крупнейшие города, главные космодромы...
Вошел Кудлатка.
- Вы разрешите мне уйти в лабораторию? - кротко и печально спросил он,
не поднимая головы.
- Конечно, конечно, - в один голос отозвались Виктор и Катя.
- Я его совсем не узнаю, - заметил Виктор, подождав, когда Кудлатка
уйдет. - Что на него так подействовало?.
- Лучше бы ты `для начала` показал ему безмашинную, бесшумную и
безотходную технологию; области полного природовозрождения.
С нескрываемым беспокойством Катя спросила:
- Витя, ты заметил, какие сейчас у Кудлатки грустные глаза?
Виктор фыркнул в ответ.

Кудлатка заперся в лаборатории и не выходил из нее, несмотря ни на
какие уговоры. Что он там делал, было неизвестно.
Виктор пытался хоть что-нибудь рассмотреть в щель под дверью, но видел
лишь низ лабораторного шкафа.
- Кудлатик! Кудлатушка! - льстиво уговаривала его Катя, приблизив лицо
к двери. - Выйди. Открой.
В ответ раздались короткие шорохи.
В конце третьих суток, когда Виктор решил взломать дверь, она
отворилась, и оттуда вышел Кудлатка.
- Что с тобой? Почему заперся? - наперебой расспрашивали Виктор и Катя.
Кудлатка, подойдя к Кате, опустился на четыре лапы и, заурчав, потерся
головой о ее колени. Потом толкнул лапкой входную дверь и выбрался наружу.
Виктор и Катя бросились к окну и увидели, как Кудлатка короткими
прыжками преодолел заросли травы и, не оглянувшись, исчез в цветоджунглях.
Они вошли в лабораторию. На полу валялся лабораторный журнал Кудлатки.
Виктор поднял его, просмотрел записи о последнем эксперименте и побледнел.
Завершали отчет слова, полные боли и отчаяния: `Если то, что мы видели, -
цивилизация, то это ужасно! Неужели это закономерный итог развития разума?
Я отказываюсь от разума, ибо это гибельный дар!`
- Надо вернуть... Надо снова... - шептала Катя и страшно трещала
пальцами.
- Куда вернуть?! Как вернуть?! - побагровев, закричал Виктор, потрясая
журналом. - Он же генный инженер не хуже меня - так заблокировал активные
зоны, что теперь никакое новое вмешательство невозможно! То, что он
сделал, необратимо!
Катя подняла глаза, и Виктор увидел в них такое выражение, какого не
видел за все время их знакомства.
- Я же предупреждала! Эх ты! `Подобно богу!` Пацан! - сказала она почти
с ужасом. - Неужели ты не мог объяснить ему, что цивилизация на высшем
этапе своего развития не уничтожает природу планеты, а сосуществует с ней!
Ты даже не понимаешь, что совершил преступление!
Виктор до полуночи сидел в лаборатории. Наконец встал, тяжело вздохнул
и поплелся в Катину комнату.
Она спала. Даже во сне лицо ее хранило выражение тревоги. Виктор присел
на край кровати, положил на ее руку свою. Лицо спящей сразу же приобрело
отчужденное выражение.
Он вспомнил почему-то их первую ночь. Вспомнил, как любовался матовым,
будто светящимся изнутри лицом, ее по-детски капризно оттопыренными
губами.
Он вышел во двор, и ночь обняла его кромешной тьмой. Объятие было
нежным, как объятия ее рук. Ночь благоухала запахом ее волос.
Он поднял голову. Высоко в небе колюче лучились две близко
расположенные звезды. Казалось, вниз смотрит разгневанное космическое
божество.

Владимир Заяц.
Демокор

`...Красный Меркурий соедини с Черной Змеей в пропорциях, которые
необходимы, и нагревай при немалом жаре столько, сколько потребуется...`
Со вздохом, похожим на стон, человек в черном смахнул рукопись на пол.
Он распрямил широкие плечи и посмотрел в узкое оконце, в котором робко
мерцал отблеск зари.
- Беспочвенная фантазия, бредни или неточность формулировок. К чему эти
словеса, если нет указаний на точное количество веществ, необходимых для
получения желаемого? Описанные опыты невозможно повторить! - негромко, с
раздражением проговорил он. - Невежество вокруг, сон разума, торжествует
каждодневно злоба неуемная. Человек восстает против человека, и не поиск
божественной истины беспокоит венец творения, а желание упрочить
заблуждение, коль скоро заблуждения создают иллюзию благополучия и
всезнания. Пробудится ли когда-нибудь разум человеческий?
Человек неотрывно смотрел на розовый отблеск в стекле, разгорающийся
все ярче. Это оконное стекло было единственным во всем монастыре - он сам
выплавил его по собственному рецепту. Во всех остальных кельях роль стекла
выполняла полупрозрачная стенка бычьего пузыря - монахи наотрез отказались
от его дьявольского изобретения.
- Но свет знаний воспылает над миром, и тьма исчезнет! - Губы человека
тронула улыбка, и скорбные складки у углов рта слегка расправились. -
Обильна земля наша, и продолжает она рождать мыслящих людей.
Он вспомнил о послании преподобного Сиделиуса из монастыря братьев -
голубей божьих, что близ Марнена. Этот из молодых, но мудрец - бесспорно.
Не признает авторитетов, пытается мыслить, опираясь на факты. Чего только
стоит доказательство об огромной удаленности Солнца и огромных размерах
светила!
Глаза, утомленные многочасовой ночной работой при свете сальной свечи,
слезились. Демокор прикрыл их и стал с удовольствием вспоминать: `Нас тут
несколько человек, имеющих сходный образ мыслей. У нас есть немало твоих
рукописей, и мы в восторге от твоего утверждения, что мир не сотворен
никем и есть вечно возгорающийся и потухающий огонь. Его горение
подчиняется законам, над которыми не властны ни люди, ни бог. Рано или
поздно отцы церкви поймут, какой удар наносит им этот труд`.
Демокор встал во весь свой огромный рост, чуть не доставая головой до
потолка кельи. Уже почти рассвело, его тень, причудливо изогнувшаяся на
стене, посветлела, и он затушил свечу, придавив фитиль пальцами, кожа
которых одеревенела от действия кислот.
Печально, что мало кому можно довериться в этом монастыре. Были бы
переписчики, они бы размножали рукописи в нескольких экземплярах, которые
он разослал бы. Ведь бывает так, что философ после многолетних наблюдений
и размышлений по неведению открывает то, что давным-давно открыто другим.
Но, однако, надо работать. Демокор вынул из пенала пучок перьев, выбрал
перо поострее и выдвинул нижний ящик, в котором хранилась неоконченная
рукопись. Но что это? Так и есть: рукопись лежала не на месте.
Демокор все понял, но в сердце его не было страха. Знал, что всякий,
идущий по своей дороге, неизбежно приходит к ее концу. Если духовная
стража решилась на обыск у него - философа с мировым именем - значит,
высоким начальством даны ей соответствующие указания. А духовная стража -
суть волки, рыщущие по следу, они не отстанут, не пощадят. Это - конец.
Он сел в свое жесткое деревянное кресло, откинулся на высокую спинку и
положил на колени широкие ладони - в такой позе отдыхали многие поколения
его предков-земледельцев, отдававших этой земле свой пот еще тогда, когда
не давили ее грудь уродливые каменья монастыря. И точно так же будут
трудиться на земле люди, когда все монастыри исчезнут с лица земли, ибо
солнце Истины уничтожит гнилой туман веры, Демокор ненавидел религию,
считая ее гасительницей разума, неустанно и безбоязненно утверждая, что
она не что иное, как систематизированные предрассудки, болезненный бред
дремлющего ума, беспочвенная фантазия, созданная теми, кто обезумел от
страха перед смертью и, пожалуй, перед жизнью тоже.
Все кончено. Пора подводить итоги. Что же, за шестьдесят лет сделано
немало. Трактаты `О природе сущего`, `О начале начал`, `О пределе и
бесконечности`, `Что есть время и причины, по которым оно неустанно и
бесповоротно движется вперед?`, `Что было до сотворения мира?`. И самый
последний трактат: `Доказательства того, что Земля и другие планеты есть
шары, обращающиеся вокруг Солнца, которое тоже является шаром, но
раскаленным и намного большим по размерам, нежели планеты`.
Убегать не имеет смысла. Руки у духовной стражи длинные, везде
достанут. Да и не в том возрасте он, чтобы суметь жить вдалеке от родины.
Старое дерево не пересаживают.
В дверь тихо постучали. Нет, это еще не стража. Стражники, те колотят в
дверь ногами, заранее ожесточая и взвинчивая себя, воздвигая таким образом
барьер, через который не смогли бы пробиться стоны и крики жертвы. Но и к
приходу стражи он готов: все-таки по одной копии со своих работ успел
снять и отправил их с надежным человеком к братьям - голубям божьим.
Демокор встал и, покряхтывая от привычной боли в коленных суставах,
пошел отпирать. Дверь отворилась, и вошел начальник духовной стражи Надич.
Вслед за ним из коридора ворвался густой запах соломы, которую послушники
выносили из сырых келий на просушку, и едкий запах пригоревшей ячменной
похлебки, доносящийся из монастырской столовой, где братья уже сели за
трапезу после утреннего молебна.
Демокор отступил, пропуская Надича в келью. Двое рослых стражников,
сопровождавших начальника, заняли пост снаружи. Впавшие глаза Надича
впились в лицо Демокора. Догадывается ли он о причине визита? Чем
неожиданнее удар, тем легче выиграть.
Надич поднял руку в приветствии.
- Пусть благословение господне почиет на тебе.
- Проходи, Надич, садись.
Демокор указал на кресло.
- Тебя не удивил мой приход?
Голос Надича звучал мелодичнее музыкального инструмента, глаза были
смиренно полуприкрыты, сплетенные пальцы покоились там, где у всякого
мало-мальски видного орденского чина имеется брюшко. Отсутствие такового
являлось для Надича причиной немалых огорчений, ибо худоба его не внушала
доверия. Ведь всем известно, что полный человек заслуживает доверия: он
ровен в поведении, предан начальству, а ум его не склонен к еретическим
вольнодумствам.
- Я ждал тебя, Надич.
Надич понял, что раскрыт, и недовольно поморщился.
- Так я и думал, что мои ослы наследят. А ведь тебе много не надо,
чтобы догадаться.
- Говори, зачем пожаловал?
Надич огорченно покачал головой.
- Вижу, не рад ты моему приходу. Не рад! А ведь пять лет вместе учились
в духовном училище. Правда, я никогда не мог с тобой сравниться. Но что
поделаешь? Если бы не было последних, то не было бы и первых. Но, в конце
концов, кто оказался в лучшем положении: ты или я? Я добился успеха. А ты?
Демокор гордо поднял голову.
- Я был занят поисками истины.
- И нашел?
Демокор презрительно улыбнулся.
- Поиск истины бесконечен.
- Поиск истины бесконечен, - обрадованно подхватил Надич. -
Следовательно, ты хочешь познать то, что никогда не будет познано, мало
того: истина относительна, а значит, даже то, что ты уже познал, не
абсолютно достоверно. Да, истина относительна. Для умирающих от голода -
пища спасение, жизнь. Но избыток ее может принести вред. Заметь, оба
утверждения истинны и вместе с тем исключают друг друга. Огонь дает
животворное тепло, но он же сжигает еретиков...
Демокор отметил, с каким значением незваный гость произнес последнюю
фразу.
Глаза Надича сверкали, кулаки сжимались.
- ...Но не буду с тобой спорить. В пустых словесных битвах ты всегда
одерживал верх. Поэтому я коротко обрисую тебе действительную ситуацию.
Тебя не удивляло, что в течение столь длительного времени духовная стража
даже не прикоснулась к тебе? А ведь и менее значительных еретиков давно
сожгли! В одном нашем городе пятьсот двадцать три еретика за последние
пять лет. Мыслитель, ты не думал об этом? Я прикрывал тебя, пускал стражу
по ложному следу, уничтожал доносы, написанные на тебя!
Демокор недоверчиво покачал головой.
- Ты не веришь?! - будто из самой глубины своего естества надрывно
выкрикнул Надич и впился в философа взглядом, который полыхал какой-то
сладострастной ненавистью. - Так знай же: я верил в твои необыкновенные
способности и знал, что ты добьешься огромной известности. И я оберегал и
лелеял тебя, как оберегают и лелеют свинью хозяева. Но когда она
становится достаточно жирной, ее закалывают. Так и с тобой. За раскрытие
такого видного еретика, каким ты стал теперь, меня ждут большие почести.
Но я получу еще больше, если мне удастся убедить тебя покаяться
всенародно. Все смогут убедиться в моих достижениях в элоквенции. И в этом
случае мне наверняка присвоят звание третьего носителя хоругви. Если же ты
не согласишься раскаяться - смерть!
- Нет.
- Это твой окончательный ответ?
- Да.
- Тогда тебя сегодня же сбросят в пропасть со Святой скалы. Неужели не
страшно? - Надич смотрел на Демокора почти с испугом. - Ты умрешь!
Понимаешь, умрешь?!
- Я не боюсь. Пока я жив - смерти нет. А когда буду мертв, то смерть не
сможет испугать меня.
- Ах ты, философ! - взвизгнул Надич. - Взять его!
Стражники поспешно протиснулись в узкий проем двери и, набросившись на
Демокора, принялись деловито закручивать ему руки за спину.

Демокор неторопливо шел по узенькой тропинке, выбитой в скале. Слева
был отвесный обрыв, справа - почти вертикально поднималась тяжелая серая
масса скалы. Впереди шел один страж, позади - второй.
Вскоре они вышли на небольшую площадку над обрывом. Демокор посмотрел
вниз: там, далеко внизу, на дне пропасти стояла безмолвная толпа из
нескольких сотен человек. Перед толпой проповедовали по очереди трое
монахов в белом. Они то воздевали руки вверх, то угрожающе махали в
сторону площадки, на которой стоял Демокор. Лиц на таком расстоянии
рассмотреть было нельзя, и только по непомерной худобе одной из фигурок
философ догадался, что это Надич.
Здесь подвергали казни самых видных еретиков. Здесь еретики
испытывались божьим провидением: если испытуемый, упав на камни,
разбивался насмерть, то церковь признавала его невиновным перед богом и
людьми. Но если оставался жив... Тогда преступника ждал костер.
Стражи напряглись в ожидании сигнала, по которому нужно столкнуть
еретика в пропасть. Они слегка побаивались этого колдуна и еретика -
Демокора. Кто знает, что может взбрести ему на ум? Вдруг обернется птичкой
и улетит? Прощайте тогда, обещанные три кувшина вина!
Но еретик ничего не предпринимал, и бледное лицо его, окаймленное
ореолом седых волос, было спокойным. Он, щурясь, смотрел на толпу, думал о
чем-то своем. Если бы стражникам кто-нибудь сказал, что человек в
последние минуты своей жизни может размышлять о таком отвлеченном
предмете, как время, они бы ни за что не поверили. Однако Демокор думал
именно об этом.
Список преступлений Демокора, видимо, был немал, так как более часа
монахи не могли закончить их перечисление. Оказалось, что не кто иной
виноват в том, что весна была слишком холодной, лето - чрезмерно жарким, а
осень - дождливой. Из-за Демокора, и только из-за него, красная болезнь
унесла половину всех детей в городе.
- Смерть еретику! Смерть людоеду! - страшными голосами выкрикивали
люди, нанятые Надичем.
Толпа наэлектризовалась и грозно ревела:
- Смерть!
Всем стало казаться, что стоит только уничтожить Демокора, как все
изменится: урожай станет богатым, скот - тучным, а господин - добрым.
Стражники за спиной сопели все сильнее. Жаркое солнце раскалило их
медные шлемы. По лицу, вызывая зуд, сбегал обильный пот. Новые кожаные
нарукавники, выкрашенные в черный цвет, обжигали. Стражники возненавидели
Демокора, словно он был непосредственной причиной их страданий.
Но вот наконец Надич, повернувшись к скале, несколько раз взмахнул
рукой. Стражники крепко ухватили еретика под руки и повели к краю. Он
глянул вниз, увидел светлые пятна обращенных к нему лиц, и его поразила
внезапно наступившая тишина ожидания... Ожидания его смерти.
Он гордо расправил плечи, стряхнул с себя руки стражников.
- Не надо! Я сам.
И сделал шаг в пропасть.
И вдруг свет померк. Скалы раскололи трещины.
Трещины сливались, ползли все дальше. С грохотом рушились скалы, воздух
с диким ревом устремлялся в черную пустоту. Но ужаснее всего был безумный
вой толпы, метавшейся у подножия скал.
Наконец чернота поглотила все, кроме солнца. Оно изменило свой цвет:
стало вначале оранжевым, а затем темно-багровым. Свет его слабел, лучи
тщетно пытались пробиться сквозь невидимый заслон.
Но потом исчезло и солнце. Наступила полная темнота. И в этой темноте
пульсировала мысль Демокора: `Что случилось с миром? Где я? Что со мной?`

- Машина эта из нового поколения! В ее мозгу около тридцати миллиардов
псевдоклеток. - Кибернетик небрежно указал на многочисленные ящички и
продолжил: - Вся машина - в ящиках. А на столе - пульт.
- Тридцать миллиардов, - задумчиво повторил Литератор, проводя пальцем
по полированной крышке стола. - Почти как у человека.
- Это как сказать. Многие считают, что в мозгу человека надо учитывать
и глиальные клетки. В машине я попытался смоделировать интуицию человека,
его творческие способности. Памятуя о том, как много места в работе мозга
занимает деятельность подкорки, консультировался с Психологом и наделил
искусственный мозг такими свойствами бессознательного, как установка,
мотивы, переживание.
- Ты думаешь, что удалось создать машину, которая может творить?
- Надеюсь. Поэтому и пригласил тебя - представителя творческой
профессии - присутствовать на испытании в качестве арбитра. Но выслушай
меня до конца. Я проанализировал множество фактов из литературы, истории,
медицины и пришел к выводу, что большая часть творческого процесса
происходит... во время сна. Именно во время сна мозг анализирует
полученную за день информацию и выдает для коры почти готовое решение.
Народ это давно заметил. `Утро вечера мудренее`, - говорит пословица.
Потому что утром в сознание подается полуфабрикат решения из подкорки.
- Ты хочешь сказать, что твоя машина может спать? - изумился Литератор.
- Да. Мы даже дали ей имя: `Соня`. Она как бы дремлет, и в ее
`подсознании` рождаются образы, они живут в моделируемой машиной
обстановке, которая ничем не отличается от настоящей.
Литератор зябко передернул плечами, смущенно улыбнулся.
- Жутковато. Я на мгновение представил, что все мы существуем в
дремлющем сознании какой-нибудь сверхмашины, и...
- Фантазия уводит тебя слишком далеко. Перейдем к делу. Сейчас машина
`дремлет`. Нажав на красную кнопку, я `разбужу` ее, и мы узнаем, что же
она сотворила. Итак, Соня, проснись.
Машина безмолвствовала.
Странно, приборы показывают, что она проснулась! Соня! Отвечай же, черт
возьми!
У Литератора вырвался нервный смешок.
- Наверное, ты обидел ее своей фамильярностью.
- Ерунда! Гуманитарный бред! - отмахнулся Кибернетик. - Машина это
набор особым образом соединенных проводников и полупроводников, по которым
шныряют электроны. И ничего более...
- Человек - тоже всего лишь набор особым образом соединенных
аминокислот и нуклеиновых кислот. И ничего более...
На сей раз `технари` не ответил. Он нахмурился и, снова нажав кнопку,
сказал почти умоляюще:
- Соня! Да скажи, бога ради, что-нибудь!
На этот раз машина ответила. Голос ее звучал сдержанно и устало:
- Я не Соня. Называйте меня - Демокор.

Владимир Заяц.
Опыты. Век ХХ

Тому, кто не постиг науки добра,
всякая иная наука приносит лишь вред.
М.Монтень

Утро было пронзительно холодное, беспощадно ясное. Небо ярко синело;
белесое, точно заледеневшее, солнце излучало, казалось, не тепло, а холод.
Изо рта идущих колонной людей вырывался пар. Шли молча, не было сил
переговариваться. Да и не стоило бессмысленно рисковать. Охранники, идущие
по краям, тоже устали и, с ненавистью зыркая на пленных, злобно ворчали.
Того и гляди, за любую оплошность пулю в затылок всадят, а то и просто
прикладами до смерти забьют. Достаточно просто оступиться.
Иван старался ступать экономнее, невысоко поднимая ноги. Он почему-то
вспомнил такой же или чуть более теплый день, когда их подвергли так
называемой санобработке. Военнопленных стригли и мыли в дощатом,
продуваемом пронзительным ветром бараке, а затем в одних сапогах - тогда у
некоторых еще были сапоги - заставляли бежать почти два километра до
территории концлагеря. Многие не выдерживали, падали. Их сноровисто
добивали выстрелами в упор и заставляли стаскивать трупы поближе к
крематорию.
Тогда охрана была добродушнее, если так вообще можно сказать о палачах.
Немцы наступали и надеялись на скорую победу. Один из охранников, толстый
и всегда веселый, видя остекленевший взгляд Ивана, позволял себе
снисходить до шутки с будущим рабом. Посмеиваясь и коверкая слова, говорил
Ивану:
- Искать уходить нельзя. Выход нет отсюда. - Тут он надувал щеки и,
указывая на крематорий, заканчивал: - Пуф! Выход есть только через труба.
Как дым.
Довольный `удачной` шуткой, гоготал. Насмеявшись вдоволь, объяснял
смысл сказанного напарнику, тощему и медлительному. Тот, не меняя
выражения лица и пристально глядя на Ивана, скалил крупные желтые зубы и
выдыхал нутром:
- Гэ-гэ-гэ.
Толстый остряк смеялся снова. За компанию.
Сзади раздался глухой стук от падения тела, потом брань охранника.
Иван, обернувшись, увидел, как упавший бессильно сучит руками и ногами по
заледеневшей земле, тщетно пытаясь встать. Иван и еще несколько человек
бросились на помощь товарищу, но охранник был ближе. Раздался сухой треск
выстрела...
Грубый окрик загнал пленных в колонну, и снова поплыла, покачиваясь,
земля под ногами. И снова потекли воспоминания о недавнем прошлом...

Переезд в очередной лагерь. Сколько их уже было?! Вагон, битком набитый
больными, истощенными людьми. В лагере заставили сбивать ящики для
снарядов. Свирепствовали уголовники - капо, сводили с ума трехкратные
аппель-проверки с диким воем сирен. Овчарки-людоеды, хрипя, рвались с
поводка к людям в полосатой одежде. Иногда, будто бы случайно, собаки
срывались с поводков. Охранников это очень забавляло.
Тот лагерь располагался на территории бывшего кирпичного завода, в
котловане. Поначалу для пленных не было даже бараков, и людям приходилось
голыми руками рыть себе в стене котлована ямы-убежища, срывая ногти,
пятная кровью сухую глину.
Но даже в таких условиях люди старались помочь друг другу: отдавали
ослабевшим часть своего пайка, носили на руках в команду и назад. С
уголовниками, выбившимися в `начальство`, боролись сообща. Загадочной,
например, для немцев была смерть одного из особо рьяных, начавшего свою
`карьеру` с выселения из ямы-убежища прежнего обитателя. Ночью земля
оврага в том месте по непонятным причинам осела и погребла в своей толще
предателя.

Куда же теперь? Странно, почему из их лагеря отобрали только семь
человек? И почему отбор проводили врачи? Расспрашивал худощавый чопорный
немец в халате поверх мундира. Он говорил по-русски медленно, но
правильно, почти без акцента:
- Как учились?
- Средне.
- Очень хорошо, - узкое бледное лицо немца на мгновение оживилось. Он
удовлетворенно покачал головой, и сверкающая искорка на позолоченных
дужках его очков переместилась вверх-вниз.
- Кем работали?
- Учителем физики.
- Как успехи в труде и личной жизни?
В личной жизни?! Поисследовать душу захотелось! Иван огромным усилием
воли погасил ярость и почти спокойно ответил:
- Средние... Средние были успехи.
- Очень, очень хорошо! - с энтузиазмом воскликнул врач. Он повернул
голову к помощнику и скомандовал: - Вирхов, давайте ключевые слова. - И,
уже обращаясь к Ивану, сказал почти доброжелательно: - Можете сесть.
Будете, не думая, сразу же говорить слово, пришедшее на ум после того, как
мой помощник произнес ключевое слово. Понятно?
Иван уронил в кивке тяжелую голову. Он едва держался на ногах, страшно

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 119199
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 2

Разработчик