ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Дик Фрэнсис.
Дорога скорби

Diсk Frаnсis. Соmе tо griеf. -- М.: ЗАО `Изд-во `ЭКСМО-Пресс``, 1999
Перевод с английского Е. Дрибинской

Отсканировала Аляутдинова А.Х.

В ноябре 1994 года на втором канале Би-би-си прошел благотворительный
аукцион возможностей, `которые нельзя купить за деньги`. Одним из лотов бы-
ло `Ваше имя будет носить персонаж следующей книги Дика Фрэнсиса`.
Этот лот достался миссис Патриции Хаксфорд. Дику Фрэнсису доставило
большое удовольствие ее появление в романе `Дорога скорби`.

ГЛАВА 1

Беда работы детектива -- а я уже почти пять лет занимался этим делом
-- в том, что порой случайно открываешь факты, которые ломают жизнь людям.
Он был моим другом, этот всеобщий любимец, а я усадил его на скамью
подсудимых.
Решение действовать в соответствии с тем, что я узнал, стоило мне
многих дней душевных мук. Я прошел дорогу скорби до конца -- от недоверия к
самому себе, через отрицание и гнев к решимости -- и печали. Я горевал по
человеку, которого, как мне верилось, знал и который оказался иным, чу-
жим... подлым. Мне было бы куда легче оплакивать его смерть.
Скандал затронул многих. Пресса, инстинктивно и дружно вставшая на
защиту моего друга, устроила мне, его обвинителю, невыносимую жизнь. На ип-
подромах, где я главным образом и работал, старые знакомые отвернулись от
меня. Любовь, поддержка и утешение изливались на него, а во мне видели объ-
ект ненависти. Я знал, что этому настанет конец. Надо просто терпеть и
ждать.
В то утро, на которое было назначено начало судебного разбиратель-
ства, мать моего друга покончила с собой.
Эта новость добралась до зала суда в Ридинге, в Беркшире, когда пред-
седатель, облаченный в мантию, уже выслушал первые заявления сторон. Я, как
свидетель обвинения, ждал своей очереди в пустой комнате. Один из служащих
подошел ко мне, чтобы сообщить о самоубийстве и известить, что судья отло-
жил слушание на один день и что я могу идти домой.
-- Бедная женщина! -- воскликнул я с неподдельным ужасом.
Несмотря на предполагаемую беспристрастность, симпатии служащего ос-
тавались на стороне обвиняемого. Он неприязненно посмотрел на меня и ска-
зал, что я должен буду вернуться сюда на следующее утро, ровно в десять ча-
сов.
Я покинул комнату и медленно двинулся по коридору к выходу. По дороге
меня догнал старший юрист коллегии.
-- Его мать заказала номер в отеле и выбросилась с шестнадцатого эта-
жа, -- сказал он без предисловий. -- Она оставила записку, что не сможет
пережить грядущего позора. Что вы об этом думаете?
Я взглянул в темные умные глаза Дэвиса Татума, неуклюжего толстяка с
гибким и быстрым умом.
-- Вы знаете это лучше, чем я.
-- Сид! -- выдохнул он. -- Скажите мне, что вы об этом думаете.
-- Возможно, он изменит тактику защиты.
Татум расслабился и слегка улыбнулся.
-- Вы занимаетесь не той работой.
Я покачал головой.
-- Я ловлю рыбу. Ваши парни ее потрошат.
Он добродушно усмехнулся. Я отправился на вокзал, чтобы сесть на по-
езд и через полчаса прибыть в Лондон, а там поймать такси и проехать на нем
последнюю милю до дома. Джинни Квинт, думал я по дороге. Бедная, бедная
Джинни Квинт, выбравшая смерть, которую она предпочла вечному стыду. Хлоп-
нуть дверью -- и все. Конец слезам. Конец горю.
Такси остановилось на Пойнт-сквер (рядом с Кадоган-сквер), где я жил
на первом этаже в доме с балконом, выходящим в садик. Как обычно, на этой
небольшой уединенной площади было тихо и малолюдно. Резкий октябрьский ве-
тер рвал листья с деревьев, и время от времени они падали на землю, как
мягкие желтые снежные хлопья.
Я выбрался из машины и расплатился с водителем через окно. Когда по-
вернулся, чтобы пересечь тротуар и пройти несколько шагов до входной двери,
человек, который вроде бы мирно шел мимо, яростно рванулся ко мне и взмах-
нул длинной черной металлической трубой с явным намерением размозжить мне
голову.
Я скорее угадал, нежели увидел направление первого опасного удара и
успел отклониться ровно настолько, чтобы пострадало плечо, но голова оста-
лась целой. Человек заорал как бешеный, и я принял второй удар на вскинутое
для защиты предплечье. Затем я с силой схватил его за запястье и сбил с
ног. Он растянулся на тротуаре, выронив свое оружие. Он выкрикивал оскор-
бления, ругаются и угрожал убить меня.
Такси все еще стояло рядом, мотор работал, а водитель безмолвно смот-
рел на все это, раскрыв рот, пока я не рванул заднюю дверь и не ввалился на
сиденье. Сердце глухо стучало. Что было неудивительно.
-- Поехали, -- нетерпеливо сказал я.
-- Но...
-- Поехали. Вперед. Пока он не поднялся и не перебил вам стекла.
Водитель быстро закрыл рот и вцепился в рычаги.
-- Послушайте, -- возмущенно сказал он, полуобернувшись ко мне, -- я
ничего не видел. Это мой последний рейс на сегодня, я обычно заканчиваю в
восемь и еду домой.
-- Поезжайте, -- сказал я. Мысли путались.
-- Ну... ладно, куда ехать?
Хороший вопрос.
-- Он не похож на грабителя, -- обиженно заметил водитель. -- Только
нынче никогда нельзя сказать наверняка. Он ведь вас сильно ударил. Похоже,
он вам руку сломал.
-- Поезжайте, ладно?
Водитель был здоровенный лондонец лет пятидесяти, но совсем не Джон
Буль, и по тому, как он качал головой, и по подозрительным взглядам, кото-
рые он бросал на меня в зеркало, я понимал, что он не хочет оказаться заме-
шанным в мои дела и ждет не дождется, когда я вылезу из машины.
Я знал только одно место, куда стоило бы поехать. Моя единственная
гавань, которая много раз становилась моим убежищем.
-- Паддингтон, -- сказал я. -- Пожалуйста.
-- То есть к Святой Марии? В госпиталь?
-- Нет. На вокзал.
-- Но вы же только что оттуда! -- возразил он.
-- Да, но, пожалуйста, отвезите меня обратно.
Слегка приободрившись, он развернул машину и поехал к Паддингтонскому
вокзалу, где снова заверил меня, что он ничего не видел, ничего не слышал и
ни во что не собирается вмешиваться, понятно?
Я расплатился и отпустил машину, и если и запомнил ее номер, то по
привычке.
Я всегда ношу с собой на поясе мобильный телефон, и теперь, неспешно
прогуливаясь по пустой платформе, я набрал номер человека, которому доверял
больше всех в мире, -- отца моей бывшей жены, контр-адмирала королевского
флота в отставке Чарльза Роланда, и, к моему глубокому облегчению, он под-
нял трубку после второго гудка.
-- Чарльз, -- сказал я дрогнувшим голосом.
Последовала пауза, затем он спросил:
-- Это ты, Сид?
-- Можно мне приехать?
-- Конечно. Ты где?
-- Паддингтон. Я поеду на поезде, потом возьму такси.
-- Боковая дверь не заперта, -- спокойно сказал Чарльз и положил
трубку.
Я улыбнулся. Немногословность Чарльза была так же неизменна, как и
его постоянство. Чарльз не любил проявлять чувства, он не относился ко мне
по-отечески и не был снисходителен, тем не менее я сознавал, что ему не
безразлично происходящее со мной и он предложит мне помощь, если понадобит-
ся. Как по некоторым причинам понадобилась она мне сейчас.
Поезда до Оксфорда в середине дня ходили реже, и только в четыре часа
местное такси, оставив Оксфорд далеко позади, подъехало к большому старому
дому Чарльза в Эйнсфорде и высадило меня перед боковой дверью. Я, неловко
действуя одной рукой, расплатился с водителем и с облегчением вошел в дом,
о котором думал именно как о доме, об острове среди швырявшего меня во все
стороны житейского океана.
Чарльз, по обыкновению, сидел в `кают-компании` в старом кожаном
кресле, которое мне казалось слишком жестким, но ему нравилось больше дру-
гих. Здесь стоял его письменный стол, тут же он держал коллекцию рыболовных
блесен, книги по навигации, бесценные старые пластинки с оркестровыми запи-
сями и сверкающее мрамором и сталью монументальное устройство, на котором
он их проигрывал. В этой комнате он повесил на темно-зеленых стенах большие
фотографии кораблей, которыми командовал, и фотографии поменьше -- своих
товарищей, а позднее добавил к ним фотографию, где я беру барьер на челтен-
хэмском ипподроме, -- на этом снимке был удачно схвачен миг наивысшей кон-
центрации той энергии, без которой не может быть скачек вообще. Раньше эта
фотография висела на видном месте в столовой.
Чарльз читал. Когда я вошел, он положил книгу обложкой вверх на коле-
ни и окинул меня ненавязчиво-изучающим взглядом. По глазам его, как всегда,
ничего нельзя было прочитать -- я часто довольно четко улавливал мысли дру-
гих людей, но с ним это не проходило.
-- Привет, -- сказал я.
Я услышал, как он вздохнул и выдохнул через нос. Секунд пять он раз-
глядывал меня, затем указал на строй бутылок и бокалов на столике под моей
фотографией.
-- Выпей. -- Прозвучало это не как предложение, а как приказ.
-- Еще только четыре часа.
-- Неважно. Что ты сегодня ел?
Я ничего не сказал, и это само по себе было для него ответом.
-- Я так и думал, -- кивнул он. -- Ты выглядишь исхудавшим. А все это
чертово дело. Я полагаю, что ты собирался сегодня быть в суде.
-- Слушание отложено до завтра.
-- Выпей.
Я покорно подошел к столу и оценивающе глянул на бутылки. Следуя сво-
ему старомодному стилю, Чарльз держал бренди и шерри в графинах. Виски --
`Фэймос Гроус`, его любимое, -- было в бутылке. Хорошо бы выпить виски, по-
думал я и тут же усомнился, что смогу хотя бы налить себе.
Я посмотрел на фотографию. В те дни, шесть лет назад, у меня были це-
лы обе руки. Тогда я был жокеем, чемпионом Великобритании, лучшим в
стипль-чезе. Кошмарное падение окончилось под острыми копытами, которые
чуть не оторвали мне левую руку, что означало конец одной карьеры и начало
другой. Мало-помалу я стал детективом -- но еще два года оплакивал то, что
утратил, и дрейфовал по жизни, как обломок потерпевшего крушение корабля.
Мне стыдно за те два года. В конце их безжалостный негодяй окончательно ис-
калечил мою руку и сподвиг меня на то, чтобы сделать протез, который рабо-
тает от батареек в культей выглядит так натурально, что люди зачастую не
обращают на него внимания.
Сейчас проблема заключалась в том, что я не мог отвести на ней боль-
шой палец достаточно далеко от других, чтобы взять графин с бренди, а пра-
вая рука тоже не слишком меня слушалась. Я оставил эту затею, чтобы не за-
лить бренди персидский ковер Чарльза, и сел в золоченое мягкое кресло.
-- Что случилось? -- отрывисто спросил Чарльз. -- Зачем ты пришел?
Почему не пьешь?
Помолчав, я мрачно сказал, зная, что это причинит ему боль:
-- Джинни Квинт покончила с собой.
-- Что?
-- Сегодня утром. Она выбросилась с шестнадцатого этажа.
Его костлявое лицо застыло, он как бы мгновенно постарел лет на де-
сять. Глаза потемнели, словно запали в глазницах. Чарльз знал Джинни Квинт
чуть ли не больше тридцати лет, любил ее и часто гостил в ее доме.
В моей памяти тоже ожили воспоминания. Воспоминания о приветливой
приятной женщине, счастливой в своей роли хозяйки большого дома, безобидно
богатой, искренне и великодушно занимавшейся благотворительностью, нежив-
шейся в лучах славы своего знаменитого, красивого, добившегося успеха един-
ственного ребенка, всеобщего любимца.
Ее сына Эллиса я, Сид Холли, его друг, усадил на скамью подсудимых.
В последний раз, когда я видел Джинни, она смотрела на меня с неверо-
ятным презрением, желая знать, как это я оказался способен низвергнуть ве-
ликолепного Эллиса, который любил меня, который доверил бы мне свою жизнь.
Я встретил поток ее гнева, не защищаясь. Я в точности знал, что она чув-
ствует. Сомнение, негодование, обиду... Мысль о том, в чем я подозреваю Эл-
лиса, причиняла ей такую боль, что Джинни отвергала саму возможность его
вины, как почти все остальные, хотя для нее это было мучительнее.
Большинство людей верили, что я совершенно не прав и что я уничтожил
себя самого, а не Эллиса. Даже Чарльз в первый момент с сомнением спросил:
-- Сид, ты уверен?
Я сказал, что да, уверен. Я отчаянно надеялся, что это не так... на-
деялся на любой другой исход... потому что знал, что я взвалю на себя, если
пойду дальше. И в конце концов все вышло именно так, как я боялся, и даже
хуже. После того как разорвалась первая бомба -- в виде предположения, --
обвинение в преступлении, которое заставило половину страны жаждать крови
(но только не крови Эллиса, о нет, нет, это немыслимо), и состоялось первое
слушание в суде, заключение под стражу (скандал, его должны были, конечно
же, немедленно выпустить под залог), в прессе наступило мертвое молчание до
тех пор, пока не завершится процесс.
По британским законам ни одно свидетельское показание не может обсуж-
даться публично до суда. За сценой может идти дознание и подготовка к суду,
но ни потенциальным присяжным, ни Джону Доу [Джон Доу -- воображаемый истец
в судебном процессе, юридическое лицо имярек, простой гражданин на улицах
не позволено знать детали. Неинформированное общественное мнение в резуль-
тате застыло на стадии `Эллис невиновен`, и уже третий месяц не смолкало
злословие в мой адрес.
Эллис, видите ли, был сущий Лохинвар Молодой [Лохинвар Молодой -- ге-
рой поэмы В. Скотта `Дева озера пиковой масти. Эллис Квинт, в прошлом
чемпион среди жокеев-любителей, кометой ворвался на телевизионные экраны.
Блистательный, смеющийся, талантливый, приманка для миллионов в спортивных
новостях, хозяин ток-шоу, образец подражания для детей, звезда, которая ре-
гулярно осчастливливает нацию. Ему было к лицу все: от тиары до поношенной
бейсболки.
Промышленники лезли из кожи вон, чтобы уговорить его упомянуть их
продукцию, а половина английских подростков гордо щеголяла в разрекламиро-
ванных им жокейских ботинках, заправляя в них джинсы. И вот этого человека,
этого кумира я пытался низвергнуть.
Никто, кажется, не упрекал бульварного журналиста, который написал:
`Некогда уважаемый Сид Холли, позеленев от зависти, надеется уничтожить та-
лант, с которым он не может сравниться даже в мечтах...` Там было еще много
чего насчет `злорадного человечка, который пытается компенсировать соб-
ственные недостатки`. Ничего этого я не показывал Чарльзу, но другие пока-
зали.
Внезапно висящий на поясе телефон зажужжал, и я ответил на вызов:
-- Сид... Сид...
Женщина на другом конце плакала. Я уже не раз слышал, как она плачет.
-- Вы дома? -- спросил я. -- Нет... В больнице...
-- Скажите мне номер, и я тут же вам перезвоню.
Я услышал невнятное бормотание, затем другой голос, уверенный и твер-
дый, продиктовал и медленно повторил номер телефона. Я набрал цифры на сво-
ем сотовом телефоне, так что они высветились на маленьком экране `записной
книжки` и нажал кнопку `запомнить`.
-- Хорошо, -- сказал я, повторив номер. -- Положите трубку.
Потом спросил Чарльза:
-- Могу я воспользоваться вашим телефоном?
Он махнул рукой в сторону письменного стола. Мне ответил тот самый
уверенный голос.
-- Миссис Фернс еще у вас? -- спросил я. -- Это Сид Холли.
-- Передаю трубку.
Линда Фернс пыталась сдержать слезы.
-- Сид... Рэчел стало хуже. Она спрашивает о вас. Вы можете приехать?
Пожалуйста.
-- Насколько ей плохо?
-- Температура все поднимается. -- Она всхлипнула. -- Поговорите с
сестрой Грант.
Я услышал уверенный голос сестры Грант.
-- Что с Рэчел? -- спросил я.
-- Она все время спрашивает о вас, -- ответила она. -- Когда вы смо-
жете приехать?
-- Завтра.
-- Вы можете приехать сегодня вечером?
-- Что, так плохо?
На том конце воцарилось молчание -- она не могла сказать то что дума-
ет, потому что рядом стояла Линда.
-- Приезжайте сегодня вечером, -- повторила она. Сегодня вечером? Бо-
же милосердный. Девятилетняя Рэчел Фернс лежала в больнице в Кенте, на рас-
стоянии полутора сотен миль отсюда. Похоже, что в этот раз она при смерти.
-- Пообещайте ей, что я приеду завтра, -- сказал я и объяснил, где я
нахожусь. -- Завтра утром я должен быть в Ридинге, в суде, но я приеду по-
видать Рэчел, как только освобожусь. Обещайте ей. Скажите, что я привезу
шесть разноцветных париков и золотую рыбку.
-- Я передам, -- пообещал уверенный голос и добавил: -- Это правда,
что мать Эллиса Квинта покончила с собой? Миссис Фернс говорит, кто-то ус-
лышал по радио в новостях и передал ей. Она хочет знать, правда ли это.
-- Это правда.
-- Приезжайте поскорее, -- сказала сиделка и положила трубку. Я тоже
положил трубку.
-- Что с ребенком? -- спросил Чарльз.
-- Похоже, она умирает.
-- Ты знал, что это неизбежно.
-- Родителям от этого не легче. -- Я медленно опустился в золоченое
кресло. -- Я поехал бы сегодня вечером, если бы это могло спасти ей жизнь,
но я...
Я умолк, не зная, что сказать.
-- Ты только что приехал, -- коротко сказал Чарльз.
-- Да.
-- И о чем еще ты мне не поведал?
Я посмотрел на него.
-- Я слишком хорошо знаю тебя, Сид, -- сказал Чарльз. -- Ты здесь не
только из-за Джинни. О ней ты мог бы сказать мне по телефону. -- Он помол-
чал. -- Судя по виду, ты приехал по одной очень старой причине. -- Он снова
помолчал, но я ничего не сказал в ответ. -- Ради убежища.
Я шевельнулся в кресле.
-- Неужели я такой прозрачный?
-- Почему тебе понадобилось убежище? -- спросил он. -- Так внезап-
но... и срочно.
Я вздохнул и ответил со всем возможным спокойствием:
-- Гордон Квинт пытался убить меня.
Чарльз застыл с открытым ртом. Я продолжал после паузы:
-- Когда они отложили слушание, я поехал домой сначала на поезде, по-
том на такси. Гордон Квинт ждал меня на Пойнт-сквер. Бог его знает, как
долго он там караулил, но, так или иначе, он напал на меня с железной тру-
бой в руке. Он целил в голову, но я уклонился, и удар пришелся по плечу. Он
ударил снова... ну, у механической руки есть свои преимущества. Я ухватил
его этой рукой за кисть, применил один прием дзюдо, который долго разучи-
вал, и бросил его на асфальт... Он все время кричал, что я убил Джинни...
-- Сид!
-- Он был вне себя... Он орал, что я уничтожил всю их семью. Разбил
им всем жизнь... Он поклялся, что за это я умру... Думаю, он вряд ли пони-
мал, что говорит. Это просто от отчаяния.
Чарльз удивленно спросил:
-- И что ты сделал?
-- Такси все еще стояло рядом, таксист тупо на это все смотрел, так
что... э... я снова сел в машину.
-- Ты вернулся в машину? Но... А Гордон?
-- Я оставил его там. Он лежал на тротуаре, ругался, потом начал под-
ниматься, размахивая трубой. Я... не думаю, что мне следует идти сегодня
домой. Я могу остаться здесь?
Чарльз покачал головой.
-- Конечно, ты можешь остаться. Это само собой разумеется. Однажды ты
сказал мне, что здесь твой дом.
-- Да.
-- Так поверь в это.
Я верил в это, иначе не приехал бы. Надежный, все понимающий Чарльз в
свое время спас меня от внутреннего разлада, и мое доверие к нему странным
образом окрепло, даже после того, как наш брак с его дочерью Дженни закон-
чился разводом.
Эйнсфорд давал мне передышку. Вскоре я вернусь, чтобы бросить вызов
Эллису Квинту. Я принесу присягу в суде и выверну этого человека наизнанку.
Я поддержу Линду Фернс и, если успею вовремя, рассмешу Рэчел. Но эту един-
ственную ночь я буду сладко спать в доме Чарльза, в отведенной мне комнате
-- и пусть пересохший источник душевной стойкости наполнится вновь.
Чарльз спросил:
-- Так Гордон... э... ранил тебя?
-- Синяк-другой.
-- Я знаю твои синяки.
Я опять вздохнул.
-- Думаю... мм... он сломал кое-что. В руке.
Его взор устремился на левую руку, пластиковую.
-- Нет, -- сказал я. -- В другой.
В ужасе Чарльз спросил:
-- Он сломал тебе правую руку?
-- Ну да. Всего лишь локтевую кость. По счастью, не лучевую. Лучевая
будет действовать как естественная шина.
-- Но, Сид...
-- Все лучше, чем если бы он проломил мне голову. У меня был выбор.
-- Как ты можешь смеяться над этим?
-- Чертовски скучно, не так ли? -- Я улыбнулся без напряжения. -- Не
беспокойтесь так, Чарльз. Заживет. Я уже ломал эту кость, и гораздо серьез-
нее, когда участвовал в скачках.
-- Но тогда у тебя было две руки.
-- Да. По сему поводу не возьмете ли вы вон тот проклятый графин с
бренди и не плеснете ли полпинты обезболивающего в стакан?
Не говоря ни слова, он поднялся и налил мне бренди. Я поблагодарил.
Он кивнул. Усевшись обратно, сказал:
-- Значит, таксист был свидетелем.
-- Этот таксист относится к категории людей, которые ни во что не
вмешиваются.
-- Но если он видел... Он должен был слышать...
-- Он настаивал, что был слеп и глух. -- Я с благодарностью пил обжи-
гающую жидкость. -- Все равно это меня устраивает.
-- Но, Сид...
-- Послушайте, -- рассудительно сказал я. -- Что я, по-вашему, должен
делать? Жаловаться? Обвинять? Гордон Квинт -- уравновешенный, достойный
шестидесятилетний гражданин. Не какойнибудь убийца. Кроме того, он ваш дав-
ний друг, да и я тоже сиживал за столом в его доме. Он и без того ненавидит
меня за нападки на Эллиса, свет его жизни, а сегодня узнал, что Джинни, его
обожаемая жена, покончила с собой, так как не могла вынести того, что ждало
впереди. И что, по-вашему, почувствовал Гордон? -- Я сделал паузу. -- Я
только рад, что он не проломил мне череп. И если вы можете в это поверить,
я радуюсь за него почти как за самого себя. Чарльз отрицательно покачал го-
ловой. -- Горе может быть опасным, -- сказал я. Он не стал оспаривать это
утверждение. Кровная месть стара как мир.
Мы сидели и доверительно молчали. Я пил бренди и приходил в себя.
Напряжение спадало. Я поклялся, что больше не буду ввязываться в подобные
дела -- но я обещал себе это и раньше и не выполнял обещаний.
Есть сотни способов провести время и заработать на жизнь. Другие быв-
шие жокеи становились тренерами, комментаторами или работали на скачках, и
только я один пытался разгадывать загадки, разрешать сомнения и тревоги лю-
дей, которые по разным причинам не хотели утруждать полицию или службы бе-
зопасности Жокейского клуба.
Но я был нужен, и было нужно то, что я делал, а иначе я сидел бы и
плевал в потолок. Вместо этого даже теперь, в атмосфере всеобщего остракиз-
ма, у меня было больше предложений, чем я мог принять. Обычно заказ занимал
у меня меньше недели, особенно если дело касалось проверки чьей-нибудь кре-
дитоспособности -- букмекеры частенько просили меня об этом, прежде чем
принять чек от нового клиента, а тренеры платили мне за уверенность, что,
купи они дорогого двухлетку для новых владельцев, не останутся с пустыми
обещаниями и кучей долгов. Я проверял предложенные бизнес-планы и тем убе-
рег множество людей от мошенников. Я находил скрывающихся должников, воров
разного рода и прослыл среди преступников отъявленным занудой.
Случалось, одни люди плакали у меня на плече от радости и облегчения,
другие угрозами и побоями пытались заставить меня замолчать. Линда Фернс
питала ко мне добрые чувства, а Гордон Квинт - ненавидел. И еще у меня на
руках было два дела, которым я уделял слишком мало времени. Так почему я не
бросил все это и не променял на спокойную и безопасную жизнь? Я ведь был бы
совсем не плохим финансовым менеджером. Я ощущал последствия удара трубой
от шеи до кончиков пальцев... и не находил ответа.
Опять зажужжал мой телефон. Это звонил старший юрист, с которым я го-
ворил в коридоре суда.
-- Сид, это Дэвис Татум. У меня новость, -- сказал он.
-- Дайте мне свой номер, я перезвоню.
-- Что? А, о`кей. -- Он продиктовал номер. Я снова воспользовался те-
лефоном Чарльза.
-- Сид, -- сказал Татум, прямолинейный, как всегда. -- Эллис Квинт
изменил свою линию защиты -- от невиновности до виновности с уменьшением
ответственности. Кажется, от такого действенного подтверждения его матерью
того, что она не уверена в его невиновности, у его адвокатов расслабило жи-
воты.
-- Боже, -- сказал я.
Татум усмехнулся. Я представил, как колыхнулся его двойной подборо-
док.
-- Суд теперь отложат на неделю, чтобы психиатры сделали свое заклю-
чение. Другими словами, вам не нужно завтра приезжать.
-- Это хорошо.
-- Но я надеюсь, что вы приедете.
-- Что вы имеете в виду?
-- Тут есть для вас работа.
-- Какого рода?
-- Расследование, конечно. Что же еще? Я бы хотел лично встретиться с
вами где-нибудь.
-- Хорошо, но завтра я должен ехать в Кент, проведать девочку, Рэчел
Фернс. Она опять в больнице, и ей плохо.
-- Черт.
-- Согласен.
-- Где вы? -- спросил Татум. -- Пресса вас ищет.
-- Они могут подождать денек.
-- Я сказал людям из `Памп`, что после издевательства, которое они
над вами учинили, могут и не мечтать о встрече с вами.
-- Я это ценю, -- улыбнулся я.
Он усмехнулся.
-- Так как насчет завтрашнего дня?
-- Утром я еду в Кент, -- сказал я. -- Не знаю, сколько я там пробу-
ду, это зависит от Рэчел. Как насчет пяти часов в Лондоне? Подходит? Конец
вашего рабочего дня.
-- Хорошо. Где? Только не у меня в офисе. В вашем наверное, тоже не
стоит, если `Памп` гоняется за вами.
-- А как насчет, скажем, бара в ресторане `Ле Мери-диен` на Пиккадил-
ли?
-- Не знаю такого.
-- Тем лучше.
-- Если мне понадобится что-то изменить, я могу позвонить вам на со-
товый телефон?
-- Всегда.
-- Отлично. Увидимся завтра.
Я положил трубку и снова уселся в кресло. Чарльз посмотрел на сотовый
телефон, который я на этот раз положил на стол рядом со стаканом, и задал
напрашивающийся вопрос:
-- Почему ты перезваниваешь им? Почему бы тебе Просто не поговорить?
-- Ну, эту штуку кто-то прослушивает.
-- Прослушивает?
Я объяснил, что открытая радиопередача небезопасна, потому что позво-
ляет всякому достаточно знающему и ловкому человеку слушать то, что для не-
го не предназначено.
-- И что тебя навело на эту мысль?
-- Множество мелочей, которые недавно стали известны разным людям и о
которых я с ними не говорил.
-- И кто же это?
-- Я точно не знаю. А еще кто-то залез в мой компьютер по сети. Кто
-- я тоже не знаю. Сейчас это на удивление легко -- но опять же, только для
специалиста -- взломать личные пароли и прочесть секретные файлы.
Слегка нетерпеливо Чарльз заметил:
-- Компьютеры не по моей части.
-- А мне пришлось научиться. -- Я коротко усмехнулся. -- Это не нам-
ного сложнее скачек с препятствиями в Пламптоне в дождливый день.
-- Все, что ты делаешь, поражает меня.
-- Я хотел бы остаться жокеем.
-- Да, я знаю. Но даже если бы все было хорошо, тебе все равно приш-
лось бы вскоре оставить это дело, ведь так? Сколько тебе уже? Тридцать че-
тыре?
Я кивнул. Скоро будет тридцать пять.
-- Немногие жокеи продолжают выступать, став старше.
-- Чарльз, вы делаете жизнь такой приятно простой.
-- Ты приносишь больше пользы людям на своем нынешнем месте.
Чарльз имел обыкновение вести разговоры, вселяющие бодрость духа,
когда считал, что мне это нужно. Однажды он сказал о том, что я похож на
кирпичную стену, -- когда замыкаюсь в себе и отгораживаюсь от всего света,
дела плохи. Может быть, он и прав. Но, по-моему, замкнуться в себе вовсе не
означает отрешиться от внешнего мира. Даже если окружающие думают иначе.
Дженни, моя любимая и ныне бывшая жена, сказала, что не сможет с этим
жить. Она хотела, чтобы я оставил скачки и стал помягче, а когда я не захо-
тел- или не смог, -- мы разошлись. Она недавно снова вышла замуж, и на этот
раз связала свою жизнь не с тощим темноволосым клубком комплексов, склонным
к риску, а с мужчиной, который больше ей подходит, -- надежным, седеющим,
приветливым и незакомплексованным человеком с рыцарским званием. Дженни,
воинственная и несчастливая миссис Холли, стала теперь безмятежно спокойной
леди Вингхем. Ее фотография с сэром Энтони, красивым и довольным, стояла в
серебряной рамке у Чарльза на столе рядом с телефоном.
-- Как там Дженни? -- вежливо спросил я.
-- Прекрасно, -- без выражения ответил Чарльз.
-- Хорошо.
-- По сравнению с тобой он человек скучный, -- отметил Чарльз.
-- Вам не следует так говорить.
-- В своем собственном доме я могу говорить все, что мне заблагорас-
судится.
В согласии и взаимном удовольствии мы провели тихий вечер, течение
которого нарушили только пять вызовов по моему сотовому телефону: всем с
разной степенью безапелляционности требовалось узнать, где они могут найти
Сида Холли. Каждый раз я отвечал:
-- Это справочная служба. Оставьте номер своего телефона, и мы пере-
дадим ваше послание.
Все звонившие, кажется, работали в газетах, чем я был несколько оза-
дачен.
-- Не знаю, как они все разнюхали этот номер, -- сказал я Чарльзу. --
Он нигде не значится. Я даю его только тем людям, с которыми работаю, чтобы
они могли связаться со мной днем и ночью, чьи звонки я не хочу пропускать.
Я говорю им, что это личная линия связи только для них. Этот номер не ука-
зан на моей визитной карточке, его нет в моих записях. Я довольно часто пе-
реадресовываю на этот номер звонки со своего домашнего телефона, но сегодня
я. этого не сделал из-за Гордона Квинта. Так откуда половина газетчиков
Лондона узнала номер?
-- Как ты будешь это выяснять? -- спросил Чарльз.
-- Ну... думаю, что найму Сида Холли.
Чарльз засмеялся. Мне было немного не по себе. Кто-то прослушивал
этот номер, а теперь кто-то его разгласил. Не то чтобы мои телефонные раз-
говоры были совершенно секретными -- я обзавелся номером с ограниченным
доступом почти единственно ради того, чтобы телефон не жужжал без необходи-
мости в самые ответственные моменты, -- но теперь у меня было такое чув-
ство, что кто-то умышленно оказывает на меня давление. Кто-то влез в мой
компьютер -- не очень глубоко, поскольку я знаю множество способов защиты.
Кто-то достает меня через электронику. Выслеживает.
Довольно -- значит довольно. Пять репортеров -- это слишком. Сид Хол-
ли, как я сказал, займется расследованием этой загадки.
Миссис Кросс, домоправительница Чарльза, приготовила нам простой ужин
и хлопотала вокруг меня, как наседка. С некоторым чувством вины я иногда
находил ее заботы слишком назойливыми, но всегда посылал ей открытки ко дню
рождения.
Я рано отправился в постель и, как всегда, обнаружил, что миссис
Кросс зажгла в моей комнате свет, приготовила свежую пижаму и пушистые по-
лотенца.
Какая жалость, что дневные неприятности нельзя забыть так легко.
Я разделся, почистил зубы и снял протез. Левая рука `кончалась` в че-
тырех дюймах ниже локтя -- привычно, но все же до сих пор напоминает об ут-
рате. Правая рука при каждом движении болела нестерпимо. Черт бы все поб-
рал, подумал я и провалился в сон.

ГЛАВА 2

Утро не принесло облегчения. Я иногда пользовался услугами одной лон-
донской частной фирмы, которая предоставляла автомобиль с шофером, для того
чтобы перевозить людей и вещи, которые я хотел укрыть от слишком любопытных
взглядов.
Поскольку обе руки у меня были не в порядке, я позвонил от Чарльза, с
его безопасного телефона, своим друзьям в `Теле-Драйв`.
-- Боб? Мне нужно попасть из места к северо-западу от Оксфорда в
Кент, в Кентербери. По дороге сделать пару коротких остановок, а примерно
во второй половине дня вернуться в Лондон. Это возможно?
-- Давай адрес, -- тут же сказал он. -- Мы выезжаем.
Я позавтракал вместе с Чарльзом. Миссис Кросс на свой старомодный лад
накрыла стол -- тосты, кофе, каша и омлет. Чарльз не представлял себе утра
без яиц. Он ел и смотрел, как я пью кофе, пользуясь только левой рукой.
Зная мою нелюбовь к объяснениям, он не делал никаких замечаний касательно
железных труб.
Он читал газету, которая, как он мне дал понять, сделала сенсацию из
смерти Джинни Квинт. Две колонки занимала фотография, на которой Джинни
улыбалась. Я постарался не думать о том, как она могла выглядеть после па-
дения с шестнадцатого этажа. Чарльз прочитал вслух:
-- `Друзья говорят, что она была удручена предстоящим судом над сы-
ном. Ее муж, Гордон, отсутствует`. Другими словами, репортеры не могут най-
ти его.
Суровое испытание прессой, подумал я. Мучение последних нескольких
дней.
-- Как ты считаешь, Сид, -- сказал Чарльз самым своим спокойным и
вежливым тоном, -- ярость Гордона была преходящей или... э-э... маниакаль-
ной?
-- Я считаю, -- повторил я за ним, -- что не стоит судить так поспеш-
но. Гордон, возможно, и сам этого не знает.
-- Будь осторожен, Сид.
-- Разумеется. -- Я проанализировал впечатления, оставшиеся у меня от
коротких секунд нападения на Пойнт-сквер. -- Не знаю, где была Джинни, ког-
да она выбросилась из окна, но не думаю, что Гордон был с ней. Я имею в ви-
ду то, что, когда он напал на меня, он был одет так, как одевался во время
пребывания в деревне. Ботинки в грязи, вельветовые брюки, старая твидовая
куртка, голубая рубашка с открытым воротом. А металлическая труба, которой
он ударил меня... Это был не прут, а двухфутовый кусок стального столба,
вроде тех, на которые крепят сетчатые ограды. Я видел в нем дырки для про-
волоки.
Чарльз выглядел изумленным. Я продолжал:
-- Думаю, что он был дома, в Беркшире, когда ему сказали о Джинни.
Если бы я поискал в окрестностях, то нашел бы `Лендровер` Гордона где-ни-
будь поблизости от Пойнт-сквер.
Гордон Квинт, хотя и был землевладельцем, сам работал на своих акрах.
Он водил трактор, косил траву, вместе с работниками чинил изгороди, огора-
живал пастбища и прореживал лес, наслаждаясь как самим физическим трудом,
так и удовлетворением от хорошо сделанной работы.
Я знал, что он к тому же любуется собой и ждет восхищения всех вок-
руг, включая Джинни. Ему доставляло удовольствие быть радушным хозяином,
чтобы у его гостей не возникало сомнений в его превосходстве.
Человек, которого я видел на Пойнт-сквер, забыл все свои `помещичьи`
манеры и был грубым, жестоким, разъяренным -- и странным образом куда более
естественным, чем тот Гордон, которого я помнил. Но пока я не узнаю навер-
няка, каким еще образом может проявить себя эта сторона его натуры, я пос-
тараюсь держаться подальше от труб и всех остальных сельскохозяйственных
приспособлений, которые имеются у него под рукой.
Я сказал Чарльзу, что позвонил в `Теле-Драйв` и они за мной приедут.
Он вскинул брови, и я объяснил ему, что вставлю цену в счет расходов. Каких
таких расходов? А текущих, сказал я.
-- Миссис Фернс платит тебе? -- нейтральным тоном спросил Чарльз.
-- Уже нет.
-- А кто тогда? -- Ему нравилось, когда я получал прибыль. Я и полу-
чал, но он редко верил этому.
-- Я не голодаю, -- сказал я, глотая кофе. --А вы не пробовали добав-
лять три или четыре яйца в грибной суп? Получается грибной омлет, быстро и
не так чтобы плохо.
-- Отвратительно, -- сказал Чарльз.
-- Все выглядит иначе, когда живешь один.
-- Тебе нужно снова жениться. Как насчет той девушки, которая снимала
квартиру вместе с Дженни в Оксфорде?
-- Лиза Макиннес?
-- Да. Я думал, что вы состояли в любовной связи.
Любовных связей больше не заводят. Слова Чарльза опоздали на полвека.
Но хотя называлось это по-другому, само явление было вечным.
-- Летний пикник, -- сказал я. -- Зимний мороз убил его.
-- Почему?
-- Она испытывала ко мне скорее любопытство, чем любовь.
Он это хорошо понимал. Дженни рассказывала своей подруге обо мне так
много и подробно и по большей части не в мою пользу, что -- как я понял уже
потом -- подруге захотелось проверить информацию лично. Это была легкая
пробежка от встречи до расставания. Приятно, но неглубоко.
Когда машина приехала, я поблагодарил Чарльза за то, что он приютил
меня.
-- В любое время дня и ночи, -- кивнул он. Мы расстались, как обычно,
без рукопожатия. Все сказали взгляды.
Предоставив водителю выбирать путь по городку Кингстаун в Суррее от
одной стоянки до другой, я купил шесть разноцветных париков в магазине по-
дарков, а в зоомагазине -- золотую рыбку в пластиковой банке. Вооружившись
таким образом, я наконец прибыл к клинике для детей, больных раком, в кото-
рой находилась Рэчел Фернс.
Линда встретила меня с блестящими от слез глазами, но ее дочь была
все еще жива. На самом деле во время одного из этих непредсказуемых колеба-
ний, которые делают лейкоз похожим на непрерывный переход от надежды к от-
чаянию, Рэчел стало немного лучше. Она не спала -- полусидела в постели и
обрадовалась моему приезду.
-- Вы привезли золотую рыбку? -- требовательно спросила она вместо
приветствия.
Я показал на банку, покачивавшуюся в моей искусственной руке. Линда
взяла ее, сняла водонепроницаемую крышку и показала дочери сверкающую чер-
но-золотую рыбку, которая кружила внутри. Рэчел смягчилась:
-- Я назову ее Сид.
Некогда она была живым очаровательным ребенком со светлыми волосами,
если судить по фотографиям. Теперь остались только огромные глаза и лысая
головка. Апатия и анемия сделали ее пугающе хрупкой.
Когда ее мать впервые обратилась ко мне, чтобы я занялся расследова-
нием нападения на пони Рэчел, болезнь девочки была в стадии ремиссии, дра-
кон на время заснул. Рэчел стала для меня кем-то особенным, и я подарил ей
аквариум с лампочками, аэрацией, водорослями, готическим замком, песком и
сверкающими тропическими обитателями. Линда расплакалась. Рэчел часами наб-
людала за жизнью своих новых друзей -- одни прятались по углам, другие рас-
поряжались всем. Половина рыбок носила имя Сид.
Аквариум стоял у Фернсов дома, в гостиной, и было неясно, увидит ли
Рэчел нового Сида в компании ему подобных.
Именно там, в удобной среднего размера комнате с дорогими современны-
ми диванами, стеклянными столиками и цветными лампами от Тиффани, я впервые
встретился со своими клиентами, Линдой и Рэчел Фернс.
В комнате не было книг, только несколько журналов, посвященных моде и
лошадям. Светлые занавески в малиново-кремовую полоску, ковер с геометри-
ческим узором в серых и желтовато-коричневых тонах, светло-розовые обои.
Все это создавало впечатление некоторой несогласованности, что, вероятно,
отражало характер хозяев. Состояние Фернсов не относится к числу `старых`,
решил я, но денег у них хватает.
Линда Фернс позвонила мне и упросила приехать. На пять или шесть пони
в округе были совершены варварские нападения, и один из этих пони принадле-
жал ее дочери. Полиция не нашла вандалов, прошел уже месяц, а ее дочь все
еще очень подавлена, и -- `пожалуйста, ну пожалуйста` -- не смогу ли я при-
ехать и посмотреть, нельзя ли помочь.
-- Мне сказали, что вы -- моя единственная надежда. Я заплачу вам,
конечно, заплачу. Я заплачу вам сколько угодно, если вы поможете Рэчел. Ей
снятся кошмары. Пожалуйста!
Я назвал свой гонорар.
-- Все, что угодно, -- обрадовалась она.
Пока я не приехал в деревню неподалеку от Кентербери, она не сказала
мне, что Рэчел смертельно больна.
Когда я встретился с большеглазой лысой девочкой, она серьезно пожала
мне руку.
-- Вы правда Сид Холли? -- спросила она. Я кивнул.
-- Мама сказала, что вы приедете. А папа сказал, что вы не работаете
для детей.
-- Иногда работаю.
-- У меня отрастают волосы, -- сказал она, и я увидел редкие свет-

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 119138
Опублик.: 18.12.01
Число обращений: 2