ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Жаклин СЬЮЗАН
ДОЛИНА КУКОЛ

ОNLINЕ БИБЛИОТЕКА httр://www.bеstlibrаry.ru

ЧАСТЬ I

АННА

СЕНТЯБРЬ 1945

В день ее приезда столбик термометра поднялся до девяноста градусов.
Нью-Йорк буквально дымился, словно разъяренный бетонный зверь, застигнутый
врасплох не по сезону, сильной жарой. Но ни на жару, ни на замусоренную
площадь, именуемую Таймс-сквер, Анна просто не обратила внимания. Она все
равно считала Нью-Йорк самым восхитительным городом в мире.
Девушка в бюро по найму с улыбкой сказала ей:
- Ну, у тебя-то все будет о`кей, пусть ты и без стажа. Все хорошие
секретарши сейчас работают по линии военных поставок. Платят там что надо.
Только скажу тебе, подруга, что с такими внешними данными, как у тебя, я бы
прямиком направилась к Джону Пауэрсу или Коноверу.
- А кто это? - спросила Анна.
- У них самые известные дома моделей в Нью-Йорке. Вот где я с радостью бы
поработала, да только ростом не вышла и недостаточно худа. А ты - как раз
то, что нужно.
- Думаю, мне лучше работать в какой-нибудь конторе, - сказала Анна.
- О`кей, но, по-моему, ты не в своем уме. - Она протянула Анне несколько
листков. - Вот, это все хорошие направления, но сначала обратись к Генри
Бэллами. Это крупный театральный адвокат. Его секретарша только что вышла
замуж за Джона Уэлша. - Видя, что Анна никак не реагирует, девушка
продолжила:
- Только не говори мне, будто никогда не слышала о Джоне Уэлше! Он уже
получил трех `Оскаров`, и я сейчас прочитала, что он собирается вновь
пригласить Гарбо на главную роль в своем фильме.
Анна с улыбкой заверила девушку, что никогда не забудет, кто такой Джон
Уэлш.
- Теперь у тебя есть представление о положении дел и о том, с какими
людьми тебе предстоит познакомиться, - продолжала девушка, - `Баллами и
Бэллоуз` - контора что надо. Ведут дела с самыми крупными клиентами. А
Мирне, девице, что выскочила за Джона Уэлша, до тебя ой как далеко. Так что
ты моментально отхватишь себе то, что требуется.
- А что требуется?
- Парня... или даже мужа. - Девушка опять взглянула на заявление Анны. -
Слушай, откуда, ты пишешь, приехала? Это ведь в Америке, да?
Анна улыбнулась.
- Из Лоренсвилла. Это у самого мыса, примерно в часе езды на электричке
от Бостона. И если бы мне нужно было замуж, то я могла бы и там остаться. В
Лоренсвилле все выходят замуж сразу же после школы. Но мне хотелось бы
сначала поработать немного.
- И ты уехала из такого города? А вот здесь каждая ищет себе мужа. И я в
том числе! Может, ты направила бы меня в этот Лоренсвилл с рекомендательным
письмом?
- Ты хочешь сказать, что пошла бы замуж за любого? - удивилась Анна.
- Нет, не за любого. Только за того, кто смог бы купить мне роскошное
бобровое манто, нанять приходящую уборщицу по дому и разрешил бы мне спать
до двенадцати часов каждый день. А мои знакомые парни хотят, чтобы я не
только продолжала работать здесь, но еще и выглядела бы в неглиже, как Кэрол
Лэндис, и в придачу готовила бы им изысканные блюда.
Анна рассмеялась, а девушка добавила:
- Ладно, сама все увидишь. Вот подожди, втрескаешься в какого-нибудь
здешнего Ромео. Могу поспорить, что сразу же рванешь изо всех сил на самый
скорый поезд до своего Лоренсвилла. А по пути туда не забудь заскочить сюда
и прихватить с собой меня.
Нет уж, в Лоренсвилл она не вернется никогда! Из Лоренсвилла она не
просто уехала, она сбежала оттуда, чтобы не выходить замуж за какого-нибудь
типично лоренсвиллского правильного молодого человека, сбежала от правильной
и упорядоченной лоренсвиллской жизни.
Той самой упорядоченной жизни, какую прожила ее мать. И мать ее матери. В
одном и том же чопорном доме, в котором добропорядочные семейства Новой
Англии жили из поколения в поколение и где обитателей душила гнетущая
упорядоченная атмосфера загоняемых вглубь эмоций, подавляемых душевных
порывов, всегда надежно скрываемых и упрятанных за бронированной плитой на
скрипучих петлях под названием `Благопристойное поведение`.
`Анна, настоящая леди никогда не смеется громко`. `Анна, леди никогда не
плачет при всех`. - `Но я же не при всех. А плачусь тебе, мама, здесь, на
кухне`. - `Но леди льет слезы только наедине сама с собой. Ты уже не
ребенок, Анна, тебе двенадцать лет, и с нами в кухне сидит тетя Эми. А
теперь ступай к себе в комнату`.
И каким-то образом жизнь в Лоренсвилле заставила ее поступить в Рэдклифф.
А ведь там были девушки, которые и смеялись, и лили слезы, и сплетничали, и
напропалую вкушали все, как `возвышенное`, так и `низменное`, что,
собственно, и составляет нашу жизнь. Однако они никогда не приглашали ее в
свой круг, словно на ней висел огромный плакат: `Не приближаться! Холодная и
замкнутая представительница Новой Англии`. Анна все больше и больше уходила
в мир книг, обнаруживая, однако, что окружающая ее действительность
отражается в них: фактически автор каждой книги, которую она брала в руки,
покидал свой родной город. Хэмингуэй жил то в Европе, то на Кубе, то на
Бимини. Бедный потерянный талантливый Фитцджеральд тоже жил за границей. И
даже `красный` грузноватый Синклер Льюис испытал не одно восхитительное
увлечение и встретил свою любовь в Европе.
Бежать из Лоренсвилла! Просто-напросто бежать, и все. Это решение она
приняла на последнем курсе колледжа и объявила о нем матери и тете Эми на
пасхальных каникулах:
- Мама... тетя Эми... после окончания колледжа я еду в Нью-Йорк.
- Для каникул это ужасное место.
- Я намерена там жить.
- Ты обговорила это с Вилли Хендерсоном?
- Нету а зачем?
- Но вы же дружили с шестнадцати лет, и все, естественно, полагают, что
вы...
- Вот именно. В Лоренсвилле все и обо всех всегда что-то полагают.
- Анна; ты говоришь на повышенных тонах, - спокойно заметила мать. -
Вилли Хендерсон - славный молодой человек. Я училась в школе с его
родителями.
- Но я не люблю его, мама.
- А мужчин и нечего любить, - это подала голос тетя Эми.
- Но разве ты не любила папу, мама? - В ее устах это прозвучало не как
вопрос, а как обвинение.
- Ну конечно же; я любила его, - в голосе матери послышались возвышенные
ноты. - Но тетя Эми имеет в виду, что... ну... мужчины устроены иначе. И
поведение, и ход мыслей у них иные, чем у женщин. Взять, к примеру, твоего
отца. Понять его было крайне трудно. Это был импульсивный, порывистый
человек, он был не прочь выпить. Женись он не на мне, а на другой, он мог бы
плохо кончить.
- Я ни разу не видела, как он пьет, - встала Анна на защиту отца.
- Разумеется, не видела. Ведь был сухой закон, я не держала в доме ни
капли спиртного. Я отучила его от этой привычки, прежде чем он успел стать
ее рабом. А вначале у него была масса дурных манер. Ты же знаешь - его
бабушка была француженкой.
- У кого в жилах латинская кровь, те всегда немного сумасшедшие, -
поддакнула тетя Эми, - Папа вовсе не был сумасшедшим! - Анна вдруг пожалела,
что не знала своего отца лучше. Казалось, что это произошло так давно... тот
день, когда он вдруг пошатнулся прямо здесь, на кухне; Ей тогда было
двенадцать лет. Не сказав ни слова, он тихо осел на пол и так же тихо умер,
прежде чем успел приехать врач.
- Ты права, Анна. Твой отец отнюдь не был сумасшедшим. Для мужчины он был
вполне приличным человеком. Не забывай, Эми, девичья фамилия его матери была
Бэннистер. Элли Бэннистер в свое время училась в школе с моей мамой.
- Но, мама, разве ты никогда по-настоящему не любила папу? Я хочу.
сказать, что, когда мужчина, которого любишь, обнимает и целует тебя, это
должно быть восхитительно, разве нет? Разве с папой тебе никогда не было
восхитительно?
- Анна! Да как ты смеешь задавать такие вопросы своей матери? -
воскликнула тетя Эми.
- К сожалению, мужчина после женитьбы не ограничивается поцелуями, - сухо
проговорила мать. И осторожно поинтересовалась:
- А ты уже целовалась с Вилли Хендерсоном?
Анна поморщилась.
- Да... несколько раз.
- И тебе нравилось? - спросила мать.
- Ни капельки. Губы у. него какие-то дряблые, липкие, и запах изо рта
противный.
- А больше ни с кем не целовалась? Анна пожала плечами.
- Ну, несколько лет назад, когда; мы с Вилли только начали встречаться,
на вечеринках мы играли в бутылочку. Я перецеловалась, наверное, с
большинством парней нашего города, и, насколько помню, каждый последующий!
поцелуй был еще отвратительнее предыдущего - Она улыбнулась. - Я думаю, на
весь наш Лоренсвилл не найдется ни одного парня, который умел бы классно
целоваться.
К матери вернулось хорошее `настроение.
- Ты - настоящая леди, Анна. Вот почему тебе не нравится целоваться.
Настоящей леди это не может нравиться.
- Ах, мама. Я еще сама не, знаю, что мне нравится и что я собой
представляю. Потому-то мне и хочется поехать в Нью-Йорк.
- Анна, у тебя есть пять тысяч долларов. Отец оставил их специально для
тебя, чтобы ты израсходовала их по своему усмотрению. После моей смерти тебе
останется намного больше. Мы не богаты, по крайней мере, не настолько
богаты, как Хендерсоны, но мы достаточно обеспечены, и наша семья занимает
заметное положение в здешнем обществе. Мне бы хотелось, чтобы ты вернулась
сюда и жила в этом доме. Здесь родилась моя мать. Конечно, вполне возможно,
что Вилли Хендерсон захочет пристроить к дому еще одно крыло - земли у нас
вполне достаточно, - но, по крайней мере, это все равно будет наш дом.
- Но я же не люблю Вилли Хендерсона, мама!
- Любви вообще не существует в том смысле, какой ты вкладываешь в это
понятие. Такую любовь можно встретить лишь в дешевых кинофильмах да в
книжках. Любовь - это товарищеские отношения, общие интересы, друзья. Говоря
`любовь`, люди часто имеют в виду прежде всего секс, но позволь заметить
тебе, моя юная леди, такая любовь, если даже она и существует, очень быстро
затухает после свадьбы или когда девушка узнает, что это такое на самом
деле. Однако в Нью-Йорк ты съезди. Я не хочу тебе мешать. Я уверена, что
Вилли будет ждать тебя. Но попомни мои слова, Анна: через неделю-другую ты
примчишься оттуда домой и будешь только рада, что сбежала из этого грязного
города.
Он действительно оказался грязным, а к тому же - раскаленным от жары и
наводненным людскими толпами. Солдаты и моряки фланировали по Бродвею, и в
их жадных горячечных взглядах сквозила праздничная беззаботность и
лихорадочно-радостное возбуждение: ведь война только что окончилась. И,
несмотря на грязь, влажную липкую жару и незнакомый город, Анне передалось
это возбуждение, и она ощутила полноту и биение жизни. По сравнению с
замусоренными и растрескавшимися тротуарами Нью-Йорка, деревья и чистый
воздух Новой Англии казались холодными и безжизненными. Небритый хозяин снял
с окна табличку `Комната сдается внаем` и взял с Анны плату за неделю
вперед. Он был похож на мистера Кингстона, лоренсвиллского почтальона,
только улыбка у него была теплее. `Комнатенка так себе, - признал он, - зато
потолки высокие и много воздуха. И я всегда рядом, на тот случай, если
понадобится что-то починить или наладить`. Она почувствовала, что нравится
ему, а он, в свою очередь, понравился ей. В Нью-Йорке о человеке судят по
его внешности, словно все вокруг родились только вчера, а прошлые заслуги в
счет не идут, и их не нужно ни признавать, ни утаивать.
И вот теперь, стоя перед толстыми стеклянными дверьми с внушительной
крупной надписью `Бэллами и Бэллоуз`, она лелеяла надежду, что точно так же
о ней станет судить и Генри Бэллами.
Генри Бэллами не верил своим глазам. Невероятно, что такая девушка
действительно стоит перед ним - одна из самых красивых девушек, которых он
когда-либо встречал, а уж красавиц в своей жизни он повидал немало. Вместо
типичной модной девицы с вызывающе взбитой прической `помпадур` и в туфлях
на платформе перед ним стояла девушка с длинными, свободно ниспадающими на
плечи волосами того ненавязчиво светлого оттенка, который делал ее
естественной блондинкой. Но по-настоящему его выводили из равновесия ее
глаза. Они были действительно голубыми, небесно-голубыми, но холодными.
- Зачем вам нужна эта работа, мисс Уэллс? - Он почему-то нервничал. Черт
возьми, это любопытно. И хотя одета она была в простое темное платье без
намека на украшения, если не считать изящных часиков на руке, ее облик
явственно говорил, что ни в какой работе она не нуждается.
- Я хочу жить в Нью-Йорке, мистер Бэллами. Вот так. Что ж, ответ прямой.
Но почему у него такое чувство, будто он сует нос не в свои дела? Ведь
задавать вопросы - его обязанность. И если он будет вести себя слишком
просто, она еще, может, и не пойдет к нему работать. Но это уже тоже
идиотизм. Ведь это она сидит перед ним, так или нет? Она же не просто
забежала сюда на чашку чая. Тогда почему он чувствует себя так, словно это
он пришел наниматься и пытается произвести на нее благоприятное впечатление?
Он взглянул на заполненный бланк, выданный ей в бюро по найму.
- Ого, двадцать лет, и уже степень бакалавра по английскому языку и
литературе! Рэдклифф! Но без стажа канцелярской работы. Ну, скажите на
милость, что вам тут делать с таким мудреным образованием? Оно что, поможет
мне держать в руках какую-нибудь стервозу, вроде Элен Лоусон, или заставить
такого запойного пьяницу, как Боб Вульф, представлять еженедельный сценарий
на радио вовремя? Или убедить какого-то гомика-певца распрощаться с услугами
фирмы Джонсона-Гарриса и предоставить вести его дела мне?
- Я должна буду делать все это? - спросила Анна.
- Нет, это я должен делать. А вы должны будете мне помогать.
- Но я думала, вы - адвокат.
Увидев, что она берет с колен свои перчатки, он обнажил зубы в одной из
своих заученных, чуть усталых улыбок.
- Я - театральный адвокат. В этом вся разница. Составляю для своих
клиентов контракты, в которых нет ни единой лазейки, а если и есть, то
только такие, которые выгодны им. Занимаюсь также их налогами, помогаю
выгодно вкладывать деньги, вытаскиваю их из всяческих неприятностей,
посредничаю в их брачных делах, слежу, чтобы не пересекались пути их жен и
любовниц, бываю крестным отцом их детей и нянькой для них самих, особенно
когда они готовят новое шоу.
- Но я считала, что у артистов и писателей есть свои менеджеры и
администраторы.
- Есть. - От него не укрылось, что она опять положила перчатки на колени.
- Но `крупняки`, с которыми я имею дело, нуждаются и в моих советах.
Администратор, например, естественно подталкивает их к той работе, которая
оплачивается лучше всего. Он заинтересован в своих десяти процентах. Но я
вычисляю, какая работа для них наиболее выгодна. Короче говоря, театральный
адвокат должен одновременно быть и администратором, и родной матерью, и
господом богом. А вам, если будете приняты на это место, придется стать их
святой покровительницей.
Анна улыбнулась.
- Почему бы театральным адвокатам не заменить всех администраторов?
- Они так бы и сделали, если бы были достаточно преданными своему ремеслу
`шмаками`, вроде меня. - Он тут же поправился. - Извините за такие
выражения. Когда увлекаешься, не замечаешь, что с языка срывается.
- Какие выражения? `Шмах`? - Она с, любопытством повторила это слово.
В ее устах оно прозвучало настолько вульгарно, что он расхохотался.
- Это еврейское словечко, и если бы его перевести буквально, вы залились
бы краской смущения. Но на современном жаргоне оно означает просто
`дурак`... Пусть только вас не вводит в заблуждение эта яркая наклейка с
броской надписью `Баллами` или моя постная физиономия святоша. Настоящая моя
фамилия Бирнбаум. В молодости во время летних курортных сезонов я заведовал
развлекательной частью на круизах, а в газете у меня была постоянная рубрика
об отдыхе на теплоходах. Редактору же не нравилось, что рубрика эта
называлась `На теплоходе с Бирнбаумом`, ну и кто-то предложил мне псевдоним
Баллами. В этих круизах я встречался со многими важными персонами. Первым
моим клиентом стал один певец, обслуживавший туристический рейс. Множеству
людей я стал известен под фамилией Бэллами, вот я и оставил ее. Но я не
допускаю, чтобы люди забывали, что за Баллами всегда стоит Бирнбаум. - Он
улыбнулся. - Вот теперь перед вами полная картина. Ну, как думаете -
справитесь?
На сей раз ее улыбка была искренней.
- Хотелось бы попробовать. Я вполне прилично печатаю, а вот в стенографии
не сильна. Он отмахнулся.
- У меня есть две девицы, которые могли бы выиграть соревнование по
стенографии. Мне нужна девушка, которая могла бы стать больше, чем просто
секретаршей.
Улыбка сошла с ее лица.
- Боюсь, что не вполне понимаю, о чем речь. Черт побери! Он вовсе не имел
в виду ничего такого. Погасив сигарету в пепельнице, он тут же закурил еще
одну. Боже, до чего же прямо она сидит. Бессознательно он тоже выпрямился в
своем кресле.
- Послушайте, мисс Уэллс, быть больше, чем секретаршей, означает, что
работать придется не как обычно, с девяти до пяти. Могут быть дни, когда
можно являться в контору часам к двенадцати. Если придется работать поздно
вечером, то на следующий день можно и вообще не приходить. Но, с другой
стороны, в критических ситуациях я хотел бы, чтобы вы сидели на своем
рабочем месте еще до открытия нашей конторы, даже если перед этим вы
работали до четырех часов утра. Кстати, вы и сами захотите быть здесь.
Другими словами, график свой вы составляете сами. Но иногда по вечерам вы
тоже должны будете выходить.
Он выдержал небольшую паузу, но Анна никак не прореагировала на
сказанное.
- Скажем, я обедаю в клубе `21` со своим предполагаемым клиентом. Если
обед я организовал что надо и провел беседу на должном уровне, то можно
смело биться об заклад, что он подпишет соглашение со мной. Но мне придется
прилично накачаться вместе с ним, выслушивая при этом жалобы на его
нынешнего менеджера. Естественно, я буду клясться и божиться, что ничего
подобного ни за что не допущу. Чего только я ни наобещаю ему... луну с неба,
на которой будет выгравировано его имя. Ну и, разумеется, я не смогу
выполнить все, что наобещал. Этого не сможет никто. Но я непременно приложу
все усилия, чтобы избежать ошибок его предыдущего менеджера или
администратора и выполнить те обещания, которые выполнимы. Вот только наутро
я не вспомню ни единого словечка. И вот тут-то в игру вступаешь ты. Похмелья
у тебя не будет, поскольку весь этот восхитительный вечер ты просидишь,
потягивая одну-единственную рюмочку хереса, и запомнишь все, что я
наговорил. На следующий день ты приносишь мне список всех моих обещаний, и,
когда моя голова прояснится, я стану детально изучать их. Анна улыбнулась.
- Значит, я буду вроде одушевленного диктофона?
- Именно. Справишься, как ты думаешь?
- Ну, память у меня отличная, а херес я терпеть не могу.
На этот раз расхохотались они оба.
- О`кей, Анна. Хочешь приступить с завтрашнего дня?
Она кивнула.
- Я должна буду работать еще и с мистером Бэллоузом?
Он уставился в пустоту и тихо ответил:
- Никакого мистера Бэллоуза нет. Вернее, есть Джордж, его племянник, но
Джордж - не тот Бэллоуз, который упоминается в названии фирмы `Бэллами и
Бэллоуз`. Это был дядя Джорджа, Джим Бэллоуз. Я выплатил Джиму его долю в
нашей фирме перед тем, как он ушел на фронт. Я пытался было его отговорить,
но куда там - он поехал в Вашингтон, там ему повесили офицерские погоны и
отправили во флот. - Генри вздохнул. - Война - занятие для молодых. А Джиму
Бэллоузу было пятьдесят три. Слишком много для того, чтобы воевать, и
слишком мало, чтобы умирать.
- Он погиб в Европе или на Тихом океане?
- Умер от инфаркта в подводной лодке, дурак чертов! - Грубость,
прозвучавшая у него в голосе, лишь подчеркнула привязанность, которую он
испытывал к покойному. Затем настроение у Генри резко изменилось, и он тепло
улыбнулся. - О`кей, Анна, пожалуй, мы с тобой достаточно порассказали друг
другу о себе. Для начала а буду платить тебе семьдесят пять долларов в
неделю. Как, устроит это тебя?
Это было больше, чем она ожидала. За комнату она платила восемнадцать
долларов, за питание - около пятнадцати. Она ответила, что сумма ее вполне
устраивает.

ОКТЯБРЬ 1945

Сентябрь оказался удачным. У нее появилась работа, которая ей нравилась,
подруга по имени Нили и хорошо воспитанный, но пламенный поклонник по имени
Аллен Купер.
А в октябре появился Лайон Берк.
Ее быстро и радушно приняли в свою компанию обе секретарши и секретарь по
работе с посетителями. Каждый день она обедала с ними в аптеке на углу.
Излюбленной темой их нескончаемых разговоров был Лайон Берк, а тон задавала
мисс Стейнберг, старшая секретарша. Она десять лет проработала с Генри
Бэллами. И уж кто-кто, а она-то знала Лайона Берка.
Лайон уже проработал в фирме два года, когда началась война, и пошел на
призывной пункт на следующий же день после Пирл-Харбора. Джим Бэллоуз и
раньше неоднократно предлагал Генри принять своего племянника в штат их
фирмы. Однако, хотя Генри и не имел ничего против Джорджа Бэллоуза, он
неизменно отказывал Джиму:
`Бизнес и родственные связи смешивать нельзя`, - стоял он на своем. Но
когда Лайон ушел на фронт, особенно выбирать стало не из кого.
Ничего плохого в Джордже, собственно говоря, не было. Адвокат он был
способный, но ему не хватало того, чем был так щедро наделен от природы
Лайон Берк - по крайней мере, по мнению мисс Стейнберг. Все сотрудники фирмы
с жадным интересом следили за тем, как воевал Лайон, а когда ему присвоили
звание капитана, Генри распорядился, чтобы все работали лишь половину дня, а
остальное время - отмечали это знаменательное событие. Последнее письмо от
него пришло из Лондона в августе. Лайон был жив, Лайон слал привет, но Лайон
ничего не сообщал о возвращении.
Поначалу Генри самолично следил за почтой каждый день. Когда же минул
сентябрь, а ни единой весточки так и не пришло, Генри примирился с невеселой
мыслью о том, что Лайон распрощался с фирмой навсегда. Но мисс Стейнберг не
хотела сдаваться. И она оказалась права. В октябре пришла телеграмма. Она
была конкретной и лаконичной:
Дорогой Генри!
Все позади, я остался цел. Навестил родственников Лондоне, был Брайтоне,
купался море и отдыхал. Нахожусь Вашингтоне, жду официальной отставки.
Возвращаюсь сразу, как только разрешат сменить форму старый синий костюм.
Всего наилучшего.
Лайон.
Лицо Генри Бэллами озарилось, когда он прочел телеграмму. Подпрыгнув, он
вскочил с кресла.
- Лайон возвращается! Черт побери, я знал, что он вернется!
Следующие десять дней в конторе царил беспорядок - маляры делали
декоративный ремонт - и всеобщее возбуждение: распускались всевозможные
слухи и выдвигались самые невероятные предположения.
- Не могу дождаться, - вздыхала секретарь по приему посетителей. - Он
абсолютно мой тип мужчины.
На губах мисс Стейнберг блуждала загадочная улыбка, словно она знала
нечто, известное ей одной.
- Не только твой, а каждой женщины. Если даже сумеешь устоять перед
очарованием его внешности, то все довершит его неподражаемый британский
акцент.
- Он англичанин? - удивилась Анна.
- Родился в Англии, - пояснила мисс Стейнберг. - Его мать - Нэлл Лайон.
Это было еще до тебя. И до меня тоже. А она уже была звездой английской
оперетты. Приехала сюда на гастроли и вышла замуж за американского адвоката
Тома Берка. Из труппы ушла, а Лайон родился здесь, поэтому у него
американское гражданство. Но мать оставалась гражданкой Великобритании, и,
когда отец Лайона умер, - кажется, Лайону было тогда пять лет, - она увезла
его с собой в Лондон. Сама она вернулась на сцену, а он пошел в школу. Когда
она умерла, Лайон вернулся в Штаты и начал изучать юриспруденцию.
- Я уверена, что влюблюсь в него до потери пульса, - заявила секретарша
помоложе.
Мисс Стейнберг пожала плечами.
- Все девицы в нашей конторе были помешаны на нем. Но мне страшно хочется
увидеть его реакцию, когда он познакомится с тобой, Анна.
- Со мной? - удивилась та.
- Да, с тобой. Вы оба обладаете одним качеством - высокомерием. Только
Лайон постоянно ослепляет людей своей улыбкой, и она поначалу вводит их в
заблуждение. Ты думаешь, что он относится к тебе по-дружески. Но никому
никогда не удается стать с ним по-настоящему близким. Ни у кого не
получалось. Даже у мистера Баллами. В глубине души мистер Б. даже немного
благоговеет перед Лайоном, и не только из-за его внешности и изысканных
манер. Лайон обладает даром покорять окружающих. Вот увидишь: когда-нибудь,
в один прекрасный день, Лайон завоюет этот город. Мне доводилось наблюдать,
как мистер Б. заключал поистине блестящие соглашения, но ему приходится с
боем завоевывать буквально каждый дюйм на этом долгом пути, потому что все
знают: он - человек себе на уме, и заранее готовятся к беседе с ним. А Лайон
просто войдет, полный британского обаяния, со своей внешностью кинозвезды, и
- бац! - выйдет, получив все, что хотел. Но проходит некоторое время, и ты
начинаешь отдавать себе отчет, что не знаешь, что же он представляет собой
на самом деле и что он думает о тебе или о ком-то еще. В общем, я хочу
сказать, что ему, похоже, одинаково нравятся все. И создается впечатление,
что, может быть, в глубине души ему глубоко безразличны все и вся, кроме его
работы. Вот ради нее он сделает что угодно. Но что бы ты о нем ни думал, в
конечном счете начинаешь его обожать.
Вторая телеграмма пришла спустя десять дней, в пятницу.
Дорогой Генри!
Я уже синем костюме. Прибываю Нью-Йорк завтра вечером. Явлюсь прямо тебе
домой. Если сможешь, закажи номер гостинице. Планирую приступить
понедельник. Всего наилучшего.
Лайон.

***

Из конторы Генри Бэллами ушел в двенадцать часов - отмечать возвращение
Лайона. Анна заканчивала обрабатывать корреспонденцию, когда к ее столу
подошел Джордж Бэллоуз.
- Почему бы нам тоже не пойти куда-нибудь и не отметить его прибытие? -
небрежно спросил он.
Она не смогла скрыть своего удивления. Ее отношения с Джорджем Бэллоузом
ограничивались официальным `здравствуйте`, иногда - кивком.
- Приглашаю вас пообедать со мною, - пояснил он.
- Извините, но я пообещала девушкам пообедать с ними в аптеке.
Он подал ей пальто и помог одеться.
- Как жаль, - сказал он. - Возможно, сегодня наш последний день на этом
свете. - И, скорбно улыбнувшись, он ушел к себе в кабинет.
За обедом, слушая вполуха нескончаемую болтовню о Лайоне Берке, Анна
рассеянно думала, почему она отклонила приглашение Джорджа. Из боязни
осложнений? Глупости! Какие могут быть осложнения от одного обеда? Из
верности Аллену Куперу? Что ж... Аллен - единственный мужчина, которого она
знает в Нью-Йорке, и он очень хорошо относится к ней. Возможно, этим и
объясняется то, что можно назвать верностью.
Она вспомнила тот день, когда он влетел к ним в контору, полный решимости
заключить какую-то сделку. По страхованию, как потом узнала Анна. Генри,
против обыкновения, держался холодно и быстро спровадил его. Настолько
быстро, что Анна прониклась сочувствием к этому посетителю. Провожая его из
кабинета Генри, она прошептала: `Желаю удачи в другом месте`. Теплота и
мягкость ее тона, казалось, поразили его.
Спустя два часа зазвонил телефон.
- Это Аллен Купер. Вы помните меня? Тот самый энергичный страховой агент.
В общем, хочу, чтобы вы знали: мои переговоры с Генри оказались невероятно
успешными по сравнению с другими местами. Ведь в фирме Бэллами я встретил
вас.
- Хотите сказать, что вообще не заключили ни одного договора? - Ей стало
по-настоящему жаль его.
- Нет. Выставили отовсюду. Наверное, сегодня у меня просто невезучий
день... если только вы не захотите, чтобы он завершился счастливо, и не
согласитесь выпить со мной.
- Я не...
- Не пьете? Я тоже. Тогда пусть это будет просто ужин.
Вот так у них и началось. А потом продолжилось. Он оказался приятным
молодым человеком с развитым чувством юмора. Для нее он был скорее другом,
чем парнем, которому назначаешь свидания. Очень часто она не удосуживалась
даже переодеться после работы. А он, казалось, и не замечал, во что она
одета. И всегда был страшно признателен ей за то, что она пришла. Они ходили
в небольшие тихие ресторанчики, и она всегда выбирала в меню блюда
подешевле. Она вообще хотела предложить ему платить за себя по счету сама,
но боялась, что тогда он почувствует себя еще большим неудачником.
Страховой агент из Аллена был абсолютно никудышный. Для этой профессии он
был чересчур мягок и обладал слишком хорошими манерами. Он расспрашивал ее о
Лоренсвилле, о ее школьных днях и даже о нынешней работе в фирме. Вел он
себя с нею так, что она чувствовала себя самой интересной, самой
очаровательной девушкой на свете.
Она продолжала встречаться с ним потому, что никаких дальнейших шагов к
сближению он не предпринимал. Иногда в полутемном зрительном зале он брал ее
за руку. Но ни разу даже не попытался поцеловать при расставании. Чувство,
которое она испытывала к нему, походило на жалость и как-то не
соответствовало сложившейся ситуации. В некотором смысле ее смущало то, что
она не способна вызвать у Аллена хоть какую-то страсть к себе, но, с другой
стороны, такое положение дел ее вполне устраивало. Одна только мысль о
поцелуе с ним вызывала в ней такое же отвращение, которое она испытала,
целуясь с Вилли Хендерсоном у себя в Лоренсвилле, и это опять заставляло ее
сомневаться в том, способна ли она любить вообще. Возможно, она не вполне
нормальная, а может, права ее мать, утверждающая, что страсть и
романтическая любовь существуют только в книгах.
В тот день Джордж Бэллоуз подошел к ее столу еще раз.
- Может быть, у меня выйдет со второй попытки, - сказал он. - Как насчет
шестнадцатого января? На такой отдаленный срок у тебя явно не назначено
никакого свидания.
- Но ведь до этого почти три месяца.
- О, я буду только рад, если у нас что-то получится до этого срока. Но
только что звонила Элен Лоусон - визжала и требовала к телефону Генри, и я
вспомнил, что шестнадцатого января премьера ее шоу.
- Совершенно верно. Репетиции `Небесного Хита` начинаются уже со
следующей недели.
- Итак, пойдешь на премьеру со мной?
- С удовольствием, Джордж. По-моему, Элен Лоусон великолепна. Все ее шоу
шли в Бостоне. Маленькой девочкой отец водил меня на ее `Мадам Помпадур`.
- О`кей, договорились. Да, и еще одно, Анни. Раз начинаются репетиции
этого шоу, Элен наверняка частенько будет врываться сюда. Если между вами
завяжется случайная беседа, не вздумай вылезти с чем-нибудь наподобие: `Я
так любила вас, когда была совсем маленькой`. Она может растерзать тебя за
это.
- Но я действительно была тогда маленькой. Как ни смешно это звучит, но
все происходило лишь десять лет назад. И уже тогда Элен Лоусон была взрослой
женщиной. Ей было не меньше тридцати пяти.
- Здесь мы все обращаемся с нею так, словно ей двадцать восемь.
- Джордж, ты серьезно? Да ведь Элен Лоусон не подвержена ни возрасту, ни
времени. Она - великая актриса, звезда. Такой красивой Элен делают обаяние
ее личности и талант. И уж конечно, она достаточно умна и не считает, что
выглядит молоденькой девушкой.
Джордж пожал плечами.
- Скажу тебе вот что. Позвоню-ка я тебе лет через двадцать и спрошу, на
сколько лет ты себя чувствуешь. Сдается мне, что большинство женщин, едва им
стукнет сорок, заболевают инфекционной болезнью, именуемой `Я выгляжу на
двадцать восемь`. Короче, чтобы все было тихо, не затрагивай с Элен вопроса
о возрасте. И пожалуйста, пометь в своем календаре шестнадцатое января. А
пока, счастливо тебе отдохнуть в выходные и не волноваться. В понедельник
здесь поднимется шум: наш герой-победитель будет торжественно вступать в
родные пенаты.
Секретарь по приему посетителей надела новое облегающее клетчатое платье.
Прическа младшей секретарши была взбита на два дюйма выше. И даже мисс
Стейнберг облачилась в матросский костюм, сшитый на заказ весной. Анна
сидела на своем рабочем месте в приемной у двери в кабинет Генри, тщетно
пытаясь сосредоточиться на корреспонденции. Однако ее внимание, как и у всех
остальных, было приковано к двери.
Он прибыл ровно в одиннадцать. Несмотря на все слухи и пересуды, она
все-таки оказалась совершенно неподготовленной к встрече со столь яркой
личностью, как Лайон Берк.
Уж на что Генри Баллами был высоким мужчиной, но Лайон Берк возвышался
над ним на добрых три дюйма. Волосы у него были черные, словно у индейца, а
с кожи, казалось, никогда не сходил загар. Генри прямо-таки весь сиял от
нескрываемой гордости, проводя Лайона по помещениям и представляя его
сотрудникам. Секретарь по приему посетителей заметно покраснела, пожимая ему
руку, младшая секретарша жеманно улыбнулась, а мисс Стейнберг пришла в
состояние игривого возбуждения.
Впервые в жизни Анна испытала чувство признательности за то, что ей
привили чисто новоанглийскую сдержанность и самообладание. Она отдавала себе
отчет в том, что, когда Лайон Берк пожимал ее руку, у нее на лице было
написано хладнокровие, которого на самом деле в помине не было.
- Генри говорил мне о вас, не переставая. И вот сейчас, когда мы с вами
познакомились, я его прекрасно понимаю. - Британский акцент определенно шел
ему. Анна выдавила какую-то любезность в ответ и с благодарностью посмотрела
на Генри Баллами, который увлек Лайона в его только что отремонтированный
кабинет.
- Анна, ты тоже зайди, - попросил Генри.
- Потрясающе, - сказал Лайон, оглядываясь вокруг. - Чувствуешь себя так,
словно от тебя ожидают чего-то взамен. - Он опустился в кресло и улыбнулся.
Анна вдруг поняла, что имела в виду мисс Стейнберг. Лайон улыбался всем, и
его легкая улыбка была таинственной и непостижимой, будто защитная маска.
Генри расплылся в отеческой усмешке.
- Просто оставайся тем же самым ленивым типом, каким ты был перед
отъездом, и я буду ремонтировать твой кабинет каждый год. Ну а теперь к
делу. Анна, Лайону нужна квартира. Пока он поживет у меня, - пояснил он. -
Хочешь верь, хочешь нет, но мы не смогли снять ему номер в гостинице.
Она поверила. Однако спросила, какое это имеет отношение к ней.
- Хочу, чтобы ты нашла ему жилье, - ответил Генри.
- Хотите, чтобы я нашла мистеру Берку квартиру?
- Конечно. И ты справишься с этим, - ответил Генри. - Вот это и есть
часть того, что ты - больше, чем просто секретарша.
На этот раз Лайон рассмеялся от души.
- Она - воплощение красоты, Генри. Все, что ты говорил о ней, верно. Но
она не господь бог. - Он подмигнул Анне. - Генри ведет жизнь без тревог и
забот и уже давно не занимался поисками квартиры в Нью-Йорке.
Генри ожесточенно затряс головой.
- Послушай, эта девушка приехала сюда два месяца назад, не умея отличить
Седьмой авеню от Бродвея. И в первый же день не только нашла себе квартиру,
но и получила эту работу, а сейчас и я уже пляшу под ее дудку.
- Ну, вряд ли мою комнату можно назвать квартирой. Она просто
крошечная...
Он смотрел на нее в упор, и ей стало не по себе.
- Моя дорогая Анна, после войны, где мне доводилось спать в разбомбленных
до основания домах, любое пристанище с крышей над головой покажется мне
`Ритцем` ...
- Анна непременно что-нибудь найдет, - стоял на своем Генри. - Посмотри в
Ист-Сайде. Гостиная, спальня, ванная с кухней - долларов за сто пятьдесят в
месяц. Максимум сто семьдесят пять. Начни сегодня же днем. Завтра на работу
не выходи... Выйдешь, когда подыщешь квартиру.
- Генри, но в таком случае мы рискуем никогда больше не увидеть эту
девушку, - высказал опасение Лайон.
- Я полагаюсь на Анну. Она непременно что-нибудь найдет.
Ее комната была на третьем этаже каменного дома. Преодолевать эти два
лестничных пролета показалось ей сегодня особенно трудным делом. Анна
остановилась на лестничной площадке, держа в руке потрепанную `Нью-Йорк
Тайме`. Она потратила всю вторую половину дня, заходя в каждую квартиру,
указанную в рекламном объявлении, но все они были уже сданы. Ноги у нее ныли
от усталости. Утром она надела туфли для работы, а не для поисков квартиры.
Завтра она начнет с утра и без всяких каблуков.
Прежде чем подняться к себе, Анна постучала в дверь к Нили. Ответа не
последовало. Поднявшись по шаткой лестнице, она вошла в свою комнату. Было
приятно слышать, как в старых батареях отопления шумит пар.
Хотя, по словам Лайона Берка, он и был заранее согласен на любое жилье,
она не могла представить его в комнате, подобной этой. Не то чтобы комната
была плохая. Нет, чистая и удобно расположена. Разумеется, по сравнению с ее
просторной спальней в Лоренсвилле эта комната ужасна! Громоздкий
диван-кровать выглядит так, будто вот-вот развалится. Интересно, сколько
человек спало на нем до нее - вероятно, не одна сотня. Но она не знает их,
и, возможно, именно эта анонимность делает этот диван-кровать только ее
собственностью. Небольшой обшарпанный ночной столик с изрезанной ножом
столешницей и застаревшими следами тушившихся о него сигарет; письменный
стол с тремя выдвижными ящиками, которые всегда нужно оставлять немного
выдвинутыми, потому что если их задвинуть до конца, они. застревают, а если
дергать за ручки с силой, те отлетают; беременное кресло, чей округлившийся
животик натягивают пружины, вот-вот готовые вырваться наружу.
Комнате можно было бы придать более обжитой и уютный вид, но к концу
недели у нее никогда не оставалось денег, а к тем пяти тысячам, что были
положены на ее имя в банк, она твердо решила не прикасаться. Она все еще
продолжает выплачивать кредит за хорошее черное платье и черный вечерний
костюм.
Услышав знакомый стук в дверь, она отозвалась:
`Я здесь`, но даже не подняла головы.
Вошла Нили и с разбегу бросилась в кресло, которое жалобно скрипнуло и
протяжно заныло, грозя тут же лишиться всех своих внутренностей.
- Что это у тебя за рекламное приложение к `Таймс`? Переезжать надумала?
Когда Анна объяснила ей, в чем заключается ее новое поручение, Нили
громко рассмеялась.
- Хочешь сказать, он не желает тесную комнатушку с четырьмя большими
стенными шкафами? - Затем, оставив эту тему как несущественную и потому
исчерпанную, она перешла к важному делу. - Анна, у тебя была возможность
поговорить об этом сегодня?
`Это` было услугой, о которой Нили постоянно просила ее вот уже две
недели.
- Нили, ну как же я могла именно сегодня... когда вернулся Лайон Берк?
- Но нам очень нужно попасть в `Небесный Хит`. По какой-то странной
причуде Элен Лоусон понравился наш номер. Нас приглашали на просмотр три
раза, и она присутствовала на всех. Сейчас нужно одно только слово Генри
Баллами, и все в полном ажуре.
`Мы` означало Нили и ее двух партнеров` Настоящее имя Нили было Этель
Агнесса О`Нил. `Здоровски звучит, а?` - восклицала она. Но прозвище `Нили`
пристало к ней еще в детстве, и, поскольку она была всего-навсего одним из
членов танцевального трио `Гаучерос`, то как-то менять его на
труднопроизносимое имя не было никакой необходимости. Начавшись с
обыкновенного приветствия кивком головы на лестнице, знакомство Анны с Нили

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 119030
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1