ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Дуглас БРАЙАН

ДИАДЕМА БОГИНИ

Кабак Абулетеса располагался в том квартале Шадизара, где в больших
количествах обитали висельники разных мастей - похитители людей, наемные
убийцы, уличные грабители, бандиты с большой дороги и, наконец, воры,
карманники, жулики всех родов, званий и степеней квалификации, которыми
столь славен был чудесный город Шадизар, получивший прозвание `Город
Воров`. Сам Абулетес, жирный, неопрятный человек неопределенного возраста,
работал с утра до вечера, обслуживая своих беспокойных клиентов и, по
слухам, отличался исключительной честностью, прибегая только к шантажу, да
и то в редких случаях. Чтобы Абулетес обсчитал какого-нибудь громилу,
зарабатывающего себе на хлеб грабежом или разбоем, такого никто не
упомнит. Был он крайне услужлив, и на него всегда можно было положиться в
тех нередких случаях, когда требовалось срочно спрятать похищенную девицу
- при этом в такое место, где, во-первых, никто не услышит ее жалобных
воплей и рыданий, а во-вторых, не будет нанесен ущерб ее красоте.
Незаменим был Абулетес и в качестве укрывателя краденого, а что до трупов
неведомого происхождения - то не было ему равного, если возникала
необходимость избавиться от такой обузы, как покойник.
Именно поэтому дела Абулетеса процветали. Он по-своему любил своих
клиентов и, навалившись на стойку животом в заляпанном фартуке, смотрел на
них маленькими заплывшими глазками почти любовно. Вот дюжий кофитянин с
серьгой в ухе - недавно утащил из почтенного дома трех дочерей-красавиц на
выданье и с большой выгодой для себя продал на туранской границе. В углу
двое заморанцев, смуглых, низкорослых, вертких. Абулетес мимолетно
поморщился: не любил он своих соотечественников. Уж вот от кого постоянно
жди подвоха. То ли дело гирканцы - спокойные, выдержанные люди, всегда
высказываются ясно и прямо, а если им возразит, то просто зарежут.
Абулетес никогда не возражал гирканцам, и потому недоразумений не
возникало.
Его взгляд остановился в углу возле двери в кабак, и хозяин невольно
вздохнул. Там сидел самый неприятный из всех его клиентов. Это был совсем
молодой человек, который порой убивал в день до четырех человек,
осмелившихся обратиться к нему с вполне закономерным `малыш` или
`мальчик`. За `парня` он мог расквасить нос, за `молодого человека` -
подбить глаз. Обращение `приятель` вызывало лишь скрежет зубов, однако без
членовредительства. Абулетес пытался как-то отечески втолковать юноше, что
весь Шадизар не может знать его по имени, что же до прозвищ, то ведь их
нужно еще придумать.
- Пусть называют `киммериец`, - мрачно заявил парень.
Абулетес воздел к небу жирные короткие ручки и закатил глаза:
- Спаси нас, пресветлый Митра, да откуда же они могут знать, что ты
киммериец, ма... приятель!
Мгновение Абулетеса сверлил свирепый взгляд синих глаз молодого
варвара, после чего тот ответил:
- Погляди на себя в зеркало, Абулетес. Как по тебе за версту видно,
что ты прятал в своем подвале тех трех высокородных дурочек, которых
недавно продали в гарем, так и моя внешность...
- ...указывает на человека благородного, отважного и наделенного
прочими достоинствами, - подхватил Абулетес. - Но поверь мне, друг мой, в
Заморе никто слыхом не слыхивал ни о какой Симмерии...
- Киммерии, - поправил юноша, медленно багровея от злости.
- Неважно. Это я сказал с акцентом. Словом, Конан, я просил бы тебя
быть посдержаннее. Знаешь, в конце концов, молодость - не порок, напротив,
прекрасное время жизни. Если бы я мог вернуть мои молодые годы...
Конан из Киммерии смерил его с головы до ног презрительным взглядом,
и Абулетес поспешил налить ему вина.
Впрочем, после этого разговора киммериец стал действительно более
сдержанным.
Был он высокого роста, широкоплеч и мускулист. Отличное сложение,
правильные черты лица и, как это ни странно, своеобразное варварское
благородство - все это привлекало к нему людей. Впрочем, было бы
правильнее сказать иначе: это привлекало к нему женщин. В настоящее время
он обзавелся подружкой по имени Семирамис. Это была невысокая, широкая в
кости девушка с большим жизненным опытом, она была старше Конана по
меньшей мере лет на десять. Насколько было известно Абулетесу, эта дама
бессовестно вымогала у него деньги, которые парень добывал из кошельков
состоятельных шадизарских купцов. Поэтому Конан всегда был без гроша. В
этом смысле Семирамис постоянно стояла у трактирщика на пути, и Абулетес
ненавидел ее вполне искренне.
Требовать у Конана плату за постой и обеды, которые юноша поглощал со
свойственным его возрасту неумеренным аппетитом, Абулетес считал чистейшим
самоубийством. Ждать, покуда киммериец заплатит, было делом безнадежным.
Выселить его не представлялось возможным. Поэтому Абулетес предпочитал
ладить с молодым варваром и лишь разбавлял вино, которое тот потреблял еще
в больших количествах, чем съестное, а хлеб подавал черствый. Варвар еще
не до конца разобрался с благами цивилизации и не всегда отличал первый
сорт от второго: что до свежести продуктов, то его больше интересовало их
количество.
Вот и сейчас: сидит за столиком в `своем` углу возле выхода и срывает
зубами мясо с бычьей ляжки. Плохо прожаренное мясо трещит на крепких белых
зубах варвара. Жирный сок стекает по локтям, и время от времени парень
наклоняет голову и облизывает руки. Длинные черные волосы болтаются в
опасной близости к мясу, вот-вот запачкаются. Впрочем, Конана это не очень
волновало.
У входа в кабак загремело оружие. Все присутствующие замерли,
повернувшись к двери. Руки потянулись к поясам, где каждый без исключения
носил нож, звезду с заточенными краями, трос с металлическими шариками на
конце либо какое-нибудь другое оружие. Варвар хмуро улыбнулся и тронул
широкий меч, с которым не расставался никогда (Абулетес подозревал, что,
даже занимаясь любовью с ненасытной Семирамис, Конан одну руку держит на
рукояти меча).
Пригибаясь, чтобы не задеть о притолоку высоким коническим шлемом, в
кабак вошел офицер заморанской гвардии. За ним в кабак ворвалось десятка
два солдат в блестящих кольчугах. Они выстроились полукругом за спиной
своего командира, как по команде выставив вперед пики с пестрыми
бунчуками.
Абулетес выронил кружку, которую в этот момент споласкивал в тазу с
такой грязной водой, что скорее пачкал, чем отмывал в ней посуду. С
жалобным плеском кружка погрузилась в воду, и жирные пятна сомкнулись над
ней.
- Гвардия... - прошептал хозяин кабака. - Кто же из этих паразитов
затронул государственные интересы? Говорил же им: грабьте мирных горожан,
крадите девственниц из почтенных семей, убивайте невинных, но избави вас
Митра и Варуна посягать на дворец, хотя вот уж где кишат настоящие
злодеи...
- Всем оставаться на местах! - прогремел офицер. - Где хозяин этой
вонючей дыры?
- Я здесь, - дрожащим голосом отозвался Абулетес, поспешно обтирая
руки о засаленный фартук. - Что-нибудь случилось?
- Нам известно, что вы укрываете краденое, даете приют всяким
бандюгам и расплодили по городу воров.
- Насчет `расплодил` - это явное преувеличение, господин офицер! -
затараторил Абулетес. - Воры, ваше высокоблагородие, плодятся сами,
спросите хоть Семирамис... - Он вовремя прикусил язык, поймав яростный
взгляд Конана.
- Семирамис? - Офицер снял с пояса глиняную табличку и пошарил по ней
взглядом. Он умел читать и очень гордился этим. - Кто такая? В моем списке
нет.
- Это одна... э... почтенная дама, - пролепетал Абулетес, оказавшись
между двух огней: справа его сверлил взглядом киммериец, слева
начальственным взором мерил его офицер. - У меня с ней нелады, господин
офицер, вот я и брякнул, исключительно чтобы опорочить ее честное имя...
- Ладно, этой потаскушкой займемся в другой раз, - отрубил офицер. -
В настоящее время нас интересует один из тех ворюг, которые у вас
проживают в холе и покое.
- Смею вас уверить, господин офицер, мои клиенты - почтенные и
славные люди, - твердо сказал Абулетес, который обрел наконец почву под
ногами и заговорил увереннее. Такие диалоги ему приходилось уже вести не
раз, правда, не с представителями королевской гвардии, а с жандармами
рангом пониже.
Офицер с сомнением оглядел `славных людей`. На него настороженно
смотрели горбоносые и плосконосые, темноглазые и светлоглазые, узкие и
широкоскулые липа, испещренные шрамами, расцвеченные клеймами,
разукрашенные синяками и свежими ссадинами, изуродованные морщинами. У
двоих или троих были вырваны ноздри, у пятерых не хватало ушей. Лишь одно
лицо казалось по-настоящему красивым - это было лицо молодого киммерийца.
Однако офицер не сомневался, что у юноши просто не было времени побывать
во всех переделках, которые выпали уже на долю его товарищей по пансиону.
Шрамы, клейма и морщины придут в свой черед и исполосуют эти правильные
черты, изуродуют чистые щеки, избороздят гладкий лоб.
Качнув головой, офицер сердито сказал:
- У меня нет времени на пустые разговоры с тобой, трактирщик. А уж
тем более - ближе знакомиться с этим сбродом. Скажу кратко: сегодня ночью
какой-то дерзкий вор обокрал опочивальню сиятельной графини Зоэ, да
простит мне госпожа, что я произношу ее чистое имя в этом поганом месте.
Зоэ была последней любовницей шадизарского градоправителя, знатного
вельможи, состоявшего в кровном родстве с королем. Это была молодая
пышнотелая и белолицая красавица с длинными белокурыми волосами. Про нее
рассказывали, что она отличалась изощренной жестокостью и испытывала
сладострастное удовольствие, насмерть забивая слуг длинным кнутом со
свинцовыми шариками, зашитыми по всей длине кнутовища. В городе она
вызывала всеобщую ненависть своим мотовством, высокомерием и почти
неограниченным влиянием на градоправителя. Поэтому известие о том, что
кто-то осмелился обокрасть эту женщину, послужило поводом для дружной
овации и восторженного вопля, вырвавшегося одновременно из полусотни
надорванных хриплых глоток.
- Молчать, - рявкнул офицер. - Нам известно многое, трактирщик. Нам
известно, например, что была похищена алмазная диадема, старинная
реликвия, привезенная для сиятельной Зоэ из самого Кхитая. След привел нас
сюда. И что еще забавнее, друг мой... как бишь тебя?
- Абулетес, - пробормотал хозяин, который начинал чувствовать, что
дело заходит слишком далеко. Опытным взглядом он смерил расстояние до
стойки, прикидывая, успеет ли убрать бьющиеся предметы до того, как
начнется всеобщая свалка.
- Какая разница, - высокомерно отозвался офицер. - Словом, этот
подонок сейчас скрывается у тебя. Либо ты выдашь его сам, либо мы найдем
его и арестуем.
- Господин, мне неизвестно об этой краже, - сказал Абулетес. - Я
впервые слышу о ней от вас. Если вы считаете, что виновный скрывается у
меня, - прошу.
Он прекрасно понимал, что примитивный обыск ничего не даст, и потому
не очень-то беспокоился. И тут произошла катастрофа.
Поскольку солдаты вошли очень тихо и ожидаемая потасовка еще не
началась, в верхних комнатах, предназначенных для ночлега, а также для
свиданий с доступными девушками по доступным ценам, ничего не было слышно.
По лестнице, громко стуча каблуками, сбежала эта проклятая дура Семирамис.
Раскачивая широкими бедрами, еле прикрытыми полупрозрачным шелком
ядовито-фиолетового цвета, она устремилась к Конану. Абулетес еле слышно
застонал сквозь стиснутые зубы. На длинных черных волосах Семирамис,
распущенных по такому случаю по плечам, возлежала та самая кхитайская
диадема, о которой только что шла речь. Ошибиться было невозможно: алмазы
сверкали даже в полутемном помещении, словно светились своим собственным
светом. Две змеи из белого золота сплетались хвостами над узким лбом
шадизарской потаскушки. Продетые сквозь змеиные тела кольца с длинными
подвесками звенели при каждом движении головы, сплетая странную мелодию.
- Конан! - завопила она своим низким пропитым голосом и устремилась к
молодому варвару. - Какая очаровашка! Ты просто чудо, и я навечно...
Тут только ее глаза привыкли к полумраку и она разглядела стоящих у
входа солдат, застывших со своими пиками. Даже в темноте было заметно, что
Семирамис побледнела.
Офицер расхохотался.
- Вот и решение загадки, - сказал он и обернулся к солдатам. - Взять
ее!
Солдаты устремились вперед. Семирамис обеими руками вцепилась в
диадему и помчалась обратно к лестнице, своротив по дороге столик и, судя
по громкому крику боли, посадив себе на обольстительное бедро
основательный синяк.
Мгновенным движением Конан вскочил, перевернув стол, схватил левой
рукой табурет, а правой вытащил меч. Обрушив табурет на конический шлем
офицера, он рассек мечом воздух и ловко отразил удар пики, направленный
ему в грудь.
- Беги, Семирамис! - зычно крикнул он.
Солдаты, разъяренные сопротивлением, набросились на молодого варвара,
который оскалил свои белые зубы и радостно устремился им навстречу.
Копошась на полу, офицер, наполовину оглушенный, стонал:
- Девку хватайте, девку! Спасайте диадему! С вором разберемся
после...
Но его никто не слушал. `Хорошенькая же дисциплина в королевской
гвардии`, - ошеломленно думал Абулетес, устремляясь к стойке бара. Он
привык к тому, что солдаты жандармерии беспрекословно подчиняются своему
начальству. К тому же жандармы всегда стремились вернуть похищенное в
большей степени, нежели отловить и покарать преступника. Объяснялось это
тем, что в жандармерии служили преимущественно простолюдины, которым
платили за возмещение ущерба, а не за отрубленные головы. Что касается
гвардейцев, то они, даже рядовые, большей частью происходили из
благородных семейств и погоню за потаскушкой, пусть даже в украденной
диадеме, почитали за дело презренное. Совсем другое - открытая битва. К их
услугам был великолепный варвар с двуручным мечом, которым он орудовал с
такой легкостью, будто то была бамбуковая палка.
Лишь двое или трое погнались за Семирамис. Обернувшись на верхней
ступеньке, она с силой лягнула одного из них каблуком между ног. Солдат
взревел от боли и повалился на своих товарищей. Пока они барахтались на
полу у основания лестницы, потирая шишки и останавливая кровь, бегущую из
носа, Семирамис уже исчезла.
Конан испустил свой боевой клич, от которого задрожали стены тесного
помещения и зазвенели стеклянные стаканы за стойкой Абулетеса. В тот же
миг кто-то запустил кружкой в масляную лампу, и комната погрузилась в
полную темноту. Некоторое время во мраке раздавались лязг металла и треск
дерева, потом послышались крики боли, стоны, вопли о пощаде. Наконец
Абулетес нашел за стойкой глиняную лампу и начал стучать кресалом. Кто-то
невидимый схватил его за руку, и тихий голос со странным акцентом
прошептал ему прямо в ухо:
- Господин, лучше не делать эта.
Голос звучал мягко, но в нем таилась странная угроза. Абулетес счел
за лучшее довериться чутью: кто бы ни был этот незнакомец, с ним лучше не
портить отношения.
Свет зажгли гораздо позднее и совсем в другом месте. С улицы кто-то
принес факел (оказалось - кофитянин с серьгой в ухе). В багровом свете
предстала картина побоища. На полу лежал офицер, затоптанный в схватке
насмерть. Несколько трупов в блестящих кольчугах плавали в лужах крови.
Повсюду валялись пики. Бунчуки намокли в крови и вине и обвисли.
Большинство солдат и часть посетителей исчезли бесследно. Один из раненых
солдат жался в углу и метался взглядом от стены до выхода, видимо
соображая, как же ему выбраться отсюда.
А на столе, болтая ногами в сандалиях, сидел молодой киммериец и от
души потешался.
- Ну что, - сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности, -
кто-нибудь еще хочет со мной побаловаться? А то я не наигрался.
Ответа, как и надо было ожидать, не последовало. Раненый солдат в
отчаянии прикусил губы, когда варвар гибким движением спрыгнул со стола и
направился к нему. Похоже, гвардеец не сомневался - сейчас его прикончат.
Однако Конан постоял над ним, хмыкнул презрительно и потыкал в него
грязной сандалией, намеренно пачкая блестящую кольчугу.
- Эй ты, - сказал он, - убирайся. Не умеешь драться - не берись за
оружие. И скажи своему безмозглому начальству, чтобы не вздумало больше
тягаться с Конаном из Киммерии. Даже если эта жирная баба, графиня Зоэ,
отправит против меня целый полк, я свалю вас всех. Клянусь Кромом, я буду
присылать ей по отрубленной голове в день, если она не успокоится!
Солдат с трудом перевел дыхание и, цепляясь за стену, встал на ноги.
- Я могу идти, господин? - спросил он, не веря своим ушам.
- Разумеется, - презрительно бросил Конан.
- Мое имя Аршак, и я навеки твой должник, - сказал солдат, но Конан
уже повернулся к нему спиной. Наклонившись над офицером, киммериец снял с
его пояса глиняную табличку. Во время потасовки она осталась почти
невредимой, если не считать того, что треснула пополам. Офицер навалился
на нее животом и тем самым, можно считать, спас от повреждений. Несколько
секунд киммериец тупо смотрел на клиновидные буквы, потом пожал плечами и
раздавил табличку подошвой сандалии.
- Абулетес! - рявкнул Конан.
- Здесь, - уныло отозвался хозяин, предвидя заранее просьбу своего
постояльца.
- Похорони эту падаль и вели служанкам помыть полы, - распорядился
варвар.
- Послушай, Конан, - сказал Абулетес, подходя к молодому варвару
поближе и после некоторого колебания кладя руку ему на плечо. - Ты очень
обязал бы меня, если бы нынче же съехал. Ты мне очень нравишься, ты
благородный и очень симпатичный моло... мужчина, но слишком уж
беспокойный.
Конан посмотрел ему в глаза, и Абулетес смешался.
- Конан, - снова проговорил он, однако руку с плеча варвара убрал. -
Слушай, Конан, я сделаю все, что ты хочешь, и даже платы не потре...
- Что? - кратко спросил Конан.
Абулетес взорвался, хотя понимал, что порыв может стоить ему жизни.
- Проклятье Сета на твою безмозглую башку, киммерийский дикарь! -
заорал он. - Хорошо, я закопаю трупы на городской свалке. Но полы пусть
моет эта твоя дурища, Семирамис, которую ты обрядил как королеву! В конце
концов, это из-за ее глупости тут так напачкали...
Конан задумчиво осматривал клинок двуручного меча и, обнаружив на нем
пятнышко крови, обтер его об одежду Абулетеса. Трактирщик сдался.
- Хорошо, - прошептал он. - Будь по-твоему, киммериец. Но если меня
вызовут во дворец и начнут пытать, я могу не выдержать испытания и назвать
твое имя.
- Ты можешь не дожидаться начала пытки, - хмыкнул Конан. - Я разрешаю
тебе сказать им все. Пусть приходят и забирают меня, если у них это
получится.
Он с лязгом сунул меч в ножны, повернулся и побежал вверх по
лестнице.

Графиня Зоэ бушевала.
- Моя диадема! - пронзительно кричала она. - Мои драгоценности!
Подумать только, даже в своем дворце я не могу чувствовать себя в
безопасности! Кто этот вор?
Аршак склонил голову.
- Какой-то варвар из дикой северной страны, госпожа моя.
- Молчать - взвизгнула Зоэ. - Я не хочу ничего слышать о нем! Он мог
посягнуть на меня! Какой ужас!
Она металась по своей опочивальне, окутанная полупрозрачными шелками,
сквозь которые просвечивали ее пышные формы. Перед глазами солдата
мелькали то розовые груди с сосками, подкрашенными охрой, то гладкие
круглые бедра. Он с удивлением поймал себя на том, что все эти прелести
оставляют его равнодушным - может быть, потому, что графиня Зоэ время от
времени награждала его увесистой пощечиной.
- Пятнадцать взрослых мужчин не могли взять какого-то варвара! -
вопила Зоэ. - Невероятно! Неслыханно! Бахтияр убит! Великий Митра,
высокородных господ стали убивать ударом табуретки по голове! А где
остальные?
- Не знаю, госпожа моя, - тихо сказал Аршак. - Я видел еще четыре
трупа. Думаю, что другие убежали...
- В бегах? - Зоэ остановилась и впилась в него взглядом. - Ты хочешь
сказать, они попросту дезертировали?
Опасаясь быть избитым, солдат осторожно ответил:
- Я не знаю.
- А что ты вообще знаешь? - закричала Зоэ и снова занесла свою пухлую
руку. На этот раз солдат уклонился от удара и перехватил ее запястье. Зоэ
дернулась, но он крепко держал ее.
- Хам, - прошипела она. - Ты соображаешь, что ты делаешь? Сейчас я
закричу, и тебя четвертуют...
- А меня и без того четвертуют, - сказал Аршак с жуткой уверенностью.
- Если остальные действительно дезертировали, значит, у них хватило ума
это сделать. Все, что мне остается, - это исправить мою ошибку.
Он оттолкнул от себя графиню и направился к выходу.
- Стража! - закричала она вне себя, но, к ее величайшему удивлению,
никто не откликнулся. Аршак, удивленный не меньше, чем сама Зоэ,
беспрепятственно покинул ее дворец. И только в просторном дворе увидел,
почему ему удалось это сделать.
Личная охрана сиятельной Зоэ никуда не исчезла - все были на месте.
Люди сидели и стояли в полной неподвижности, как куклы, некоторые застыли
в воинственных позах, с поднятыми пиками и мечами, занесенными для удара.
Более того. Среди охранников Аршак заметил семерых своих товарищей,
тех, что вместе с ним приходили арестовывать дерзкого похитителя диадемы.
Они тоже были неподвижны и, как заметил потрясенный Аршак, смертельно
бледны и очень худы, как будто им пришлось голодать не один день.
Создавалось впечатление, что их принесли, или привезли и свалили в углу
штабелем, точно бревна.
Аршак потрогал одного из них. Он был холоден, как камень, и казался
мертвым. Однако вдруг замороженный пошевелил глазами и уставился на
человека. Аршак отпрянул, ощутив приступ тошнотного ужаса.
В тот же миг он сообразил, что только что своими руками поставил себя
вне закона, посягнув на графиню Зоэ. Теперь ему только и остается, что
скрываться, а скрываться можно лишь в воровском квартале. Не напроситься
ли в напарники к этому Конану? Мысль показалась ему дикой, и он, несмотря
на ужас своего положения, усмехнулся.
Мстительная Зоэ выскочила во двор почти голая и застыла в дверях,
пораженная открывшимся ей зрелищем. Впрочем, замешательство почтенной дамы
продолжалось недолго. Завидев оскорбителя, она завизжала, протянула вперед
руки и помчалась к нему с явным намерением вцепиться в лицо и выцарапать
глаза.
Аршак насупился и обнажил меч. Ему не слишком нравилась идея убить
женщину, но он видел, что другого выхода, похоже, Зоэ ему не оставила. К
тому же, если он прирежет эту кровожадную и алчную бабищу, народ только
спасибо ему скажет.
И тут случилось нечто странное. Аршак ощутил сзади на своей шее
прикосновение чьих-то невесомых рук. Он замер. Хотел было повернуться, но
понял с неожиданной ясностью, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.
Откуда-то потянуло холодом. Перед глазами все поплыло, слилось и
смешалось, однако равновесия он не терял, как будто неведомый источник
холода поддерживал его каким-то образом, не прикасаясь. Образ Зоэ
расплылся и исчез в мутном розовом водовороте. Он хотел закричать, но не
смог. Губы онемели, горло перехватило.
Чей-то шелестящий голос проговорил:
- Однако не нада напрягать себя. Лучше мало-мало расслабиться. Не
больна. Хорошо. Не нада бояться.
`Кто боится-то?` - хотел было сказать солдат, но вместо этого
дернулся и провалился в мягкую темноту.

- Прости, дорогой, - нежно говорила Семирамис, наматывая на палец
длинную черную прядь волос своего возлюбленного. - Я, наверное, не должна
была показываться здесь в этой диадеме. Но твой подарок настолько хорош,
что мне хотелось, чтобы и другие увидели, как ты любишь меня.
- Ладно, - проворчал Конан и высвободился. - Ты хорошо спрятала ее,
Семирамис?
- Да уж не сомневайся. - Она наклонилась к его уху и громко
зашептала: - Я зарыла ее...
- Стоп! - рявкнул варвар, прикрывая ее рот своей огромной мозолистой
ладонью. - Женщина, неужели тебе нужно кричать об этом на весь кабак?
Лучше помолчи. Скажешь потом.
Она отстранилась с недовольным видом.
- Как хочешь. Ты спросил - я хотела ответить... В последнее время ты
стал очень груб со мной, Конан. Я уж подумываю, не поискать ли мне другого
мужчину. Который был бы ласков и внимателен...
Не слушая попреков, Конан тянул себе и тянул красное винцо.
Подумав, Семирамис сменила тему.
- Зачем ты отпустил того солдата? - спросила она. - У других не было
возможности разглядеть тебя как следует, они были слишком заняты
потасовкой. Но этот пялился на твою физиономию при свете факела несколько
минут. Он сможет узнать тебя при встрече, даже если ты переоденешься.
- Ну и что? - проворчал Конан. - Ну и пусть узнает. У меня нет
привычки таиться по углам. Я не крыса.
- Конечно, ты - лев, и безумием было бы спорить, - подхватила
Семирамис. - И все же его нужно было прирезать. Покойник не проболтается.
Или ты, быть может, пожалел его?
- Вот еще, - сказал Конан, опрокидывая в раскрытый рот остатки вина
из кувшина. - Я никого никогда не жалею, разве что детей или беспомощных
женщин. Просто не видел смысла марать руки. Неудачникам нет места в жизни,
и они сами уступают дорогу тем, кто сильнее и ловчее.
- И удачливее, - вставила Семирамис.
Конан кивнул.
- Удача приходит к тем, кто не страшится испытаний, - сказал варвар.
Он изрядно захмелел. - Вот почему, например, мне повезло? Да очень просто!
Боги благоволят к таким, как я. Я встречаю опасности грудью, с высоко
поднятой головой! Я не рассчитываю ни на чью помощь и доверяю только силе
своих рук и крепости своего старого меча! Когда в заброшенной гробнице я
дрался с мумией древнего царя...
К столику, где выхвалялся подвыпивший варвар, стали стекаться
благодарные слушатели. Некоторые из них откровенно потешались, внимая его
наивной похвальбе, - но большинство знали, что Конан говорит правду, и
кивали, соглашаясь.
Среди знакомых физиономий Конан вдруг различил нечто совершенно
странное. На него не мигая смотрел какой-то желтокожий человек с круглым и
плоским лицом. Пухлый рот и округлые безбородые щеки делали его похожим на
ребенка. Однако это был взрослый мужчина, маленького роста, худощавый,
узкоплечий. Что он делает в этом жутком обществе рослых крепышей?
- Эй ты, - крикнул ему Конан поверх голов, - недомерок... Ты кто
такой, а? Я тебя что-то раньше не видел.
Две узкие черные щелки под пушистыми бровями тут же моргнули. Человек
понял, что обращаются к нему. Странным ломким голосом, от которого у
Абулетеса мурашки побежали по коже, он ответил:
- Моя имя Ючэн из Кхитая. Ючэн. Ты Конан, ты запоминай это имя. Я
хочу быть знаком с тобой.
Киммериец пожал тяжелыми плечами.
- Если тебе этого хочется, Ючэн. Но сперва объясни мне, что толку мне
в таком друге, как ты? Я могу свернуть тебе шею одной рукой и сомневаюсь,
что в бою ты мог бы быть мне полезен. Что до краж и воровства... Может
быть, ты и ловок, но разве кто-нибудь в Шадизаре может сравниться в этом
деле с Конаном-киммерийцем?
- Ты Конан, ты очень высоко думать о себе, - бесстрастно ответил
маленький человек. - Но ты хорошая мальчик. Я буду помогать.
Все в кабаке, включая Семирамис и Абулетеса, застыли. Худших слов
этот заморыш и придумать не мог. Если он желал подружиться с Конаном, ему
следовало превозносить его силу и ловкость и уж ни в коем случае не нужно
было предлагать помощь.
Конан побледнел от ярости и сжал кулак.
- Ты хочешь сказать, что я могу нуждаться в помощи?
Кхитаец покосился по сторонам, как показалось Абулетесу, с хитрецой,
но когда он заговорил, он был само простодушие.
- Нет, Конан, конечна нет. Я Ючэн, - я нуждаться в помощи. В твоей
помощи. Ючэн - слабый, Конан - сильный. Ючэн - бедный кхитаец. Конан -
самый-самый ловкий.
Удовлетворенный, Конан кивнул, и, к удивлению Абулетеса, дело
обошлось без кровопролития.
- Учти, Ючэн, я терпеть не могу слабаков, - сказал Конан.
- Ючэн - не слабак. Ючэн просто маленького роста, - успокоительно
заметил кхитаец и, не дожидаясь приглашения, уселся за столик. - Конан,
пусть твоя женщина уходит. Нада говорить. Нада секретна говорить.
Семирамис вспыхнула от гнева.
- Да как ты смеешь, грязная желтолицая обезьяна... - начала она.
Неуловимым движением кхитаец схватил ее за руку, и Семирамис
неожиданно замерла и замолчала. На ее лице проступило недоумение. Она
раскрыла рот, но не смогла больше произнести ни звука.
Улыбнувшись Конану, Ючэн спросил:
- Так пусть твоя женщина уходит?
- Семирамис, - обратился к своей возлюбленной варвар, - ты же видишь,
что тут мужской разговор. Так что тебе лучше уйти.
- Пусть твоя женщина скажет, кто такой Ючэн. Не обезьяна. Пусть
скажет по-настоящему.
Кхитаец выпустил руку Семирамис. Женщина с трудом перевела дыхание,
метнула на Конана злобный взгляд и выпалила:
- Свинья! Ленивая свинья! На твоих глазах меня подвергают пытке...
- Какой пытке? - Конан недоумевал. - Я что-то не заметил, чтобы тебе
сделали больно. Он просто взял тебя за руку...
- Просто? Да я слова не могла вымолвить, пока он не убрал свои лапы!
- Для женщина это пытка - не говорить, - сказал Ючэн. - Но теперь
пусть говорит. Кто такой Ючэн по-настоящему?
- Да не обезьяна ты, не обезьяна! - закричала Семирамис, готовая
разрыдаться. - Хоть и похож.
Ючэн рассмеялся.
- Теперь уходи, - сказал он. - Я буду говорить с твой хозяин.
Последнее было уже чересчур для вспыльчивой девицы, однако взгляд
неподвижных черных глазок-щелок не сулил ей ничего хорошего, поэтому она,
скрипнув зубами, повернулась к мужчинам спиной и гордо удалилась,
раскачивая бедрами.
- Напрасно ты так, - сказал Конан. - Для начала запомни: я ей не
хозяин.
Ючэн удивился.
- Ты платил, она делала для тебя хорошее. Ты - хозяин. Разве не так?
Кто платит, тот хозяин. Я хочу быть хозяином. Я плачу тебе, ты делаешь для
меня что-то хорошее.
Абулетес, краем уха подслушивающий их разговор, помертвел. Сейчас
точно начнется членовредительство. Возможно, придется соскабливать мозги
кхитайца с потолка... Сделать киммерийцу _т_а_к_о_е_ предложение! Этот
Ючэн, должно быть, сошел с ума.
Однако ничего не произошло. Спустя несколько секунд Абулетес,
облегченно переводящий дух и вытирающий со лба холодный пот, сообразил:
варвар был настолько дик и далек от восточной развращенности, что даже не
слыхивал о том, чтобы мужчины делали любовные предложения другим мужчинам.
Видимо, непролазное невежество Конана и спасло Ючэна от немедленной
расправы.
Прошло еще несколько минут, и выяснилось, что кхитайца могло подвести
лишь скверное владение заморанским языком, на котором он изъяснялся хоть и
бойко, но с чудовищными ошибками. Речь шла об услуге, весьма далекой от
той, которую оказывала Конану пылкая Семирамис.
- Конан, - сказал маленький человек, - ты нуждаться в деньгах. В
золоте. Тебе нужна много денег - покупать вино, женщин, удовольствия. Мне
нужна одна вещь. Ты достаешь ее, я даю деньги.
- Тебе нужно, чтобы я кое-что украл? - Конан засмеялся. - Не вижу
никаких препятствий. Скажи только - что именно, где оно находится, хотя бы
примерно, и я по нюху сыщу тебе твою безделушку так легко, словно она
намазана пахучим веществом! Если, разумеется, твоя цена будет для меня
подходящей.
- Цена подходящая, - сказал Ючэн. - Неподходящая безделушка. Трудно
взять.
Кхитаец обернулся и неожиданно встретился глазами с Абулетесом.
Трактирщик вздрогнул и сердито принялся протирать тарелку засаленным
лоскутом.
- Идем, - сказал кхитаец. - Ты великий вор, но тот человек - он
великий подслушиватель. Надо секретно говорить.
Вместе они вышли из кабака и направились на улицу. В дверях мелькнуло
два силуэта: рослый, мускулистый - варвара и маленький, юркий - кхитайца.
Потом они исчезли, словно растворились в ярком свете жаркого солнца,
пылавшего в этот час над Шадизаром.

- Так о чем мы с тобой договариваемся, друг Ючэн? - спросил наконец
Конан, когда они с кхитайцем оказались на шумной площади. - Если ты слышал
обо мне хоть что-нибудь, то тебе известно, что я самый ловкий и умелый вор
во всем Шадизаре. Так что не думай, будто для меня существуют препятствия.
Кхитаец в этот момент стоял возле лоточника, торгующего свежими
пирожками с рыбой. Он, казалось, не слушал похвальбы своего собеседника,
целиком поглощенный выбором пирожка. Тыча пальцем то в один, то в другой,
он на ломаном заморанском выяснил, насколько свежа рыба и нет ли, случаем,
запеченных в тесте кальмаров. Лоточник, с ненавистью поглядывая на
настырного кхитайца, объяснял сквозь зубы, что рыба свежая, а кальмаров
нет и не бывает. Кхитаец кивал, и блестящая тонкая иссиня-черная косичка
на спине извивалась, как живая.
- Я немного покупать, - объявил Ючэн.
- Плачу! - царственным жестом отстранил его от лоточника Конан. - Я
куплю тебе пару пирожков, если хочешь.
Ючэн покивал и заулыбался.
- Да, три пирожка - подходящее. Абулетес... как правильно выразить?
Он неаккуратный. Невкусно. Богиня - она учит: все должно быть чистое.
- Какая еще богиня?
- Шан, моя богиня. Ючэн жрец, Ючэн в джунглях. Там храм, высокий, с
золотой крышей. Богиня из камня, зеленого камня. Светится от солнца.
Конан наморщил нос.
- Какое мне дело до твоей богини! Абулетес неряха, это всем и каждому
известно. А ты, значит, чистоплюй?
Кхитаец пожал плечами.
Конан полез в кошелек, болтавшийся у него на поясе, чтобы вынуть
оттуда несколько серебряных монет. Он хотел показать кхитайцу, что денег у
него куры не клюют и что он, Конан-киммериец, не очень-то нуждается во
всяких там маленьких желтолицых человечках с их посулами хорошо заплатить.
Но денег в кошельке не было. Конан пошевелил пальцами внутри мешочка
в поисках хотя бы одной-двух монет. Вместе с тем он лихорадочно соображал,
сколько дал вчера Семирамис, которая ныла, что нуждается в новом покрывале
для волос и новой шелковой юбке, поскольку старую молодой варвар случайно
порвал, в нетерпении атакуя свою подружку. Нет, не мог он дать ей все.
Наверняка что-нибудь да оставил. Даже если был вчера очень пьян.
- Что-то не так, Конан? - спросил Ючэн, с любопытством наблюдавший за
поведением киммерийца.
- Проклятье, кажется, я все деньги отдал этой чертовой шлюхе! - в
сердцах сказал Конан. - Еще вчера у меня тут болталось штук двадцать
золотых, хорошая добыча после налета на одну меняльную лавочку...
- Ц-ц-ц... - огорченно зацокал кхитаец и полез в свой кошелек, откуда
извлек две маленькие монетки странной прямоугольной формы. - Продающий
пирожки, возьми монеты моей родины. Это крупные монеты, хорошие. Видишь,
настоящее серебро. Ты выручишь за них много-много денег твоей родины. Твои
деньги хуже моих, дешевле. Дадут больше.
Лоточник недоверчиво взял странные квадратики и прикусил их зубами.
Результаты исследования, видимо, удовлетворили его, потому что он лично
выбрал для кхитайца три самых крупных пирожка да еще и поклонился в
придачу.
Ючэн жизнерадостно, совсем по-детски, начал кусать пирожок своими
мелкими белыми зубами, всякий раз причмокивая. Конан между тем продолжал,
бормоча себе под нос, исследовать кошелек.
- Говоришь не давал женщине все деньги? - спросил Ючэн с набитым
ртом. - Это хорошо. Это правильно. Только вот что в твоем кошельке, Конан.
С этими словами Ючэн протянул свою тонкую смуглую руку и просунул ее
в отверстие, сделанное острым, как бритва, ножом, в днище кошелька.
Сунувшись в мешочек, Конан вдруг увидел, как там извиваются ловкие тонкие
пальцы кхитайца.
- Дырка, - сказал Ючэн, сияя. - Однако хороший вор. Незаметный и
быстрый. Обокрал тебя, а ты и не заметил.
Не веря своим глазам, Конан уставился на дыру. Несомненно, здесь
поработал опытный карманник. В считанные секунды он вспорол брюхо Конанову
кошельку и опустошил его, после чего исчез бесследно, растворившись в
толпе, которая кишела на шадизарском базаре. Киммериец едва не застонал
при мысли о том, что ворюга действовал как раз в тот момент, когда он,
Конан, громко похвалялся, рассказывая простодушному Ючэну, какой он
замечательный вор, и претендуя чуть ли не на титул короля воров. Бешенство
овладело им, и, рыча от ярости, Конан хватил своим могучим кулаком по
прилавку, где торговали спелыми дынями. По несчастливой случайности кулак
угодил прямо в дыню. Овощ разлетелся на куски, сок и мякоть забрызгали и
продавца, и случившегося поблизости покупателя, и самого Конана, залепив
последнему глаза. Оглашая окрестности громкими проклятиями, киммериец
протер глаза и машинально сунул мякоть в рот.
Побледневший торговец приподнялся и, часто облизывая от волнения
губы, начал требовать, чтобы ему возместили убыток.
- Я потерял товар! - вопил он, брызгая слюной. - Я потерял
покупателя! Ты вдвойне должен мне, невоспитанный болван!
Конан молчал, медленно свирепея. Его ярость достигла того накала,
когда еще немного - и варвар превратится в небольшое стихийное бедствие,
сокрушающее на своем пути и правого, и виноватого.
Поскольку Конан молчал, торговец продолжал наступать.
- Понаехали в Шадизар! - надрывался он. - Куда только смотрит
гвардия! Вор на воре, жулик на жулике, а теперь еще и грабят средь бела
дня!
Ючэн оттеснил Конана от прилавка и посмотрел торговцу в глаза. Тот
замолчал на полуслове, приоткрыв рот.
- Хорошо, - одобрительно сказал Ючэн. - Вы оба умылись и умыли
покупателя. Сок дыни хорошо для кожи. В Заморе много пыли. В Кхитае пыли
нет.
Пока ошеломленный торговец моргал, пытаясь сообразить, что все это
значит, маленький кхитаец спокойно взял киммерийца за руку и увел его
подальше от прилавка. Торговец смотрел ему вслед готовый каждую секунду
разразиться новой бранной тирадой. До него так и не дошло, что Ючэн только
что спас ему жизнь.
Наконец Конан тяжело перевел дыхание. Его глаза горели злобным огнем.
- Жаль, что это была не голова того вора, - сказал он хрипло. -
Клянусь, я размозжил бы ему череп!
- Это ты мог бы сделать, - кивнул Ючэн. - Но это.... как сказать? Он
все равно будет более ловкий, чем ты.
- Мертвый не будет, - мрачно заявил Конан. - И ловкость рук ему уже
не поможет.
- Слушай, - сказал Ючэн. - Я расскажу притчу. Ты будешь слушать и
думать о том, что слышишь. Был один бродячий жрец, он ходил по свету и
смотрел, везде ли соблюдают установления Шан. Люди - они не совершенны,
даже если стремятся к совершенству, люди часто нарушают установления Шан.
И жрец всякий раз видел такое нарушение и проклинал нарушающих страшным
проклятием. И так полюбилось ему это: видеть нарушения и проклинать, что
он стал специально искать кого бы ему проклясть сегодня. Вот приходит он
однажды к одному святому, к Юни. Юни был великий святой, он жил, как
отшельник, один, но принимал всех людей и давал им еду для тела и мудрое

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 118752
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1