|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Брюс Стерлинг
Рассказы Наш нейронный Чернобыль
ПАУЧИНАЯ РОЗА
ДОРИ БЭНГС
ДЖИМ И АЙРИН Брюс Стерлинг Наш нейронный Чернобыль Конец двадцатого столетия и первые годы нашего нового
тысячелетия в ретроспективе составляют единую эру. Это была
Эпоха Нормальных Аварий, и жившие тогда люди радостно мирились
с таким технологическим риском, который сегодня показался бы
безумием.
В этот беспечный, если не сказать преступно халатный
период, Чернобыли были на удивление часты. Девяностые годы,
когда мощные промышленные технологии быстро распространились в
развивающемся мире, были десятилетием пугающих огромностей.
Достаточно вспомнить разлив нефти из супертанкера в Джакарте,
катастрофу в Лахоре, а также постепенное, но опустошительное
массовое отравление просроченными контрацептивами в Кении.
Но все же ни одно из этих событий не подготовило
человечество к поразительному глобальному эффекту наихудшего
из всех биотехнологических бедствий: событию, ставшему
известным под названием `нейронный чернобыль`.
Поэтому бы должны быть благодарны тому, что такой
авторитет, как Нобелевский лауреат, системный нейрохимик
доктор Феликс Хоттон посвятил свое талантливое перо истории
`Нашего нейронного чернобыля` (Бессемер, декабрь 2056, цена
499.95 долларов). Уникальная квалификация автора позволяет ему
дать сокрушительную переоценку тупоголовой практике прошлого,
ведь д-р Хоттон - яркий представитель новой `Науки Открытой
Башни`, то есть того социального движения внутри научного
сообщества, что возникло в ответ на Новый Луддизм второго и
третьего десятилетий нового века.
И именно такие пионерские статьи Хоттона, как
`Двигательная нервная сеть Lосus Соеrulеus: на кой черт она
нужна?` и `Мой великий балдеж при отслеживании нервных
соединений при помощи тетраметилбензидина` заложили основу
этой новой, расслабленной и триумфально субъективной школы
научных исследований.
Современный ученый вовсе не похож на облаченного в белый
халат социопата прошлого. Ученые сегодня демократизированы,
прислушиваются ко мнению общества и полностью интегрированы в
главный поток современной культуры. И нынешняя молодежь,
восхищающаяся учеными с обожанием, некогда припасенным для
рок-звезд, едва ли может представить ситуацию иной.
Но уже в первой главе, `Социальные корни генетического
хэкерства`, доктор Хоттон с поразительной четкостью
воспроизводит отношения, царившие на рубеже столетий. Это был
золотой век прикладной биотехнологии. Тревожное отношение к
`ковырянию генов` быстро изменилось после того, как ужасающая
пандемия СПИДа была окончательно побеждена усилиями
исследователей рекомбинантной ДНК.
Именно в этот период мир впервые осознал, что ретровирус
СПИДа оказался для него фантастическим благословением из-за
своей особо отвратительной маскировки. Эта болезнь, с жутким и
смертоносным коварством подкапывавшаяся под саму генетическую
структуру своих жертв, оказалась медицинским чудом, когда ее
удалось обуздать. ДНК-транскриптазная система вируса СПИДа
проявила себя способной рабочей лошадкой, успешно доставляющей
в организмы страдающих от мириадов генетических дефектов
целительные сегменты рекомбинантной ДНК. Перед
ДНК-транскриптазной технологией неожиданно стала отступать
одна болезнь за другой: серповидноклеточная анемия, кистозный
фиброз, болезнь Тэй-Саша - буквально сотни синдромов ныне
стали лишь неприятными воспоминаниями.
После того, как в индустрию биотехники были вложены
миллиарды, а инструменты исследований упростились и
стандартизировались, проявилось и неожиданное последствие -
зародилось `генетическое хэкерство`. Как отмечает доктор
Хоттон, ситуация имеет точную параллель в субкультуре
компьютерного хэкерства 70-х и 80-х годов. И здесь опять
необыкновенно мощная технология внезапно оказалась в пределах
индивидуальной достижимости.
Когда новые биотехнологические компании стали множиться,
становясь все меньше и совершеннее, вокруг этой `горячей
технологии`, подобно облаку пара, стала разрастаться
субкультура хэкеров. Эти хитроумные анонимные личности,
зачастую впавшие в состояние маниакальной самопоглощенности
благодаря умению наудачу манипулировать с генетической
судьбой, ставили собственное любопытство превыше лояльности к
общественным интересам. Уже в начале восьмидесятых приборы
вроде жидкостного хроматографа высокого разрешения, систем для
культивации клеток и секвенаторов ДНК были достаточно малы,
чтобы поместиться в шкафу или на чердаке. И если их не
покупали ради развлечения на свалке или попросту не крали, то
любой сообразительный и целеустремленный подросток мог собрать
их из готовых продажных узлов.
Во второй главе доктор Хоттон исследует биографию одного
подобного индивидуума: Эндрю (`Багса`) Беренбаума, ныне
общепризнанного преступника.
Багс Беренбаум, как убедительно показывает автор, мало
отличался от толпы подобных ему сообразительных молодых
неудачников, вившихся вокруг генетических заведений
Северокаролинского Исследовательского Треугольника. Отцом его
был малоудачливый вольный программист, а матерью - злостная
поклонница марихуаны, вся жизнь которой была сосредоточена на
роли `Леди Энн Грингэблской` в Рэлейском Обществе
Созидательного Анахронизма.
Оба родителя придерживались хлипкой претензии на
интеллектуальное превосходство, внушая Эндрю, что все
страдания их семьи происходят от общей тупости и
ограниченности воображения среднего гражданина. И Беренбаум,
проявивший ранний интерес к таким предметам, как математика и
конструирование (считавшиеся тогда откровенно
непривлекательными), тоже отчасти пострадал от гонений со
стороны наставников и одноклассников. В пятнадцать лет он уже
переместился в субкультуру генохэкеров, собирая различные
слухи и осваивая `сцену` через компьютерные информационные
каналы и ночные посиделки с пивом и пиццей в компаниях других
будущих профессионалов.
В возрасте двадцати одного года Беренбаум во время летней
практики работал в небольшой фирме из Рэлея под названием
`КоКоГенКо`, производившей специализированные препараты для
биохимии. Эта фирма, как позднее доказало проведенное
Конгрессом расследование, в действительности служила `крышей`
для калифорнийского производителя `созидательных препаратов` и
контрабандиста Джимми (`Скрипуна`) Маккарли. Агенты Маккарли,
обосновавшиеся в `КоКоГенКо`, проводили по ночам в обстановке
полной секретности бесчисленные `исследования`. В
действительности же эти `секретные проекты` были наглым
производством синтетического кокаина, бета-фенилтиамина и
различных сделанных на заказ производных эндорфина -
естественного обезболивающего, в десять тысяч раз более
мощного, чем морфин.
Одному из `черных хэкеров` Маккарли, возможно, самому
Беренбауму, пришла в голову идея `имплантированной фабрики
наркотиков`. Смысл ее был во включении производящих наркотик
генов непосредственно в человеческий геном, после чего
наркоман будет находиться в состоянии непрерывного опьянения.
В качестве агента для фиксации предлагался ретровирус СПИДа,
последовательность ДНК которого была общеизвестна и доступна
через десяток научных баз данных открытого пользования.
Единственным недостатком схемы было, конечно, то, что наркоман
просто `сгорел бы подобно мотыльку из туалетной бумаги`, если
воспользоваться запоминающейся фразой автора.
Глава третья по сути техническая. Написанная легким и
популярным стилем доктора Хоттона, она восхитительна при
чтении. В ней автор делает попытку реконструировать неуклюжие
попытки Беренбаума добиться желаемого через общие манипуляции
с ДНК-транскриптазой вируса СПИДа. Беренбаум, конечно же,
искал способ включать и выключать переносчика транскриптазы,
что позволило бы сознательно управлять внутренней фабрикой
наркотика. Созданная им транскриптаза была запрограммирована
реагировать на простое пусковое вещество, то есть `триггер`,
принятое пользователем - вероятно, как предполагает Хоттон,
d-1,2,5-фосфолитическую глютеиназу, фракционированный
компонент `Сельдерейной шипучки доктора Брауна`. Этот
безвредный напиток был любимым питьем в кругах генохэкеров.
Решив, что геномы производства кокаина слишком сложны,
Беренбаум (или, возможно, его сообщник, некто Ричард
(`Прилипала`) Равеч) переключились на более простую полезную
нагрузку: только что открытый геном фактора дендритного роста
млекопитающих. Дендриты - это ветвящиеся отростки мозговых
клеток, известные любому современному школьнику,
обеспечивающие мозг млекопитающих потрясающе сложной паутиной
связей. В свое время существовала теория о том, будто фактор
ДР может быть ключом к значительно более высоким ступеням
человеческого разума. Предположительно, и Беренбаум и Равеч
делали себе инъекции собственного препарата. Как могут
подтвердить многие нынешние жертвы нейронного чернобыля, это
оказывает определенный эффект. Но, однако, не совсем тот,
каким его представляли фанатики из `КоКоГенКо`.
Во время временного сводящего с ума возбуждения от
дендритного `веточного эффекта` Беренбаума посетило
злосчастное озарение. Ему удалось снабдить свою модель
ДНК-транскриптазы триггером, но таким, который делал эту
транскриптазу гораздо опаснее исходного вируса СПИДа. Сцена
для катастрофы отказалась подготовлена.
В этом месте читателю следует припомнить социальные
отношения, породившие угрожающую душевному равновесию изоляцию
научного работника тех лет. Доктор Хоттон довольно безжалостен
в психоанализе умственного состояния своих предшественников.
Предлагавшаяся в то время различными науками якобы
`объективная картина мира` ныне правильнее должна
рассматриваться как разновидность умственной `промывки
мозгов`, направленно лишающей свои жертвы полного спектра
человеческих эмоций и реакций. при подобных условиях
безрассудный поступок Беренбаума становится почти достойным
жалости - он был судорожной сверхкомпенсацией за годы
эмоционального голода. Не посоветовавшись со своим
начальством, которое могло проявить большее благоразумие,
Беренбаум начал предлагать бесплатные образцы своей
`мокрятины` любому, желающему их испробовать.
В Рэлее разразилась внезапная короткая эпидемия
эксцентричных гениев, конец которой положили лишь хорошо ныне
известные симптомы `дендритного краха`, вышвыривающие
экспериментаторов в отгороженное от мира видениями поэтическое
безумие. Сам Беренбаум покончил с собой задолго до того, как
стали известны полные эффекты. А полные же эффекты,
разумеется, простираются далеко за пределы этой прискорбной
человеческой трагедии.
Глава четвертая постепенно, по мере того, как медленно
накапливаются доказательства, превращается в захватывающую
детективную историю.
Даже в наше время термин `Рэлейская колли` имеет для
любителей собак особый смысл, но многие из них уже забыли о
его истинном происхождении. Эти симпатичные, общительные и
тревожно разумные сообразительные существа при посредничестве
энергичных владельцев питомником и покупателей вскоре
распространились по свей стране. Однажды перебравшись с
хозяина-человека на собаку, транскриптазное производное
Беренбаума, подобно исходному вирусу СПИДа, прошло и через
родильные пути собак. Оно передавалось также при их случках и
через слюну при укусе или облизывании.
Но ни одной дендритно обогащенной `Рэлейской колли` и в
голову не придет укусить человека. Совсем наоборот, эти
послушные и воспитанные домашние любимцы, как достоверно
известно, даже поднимают опрокинувшиеся мусорные баки и
забрасывают в них обратно просыпанный мусор. Среди людей
случаи инфицирования нейронным чернобылем остаются резкими,
зато среди собачьей популяции Северной Америки инфекция
распространилась со скоростью лесного пожара - и доктор Хоттон
иллюстрирует это серией логично составленных карт и диаграмм.
Глава пятая предоставляет нам преимущество
ретроспективного взгляда. К настоящему времени мы уже свыклись
с представлением о многих различных видах `разумности`.
Существуют, к примеру, различные типы компьютерного
Искусственного Разума, не имеющего реального родства с
человеческим `мышлением`. Они не были неожиданностью, зато
всевозможные формы разумности животных до сих пор способны
удивлять нас своим разнообразием.
Различие между Саnis fаmiliаris и его диким двоюродным
родственником койотом до сих пор оставалось необъясненным. Д-р
Хоттон предлагает нам весьма убедительное объяснение,
основывая свое толкование картой нервной системы койота,
составленной его коллегой, доктором Рейной Санчес из
Лос--Аламосской национальной лаборатории. Вполне вероятно, что
причина кроется в строении ретикулярной формации. Сейчас, во
всяком случае, ясно, что среди дико популяции койотов на всей
территории страны существует поразительно совершенная форма
социальной организации, использующая развитую систему
кодированного лая, `запаховую монетную систему` и
специализацию ролей при охоте и хранении пищи. Многие
владельцы ранчо сейчас склонные прибегать к `системе защиты`,
при которой от стай койотов `откупаются` целиком зажаренными
тушами крупного скота и мешками собачьих лакомств. Из Монтаны,
Айдахо и Саскачевана упорно поступают сообщения о койотах,
облачающихся в разгар зимних холодов в выброшенную на свалки
одежду.
Не исключена возможность, что обычные домашние кошки
оказались заражены раньше собак, однако эффекты повышения
разумности у кошек малозаметны и трудноуловимы. Кошки,
печально известные своим нежеланием служить объектами
лабораторных исследований, в инфицированном состоянии еще
больше обозляются при прохождении лабиринтов, разгадывании
ящиков с сюрпризами и прочих подобных испытаниях, с
несокрушимым кошачьим терпением предпочитая дожидаться, пока
исследователю не надоест проводить эксперимент.
Высказывалось предположение, будто некоторые домашние
кошки проявляют повышенный интерес к телевизионным программам.
Д-р Хоттон проливает на это суждение скептический свет своей
критики, указывая (с чем я согласен), что кошки большую часть
бодрствования проводят сидя и вглядываясь в пространство.
Разглядывание мелькающих на экране картинок ничуть не
примечательнее склонности сидящих у камина кошек рассматривать
пламя, и, конечно же, не подразумевает `понимания` смысла
программы. Но, тем не менее, известно много случаев, когда
кошки обучались нажимать лапой кнопки пультов дистанционного
управления, а те, кто держит кошек для борьбы с грызунами
утверждают, что теперь кошки долгое время мучают пойманных
птиц и мышей, к тому же с большой изобретательностью и в
некоторых случаях при помощи импровизированных орудий.
Остается, однако, связь между развитым дендритным
ветвлением и способностью к ручному труду, о которой мы ранее
не подозревали, и в существовании которой доктор Хоттон
убеждает нас в шестой главе. Эта концепция вызвала революции в
палеоантропологии. Теперь мы вынуждены с неудовольствием
признать, что Рitесаntrорus rоbustus, некогда отброшенный
эволюцией как обезьяна-вегетарианец с большими челюстями, был,
по всей видимости, намного разумнее Ноmо sарiеns`а.
Исследование недавно найденного в Танзании ископаемого
скелета, названного `Леонардо`, выявило, что черепной купол
питекантропа скрывал под собой мозг с обильным дендритным
ветвлением. Было высказано предположение, что питекантропы
страдали от повышенной `мыслительной активности`, сходной с
опасно для жизни рассеянной гениальностью, характерной для
последних стадий пораженных нейронным чернобылем. Отсюда
вытекает печальная теория о том, что природа при посредстве
эволюции возвела `барьер тупости приматов`, позволяющий людям,
в отличие от Рitесаntrорus, успешно продолжать жить и
размножаться, подобно прочим тупым животным.
Но в то же время синергические эффекты дендритного
ветвления и способности к ручному труду ясно видны и среди
некоторых неприматных видов. Я ссылаюсь, конечно же, на
общеизвестный `чернобыльский прыжок` Рrосiоn lоtоr,
американского енота. Поразительные достижения енотов и их
китайских родственников панд занимают целиком восьмую главу.
В ней автор высказывает так называемую `современную точку
зрения`, от которой я вынужден отмежеваться. Для меня лично
недопустима сама мысль о том, что большие участки американской
дикой природы из-за вандалистской деятельности наших так
называемых `полосатохвостых двоюродных братьев` будут сделаны
`запретными для входа зонами`. Да, действительно, при ранних
попытках обуздать хулиганскую и с огромной скоростью
размножающуюся популяцию этих бандитов в масках были допущены
некоторые эксцессы, но ведь и урон сельскому хозяйству был
нанесен жестокий. Вспомните хотя бы жуткие атаки
предварительно заразивших себя бешенством енотов-камикадзе!
Д-р Хоттон стоит на том, что нам следует `разделить
планету с братскими цивилизованными видами`, и подкрепляет
свои аргументы кажущимися мне весьма сомнительными слухами о
`культуре енотов`. Переплетенные полоски коры, известные как
`енотовые вампумы` - впечатляющие примеры способности животных
к труду, но, по моему мнению, еще следует доказать, что это
действительно `деньги`. А их так называемые `пиктограммы` мне
кажутся более чем случайной мазней. Зато неоспорим тот факт,
что численность популяции енотов растет экспоненциально, а их
самки каждую весну приносят многочисленные выводки. Автор в
примечании предлагает сбросить давление перенаселенности,
увеличив человеческое присутствие в космосе. Подобная схема
представляется мне неудовлетворительной и притянутой за уши.
Последняя глава посвящена предположениям. Перспектива
существования разумных крыс в высшей степени отвратительна.
Пока что, слава богу, крепкая иммунная система крыс, привычных
к бактериям и грязи, не поддалась ретровирусной инфекции.
Кроме того, как мне кажется, популяция диких кошек вскоре
полностью уничтожит грызунов. Не болеют также опоссумы.
Кажется, у сумчатых имеется природный иммунитет, делающий
Австралию прибежищем ныне утерянного мира дикой природы. До
сих пор есть риск для китов и дельфинов, но они вряд ли когда
выйдут обратно на сушу несмотря на (пока еще неизвестные)
последствия чернобылизации для китообразных. Обезьяны же,
теоретически представляющие весьма существенную угрозу,
ограничены немногими оставшимися клочками тропических лесов и,
подобно людям, вроде бы устойчивы к заболеванию.
Наш нейронный чернобыль породил и собственный фольклор.
Современный городской фольклор повествует о `наследных
хозяевах` - группе жертв чернобыля, оказавшихся способными
пережить атаку вируса. Предположительно они `сходят за людей`,
образуя среди нормальных людей, или `овец`, тайную
контркультуру. Это шаг назад к мрачным традициям Луддизма, и
общественные страхи, некогда проецируемые на опасное и
безрассудное `жречество науки`, ныне трансформировались в эти
сказки о суперлюдях. Подобный психологический перенос
становится ясным, когда узнаешь, что эти `наследные хозяева`
специализируются на научных исследованиях того рода, на
которые сейчас смотрят с неодобрением. Мнение, будто некоторая
часть человеческой популяции достигла физической бессмертности
и скрывает ее от все нас - полный абсурд.
Автор, и совершенно правильно, относится к этому мифу с
тем презрением, какого тот заслуживает.
За исключением уже отмеченных мной некоторых мест, книга
доктора Хоттона просто замечательная, и, вероятно, станет
решающим трудом по этому центральному явлению современности.
Доктор Хоттон вполне может надеяться добавить к своему списку
почетных наград еще одну Путлицеровскую премию. Этот великий
патриарх науки в возрасте девяноста пяти лет создал еще один
выдающийся труд в своей быстро развивающейся области знаний. И
его многочисленные читатели, включая автора настоящей
рецензии, могут лишь восхищаться его энергией и требовать
продолжения. (с) 1992 перевод с английского А.Новикова Вruсе Stеrling. Оur Nеurаl Сhеrnоbyl: Fаntаsy аnd Sсiеnсе
Fiсtiоn, Junе 1988.
Брюс СТЕРЛИНГ
ПАУЧИНАЯ РОЗА
Паучиная Роза не чувствовала ничего, или почти ничего. Какие-то чувства -
сгусток неясных двухсотлетних эмоций - сохранились, но и их она подавила
внутримозговой инъекцией. От ее чувств осталось примерно то же, что остается
от таракана после удара молотком.
Тараканы - единственные представители местной фауны на орбитальных
колониях механистов - были старыми знакомыми Паучиной Розы. Эти сильные,
плодовитые, легко приспосабливающиеся насекомые с самого начала заполонили
космический корабль. Ситуация была безвыходной, и механистам пришлось
использовать генетические технологии, украденные у своих соперников
шейперов, чтобы превратить тараканов в цветастых домашних животных. Одним из
любимцев Паучиной Розы был таракан длиной в фут, со сложным красно-желтым
узором на блестящем хитине. Вцепившись в волосы, он сидел у Паучиной Розы на
голове и пил пот с ее совершенного чела, но Роза ничего не замечала, ибо
мысленно наблюдала за гостями.
Наблюдение велось с помощью восьми телескопов, и с них изображение
поступало в мозг Паучиной Розы через расположенный в основании ее черепа
нейрокристаллический датчик. Теперь у Розы, как и у ее символа - паука, было
восемь глаз. Ушами ей служил слабо, но равномерно пульсирующий радар,
настроенный на неизбежное искажение эфира - сигнал о появлении космического
корабля Инвесторов.
Роза была умна. Она могла бы сойти с ума, но разумная психика, заданная
химической основой ее контрольных программ, устанавливалась искусственно.
Паучиной Розе это казалось совершенно естественным.
Это и было естественно - не для человеческого существа, а для
двухсотлетней механистки, чьим жилищем была расположенная на орбите Урана
паутинообразная космическая станция. Тело Паучиной Розы переполняли
омолаживающие гормоны, лицо, словно только что вынутое из гипсовой формы,
выглядело одновременно и старым, и молодым; длинные белые волосы ниспадали
волной искусственно имплантированных фиброоптических нитей, с косых концов
которых, словно мельчайшие драгоценные камни, стекали отблески света.
Паучиная Роза была стара, но не думала об этом. Она была одинока, но
подавила это чувство лекарствами. И она обладала сокровищем, настолько
притягательным для Инвесторов, что эти рептилиеобразные инопланетяне готовы
были отдать за него свои глазные клыки.
В полиуглеродистой паутине широконатянутой грузовой сети, за которую она
и получила такое имя, Роза хранила драгоценный камень размером с автобус.
Итак, не ведая усталости, она наблюдала за гостями. Ее мозг сообщался с
оборудованием станции. Особого интереса Роза не испытывала, но в то же время
и не скучала. Скука была опасна, ибо вела к неуравновешенности, зачастую
фатальной в условиях космического жилища, когда раздражение или простая
небрежность могли привести к смерти. Чтобы выжить, нужно было, подобно
пауку, притаиться в центре ментальной паутины, по правилам эвклидовой
геометрии выпустить во все стороны чистые нити рационализма и внимательно
следить за малейшим подрагиванием непрошеных эмоций. Едва ощутив, что
чувство путает нити, Паучиная Роза бросалась к нему, исследовала, тщательно
спеленывала, медленно и аккуратно пронзала паучьими клыками подкожной
инъекции.
Вот и они. Ее восемь глаз, преодолев двести пятьдесят тысяч миль
космического пространства, заметили корабль Инвесторов - волнистую
сверкающую дорожку в небе. Корабль был оснащен нестандартными двигателями,
поэтому вырабатываемая ими энергия не поддавалась обнаружению. Инвесторы
тщательно охраняли секрет своих межзвездных полетов, и обе фракции - шейперы
и механисты (за неимением лучшего термина все еще известные под неточным
названием `человечество`) - знали только, что межзвездные двигатели
Инвесторов посылали длинные параболические искажающие лучи, вызывающие на
звездном небе волновой эффект.
Паучиная Роза частично вышла из программы пассивного слежения и вновь
почувствовала свое тело. Компьютерные сигналы приобрели приглушенный
характер и по сравнению с ее природным зрением стали чем-то вроде отражения
в оконном стекле. Легко касаясь клавиатуры компьютера, Роза навела на
корабль Инвесторов коммуникационный лазер и отправила им информацию: деловое
предложение. (Роза не решилась использовать радио - это было слишком
рискованно: радиосигналы могли привлечь пиратов-шейперов, а ей и так
пришлось убить трех из них.) Роза увидела, как корабль Инвесторов, нарушив
все законы орбитальной динамики, резко остановился в космосе при угловом
ускорении. Ее услышали. Паучиная Роза загрузила в компьютер
программу-переводчик с языка Инвесторов. Она была составлена пятьдесят лет
назад, но Инвесторы были устойчивой расой, не столько консервативной,
сколько не заинтересованной в изменениях.
Подойдя к станции достаточно близко для звездных маневров, корабль
Инвесторов выбросил в облаке газа солнечный парус. В него, как в подарочную
бумагу, можно было бы завернуть небольшую луну, но тем не менее этот парус
был тоньше воспоминания двухсотлетней давности. Несмотря на такую
фантастическую призрачность, на парусе размещались фрески толщиною, с
молекулу - в основном титанические сцены жульничества Инвесторов. К примеру,
как хитроумные Инвесторы обвели вокруг пальца тонкокожих двуногих и
легковерных пузырей - раздувшихся от сокровищ и водорода обитателей тяжелых
планет; другие изображали увешанных драгоценностями и окруженных гаремом
преданных мужских особей инвесторских маток в изысканно-роскошных облачениях
над рядами инвесторских иероглифов высотой в милю на фоне нотного стана -
так размечалась интонация и высота напевного языка чужаков.
Экран перед ней вспыхнул, и появилось изображение Инвестора. Паучиная
Роза, отключившись от провода; изучающе посмотрела на его лицо: огромные
стеклянные глаза, полускрытые мигательными мембранами, радужные перепонки за
крошечными ушными отверстиями, шишковатая кожа и улыбка рептилии - каждый
зуб величиной с гвоздь. Инвестор издавал какие-то звуки.
- Лейтенант корабля на связи, - перевел компьютер. - Лидия Мартинес?
- Да, - ответила Паучиная Роза, не упомянув, что имя ее изменилось. У нее
было много имен.
- В прошлом мы выгодно сотрудничали с вашим супругом, - заинтересованно
заметил Инвестор. - Как он поживает?
- Мой муж погиб тридцать лет назад, - ответила Паучиная Роза. Горе она
уже давно подавила. - Его убили шейперские наемники.
Радужная перепонка Инвестора задрожала, но сообщение его не обеспокоило -
Инвесторам не было свойственно беспокойство.
- Прискорбно для бизнеса, - сказал он. - А где драгоценность, про которую
вы говорили?
- Приготовьтесь к приему информации, - сказала Паучиная Роза, коснулась
клавиатуры, и на экране возникла тщательно разработанная торгово-рекламная
программа. Передающий программу коммуникационный луч был защищен от
вражеских локаторов.
Подобная удача приходит раз в жизни. Этот кристалл зародился на ледяном
спутнике еще не сформировавшегося до конца Урана и в первые циклы
неослабевающей вулканической активности дробился, плавился и
перекристаллизовывался; растрескивался по крайней мере четырежды, и каждый
раз потоки минералов, насыщенные углеродом, силикатом марганца, бериллием,
окисью алюминия, оказывались в зонах трещин под огромным давлением. Когда же
сам спутник наконец вошел в знаменитые Кольца, отколовшийся от него огромный
заледеневший осколок многие зоны дрейфовал в космосе, омывался волнами
жесткой радиации, получал и терял заряды под действием причудливого
электромагнитного мерцания, характерного для всех кольцевых образований. И
вот несколько миллионов лет назад наступил критический момент: в осколок
ударила мощнейшая молния, один из беззвучных и невидимых всплесков энергии,
сбрасывающий заряды, накопленные за десятилетия. Почти вся внешняя оболочка
осколка мгновенно преобразовалась в плазму, а оставшаяся часть изменилась.
Минеральные включения превратились в нити и прожилки берилла, кое-где
переходящего в рассеченные цепочками красных рубинов и пурпурных гранатов
глыбы изумруда размером с инвесторскую голову. Местами виднелись оплавленные
куски странно окрашенных алмазов. Такие алмазы образовывались только из
металлического углерода. Даже сам лед стал чем-то необычайно уникальным, то
есть исключительно ценным.
- Вы нас заинтересовали, - сказал Инвестор. Для его расы это означало
крайнюю степень энтузиазма.
Паучиная Роза улыбнулась.
Лейтенант продолжал:
- Это необычный товар, и определить его стоимость нелегко. Мы предлагаем
вам за него четверть миллиона гигаваттов.
- Энергия для работы и защиты станции у меня уже есть. Вы сделали мне
очень щедрое предложение, но я все равно не смогу сохранить столько энергии,
- ответила Паучиная Роза.
- Мы также передадим вам на хранение стабилизированную плазменную
решетку. - Лейтенант явно рассчитывал, что столь неожиданная и невероятная
щедрость убедит ее. О строении плазменных решеток человеческая наука не
знала ничего, и, владея подобной редкостью, можно было на десять лет
позабыть о скуке. Но плазменная решетка была совершенно не нужна Паучиной
Розе.
- Это меня не интересует, - заявила она.
Перепонка Инвестора поднялась:
- Вас не интересует общегалактическая валюта?
- Нет, ведь я смогу ею пользоваться только при торговле с вами.
- Торговля с вашей расой - неблагодарное занятие, - поделился наблюдением
Инвестор. - Тогда вам, вероятно, нужна информация. Вы, молодые расы, всегда
предпочитаете оплату технологиями. Мы располагаем рядом открытий шейперов,
предназначенных их фракцией для торговли. Вас это интересует?
- Промышленный шпионаж? - предположила Роза. - С этим вам надо было
обратиться ко мне лет восемьдесят назад. Нет уж, слишком я хорошо вас знаю,
Инвесторов. А потом для поддержания баланса сил вы наверняка продадите
шейперам несколько открытий механистов.
- Мы за конкурентный рынок, - подтвердил Инвестор. - Таким образом легче
избежать затруднительных монопольных ситуаций. Например, сейчас мы
столкнулись с одной из них.
- Мне не нужно влияние. Престиж для меня ничего не значит. Покажите лучше
что-нибудь новенькое.
- Вы равнодушны к престижу? Что же подумают ваши товарищи?
- Я живу одна.
Инвестор прикрыл глаза мигательными мембранами.
- Вам удалось подавить в себе тягу к общению. Это зловещее достижение.
Хорошо, попробуем другой путь. Что вы скажете об оружии? На определенных
условиях по его использованию мы предоставим вам уникальное и очень мощное
оружие.
- Мне хватает и своего.
- Вы можете рассчитывать на наши политические связи. Мы в силах повлиять
на основные группировки шейперов и заключить с ними договор о вашей
безопасности. Это займет от десяти до двадцати лет, и договор будет
заключен.
- Это шейперам надо меня бояться, - поправила Паучиная Роза. - А не мне -
их.
- Тогда мы предоставим вам новое жилище. - Инвестор был терпелив. - Из
золота.
- Мне нравится мое нынешнее.
- Возможно, вас заинтересуют наши товары, - предложил Инвестор. -
Приготовьтесь к приему информации.
Восемь часов Паучиная Роза не торопясь просматривала каталоги
всевозможных товаров. С возрастом нетерпение оставило ее, а для Инвесторов
торговля и торги были смыслом жизни.
Ей предлагались культуры многоцветных, вырабатывающих кислород водорослей
и инопланетные духи; сверхфольга из сколлапсировавших атомов для обороны и
защиты от радиации; редкие технологии по трансмутации нервных тканей в
кристаллические образования; черная гладкая палочка - от ее прикосновения
железо становилось настолько мягким, что его можно было мять в руках и
придавать любую форму; небольшая великолепно оборудованная подводная лодка
из прозрачного металлического стекла, предназначенная для исследований
аммониевых и метановых морей; самовосстанавливающиеся шары пейзажного кварца
- по мере роста они имитировали рождение, развитие и смерть инопланетной
цивилизации; миниатюрный аппарат для путешествий по земле, воздуху и воде -
его можно было одеть и застегнуть на себе как костюм.
- Планеты меня не интересуют, - сказала Паучиная Роза. - Не люблю
гравитационные колодцы.
- На определенных условиях мы можем предоставить вам гравитационный
генератор, - пообещал Инвестор. - Подобно палочке и оружию, генератор будет
надежно защищен от взлома и скорее одолжен вам, чем продан. Мы не можем
допустить утечку информации по данной технологии.
- Нас и собственные-то технологии погубили, - пожала плечами Роза. - Даже
с теми, что уже созданы, мы не можем справиться. Не думаю, что стоит
обременять себя новыми.
- Мы продемонстрировали все товары, разрешенные для торговли с вашей
расой, - подвел итог лейтенант. - У нас на корабле разнообразнейшие товары,
предназначенные в основном для рас, обитающих при очень низкой температуре и
очень высоком давлении. Есть и товары, которые, возможно, доставили бы вам
огромное удовольствие, но оказались бы смертельными для вас.., или для всего
вашего вида. Например, литература (непереводимо).
- Инопланетный взгляд на жизнь я могу найти и в земной литературе, -
сказала Роза.
- (Непереводимо) - это не совсем литература, - благожелательно разъяснил
Инвестор. - Вообще-то это вирус.
На ее плечо спланировал таракан.
- Домашние животные! - воскликнул лейтенант. - Домашние животные! Вы их
любите?
- Это единственная моя радость, - ответила Паучиная Роза, не мешая
таракану покусывать фалангу ее большого пальца.
- Я должен был догадаться, - сказал Инвестор. - Будьте добры, подождите
двенадцать часов.
Роза заснула. Потом проснулась и некоторое время изучала корабль
инопланетян в телескоп. Все инвесторские корабли были декорированы
фантастическими чеканными украшениями в виде голов зверей, металлических
мозаик и горельефов с бытовыми сценками и надписями, среди которых
выделялись входы в грузовые отсеки и точные приборы. Однако специалисты
обнаружили, что под чеканкой форма корабля всегда была одинаковой: простая
призма с шестью вытянутыми прямоугольными гранями. Инвесторы старались
тщательно скрыть эту закономерность; но тем не менее именно она и заставляла
предполагать, что корабли были найдены, куплены или украдены у более
разумной расы. Инвесторы с их эксцентричным отношением к науке и технике
были явно не способны построить подобные корабли.
Когда лейтенант возобновил контакт, его мигательные мембраны выглядели
бледнее обычного. В руках он держал маленькую крылатую рептилию с длинным
зубчатым гребешком того же цвета, что и мембраны Инвесторов.
- Это Вынюхивающий Выгодные Сделки - талисман нашего командира. Мы все
его очень любим, но приходится выбирать между потерей любимца и сохранением
профессионального престижа. - Инвестор приласкал рептилию, и та крепко
вцепилась чешуйчатыми лапками в его толстые конечности.
- Какой он.., хорошенький, - вспомнила Роза давно забытое слово времен
своего детства и поэтому неприязненно скривилась. - Но я не собираюсь менять
свою находку на какую-то плотоядную ящерицу.
- А представьте, как тяжело нам, - пожаловался Инвестор. - Ведь мы
обрекаем нашего малыша Вынюхивающего на прозябание в незнакомой среде,
кишащей бактериями и гигантскими паразитами... Но делать нечего. Мы
предлагаем взять нашего питомца к себе на семьсот плюс-минус пять ваших
дней. На обратном пути мы заглянем к вам, и тогда вы решите, что оставляете
у себя: нашего любимца или ваше сокровище. Взамен вы должны дать слово не
продавать драгоценный камень и никому не говорить о его существовании.
- То есть вы оставляете мне своего любимца в качестве своеобразной
гарантии.
Инвестор прикрыл глаза мембранами и приоткрыл шагреневые веки, что
означало у представителей его расы глубокое огорчение.
- Он становится заложником из-за вашей жестокой нерешительности, Лидия
Мартинес. Откровенно говоря, мы уверены, что во всей Солнечной системе вас
может устроить только наш питомец, за исключением, возможно, какого-нибудь
новейшего способа самоубийства.
Паучиная Роза была удивлена такой эмоциональностью Инвестора, прежде она
с подобным не сталкивалась. Обычно Инвесторы придерживались отстраненного
взгляда на жизнь, демонстрируя при случае своеобразное чувство юмора.
Роза наслаждалась ситуацией. Прошли те времена, когда стандартные товары
Инвесторов могли ее соблазнить. По сути Паучиная Роза меняла свое сокровище
на чувство любопытства, на чувство более слабое и призрачное, чем
искусственно подавляемые эмоции. Она хотела вновь ощутить интерес к жизни,
занять себя хоть чем-нибудь, кроме бездушных камней и космоса, а предложение
Инвесторов звучало очень уж интригующе.
- Хорошо, - согласилась Паучиная Роза. - Пусть будет так: семьсот
плюс-минус пять дней и мое молчание.
Роза улыбнулась - за последние пять лет она ни разу не разговаривала с
человеком, и такая ситуация ее вполне устраивала.
- Позаботьтесь о нашем Вынюхивающем Сделки, -
полупросительно-полуугрожающе произнес Инвестор, постаравшись, чтобы
компьютер уловил эти оттенки.
- Если из-за какого-нибудь болезненного каприза вам не захочется
оставлять малыша у себя, то мы заберем его обратно. Это очень ценное и
редкое существо. Инструкции по кормлению и содержанию мы вам перешлем.
Приготовьтесь к приему информации.
Инвесторы направили грузовой контейнер с существом в тугую
полиуглеродистую `паутину` ее жилища. `Паутина` была натянута на основу из
восьми радиальных спиц, скрепленных центробежной силой восьми капсул в форме
слез. От удара грузового контейнера `паутина` красиво прогнулась, и восемь
массивных металлических слез подтянулись ближе к ее центру. Сверкая под
тусклым светом Солнца, `паутина` спружинила и ее вращение замедлилось,
передав часть энергии на амортизацию удара. Подобная система стыковки была
недорогой и эффективной, ибо контролировать вращение оказалось гораздо
проще, чем осуществлять маневры.
Обслуживающие роботы с крючками на ногах, быстро скользнув по
полиуглеродистым нитям, магнитными щупальцами и зажимами схватили контейнер.
Звеньевым роботом управляла сама Паучиная Роза, и органами чувств ей служили
его щупальцы и камеры. Роботы быстро перенесли контейнер в грузовой отсеки,
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 118717
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 2
|
