ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Дэн Симмонс
Лето ночи
ДЕТИ НОЧИ

Дэн Симмонс
Лето ночи
Дэн Симмонс

Лето ночи

Роман

Перевод с английского Ольги Брусовой

Сорyright (С) Dаn Simmоns, 1991.
(С) Перевод. О.Брусова, 1995.

Уэйну, который был там,
когда это все случилось.

Глава 1

Старая Центральная Школа стояла непоколебимо и упрямо, храня свои
тайны и свое безмолвие. Меловая пыль сорока восьми лет кружилась в
редких проблесках солнечного света, и воспоминания о тех, кто ушел за
более, чем восемь десятилетий, витали над темными лестницами и полами,
окрашивая застоявшийся воздух махагоновым запахом гробов. Стены
Старого Централа были столь толстыми, что, казалось, поглощали все
звуки, а свет, лившийся сквозь высокие старинные окна с искривленными
от времени и собственной тяжести стеклами, имел легкий оттенок сепии.

Время в Старом Централе текло, если оно текло вообще, медленно.
Гулкое эхо шагов плыло вдоль коридоров и парило над лестницами, но
звук его был странно приглушен и никак не совпадал с движением в
полумраке.

Первый камень Старого Централа был заложен в 1876 году, в тот год,
когда армия генерала Кастера была наголову разбита под Литл Бигхорн,
рекой, что текла далеко на западе, и в тот год, когда к столетней
годовщине Нации, в Филадельфии был продемонстрирован собравшимся
первый телефонный аппарат. Старый Централ был заложен в Иллинойсе, как
раз на половине пути между этими двумя событиями, но в стороне от
движения истории.

К весне 1960 года Старая Школа уже была похожа на тех древних
учителей, который преподавали в ней: слишком старая, чтобы продолжать
работать, но слишком самолюбивая, чтобы согласиться на отставку.
Словом, сохраняющая горделивую осанку скорее по привычке и из простого
нежелания склониться. Бесплодная сама, озлобленная старая дева, Старая
Школа десятилетиями вынашивала чужих детей.

Девочки играли с куклами в сумраке ее огромных классных комнат и
коридоров, а повзрослев, умирали родами. Мальчики с криками носились
по рекреациям и отбывали наказание в темных, запертых чуланах, а потом
находили вечный покой в местах, никогда не упоминавшихся на уроках
географии: Сан Хуан Хилл, Белливуд, Окинава, Омаха Бич, Порк Чоп Хилл
и Инчхон.

В начале своей жизни Старый Централ был окружен приветливыми
молоденькими саженцами, стоявшие первыми стройные вязы укрывали тенью
нижний этаж классных комнат в теплые дни мая и сентября. Но с годами
ближние к школе деревья умерли, а уцелевшие гигантские вязы, по
периметру окаймлявшие участок Школы, стояли молчаливыми стражами, от
старости и болезней ставшие уродливо сучковатыми и высохшими.
Некоторых из них срубили и куда-то увезли, но большинство осталось, и
тени от их голых ветвей тянулись по игровым площадкам и спортивным
полям и казались узловатыми руками самого Старого Централа.

Путешественники, направлявшиеся в Элм Хэвен, если им случалось
свернуть с Хард Роуд и пройти пешком два квартала, чтобы посмотреть на
Старую Школу, часто ошибались, принимая ее либо за несоразмерно
большую Судебную Палату, либо за неправильно размещенное здание Совета
Округа, тщеславие жителей которого вызвало абсурдные размеры этого
строения. Действительно, вследствие каких причин в городке с
населением в без малого две тысячи человек было построено огромное
четырехэтажное здание, к тому же размещенное на отдельном участке?
Затем эти самые путешественники обращали внимание на оборудование
детских площадок и понимали, что перед ними школа. Причем школа
довольно странная: витиевато украшенная медью и бронзой башня пошла
прозеленью по черной островерхой крыше, расположенной в пятидесяти
футах над землей; каменные арки, несомненно относящиеся к стилю
ричардсонианского романтизма, змеями извивались над высоченными, не
менее двенадцати футов, окнами; россыпь круглых и овальных витражей на
фасаде создавала впечатление какого-то странного гибрида школы и
кафедрального собора; мансардные окна под ажурными карнизами,
напоминавшие окна швейцарских шато, пялились на прохожих с щипцовой
крыши; странные волюты, образующие орнамент над фальшивыми дверьми и
слепыми окнами и, как венец всего, наиболее сильно поражала прохожего
огромность, неуместность и какая-то зловещесть _размеров_ Школы.
Старый Централ, с тремя рядами его окон, глядящих с четырех этажей, с
чрезмерно тяжелыми карнизами и остроконечными мансардными окошками, с
горбатой крышей и пошлой башней, никак не походил на школу такого
скромного городка.

Если же путешественник имел хотя бы незначительное понятие об
архитектуре как таковой, он (или она) непременно бы остановился на
тихой мощеной улице, вышел из машины, затаил дыхание и щелкнул бы
затвором фотоаппарата.

Но даже за эти доли секунды наблюдатель бы непременно заметил, что
высокие окна похожи на огромные, черные дыры, - как будто они были
спроектированы скорее для того, чтобы поглощать свет, а не отражать
или рассеивать его, - что ричардсонианский романтизм, второй Ампир или
итальянские мотивы были привиты на брутальную, примитивную
архитектуру, которую можно атрибутировать как Школьную Готику
Центральных Штатов, и что окончательное впечатление оставляло не
поражающее воображение здание и даже не его любопытная архитектура, а
именно размер, чрезмерность и шизофреничность огромной массы кирпича и
камня, втюханных в эту, спроектированную очевидно сумасшедшим, школу.

Некоторые из путешественников, игнорируя или стараясь не
поддаваться растущему чувству дискомфорта, могли бы навести справки о
Старом Централе или даже поехать в Оук Хилл, главный городок округа,
просмотреть записи о нем. В таком случае им удалось бы обнаружить, что
он являлся частью генерального плана восьмидесятилетней давности,
согласно которому в округе надлежало построить пять грандиозных школ -
Северовосточную, Северозападную, Центральную, Юговосточную и
Югозападную. Разумеется, Старый Централ оказался первой и единственной
из построенных.

В семидесятых годах прошлого века Элм Хэвен был значительно
больше, чем теперь, отчасти благодаря железной дороге (ныне полностью
заброшенной), а отчасти благодаря массовому наплыву иммигрантов,
привлеченных из Чикаго амбициозными устремлениями городского совета
Элм Хэвена. Население округа, в 1875 году составлявшее двадцать восемь
тысяч, к 1960 году уменьшилось до двенадцати тысяч, причем большинство
из них составляли фермеры. Элм Хэвен насчитывал в том же, 1875 году,
4300 человек, и судья Эшли, миллионер и главный вдохновитель постройки
Старого Централа, предсказывал, что скоро город опередит по числу
жителей Пеорию и когда-нибудь станет соперником Чикаго.

Архитектор, которого судья Эшли привез откуда-то с востока - некий
Солон Спенсер Олден - учился как у Генри Хобсона Ричардсона, так и у
Р.М. Ханта, и кошмарный плод этого обучения отразил только темные
стороны романского Ренессанса без того великолепия и открытости,
которые предлагали сооружения чисто романского стиля.

Судья Эшли настаивал - и городок с радостью принял его теорию -
что школа должна быть построена с учетом того обстоятельства, что
позднее в ней будут учиться целые поколения детей Великого Округа. В
здании располагались не только младшие и средние классы, целый этаж
был отведен под старшие классы - использовался он, правда, только до
войны - а также имелись помещения, в которых должны были разместиться
городская библиотека и даже колледж, создание которого считалось
непременным.

Но ни один колледж не был создан не только в Элм Хэвен, но даже и
во всем округе. В 1919 году огромный дом судьи Эшли сгорел дотла,
когда во время Депрессии того же года его сын разорился. На долгие
годы Старый Централ остался средней школой, в которую ходило все
меньше и меньше детей, по мере того как люди покидали город и другие
школы возводились в новых местах.

Третий этаж, предназначенный для старших классов, оказался
совершенно ненужным уже к 1920 году, когда в Оук Хилл построили
настоящую высшую школу. Заброшенные классы были оставлены во власти
паутины и темноты. В 1939 году городская библиотека выехала из
сводчатого зала средней школы и огромный бельэтаж, все стены которого
были забраны полками, стоял пустым, немо взирая на немногих учеников,
семенящих по огромному проходу или сидящих в полутемном зале
подвальных катакомб, и напоминавших беженцев в каком-то давно
заброшенном городе невообразимо давнего прошлого.

Наконец, осенью 1959 года, новый городской совет и совет школ
округа порешили, что Старый Централ пережил свое время, что этот
архитектурный монстр - даже в его выпотрошенном состоянии - слишком
неудобен для ремонта и дорог для отопления, и что все сто тридцать
четыре учащихся должны быть переведены в новую совместную школу в Оук
Хилл осенью 1960 года.

Но весной того же года, в последний день школьных занятий, всего
за несколько часов до насильной отставки, Старая Центральная Школа все
еще стояла непоколебимо и упрямо, храня свои тайны и свое безмолвие.

Глава 2.

Шестиклассник Дейл Стюарт сидел за партой в одном из классов
Старого Централа и ни капли не сомневался в том, что последний день
школьных занятий - это наихудшее из наказаний, выдуманных взрослыми
для детей.

Время тянулось медленнее, чем в приемной дантиста, медленнее, чем
после ссоры с мамой, когда он ожидал прихода отца, чтобы получить
свое, медленнее, чем...

Оно тянулось просто ужасно медленно.

Часы, висевшие на стене над головой Старой Задницы Дуплетом,
показывали 2 часа 43 минуты. Календарь на той же стене информировал
всех о том, что сегодня среда, первое июня 1960 года, последний день
школьных занятий, последний скучный день, который Дейлу и другим
_оставалось_ вытерпеть в чреве Старого Централа. Но при всех их
намерениях и целях время словно бы остановилось, причем остановилось
так плотно, что Дейл чувствовал себя увязшим в янтаре насекомым, как
паук в том желтом камне, который отец Каванаг одолжил однажды Майку.

_Делать_ было совершенно нечего. Все учебники шестиклассники сдали
в школьную библиотеку еще в половине второго, и миссис Дуббет их
проверила, скрупулезно отмечая повреждения, нанесенные последними
обладателями, хотя Дейл понятия не имел, каким образом она могла
отличить повреждения этого года от предыдущих... И когда все было
закончено, а в классной комнате не осталось ничего, кроме пустых досок
объявлений и выскобленных деревяных полов, именно тогда Старая Задница
Дуплетом летаргически предложила ученикам `что-нибудь почитать`. При
этом ей было отлично известно, что книги, взятые в школьной
библиотеке, были сданы учениками еще в прошлую пятницу под страхом не
выдачи им табелей с итоговыми отметками.

Дейл, конечно, мог бы принести что-нибудь почитать из дома,
например, книжку о Тарзане, которую он оставил на кухонном столе,
когда приходил домой на обед, или один из сборников фантастики,
который он тоже читал на этих днях, но хотя Дейл прочитывал по
несколько книг в неделю, _школа_ ему не казалась местом для чтения.
Это было заведение, где полагалось сидеть на уроках, слушать учителей
и давать ответы до того простые, что даже шимпанзе могла бы отыскать в
учебнике правильный ответ.

Итак, Дейл и остальные двадцать шесть его одноклассников томились
во влажном и душном классе, а небо снаружи потемнело, обещая бурю, и
тусклый воздух в Старом Централе тоже потемнел, и само лето застыло у
порога школы, как застыли стрелки на часах, и пыльная духота Старого
Централа лежала на них подобно одеялу.

Дейл сидел за четвертой партой во втором ряду справа. Со своего
места он отлично видел коридор, темневший за входом в раздевалку,
дверь в пятый класс, где сидел его лучший друг Майк О`Рурк, также
оживаший конца школьного года. Майк был ровесником Дейла... даже на
месяц старше..., но после того, как его оставили на второй год в
четвертом классе, мальчиков разделила пропасть величиной в целый год.
Майк воспринял случившееся с тем же апломбом, с каким он воспринимал
большую часть жизненных коллизий - посмеялся над своей неудачей и
остался прежним верховодом на школьном дворе и среди друзей. И не
проявил ни малейшей обиды на миссис Гроссейнт, старую каргу, которая
оставила его на второй год из... лично Дейл в этом ничуть не
сомневался... из чистой злобы.

В самом классе тоже сидело несколько приятелей Дейла: например,
Джим Харлен, которого сажали за переднюю парту первого ряда, чтобы
миссис Дуббет могла приглядывать за ним. Сейчас Харлен положил голову
на руки, а его глаза с пляшущими в них искорками оглядывали класс.
Дейл старался не показать, что видит этот танец. Харлен заметил, что
Дейл смотрит на него и скорчил рожу. Рот у него был подвижной, как у
клоуна.

Старая Задница Дуплетом кашлянула и Харлен живо повернулся к
доске.

В ряду у окон сидели Чак Сперлинг и Диггер Тейлор - приятели,
классные вожаки, заводилы. Шутники. Дейл не часто видел Чака и Диггера
вне школы, разве что на играх Малой Бейсбольной Лиги и на практике. За
Диггером сидел Джерри Дейзингер, как всегда в поношенной, застиранной
футболке. После занятий все носили футболки и джинсы, но только самые
бедные из учеников, такие как Джерри и братья Корди Кук надевали их в
школу.

Позади Джерри была парта этой самой Корди. Сейчас ее простецкое,
круглое, с каким-то туповатым выражением, лицо было обращено к окну,
хоть было ясно, что она там ничего не видит. Корди жевала резину - она
всегда ее жевала - но по каким-то странным причинам миссис Дуббет
никогда этого не замечала и не делала девочке выговоров. Вот если бы
Харлен или кто другой из классных фигляров позволил себе такое, миссис
Д. тут же выгнала бы их... Но для Корди это было ее постоянным
состоянием. Дейл пока не слыхал о существовании класса жвачных
животных, но вид жующей Корди всегда напоминал ему корову,
пережевывающую жвачку.

За Корди, полным ей контрастом, за последней партой в их ряду
сидела Мишлен Стаффни, хорошенькая и чистенькая девочка в тонкой
зеленой блузке и коричневой юбке. В ее рыжих волосах играли солнечные
блики и даже отсюда Дейлу была отлично видна россыпь веснушек на ее
белой, почти прозрачной коже.

Словно почувствовав его взгляд, Мишлен подняла глаза от книжки и,
хоть она не улыбалась, но намек на понимание заставил учащенно
забиться сердце одиннадцатилетнего мальчугана.

Не все из друзей Дейла сидели здесь. Кевин Грумбахер учился в
пятом классе, но он и вправду был на девять месяцев младше. А брат
Дейла, Лоуренс, томился на первом этаже, в третьем классе, где
преподавала миссис Хоу.

Приятель Дейла Дьюан Мак Брайт находился _здесь же_. Дьюан - в два
раза толще, чем самый толстый из их одноклассников, - заполнял собой
почти все сиденье третьей парты в среднем ряду. Как всегда он
торопливо что-то писал в стареньком блокноте, который вечно таскал с
собой. Его давно нестриженные волосы торчали вихрами, он то и дело
автоматически поправлял очки, чуть хмурился, перечитывая написанное, и
снова склонялся к листу. Несмотря на жару Дьюан был в той же
фланелевой рубашке и тех же вельветовых брюках, которые носил всю
зиму. Дейл не помнил, чтобы когда-нибудь он видел приятеля в другом
наряде, например, в джинсах и футболке, хоть, в отличие от него
самого, Дьюан был фермерским сынком. Дейл, Майк, и Кевин с Джимом были
городскими ребятами... А Дьюан к тому же должен был выполнять всю
работу по дому.

Дейл встрепенулся. Уже 2 часа 49 минут. Школьный день, по каким-то
совершенно загадочным причинам, в числе которых было, например,
расписание автобуса, заканчивался в 3.15.

Со скуки мальчик уставился на портрет Джорджа Вашингтона на
передней стене и в десятитысячный раз задумался, почему это школа
предпочла приобрести копию незаконченного портрета великого
президента. Затем он перевел взгляд на потолок, четырнадцать футов от
пола, на окна, не меньше десяти футов высотой, затем оглядел коробки с
книгами, сложенные на полках книжных шкафов, и задумался над тем, что
сделают с учебниками. Их перевезут в новую школу? Или сожгут? Скорее
последнее, поскольку Дейл не мог себе представить эти ветхие,
потрепанные книжки в той новенькой школе, смотреть которую его как-то
возили родители.

Два часа пятьдесят минут. Двадцать пять минут до наступления
настоящего лета, до обещанной свободы.

Дейл уставился на Старую Задницу Дуплетом. Кличка не была злой или
насмешливой, училка всегда была именно Старой Задницей Дуплетом. Целых
тридцать восемь лет миссис Дуббет и миссис Дугган делили преподавание
в шестых классах - первоначально в смежных помещениях, затем, по мере
того, как популяция учащихся сильно уменьшилась, это было примерно
тогда, когда родился Дейл, - в одном и том же классе. Миссис Дуббет
преподавала чтение, письмо и общественные науки в первой половине дня,
а миссис Дугган - математику, естественные науки, правописание и
каллиграфию после обеда.

Эта пара была Орестом и Пиладом Старого Централа - худая, высокая,
порывистая миссис Дугган и низенькая, толстая и медлительная миссис
Дуббет. Голоса их тоже были почти совершенно различными по тембру и
тону, но их жизни странно наложились одна на другую - старые
викторианские особнячки по соседству на Брод Авеню, одна и та же
церковь, одни и те же курсы в Пеории, каникулы во Флориде, и две
незавершенные личности каким-то образом, соединив общий опыт и общие
недостатки, создали личность вполне совершенную.

Этой зимой, в последний год владычества Старого Централа, как раз
перед Днем Благодарения, миссис Дугган заболела. `Рак`, сказала миссис
О`Рурк матери Дейла, когда думала, что мальчики ее не слышат. Миссис
Дугган не вернулась в класс и после рождественских каникул, ее
предметы, `только до возвращение Коры`, взяла на себя миссис Дуббет.
Она, хоть и явно презирала эти дисциплины, не хотела, чтобы
присутствие другого учителя подтверждало слухи о серьезности болезни
ее друга. К тому же она ухаживала за больной, сначала в высоком
розовом доме на Брод Авеню, потом в больнице, до тех пор, пока однажды
утром по школьному двору не прошелестела весть о том, что миссис
Дугган умерла. Это было накануне Дня Святого Валентина.

Похороны состоялись в Давенпорте и никто из учащихся на них не
присутствовал. Похоже, что никого бы не было, даже если б они
проходили в самом Элм Хэвен. Миссис Дуббет вернулась в школу двумя
днями позже.

Дейл еще раз взглянул на пожилую учительницу и почувствовал, как в
нем шевельнулось что-то похожее на жалость. Она была по-прежнему
толстой, но теперь ее масса свисала словно слишком просторное пальто.
Когда она поднимала руки, подушки предплечий колыхались в воздухе как
гофрированная бумага. Глаза запали и ввалились в глазницы так сильно,
что казалось, будто их окружают синяки. Сейчас учительница сидела,
уставясь в окно, с таким же безнадежным и тупым выражением, какое было
у Корди Кук. Ее когда-то голубоватые волосы пожелтели у корней и
висели неопрятными прядями, а платье сидело так прекрасно, что
казалось незастегнутым. Вокруг нее витал тот же неприятный запах, что
и вокруг миссис Дугган перед Рождеством, вспомнил Дейл.

Он вздохнул и заерзал на месте. Было 2 часа 52 минуты.

В темном холле послышалось легкое движение и мелькнула крадущаяся
тень, в которой Дейл узнал Тубби Кука, толстого и придурковатого брата
Корди. Тот заглядывал в класс, пытаясь привлечь внимание сестры, но
при этом остаться незамеченным учительницей. Это было бесполезно.
Корди сидела, загипнотизированная видом небес и вряд ли б отвлеклась,
даже если бы брат швырнул в нее кирпичом.

Дейл легким кивком поприветствовал мальчишку. Здоровенный
четвероклассник в комбинезоне с нагрудником показал ему кукиш, помахал
чем-то похожим на листок-разрешение отлучиться в туалет и скрылся в
темноте коридора.

Дейл опять поерзал. Ему и друзьям иногда приходилось играть с
Тубби, несмотря на то, что Куки жили в одной из толевых лачуг,
расположенных на шлаковых отвалах у элеватора за железной дорогой.
Тубби, конечно, был толстым, уродливым, тупым и довольно грязным, а
также проявлял самое безнадежное невежество, какое Дейл только мог
себе представить у четвероклассника, но все это не давало повода
дискриминировать его участие в забавах группы городских ребят,
называвших себя Велосипедный Патруль. Впрочем, Тубби не так уж часто
домогался этой чести у Дейла и его друзей.

Дейл на секунду задался вопросом, куда собрался этот болван и
снова взглянул на часы. Было все еще два часа пятьдесят две минуты.

Пауки в янтаре.

Тубби прекратил попытки привлечь внимание сестры и направился к
лестнице, пока его не засекла Старая Задница Дуплетом или еще
какая-нибудь из училок. Миссис Гроссейнт, действительно, дала ему
разрешение посетить туалет, но это еще не означало, что кто-то из
старых кошелок не может завернуть его обратно в класс, если увидит,
как он слоняется по коридорам.

Тубби зашаркал по лестнице, попутно отметив, как стерли подошвы
целых поколений учеников широкие деревяные ступени, направляясь к
площадке под круглым окном. Свет, падающий из него, был красным и
каким-то болезненым из-за грозы, собиравшейся на улице. Тубби
проскользнул под рядами пустых книжных полок, расположенных в
бельэтаже и принадлежавших когда-то городской билиотеке, но пустота их
не поразила его. Полки опустели задолго до того дня, когда Тубби
впервые пришел в школу.

Он ужасно торопился. До конца занятий оставалось меньше получаса,
а ему нужно было успеть навестить мальчишеские умывальные комнаты в
подвале прежде, чем день закончится и эту старую развалину запрут
навсегда.

На первом этаже было чуть светлее и оживленнее из-за гомона
малышей, поскольку на этом этаже располагались классы с первого по
третий. Это обстоятельство делало здешние места несколько приветливее,
чем остальные этажи школы. Тубби поспешил миновать открытое
пространство, прежде чем его заметят, шмыгнул за дверь и стал
спускаться по лестнице в подвал.

Довольно странно, что в этой глупой школе не было умывальных на
первом и втором этажах. Туалет для мальчиков имелся только в подвале и
до него было ой как не близко. Сначала нужно было пройти несколько
комнат для отдыха, затем туалет с надписью `Для учителей`, рядом с
бойлерной, где, наверное, отливал Ван Сайк, а потом еще несколько
помещений, похоже, тоже умывалки и пустынный коридор, который вел
дальше в темноту.

Тубби знал то, что знала вся школа, а именно, что там имеются
ступеньки, которые ведут _ниже_ подвала, но, как и вся школа, никогда
туда не спускался и не собирался этого делать. Господи, там ведь не
было даже _света_! Похоже, что только директор школы мистер Рун с Ван
Сайком и знали что там есть.

_Наверное, тоже умывалки_, решил Тубби.

Он уже добрался до того туалета, на дверях которого висела
табличка `Для малчиков`. Висела она тут уже целую вечность - даже его
Старик рассказывал, что она была тут еще когда _он_ ходил в школу - и
единственная причина, по которой Тубби и Старик знали про этот, как
его, `мягкий знак`, так это потому, что старая Дугган из шестого
класса причитала и скулила про эту ошибку целую вечность. Она скулила
еще тогда, когда старик был младше Тубби. Теперь старая Дугган сдохла,
сдохла и гниет на кладбище, неподалеку от кабака `Под Черным Деревом`,
в который частенько заглядывает Старик. А Тубби до сих пор удивлялся,
почему это старой ведьме было самой не исправить ошибку, если она
такая умная. Похоже, ей просто нравилось скулить и ныть вокруг
несчастного мягкого знака... Она думала, что становится умнее от
этого, а другие, такие как Тубби и его старик, пусть чувствуют себя
дураками.

Тубби скатился по последним ступенькам и оказался около этой самой
умывалки `Для малчиков`. Кирпичная стена была выкрашена в зеленый и
коричневый цвета еще лет тридцать назад, с низкого потолка свисали
какие-то трубки, душевые сетки и паутина, и вас охватывало чувство,
будто вы находитесь в глубокой и узкой могиле или еще чем-нибудь
таком. Вроде того, что он видел в том фильме про мумию, на который их
всех украдкой провел парень его старшей сестры. Это было прошлым летом
в Пеории, и были они там с Корди. Фильм был что надо, но он понравился
бы Тубби гораздо больше, если б с заднего сиденья, на котором
устроились его старшая сестра Морин со своим прыщавым кавалером по
имени Берк, не доносилось все время противное пыхтенье, чмоканье и
сопенье. Теперь Морин беременна, и они с Берком живут неподалеку от
свалки, там же где и Тубби с родителями, и лично ему не кажется, что
эти двое поженились.

Корди, сидя впереди, в тот вечер тоже все время вертелась и
оглядывалась назад, больше интересуясь распаленной парочкой, чем
отличным фильмецом.

Тубби помедлил у двери, прислушиваясь нет ли внутри еще
кого-нибудь. Иногда там околачивался Старый Ван Сайк, вынюхивая чем
занимаются ребята и не собираются ли они сделать что-нибудь вроде
того, что наметил для себя сейчас Тубби... Или вообще ничего не
делают... В таком случае от него вполне можно было схлопотать
затрещину или подлый щипок в руку. Причем, он не лез ко всем детям
подряд... Например к богатеньким, вроде дочки доктора Стаффни, как ее
там, Мишель... Только несчастные вроде самого Тубби или Джерри
Дейзингера, или еще кого-нибудь из бедных или из тех, кто боялся Ван
Сайка.

Множество учеников боялось Ван Сайка. Тубби подозревал, что и
множество родителей боялось его тоже. Тубби постоял, ничего не услышал
и на цыпочках вошел в умывалку.

Это была длинная, с низким потолком, без окон сумрачная комната, с
одной только горевшей вдалеке лампочкой. Писсуары были
древними-древними и выглядели так, будто их вырубили из камня. Все они
постоянно протекали. К тому же все семь туалетных кабин были разбиты и
испещрены надписями... Имя Тубби красовалось на двух из них, а имя его
старика на одной... Почти все кабинки были без дверей. Но позади
раковин и писсуаров, позади кабин, в самом темном углу, около каменной
стены, имелось именно то, что и влекло сюдаТубби.

Наружная стена была каменной. Противоположная, та, у которой и
были расположены писсуары, - кирпичной. Но внутренняя, там, позади
кабин, была сделана из чего-то вроде штукатурки, и вот здесь-то Тубби
остановился и усмехнулся.

В этой стене имелась дыра, она начиналась в шести или восьми
дюймах над каменным полом (разве мог быть еще один подвал _под_
каменным полом?) и имела в высоту три фута. На полу Тубби сразу же
заметил кучку свежей пыли от штукатурки, и сгнившая сетка торчала из
стены словно обнаженные ребра.

Выходит другие дети поработали здесь после того, как он ушел
отсюда утром. Отлично. Они сделали почти всю работу и теперь ему
предстоит завершить ее.

Тубби наклонился и заглянул в дыру. Там было достаточно широко,
чтобы просунуть руку, что он тут же и сделал. И сразу же наткнулся на
другую каменную или кирпичную стену примерно в паре футов от первой. И
слева и справа было пустое пространство. Странно, зачем понадобилось
сооружать еще одну стенку, когда имеется старая.

Тубби пожал плечами, вытащил руку и стал колотить по стене. Грохот
поднялся адский, штукатурка посыпалась, сетка затряслась, куски стены
и пыль полетели в разные стороны, но Тубби не сомневался, что его
никто не слышит. Стены в этой дурацкой школе были толще, чем в
крепости.

Правда Ван Сайк вечно шнырял в этом подвале, будто он тут и жил...
А может он и вправду _живет_ здесь, подумал Тубби, по крайней мере
_нигде_ больше его никогда не встречали....Но этого странного сторожа
с его грязными лапами и желтыми зубами никто из ребят не видел вот уже
несколько дней, да он и не обратит внимания, если кто из мальчиков
(_малчиков_, подумал Тубби) станет стучать по стене в умывалке. Какое
ему, Ван Сайку, дело? Через день или два в этом клоповнике не
останется ни одного человека и его снесут. Так какое же ему дело?

Тубби работал с упорством, которое ему редко доводилось проявлять
за все пять лет страданий, сначала в детском саду, где ему прилепили
кличку `замедленное развитие`, и теперь в этой дерьмовой школе. Пять
лет заставляли `проблемного ребенка` сидеть около самых старых
кошелок, этих миссис Гроссейнт, и миссис Хоу, и миссис Феррис, вечно
его парта ставилась так, чтобы они могли `приглядывать` за ним, и ему
приходилось дышать их старческими запахами, слушать их старческие
голоса и выполнять их старческие правила...

Тубби еще раз стукнул в стену, она поддалась, известка треснула
под самым его тапком, и он уставился в самую настоящую яму. _Здоровая_
яма. Прямо какая-то, хрен ее знает, _пещера_!

Для четвероклассника Тубби был довольно крупным парнем, но в эту
дыру он свободно мог пройти. Он _мог_ пройти! Целый кусок стены
отвалился и теперь это было похоже на люк подводной лодки или еще
что-нибудь такое. Тубби оглянулся по сторонам, сунул левую руку и
плечо в отверстие и его лицо расплылось в широкой усмешке. Потом он
шагнул внутрь. Да тут прямо тайный лаз!

Тубби пригнулся, влез внутрь и правой ногой, и теперь только его
голова и одно плечо торчали снаружи. Он еще больше пригнулся и даже
чуть крякнул, очутившись в холодном мраке.

_Корди или Старик прямо обделались бы, если бы видели меня здесь!_
Хотя, конечно, с чего бы Корди оказаться в мужском туалете? Или есть с
чего? Тубби было прекрасно известно, что его сестра довольно странная
штучка. Пару лет назад, когда она сама была в четвертом классе, Корди,
не пожалев на это целого утра, выследила Чака Сперлинга, лихого
бейсболиста команды Младшей Лиги, звезду легкой атлетики и вообще
первого задавалу, у речки Спун, где он в одиночестве рыбачил,
навалилась на него, сбила с ног, уселась ему на живот и, пригрозив
разбить ему камнем голову, заставила парня кое-что показать.

По словам Корди, тот, плача и сплевывая кровь, показал. Тубби был
вполне уверен, что Корди никому об этом не расскажет, и был совершенно
твердо уверен, что и _Сперлинг_ не станет рассказывать тоже.

Тубби откинулся назад, насколько позволяло его убежище, и отряхнул
волосы от штукатурки. Он выпрыгнет и до ус╗ру напугает того, кто
первым зайдет отлить.

Он подождал две-три минуты, но никого не было. Шум и гомон
слышались из подвального коридора, но сюда никто не приближался.
Единственным посторонним шумом было бульканье воды в писсуарах и гул в
трубах, будто школа сама с собой разговаривала.

_Да здесь прямо какой-то потайной лаз_, снова подумал Тубби,
повернув голову влево и глядя вдоль темного прохода между двумя
стенами. Тут было совершенно темно и пахло точно, как под наружным
крыльцом дома, где он часто прятался от матери с отцом и играл, когда
был маленьким. Тот же затхлый, удушливый, гнилой запах.

И как раз тогда, когда ему стало неудобно в его скрюченном
положении, он увидел свет в дальнем конце прохода. Это было примерно
там, где кончалась умывалка и начиналась наружная стена... Может, чуть
дальше. Это был не совсем свет, подумал мальчик, скорее это было
мерцание. Примерно такой же чуть зеленоватый отсвет Тубби видел у
грибов-гнилушек в лесу, когда они со стариком охотились на енотов.

Тубби почувствовал, как по шее побежали мурашки. Он начал было
выбираться из дыры, но затем догадался, что это за свет и ухмыльнулся.
Туалет `Для девочек` <тут все было написано без ошибок> находился по
коридору за следующей дверью и, наверное, свет шел оттуда. Значит, там
есть дыра, мигом сообразил Тубби.

Если ему повезет, он увидит, как девчонки отливают. Может быть,
это будет даже Мишель Стаффни или Дарлин Хансен, или еще кто-нибудь из
этих задавал-сучек из шестого класса, со спущенными до колен трусами.

Тубби почувствовал, как подпрыгнуло его сердце, кровь побежала
быстрей и начал пробираться в ту сторону, дальше от дыры, глубже в
проход. Там было очень тесно.

Пыхтя, смахивая с глаз паутину и пыль, Тубби спешил к мерцанию,
уходя от света.

Дейл и остальные школьники, выстроившись в линейку, приготовились
получить табеля и разбежаться на каникулы, как вдруг раздался ужасный
крик. Сначала он показался таким оглушающе-громким, что Дейл принял
его за странный гром, раздавшийся с темнеющего за окнами неба. Но крик
был слишком высоким, дрожащим и для грома он продолжался слишком
долго. Но и человеческого в этом крике ничего не было.

В первую минуту все решили, что он идет откуда-то сверху... может
быть, с лестниц темного третьего этажа... но затем также одновременно
все догадались, что это эхо, эхо, отражающееся от стен, лестничных
маршей, даже от труб и металлических радиаторов. Крик все нарастал и
нарастал. Прошлой осенью, когда Дейл с Лоуренсом гостили на ферме дяди
Генри и тети Лины, там как раз собирались резать свинью. Так вот, эта
свинья, когда ее уже привязали за все четыре ноги и она висела над
оловянным корытом и нож уже распахал ее горло, вдруг завизжала, то
визг был примерно таким же, те же вой и хрипенье, будто ведут ногтем
по стеклу, а за ними слышится более глубокий, почти настоящий звериный
вопль, заканчивающийся странными захлебывающимися звуками. Затем все
начинается снова. И снова.

Миссис Дуббет замерла, протягивая табель первому стоящему в
колонке ученику, Джо Аллену. Она резко повернулась и глянула на дверь
и целую минуту не сводила с нее глаз, даже после того, как шум
прекратился, как будто ожидая, что вот-вот появится сам кричавший. У
Дейла мелькнула мысль, что выражение ее лица странным образом сочетало
ужас с каким-то... каким-то предвкушением, что ли.

Темный силуэт мелькнул в проеме двери и ученики, все еще
построенные по алфавиту, одновременно выдохнули.

Но это оказался мистер Рун, директор школы, его темный, в
едва-заметную полоску костюм и черные, прилизанные волосы сливались с
темнотой коридора позади него, и казалось, что его худое лицо парило в
воздухе, бесплотное и неодобрительное. Дейл взглянул на его розовую
кожу и в который раз удивился, _до чего она похожа на кожу
новорожденного крысенка_.

Мистер Рун прочистил горло и кивнул старой Заднице Дуплетом,
которая так и стояла, застыв и все еще протягивая табель Джо Аллену,
стояла с широко распахнутыми глазами и такая бледная, что румяна на
щеках казались полосками, проведенными цветными мелками на пергаменте.

Мистер Рун глянул на часы.

- Уже...э... три пятнадцать. Ученики готовы быть отпущенными на
каникулы? - спросил он, заикаясь.

Миссис Дуббет кивнула, ее правая рука изо всей силы сжимала листок
табеля, и Дейл был почти уверен, что сейчас услышит хруст костей.

- А..., ну да, - добавил мистер Рун и его глаза обежали всех
двадцать семь учеников, будто те были посетителями его собственного
дома. - Ну, мальчики и девочки, думаю, мне следует объяснить вам
причину шума, который вы только что слышали. Мистер Ван Сайк сказал
мне, что это всего лишь шум бойлера.

Джим Харлен обернулся и на секунду Дейл подумал, что тот сейчас
опять состроит рожу. Это было бы просто несчастьем, ибо Дейл был в
таком состоянии, что не выдержал бы и разразился истерическим хохотом.
А ему отчаянно не хотелось оставаться тут после уроков. Но лицо
Харлена имело выражение скорее скептическое, чем смешное и он тут же
отвернулся.

- ...в любом случае я хочу воспользоваться возможностью и пожелать
вам приятных летних каникул, - продолжал мистер Рун, - а также
напомнить вам о той привилегии, которую вы имели, обучаясь в Старой
Центральной Школе. Пока трудно с уверенностью предсказать ее
дальнейшую судьбу, но мы все надеемся, что школьный совет округа, в
своей мудрости, сохранит это здание для будущих поколений школьников.

В конце линейки стояла Корди Кук, все так же глядя в окно и
безразлично почесывая нос.

Мистер Рун, казалось, ничего не замечал. Он еще раз откашлялся,
как бы намереваясь продолжать, но затем снова взглянул на часы и
добавил: `Очень хорошо. Миссис Дуббет, будьте так добры, раздайте
ученикам их табеля`. Затем коротышка кивнул, повернулся спиной и
растаял в сумраке коридора.

Старая Задница Дуплетом моргнула, словно припомнив где она
находится, и вручила табель Джо Аллену. Тот, даже не заглянув в него,
поспешил обратно. Остальные классы уже спускались по лестнице. Дейл
часто обращал внимание, что в фильмах про школу ученики всегда носятся
как угорелые, чуть только их отпустят или прозвонит звонок на
перемену. В то время как его собственный опыт в Старом Централе
подсказывал, что обычно все ученики чинно ходят колоннами, и в этом
смысле последние секунды последних минут последнего дня не были
исключением.

Колонна шестого класса прошла мимо миссис Дуббет, Дейл как и все,
получил свой табель в коричневом конверте, его обдало смешанным
запахом тальковой присыпки и пота, и он поспешил отступить назад.
Наконец получила свой табель Паулина Зауэр*, и колонна учеников
повернулась к двери, теперь уже не в алфавитном порядке. Дети, которых
ожидал школьный автобус, построились впереди, городские позади, и
миссис Дуббет встала впереди всех, подняла руки, будто собираясь дать
последнее наставление, помолчала, и, ничего не сказав, махнула,
приказывая следовать за пятым классом.

[* Z - последняя буква латинского алфавита

Колонну повел Джо Аллен.

Снаружи Дейл вдохнул влажный воздух и чуть ли затанцевал от света
и неожиданной свободы. Здание школы возвышалось позади него словно
огромная молчаливая стена, на игровых площадках и спортивных полях уже
мельтешили школьники, забирая со стоянки велосипеды или бегом
направляясь к школьным автобусам, откуда их уже созывали водители.
Дейл помахал на прощание Дьюану МакБрайду, садившемуся в автобус, и
бросил взгляд на третьеклашек, суетившихся словно перепелки, на
велосипедной стоянке. Лоуренс, оставив своих одноклассников, уже
вприпрыжку бежал к нему, сверкая белозубой улыбкой и толстыми стеклами
очков и размахивая пустым холщовым ранцем.

- Свобода! - воскликнул Дейл и подхватил Лоуренса на руки.

Майк О`Рурк и Джим Харлен уже стояли рядом.

- Господи Иисусе! - сразу же начал Кевин. - Вы слышали этот жуткий
крик, который раздался как раз, когда миссис Шривс построила нас?

- Как вы думаете, что это было? - спросил Лоуренс, когда они все
вместе шли по бейсбольному полю.

Майк усмехнулся.

- Думаю, это Старый Централ прощался с одним из третьеклашек, - и
он провел костяшками пальцев по ежику волос Лоуренса.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 118640
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1