|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Фредерик ПОЛ
Рассказы Вот именно...
ДЕДУШКА-ШАЛУН
Девятый день рождения
ЗВЕЗДНЫЙ ОТЕЦ
МИЛЛИОННЫЙ ДЕНЬ
Обитающий в теле
ПОХИТИТЕЛЬ ДУШ
ПРИЗРАК
Чрезвычайная миссия Финеаса Снодграсса
Я - ЭТО ДРУГОЕ ДЕЛО Фредерик ПОЛ ДЕДУШКА-ШАЛУН
Махлон родил Тимоти, и Тимоти родил Натана, и Натан родил Роджера,
жили они на Земле долго. Но затем Роджер родил Орвилла, а тот буквально
взбесился. Он родил Огастеса, Уэйна, Уолтера, Бенджамина, а также моего
отца Карла. По-видимому, это было уже слишком, раз Гидеон Апшур счел
нужным вмешаться.
Колокольчик у дверей звякнул, возвещая о чьем-то приходе. Мы как раз
целовались в гостиной, и Люсиль была весьма недовольна тем, что нам
помешали. На пороге появился крупного телосложения старик с дочерна
загорелым лицом и голубыми глазами. Он потопал ногами, отряхивая снег, и
вопросительно посмотрел на меня.
- Орви?
- Меня зовут Джордж, - ответил я.
- Сотри с лица губную помаду, Джордж, - произнес он, входя в комнату.
Люсиль поспешно отпрянула от меня, поправляя растрепавшиеся волосы.
Он окинул ее взглядом, неторопливо снял пальто и, повесив его на спинку
стула у камина, уселся и заговорил.
- Меня зовут Апшур, Гидеон Апшур. Где Орвилл Декстер?
Эти слова заставши меня отказаться от своего первоначального
намерения вышвырнуть незваного гостя вон. Вот уже год, как нас перестали
донимать расспросами об Орвилле Декстере, и мы только-только вздохнули
было облегченно.
- Это мой дедушка, мистер Апшур. Что он натворил на этот раз?
Покачав головой, старик взглянул на меня:
- Ты его _в_н_у_к_? И ты еще спрашиваешь меня, что он
н_а_т_в_о_р_и_л_? Где он?
- Мы не видели дедушку Орвилла пять лет, - честно признался я.
- И ты не знаешь, где он?
- Нет, мистер Апшур. Он никогда никому не говорит, куда уходит, а
когда возвращается, то редко рассказывает о том, где был.
Старик, поджав губы, потянулся через Люсиль к столу, налил себе виски
и повернулся к девушке.
- Поверьте мне, - вновь раздался его высокий, старчески пронзительный
голос. - От этих Декстеров нужно держаться подальше. Иди домой.
Люсиль мрачно посмотрела на него и раскрыла было рот, чтобы ответить,
но тут вмешался я:
- Это моя невеста.
- Ах, ну да, конечно. Что ж, мне ничего не остается, кроме как
переговорить с Орви. Приготовлена ли постель в гостевой комнате?
- Мистер Апшур, - запротестовал я. - Не то чтобы мы были не рады
дедушкиным друзьям, но лишь Господу Богу известно о том, когда он
вернется. Это может случиться завтра или через полгода, а может, и через
несколько лет.
- Я подожду, - бросил он через плечо, поднимаясь наверх.
С ним было тяжело лишь первые две недели. Затем я смирился. Позвонив
дяде Уэйну, я рассказал ему о визите мистера Апшура. Это сообщение крайне
взволновало дядю.
- Высокий плотный темнокожий старик? - возбужденно спросил он.
- Да, и мне показалось, что он здесь не впервые.
- Ну, а почему бы ему и не бывать здесь раньше? - дядя Уэйн помолчал
немного. - Вот что я тебе скажу, Джордж. Ты соберешь своих братьев и...
- Но я не могу сделать этого, дядя Уэйн, - прервал его я. - Харольд в
армии, а куда запропастился Уильям, я понятия не имею.
Дядя задумался.
- Ладно, не волнуйся. Я позвоню тебе сразу, как вернусь.
- Вы куда-то уезжаете, дядя Уэйн? - полюбопытствовал я.
- Да, Джордж, - коротко ответил тот и повесил трубку.
Итак, я продолжал наслаждаться обществом мистера Апшура. Самым
младшим всегда достается самое неприятного.
Люсиль больше не появлялась у нас. Я навестил ее пару раз, но так как
куда-либо ездить на `ягуаре` оказалось слишком холодно, на `седане` уехал
Уильям, а джип, по мнению Люсиль, был неподходящей машиной для прогулок,
то все, что нам оставалось делать, это сидеть в ее гостиной. При этом ее
мамаша с вязанием находилась рядом и время от времени отпускала короткие
замечания по поводу дедушки Орви и той девчонки из Итонтауна.
В общем, я был несказанно рад, когда однажды дверь кухни отворилась и
вошел дедушка Орви.
- Дедушка! - воскликнул я, - Как здорово, что ты приехал! Знаешь, у
нас в гостях...
- Тсс-с, Джордж, где он сейчас?
- Наверху, в гостевой комнате. Я всегда подаю ему обед прямо туда,
после чего он обычно дремлет.
- Ты подаешь ему обед? Куда делись слуги?
Я смущенно кашлянул.
- Но дедушка, после того случая в Итонтауне, они...
- Ладно, все это пустяки, - поспешно прервал он меня, - продолжай
заниматься своим делом.
Я выкинул объедки в помойное ведро и сложил тарелки в мойку. Все это
время дедушка сидел, так и не сняв пальто, и молча наблюдал за мной.
- Джордж, - промолвил он, наконец, - знаешь, я старый, очень старый
человек.
- Да, дедушка.
- Мой дед старше меня, а его дед, - еще старше.
- Ну разумеется, - рассудительно произнес я. - Я никогда не видел их,
правда?
- Да, Джордж. По крайней мере, я не помню, чтобы кто-то из них
приезжал сюда хоть раз за последние несколько лет. Дедушка Тимоти был
здесь году в восемьдесят шестом, но тебя, кажется, тогда еще не было на
свете... Верно, да и твоего отца тоже.
- Папе шестьдесят, а мне - двадцать один, - сообщил я.
- Да-да, конечно, Джордж. И твой отец часто вспоминает о тебе. Пару
месяцев назад он как-то сказал, что ты уже достиг того возраста, когда
тебе следовало бы рассказать о нас, Декстерах...
- Что рассказать, дедушка Орви?
- Черт возьми, Джордж, не перебивай меня! Неужели ты не видишь, что я
как раз пытаюсь это сделать? Мне и так нелегко подыскать слова...
- Может, я помогу? - раздался от дверей голос Гидеона Апшура.
Дедушка Орви выпрямился и холодно промолвил:
- Я был бы очень благодарен вам, Гидеон Апшур, если бы вы не лезли в
семейный разговор.
- Это также и моя семья, молодой человек. И как раз для этого я сюда
и приехал. Я предупреждал кузена Махлона, но он не послушался меня. Я
предупреждал Тимоти, но он сбежал в Америку, и посмотри, что из этого
вышло!
- Каждый человек имеет право продолжить свой род, - гордо произнес
дедушка Орви.
- Один раз, да! Я никогда не говорил, что у человека не должно быть
сына, хотя, как ты знаешь, у меня никогда не было детей. Что будет с
миром, если каждый из нас обзаведется тремя, а то и четырьмя детьми, как
это делаете вы, Декстеры? Четверо - сейчас, шестнадцать - когда ваши дети
подрастут, шестьдесят четыре - когда их дети станут взрослыми! Не пройдет
и трехсот лет, как нас будут триллионы, Орви! Копошащаяся масса
бессмертных покроет земной шар в несколько слоев, и я...
- Прекрати! - рявкнул дедушка Орви. - Не при ребенке!
- Ему давно уже пора это знать! - завопил в ответ Гидеон Апшур. - Я
предупреждал тебя, Орвилл Декстер: либо ты возьмешься за ум, либо я приму
решительные меры. Время разговоров кончилось, и я готов к тому, чтобы
начать действовать.
- Ты, вонючий... - начал было дедушка Орви, но затем осекся, вспомнив
о моем присутствии, и повернулся ко мне: - Джордж, немедленно выйди.
Поднимайся в свою комнату и сиди там, пока я не разрешу тебе спуститься.
Сказав это, дедушка вновь обратился к мистеру Апшуру:
- А ты, старый идиот, знай, что я тоже подготовился к встрече с
тобой, и если дело дойдет до...
Не дослушав до конца, я вышел. Мне очень не хотелось покидать дедушку
Орви в такой тревожный момент, но, как учил отец, приказы не обсуждаются.
Из кухни еще какое-то время доносились ужасные вопли, но вскоре все
затихло.
Прошло два часа. Снизу больше не доносилось ни звука.
Забеспокоившись, я потихоньку спустился и заглянул в приоткрытую дверь
кухни.
Дедушка Орви сидел за столом, уставившись в одну точку. Мистера
Апшура поблизости не было.
- Заходи, Джордж. Я как раз восстанавливал дыхание, - посмотрев на
меня, устало промолвил дедушка.
- Куда делся мистер Апшур? - спросил я у него.
- Я защищался. Да и, в конце концов, от него все равно не было
никакого толку, - последовал быстрый ответ.
Я пристально посмотрел на дедушку.
- С ним что-нибудь случилось?
- Знаешь, Джордж, иногда мне кажется, что кровь у стариков течет
слишком медленно. Я хочу отдохнуть немного. Не приставай пока ко мне.
Я уже говорил, что всегда слушаюсь старших. Услышав шум в
мусоросборнике, я подошел к приемному отверстию.
- Странно, я кажется выключал воду, - заметил я, собираясь закрутить
кран.
- Не придавай этому значения, Джордж, - нервно промолвил дедушка. -
Лучше ответь мне, здесь не переделывали канализацию в мое отсутствие?
- Нет. Все тот же старый высохший колодец и бак для дезинфекции.
- Скверно, - проворчал дедушка. - Ну да ладно. Я не думаю, что это
так уж важно.
Я не прислушивался к его словам. Мое внимание привлек только что
вымытый пол.
- Дедушка, - укоризненно произнес я. - Вам не следует заниматься
уборкой. Я сам справляюсь даже без слуг.
- Да замолчи ты со своими слугами, - огрызнулся дедушка. - Видишь ли,
Джордж, тебе нужно многое объяснить, хотя я и сомневаюсь в том, что
правильно делаю, затевая этот разговор именно сейчас. Возможно, твой отец
справился бы с этой задачей гораздо лучше, ведь, в отличие от меня, он
хорошо знает тебя, а я, честно говоря, даже не знаю, с чего начать. Ты не
замечал, что мы, Декстеры, не такие как все?
- Ну... Мы прилично обеспечены.
- Я не об этом. Ну вот ты хотя бы помнишь, что в детстве попал под
грузовик? Не показалось ли тебе тогда, что ты чересчур быстро выздоровел?
- Пожалуй нет, - ответил я, припоминая тот случай. - Отец сказал мне,
что на Декстерах всегда все быстро заживает. - Наклонившись, я заглянул
под стол. - Здесь какая-то старая одежда! Да это, кажется, костюм мистера
Апшура?!
- Он оставил ее тебе, - устало пожал плечами дедушка Орви. -
Послушай, мне надо уезжать, поэтому не спрашивай меня больше ни о чем, я и
так опаздываю. Если вернется твой дядя Уэйн, поблагодари его от моего
имени за то, что он предупредил меня о приезде мистера Апшура. Если мне
случится встретить твоего отца, я передам ему привет от тебя.
Все это случилось зимой. С тех пор мне не дает покоя одно
обстоятельство, и хотелось бы, чтобы дедушка поскорее вернулся и помог его
разрешить.
Я так и не смог примириться с раздражительностью Люсиль и где-то в
середине февраля женился на Элис. Жаль конечно, что никого из моих родных
не оказалось в тот момент в городе, впрочем это было не так уж необходимо,
ведь я уже достиг совершеннолетия.
Мне чертовски повезло с женитьбой. Более того, теперь я наконец-то
понял, что представляем собой мы, Декстеры, и что дедушка и мистер Апшур в
свое время так и не смогли мне вразумительно объяснить.
Элис очень хорошенькая и вдобавок прекрасная хозяйка, поэтому нас
больше не волнует отсутствие слуг. К тому же заботы по хозяйству не дают
ей возможности надолго отлучаться из дома.
Правда, с приходом весны будет все сложнее удерживать Элис на
безопасном расстоянии от третьей террасы, где находятся пресловутый
колодец и бак. А если она побывает там, то услышит странные звуки.
Не знаю, что можно предпринять в подобной ситуации. Может, следует
все-таки откатить камень с крышки бака и дать свободу заточенному там.
Но я боюсь, что он окончательно спятил.
÷├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├╝
┘ Этот текст сделан Наrry Fаntаsyst SF&F ОСR Lаbоrаtоry ┘
┘ в рамках некоммерческого проекта `Сам-себе Гутенберг-2` ┘
█╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╜
┘ Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент ┘
┘ (указав номер строки) nеtmаil`ом: Fidо 2:463/2.5 Igоr Zаgumеnnоv ┘
├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├` Фредерик ПОЛ МИЛЛИОННЫЙ ДЕНЬ
В день, о котором я хочу вам рассказать и который наступит всего
через тысячу лет, жили себе парень, девушка и любовь.
И хотя до сих пор я сказал совсем мало, ничто из этого не является
правдой. Этот парень совсем не то, что мы имеем в виду, говоря: `парень`,
поскольку было ему сто восемьдесят лет. И девушка не была девушкой,
правда, уже по другой причине, а любовь - это не сублимация стремления к
насилию с одновременным подавлением желания отдаться - как понимают этот
вопрос сегодня.
Моя история вам не очень-то понравится, если вы с самого начала не
примете во внимание этих фактов. Однако если постараетесь, то, вероятно,
найдете здесь массу смеха, слез и волнения, а все это может стоить или не
стоить ваших трудов. Что касается девушки, то не была она девушкой потому,
что была парнем.
Я почти вижу, как вас буквально отшвыривает от этой книги! `Черт
возьми, - говорите вы, - кому захочется читать о паре педиков?`
Успокойтесь. Вы не найдете здесь тайн похоти и извращений для публики
определенного сорта. Если бы вы увидели эту девушку, ни за что не
догадались бы, что она в некотором смысле парень. Судите сами, груди -
две, влагалище - одно, бедра - как у Венеры, лицо - без волос, надбровных
дуг - нет. Вы сразу назвали бы ее существом женского пола, хотя, конечно,
вас могли дезориентировать хвост, шелковистая кожа и жаберные щели за
каждым ухом.
И снова тебя отбрасывает. О Боже, приятель, вот тебе мое честное
слово. Это прелестное создание, и тебе, нормальному парню, достаточно
провести с ней час, чтобы ты перевернул небо и землю, пытаясь ее затянуть
в постель. Дора (мы будем называть ее так, хотя полное имя звучит:
Омикрон-Дибез с Дорадус 5314 - последний член означает цвет, оттенок
зеленого - итак, Дора выглядела, как девушка, была прелестна и мила. Но,
признаться, ее голос не подходил ко всему этому. Она была, можно сказать,
танцовщицей. Это искусство требовало интеллекта и больших знаний, огромных
врожденных способностей и непрестанных тренировок. Танец совершался в
невесомости и лучше всего его описать так: немного цирковой номер
`женщина-без-костей`, а немного классический балет, скажем, умирающий
лебедь в исполнении Даниловой. И в то же время это было чертовски
сексуально. Разумеется, в символическом смысле, но будем говорить
откровенно: большая часть из того, что мы считаем `сексуальным`,
символично, за исключением, может, расстегнутой ширинки эксгибициониста.
Когда Дора танцевала в Миллионный День, люди задыхались от желания - и ты
бы задыхался, если бы ее увидел.
А теперь о том, что она была парнем. Для ее зрителей не имело
значения, что генетически она самец. Для тебя тоже бы не имело, если бы ты
сидел среди них, поскольку ничего бы не знал - разве что взял бы кусочек
ее плоти и поместил под электронный микроскоп, чтобы найти хромосому ХY.
Для зрителей это не имело значения, им было все равно. Благодаря методам,
которые не только сложны, но в наше время и неизвестны, у них можно многое
узнать о способностях и склонностях ребенка задолго до его рождения -
примерно на второй стадии клеточного деления, точнее говоря, когда
делящаяся яйцеклетка становится свободным бластоцидом. И тогда они,
конечно, развивают в нем эти склонности. И мы что - не стали бы? Если мы
замечаем, что какой-то ребенок проявляет способности в музыке, мы даем ему
стипендию Джиллиарда. Если они замечают, что у ребенка есть женские
склонности, то делают из него женщину. А поскольку пол давно уже не имел
ничего общего с размножением, такие действия были достаточно легки, не
вызывали никаких осложнений и совсем мало комментариев.
Но что значит `совсем мало`? О, примерно столько же, сколько вызывает
наше противодействие Божьей Воле, когда мы пломбируем себе зуб. Даже
меньше, чем вызвало бы использование слухового аппарата. Что, все еще
страшно? Ну, присмотрись тогда к первой встреченной грудастой бабе и
подумай, что она могла бы быть Дорой, поскольку даже в наше время
встречаются экземпляры, которые являются самцами генетически, но самками
соматически. Случайный комплекс условий в лоне матери оказывается важней,
чем шаблоны наследственности. Разница заключается в том, что у нас это
происходит случайно и мы об этом не знаем, разве что после детальных
исследований, да и то редко. А вот люди из Миллионного Дня делали это
часто, поскольку хотели.
Пожалуй, хватит о Доре, Зачем сбивать вас с панталыку, добавляя, что
ростом она была два метра десять сантиметров и пахла арахисовым маслом?
Итак, начнем наш рассказ.
В Миллионный День Дора выплыла из своего дома, вошла в транспортную
трубу, откуда поток воды молниеносно вынес ее на поверхность и выбросил в
фонтане брызг прямо перед ее... назовем это залом проб.
- Проклятье! - воскликнула Дора, поскольку, пытаясь удержать
равновесие, налетела на какого-то совершенно незнакомого типа, которого мы
будем дальше называть Доном.
Неплохая встреча. Дон как раз отправлялся туда, где ему должны были
отремонтировать ноги, и ему было не до амуров. Но когда он в задумчивости
сокращал себе путь, идя через регистрационную платформу для подводников,
то заметил вдруг, что промок, а в объятиях держит чудеснейшую девушку под
солнцем. Тут же он сразу понял, что они созданы друг для друга.
- Выйдешь за меня? - спросил он.
- В среду, - мягко ответила она.
И обещание это было как ласка.
Дон был высокий, мускулистый, коричневый и чарующий, хотя и звали его
не `Дон`, подобно тому как Дору звали не `Дора`. Личная часть его имени
звучала `Адонио`, и мы будем сокращенно звать его `Дон`. Его личный
цветовой код в ангстремах составлял 5290, то есть чуть более голубой, чем
5314 Доры, то была мера того, что оба обнаружили с первого взгляда - а
именно, что у них близкие вкусы и интересы.
Мне довольно трудно объяснить вам, чем, собственно, занимался Дон - я
имею в виду не заработок, а то, чем он придавал смысл и значение своей
жизни, и что делал, чтобы не свихнуться от скуки. Могу лишь сказать, что с
этим были связаны многочисленные путешествия. Он путешествовал на
космических кораблях. Чтобы такой корабль двигался действительно быстро,
тридцать одна мужская особь и семь генетически женских должны кое-что
делать. Дон был среди этих тридцати одной, и его задачей было обдумывание
возможностей. При этом он подвергался изрядному облучению, не столько
потому, что сидел в двигательном отсеке, сколько из-за утечек со
следующего уровня, где генетическая женщина собирала коллекции, а
элементарные частицы, составляющие эти коллекции, разбивались в брызгах
квантов. Вам это, конечно, до лампочки, но для Дона означало, что он
должен все время сидеть в оболочке из легкого, эластичного, исключительно
прочного металла цвета меди. Я уже упоминал об этом, но тогда вы, наверно,
подумали, что речь идет о загаре.
Более того, он был киборгом. Уже давно вместо некоторых частей тела
ему вставили механизмы, гораздо более устойчивые и производительные.
Кадмиевый насос, а не сердце, перекачивал ему кровь. Его легкие двигались,
только если он хотел что-то громко сказать, поскольку это был комплекс
осмотических фильтров и Дон получал кислород из его выделений. Людям
двадцатого века он показался бы довольно необычным со сверкающими глазами
и семипалыми ладонями, но для себя и, конечно, Доры выглядел великолепно.
Во время своих путешествий Дон посетил Проксиму Центавра, Процион и
загадочные Миры Сети, завез экземпляры культурных растений на планеты
Канопуса, а с бледного спутника Альдебарана доставил милых и веселых
зверюшек. Он видел тысячи раскаленных голубых гигантов и холодных красных
карликов и десять тысяч их планет, бродил по космическим дорогам уже почти
двести знойных лет, проводя на Земле лишь короткие отпуска. Но и это
неважно. Это люди создают истории, а не обстоятельства, в которых они
оказываются, а вы хотите что-то узнать об этих двоих. В общем, они
сделали, что должны были сделать. Великолепное чувство, которое они
испытывали друг к другу, росло и расцветало, а в среду, как и обещала
Дора, дало плоды. Они встретились в Бюро Кодирования, и каждый привел с
собой несколько лучших друзей для поднятия своего духа. И пока их личности
кодировались и записывались, они улыбались и перешептывались, терпеливо
снося шуточки друзей. Потом они обменялись математическими аналогами и
разошлись: Дора в свою квартиру под поверхностью моря, Дон на свой
корабль.
Право слово, это была идиллия. С тех пор они жили долго и счастливо -
по крайней мере до той минуты, когда решили больше не морочить себе головы
и умерли.
Разумеется, никогда больше они уже не встречались.
О, я вижу вас, пожиратели прожаренных бифштексов: одной рукой вы
потираете свои мозоли, а в другой держите эту книгу, пока на вашем
граммофоне стоит Инди или Монк. Не верите ни одному слову? Ни секунды?
Люди не могли бы так жить, раздраженно скажете вы, отправляясь за свежим
льдом для своего выдохшегося напитка.
А ведь Дора спешит в потоке транспортного туннеля в свой подводный
домик (она любит там находиться и дала переделать себя соматически, чтобы
дышать в этой среде). Если бы я сказал вам, с каким роскошным чувством
исполнения ставит она записанный аналог Дона в манипулятор символов,
подключается к нему и настраивается... Если бы попытался рассказать вам
что-нибудь подобное, вы онемели бы. Или смотрели бы с яростью и ворчали: -
Что за чертов способ любить? - И все же заверяю тебя, мой дорогой,
искренне заверяю, что Дора испытывает наслаждение в не меньшей мере, чем
любая из партнерш Джеймса Бонда, и даже гораздо полнее, чем то, что может
ждать тебя в так называемой `настоящей жизни`. Что ж, давай, злись и
брюзжи, Доре это все равно. Если она вообще думает о тебе, своем
тридцатикратном прапрадеде; ты для нее просто примитивное животное. Да,
да, животное. Дора ушла от тебя дальше, чем ты от какого-нибудь
австралопитека.
Ты ни секунды не удержался бы на поверхности ее быстрой жизни.
Надеюсь, ты не считаешь, что прогресс идет по прямой линии? Знаешь ли ты,
что прогресс - это быстро идущая вверх, ускоряющаяся кривая, может, даже
экспонента? Поначалу она плетется еле-еле, но уж если разгонится - летит,
как ракета. А тебе, откинувшемуся в кресле пожирателю бифштексов,
только-только удалось поджечь запал.
Что такое твои шестьсот или семьсот тысяч дней после рождества
Христова? Дора живет в Миллионном Дне. Тысяча лет, считая от сегодня. Жиры
в ее организме ненасыщены - как в маргарине `Криско`. Ее выделения
извлекаются непосредственно из крови во время сна, так что ей не нужно
ходить в ванную. Если она захочет развлечься, к ее услугам больше энергии,
чем потребляет сегодня вся Португалия, и эту энергию можно использовать, к
примеру, чтобы вывести на орбиту уик-эндовый спутник или разрыть
какой-нибудь кратер на Луне. Она очень любит Дона. Ее жесты, манеры,
утонченность, прикосновения рук, страстность поцелуев, возбуждение во
время акта - все это хранится в символически-математической форме. И когда
она его хочет, достаточно просто включить устройство - и вот он.
А у Дона, конечно, есть Дора. Дрейфуя в орбитальном городе в тысяче
километров над ее головой или огибая Арктур, удаленный на пятьдесят
световых лет, Дону достаточно включить свой собственный манипулятор
символов, чтобы вызвать к жизни Дору. И вот она здесь, и они неутомимо
трудятся всю ночь. Разумеется, не в телесном смысле, что ему с этого, ведь
большая часть его органов заменена. Ему ни к чему тело, чтобы испытывать
удовольствие. Гениталии ничего не чувствуют, так же как руки, груди, губы,
они просто рецепторы, принимающие и передающие импульсы. Это мозг
чувствует все, а интерпретация импульсов дает страдания или оргазм.
Манипулятор символов Дона передает ему аналог ласки, аналог поцелуев,
аналог самых безумных и пылких минут с вечным и всегда свежим аналогом
Доры. Или Дианы. Или роскошной Розы, или смеющейся Элис, поскольку все они
наверняка уже обменялись своими аналогами и будут вновь ими меняться.
Вранье, скажешь ты, это какой-то сумасшедший дом. А ты со своим
лосьоном после бритья и красной машиной, ты, который, целыми днями
перекладываешь бумаги с одного места на другое, ночью выбиваешься из сил в
постели, скажи мне, черт возьми, как бы на тебя смотрел, скажем, Аттила,
вождь гуннов?
÷├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├╝
┘ Этот текст сделан Наrry Fаntаsyst SF&F ОСR Lаbоrаtоry ┘
┘ в рамках некоммерческого проекта `Сам-себе Гутенберг-2` ┘
█╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╨╜
┘ Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент ┘
┘ (указав номер строки) nеtmаil`ом: Fidо 2:463/2.5 Igоr Zаgumеnnоv ┘
├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├├` Фредерик ПОЛ ПРИЗРАК
`Как хороша чертовка, - подумал Дэндиш, - и как восхитительно
беспомощна!` Единственным ее украшением была пластиковая опознавательная
ленточка, поскольку девушка только что появилась из капсулы и больше на
ней ничего быть не могло.
- Ну как, проснулась? - спросил он.
Девушка даже не шевельнулась.
Дэндиш почувствовал, как возбуждение наполняет все его существо. Как
она доступна и беззащитна... Сейчас кто угодно мог бы сделать с ней что
угодно, и она даже пальцем не смогла бы пошевелить. Ну, соответственно, и
взаимности от нее ожидать было бы глупо. Даже не прикасаясь к ней, он
прекрасно знал, что кожа ее тепла и суха. Жизнь полностью вернулась в ее
тело, и через несколько минут она окончательно придет в себя.
Дэндиш - а он был и капитаном, и единственным членом команды
безымянного корабля, несущего лежащих в анабиозе колонистов сквозь
бесконечное пустое пространство с Земли к планете далекого Солнца,
обозначенной на звездных картах лишь номером, а теперь называющейся
Элеонорой, - провел эти оставшиеся до пробуждения минуты не глядя на
девушку, которую, как он знал, звали Силви, но с которой он никогда прежде
не был знаком. Снова взглянув на нее, он увидел, что она уже пришла в себя
и лежит, крепко удерживаемая в своей ледяной колыбели ремнями
безопасности. Волосы у нее на голове торчали в разные стороны, а выражение
лица не предвещало ничего хорошего.
- Ну, ладно же! Где ты там? А ты знаешь, чем это пахнет? - спросила
она. - Представляешь, что тебе за это будет?
Дэндиш был удивлен. Удивляться он никогда не любил, поскольку это
чувство всегда его пугало. Вот уже девять лет его корабль несся сквозь
космические просторы. Он досыта нахлебался одиночества, и оно мало-помалу
переросло в страх. Правда, на корабле находилось семьсот капсул с
колонистами, но те лежали в своих ваннах с жидким гелием такие недвижимые
и неизменные, что никак не могли составить приятную компанию. За пределами
же корабля ближайшее человеческое существо находилось, пожалуй, никак не
меньше чем в паре световых лет, если не считать какого-либо случайного,
мчащегося в обратном направлении звездолета. Но и тот практически
находился бы от него гораздо дальше, чем родное Солнце или Элеонора,
поскольку на торможение и перемену курса, новый разгон и встречу с тем
другим кораблем потребовалось бы времени вдвое больше, чем на весь полет
до цели.
На корабле любой звук мог означать лишь тревогу. Поскольку на борту
никого не было, любой скрежет металла или внезапный стук, пусть даже и
негромкий и очень отдаленный, могли сигнализировать об опасности. И не раз
Дэндишем на целые часы и даже дни овладевал ужас, терзавший его до тех
пор, пока он не находил наконец лопнувшую лампу или неплотно пригнанную
дверь. Со страхом относился он и к возможности пожара. Конечно, на
корабле, где царили металл и стекло, пожар едва ли был возможен, но в
своих кошмарах он раз за разом погибал в бушующем пламени.
- Да покажись же ты! Я хочу на тебя посмотреть, - заявила девушка.
Про себя Дэндиш отметил, что она так и не удосужилась прикрыть
наготу. Как проснулась она девственно нагой, так нагой и оставалась. К
этому времени, уже успев выпутаться из ремней, она выбралась из капсулы, и
теперь расхаживала по залу, тщетно пытаясь обнаружить, где спрятаться.
- Ведь предупреждали же нас, - снова заговорила девушка. - Не
зевайте! Опасайтесь космических дуриков! Развесите уши - горько пожалеете!
В Центре Отправки нам об этом все уши прожужжали - и точно, будьте любезны
- ты тут как тут. То есть где-то тут. Так где же ты? Бога ради, кончай
прятаться и покажись наконец.
Она полустояла-полуплавала под углом к полу, отковыривая с губ
мельчайшие чешуйки ороговевшей кожи и то и дело тревожно озираясь.
Помолчав, она продолжала:
- Интересно, что за лапшу ты мне будешь вешать на уши? Небось,
что-нибудь про метеор из подпространства, который насквозь прошил это
корыто, и в живых остались только ты да я, и вот теперь мы до конца дней
обречены падать в никуда, поэтому мне ничего не остается, как скрасить
оставшиеся дни, и тому подобное, да?
Дэндиш, не отвечая, продолжал разглядывать ее сквозь оптические
рецепторы зала оживления. За долгие годы он - Дэндиш - стал настоящим
ценителем и знатоком своих жертв. Чтобы спланировать все это, ему
потребовалась куча времени. Сложена девушка была безупречно - молодая,
тоненькая, изящная. Именно поэтому он выбрал ее из трехсот пятидесяти двух
замороженных женщин-колонисток, неспешно и вдумчиво просматривая
микрофотографии, прилагавшиеся к личному делу каждого из колонистов. В
этом он был подобен заядлому меломану, выбирающему нужную пластинку по
каталогу. Зато эта действительно была лучшей из всех.
Дэндиш, конечно, был не очень в смысле чтения персональных
психопрофилей, но, поскольку всегда считал психологов придурками, а все
эти их профили - мусором, он ориентировался в основном по характеристикам,
которые знал. Ему хотелось, чтобы его жертва была невинна и доверчива.
Силви, которой было всего шестнадцать лет от роду, и с уровнем развития
чуть ниже среднего, казалась в этом смысле самой подходящей кандидатурой.
Его даже немного расстроило то, что она отреагировала на происшедшее без
соответствующего случаю страха.
- Тебе за это влепят минимум полтинник! - выпалила она, снова
озираясь и тщетно пытаясь понять, где же он все-таки прячется. - Скажешь,
нет?
Камера оживления, тем временем, обнаружив, что в ней никого больше
нет, принялась приводить себя в состояние готовности и перезаряжаться.
Пластиковые простыни свернулись в тугие жгуты и исчезли в отверстии
мусоросборника. Под ними оказались новые, совершенно чистые простыни.
Генераторы радиообогрева на мгновение включились. Края камеры уныло
сомкнулись. Операционный стол мрачно прикрылся колпаком. Девушка
недоуменно следила за происходящим. Потом тряхнула головой и рассмеялась.
- Боишься ты меня, что ли? - спросила она. - Ладно уж, черт с тобой!
Скажи, что ты просто лопухнулся, принеси мне какую-нибудь одежду, и давай
спокойно все обмозгуем.
Дэндиш с сожалением вынужден был отвлечься от оптических рецепторов.
Таймер как раз сообщил ему, что настало время очередной проверки бортовых
систем, и он, как сто пятьдесят тысяч раз до того и еще сто тысяч раз в
будущем, быстренько проверил температурный режим в трюме с капсулами,
замерил уровень жидкого гелия и восполнил его из корабельных запасов,
сверил курс корабля с заданным, проверил расход топлива и скорость
истечения струи, убедился, что все остальные системы функционируют
нормально, и снова обратил свой взгляд на девушку.
Вся процедура проверки заняла у него не более одной минуты, но
девушка за это время обнаружила расческу и зеркальце, которые он выложил
специально для нее, и теперь яростно расчесывала волосы. Одним из
серьезных недостатков системы замораживания и оживления было то, что
особенно сильно страдали такие сложные органические структуры, как волосы
и ногти. При температуре жидкого гелия органика становилась чрезвычайно
хрупкой, и, хотя все процедуры разрабатывались с учетом этого явления -
тело бережно помещалось в эластичный кокон, и вообще принимались все
возможные меры к тому, чтобы оно не соприкасалось ни с чем твердым или
острым, - ногтям и волосам все равно наносился наибольший урон. В Центре
Отправки колонистам постоянно вдалбливали в голову необходимость как можно
короче стричь ногти и волосы, но не до всех это доходило. Силви сейчас
была похожа на манекен, которому какой-то неумеха попытался сделать парик.
Она все же вышла из положения, свернув то, что осталось от ее волос, в
малюсенькую кичку, и отложила расческу. Вылезшие от расчесывания волосы
теперь плавали в воздухе вокруг нее, как будто она попала в миниатюрную
песчаную бурю.
Горестно потрогав несчастную кичку, девушка произнесла:
- Тебе-то небось смешно!
Дэндиш на мгновение задумался. Для него в этом не было ничего
смешного. Двадцать лет назад, когда Дэндиш был еще подростком с длинными
завитыми волосищами и наманикюренными ногтями, бывшими тогда последним
писком моды, он почти каждую ночь во сне попадал как раз в такую вот
ситуацию. Иметь собственную девушку - не полюбить ее, не изнасиловать, не
жениться, а именно иметь в качестве рабыни, и чтобы никто не мог запретить
ему делать с ней все, что ни заблагорассудится. Подобные сны посещали его
почти еженощно, осеняя сотнями вариантов.
Само собой, об этих снах он никому не рассказывал, во всяком случае
напрямую, но однажды, когда в школе им читали курс практической
психологии, он рассказал об этом, как о чем-то вычитанном из книжки, и
тогда преподаватель, будто прочитав его мысли, объяснил, что все это
просто тщательно подавляемое желание поиграть в куклы.
Но Силви явно не была ни сном, ни куклой.
- Я тебе не кукла какая-нибудь, - внезапно заявила она, да так резко
и вызывающе, что он был просто потрясен. - Вылезай, и давай покончим с
этим.
Она выпрямилась, держась за стенные скобы и, хотя и выглядела
рассерженной и встревоженной, признаков страха не проявляла.
- Если ты только не шизик, - отчетливо произнесла она, - в чем я
сильно сомневаюсь, хотя чего на свете не бывает, - то не сделаешь ничего
наперекор мне, понял. Потому что это так не пройдет, верно? И убить меня
ты не убьешь, тебе потом никак не отвертеться, да и вообще корабль не
доверили бы потенциальному убийце. Значит, первое же, что я сделаю после
посадки, так это свистну ближайшего копа, и лет этак девяносто водить тебе
вагон подземки. - Тут она хихикнула. - Уж я-то знаю. У меня родного дядьку
подловили на неуплате налогов, и теперь он работает землечерпалкой в
дельте Амазонки. Видел бы ты его письма! Так что давай вылезай, и
посмотрим, уговоришь ты меня не заявлять или нет.
Нетерпение ее все росло.
- Елы-палы! - пробормотала она, помотав головой. - Ну и везет же мне.
Кстати, коли уж я проснулась, мне нужно по-маленькому, а потом я бы не
прочь и позавтракать.
Дэндиш хоть немного утешился тем, что у него хватило
предусмотрительности предвидеть такую возможность. Он отворил дверь ванной
и включил печь, чтобы разогрелись уже лежащие там аварийные рационы. К
тому моменту, как Силви вышла из ванной, в зале на столике ее уже ждали
бисквиты, бекон и горячий кофе.
- Курева-то, небось, нету? - спросила она. - Ладно, перебьюсь
как-нибудь. А как насчет одежки? И насчет того, чтобы все-таки высунуть
нос. А то я тебя и не видела. - Она потянулась, зевнула и принялась за
еду.
Очевидно, она приняла душ, рекомендовавшийся всем колонистам сразу
после анабиоза и смывающий чешуйки омертвевшей кожи, а то, что осталось от
волос, повязала небольшим полотенцем. Дэндиш с большой неохотой оставил
его в ванной, но ему бы и в голову не пришло, что жертва повяжет им
голову. Силви немного посидела, задумчиво разглядывая остатки завтрака, и
через некоторое время назидательным тоном заговорила:
- Насколько я понимаю, космонавты всегда немного чокнутые, потому что
ни один нормальный человек не отправится куда-то к черту на кулички на
целые двадцать лет ни за какие коврижки. Значит, дело ясное, ты -
чокнутый. А значит, раз ты вдруг будишь меня, а сам не показываешься и не
намерен даже перекинуться со мной парой слов, я ничего с этим поделать не
могу. Ясное дело, если ты поначалу и был в порядке, то эта одинокая жизнь
таки заставила тебя сбрендить... Может, тебе просто хотелось немного
скрасить одиночество? Это-то я еще понять могу. Я тогда даже с
удовольствием посидела бы с тобой и слова плохого не сказала. С другой
стороны, может, ты задумал какую-то подлянку и сейчас просто набираешься
духу. Сомнительно, конечно, потому что вас там как только не проверяют,
пока доверят корабль. Но всякое бывает. Что тогда? Убьешь меня, тебе
припаяют срок. Не убьешь - я могу настучать на тебя после посадки, и тебя
опять же упекут.
Я ведь тебе рассказывала про своего дядюшку Генри. Его бренное тело
сейчас мерзнет где-то на темной стороне Меркурия, а мозги упорно трудятся,
чтобы фарватер Белема не заносило песком. Может, по тебе это и не такая уж
плохая работенка, но дядьке она что-то не очень по душе. Всегда-то
один-одинешенек, прямо вот как ты тут, и пишет, что страшно свербят
всасывающие трубы. Он, конечно, мог бы и сачкануть, но тогда уж его вообще
зашлют в какую-нибудь дыру. Вот он, бедняга, и мучается, скрипя зубами,
или, как их там - дробилками, и старается изо всех сил. Девяносто лет! Он
пока оттрубил всего шесть. То есть шесть стукнуло, когда мы улетели с
Земли, а сколько еще прошло, не знаю. Зуб даю, тебе бы такое не
понравилось. Может, все-таки выйдешь, и спокойно все обсудим?
Минут через пять или десять, после целого набора сердитых гримасок,
намазывания хлеба маслом и яростного швыряния его в стену, с которой его
тут же смахивали сервоуборщики, она раздраженно заявила:
- Ну и черт с тобой. Тогда давай хоть книжку, что ли!
Дэндиш снова отвлекся и некоторое время прислушивался к шепоту
бортовых систем, потом снова привел в действие колыбель. Ему столько раз
не везло в жизни, что он прекрасно чувствовал, когда наставала пора
подсчитывать убытки. Когда створки колыбели разошлись в стороны, девушка
вскочила. Гибкие щупальца манипуляторов обхватили ее и бережно уложили
обратно в колыбель, затянув на талии предохранительный пояс.
- Козел несчастный, - крикнула она, но Дэндиш не ответил. К ее лицу
начали приближаться раструб усыпителя, она забилась в ремнях и отчаянно
вскрикнула:
- Ну подожди хоть минуточку, я ведь вовсе не отказывалась... - Но от
чего она не отказывалась, Дэндиш так и не успел выяснить, поскольку
усыпитель плотно закрыл лицо. Пластиковый кокон обернулся вокруг нее,
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 118354
Опублик.: 22.12.01
Число обращений: 1
|
