ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIP НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Виктория Угрюмова

ДВОЙНИК ДЛЯ ШУТА
(роман)

Географическая справка

В настоящем романе рассматриваются всего два континента мира, называемого
Лунггаром, которые находятся в западном полушарии планеты. Континенты эти
носят название Алгер и Ходевен. В юго-западной части располагается
Бангалорский архипелаг, который находится на месте древнего континента
Бангалор, ушедшего под воду в результате катаклизма.

В Лунггарском году девять месяцев, в каждом из которых насчитывается сорок
дней. Названия месяцев и времен года приводится по принятому в Роане
календарю.

Весенние месяцы - месяцы цветения и красоты: кту дриу кту ксафо кту талау

Летние месяцы - месяцы созревания плодов и большой жары: лонг-гвай
лонг-лорхом лонг-сумадель

Осенние месяцы - месяцы сбора плодов и небесных слез: оронг-дарат
оронг-джамби оронг-кутей

Последний месяц является наиболее холодным, и в отдельных государствах,
таких как Самаана и Северный Уэст, а также Лотэрское побережье океана
Гломм, в это время выпадает мощный снежный покров.

Часть 1

- Если нам удастся уничтожить императора, то мы изменим ход истории целого
мира, - пробормотал словно бы про себя высокий и худой до болезненности
человек в переливчатых дымчато-серых одеяниях. Лицо его было скрыто
серебряной маской, на которой на века застыло непроницаемое выражение. - И
Вы считаете это возможным? - позволил себе усомниться его собеседник. Он
был встревожен и растерян: это было ясно хотя бы по тому, как он мял
пальцы, снимал и надевал обратно тяжелые перстни, которыми они были
унизаны, и то и дело поправлял на себе то воротник, то пышный плащ. К тому
же, он все время почесывал кончик носа.

Человек в маске смотрел на него с нескрываемым презрением. Тот, другой, не
видел этого холодного и тяжелого взгляда, но чувствовал его кожей. Он
чувствовал его всегда, с давних пор, еще со времени своего младенчества.
Этот взгляд оскорблял, унижал, уничтожал его - и ничего с этим нельзя было
поделать.

Перед ним стояло воплощение его кошмаров и детских страхов; человек,
которого боялись и почитали все, кто его знал. Правда, таких было очень
немного.

Этот воплощенный ужас назывался человеком лишь потому, что такое
определение более всего подходило к нему, а вовсе не потому, что его
действительно считали одним из детей рода человеческого. Ничего живого и
естественного не было ни в его странном - тощем и изможденном теле,
закутанном в бесчисленные переливающиеся одежды; ни в костлявых руках со
скрюченными пальцами, похожими на обугленные веточки; ни в жутком и
лихорадочном блеске черных глаз за узкими прорезями серебряной маски. В
самой его привычке никогда не расставаться с маской, наконец. Он странно
ходил, передвигаясь словно оживший деревянный манекен; странно поворачивал
голову, будто приводил в действие заржавевший механизм; странно дышал -
хрипло и прерывисто, как если бы ему не хватало воздуха.

Он напоминал живого мертвеца; и тем не менее, этот человек держал в руках
огромное количество жизней и судеб; и не было того, кто бы решился восстать
против него.

- Нужно сделать так, чтобы невозможное стало возможным, - донеслось из-под
маски. - Это не Ваши заботы.

- Да, но императора любит его народ; ему верна его гвардия; он настолько
сильнее, что абсурдно посягать на его власть. К тому же, на днях он
сочетается браком с принцессой Арианной и снова подтвердит этим союз с
Лотэром. Воевать против него - значит воевать практически против целого
континента. Это ли не безумие?

Человек в маске повернулся спиной к своему собеседнику. Его всегда злила
слабость и нерешительность других; бессильных он моментально сбрасывал со
счетов и вычеркивал из своей жизни. Он бы и этого нытика вычеркнул, причем
немедля, но время еще не наступило. Сейчас эта разряженная и украшенная
побрякушками рохля была ему необходима.

Пока необходима...

- Я не собираюсь объявлять войну, - произнес он целую минуту спустя, когда
его ярость улеглась настолько, что он смог заставить себя говорить
спокойно. - Воевать не просто бессмысленно, но и самоубийственно. С другой
стороны, народ Великого Роана станет любить того, кто будет сидеть на троне
Агилольфингов - и ему, народу, все равно, каким именем назовут следующего
императора: Ортоном, Лексом, Тирроном или как-то иначе. А теперь позвольте
мне удалиться - у меня десятки неоконченных дел.

Он прошагал к дверям на негнущихся ногах, впечатывая каблуки в мраморные
плиты пола, и вышел, не дожидаясь ответа.

Человек в роскошных одеяниях заломил руки и тревожно огляделся по сторонам.
Взгляду его предстала пышная обстановка: драгоценные ковры по всем стенам,
тяжелая низкая мебель на гнутых золоченых ножках; малахитовые и агатовые
вазы с охапками тропических ярких цветов, аромат которых наполнял
помещение; стройные нефритовые колонны в углах комнаты, увитые живым
плющом; тяжелые бронзовые двери, которые невозможно выбить даже тараном; и
высокое стрельчатое окно. Единственное окно в этом помещении, забранное к
тому же золоченой решеткой. Человек подошел к нему и, встав на цыпочки,
постарался выглянуть наружу.

Он находился на последнем этаже высокой башни, возведенной в незапамятные
времена на вершине скалы. Мимо его окна плыли крохотные облачка, похожие на
прядки белых волос, летящих по ветру. Внизу с ошеломительным грохотом
разбивались о камни могучие океанские волны.

- Западня, - прошептал человек. - Клетка. Золотая клетка, и я узник.
Господи! Неужели ты не видишь этого?!

* * *

Порт Майн был заполнен толпами людей, явившихся встречать корабли. Здесь
было шумно, разговор шел на нескольких языках сразу. Кто-то кричал
восторженно и приветственно, кто-то возмущался, кто-то требовал носильщика,
вина и проводника. Бросалось в глаза нарядное убранство порта: флаги,
ленты, штандарты. И публика была праздничная - в одеждах ярких и веселых
тонов; в серебре, золоте и драгоценностях. Все новые и новые суда входили в
гавань, и, казалось, в ней скоро не останется места; поэтому капитаны
высаживали своих многочисленных пассажиров в шлюпки и переправляли их на
берег, а корабли уводили в соседние бухты, где все было приготовлено к их
появлению.

Погода соответствовала всеобщему настроению. Стоял один из ясных и погожих
дней, какие часто случаются в здешних местах. Дул теплый и ласковый ветер;
бирюзовая гладь моря собиралась мелкими складками волн, и все вокруг было
залито солнцем.

На носу одного из кораблей, небрежно облокотившись о деревянного, тертого
всеми морскими ветрами дракона, стояли двое. Первый - почти старик: на вид
ему было не менее шестидесяти. Но судя по манерам и костюму - настоящий
вельможа; сухощавый, подтянутый, гладко выбритый и опоясанный мечом. Густые
волосы, опускавшиеся до плеч, были тщательно завиты и причесаны; а голубые
глаза смотрели ясно и весело, как у ребенка. Тонкие губы часто складывались
в улыбку, отчего на худых щеках были прорезаны две вертикальные морщины,
впрочем, ему шедшие. Одет он был пышно и дорого. Даже духи его пахли
чарующе-скромно, и было в их запахе нечто, неуловимо свидетельствующее об
их баснословно высокой цене.

Второй был настолько молод, что его приходится называть не иначе, чем
юношей. Его щеки еще не знали грубого прикосновения бритвы, и кожа на них
была того редкого бело-розового, ровного оттенка, которому так завидуют
женщины. Он был высок, широкоплеч, но еще по-мальчишечьи гибок. Он
настолько походил чертами на своего спутника, что в них без труда можно
было признать близких, кровных родствеников. Только глаза у молодого
человека были карие, глубокие, бархатистые. Юноша наверняка гордился своим
длинным мечом в роскошных ножнах; но то и дело передергивал плечами,
изнывая в шелках и бархате. Похоже, что огромная драгоценная цепь,
усыпанная бриллиантами, рубинами и гиацинтами, натирает ему шею; а
многочисленные перстни, украшавшие пальцы, мешают и раздражают.

Это были посол славного государства Альворан в Великом Роане - граф
Шовелен; и его племянник - любимый, надо заметить, племянник, а теперь и
помощник - Трой.

- Кажется, нам еще долго дожидаться своей очереди, - ворчливо заметил
Шовелен. - Здесь собрались посольства со всего света, и, как минимум,
половина из них прибыла раньше. Так что естественное чувство справедливости
заставляет не лезть вперед.

- И собственного достоинства, - откликнулся юноша. - Нет ничего хуже, чем
толкаться в толпе, словно простой зевака.

- А поскольку делать нам все равно нечего, - продолжил посол, - позволь я
еще раз задам тебе необходимые вопросы. Очень важно, как ты проведешь свою
первую встречу, - наставительно молвил он, заметив, как недовольно
сморщился племянник.

- Да, господин граф. Я понимаю.

- Не похоже. Мы не простые послы. На сей раз нас пригласили в составе свиты
его королевского величества, и недопустимо ударить лицом в грязь.

- Дядюшка! Здесь столько посольств, столько свит, и столько их величеств,
высочеств, светлостей и сиятельств, а также прочих владетельных особ -
многие названия, прости, я даже выговорить не могу - что никто ничего не
заметит.

Посол Шовелен изобразил на своем лице суровое порицание. Юный Трой упрямо
не желал понимать, куда и по какому торжественному поводу они прибыли.
Вельможа горестно вздохнул: горячо любимый им племянник, оставшийся сиротой
в пять лет и выросший под его опекой, интересовался только оружием,
лошадями и поединками. Последние год или два его, правда, стали привлекать
и женщины, но все же этого было слишком мало, чтобы сделать блестящую
карьеру при дворе. Теперешний приезд в Великий Роан мог серьезно продвинуть
Троя вверх по крутой придворной лестнице, где на каждой ступени ждет
счастливца и награда, и титул, и власть. Правда, с таким же успехом он
может натолкнуться на предательство, позор, изгнание и даже смерть. Но граф
всегда полагал, что глупцам, трусам и неудачникам просто не стоит играть в
эту захватывающую игру. Сам он всю жизнь оставался среди победителей, и для
своего племянника иной судьбы не представлял.

С точки зрения графа, их родная страна - Альворан - находилась на зыбкой
грани между пиком своего расцвета и началом упадка. Правда, двор все еще
был пышен, а государственный казначей все еще не объявлял государю о его
полном и окончательном банкротстве, но вот уже три поколения альворанских
правителей находились в состоянии блаженного ничегонеделания. И граф был
уверен, что подобная политика к добру не приведет. Сам он являлся
убежденным сторонником теории, что если хочешь хотя бы оставаться на месте,
то нужно все время идти вперед. Он-то хорошо знал, что судьба, как
океанский отлив, норовит утянуть человека назад. Но поскольку он был всего
лишь послом, а не главным советником короля, то и мыслями своими с
государем не делился. Для себя же твердо решил, что его племянник станет
делать карьеру при каком-нибудь другом дворе; и поездка в империю пришлась
как нельзя более кстати.

Великий Роан был самым могущественным и богатым государством мира. Эта
огромная империя имела выход к трем океанам, омывалась семью морями и
обладала неограниченным влиянием во всех странах, сколько их могли
перечислить самые искушенные географы. Император Роана являлся существом,
которое в сознании прочих людей было ближе к небожителям, нежели к простым
смертным. Блеску и великолепию его двора завидовали все монархи; о тысячной
доле его казны тосковали бессонными ночами все скряги, скупцы и министры
финансов; а его империя процветала так, словно боги трудились над ней в
поте лица. Самым главным же было то, что Великий Роан не воевал.

Войн на этой земле не было вот уже семь или восемь сотен лет подряд, с тех
самых пор, как воцарился на престоле первый из Агилольфингов - легендарный
император Браган. Именно он сумел защитить империю от нападения северных
варваров; а, выиграв эту войну, объявил ее последней в истории Роана. Он же
дал своему народу новый свод законов как залог благоденствия и мира; а
также написал законы для своих потомков или последователей. И выходило, что
каждый следующий император Великого Роана подчинялся этим законам
беспрекословно. Многие иноземные государи готовы были отдать правую руку за
то, чтобы узнать хотя бы половину из того, что было в них записано - ибо
великолепная империя при ближайшем рассмотрении изобиловала тайнами и
загадками.

Случившееся нынче скопление гостей произошло от того, что все они были
приглашены на торжества по случаю бракосочетания теперешнего императора
Ортона I с принцессой Арианной из рода Майнингенов - тех самых северных,
некогда варваров, а ныне могучих соседей Роана из королевства Лотэр. Брак
этот был династическим. Достаточно сказать, что жених и невеста встречались
лишь раз в жизни, и произошло это тогда, когда им исполнилось
соответственно семь лет и полтора года.

Похожая на глуповатую куколку в чепчике и непомерно тяжелом для нее
праздничном платьице, расшитом бриллиантами, принцесса не понравилась
Ортону. Будущий император Роана увлекался в то время верховой ездой и
стрельбой из лука. Он вечно ходил с расцарапанным носом и разодранными
коленками, и девчонок, особенно таких крохотных, не любил. Известие о том,
что впоследствии он будет обязан жениться на этой маленькой плаксе,
повергло его в настоящее уныние.

С тех пор прошло восменадцать лет. По слухам, принцесса Арианна не просто
выросла, но и несказанно похорошела. День свадьбы был назначен, и накануне
гордая дочь Майнингенов прибыла в столицу, чтобы сочетаться браком со своим
женихом.

Гости ждали пышных торжеств и мечтали оказаться свидетелями неслыханной
щедрости Агилольфингов, прославленной в веках не меньше, чем их могущество.

Все это посол Шовелен сотни раз втолковывал своему племяннику, но Трой, к
его великой досаде, слушал вполуха.

- Милый мальчик, - уговаривал граф. - Император молод. Император настолько
богат, что служить ему - воплощение мечты любого придворного. Ты юн и хорош
собой; остроумен и неглуп - отчего бы императору Ортону не заметить тебя и
не пригласить к себе на службу? Такой шанс случается один раз в жизни,
пользуйся же им, дубина!

Трой соглашался пользоваться единственным шансом, но как-то вяло. Скорее,
чтобы угодить дяде, которого искренне любил, а потому не хотел огорчать.
Лично его, Троя, немного пугали многочисленные недомолвки и намеки, а также
упоминания о тайнах и загадках, которые сопровождали любой разговор, если
он в той или иной степени касался событий в Великом Роане. Вот и теперь
дядя затронул странную и даже скользкую тему.

- Виссигер подробно рассказал тебе о возможных трудностях при встрече с
императором и его двором? - монотонно спрашивал граф Шовелен.

Трой не мог не признать, что дядя его - при многочисленных и безусловных
достоинствах - всегда был, мягко говоря, занудой. И зудел, как укушенное
место, часами, а то и днями, когда хотел удостовериться в том, что все
продумано, предусмотрено и решено до мелочей. Такая предусмотрительность
давала свои плоды, но и доводила окружающих до полного изнеможения.

- Ты же знаешь Виссигера, дядя. Он невнятен, как пригоревшая каша -
булькает, пыхтит и выпускает пар. Четыре часа к ряду толковал о том, что на
шута императора нужно смотреть каким-то особенным образом; что с шутом
императора нужно обращаться каким-то особенным образом, но я так и не понял
ничего из его объяснений. Что ты так волнуешься? На месте разберемся.

- Нет, Трой. Положительно, ты можешь вывести меня из состояния душевного
равновесия, - рявкнул посол. - Ты так ничего и не выучил? Опять думал, Бог
знает о чем; еще и перекладываешь вину на Виссигера!

Трой ждал продолжения разразившейся грозы, но Шовелен внезапно успокоился и
сказал:

- Хорошо. Может, ты и прав. Может, тебе действительно следует увидеть все
своими глазами. Иногда это помогает лучше, чем несколько лет корпения над
книгами, - и, заметив, как заискрились радостью глаза племянника, поспешил
добавить, - но только иногда: то есть в очень редких случаях. Поэтому ты
немедленно продолжишь свои занятия с Виссигером. НЕМЕДЛЕННО.

И когда моментально затосковавший Трой обреченно двинулся по направлению к
каюте своего учителя, посол потребовал себе на верхнюю палубу кресло,
прохладительного и доску с игрой морогоро. Игру эту он ценил превыше всех
прочих забав, считая, что она укрепляет и развивает ум, наблюдательность,
воображение и скорость реакции. Игра морогоро существовала в двух
вариантах: в первом на доске, покрытой синими и бирюзовыми причудливо
сплетенными полосами, разыгрывались морские баталии; а во втором - сражения
были сухопутными. Каждый вариант предусматривал свои правила и свои
маленькие хитрости. Граф Шовелен гордился тем, что в этой игре у него было
мало соперников. Переставляя тяжелые причудливые фигурки, он представлял
себе конкретных лиц - персонажей той истории, которая разворачивалась перед
ним на протяжении всей его жизни. Некоторые из них были настолько сильны,
что их следовало постоянно опасаться, если они были врагами; или полагаться
на них, если они играли на его поле. Некоторые почти ничего из себя не
представляли; но часто, слишком часто - и в жизни, и в игре - посол
наблюдал, как эти мелкие, незначительные фигурки уничтожали превосходящего
их противника, заманивая в ловушки, расставляя капканы, окружая сетью
обмана. И когда враг начинал видеть то, что ему внушали, а не действительно
происходящее, он проигрывал.

Первая заповедь: заставляй своего врага думать то, что хочешь ты.

Только через несколько часов, когда солнце уже начало клониться к закату,
опускаясь в бирюзовые воды моря Луан, посла Альворана пригласили на берег.
Гостей было так много, что первыми, естественно, высадились монархи со
своими многочисленными слугами и телохранителями; а посольства их стран
остались ждать. Это было справедливо еще и потому, что послы, в отличие от
своих владык, обучены терпению; и ждать умеют.

* * *

Покинув комнату в башне, человек в серебряной маске отправился в свои
покои. Они были гораздо просторнее, однако обставлены настолько просто, что
если бы не некоторые - несомненно, баснословно дорогие - предметы, наводили
бы на мысль о бедности ее обитателя. Однако бедности не было - было
пренебрежение к мирским страстям; презрение к золоту и драгоценностям и
стремление к чему-то большему, чем просто богатство и просто власть. О
таком могуществе мечтают немногие: лишь те, кто каким-либо образом испытал
подобное состояние, и теперь не мог жить иначе, довольствуясь жалким
подобием всемогущества и власти земных владык.

Человек в серебряной маске знал, чего лишены обычные государи.

Человек в серебряной маске был магом.

Островное государство Бангалор было совершенно особенным местом, которое
коренным образом отличалось от всех прочих государств. Когда-то давно здесь
находился древний материк Бангалор, ушедший под воду в результате
катаклизма. Многие утверждали, что это было наводнение - потоп, от которого
погибло все живое. Некоторые возлагали вину за гибель материка на
землетрясение неслыханной силы; часть ученых просто ссылалась на известное
пророчество, в котором с натяжкой можно было увидеть описание причины
исчезновения Бангалора, и довольствовалась тем, что кто-то из предков
заранее знал об этой катастрофе. А нам, дескать, незачем совать нос в
чародейские игры.

Жизнь не стоит на месте. Через восемьсот с лишним лет жители островов с
увлечением слушали легенды и сказки о канувшем в небытие материке, но не
воспринимали их всерьез. Тропический климат, постоянное лето и
ослепительное солнце, изобилие зелени и плодов, а также многочисленные
родники с пресной - сладкой на вкус водой - все это позволило людям и
дальше жить и даже процветать в этом уголке мира.

Когда потомок желтокожих Эрлтонских владык основал тайный орден,
занимавшийся изучением черной магии, он обосновался на Алоре - самом
большом из островов Бангалорского архипелага, заручившись поддержкой
тогдашнего архонта. Выбор этот был сделан не случайно: утверждали, что
звезды благоприятствуют этой земле и дают ей силу и власть. На ближайшие
два - два с половиной тысячелетия любые занятия магией, астрологией и
алхимией в этих краях были просто обречены на успех. Огромные усилия были
приложены к тому, чтобы всемерно сузить число людей, причастных к тайне
Ордена. А тем, от кого не удалось скрыть сам факт его существования,
постоянно внушалась мысль, что орден объединяет всего лишь
ученых-единомышленников; смельчаков и реформаторов; а также людей,
искушенных в политике, экономике и прочих науках. Поговаривали, правда, что
здесь готовят наемных убийц - и это больше соответствовало
действительности, чем даже могли допустить самые отчаянные сплетники - но
доказать этот факт было практически невозможно.

Даже название и символ ордена были выбраны не случайно.

Приблизительно в то же самое время, когда был основан орден, на Бангалоре
был официально утвержден новый государственный флаг и герб. Теперь символом
островного государства стала смертельно ядовитая бангалорская умба -
огромная черная змея, в изобилии встречающаяся в здешних местах. Символ и
герб Ордена выглядели точно так же, и только посвященные могли обнаружить
разницу, абсолютно недоступную постороннему взгляду. Это было одним из
самых дальновидных и предусмотрительных поступков Верховного магистра,
который надежно защитил таким образом своих последователей и слуг от
нескромных и чересчур любопытных людей, которые привыкли всегда
докапываться до сути; даже если эта суть была им не нужна.

Теперь на Алоре процветало уже третье поколение магов. Они добились
чрезвычайных успехов в своем деле; и хотя их достижения не афишировались,
известны они были повсюду. Редкий правитель не пользовался услугами Ордена
Черной Змеи (так официально именовались маги), не догадываясь, правда, что
имеет дело с чернокнижниками. Услуги эти стоили чрезвычайно дорого, и
предыдущие два поколения накопили огромный запас золота, сделав таким
образом осуществимой мечту нынешнего главы ордена.

Человека в серебряной маске звали Эрлтоном и он был верховным магистром -
то есть господином и повелителем всех алорских магов. Среди посвященных в
чести была одна безумная идея: что тогдашний Эрлтон Серебряный, живший
более трехсот лет тому, и теперешний - суть одно и то же лицо. Точнее, одна
и та же маска, ибо глава ордена никогда не появлялся перед своими
подчиненными без нее. Никаких прямых доказательств этой гипотезы не
существовало; но верно также и то, что напрочь отсутствовали факты, ее
опровергающие. И потому каждый был волен соглашаться с тем мнением, которое
более соответствовало его взглядам. Правда, среди двенадцати членов
магистериума - высших по положению в ордене и по мастерству - разногласий
не было. Они не сомневались в том, что магистр у ордена был и оставался
единственный и незаменимый.

Эрлтон был настолько искушен в своем деле, что, если бы пожелал, то мог
иметь все, к чему обычно стремится человек: золото, власть, красоту и
любовь прекраснейшей из женщин. Но глава Ордена Черной Змеи давно уже был
не человеком, а кем-то иным. И этот кто-то был одержим одной мечтой и одной
целью: Эрлтон ненавидел империю - ее законы, ее могущество, ее прекрасные
города и плодородные земли; веселый народ и справедливых правителей; даже
ее легенды и сказки были ему неприятны.

Обычные сказки и обычные легенды про доблестных рыцарей, спасенных ими
принцесс, кровожадных людоедов и коварных магов; а также про лучших друзей
рыцарей - благородных и смелых драконов.

* * *

Столица империи поразила Троя своей красотой и великолепием.Нигде в мире -
а несмотря на свою молодость он побывал уже во многих странах - ему не
доводилось видеть такие широкие, чистые, до блеска отмытые улицы; такие
красивые клумбы и цветущие деревья; такие великолепные дома. Они въезжали в
город со стороны порта Майна, но даже на окраине Роана не было ни хибарок,
ни покосившихся лачуг, ни тощих собак, облаивающих и пышные кортежи, и
дребезжащие телеги; ни нищих, которые обычно не давали прохода богатым
путешественникам, особенно в праздничные дни. Короче, никаких признаков
бедности Трой не обнаружил.

Особенно же его потрясли янтарные купола и яшмовые колоннады двух базилик;
стены зданий, украшенные барьельефами; статуи, украшавшие площади,
вымощенные белым камнем, и тенистые аллеи. Прежде Трой никогда не видел,
чтобы такое количество деревьев и кустов росло прямо в черте города -
укрепленные города Альворана и Аммелорда напоминали каменные мешки, которые
раскалялись в летнюю жару и в которых зимой было чрезвычайно холодно.

И порт, и пригород, и сама столица были настолько хороши, что юноша не мог
насмотреться: вертел головой и постоянно дергал дядюшку за рукав, чтобы
поделиться впечатлениями.

Посол Шовелен вел себя гораздо сдержаннее. Во-первых, он был стар, и даже
цвета казались ему не такими яркими и насыщенными, как любимому племяннику.
Во-вторых, в Великом Роане он бывал уже несколько раз, и из них два раза
посещал столицу. Первое потрясение давно уже прошло, и теперь граф был, в
основном, озабочен проблемой, как бы пристроить Троя ко двору
Агилольфингов. Собственное государство и собственный монарх на фоне империи
казались ему не просто слабыми, но и до смешного игрушечными. Шовелен
считал, что им просто повезло, что западный сосед не воюет - иначе Альворан
давно уже стал бы одной из провинций Роана. К слову, многие государства
просто присоединились к империи, отдав себя под ее протекторат. Так
поступили в свое время и графство Анамур, и княжество Эйда.

Трой каждую пышную постройку принимал за императорский дворец, и когда
кортеж проезжал мимо очередного здания, он не знал, радоваться ему или
разочаровываться. Однако юноша пришел в совершеннейший восторг, когда они
подъехали к берегу реки Алой. Могучий поток нес свои воды в море Луан;
вверх и вниз по течению скользили баржи и гребные галеры, лодки и ладьи с
резными носами. Это было завораживающе красивое зрелище. Но еще более
удивительным Трою показался огромный, изогнутый мост, впившиймся своими
могучими лапами в оба берега.

Посольство стояло теперь на левом; а правый, противоположный, высился перед
ними.

Там и располагался императорский дворец, одновременно служащий крепостью.
Красотой он не уступал постройкам левобережной части столицы, но был
гораздо мощнее и надежнее. Его окружали высокие стены, сложенные из
звонкого камня; а над стройными, вытянувшимися к небу башнями реяли
зелено-золотистые стяги с изображением дракона. Огромная круглая луна
лениво лежала на самом краю черепичной крыши; а вдоль моста протянулась
бесконечная цепь людей с горящими факелами в руках.

Только сейчас Трой понял, что уже стемнело, и значительную часть пути они
проделали в сгущавшихся сумерках.

В резиденцию императора прибыли ближе к полуночи. Послам отвели две
огромных комнаты в западном крыле дворца; человек десять слуг бесшумно,
словно совы, расставили багаж; проводили господ в бассейн для омовения и
уложили спать. Трой был настолько переполнен чувствами, что порывался
прорваться к дядюшке в комнату, чтобы побеседовать с ним часок-другой перед
сном, однако граф пресек эти попытки в зародыше. Он позволил себе
напомнить, что их ожидают завтра к малому выходу императора, и на эту
встречу он, граф, возлагает особенные надежды. А потому категорически
требует, чтобы возлюбленный племянник немедленно же отошел ко сну, чтобы на
следующий день быть свежим и красивым, как цветок. Трой привык подчиняться

Шовелену настолько, что не просто лег, но и, поворочавшись с боку на бок,
провалился, выпал из реальности и очнулся только утром, когда теплый
солнечный луч умостился на его щеке.

Посол был уже у него в комнате, одетый и причесанный особенно тщательно. От
внимания Троя не укрылось, что Шовелен предпочел одеться по столичной моде:
в высокие сафьяновые сапоги, синий бархатный колет с прорезями на пышных
рукавах и небесно-голубую шелковую рубаху простого кроя с широким отложным
воротником. В правом ухе графа сверкал звездчатый сапфир. Избранная гамма
подчеркивала и усиливала и без того бездонную синеву его глаз, и убавляла
лет этак пятнадцать-двадцать.

- Дядюшка! - вскричал Трой, садясь в необъятной постели. - Был бы я
девицей, влюбился бы в Вас всенепременно.

- Тогда хорошо, что ты не девица, - ворчливо отвечал граф, стараясь
сдержать довольную улыбку. - Вставай, лежебока. Умывайся и давай наряжать
тебя со всей обстоятельностью, соответствующей важности момента. То есть -
по-королевски.

Шовелен взялся за дело серьезно, и потому Трой был готов через полчаса. Он
чувствовал себя крайне нарядным в костюме вишневого цвета с золотым шитьем.
Украшения из бриллиантов и гранатов придавали ему особый шик, но не
бросались в глаза. Граф особенно часто подчеркивал, что все истинно
красивые и дорогие вещи не должны затмевать своего хозяина и привлекать к
себе внимание. Изысканный вкус требует, чтобы предметы и украшения только
выгодно подчеркивали внешность своего обладателя, и не более.

Принесшие завтрак молоденькие служанки немедленно зарделись при одном
только взгляде на юношу, что было особо отмечено и оценено как хороший
признак.

Посол позавтракал со вкусом и аппетитом. Будучи человеком искушенным, он
догадывался, что отдохнуть и поесть сегодня им как следует не удасться:
приемы обычно длятся долго, и отнимают много сил. Но как он ни уговаривал
Троя, как ни соблазнял разнообразными кулинарными шедеврами, юноша
отказывался. Он был слишком взволнован предстоящим событием, и кусок просто
не лез ему в горло. Наконец появился лакей с сообщением, что император
готовится к выходу; и гости собираются в парадном зале.

Выйдя из своих апартаментов Трой и Шовелен присоединились к свите своего
повелителя - короля Лодовика - и пошагали бесконечными коридорами по
направлению к парадному залу. Вскоре юноша перестал удивляться увиденному,
потому что обычный разум в состоянии вместить только определенное
количество впечатлений, а затем, чтобы не повредиться, отсеивает все
лишнее. Именно по этой причине Трой как должное воспринимал и полированные
яшмовые полы, поражающие естественными узорами камня; и ониксовые колонны,
поддерживающие потолки из небесно-голубого лазурита и бирюзы; и невероятное
количество золота, серебра и камней, которыми сверкали и искрились почти
все предметы. А картины, оружие, статуи и гобелены просто меркли на этом
фоне, несмотря на всю свою красоту. Остальные вели себя приблизительно так
же, как и молодой человек - сперва восторгались, но после затихли - есть
предел и восхищению. Только король Лодовик выглядел хмурым и подавленным:
он давно уже прикинул приблизительную стоимость одного этого коридора, и
сразу понял, что, заложи он все свое королевство, может, и сумел бы его
воссоздать в своем дворце.

В парадном зале внимание Троя привлекли только люди. Это вовсе не значит,
что парадный зал больше ничем не поражал глаз; однако придворные императора
и его гвардия превзошли все виденные до сей поры чудеса.

Вопреки очевидной роскоши, окружающей их, вельможи и военачальники Великого
Роана были одеты скромно и неброско. И от этого только выигрывали,
выделялись на фоне ослепительной обстановки. Граф Шовелен, пользуясь тем,
что в огромной зале находилось не менее тысячи человек, и все они
перешептывались, отчего было довольно шумно, обратил внимание своего
племянника на их костюмы. В них преобладала сдержанная гамма и предпочтение
явно отдавалось черному, белому и жемчужно-серому цветам. Встречались и
более яркие одежды, но они ни в коем случае не были пестрыми.
Драгоценности, стоившие целое состояние, тоже не бросались в глаза, а
только дополняли ансамбль, придавая ему изысканность и шик. Изо всех членов
свиты короля Лодовика только граф и его племянник могли похвастаться таким
же стилем.

Придворные дамы моментально покорили сердце молодого повесы, причем все
скопом. Он переводил восхищенный взгляд с одного свежего и милого лица на
другое - очаровательное и сияющее зрелой, полновесной красотой - и никак не
мог определить для себя, какое же нравится ему больше. Молоденькие фрейлины
привлекали его своей безыскусностью и естественностью; остальные же женщины
пребывали в удивительном состоянии неопределенного возраста, преимущества
которого проявлялись в их изысканности, пикантности и обаянии - короче в
том, что приходит только с годами.

Где-то там, как на другом конце бескрайнего поля, император принимал
поздравления от союзных монархов. Те, кто не приехали сами, прислали пышные
посольства. А среди множества подарков обязательно находился хотя бы один
особенный, со смыслом, имеющий символическое значение; и его вручали лично
Ортону I, произнося при этом речь. Каким бы кратким ни старался быть каждый
оратор, в общей сложности они говорили слишком долго. А поскольку очередь
Лодовика еще не наступила, то Трой даже разглядеть императора не мог из-за
бушующего человеческого моря.

Поневоле блуждающий взгляд его, пресытившись женской красотой во всем ее
многообразии и великолепии, перебрался на солдат императорской гвардии. Тут
Трой даже задохнулся и с удивлением спросил себя: как же он их раньше не
заметил?

Воины эти были не просто высокими и не просто хорошо сложены. Возможно,
именно так и выглядят небожители; просто люди об этом не знают. Все, как
один, гвардейцы были выше на голову самого высокого человека, которого
когда-либо видел Трой. Широкие плечи и мощные грудные клетки казались
способными выдержать тяжесть горных хребтов или удары таранов. Лица воинов
- удлиненные, с тонкими, аристократическими чертами, - были безупречно, но
как-то непривычно красивы и безмятежно спокойны. И хотя Трой видел
множество непохожих друг на друга людей, роанские воины поразили его
воображение - впрочем, если бы юноше пришлось объяснять: чем, то он бы
наверняка не справился с этой задачей. Зато поражаться и восхищаться
нарядами он мог с чистой совестьюодеты и вооружены гвардейцы были и вовсе
удивительно - это бросилось в глаза всем.

Выросший в графском замке; обученный воинскому искусству лучшими учителями,
каких только можно купить за деньги; посетивший затем множество стран -
Трой знал толк в доспехах и оружии. Тем более его потрясли латы гвардейцев
- черные, с зеленоватым отливом, крылатыми наплечниками и с двумя рядами
шипов вдоль позвоночника. Шлемы были выполнены в виде голов драконов, и
надо лбом горели в металле рубиновые или изумрудные глаза. Высокие гребни
опускались до середины лопаток. Тонкие талии были перетянуты черными
поясами, на которых висели в ножнах по десять метательных ножей. Основное
же оружие у каждого гвардейца было свое, выбранное сообразно собственным
вкусам и пожеланиям. Тот, кто знал толк в таких вещах, с уверенностью мог
сказать, что мечи, секиры, копья и кинжалы императорских воинов стоили
гораздо дороже, чем многие сокровища, хранящиеся во дворце. Нигде и никогда
в мире не появлялось что-либо подобное. И Трой откровенно любовался воинами
до тех пор, пока дядя не привел его в чувство, тронув за локоть. Оказалось,
что сейчас речь держит Лодовик Альворанский, и свита его, соответственно,
находится у самого трона.

Юноша тут же поднял взгляд, разыскивая императора, и испытал следующее
потрясение, надолго выбившее его из колеи. Ему, конечно, удалось удержать
себя в рамках приличия, и он надеялся, что никто особо не обратил внимания
на его вытаращенные глаза и приоткрытый от удивления рот. Трой сознавал,
что именно эту деталь он пропустил накануне мимо ушей; и дал себе зарок
впоследствии не пренебрегать советами учителя Виссигера, а с должным
почтением относиться к этому многомудрому и знающему человеку.

Ортон I Агилольфинг выглядел совсем молодым. Он был вовсе не похож на
повелителя необъятных земель, облеченного абсолютной, неограниченной
властью. По случаю торжеств император был одет во все белое, и этот цвет
удивительно шел к его черным длинным волосам и синим глазам; ко всему его
бледному, вытянутому лицу с тонкими, правильными чертами. Когда природа или
Господь создавали Ортона, они не пожалели усилий. Молодой человек с
безупречной внешностью и такими же безупречными манерами с первого взгляда
привлекал к себе не только умы, но и сердца людей. Поговаривали, впрочем,
что искусство обаять собеседника было обязательным предметом для
Агилольфингов в пору их учения.

Трою он показался ненамного старше его самого. Зато фигура у Ортона была
явно развитее и мощнее, и даже в скупых его движениях была видна та грация,
которая приобретается долгими годами постоянных тренировок и
свидетельствует о прекрасном владении собственным телом.

Император сидел прямо, вытянув стройные, неприлично красивые для мужчины
ноги, обтянутые белой лайкой шитых серебром сапог. Жемчуга и опалы,
украшавшие строгий костюм, бросали на его лицо матовый облеск, заставляя
ярче сиять миндалевидные глаза. У императора была выразительная мимика,
передававшая самые тонкие оттенки его настроения.

Ортон Агилольфинг вежливо улыбался королю Лодов ику, занимавшему трон,
расположенный на возвышении напротив императорского (Великий Роан всегда
был озабочен тем, чтобы не ущемить и не уязвить самолюбия любых
коронованных особ). Но Троя поразило, конечно, не это. А то, что на нижней
ступеньке императорского трона он увидел человека, бывшего, вне всяких
сомнений, шутом. Шутом, обряженным, как и полагается, в огромный
красно-бело-зеленый колпак с бубенцами; в яркие одежды из дорогих тканей,
но болтающиеся этакими изысканными псевдолохмотьями; и с шутовским жезлом в
руке.

Одним словом, ничего примечательного в этом шуте не было , если бы не его
лицо.

Тоже, кстати, лицо как лицо - приятное, и даже красивое.

Лицо императора...

* * *

Надо заметить, что накануне величайшего дня своей жизни принцесса Арианна
чувствовала себя иначе, чем большинство молодых невест. Нельзя сказать,
чтобы она испытывала нетерпение, вполне понятное и объяснимое при подобных
обстоятельствах; стремление поскорее соединиться со своим будущим супругом;
радость или сердечное томление. Более того - она чувствовала себя
прескверно. И как только предоставилась возможность, сразу отослала фрейлин
и служанок из своих покоев; а сама хлопнулась с размаху на широкое и мягкое
ложе, сунула голову под подушку, по старой детской привычке, и только тогда
позволила себе расплакаться. Если быть до конца откровенными, то даже
разреветься.

Принцессе было одиноко и страшно.

Конечно, в Великий Роан ее сопровождала огромная свита, в которую были
включены самые знатные сверстницы, ставшие теперь придворными дамами
будущей императрицы; и даже наиболее расторопные служанки, покинувшие Лотэр
и последовавшие за своей госпожой. Но отец категорически настоял на том,
чтобы старенькую няню она оставила дома.

Бедная старушка долго металась между своей обожаемой принцессой и
собственными внуками, терзалась и мучалась, но наконец не выдержала и
объявила о своем решении умереть на родине. Так что единственного человека,
которому Арианна доверяла, как самой себе, при ней не было. И откровенно
поговорить о том, что ее тревожит, будущая императрица ни с кем не могла.

С малых лет ее готовили к тому, что когда-нибудь она станет женой Ортона I,
повелительницей Великого Роана и матерью наследника самого завидного
престола в этом мире - что, в общем-то, и являлось единственно главным для
ее многочисленной родни. О чувствах жениха и, тем более, невесты речь
вообще не шла: особы, облеченные такой властью, как они, несут и огромную
ответственность за судьбы своих подданных, а потому не имеют права на
простые человеческие чувства - особенно на любовь.

Традиция эта сложилась очень, очень давно, когда, потерпев поражение от
легендарного императора Брагана Агилольфинга, король Отто Майнинген решил
дело полюбовно. Заключая брак с наследницей Лотэра, император - кем бы он
ни был - покупал мир на северных границах; выход к океану Гломм; а также
постоянный доступ к дешевому дереву и пушнине - пожалуй, единственному, чем
был богат Лотэр. А Майнингены платили таким образом за собственное
благополучие и гарантированную защиту в случае столкновения с кем-нибудь из

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIP НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 118289
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0