ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

МАРАТ ИСАНГАЗИН

ОТ МИФА К СКАЗКЕ

`...он с нежностью взирает на свою мечту и в полночь
крадется к могиле своего бога` Ф.Ницше

- О -
В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Все течет, все изменяется. Так и
научная фантастика как вид литературы не есть что-то статичное и неизменное.
Она развивается и каждый последующий момент лик ее уже иной. Но какова
закономерность этого изменения? В чем движущая сила? Это я и попытаюсь
показать ниже. Точка отсчета - 1957 год, `Туманность Андромеды` И.Ефремова, с
которой и началась советская фантастика.

- 1 -
ПЕРВЫЕ всегда вооружены. Оно и понятно: фронтир, граница мира, граница
цивилизации, граница освоенного пространства. Рифленная рукоять `Кольта` в
открытой кобуре - это надежно. И неважно, как он потом стал называться:
бластер ли, лазер, атомный пистолет или противометеоритная пушка. Довод один:
все вокруг чужое, а значит, опасное - иная планета, иной материк, индейцы,
змеи, чудовища. А лучшая защита - это активная оборона, переходящая в
наступление: `У обоих звездолетов установили наблюдательные башенки с
толстыми колпаками из силикобора. В них сидели наблюдатели, посылавшие время
от времени вдоль пути веера смертоносных жестких излучений из пульсационных
камер. Во время работы не угасал ни на секунду свет сильных прожекторов`
(И.Ефремов `Туманность Андромеды`). Враг - тот, кто нападает. Нападением
считается все, что мешает звездолетчику (разведчику, десантнику), все
непонятное, все непонятое. На осмысление времени обычно нет. Когда уже
`или-или`, самый простой и самый действенный выход - уничтожить помеху.
Стрелять раньше, чем думать. И поздно уже потом прозревать, что ты просто
оказался на звериной тропе, а инопланетных животных (таких ужасных и таких
опасных на первый взгляд) гонит на тебя пожар (Дм.Биленкин `На пыльной
тропинке`) Нет у ПЕРВЫХ (и не может быть) понимания, что `Алиен`, то есть
`Чужой` (тот персонаж из фильма Ридли Скотта, то ужасное чудовище) - это никак
не обитатель осваимого ими мира (исследуемой планеты). Ведь этот самый
обитатель - у себя дома. `Чужой` - сам разведчик, проникший извне в этот мир -
та змейка, что выскочила из живота одного из персонажей фильма и выросла потом
в огромного монстра. Все как в песне у Галича о поездке Клима Петровича
Коломийцева в командировку в одну из африканских стран: `Я-то думал, что там
заграница, думал, память как-никак сохранится. Оказалось, что они, голодранцы,
пологают так, что мы (!!) - иностранцы`. Но до понимания этой ситуации ПЕРВЫЕ
еще не доросли. Пришпоривая коня, надвинув на лоб широкополую ковбойскую шляпу
или там цивильный гермошлем скафандра, они осваивают миры и пространства.
`Милостей от природы` они не ждут, они навязывают ей свою волю, свою свободу,
свое понимание мира.
ПЕРВЫЕ - это и ученые. Исследователи, очкарики, яйцеголовые.И они на границе
мира, мира познанного. Их экспансия тоже безудержна. Они проникают в прошлое и
будущее, создают кибернетические машины, изобретают что-то несусветное. И все
- с энергией, напором, без страха и сомнения. Мир - это точка приложения сил.
Поле для исследования. Объект, требующий изучения. Изучение разумом, тем что
называется `рацио`.
Первым появляется ЭПОС (`Это было время, когда люди начинали прокладывать
пути в Звездный Мир. Сильнее извечной тяги к морю оказался зов Звездного
Мира. Ионолеты покидали Землю. Буйный хмельной ветер открытий гнал их к
звездам. Еще бродили экспедиции в болотистых лесах Венеры, еще пробивались
панцирные ракеты сквозь бушующую атмосферу Юпитера, еще не была составлена
карта Сатурна, а корабли уже шли к звездам дальше и дальше...` - Г.Альтов,
В.Журавлева `Баллада о звездах`).
Сначала надо рассказать о границе мира, показать, что это за место такое,где
Сцилла и Харибда ожидают корабли, где бродит одноглазый Полифем и выстроен
Лабиринт, где нападают на неосторожных путников марсианские пиявки и кишат
хищной нечистью венерианские болота. Интерес вызвает практически любое
событие, происходящее на границе, любая информация из-за бугра. `А вот еще
такая была история` - рассказывают взахлеб авторы, вытянув ноги у бивачного
вечернего костра, и по-рыбацки растопыривают руки, убеждая слушателей в
значительности замысла, даже вскакивают иногда - на их лица от языков пламени
падают тогда неровные тени и глазницы их по-гомеровски кажутся пустыми. И мы
слушаем историю о сверхглубокой скважине в океане (Е.Войскунский, И.Лукодьянов
`Черный столб`), или историю о победе над старостью (Г.Гуревич `Мы - из
солнечной системы`), или, скажем, о рукотворной мини-Галактике (А.Полещук
`Ошибка Алексея Алексеева`). Герои этих историй (современные и будущие
Одиссеи и `Кожанные Чулки`), хотя и выходят невредимыми из самых сложных
положений, не раз оказываясь на грани гибели, все же довольно-таки безлики.
Любой из них вправе сказать ту банальную фразу Героя (подбородок чуть вверх,
голубые ясные глаза, дымящаяся/мокрая одежда, на руках - ребенок, только что
спасенный из пожара/из реки): `На моем месте мог бы быть каждый` - и это будет
чистая правда. Ни один из авторов первой волны научной фантастики не смог бы
удивиться своему персонажу: `Татьяна моя, что учудила - замуж выскочила`.
Герой функционален. Хотя и кажется отважным, умным, смелым. Он всего лишь
делопроизводитель (хотя и без бюро и без засаленных нарукавников), то есть -
дело-производитель, производитель дела. У него нет сомнений в своих действиях,
и, хотя он навязывает другим свою свободу, в действительности свободен так же,
как тряпичная кукла на ниточках в руках у автора. Герой этот нужен для того
лишь, чтобы через него рассказать о машине времени, или иной планете, или
невероятном изобретении. И делает он то, что и должен делать, точнее, что ему
ДОЛЖНО делать - то, что на его месте сделал бы любой другой. Он - не человек,
не индивид, он - представитель рода человеческого. Если это контакт - то
контакт не с Васей, Севой, Николаем Ивановичем, это контакт с Ноmо Sарiеns в
их лице. В НФ первой волны господствует родовой строй. Индивид еще не
выделился из рода, не обособился. Его сознание - это коллективное,
родо-племенное сознание (что `племенное` - можно убедиться, сравнив советскую
фантастику и англо-американскую). Поэтому так и бледны герои НФ - у них нет
еще индивидуальности. Посмотрите, как в `И дольше века длится день`
Ч.Айтматова искусственными жабрами на живом теле смотрятся фантастические
главы, как картонны его космонавты в сравнении с Буранным Едигеем.
Первая волна НФ - это МИФ (см. Т.Чернышева `Новая фантастика и современное
мифотворчество`). `Человек проходит как хозяин` - вот что начертано на флаге
шестидесятников, вот их заветная цель. Социальный миф, в который после ХХ
съезда поверила практически вся страна - отсюда и `взрыв` утопий в начале
шестидесятых.`Научный` миф, связанный с началом космической эры, с бурным
развитием науки. Безудержная экспансия в пространстве и во времени - таково
видение будущего. Освоение космоса - Луна, ближние планеты, потом - звезды.
Наука как панацея: вот-вот откроют лекарство от рака, вот-вот машины начнут
мыслить... Еще немного, еще одно, два усилия и все пойдет прекрасно - это
(увы!) мироощущение эпохи, пережившей две мировые войны и сталинские лагеря.
Что-то подобное происходило и на Западе: с одной стороны был `Закат Европы`
О.Шпенглера, но с другой и `Черты будущего` А.Кларка. Очередная вспышка
оптимизма. Последняя, быть можнт...
Первая волна - это фантастика как ЦЕЛЬ. Фантастика ради самой фантастики.
Главное здесь - представить новую идею, предложить новую ситуацию - то есть
то, чего еще не было в предыдущих текстах.

- 2 -
ПЕРВЫЕ уверенно завоевали территорию и двинулись дальше. Осваивать
завоеванное - дело ВТОРЫХ. И что интересно: все осталось, как и прежде - чужая
планета, звери, туземцы, да еще плюс к тому же последствия экспансии ПЕРВЫХ.
Дон Кихот освободил мальчика, которого истязал хозяин, и уехал. Хозяин опять
поймал мальчика и наказал вдвойне. Что же делать ВТОРОМУ? Ведь ВТОРОЙ здесь
уже не временный гость, он-то понимает, что дело не в конкретной ситуации, а в
том порядке, который порождает эти ситуации. А изменить порядок, фундамент,
общее куда труднее, чем частное.
Второй появляется ТРАГЕДИЯ. А тргедия - это конфликт между ДОЛЖНО и ХОЧУ.
Между общечеловеческой (родовой) составляющей и личностной. И коллективное
сознание здесь начинает разрушаться. Обитатели Радуги (А. и Б.Стругацкие
`Далекая Радуга`) отказываются от личного во имя общего (во имя познания, во
имя спасения детей). Общезначимые цели полностью заменяют им цели личные, и
каждый из них поступает так, как поступил бы на его месте любой другой человек
`Полдня ХХII века`. И один лишь Роберт Скляров не хочет поступать так, как ему
ДОЛЖНО - спасает любимую, бросая на гибель детей - поступок ирреальный в мире
`Далекой Радуги`.
Дону Румате-Антону нельзя вмешиваться в арканарские события - только
наблюдать (А. и Б.Стругацкие `Трудно быть богом`). Но на это способен лишь
`бог` - существо над/сверх/индивидуальное. Бог не может поступать неразумно,
потому что он и есть разум. Он абсолютен и отдельный человек - не есть цель
его; цели `квантуются` на более общие `образования`. В повести Стругацких этот
`бог` - базисная теория, цель которой не Кира, не Гаук, и даже не Будах,
поискам которого посвящено множество страниц, а развитие всей цивилизации на
планете. Для сотрудников Института Экспериментальной истории, в коллективном
сознании которых и живет эта `базисная теория`, благо `многих` перевешивает
страдание `одного` (диллема, над которой мучился еще Достоевский). Но Румата -
всего лишь человек (то есть существо ограниченное), он не в силах перешагнуть
через границу `человеческого, слишком человеческого` и ломается. Он не может
слиться с этой целью, то есть УЖЕ не может, так как это могли герои первой
волны. Миф разлагается. Человек (персонаж) уже засомневался в том, что цель
(познание ли, экспансия ли, или благо в понимании коллектива) оправдывает
средства и восстает. Кончается это обычно трагически.
Вторая волна - это фантастика как ПРИЕМ (как средство). Все здесь вращается
вокруг ПРОБЛЕМЫ. Причем не надуманной, а соотнесенной каким-то образом с
нашими земными реалиями. И неразрешимой. Ведь если проблема решена, то какая
же это проблема? Отсюда и трагическая окраска второй волны. А там, где
трагедия, появляются обычно и запоминающиеся личности - Гамлет, Лир, Ромео и
Джульетта. Но есть и подводные камни. На первый план может выйти не персонаж,
а сама проблема и стать самоценной и самодостаточной. И опять появляются тогда
в произведениях бледные и ходульные характеры (см. например `Спасти декабра`
С.Гансовского и др.).

- 3 -
Если первой волной переболели еще в начале шестидесятых практически все наши
известные фантасты (некоторые там остались и до сих пор),а яркими представите-
лями второй являются братья Стругацкие, то третью волну представляют прежде
всего В.Колупаев и Кир Булычев (особенно его `гуслярский` и `Алисин` циклы).
Когда уже `tеrrа inсоgnitо` завоевана и освоена, на проселочной дороге,
отчаянно скрипя и поднимая клубы пыли, появляются повозки с поселенцами, их
женами и детьми. Они - не Герои. Приехали уже почти на готовое. Проведены и
газ и водопровод. И Пандора из опасной планеты превратилась в курорт. Осталось
лишь все это обжить и очеловечить. Понос у ребенка или улыбка женщины для
ТРЕТЬИХ значимее ракопауков и тахоргов. Они и не познают, и не восстают, они -
живут, `шьют сарафаны и легкие платья из ситца`, поют и танцуют, любят и
ссорятся, спят и едят, работают и отдыхают. Если раньше с воодушевлением
выдумывались различные парадоксы вокруг времени, теперь `испытание машин
времени` - работа не лучше (но и не хуже) других, на нее надо приходить к
восьми и уходить в пять. И сама эта машина времени - штука обыкновенная и
нисколько не удивительная, а вот девчонка-школьница, которая неожиданно
постучала в дверь, - это чудо (В.Колупаев `Девочка`).
Для третьей волны научная фантастика - это ФОН. Это уже не интересно. Это
пошло и банально, как лаборатория по массовому поиску талантов. Истинный
талант всегда выбивается из ряда,из закономерности (В.Колупаев `Случится же с
человеком такое?`). В рассказах Колупаева научно-фантастический антураж
задается буквально в нескольких фразах, обычно в первых одном-двух абзацах, и
на этом фоне уже разворачивается фабула. Как декорации в театре - их немного,
чтобы не загромождать сцену, и они достаточно узнаваемы: дерево и скамейка -
это парк, полки с книгами и телевизор - квартира и т.д. В то же время
декорации должны сразу же стать до того привычны и шаблонны что, обозначив
место действия, им надлежит как-то психологически исчезнуть, раствориться в
спектакле, перейти в автоматизм восприятия, как тот почтальон у Чистертона.
Третьей появляется ЛИРИКА. Человек наконец выделился из рода и огляделся
вокруг: чем он, собственно, отличается от других? То, чем владеет только он и
никто больше - его чувства. Эти чувства и становятся предметом рассмотрения
фантастов третьей волны.
Сопряженный бурному развитию НТР рационализм шестидесятых неизбежно
редуцирован и не охватывает всей полноты мира. Впрочем, Стругацкие заметили
это еще в 65-м (см.`Беспокойство`: `Это только так говорится, что человек
всемогущ, потому что, видите ли, у него разум. Человек - нежнейшее,
трепетнейшее существо, его так легко обидеть, разочаровать, морально убить. У
него же не только разум. У него так называемая душа`). Отношение к миру как к
объекту познания уже не удовлетворяет третьих. Мир, конечно, можно расчленить
различными теориями, как у человека отдельно изучить работу сердца, желудка,
органов слуха, но почему это все, собранное вместе в феномене человека, живет
и страдает, из этих теорий ну никак не выведешь. Мир как целокупность
(макрокосм) нельзя объяснить, люое объяснение - уже схема, которая выпрямляет,
суживает реальность.
Отношение к миру на этом этапе становится отношением личностным - `я` к
`ты`.Невозможно разложить, объяснить или преобразовать `ты` - `ты` можно
только понять или чувствовать. А каким образом показать в тексте, что мир -
больше гносеологических схем и он необъясним принципиально? Только через
чудо, которое тоже можно только почувстовать, принять или отвергнуть, но
никак не расчленить и не объяснить рационально. Это и настоящее чудо - в
традиционном понимании его - чудо человеческих отношений, когда персонаж
поступает так, а не иначе, не ради какой-то цели и не по какой-то там причине,
а потому, что он вот ТАКОЙ человек, характер у него ТАКОЙ, то есть он сам себе
(и нам!) цель. Когда в рассказе у Кира Булычева появляется пришелец
(совершщенно условный, даже карикатурный пришелец, с тремя ногами) и говорит:
`Корнелий, надо помочь!`, и начальник стройконторы Корнелий Удалов - идет и
помогает. И заметьте трансформацию: для первой волны важен был пришелец, герой
- это всего лишь глаза и уши, чтобы увидеть и услышать пришельца; теперь же -
наоборот, этот самый пришелец нужен для того, чтобы подчеркнуть действующее
лицо. Да и само `лицо`, тот же Корнелий Удалов очень уж напоминает сказочного
Иванушку-дурачка (третьего сына-дурака). Кстати, весьма значимо мелькнуло это
имя в повести В.Колупаева `Фирменный поезд `Фомич`. В сказке Ш.Перро старшие
сыновья получили в наследство мельницу и осла, младший - кота. И уже четкое
различие: старшие относятся к другим людям как к средству (для обогащения или
еще для чего), младший - как к цели. Он общается с любым другим без задней
мысли: а какая польза мне от него? Говорят ему: иди туда - идет, говорят:
сделай - делает. И причем добросовестно, без сомнений: а надо ли? Просят
помочь, куда бы ни торопился - помогает. Поэтому помогают и ему. И любят его,
такого вот недотепу. Вот Артем Мальцев из `Фирменного поезда` - какой же это
герой? Что он преобразовывает, против кого борется? Все чудеса он принимает
как данность, удивляется, конечно, но не более. Зато и цели его `квантуются`
на отдельных конкретных людей, отдельных `ты`. Никакого такого интереса
над/вне/личного у него нет. За это его и любят.
Кстати, знаменитая `девочка с Земли` Алиса Селезнева вполне ассоциируется,
скажем, с мальчиком-с-пальчик. И близость к сказке третьей волны вполне
понятна: по Леви-Строссу сказка - это выродившийся миф. Процесс разложения НФ
как мифа дошел до своего логического конца. Третья волна уже пытается
выскочить за границы парадигмы научной фантастики. Отдельные новеллы из
повести В.Колупаева `Жизнь как год` - это уже не фантастика, а литература
`главного потока`, но несколько странная, остраненная. То есть раз предметом
изображения стали уже человеческие отношения на фоне НФ, то отношения
останутся, если фон и заменить.

- О -
Нет, третья волна - это не волна вырожденной материи, после которой уже не
остается ничего НФ-образного. Это здесь и сейчас мы не замечаем окружающий
материальный мир, но мгновенно реагируем на человеческие отношения, потому что
мир этот - дом, автобус, метро, магазин - постоянен, а отношения - текучи.
Где-то там, далеко на границе, на краю мира все как раз наоборот. Никто не
пойдет в разведку с человеком, на которого нельзя положиться. В группе
пионеров или следопытов взаимоотношения (в смысле - взаимопомощь) - это то, на
что можно опереться в минуту опасности, а вот окружающий мир, чужая территория
- потенциально опасны - и не знаешь чего ожидать от них в следующий миг. Мир
обживается, границы отодвигаются, но не исчезают. Так что, хотя фантастика и
развивается во времени, в каждый последующий период рядом сосуществуют и
предыдущие образования как геологические эпохи в романе В.Обручева `Плутония`.

г.Москва

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 118264
Опублик.: 17.01.02
Число обращений: 0