В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
ГРОМЫ И РОЗЫ Назад
ГРОМЫ И РОЗЫ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Теодор СТАРДЖОН
                Рассказы


БАРЬЕР ЛУАНЫ
БЫСТРЫЙ, КАК МОЛНИЯ, ГЛАДКИЙ, КАК ШЕЛК...
ВРЕМЯ - НАЗАД!
ГРОМЫ И РОЗЫ
КАК ПРИШИТЬ ТЕТУШКУ
КЕЙЗ И МЕЧТАТЕЛЬ
КОГДА ЛЮБИШЬ...
ЛЕТАЮЩАЯ ТАРЕЛКА ОДИНОЧЕСТВА
ЛЮБИМЫЙ МЕДВЕЖОНОК ПРОФЕССОРА
МУЗЫКА
НАСТОЯЩЕЕ НИЧТО
НОЧНЫЕ ГОСТИ
ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ
РУКИ БЬЯНКИ
СОКАМЕРНИК
Скальпель Оккама
ТАЙНА ПЛАНЕТЫ АРТНА
УМРИ, МАЭСТРО!
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НАУЧИЛСЯ ЛЮБИТЬ
ШРАМЫ
ЭТО БЫЛ НЕ СИЗИГИЙ

Теодор СТАРДЖОН

КЕЙЗ И МЕЧТАТЕЛЬ


Если бы в тот самый момент, когда умер Кейз, кто-нибудь направил
лазерный луч (очень плотный, самой высокой интенсивности) в эту точку с
Земли, и если бы вы смогли прокатиться на этом луче в течение лет этак
тысячи (вы, конечно же, не смогли бы этого сделать, и в любом случае,
никто не направлял, никто не знал), вы могли бы увидеть его гроб.
Он не был задуман как таковой. На случай, если с кораблями что-нибудь
происходит, у них есть спасательные шлюпки, а в шлюпках есть спасательные
жилеты, на случай если что-нибудь происходит с ними, и гроб некогда служил
именно этой цели; но ныне и многие века он был гробом Кейза.
О висел в бессветии, его пронзительные сигналы широкого диапазона о
помощи замолчали навсегда. Он медленно двигался, давным-давно подтолкнутый
исчезнувшим светом, ибо ему так и не было приказа остановиться.
Кейз, которому исполнилось тысяча и несколько сотен и, наверно, пару
десятков и еще немного (но, в конце концов, разве покойники становятся
старше?), лежал в герметически закрытом цилиндре, одетый в рабочую одежду
(которая давным-давно - даже по меркам Кейза - превратилась практически в
ничто), состоявшую из ткани, едва достаточной для того, чтобы удержать его
нарукавную повязку: старший лейтенант, и скученный символ области его
службы - Хn. Если вы владеете искусством дешифровки, то поймете, что это
означает: ЭКС на многих уровнях: экстрасолнечный, экстрагалактический,
экстратемпоральный и так далее; плюс вероятностная матрица: экс-патриант,
экс-служащий, экс кто-то там еще... ибо оказываясь в Хn ни один человек не
строил насчет себя планов.
Нечто невидимое, неразличимое, всего однажды скользнуло рядом с
гробом Кейза (так как одного раза было достаточно) и после этого возникло
что-то такое, что находилось совершенно за пределами опыта Кейза,
приобретенного им за все время исследований, открытий и приключений его
сознательной жизни. Это была стробоскопическая вспышка, которая гораздо
быстрее, чем мог заметить глаз или отметить мозг, пульсируя становилась
все больше и больше до тех пор пока не достигла точки в десяти метрах от
кувыркавшегося гроба, где и остановилась, мерцая. При этом не было
никакого торможения, ибо не было и никакого движения в привычном смысле. С
каждой пульсацией корабль - ибо это действительно был космический корабль
- переставал существовать ЗДЕСЬ и появлялся ТАМ. Расстояние между ЗДЕСЬ и
ТАМ находилось под контролем и могло существенно изменяться; так и должно
было быть, так как приближение - если его можно назвать приближением, на
корабле, который сам по себе никогда не двигался) удваивало свой видимый
промежуток, за исключением последних трех пульсаций, во время которых
приближение равнялось метрам, одному метру, нескольким сантиметрами.
Короткая пауза, затем из бесшовного корпуса корабля выскользнул диск,
по размерам не превышающий блюдце, завис на мгновение около медленно
кувыркавшегося гроба, затем сдвинулся назад и завертелся в ритме его
вращения. Он переместился к одному из концов гроба и выпустил струйку
огня, потом еще одну. Кувыркание замедлилось, а с третьей струйкой
прекратилось.
Еще одна пауза, во время которой излучения с корабля прозондировали,
омыли, обыскали, ощупали, проверили и перепроверили. Затем на цельном
корпусе появились две линии, затем еще две перпендикулярно первым, образуя
прямоугольник. Казалось, внутри прямоугольника корпус растворился.
Крошечное блюдце сдвинулось и разместилось за гробом, выпустило аккуратную
струю пламени и гроб въехал в дверь точно в точке пересечения воображаемых
диагоналей прямоугольника.
Внутри из палубы взметнулись вверх четыре колоны бледно-оранжевого
света, поддерживающие и направляющие гроб до тех пор, пока он полностью не
оказался внутри, после чего прямоугольное отверстие затуманилось потемнело
и снова превратилось в непроницаемый бесшовный корпус. С кратким резким
шипением появилось атмосферное давление, сравнивая окружавшую гроб среду с
тем что находилось внутри него. Затем оранжевые лучи повернули гроб и
двинули его к пятнышку на передней переборке, которое открылось и стало
входом в коридор, высокий и овальный в сечении, освещенный непонято откуда
исходившим, не дававшим теней слабым голубовато-белым светом. И сова
проход за гробом закрылся и последний двинулся плавно и тихо вдоль по
коридору, мимо ряда закрытых овальных дверей и затворенных проходов к
открытой двери в дальнем конце. Здесь лучи проверили гроб, повернули его и
подтолкнули в комнату. Он остановился в свободном от оборудования
пространстве. Слева, явно, находилась какая-то очень сложная панель
управления, хотя на ней не было никаких выключателей, а только стрелки
маленьких дисков, плавающих сантиметрах в двадцати над панелью, и
светящиеся в активном состоянии и каждый каким-то собственным оттенком и с
интенсивностью, соответствующей степени функционирования. Справа
находилось огромное скопление индикаторов. Кейз (если бы он, конечно, был
жив) ни за что не смог бы в них разобраться.
На дорожке, которая теперь окружала гроб, появился голубой человек в
капюшоне и перчатках, его тело сверкало, хотя и не слишком ярко, его
нельзя было назвать прозрачным, но он не был и сплошным, и, казалось, он
находился не совсем в фокусе зрения. Он ни разу ни к чему не прикоснулся
своими маленькими руками и двигался не шагая, - казалось, скользил или
плыл от одной точки к другой.
Некоторое время он стоял, заложив назад руки и склонив одетую в
капюшон голову, рассматривая гроб, затем повернулся к панели управления.
Он быстро включил полдесятка систем, проведя рукой между корпусом и
плавающими дисками, которые после этого загорались. В передней части
комнаты открылись ворота и из них появились две металлические руки,
державшие полукруг светящейся шины, они двинулись вдоль гроба потом вниз и
назад. Поле искривленной шины сделало верхнюю половину гроба прозрачной.
Руки исчезли, ворота закрылись. Голубой человек быстро, ни к чему не
прикасаясь поводил руками над корпусом панели и светящиеся разными цветами
плавающие диски снова потемнели.
Голубой человек сложил руки за спиной и долго стоял, рассматривая
тело внутри гроба - (слишком длинные - по сравнению с его собственными)
руки и ноги, слегка выступающие кости над глазами трупа, тяжелые грудные
мышцы и плоский живот. Спустя некоторое время он скользнул к другому концу
гроба и изучил новый вид, полые иголки по-прежнему воткнуты в предплечья,
на голове - бронзового цвета небольшой шлем, из-под которого торчат густые
волосы, и самое удивительное - это явление голубой человек разглядывал
особенно долго - борода Кейза, некогда заставлявшая его стыдиться и
чувствовать себя неловко, а позже ставшая флагом его вызывающего
поведения. В последние дни своей жизни он позволил отрасти ей гораздо
длиннее пределов, установленных Хn.
Голубой человек вернулся к панели управления и набрал сложную
последовательность. И снова дверь в передней части комнаты открылась, в
нее въехал какой-то новый аппарат и приблизился к гробу. Он был похож а
кусочек настоящего планетария, сложный прожектор с линзами на шарнирах,
корпусами маленьких и очень разных генераторов поля, установочной рамкой и
несколькими парами сложенных, оснащенных инструментами рук. Складные ноги
поднялись над гробом и разместили прожектор над ним. Голубой человек
быстро и уверенно взмахнул руками и прожектор ожил, засветившись
нитеподобными лучами, некоторые были видимыми и яркими: голубыми, золотыми
и алыми; некоторые были невидимы, но слабо свистели в редкой атмосфере,
созданной в комнате, чтобы соответствовать той, что была внутри роба. Эти
лучи были зондами и стимуляторами, они давили и тянули, приводили в
движение и анализировали, брали образцы и проверяли.
Не останавливаясь, они подводили итоги и предпринимали дальнейшие
действия. Механические руки ощупали и размягчили печати. Газы смешивались
и впрыскивались, пока атмосфера в комнате не стала по качеству, типу и
давлению приемлемыми (процесс, который никаким образом не повлиял на
голубого человека), затем печати были сорваны и гроб открылся. В то время
как тело оставалось на прежнем месте, открытый гроб скользнул вниз и
сквозь палубу. Казалось, труп Кейза парит в воздухе, чего на самом деле не
было, ибо хотя сила тяжести и отсутствовала, от сдвига его удерживали
лучи, в то время как присевшая машина отсоединяла трубки от иголок,
воткнутых в руки Кейза, заменяя их содержимое чем-то новым. Тот же процесс
был проделан и с маленьким бронзовым шлемом, все его проводки были
проанализированы, продублированы, оригиналы были отсоединены и отброшены.
Диатермическое поле настроило температуру тела и одновременно все иголки с
трубочками воткнулись в пах, в живот, в шею. Теплая жидкость потекла по
ним, а в это время лучи мягко манипулировали связками, мышцами, грудью.
...И вдруг Кейз сел, (но вы не можете сесть паря в воздухе)
поддерживаемый неосязаемыми силовыми колоннами и опутанный оканчивающимися
иголками трубочками, электродами и зондами. Несмотря на это, его движение
было таким неожиданным и таким сильным, что даже быстрые рефлексы голубого
человека и встроенные надежные элементы систем, не удержали его от резкого
сердитого взмаха и вымученного крика `Джен!`. Но он успел сделать только
это и тут же сильный транквилизатор проник в его мозг, и он заснул,
расслабившись.
Трубочки аккуратно вернули его на прежнее место.
Сломанная полая иголка была вытащена, и заменена другой.
И спящий человек - это не мертвый человек. ПУСТЬ ПОСПИТ, сказал
главный компьютер, и голубой человек растаял, свет померк, и Кейз остался
спать.
`Джен!`
Вымученный и хриплый, да, но это не было похоже на тот слог, который
рвал его горло и полмозга, смешавшись с продолжавшимся разрушением его
химических двигателей, вызванным потерей ускорения, усиленный болью,
растерянностью, ужасом, любовью и усталостью (он не знал о любви до этого)
во время того ужасного взлета, последнего перед тем, как он умер. Были
спасательные жилеты, гробы, стоявшие рядом на откосе, куда он и Джен
притащили их, и в которые они забрались перед самым нападением - кого? -
здесь был провал в памяти - и...
И его устройство взлетело, а ее нет.
Никто никогда не был так беспомощен и в такой ярости. Программа,
заложенная в спасательные жилеты, была такой простой; он сам установил
последовательность команд, предпринял не подлежащие изменению меры
предосторожности и заблокировал их, связав свой пульт управления с ее,
чтобы избежать любых возможных накладок. И...
И его устройство стартовало, а ее нет, нет, нет.
Джен!
Кейз спал в сумраке, внешне свободно паря, а фактически окруженный
клеткой, образованной мягкими, непрерывными лучами. После достаточного
числа часов (главный компьютер в точности знал значение `достаточно`),
непонятно откуда льющийся свет усилился, а вместе с ним появилась фигура
голубого человека, которая стала почти плотной. Приблизившись к панели,
незнакомец активизировал некоторые контрольные устройства на
противоположном блоке и внимательно посмотрел на них. Явно
удовлетворенный, он повернулся назад, аккуратно наладил некоторые приборы,
и затем провел рукой за главным диском-переключателем.
Мгновенно послышался глубокий гул, интенсивность которого нарастала
до тех пор, пока голубая рука не остановила ее, затем стала меняться его
высота, снова вниз, затем снова вверх и ровно. Он начал пульсировать:
одиннадцать, четырнадцать, шестнадцать циклов... восемнадцать... и на этом
остановился. Затем последовала серия гармонических тонов, высоких
обертонов, многократно повторяющихся звуков, тонов, разделенных долями
секунды, пульсирующих с определенной частотой, все это производило
впечатление целого оркестра, вся структура звука постоянно
самонастраивалась в соответствии с самой собой и с показаниями, идущими от
бронзового шлема Кейза, до тех пор, пока все это живое благозвучие не было
подогнано в точности к нему, к излучению его мозга, воротам его разума,
тончайших височных клеток, нейронам и синапсам его мозга.
Кейз уже не спал.
Это было нечто гораздо более глубокое, чем сон.
Что-то принялось давить на оболочку его мозга, мягко, настойчиво,
пока стена не растворилась и оно не вошло. Оно отыскало еще незанятые
клетки памяти, с уважением относясь к накопленному и личному, ничего не
ища, а только прося места для размещения новых знаний. Когда таковое было
найдено, это что-то удалилось, оставляя (запомните, это всего лишь
фигуральное выражение) черту в каждой ячейке.
И вот по этим черточкам быстро потекли новые знания и новая
способность восприятия и формирования идей. Язык. Идеологическая,
аналогическая, мифологическая основа языка. Кейз получил все, что, как
можно было бы ожидать, должен был знать и уметь коллега и современник
голубого человека, кроме знаний о себе и своем нынешнем положении. Это он
узнает сам, в свое время: последний жест уважения.
Гипнотический звук ослабел. Свет слегка изменился. Голубой человек
заложил руки за спину и ждал.
Кейз проснулся.


Нет конца чудесам Вселенной, и для того чтобы их найти не нужен
никакой полет воображения через время и пространство. Человек двадцатого
века мог, если ему этого очень хотелось, провести пол жизни узнавая все,
что можно узнать о квадратном метре верхнего слоя почвы в двадцать
сантиметров глубиной. Он найдет животных и насекомых с удивительными
способностями, которые могут говорить на языке запахов также хорошо, как и
на языке звуков; целые поколения, живущие в состоянии агрессии и защиты;
грибы, которые могут сплести петлю достаточно быстро и крепко, чтобы
поймать саламандру, достаточно гениальных, чтобы затем окутать и
переварить ее. На микрофизическом уровне существуют бесконечно тонкие
явления растворения и взвешенного состояния, замораживания и оттаивания,
пока живые существа инкапсулируются и образуют оболочку и перерождаются...
нет предела чудесам.
Рассмотрим теперь клеща крупного рогатого скота. Выводясь в земле, он
сбрасывает оболочку и снова растет и спаривается. Наконец, самка, заключив
в себя сперму, ползет. Не имея глаз, она, тем не менее ползет вверх до тех
пор, пока не найдет конечность, на которой будет висеть до тех пор, пока
ее рефлексы не загорятся от единственной особой искорки: запаха масляной
кислоты, которая присутствует в поте теплокровных млекопитающих. При этом
она подпрыгивает, и, если промахнется, будет ползти снова, пока не найдет
другую конечность, и не повиснет на ней в ожидании - известен случай,
когда она провисела так ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ - и все равно будет реагировать
мгновенно и полноценно в присутствии одной единственной вещи, которую она
по своей природе может взять и в которой нуждается. День она будет
кормиться, после чего выпустит хранимую сперму на яйца, которые несет в
себе. Затем она падает и умирает, а оплодотворенные яйца готовы повторить
цикл.
Таким образом, ее жизнь состоит из мгновений и эпизодов (как и наша)
и, если бы вы могли с ней поговорить, она смогла бы вспомнить следующие
эпизоды: повторное сбрасывание оболочки, спаривание, путь наверх, прыжок,
ожидание, в засуху, мороз, ливень, грозу - ну, это был другой момент,
другое мгновение, потому что во время этого периода ее можно назвать
живой, только неправильно употребив это слово; это было другое мгновение,
менее запоминающееся, чем первое погружение в теплую кровь.
Первое пробуждение Кейза, таким образом, было всего лишь мгновением
после того ужасного старта (ибо он мог, но не хотел вспоминать длительное
отчаяние, во время которого предоставил себя во власть поддерживающих
жизнь систем спасательного жилета. Он мог отказаться от них из-за горя и
ярости, не будь его собственная программа безжалостной и неизменной, он
сам заложил ее в жилеты, бесчувственную, автоматическую, нестираемую.
Но она не сработала, не сработала.
Следовательно, Кейз проснулся (в первый раз) всего лишь мгновение
спустя после этого ужасного рывка; отсюда его хриплый крик, и поэтому он
был единственным человеческим существом во всей Вселенной, которое могло
помнить столь далекое событие как побег с той чертовой неизвестной планеты
и для него оно было вовсе не далеким. Ибо такова природа времени, что
человеческие часы и человеческая душа могут давать ему истинные измерения,
но правда не обязательно им соответствует. Если вы хотите понять Кейза, вы
должны понять это.
Итак он знал, что прошло время прежде, чем он пробудился во второй
раз. Он знал, что спал. Знал, что чувствует себя здоровым и отдохнувшим,
что голоден и хочет пить. Он не знал, где находится, и когда попытался
сесть, то не смог.
- Лежи спокойно, - сказал голубой человек. - Не пытайся двигаться,
пока я не вытащу из тебя все эти иголки.
Первым рефлексом Кейза было не послушаться и сделать движение, резкое
и быстрое. Когда он попробовал снова, то обнаружил, что не может даже
пошевелиться, он понял разумность сказанного и расслабился. Голубой
человек быстро и уверенно задвигал руками над блоком управления, и из-за
его головы из стены выплыл какой-то аппарат, придвинулся к Кейзу протянул
блестящие тонкие руки, извлек иглы, убрал трубки, намазал его холодными
кремами, отсоединил, отвязал, убрал различные приспособления, которые
вернули его к жизни - и все следы их присутствия в комнате), а Кейз лежал
и думал, на каком языке говорил голубой человек - и как получилось, что он
смог его понять.
Аппарат скользнул в сторону, вернулся к двери в стене, которая его
поглотила. Кейз лежал спокойно, глядя на голубого человека, чье
затемненное скрытое капюшоном лицо ничего ему не говорило, но чья
расслабленная, с руками за спиной, поза говорила о наблюдательном
ожидании. Таинственно, да. Угрожающе? Нет.
Кейз осторожно пошевелился, не обнаружил никаких препятствий, сел. Он
сидел ни на чем, и взглянув вниз, увидел, что парит в метре над палубой.
На секунду у него закружилась голова, но все прошло, когда голубой
человек, мгновенно все поняв, махнул в сторону пульта. Кейза немедленно
окружило и поддержало мягкое устойчивое кресло, возникшее вокруг него. Он
сел прямо, посмотрел на подлокотники, на спинку, затем на голубого
человека, успокаивающий жест которого был достаточно уверенным, чтобы
заставить его откинуться назад - конечно, оставаясь настороженным, но не
встревоженным.
- Лейтенант Хардин...
Кейз моргнул. Прошло так много времени, даже по его масштабам, с тех
пор, как он в последний раз слышал это имя, что он почти что забыл, что
оно принадлежит ему. Словно тебя назвали по отчеству, которое до этого
никогда не использовалось публично.
- Меня обычно зовут Кейзом, - сказал он. - А кто вы?
Пауза, затем голубой человек - безликий, но с улыбкой в голосе
ответил: - На этот вопрос действительно нет простого ответа. Пока называй
меня просто Доктор.
- Доктор, - слово означало именно то что надо, когда он его произнес,
но казалось незнакомым для языка и горла. - Доктор, - произнес он снова на
своем собственном (старом) языке. Это было лучше, но он почувствовал, что
оно ничего не значит для голубого человека.
- Все в порядке, - сказал Доктор, - ты выучил новый язык, новый для
тебя и очень древний для меня.
Идея гипнопедии - обучения во сне - не была новой для Кейза, хотя сам
он никогда не испытывал ничего - ну, такого ЗАКОНЧЕННОГО как это. Познание
и использование информации при помощи гипнопедии всегда было мгновенным
переводом (или быстрым аналогом) для него: подумай `Кот` и выдай `Глип`
или другое соответствующее слово из изучаемого языка. В этом же случае, он
ДУМАЛ на новом языке. И все же, если он хотел использовать старый, он мог
сделать это просто в результате решения, и без особых усилий. Одни
приобретения, никаких потерь.
Кейз закрыл глаза. Есть ли в его новом языке слова, выражающие горе и
гнев и отвращение к самому себе? Да, есть. А благодарность? СПАСЛИ МНЕ
ЖИЗНЬ... Принято считать об умирающих в страданиях: умирает человек,
умирает и страдание, умирает и боль. И что же, если тебя оживляют, а
вместе с тобой и страдание? Вот что имеет значение в данный момент, а не
глупое `Где я нахожусь?`. Он на корабле, который его подобрал. Чей
корабль, куда направляется? Это тоже имело значение, но не сейчас.
Благодарность?..
Миллион вопросов ждал своего времени, и девятьсот тысяч из них
противоречили его установке: не давать никакой информации до тех пор, пока
он не будет вынужден это сделать, а по некоторым вопросам вообще никакой.
- Вы были исполнительным офицером на корабле Хn `Первооткрыватель`, -
сказал Доктор, - разведывательное судно класса `Изыскатель`, стартовавшее
с Земли-Центральной с заданием проникнуть в рукав Галактики и проделать
некоторые эксперименты в межгалактическом пространстве, среди которых -
испытание нового варианта путешествия со сверхсветовой скоростью при
помощи мерцающего поля. Ошибка в проекте заставила корабль бесконтрольно
разогнаться до скоростей, превышающих все что в то время считалось
теоретически возможным. Трагедию `Первооткрывателя` усугубила способность
корабля собирать молекулы межгалактического водорода для топлива, что при
неожидаемых скоростях, привело к возрастанию и так уже чрезмерного
потребления топлива. Единственным возможным результатом должен был быть
взрыв или другое разрушение корабля. Что случилось на самом деле -
неизвестно, потому что к тому времени, как это произошло, корабль
находился далеко за границами возможного слежения и обнаружения.
Кейз почувствовал прилив раздражения.
- Если вы уже выудили все это из моей головы, зачем снова это
повторять?
Доктор мягко возразил:
- Мы ничего не выуживали из вас, Кейз. Мы уважаем личную
неприкосновенность выше всего прочего, и право выбора принадлежит только
самому человеку. Нет, то, что я сказал получено из архивов.
Архивов. Не протоколов или журналов - архивов.
- Как давно мы - `Первооткрыватель` потерялся?
- По времени Земли-Центральной, около тысячи двухсот лет назад.
- Но системы не могли поддерживать меня в течение тысячи двухсот лет.
- А они и не поддерживали. Вы умерли.
Через минуту Доктор сказал:
- Вы хотите побыть один?
- Если не возражаете.
Голубой человек растворился и исчез. Кейз это видел, но мог только
тупо пялиться в одну точку.


Джен. О, Джен...
На некоторое время его мозг превратился в бессловесное рыдание.
Глубоко в сознании, где живет наблюдатель, заключенный в каждом из нас,
тот безжалостный наблюдатель, который стоит в стороне и смотрит - он
услышал: ИДИОТ! СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ТУПИЦА! ПОЧЕМУ ТЕБЕ ГОРШЕ ЗНАТЬ, ЧТО ОНА
МЕРТВА УЖЕ В ТЕЧЕНИЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ, ЧЕМ В ТЕЧЕНИЕ ДВУХСОТ? И ТЫ СЕРДИШЬСЯ?
СЕРДИШЬСЯ! И ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ДЕЛАТЬ СО СВОИМ ГНЕВОМ?
- Что-о, - прошептал он. - Что-то...
Он бросил быстрый взгляд вокруг. В этом месте не было ничего
выступающего, обо что можно было бы удариться, поэтому он сильно ударил
кулаком по своей же ладони, так сильно, что она онемела, и ожидая
появления боли, он увидел в памяти вспышку уродливого смеха. Это был смех
сам по себе, безротый, глубокий, веселый - веселость человека, у которого
лучше мышеловка, а Кейз (и Джен, и Джен) был мышью. Почему он не мог
вспомнить рот, лицо, ситуацию? Потому что он ВИДЕЛ смех в своей памяти, а
не слышал его.
Защита организма - не помнить. Отказ памяти - это акт выживания,
нежелание вновь переживать какой-то ужасный шок. И все же такие события
всегда оставляют на самом видном месте что-то вроде курка (в данном
случае, видимый смех) и то тоже особенность выживания, ибо глубокий ум
всегда хочет знать в чем заключается опасность и чего бояться. Иметь такой
глубокий ум, как у Кейза (а его подготовка сделала его таким) значило
всегда ступать по краю внутренних ужасов, всегда находиться в точке
принятия решения: припомнить ли мне эту травму или снова похоронить курок?
- ибо только на этой грани он обладает способностью реагировать с
легендарной скоростью принадлежащих к Хn.
Он позволил курку, смеху, исчезнуть и закрыл глаза, пытаясь вызвать
силой воли какие-то другие воспоминания. Что-нибудь. Что-нибудь другое,
что-нибудь вместо этого. Что-нибудь вместо этого. Что-нибудь, возможно, до
смеха.
Что-нибудь типа: до смеха была погоня, а перед этим - посадка, а
перед этим... что было перед этим никто никогда не узнает, потому что они
покинули корабль в мерцающей серости транссветовой скорости, до или сверх,
кто знает? Приборов, способных это определить, не было, и в любом случае
никакие приборы не говорят правду, электроны двигались странным образом,
катушки и поля были искаженными и вели себя дико. Никто до этого там не
был, ни от одного зонда не был получен ответ. Пустая болтовня: что бы
случилось с тобой, если бы ты выбросился из корабля при сверхсветовой
скорости? Говорят, что по мере ее достижения, время приближается к нулю, а
масса к бесконечности. Ахиллес и черепаха; логика стремится к
совершенству, правда стремится к нулю. Кто-то сказал, что С (конечная
скорость) - ворота в другую Вселенную, или в другую ступень ступенчатого
пространства. Некоторые говорят, смерть и растворение, ибо все
электрические явления биохимии, по всем правилам физики, так изменятся,
что организация материи и жизни будет разрушена. А некоторые говорят, нет:
явления трансформации (массы в энергию, в пространство, во время, каждое
пропорционально взаимозаменимо) должны сохранить схему, и какая-то
непостижимо другая форма жизни может быть возможна. И выше всего этого
была уверенность, что выброситься, оставив охраняющие тебя системы
жизнеобеспечения, искусственную гравитацию и все остальные ткани
искусственного чрева, которым являлся космический корабль, значило
ввергнуть себя во что-то несказанно незнакомое и враждебное. Выброситься в
стратосфере, когда девяносто пять процентов атмосферы находится внизу, а
перепад температуры достигает, вероятно, градусов двести... имя этому -
Смерть. На что же тогда нужно умножать это в пространстве, в этой
необычной среде, где само время может наступить себе на хвост?
И всегда присутствует еще один аргумент: что сама скорость еще не
является доминирующим фактором; что давно, еще в дни прокладывания дорог,
мудрые люди сказали, что из ушей пойдет кровь, что зрение упадет, что
кровь не сможет циркулировать при двадцати милях в час, и что все
разговоры о `С` были одинаковой логической неправдой; скорость не имеет
абсолюта, скорость всегда относительна, и что единственная опасность,
связанная с выброской из корабля, в том, что ты оказываешься черт знает на
каком расстоянии от чего бы то ни было.
Ну, Кейз проделал это (с Джен, с Джен), и это не научило его ничему
за исключением одного, это можно пережить. Ни как, ни что с ними
случилось. Резкий сигнал тревоги, отдающий повсюду голос, твердящий
ПОКИНУТЬ КОРАБЛЬ, приступ страха, когда он направился к закрепленной за
ним спасательной шлюпке (корпус корабля начал выгибаться, а между ним и
другими шлюпками опустился защитный барьер и это было хорошо, потому что
целая секция корабля отвалилась и взорвалась, шлюпки и все остальное), и
лампы погасли, гравитация исчезла, дикий скрежет наполнил все
знакомо-незнакомые проходы и коридоры до самой его шлюпки, в которую он
забрался и дергался, наступил на того другого, когда вытянув шею, пытался
рассмотреть: никто ли не идет по коридору, но в тот момент уже нельзя было
видеть. Был там кто-то еще или нет, его совесть была чиста (чего нельзя
было сказать о сожалении) ибо автоматический пилот взял на себя все
управление, и он упал назад в шлюпку, люк захлопнулся, и та вылетела из
корабля. Инерционное поле шлюпки спасло их от ужасной агонии ускорения, но
эффект вибрации был сам по себе агонией. На его напарника это
подействовало так же как и на него, и единственное, что он может четко
вспомнить, так это мгновенный вид кружащегося корабля с зазубренной дырой
в средней части - первой взорвавшейся секции, секции, в которой находилась
его спасательная шлюпка - окруженная мерцающими дугами, это искрили
поврежденные кабеля.
Вероятно, некоторое время они были без сознания. Кейз смутно помнит,
как потерял приборы, что не дало ему никакой полезной информации, кроме
того, что шлюпка цела и что ее преобразователь собирает разумное
количество атомного водорода, так что топливо и жизнеобеспечение не будут
представлять собой проблему. Почти отстраненно он наблюдал как его руки
прикоснулись к пульту управления, вызвали контрольный список, установили
компьютер в режим поиска корабля и/или планеты, тяга максимальная -
компьютер не будет использовать максимальную, но установить ее было
можно), и сложное жизнеобеспечение. Прикосновение к пульту - и произошла
проверка всех запасов, они оказались полными. Еще одно прикосновение - и
шлюпка стала медленно вращаться. По форме шлюпка была похожа на акулу с
увеличенным дорсальным плавником. В туловище располагались склады,
преобразователи, топливо; в плавнике находилось оборудование и жилые
помещения для шестерых. Вращение происходило по длинной оси; субъективный
`низ`, следовательно, находился в кончике плавника.
Все очень уютно, все в порядке.
И никакой надежды.
Много места, много пищи и воздух на шестерых. Учитывая, что их всего
двое, это роскошно.
Наконец он посмотрел на второго - не то, чтобы ему не было дела до
этого раньше, но потому что приоритеты для него располагались следующим
образом: сначала условия, потом персонал.
Его первой реакцией было отбросить всех людей, которыми этот второй
не был.
Он не был старым Граулом, капитаном, или этим смешным маленьким Хенни
из чернорабочих, или Баукером, который всегда его озадачивал и которого он
хотел бы знать получше, или Мэри Ди, которая так никогда и не узнала, что
ему больше нравилось, когда она уходила, такими были ее волосы, таким было
ее лицо. Лицо этого второго было из лиц фона, одним из многих, ну, знаете,
людей, которые составляют массу в вашей памяти. Гандер, Дансер, что-то
вроде этого. Янсен. КБХ, ксенобиохимик, которого обычно можно было увидеть
где-нибудь в углу в компании двух или трех других человек из Секции Науки,
они всегда говорили на профессиональную тему. Небольшое исправление. Или
слушали, как другие говорят на профессиональные темы.
- Дженифер?
- Дженосек, - она сидела обхватив согнутой в локте рукой мягкую
стойку за которую зацепилась до того, как началось вращение. Она,
очевидно, наблюдала за проверкой очень внимательно, следя за каждым шагом.
Кейз был выше ее по рангу.
- Кейз Хардин, лейтенант С.Г., - сказал он.
- Да, сэр, я знаю, - последовала глупая пауза. Ему следовало бы
знать, что она знает. На корабле было больше рядовых, чем офицеров. И его
`С.Г.` повисло в воздухе между ними. Ее глаза были похожи на длинные
миндалины, они были такими яркими, что казались непрозрачными, но было
ясно, что не изнутри, а ее волосы были зачесаны назад почти болезненно
туго. Она была стройной, высокой. Ее голос имел странный контролируемый
тембр, словно его удерживали в среднем регистре сознательным усилием. Она
спросила:
- Что случилось?
Он пожал плечами и кивнул в сторону сигнального устройства. Ни
корабля, ни шлюпок, ни планеты, ни Солнца нигде. Какие-то обломки,
постепенно уменьшавшиеся, ничего достаточно большого, чтобы спасти или
укрыть кого-нибудь, иначе компьютер доложил бы об этом. Они вращались, и
на экранах появились размытые бледные следы: конец рукава далекой
галактики. Кейз прикоснулся к пульту и зафиксировал этот вид.
- Никто ничего не говорит рядовым, - заметила она.
- Лейтенанту тоже не слишком-то много говорят. Мы испытывали новую
тягу. Теоретически она не должна была работать в гравитационных полях
определенной плотности, поэтому мы направлялись в глубокий космос при
помощи обычной тяги. По показателям, у нас все было в порядке,
математическая секция выдала нам фактор безопасности `3` или лучше: я хочу
сказать, что мы удалились в межгалактическое пространство в три раза
дальше, чем это было необходимо для нашей безопасности. Ну, они ошибались,
или проект был неправильным, или на мостике кто-то ошибся. Они включили
новую тягу и не смогли ее выключить. Ничто не смогло ее выключить. Она
работала за пределами наших энергетических запасов, бесконтрольно. Мы
просто разгонялись до тех пор пока не развалились.
- И нет никого...
- Никого.
Они смотрели друг на друга. Что происходило за сиянием этих длинных
глаз? ПОЧЕМУ ТЫ? Или она оплакивала кого-то? На секунду он испытал
сожаление: он не сплетничал, не вмешивался, он никогда не следил за
привязанностями и личными грешками. У Кейза был ищущий, голодный ум, но он
был нацелен на работу, ответственность, выполнение задания,
целенаправленное подавление своих собственных желаний и искреннее
подчинение начальству. Он был хорошим офицером. Вопрос: считают ли его
хорошим человеком никогда не волновал его. И... вероятно, не должен
волновать его сейчас. Он был половиной населения, притом вышестоящей. Ей
не с кем было его сравнивать, и, судя по всему, не будет. Он вздохнул
(почему?) и отвернулся от нее. Ему нечего было вспоминать о ней. Ему
придется начинать узнавать ее постепенно, начиная с этого момента, в то
время как она... ну, она знала, кто он такой. В его мире, человек привык
жить в тесном контакте с другими людьми - их было так много, повсюду. Но
потому что их было так много, всегда существовал выбор. Но сейчас...
Он повернулся к пульту, откинул стул и сел. Он угрюмо уставился на
слабое пятно звездной пыли, являвшейся галактикой - кто знал какой - и на
черноту, со всех сторон его окружавшую - и безнадежно дал задание
компьютеру определить расстояние до нее. Восемьсот световых лет или
девятьсот? Наверняка, что-то вроде этого. Шлюпка может разогнаться до
скорости в долю световой, большую долю, но все равно всего лишь долю, а
система жизнеобеспечения сможет продержать их живыми в течение минимум
двухсот, максимум - пятисот лет.
Конечно, шлюпка была оборудована на шестерых, но может ли система
жизнеобеспечения срабатывать повторно, так что они могли бы ожить и
использовать новую систему до того, как старая будет исчерпана? Будут ли
неиспользованные системы эффективны после столь длительного времени?
Он посмотрел через плечо. Его биохимик может иметь какой-то ответ. Но
сначала немного цифр.
Он уверенно отдал компьютеру команды, требуя дать расстояние до
ближайшей планетной системы. Сканируя галактическое облако с расстояния
восемьсот световых лет, компьютер может работать только в области
вероятности - проложить курс к точке в облаке, где могут вероятнее всего
находиться пригодные для жизни планеты, а пригодные для жизни планеты не
могут находиться нигде. Он установил компьютер на поиск, и отвернулся от
него. Наконец он сделал все, что мог, и ненавидел это, боялся. Теперь
ничего другого не оставалось, как взглянуть в лицо целому спектру проблем,
которые никогда его не волновали; относительно которых он никогда не
получал никаких указаний. Его готовили к тому, чтобы иметь дело с
проблемами, а не с людьми, не с отдельным человеком, и поэтому не с самим
собой. Он повернулся, чтобы столкнуться с этим, с нею, с собой. Она
плакала и спросила:
- Мы умрем, не так ли?
Все в ней, ее теле, волосах, глазах, молило об одном простом ответе,
отрицании и он не мог его ей дать. Он и не подумал о том, чтобы солгать
(это для тех, кто знает о людях больше, чем он), и ему не пришло в голову
прикоснуться к ней, что было бы очень кстати, потому что она могла бы
интерпретировать это по-своему. Он сказал:
- Полагаю, да, Дженифер, - и даже имя ее произнес неправильно.


- Доктор.
Непонятно откуда исходящий свет усилился и появился голубой человек.
- Я голоден, - сказал Кейз.
- В кресле, - ответил Доктор, - вы чувствуете себя лучше?
Кейз знал, что Доктор знает это благодаря большому количеству
приборов, и что предметом его вопроса является не его физическое
состояние. Но `лучше`?
Он ответил:
- После того, как корабль развалился, я спасся в спасательной шлюпке
с рядовой Джанет Дженосек, ксенобиохимиком.
Широкий мягкий подлокотник кресла раздвинулся и обнаружил теплую
соску. Но, подобно колесу и игле форма соски неподвластна векам. Он сильно
потянул за нее и глотнул. Содержимое было довольно безвкусным (но Кейз мог
понять это, вкусы действительно меняются, и вся поза его хозяина? - того,
кто захватил его в плен говорила о предложении, а не навязывании), но
удовлетворительным. Он посмотрел на соску и снова потянул. Затем сказал:
- Я не могу вспомнить, что произошло, после того, как мы поняли, что
нам нечего ждать помощи, что мы вне пределов досягаемости, что у нас нет
причин надеяться.
- Вы находились в `жилете` - вы называете его гробом. Что случилось
со шлюпкой?
- А она разбилась при посадке.
Доктор не комментировал, он ждал.
Кейз сказал:
- Я хочу сказать, я не могу вспомнить, что мы делали все эти дни, сто
и четыре их было... Он имел в виду, что хочет вспомнить их по порядку
каждый час и минуту, потому что теперь они были драгоценными, бесценными и
потому что теперь он не мог понять, почему они, за исключением некоторых
живых сцен, были в то время цепочкой серых-пресерых будней, которые надо
было прожить. Потому что он был с Джен, Джен. Она не стала ничем другим,
она была той, которую он видел в тот первый день, когда она плакала в
первый и последний раз, на которую смотрел, опустив бесполезные руки между
коленями, смотрел, как она плачет, пока она не перестала. Затем дни...
корабельное время говорило, что это были дни и ты можешь поспать какое-то
время, проверить пульт управления, занести данные в журнал, и затем тебе
больше ничего не остается делать, как общаться с другим человеком, а ты
просто не знаешь как.
И все это время, он подумал об этом с каким-то благоговейным страхом,
это была Джен. Так бывает, когда страдание и горе замыкаются на все:
маленькая цена за те сто и четыре дня, теперь, когда он знал, кто она. Кем

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 117968
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``