ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Андрей ЛАЗАРЧУК

ИНОЕ НЕБО

- Мой Лорд, - не отводя глаз, сказал звездочет. -
Чтобы составить такой гороскоп, я должен одновременно
находиться и под северным, и под южным небом - что
невозможно. Путешествие к берегам Африки займет не
один месяц.
- А как же другие астрологи? - паучьим голосом
спросил Ланкастер. - Как же великие древние?
- Потому мы и живем так, как живем.

(Леон Эндрью, `Властелин спичек`)

Вот люди! все они таковы: знают заранее все
дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже
одобряют его, видя невозможность другого средства, -
а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием
от того, кто смел взять на себя всю тягость
ответственности.

В небесах торжественно и чудно!

(Михаил Лермонтов)

6.06.1991. ОКОЛО 14 ЧАСОВ.
СТАНЦИЯ ВАРГАШИ. ГОСУДАРСТВЕННАЯ ГРАНИЦА

Все, хватит с меня японской техники: неделю назад купил часы, а
минутная стрелка уже отклепалась от оси и показывает не время, а
направление к центру Земли - то, что меня сегодня интересует меньше всего.
В конце концов, почему инженер, пусть даже на государственной службе, не
может себе позволить приличные часы? Допустим, не швейцарские. Жирновато.
Допустим, `Адлер`... За окном вагона справа налево прокатился лязг
буферов: наверное, к `Империуму` прицепили локомотив. Конечно, `Империум`
не может отклоняться от графика. А мы, конечно, можем... Очень одинаковые
японцы, стоявшие под навесами у вагонов, заторопились по своим местам.
Черно-белые японцы - черные пиджаки, белые брюки - садились в черно-белые
вагоны `Империума`, экспресса Пхеньян-Томск-Берлин-Лондон, единственного
поезда, проходящего по землям всех четырех великих держав... что-то в этом
мне показалось не то забавным, не то символичным - скорее всего,
показалось: от скуки, - но додумать я не успел, потому что тихая музычка
из репродуктора прервалась, и милый голосок - я так и видел эту белокурую
голубоглазую девочку с кукольным ротиком и пышным бантом на голове -
сначала по-немецки, а потом по-русски произнес: по настоянию пограничной
стражи досмотр вагонов продлен, уважаемым господам пассажирам, следующим
до станций Курган, Каменецк-Уральский и Екатеринбург, компания приносит
свои извинения, компенсацию они могут получить в кассах вокзала в удобное
для них время; после Екатеринбурга график движения будет восстановлен.
Так... продлен досмотр... Я машинально посмотрел на часы, а потом хлопнул
их об стол. Приедем в Курган - куплю новые. Куплю `Адлер` - назло
Командору. Решено. Так и сделаю.
Но который же час? Я откатил дверь и выглянул в коридор. За окном
спиной ко мне стоял часовой-пограничник в блестящей от дождя черной
накидке. От купе проводника медленно шел бан -полицай - шел, заложив руки
за спину и разглядывая через окна что-то на перроне. Увидев меня, он чуть
ускорил шаг и положил правую руку на ремень рядом с кобурой.
- Герр офицер, - со сладкой улыбочкой заторопился я по-немецки, - не
могли бы вы сказать, что произошло и который час? Я спал, и вот...
- Четырнадцать двадцать две, - ответил он. - А что произошло, не
знаю. Пограничники что-то ищут. Наверное, опять кто-то пошутил насчет
бомбы в багаже. Идиоты.
- Часто так шутят?
- Бывает... А у вас что, часы остановились?
- Сломались. Брак. Купил - дешевые... недели не проносил.
- Японское дерьмо, - он издали, спрятав руки за спину, взглянул на
мои часы. - Консервы у них вкусные и фарфор хороший, а механизмы делать не
могут.
- Ну, на Островах-то делают, - возразил я. - Только и стоят они
хороших денег. А это - из Континентальной...
- Вам, конечно, видней, это вы с ними друзья, - сказал полицай. -
Только, на мой взгляд, лучше немецкой техники все равно не найдешь. Не
потому что я шовинист - из личного опыта...
Хлопнула дверь тамбура, загремели по железу сапоги. Мой собеседник
сделал шаг назад и подтянулся, готовый рапортовать начальству. Дверь я
задвинул не до конца, оставил щель, чтобы слышать что происходит - но фиг:
вошел и вытянулся в струнку, отдавая честь, лейтенант пограничной стражи.
- Валинецкий Игорь Зденович, гражданин Сибири, из Томска, инженер,
направляетесь в Москву по делам государственной компании `СПРТ`?
- Именно так, - сказал я.
- Пожалуйста, еще раз предъявите паспорт и вещи для повторного
досмотра.
- Пожалуйста.
- Поскольку в вашем теле работает ядерный реактор, предъявите
нагрудный знак, медальон и браслет.
Я показал браслет, расстегнул рубашку и продемонстрировал медальон.
Лейтенант сверил номера с тем, что записано в паспорте, кивнул.
- Спасибо. Откройте чемодан.
- Что именно вас интересует?
- Простите, это тайна.
Он прошелся интроскопом по стенкам, крышке и дну моего чемодана,
похлопал руками по дорожной сумке, показал на раухер:
- Прошу вас, продемонстрируйте работу аппарата.
Я вывел на экран схему интерференции полей в блоке `Пирмазенс` и
показал, как меняется картина с ростом нагрузки. Лейтенант был
удовлетворен.
- Благодарю вас, - сказал он. - Приношу извинения за беспокойство.
Это делается в целях вашей безопасности.
- Долго мы еще простоим?
- Не больше часа.
Он вышел и через несколько минут вернулся.
- Герр инженер, не согласитесь ли вы принять попутчика?
Мне показалось, что он подмигнул.
- Главное, чтобы согласился попутчик, - я постучал ногтем по
нагрудному знаку.
- Фрау без предрассудков, - сказал лейтенант.
И вошла фрау. Я почувствовал, что встаю. За спиной фрау маячил солдат
с чемоданом.
Очень мило... с вашей стороны... лейтенант. Фрау походила на
француженку: короткая стрижка, с прищуром глаза, высокие скулы, чуть
втянутые щеки. Стройна. Необычные, ломкие движения. Я не стесню?.. Что вы,
разумеется, нет. Семья с двумя детьми, очень просили... Располагайтесь,
пожалуйста... мне выйти? На секунду, не больше. Вас предупредили
относительно этого (напрягаю грудную мышцу, значок уезжает на полметра
вперед)? Да-да, ничего особенного, я не боюсь. Замечательно...
Замечательно.
В коридоре я прижался лбом к холодному стеклу. Сердце работало во
втором режиме: сто ударов в минуту. Что-то рановато начинается операция...
похоже, что наши друзья из гепо нервничают. И без помощи раухера я мог с
полной уверенностью сказать, что фрау эта имеется в нашей картотеке. Номер
Р-147, `Роза`, агент-наблюдатель высшего класса. Обычно работает на
ближневосточном и туранском направлениях. Свободно владеет арабским и
фарси. Сексуально притягательна для мужчин восточного типа...
- Входите, можно.
Когда она пришла, на ней был клетчатый твидовый костюм. Теперь она
натянула брючки из темно-красной замши и облегающий черный свитер.
Ай-я-яй, какая откровенная фронтальная атака. Разве же так должен
поступать агент-наблюдатель высшего класса? Но, главное - зачем? Я что,
похож на арабского террориста? Нескладуха. Ладно, разберемся по ходу
дела...
- Позвольте представиться: инженер Игорь Валинецкий. - Я вспомнил,
наконец, что мы не знакомы.
- Криста Лауэр, - протянула она руку. - Переводчик-синхронист. Вы из
Сибири?
- Да, из Томска... - Рука у нее была сухая, нервная. Я приложился
губами к запястью и удивился, что меня не ударило током.
- Я была в вашем Томске, - сказала она. - Красивый город. И чистый.
Но уж очень похож на американские города.
- В Америке вы тоже были?
- Дважды. В восьмидесятом и восемьдесят восьмом. В августе. Сплошные
восьмерки. Смешно, правда?
- Неимоверно. А с какого языка вы синхронно переводите?
- С арабского.
- О!
- Не похоже, правда? Никто не верит. А ведь арабский - очень простой
язык. Очень красивый. Хотите, я вам стихи почитаю?
- Секунду, - сказал я. - Пойду шепну пару слов проводнику.
Коридор был пуст: законопослушные граждане обеих стран близко к
сердцу приняли просьбу не выходить из купе без крайней на то
необходимости. Проводник, подперев щеку, грустно смотрел в окно. Дождь не
кончался.
- Что желает герр инженер? - вскочил он мне навстречу. Забавно: по
нашу сторону границы он спрашивал: `Чего изволите?`, а по эту, хоть и
говорил по-русски, фразу строил на немецкий манер.
- Две чашки очень хорошего чая и бутерброды с семгой.
- Пирожные?..
- И пирожные, да.
- Пять минут.
На обратном пути я вдруг сообразил, что именно привлекало за окном
внимание моего собеседника-полицая и что я видел сам, но за размышлениями
о качествах и статях агента Р-147 просто не пропустил в сознание. На
мокром асфальте перрона проступили нанесенные трафаретным способом
силуэтные портреты `самарской четверки`: Сталина, Молотова, Ворошилова и
Берии; силуэты наезжали один на другой, и получалась гордая шеренга - так
когда-то изображали казненных декабристов, а потом -
Маркса_-_Энгельса_Ленина - Сталина. `...ет единная ро...` - видны были
буквы. У патриотов почему-то всегда нелады с родным языком. Это подметил
еще Ларошфуко, только выразился как-то закомелисто. Или это был Паскаль?
Блез. Паскаль Блез и Блез Паскаль - это два разных человека. Или Вольтер.
Лишивший невинности Жанну д`Арк. Мне вдруг стало тоскливо: последний раз
по-настоящему, для души я читал лет пять назад. С тех пор - только для
ума. Для дела. Даже в отпуске - для ума. Даже в Гвоздево, в зоне
психологической разгрузки, где можно все - даже там я не читал ничего
постороннего, хотя именно об этом, о постороннем, я мечтал на акциях,
особенно если приходилось лежать в ледяной грязи или проходить по сто
километров в день - мечтал выйти утром на веранду или на плоскую крышу,
сесть в плетеное кресло, взять в руки книгу - не какую-то конкретную, а
просто очень хорошую книгу - и читать медленно, с наслаждением, потягивая
чай из тонкой, нежной, как розовый лепесток, чашки, и тихая японочка или
кореяночка, неслышно подходя, будет наполнять эту чашку... никогда этого
не получалось, хотя и японочки, и кореяночки были, но вместо чая пили
коньяк, а до книг так и не доходило совсем.
Пока я отсутствовал, Р-147 времени не теряла: на столе уже
красовалась осургученная бутылка `Саян-туй` и два фиолетовых дорожных
бокала из `неуничтожимого стекла`. Сама фрау размышляла над открытым
клетчатым чемоданом - тем, что поменьше.
- Как вы считаете, - подняла она на меня глаза, - это подходит к?.. -
она кивнула на бутылку. В руке у нее была коробка орехового печенья
`Таежное`.
- Абсолютно не подходит, - сказал я. - Более того, и бутылка эта не
подходит к ситуации... - я взял бутылку в руки и посмотрел на печать. -
`Золотая печать`, ничего себе! Рублей сто двадцать отдали?
- Сто пятьдесят.
- В магазине Семенова на углу Авиаторов и Денисюка?
- Нет, в Петропавловске на вокзале. Я же еду из Петропавловска.
- А мне показалось, я видел вас раньше... впрочем, не смею
настаивать.
- Возможно, кто-то похож?..
- Я спал всю дорогу. Должно быть, вы мне приснились. Так вот,
`Золотую печать` следует вскрывать и пить в кругу старых друзей, причем не
в чистом виде, а добавляя понемногу в очень хорошую водку. Или - на
любителя - в джин. Если закусывать, то фруктами. Манго, авокадо, папайя. В
нашей компании `Саян-туй` поэтому называют еще `Да здравствует Африка!`
- Очень остроумно.
- Чрезвычайно. Так что спрячьте это для старых друзей, а я придумаю
замену... вот. За знакомство - лучше не придумаешь. Этому коньяку почти
пятьдесят лет. `Турксиб` - слышали?
- Это название коньяка?
- Скорее прозвище. Названия у него нет, потому что в продажу он не
поступает. Просто я в свое время сидел с Семеновым-внуком за одной партой.
Хотите знать, что это за коньяк?
- Сначала попробовать.
- Разумеется. Ага, вот нам уже несут...
Проводник, улыбаясь, сервировал столик. Если фрау позволит... Как из
рукава, появился букетик красных саранок. А нет ли у вас лимона,
поинтересовался я. Как же может не быть лимона, изумился проводник. Тогда,
пожалуйста, принесите лимон и пустую рюмочку для себя. Он исчез и тут же
возник вновь с пошинкованным лимоном и граненым стаканчиком пузырчатого
зеленого стекла. Вслед за ним просунулся давешний полицейский. Что за?.. -
начал было он, но три беспредельно-радушных улыбки срезали его влет. Он
засмущался, заковырял пальцем стенку, но фрау вручила ему свой бокал, и
тут уж он устоять не смог. Проводник принес еще один стаканчик, и я налил
каждому по первой порции. Дегустация, объявил я. Для тех, кто еще не
знает: этому коньяку пятьдесят лет. Может быть, больше. История его
такова: в сорок первом году, поздней осенью, из Грузии был выведен эшелон
с пятью тысячами бочек коньячного спирта. Эшелон сопровождал интендант
второго ранга Гавриил Семенов. Так, вы уже смеетесь. Совершенно верно.
Странствия этого эшелона вокруг Каспийского и Аральского морей - это тема
для новой `Одиссеи`. Наконец, почти через год, в октябре сорок второго,
эшелон видели - в последний раз - на станции Козулька, известной, может
быть, вам по очерку Антона Павловича Чехова `Остров Сахалин`. Где-то между
Козулькой и Красноярском эшелон исчез бесследно. Напомню, это был уже
октябрь сорок второго - кому какое дело было до несчастного эшелона? А
после декабрьской Реформы возник уже новый Семенов, тот, которого мы
знаем: `Семенов и сыновья` - три звездочки, пять звездочек, `особо
выдержанный`... Но несколько сот бочек дед Семенов сохранил, не пустил в
продажу. Они замурованы в его подвалах и ждут своего часа: одни -
наступления нового тысячелетия, другие - столетия фирмы, третьи - еще
каких-то славных дат. Говорят, есть бочка, отложенная до дня Страшного
Суда. Та бочка, из которой мы сейчас пьем, была открыта две недели назад
на восьмидесятилетие Гавриила Семенова. И я предлагаю выпить за то, чтобы
нас никогда не покидали оптимизм и вера в будущее, как не покидали они
этого славного патриарха. Прозит!
Пили, восхищенно жмурились, обменивались только междометиями. О-о!
М-м-м! Э-эх! Да-а, господа... Мягкий, шелковый напиток. Безумно богат его
букет и неизмеримо коварство: со второй порции отключаются ноги. После
третьей-четвертой возникает странный эффект: тебе кажется, что голова твоя
по-прежнему светла и ты практически трезв, только весел; в
действительности окружающий мир ты уже практически не воспринимаешь -
остаешься лишь ты сам и твои собутыльники и сотрапезники. Не зря же целую
бочку Семенов заначил до Страшного Суда. Иммунитета к `Турксибу` нет, от
него пьянеют даже самые стойкие; похмелья после него тоже не бывает.
Вместе с ломтиком лимона я бросил в рот капсулу холапана. Теперь печень
активно погонит желчь, а поджелудочная железа начнет выбрасывать в кровь
огромное количество инсулина. Надо не прозевать момент и съесть что-нибудь
сладкое...
Сказал тост полицейский. Он предложил выпить за прекрасных дам, за
наших жен и любовниц - пусть никогда не встречаются! Выпили - с большим
удовольствием. Я достал следующую бутылку, а проводник принес еще один
лимон и банку японских консервированных фруктов. Теперь процесс становился
самоподдерживающимся: таково свойство практически всех смешанных
русско-немецких компаний: пить до отпада. Порознь может быть и так, и
этак, а вместе - тушите свет. Вероятно, таким путем русские сублимируют
свою полувековую мечту о реванше, а немцы глушат насмерть темные
предчувствия.
Заскрипев сочленениями, поезд тронулся. Уплыл назад мокрый часовой,
мокрый газетный киоск, мокрые офицеры пограничной стражи под мокрыми
зонтами, кончились платформы, застучали колеса по стрелкам, мелькнули
светофоры и знак `граница станции`, побежали мимо пристанционные
постройки, домики, переезд со шлагбаумом, на дороге грузовик, два
трактора, мотоцикл, еще дальше - ферма, жилой дом, и теплицы, теплицы,
теплицы, гектара два теплиц... местность была плоская, как блин, и в такую
погоду особо унылая... деревья в лесополосах застыли по стойке смирно и
ничем не напоминали создания природы, а редкие березовые колки всем своим
видом выказывали смирение и понимание того, что оставлены они жить только
из невыразимой милости... Уже выпили и по третьей, и по четвертой - под
какой-то совершенно непристойный тост, сказанный Р-147 , и под робкое
`Это... за знакомство, что ли...` проводника. Стало совсем темно, дождь
усилился, окно, несмотря на гидрофобное покрытие, заливало водой. Тучи
вспыхивали лиловым, и гром, хоть и ослабленный, проникал в вагон. Нет, ты
скажи, требовал полицейский у проводника, ты скажи: справедливо это? Я тут
всю жизнь живу, и отец мой жил, и деды, и прадеды, а он мне: оккупант?
Справедливо? Зепп, бил себя в грудь проводник, Зепп, бля буду!.. Потому
что все мужики хамы, объясняла Р-147, вам всем одно нужно, что я, не знаю,
что ли? Примитивное удовольствие. Воткнул - и к следующей. Что я, не вижу?
Комплекс Кулиджа. Воткнул - и дальше побежал. На нее не обращали внимания.
Ты пойми, тряс рукой проводник, ты пойми: русский человек - это русский
человек! Ты, главное, суть пойми!.. Меня вдруг затрясло: теплая пелена
опьянения исчезла, и я оказался под леденящим взглядом исполинского глаза,
как бы под лучом замораживающего прожектора - я все уменьшался в размерах,
а глаз рос, рос, уходя в бесконечность... срочно нужно было съесть что-то
сладкое, срочно - я упустил момент... рука почти чужая: я отстраненно
смотрел, как она неуверенно сыпет сахар в остывший чай, ворочает там
ложкой, поднимает чашку... начинался настоящий озноб, но я успел судорожно
выхлебать приторный сироп. Теперь можно и коньячку, настоящего коньячку
без легенд и излишнего коварства... зачем я вообще это сделал? Черт его
знает... Полицейский тряс бутылкой, силясь добыть еще хотя бы каплю. Я
встал - тело ныло, как после тяжелой продолжительной болезни, сердце
неслось куда-то в третьем режиме, - и достал литровую бутыль `Хасана`.
Это, конечно, пойло, травяной настой, но он хорош тем, что после него не
болит голова. Вот - русский человек! - воскликнул проводник, простирая
руки. - Он понимает душу любого - русского, немца - любого!.. Я не
русский, сказал я. Я полуполяк, полуиспанец. У меня мама - Родригес. Все
равно, ты русский! - настаивал проводник. - Ты думаешь по-русски, и ты
понимаешь русскую душу. Разве что, согласился я. Теория крови - это блеф,
веско сказал полицейский. Партия разобралась и дала бредням Розенберга
суровую оценку. Бредни Розенберга разоблачены, разоблачен и сам Розенберг.
Верно, Зепп, все люди братья, подхватил проводник, давай на брудершафт!
Стали пить на брудершафт. Полицейский с проводником, я с Р-147. От таких
губ тоже должно бить током. Но почему-то не било. Р-147 откинулась назад и
издала слабый стон - будто где-то далеко, в каменной пустыне, взывает о
помощи живое разумное существо. Налили еще по одной, теперь была моя
очередь целоваться с проводником. Это оказалось не так ужасно, как
представлялось. Глазки у проводника были уже как у вареного поросенка.
Р-147 целовала полицейского взасос, правая рука ее скользнула вниз по
мундиру, нашла ширинку - и замерла в восхищении. За окнами прогрохотали
фермы моста - мы переезжали Тобол. Гроза осталась позади, из-за туч
выскользнуло солнце и заплясало на зеркальном куполе `Евразии`; из
светящегося тумана проступил похожий на перевернутую букву `у` силуэт
`Самсона` - знаменитого курганского небоскреба. В прошлом году мы работали
в нем и вокруг него: `Дети Адольфа` пытались добраться до сейфов
`Сибнефти`, захватили заложников... В простоте душевной они считали, что
снять их со сто четвертого этажа будет трудно. Так... пришел мой черед
целоваться с полицейским. Он уже ничего не понимал. Р-147 заставляла
проводника слушать, как у нее бьется сердце. Братские чувства ее просто
переполняли. Колеса снова застучали на стрелках, и тут в проводнике
шевельнулись профессиональные навыки. Едем, что ли? Ну да, едем... Он
подобрался к окну. Поезд задрожал и остановился. Неверными шагами
проводник двинулся в коридор, но тут же появился вновь, пятясь, сжимаясь
во что-то маленькое и незаметное. Вошли и замерли в глубокой растерянности
три полицейских офицера. Наш полицейский встал, оправил мундир, нашел
фуражку и с третьей попытки надел ее. Повернулся ко мне, покачал толстым
пальцем перед носом, сказал строго: Зепп Клемм не оккупант! Запомни и
передай всем - Зепп Клемм не оккупант! На вот - чтобы помнить... Он снял
часы и стал надевать их мне на руку. Не оккупант, повторял он, не
оккупант, не оккупант...

7.06.1991. ОКОЛО 3 ЧАСОВ НОЧИ.
ГДЕ-ТО МЕЖДУ ЕКАТЕРИНБУРГОМ И КАЗАНЬЮ

Я так и не уснул. Лежал, ворочался, мчался раскаянием. Зачем устроил
жеребятину? Ну, в самом-то деле - зачем? Дурака валял? Воистину дурака...
Пытался расслабить тело и заставить мозги подумать о деле - тоже не
получалось. Тот мизер информации, что у нас был, уже давно усвоен, и
нового из этого ничего не выжмешь. Надо просто там, на месте, натянуть
хорошую паутину, сесть поудобнее и ждать. И все. Техника заброшена, люди
все на месте, времени у нас вагон... Р-147 как прилегла в Кургане, так и
не пошевелилась до сих пор. Я прикрыл ее пледом - она сморщилась обиженно,
и все. Интересно, какая у нее в этой игре роль? Если, конечно, в этой
игре... и если я не обознался. Я тихонько встал, наклонился над ней.
Спит... но как-то странно... не пойму... Я вдруг понял, что она на меня
смотрит. Веки не сомкнуты, только опущены... и волосы за ухом как-то не
так лежат... Я протянул руку, коснулся волос, и тут они все легко
скользнули вверх, обнажая гладкий зеленоватый череп, глаза страшно
распахнулись, а вокруг моих ног захлестнулось и обвилось что-то упругое и
сильное, отлетел плед - ко мне тянуло руки чешуйчатое хвостатое
существо...
- Проснитесь! Проснитесь! - незнакомый перехваченный голос.
- Что? - я приподнялся. А... все в порядке, в порядке... - у меня
тоже перехваченный голос. Купе, горит настольная лампа, сердце опять в
третьем режиме. Р-147 без косметики, в том же черном свитере и трусиках, и
пахнет от нее мылом и зубной пастой - встала, умылась...
- Вы так кричали, - сказала она жалобно. - Я думала, убили кого-то.
- Пойду умоюсь, - сказал я.
Убили... убили... ну, убили. И что теперь?
Рожа в зеркале была не моя. Похожая, но не моя. Не родная. Это тоже
гнездится где-то: вот однажды посмотрю в зеркало, а там - крокодил, или
оскаленный череп, или старик... или женщина. Что не менее ужасно.
Умылся. Вернулся. Посмотрел на трофейные часы. Тут же забыл, что там
увидел. Р-147 лежала с открытыми глазами. Свитер ее очень небрежно и очень
заметно валялся на столике. Эти немецкие женщины...
- Вам что-то приснилось? - спросила она.
- Может быть, - сказал я. - Не запоминаю снов.
- Меня долго мучали кошмары, - сказала она. - Пока я не стала
лечиться у Бонгарда.
- Извлечением души?
- Не смейтесь, это действительно так! Это не выдумки, я же... - она
замолчала и приподнялась на локте. - Хотите попробовать? - страшным
шепотом спросила она.
- Нет, - сказал я. - Мне нельзя. У меня искусственное сердце.
- Неважно! Ведь душа...
- Все равно не хочу.
- Вы будете жалеть, страшно жалеть...
- Гашу свет?
Я выключил лампу, разделся и лег. Р-147 выглядела подозрительно
бодрой. Слопала какой-нибудь стимулятор? Допустим. Ну и что? Не везу я ни
оружия, ни фальшивых паспортов, и даже денег у меня кот наплакал. Залезть
же в память раухера невозможно.
Да и залезь туда кто... Архивная крыса Люба, вручая мне тощенькую
папочку с материалами по `Пятому марта`, сказала: все здесь, Игорек, нет
больше ничего, будто и не люди это, а мороки. И Командор бушевал, что идти
на акцию с такой информацией - это просто подставлять задницу. Бушевал он,
впрочем, наедине со мной, в подвальчике того самого, на углу Авиаторов и
Денисюка, хлопнув предварительно для расслабления полбутылки `Кедровой`. В
кабинете же Тарантула он вел себя лояльно и делово и даже изображал
повышенное внимание, когда Тарантул с мужественной сдержанностью и
простыми словами заливал нам, насколько от успеха этой акции зависят
судьбы нашей цивилизации и даже самое существование оной. И здесь в
который раз проявилось замечательное свойство мимики Тарантула: какую бы
святую истинную правду не говорил он - вплоть до цитирования таблицы
умножения - видно было: врет. Может быть, потому, что когда-то зубы съел
именно на дезинформации. Взять, скажем, сибирскую атомную бомбу: сделали
ее в металле только в семьдесят втором, но уже с пятьдесят восьмого весь
мир был убежден, что она существует. Прошла большая серия дез: будто бы
Гринсгаузен передал Сибири документацию по ультрацентрифуге для разделения
урановых изотопов (он так и сидел бы до сих пор, если бы не умер от
лейкоза), и будто бы где-то в пустыне Намиб наши егеря захватили трейлер с
обогащенной урановой рудой (трейлер действительно пропал, но без нашей
помощи - но очень кстати), и за немыслимые деньги везде, где только можно
было, скупали плутоний, и даже загрузили в глубокую шахту и подорвали
полторы тысячи тонн аммонита - и Тарантул потом, очень довольный собой,
говорил, что атомная бомба, существующая только в головах противников,
сдерживает их не хуже настоящей, а обходится раз в сто дешевле... поэтому,
слушая его, я все старался понять, в чем же заключается истинный смысл
операции - но так, конечно, и не понял.
Не понял до сих пор.
- Ах, это невозможно, - сказала Р-147, - я не понимаю - быть таким
бесчувственным... я не понимаю.
Она села, замерла на минуту - будто внезапно и глубоко задумалась -
потом быстро шагнула ко мне и забралась под плед. Это невозможно, шептала
она, это невозможно, это... Да, подумал я, невозможно... а если невозможно
избежать насилия, расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие...

7.06.1991. 9 ЧАСОВ. КАЗАНСКИЙ ВОКЗАЛ

Оказалось, что мы можем ехать одной машиной. Ей на улицу Гете,
семнадцать - домой (адрес, телефон - все записал, да, позвоню, конечно),
мне - на улицу Гете, двадцать шесть - в консульство. Носильщик уложил наши
чемоданы в багажник такси, видавшего виды `блауфогеля`, я расплатился с
ним, сел рядом с Кристой, таксфарер переспросил адрес, тронулся - поехали.
Через центр поедем или по кольцу? Как вам удобнее. Тогда по кольцу, в
центре сейчас можно надолго застрять. И полиции там - в жизни такого не
видел. С послезавтра, говорят, вообще внутри кольца только с пропусками
можно будет ездить - во жизнь начнется веселая! Ну, это ненадолго, сказал
я, дней десять, не больше. А сколько бензина лишнего сожжешь за это время,
а? Да, это верно...
По кольцу свернули не налево, как я ждал, а направо, к Самотеке. На
Таганской асфальт кладут, сказал фарер, ночью, видно, не успели, я только
что оттуда, с Павелецкого... Нет разницы, сказал я. Есть небольшая,
возразил фарер, с километр разница есть, но так надежнее... вы сами-то
откуда? Из Томска, сказал я. Я слышу, выговор, вроде, не наш, сказал он. И
как там, в Томске, дела? По-моему, замечательно, сказал я. А что у нас-то
творится, слышали? Да уж... И что вы про это все думаете? Наверное,
правильно все, в общем-то... Немцы уж очень обижаются, сказал он, а я так
думаю, мы же не звали их сюда, правильно? А с другой стороны... Во, мотнул
он головой, аж со всего света слетелись... На обочине, двумя колесами на
тротуаре, стоял, накренившись, панцерваген `Мефисто`. Башня была
зачехлена. Вокруг машины слонялись глянцево-черные зулусы в белой
тропической форме. Офицер - белый - скучал на водительском месте, а
водитель копался в моторе. Вот, сказал наш таксфарер, русских - туда,
черненьких - сюда, так и живем... На въезде в туннель под Тверской стояли
пулеметные гнезда из мешков с песком, там дежурили парни в болотного цвета
комбинезонах и каскетках - кажется, финны. У туннеля под Геринга
пулеметные гнезда еще только ставили. На плоской крыше Культурного центра
маячили часовые. Все это, конечно, играло роль забора, не более: настоящие
сторожа прятались в тени. Позвони обязательно, сказала Криста. Непременно,
сказал я. Где ты обычно останавливаешься? Как правило, в `Гамбурге`,
попробую и на этот раз там же. Место тихое, и до фирмы десять минут
прогулки. И до меня столько же на подземке, сказала Криста. Именно. Въезд
на мост охранялся крепко: по два панцервагена с каждой стороны, на самом
мосту рейхсгренадеры, под мостом на бочке десантный катер. Пожалуй, про
тридцать тысяч фон Вайль соврал. Как бы не все сто. Это уже не охранные
мероприятия, это уже осадное положение. И - кстати - в Каире тоже ведь
было осадное положение: пропускной режим, комендантский час, прочие
прелести - и что? Генерал-губернатора с женой и детьми расстреляли в упор
и скрылись без следа. `Пятое марта`... До Каира генерал-губернатор был
комендантом Тифлиса.
Поворот на Гете был закрыт, регулировщик, красный, как из бани,
крутил жезлом: проезжайте, проезжайте, проезжайте! Чуть дальше по движению
висела схема объезда. Тащились мы теперь еле-еле, пришлось поднять стекла:
сплошной бензиновый перегар. Так теперь вот и ездим, сказал таксфарер. Ну,
ладно... За памятником Гете на высоких, метров по сорок, флагштоках
развевались флаги четырех держав: красно-белый с черным тевтонским крестом
в дубовом венке, белый с красным кругом, звездно-полосатый и бело-зеленый.
На фасаде Фройндшафтхаузена висели портреты фон Вайля, Катакири и Джона
Кеннеди. Портрет Толстого готовились поднимать краном. Толстой взирал на
все происходящее недоуменно. Наконец, мы доехали до нужного поворота,
проехали по узкому коленчатому переулку, свернули в другой - и оказались
на Гете, как раз напротив консульства. Человек десять полицейских с
собаками и при автоматах стояли у забора, а на территории чернели береты
наших морских пехотинцев. Нечего было и думать останавливаться здесь. Даже
у дома семнадцать, выходя из машины, я чувствовал на себе нехорошие
целящиеся взгляды. Таксфарер хотел нести наши чемоданы, но я отпустил его.
Квартира Кристы была на втором этаже. Муж ее постоянно жил в Мюнхене, это
я уже знал. Квартиру они снимают вдвоем с подругой, но днем подруга на
службе... чашечку кофе? Божественный аравийский кофе, такого больше нигде
нет. Боюсь, не сейчас - моего здешнего шефа нужно ловить до обеда. Вечером
позвоню. Поцелуй - долгий, чересчур долгий... так я точно никуда не успею.
До вечера. Приходи. Обязательно. Все.

7.06.1991. 18 ЧАС. ТУРБАЗА `ТУШИНО-ЦЕНТР`

- Не знаю, не знаю, - пробурчал Командор. - Я все-таки подбросил бы
ей `клопа`.
Я молча пожал плечами. Подбрасывать `клопа` имело смысл только тем,
кто его заведомо не станет искать. Если же Криста наведена на меня, то
`клопа` моего она найдет в пять минут - и тут же начнет давать нам `дезу`.
Конечно, если мы хотим с самого начала запутаться в собственных яйцах...
- Вон место свободное, - вместо всего этого сказал я.
За красно-синим чудовищным грузовиком возник, наконец, просвет,
Командор свернул туда, но какой-то нахал на драной `Онеге`, дав задний
ход, постарался зарулить в этот просвет раньше нас, не рассчитал и глубоко
пробороздил нам левое переднее крыло. Командор вышел, посвистывая, обошел
нашу машину, обошел `Онегу`, встал перед нахалом - маленький чернявый
Командор перед мальчиком сто девяносто дробь девяносто, белокурой бестией
российского разлива, - и гнусным голосом потребовал:
- Сто - и проваливай.
У мальчика отвалилась челюсть.
- Ты, люммель, - только и смог сказать он.
Командор лениво поднял ножку, описал ботинком круг перед курносым
лицом белокурой бестии, потом так же лениво лягнул `Онегу`. Левая дверь
вдавилась внутрь салона, стекло разлетелось, как осколки гранаты.
- Триста, - сказал Командор еще более гнусно.
Такой букет выражений одновременно на одном лице мне видеть не
приходилось. От ярости до искренней детской обиды - даже слезы заблестели
в светлых глазах. Он, белокурая бестия, просто по определению должен был
задать перцу вот этому черненькому сморчку, а тут вдруг сморчок намекает,
что все будет едва ли не наоборот, и даже портит игрушку... и деньги...
- Пятьсот, - не дождавшись адекватной реакции, продолжал крутить
счетчик Командор.
Тут до бестии дошел, наконец, весь ужас положения. Он побелел и полез
в карман за бумажником. Руки его дрожали.
- Тут четыреста двадцать, - сказал Командор, подсчитав сиреневые
бумажки. - Восемьдесят, пожалуйста.
- Больше... все.
Ударом кулака Командор выбил еще одно боковое стекло.
- Проваливай. И чтоб я тебя никогда больше...
Тот газанул, отъехал метров на сорок, тормознул со скрежетом,
высунулся и проорал - не слишком разборчиво, правда - какое-то
оскорбление. Командор махнул рукой - и в центре заднего стекла
образовалась дыра с ладонь. `Онега` опять рванула вперед и больше не
останавливалась.
- И зачем этот цирк? - спросил я.
- Надо же поддерживать реноме, - усмехнулся Командор.
- Но шариком - это ты все равно зря.
- Шариком - зря, - согласился Командор.
Полудюймовым шариком от подшипника - их Командор носил в специальном
патронташике на правом запястье - он убивал на лету ворон. Как всяким
секретным оружием, этим следовало бы пользоваться в самых крайних случаях.
Командор подхватил пляжную сумку, запер машину, и мы двинулись к
пляжу. Я не ожидал, что здесь будет такая толпа. Тысячи одетых легко,
одетых символически и неодетых вовсе людей лизали мороженое, пили соки,
вина и пиво, пиво, пиво - пиво в самых разных тарах, от баночек до
канистр, пиво всех цветов и оттенков. Команда А пила светлое пиво -
стаканами - из двадцатилитрового термоса-бочонка. Стаканы запотевали.
Подкопченные спины и задницы лоснились. Мы прошли мимо них, бросили сумку
на свободный пятачок песка, разделись догола и полезли в воду. Вода была
парная.
- Как в июле, - сказал Командор, и мы поплыли.
В прошлом году в Гвоздево мы с Командором, дуря, уплыли километров за
десять от берега - два с половиной часа умеренного темпа, - и нас
вылавливал пограничный катер. Мы ныряли и не давались. Доктор Морита
говорил потом, что этот заплыв и стал последней каплей, переполнившей чашу
терпения моего миокарда. Может быть, может быть. Сегодня мы поплавали
совсем немного, и Командор поволок меня на берег.
- Где `бэшники`? - спросил я в воде.
- Снимают груз.
- Сегодня?
- Рейс задержали на сутки, что-то со шлюзами.
- А то можно было бы уже начать.
- Лишние сутки проживем, - Командор хихикнул.
- И то верно...
Груз: приборы, оружие, взрывчатка - находился в секретном отсеке
круизного лайнера `Дон` (`Из Ливерпульской гавани всегда по
четвергам...`); о существовании отсека не подозревал даже капитан; попасть
в него можно было только снаружи, имея специальный ключ. Значит, контейнер
снимут сегодня... контейнер самоходный, но скорость его невелика. Значит,
что-то серьезное можно начать делать только завтра днем. Ладно.
Стряхивая воду на самых красивых девушек, попадавшихся нам на нашем
пути, мы подошли к команде А и непринужденно расположились среди них.
Преимущество встреч на пляже: невероятно трудно выследить тебя. Все голые,
все плюс-минус одинаковые. Недостаток: не менее трудно засечь слежку. Но с
этим пока придется мириться... Команду А набирал Командор, но всех этих
ребят я знал, и неплохо: Крупицын Дима и Крупицын Сережа - не братья,
просто из одного детдома, там им дали фамилию воспитателя; Яша Штоль; Гера
Москвич; Сережа Панин; Сережа Кучеренко - черт побери, одни Сережи, других
имен нет, что ли? И девочки, наша лейб-гвардия: Валечка Иванчук,
маленькая, курносая, завяжи ей бантик - сойдет за семиклассницу; и Саша
Полякова, роскошная блондинка с фигурой Венеры, вся бронзового цвета,
окружающие парни так и пялятся. Наши знают, что пялиться бесполезно,
Сашенька холодна, как лед, была у нее в детстве психотравма. Мы с
Командором проглотили по стакану пива и растянулись на полотенцах. Гера
крутил настройку приемника. На самом деле это был не приемник, а детектор
микрофонов. Направленным, издали, нас тут не взять: пляж плоский, шумный.
Не обнаружив ничего, Гера поставил звуковую защиту - так, на всякий
случай.
- Ну вот, ребята, - сказал Командор, - Пан прибыл, теперь дело
пойдет.
- Да уж, - сказал Панин, щурясь на меня. После акции в `Самсоне` ему
не за что меня любить. - Теперь пойдет...
- Все откладывается на сутки, - сказал я. - К сожалению. Но
заготовками давайте займемся сейчас. Девочки, вы пойдете погуляете по
окрестностям и снимете двух, а в идеале трех грузин. Лучше молодых.
Обязательно грузин - не промахнитесь. И постарайтесь, чтобы это была
полная компания, чтобы никто за кадром не остался.
- А если пятеро? - наклонила голову Валечка.
- Переварим, - сказал я. - И ведите к себе. Ну, а Крупицыны обеспечат
остальное.
- Живыми - всех? - уточнил Дима.
- Всех, - отрезал я.
- А зачем Крупицыны, - лениво сказала Саша. - Мы и сами...
- Конечно, - сказал я. - Затрахаете их до полной неподвижности.
- Например, - согласилась она.
- Нет, с Крупицыными надежнее, - сказал я. - Это как лонжа.
Сашенька откинула со лба волосы и стрельнула в меня глазами - так, в
четверть силы.
- Ладно, - протянула она.
Отвести от Саши взгляд было почти невозможно. Я и не пытался.
Сашенька была яркая, привлекательная, манкая, но к телу своему относилась
только как к инструменту, не получая от процесса ни малейшего
удовольствия... но все время хотелось об этом забыть и попытаться
совершить чудо.
Девочки подхватили свои халатики и туфельки и пошли к нашей с
Командором стоянке. Им смотрели вслед.
- Слушай, Пан, - сказал Командор, - я все забываю спросить: а почему
`Пятое марта`?
- Пятого марта сорок четвертого года немецкие войска вошли в Тифлис.
Это конец независимости Грузии.
- Вот оно как... Долго держались: больше трех лет.
- Долго, - согласился я.

7.06.1991. ОКОЛО 20 ЧАС. ПЕРЕКРЕСТОК БОЛЬШОЙ И МАЛОЙ БРОННЫХ.
КАФЕ `ГЕНЗЕЛЬ И ГРЕТЕЛЬ`.

Я тихонько объяснял Гансу, что надо сделать, а он слушал и
соглашался: конечно, какие могут быть проблемы? Да, да, разумеется... Мы
сидели в крошечном кабинетике, передо мной стояла чашечка кофе и блюдо с

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 117892
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0