В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
ГРАНИТНЫЕ БЕРЕГА Назад
ГРАНИТНЫЕ БЕРЕГА

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Дмитрий Щербинин
Сборник

Автобиография
ВИЗИТЫ В МЕРТВЫЙ ДОМ
ВОСКРЕСЕНЬЕ
ВСЕ КРУГИ АДА
ГРАНИТНЫЕ БЕРЕГА
ДРАКОН (ПОЭМА)
ЕРЕТИК
ИСПЫТАНИЕ (ПОЭМА)
МИЛЛИОН Я
ОТСУТСТВИЕ ПОНИМАНИЯ
ПУТЕШЕСТВИЕ ООРА
СВЕЧА
СОЗДАТЕЛИ
СЫН ЗАРИ (ПОЭМА)


    Автобиография

Мое творчество включает в себя произведения, написанные в жанрах: фэ-
нтези, фантастика, драма, но их объединяет одно - большая доля романтиз-
ма. Проза во многом поэтична, также характерной особенностью можно наз-
вать неистовый, порой совершенно умоисступленный накал страстей...
На данный момент завершено 4 романа, около сотни рассказов и повес-
тей, а также несколько поэм и множество стихов. Обучаюсь на 2 курсе Ли-
тературного института им. Горького.
Предложения от издателей очень приветствуются.

Писательством я начал заниматься в восьмилетнем возрасте, и в то вре-
мя это были какие-то короткие рассказы, собранные мною в толстую тет-
радь, озаглавленную `Ужас`. Тетрадь не сохранилась, и я могу примерно
вспомнить сюжет только одного рассказа - он явно был навеян повестью
Волкова `Семь подземных королей`...
В дальнейшем, мы с другом Сергеем разрабатывали концепцию некоего фа-
нтастического мира: извели не одну тетрадь, начертили множество карт,
придумали десятки, а то и сотни причудливых имен; ну, а главным героем
всех тех историй был мой младший брат, которому тогда было год или два
(ха-ха!). Тогда только и разговоров у нас было о том мире - могли прого-
варивать часами...
Не осталось и тех тетрадей, и получилось так, что на некоторое время
позабыл я о своих творческих порывах. Я читал, и любимым моим жанром
становится фэнтези, а `Властелин Колец` я перечитывал пять раз, хотя
многие, конечно, могут похвастаться и большим числом. Перечитал почти
всего С. Кинга, Муркока, Желязны, многих иных.
Итак, в девятнадцать лет, а это был конец декабря 1994 года, посещая
ДК им. Горбунова , известное, как `Горбушка`, я увидел обложку альбома
одной группы (слышанной много раз до этого, и любимой по сей день) - и
вот эта обложка и послужила толчком к моему пробуждению. Кому интересно,
сообщаю, что - это была группа `NОСТURNUS` альбом `Тhе Кеy`. Сейчас эта
обложка передо мной в СD буклете, а тогда единственное, что запомнилось
мне - там был кто-то вздымающийся из ада на черном троне...
До нового 1995 года я написал повесть `Создатель`. После - месяц ни-
чего не создавал, но, перечитав Толкиена, взялся за роман `Назгулы`, и
даже помню день, когда начал - 8 марта. Летом того же года по некоторым
причинам забросил. Осенью покупаю компьютер и начинаю заново переписы-
вать `Создателя`. Первая версия была написана корявым языком, да и вто-
рая, если попытаться перечитать ее сейчас - немногим лучше. В то же вре-
мя создается еще несколько повестей и рассказов (один из лучших, пожа-
луй, `Еретик`, вдохновленный композицией группы Неllоwееn `I bеliеvе`).
3 декабря 1996 года начинаю писать роман `Одинокая береза` - это ро-
мантическая фэнтези, навеянная русскими сказками, а еще - фильмом
`Гостья из будущего`, который и по сей день является одним из любимейших
моих фильмов, и который я даже записал на кассету. Роман был закончен к
лету, тогда же, воодушевившись Булгаковским `Мастером и Маргаритой` я
взялся за роман `В Пламени` - тоже фэнтези, но с некоторой претензией на
историю - своих героев я поместил в Италию 16 века, времен разгула инк-
визиции. Роман был закончен в ноябре, когда я уже обучался в Лицее при
Литературном Институте.
В декабре 1996 я начал роман `Пронзающие небо` и завершил его к июню
1997, когда благополучно провалил экзамены на дневное отделение Лит.
Института. Тем летом написал еще несколько повестей и рассказов, а также
усиленно готовился к повторным экзаменам. В августе был принят на заоч-
ное отделение, а в сентябре - пишу повесть `Падаль`, действие которой
происходит во время второй мировой войны - наверное, на меня оказал вли-
яние роман Фадеева `Молодая гвардия`, который я в числе иных произведе-
ний перечитал в то время. Во всяком случае, следующий роман `Лебеди` я
опять-таки начал писать как фэнтэзи на русской основе, но основное
действие разворачивалась на захваченной вражескими войсками террито-
рии... Роман не был закончен, так как зимой того года я увлекся поэзией,
и после некоторого количества стихов первой моей поэмой стал `Сын за-
ри`...
Весна, лето, осень 1998 года... - никогда я не писал так много. Соз-
дано множество повестей, рассказов, поэм, бессчетные стихи. Я написал
первую часть романа `Обреченные`, который является продолжением `В Пла-
мени` - этот роман будет завершен сразу же после `Назгулов`
`Назгулы`, заброшенные мною в 1995 году - сейчас я отдаю все творчес-
кие силы именно им. Роман был начат в июле, и до Нового 1999 года было
написано около 1000 страниц. Сначала я предполагал, что это конечный
объем, однако, теперь чувствую, что объем превысит 2000 страниц...


СВЕЧА

Я на ночь запылаю свечою,
Разгоняя весь холод да страх,
И объятый, о вечность, тобою,
Весь сгорю, испылаю в стихах...


Закат выдался красивым и в то же время, тревожным. Солнце уже погру-
зившись за лесные стены, наполнило недвижимые облака цветом темно-розо-
вым, и, казалось, что это выступила молодая, нежная и невинная кровь
майского неба.
Спрятался не только ветер, но, несмотря на теплую погоду, и птицы.
Молодые, но уже пышные травы, а так же кроны деревьев - все прибывало в
состоянии недвижимом, но воздух полнился живыми запахами этих растений.
Да и все было как-то незримо напряжено, во всем чувствовалась младая,
вместе с маем всходящая сила - тишина была обманчивой, тишина была пред-
вестницей бури, которой суждено было разыграться в ту ночь...

* * *

Юноша двадцати лет, именем Пьеро весь день провел, шагая по дороге
через дремучий, старый лес. Дубы исполины, вязы с мешковатыми наростами,
черные ели - все эти, и многие другие деревья целые день сцепляли ветви
над главою Пьеро, или же кривились корнями по сторонам дороги. За целый
день Пьеро встретил лишь одну повозку, да и та, катилась к нему навстре-
чу.
Повозкой правил некий старец, - увидев Пьеро, он вздрогнул и подх-
лестнул лошадей, чтоб они скакали быстрее.
- Эй, уважаемый! - нарушая напряженное лесное безмолвие окрикнул сог-
нувшегося старца Пьеро, когда повозка поравнялась с ним. - Вы так испу-
гались, приняв меня, видно, за разбойника. Но я не разбойник - я
странствующий музыкант. - Он показал лютню, что была закреплена на его
спине. - Понимаете, за целый день я не встретил ни одного человека. Хо-
тел бы узнать...
Старец взглянул на него, а Пьеро вздрогнул, ибо увидел в глазах стар-
ца ужас - казалось, что сейчас тот завопит.
Вот раздался надтреснутый, быстрый голос:
- Кто б ты ни был музыкант иль разбойник - дальше не ходи! Слышишь,
заклинаю - если не хочешь лишиться жизни, а то и души - не ходи
дальше... Садись в повозку!
- Да что такое, вы объясните мне! - изумился Пьеро.
Старец, не останавливая повозки, скрипел через плечо:
- Быстрее же!
Повозка доехала до дорожного изворота, вот уже и скрылась за ним.
Пьеро оставался на месте.
- Вот еще. - молвил он, поправляя свою лютню. - Я человек вольный -
куда хочу, туда и иду. Что там такое, - какая смерть - разбойники? Да у
меня и нет ничего, кроме лютни.
И он пошел дальше, между застывших, в ожидании бури деревьев.
И вот в час закатный, когда на небе младая кровь выступила, вышел
Пьеро на широкое поле.
И сразу Пьеро увидел молодую девушку.
Она стояла шагах в двадцати от дороги - стояла возле векового раски-
дистого клена, и шептала. У Пьеро, как у музыканта, был хорошо развит
слух и, он смог различить ее слова:
- Прощай, мой милый клен. Вспоминай меня каждую осень, роняя золотис-
тые и бардовые листья. Вспоминай меня и каждую весну, возрождаясь в мо-
лодой зелени; прощай соловушка, свившая себе гнездо в кроне; прощай и
Солнце - ведь это последний закат, а впереди ждет меня ад...
Пораженный столь необычной речью, Пьеро замер, внимательнее вглядыва-
ясь: девушка была не высока ростом, у нее были густые, волнистые тем-
но-каштановые волосы; и, хоть и стояла она в пол оборота к нему - хорошо
видно было и личико ее: оно было светлым, с ясными, некрупными чертами,
а глаза же были столь весенне чисты, что одно счастье в эти глаза смот-
реть было. Одета девушка была в длинное черное платье, без всяких укра-
шений...
- А это не сообщник ли ее? - раздался тут грубый голос, и тут только
Пьеро увидел троих королевских гвардейцев, причем, в полном боевом обла-
чении, да с обнаженными мечами.
- Эй, ты кто?! Назовись! - потребовал тот же гвардеец.
- Меня зовут Пьеро. Я странствующий музыкант...
- Ну вот и проходи дальше!
- Я бы хотел поговорить с этой девушкой.
- Проходи, коли не хочешь изведать стали в своем тощем желудке!
А девушка обернулась на голос Пьеро, вздохнула...
Не обращая внимания на солдат, Пьеро все-таки направился к ней:
- Извините - глупо, конечно, но я просто не могу пройти мимо, не по-
говорив с вами... не узнав в чем дело.
- Эй! - окрикнул его гвардеец, но другой заступился за Пьеро:
- Да, дьявол с ним...
- Не поминай сейчас дьявола!
- Какая разница - не видишь - это, действительно, странствующий музы-
кант. Пускай поговорят напоследок.
А Пьеро остановился в двух шагах от девушки. Верно, он разглядывал,
лицо ее довольно долго, да и не замечал этого, пораженный духовной си-
лой, которая сияла от этого девичьего лика. Но глаза - никогда не видел
он такой ясности - это была даже не небесная, но некая невиданная, не от
этого мира ясность.
- Да, что бы вы хотели узнать? - спросила она - и голос у нее был не-
обычайной. С какой-то девичьей хрипотцой, он отливался, чеканился, опять
таки выделяя душевную силу.
- Проходя мимо, я услышал необычайные ваши слова. Так, точно вы про-
щались с жизнью.
- Да, действительно - я прощалась с жизнью.
- Но почему? Вы, ведь, такая молодая... Неужто же вас тяготит ка-
кое-то преступление?
- Единственное преступление - это то, что в этом году жребий выпал на
меня и я не ропщу, так как на моем месте могла бы оказаться любая другая
девушка, и так же вот говорить последнее `Прощай` Солнцу. Вы, верно, ни-
чего не слышали про город Лиэр?
- Нет...
- Вы можете увидеть его, если оглядитесь повнимательнее.
Тут Пьеро оглянулся и увидел, что за полем, за темнеющей гладью реки,
на которой застыли несколько рыбацких лодочек, высился на холме, взме-
тался к небу островерхими башенками, обнесенный высокой каменной стеною
град, видны были даже и флаги, которые застыли в безветрии над башенка-
ми.
- Эту историю вам может поведать любой житель Лиэра, но уж если вы
хотите услышать ее от меня, так что ж - пожалуйста. Полстолетья назад
отец нынешнего нашего правителя - Рорика печального, седовласый Динор,
прибывал в тяжких раздумьях. У него была жена - светлокудрая Элна, и он
любил ее всею душою, и не было на земле любви более крепкой, чем между
ними. Но беда - у них не было детей. Сокрушался Динор: `Кто же будет
наследником? Неужто начнутся распри между братьями?..` Ни какие
средства, ни какие советы не помогали - в скорби прибывал Динор, видя в
кошмарах обагренные кровью, озаренные пожарищами земли. И вот, однажды,
отправился этот правитель на охоту. Так случилось, что он отбился от
своей свиты и заплутал в лесу. Близилась ночь, а конь нес его среди
древних стволов, и дивился Динор, ибо никогда в этих местах не был. Уже
черно стало под ветвями, когда впереди, между стволов замерцал огонек.
`Наверное - это дом лесника!` - обрадовался Динор: `Вот переночую у не-
го, а утром он укажет мне дорогу`.
В избушке он обнаружил одного старца, столь древнего, что и не смог
он подняться - лицо у старца столь сильно было изъедено морщинами, что
не видно было ни носа, ни рта - только глаза - то не человечьи глаза бы-
ли, но глаза ворона.
- Хочешь ли ты, чтобы родился у тебя умный сын, который мудро правил
бы твоими подданными много-много лет? - спрашивал старец скрипучим голо-
сом.
- Неужто можешь ты мне помочь, старый кудесник? - подивился Динор.
- Я один и могу помочь. Скажешь свое согласие и, вернувшись завтра,
узнаешь, что Элна твоя ожидает ребенка.
- Если бы исполнилось такое, мог бы пожелать ты любую награду, любые
почести.
- Э-э-э! - покачал тут кривым пальцем старец. - Мне многое не нужно.
Должен ты только подписать договор, что каждый год, одна молодая девушка
и юноша должны отправиться погостить на денек в мое королевство.
- В твое королевство? - изумился Динор. - Неужто есть такая земля,
где ты старик правитель?
- Да, в этой вот избушке. - был ответ.
Решил тогда Динор, что кудесник на старости лет тронулся умом и
впрямь почитает эту маленькую, покрытую паутиной избушку. Решил он, что
старец просто хочет хоть бы раз в году общаться в своем глуши с молодыми
людьми, и потому, рассудивши, что вреда от этого все равно никому не бу-
дет, согласился.
- Хорошо же. - молвил старик. - Теперь скрепим наш договор кровью, и
запомни, что в тот год, когда двое не будут избраны, умрет твой наслед-
ник, и начнутся кровавые войны.
- Нет ли здесь подвоха?
- О нет - мое королевство в этой избушке, а гостить они у меня будут
лишь один день.
Достал старец черный лист, махнул рукой и тут, из пальца Диора высту-
пила кровь, на тот лист пала, и запылала там его подпись.
- Все! - зашелся тут каркающим смехом старик. - Ты свободен, но перед
тем, как уезжать, загляни-ка в мой подвал.
Он махнул рукой, и, откинулась крышка в подвал - она оказалась желез-
ной, и очень толстой - с громом рухнула она на пол, а по горнице забега-
ли тут кроваво-огненные сполохи и раздались вопли.
- Подойди, подойди к крышке! Загляни в мое королевство!
Побледнел Диор, покачиваясь, точно пьяный, подошел к проему, заглянул
туда, да и вскрикнул, ибо понял, что заключил договор с нечистым. Откры-
лась там, под ним, адская бездна - кровь, боль, цепи, чудища - да не
опишешь того!
А старец смеялся:
- Я не обманул тебя - и бесконечность может помещаться в одной пылин-
ке, и весь ад в моей избушке, в подвале. Так же и привычная тебе теч-
ность времени совсем иная - бесконечно иная там. В одной секунде этого
дня, сливаются там, тьмы тысячелетий. Ну а привычный для вас день - то
есть вечность для ада. Хотя ты и не поймешь этого, Диор!
- Я бы хотел отменить договор!
- Поздно! - засмеялся старец.
Тут проход в ад стал огромной пропастью, а сам старец - драконом цве-
та запекшейся крови и был он столь огромен, что мог бы разом поглотить
старого короля. Избушка же разрослась в черную залу, у которой не было
видно ни стен, ни сводов.
Поднявши ветер, взмахнул дракон крыльями и, стремительным вихрем, ка-
нул в свой ад, оттуда услышал король его хохочущий вопль:
- Помни, что, ежели, хоть раз договор не будет выполнен, исполнится
проклятье: наследник умрет, королевство твое затопится кровью на многие
годы!
Тут нахлынула на Диора тьма, повалился он без сил, ну а когда очнулся
- уже светало. Он лежал на земле, между корней деревьев, и, поднявшись,
увидел своего коня, который купался в солнечных лучах на цветистой по-
лянке.
Узнал Диор те места - это неподалеку от нашего Лиэра было. И все
столь мирно там было: птицы щебечут, где-то звери кричат, ветер в
листьях поет, что решил Диор: `Приснился мне просто ночью кошмар`.
Вот вернулся он в город, а там узнал радостную весть - оказывается, у
жены его Элны наконец-то ожидается ребенок.
И тут он никому не стал рассказывать про то, что было ночью, успокаи-
вая себя, что это, все ж таки, был просто сон.
Через девять месяцев родился наследник - здоровый, румяный мальчик, и
великий, по этому случаю, был праздник во всем королевстве.
А еще через три месяца пришел ужас: разверзлась пред городом земля и
из нее, вместе с огненными сполохами, вырвался кровавый змей. Он проле-
тел на площадь и, сложивши крылья, уселся возле дворца.
- Где двое моих гостей? - усмехнулся он. - ...На первый раз я даю вам
день, чтобы выбрать этих счастливцев! - сказал так, а сам отлетел на это
поле, разлегся - на том месте, до сих пор земля черная, словно до самой
сердцевины выжженная.
Словно черное облако нахлынула на наш Лиэр, когда король, собравши
люд на площади, поведал им всю правду.
Тогда и нашлось двое, самых, наверное, прекрасных наших жителей - мо-
лодые влюбленные. Они поклонились правителю и заявили, что готовы по-
жертвовать собою, ради родной земли Они знали, что впереди их ждет веч-
ность страданий и, все же, несмотря на это, готовы были ради счастья лю-
дей, ради мирных красот земли родной - пожертвовать всем. На следующий
день дракон забрал их.
Теперь, каждый год прилетал он за своею жертвою, но отныне введен
жребий, который может выпасть на любого юношу и любую девушку из нашего
города, или из владений Рорика печального.
В этом году жребий выпал мне, что же - я не ропщу, против того - как
я уже говорила - на моем месте могла бы оказаться любая другая девушка.
Мне претит сама эта неизменность - не желание изменить, что-либо! Ведь
нет ничего такого, чего нельзя было бы изменить. Полстолетья прошло от
подписания договора - сто молодых душ томятся в аду... Вскоре и я присо-
единюсь к ним.
Рассказ был закончен; девушка вздохнула, и подняла свою личико к яр-
кой, в темно-голубом небе Луне, молвила негромко своим сильным голосом:
- Скоро уже...
Пьеро, пораженный этой удивительной и страшной историей, с нежностью,
с любовью смотрел на нее.
В голове молодого музыканта вспыхивали потоками огненными мысли: `Как
же эта прекрасная молодая девушка, с таким сильным льющимся из очей све-
том душевным, вся она такая чистая, светлая - такая необычайная, что ни-
когда раньше и не встречал я подобной, как же ее сегодня уже не станет -
отправиться она в ад...` - и мысль о том, что раз встретив, он никогда
ее больше не увидит, показалась Пьеро столь ужасающей, что он тут же и
сказал, от всего сердца:
- Я отправлюсь с тобою.
- Что, в ад?
- Пусть в ад... - он со страстью взглянул в сияющие могучими родника-
ми очи. - Знаете - ад для меня раем станет, коли буду видеть там вас...
Нет-нет, что я говорю - мы придумаем что-нибудь - непременно придума-
ем... А вас как зовут?
- Меня Аннэкой. Но вы... молодой... ведь вы говорите так, потому что
не представляете, что ждет вас!
- Но и вы не представляете, никто из людей не представляет. Послушай-
те, Аннэка, я уже твердо решил, потому что... потому что - я люблю вас!
Тут раздался окрик гвардейца:
- Эй, пора уже!
- ...Любите... Вы так говорите, будто знаете меня, но ведь мы только
познакомились. - промолвила девушка.
- Этого - одного мгновенья, одного взгляда на вас достаточно. Взгля-
нув, я увидел чистую, огромную, неземную душу, такого я никогда не
встречал, никогда не чувствовал. Ради вас я готов создать новый мир -
это ли не Любовь? Ради вас я готов на все - это ли не искреннее
чувство?! А что дало бы более ближнее знакомство - узнал бы ваши интере-
сы, узнал бы побольше про вашу жизнь - но вот она, предо мною, душа ваша
- всю ее, необъятную, как небо, вижу в ваших очах. Чего же желать боле?
Только хочу сказать, что, глядя на вас, любовь моя возрастает, все
больше - так стремительно...
Пьеро задыхался от нежности, от огромного, все растущего мировым ду-
бом чувства, для которого века пролетали в мгновенье.
- Ах... если... если это чувство будет расти так же и дальше мне ско-
ро уже станет тесно в этом космосе... Дайте мне руку мы взлетим... нет
крыльев... Аннэка, мы разорвем ад!
- Эй, вы! - подошедший гвардеец довольно сильно встряхнул Пьеро за
плечо, голос его был напряженным, испуганным. - В полночь мы должны быть
на том месте, где поднимается ОН из земли. Иди своей дорогой, музыкант,
а ты Аннэка иди с нами...
- Нет, подождите. - твердым голосом молвил Пьеро и тут дальняя часть
небосклона высветилась зарницей. - Вы уже избрали юношу?
- Да.
- Где же он?
- Да вот он. - тут только Пьеро увидел бледного, трясущегося юношу,
закованного цепью - он сидел на земле и что-то жалобно лепетал, глядя на
небо. - Пытался бежать - пришлось посадить его на цепь.
- Вместо него пойду я.
- Что? Ты безумец?
- Считайте, если хотите, меня безумцем, но, вместо него, пойду я.
- Что ж, никто не спорит...
Юношу освободили, и он, несколько раз переспросив у гвардейцев о сво-
ем счастье, завопил безумно и, размахивая руками, бросился в сторону ле-
са.
Вскоре, по тропинке, среди колышущихся на свежем, предвещающем бурю
ветру, трав - пошли они в сторону Лиэра. Впереди Аннэка, за нею - Пьеро,
а позади, шагах в десяти - гвардейцы.
Пьеро не страшила встреча с драконом, не страшил его ад - он был
счастлив от того, что рядом - Аннэка, что он может слышать ее голос, ви-
деть, как взметаются ее плотные, похожие на волны, волосы.
Аннэка шла молча, шла быстро, подобна была черному лебедю летящему
сквозь ночь.
- Извините. - молвил, подрагивающим от чувства своего голосом Пьеро.
- Да, да - я вас слушаю. - у Аннэки голос сильный и теплый, облачен-
ный в облако, каких-то раздумий.
- Когда я увидел вас - в тот первый миг - вы прощались с кленом. У
вас, видно, какие-то воспоминания с этими местами.
- Ах, да. Когда батюшка был еще жив, мы часто приходили сюда, здесь
еще неподалеку ручеек течет - вы не видели. Мы играли, бегали, потом за-
пыхавшись сидели, или лежали в травах, смотрели в небо, и батюшка расс-
казывал мне волшебные старые сказки, а потом я ходила, собирала луговые
цветы. Я так люблю луговые цветы. Признаюсь вам - прижмешь к лицу этот
живой букет, и словно в мир любви небесной погрузишься. Словно бы в
объятья самого Творца...
Аннэка вздохнула, и Пьеро нагнал ее, рассекая травы пошел рядом,
вглядываясь в очи - там сияли две огромные, пышущие Лунным пламенем сле-
зы.
- Не бойтесь - мы обязательно, что-нибудь придумаем.
Аннэка еще раз вздохнула и с ясной, печальной нежностью взглянула на
него.
Они больше ничего не говорили - быстро шли, да все хотелось им побе-
жать - побежать все быстрее-быстрее, отсюда да и в звездное небо взмыть.
Они не чувствовали ног - они летели сквозь ночь. Они не смотрели больше
друг на друга, но чувствовали присутствие близкого духа рядом.
И вот вышли они в черный круг, где от выжженной земли взметался при
каждом шаге сухой пепел. До стен Льера оставалось не более получаса
ходьбы - но города почти не было видно во мраке - он казался вымершим -
ни единого огонька не горело ни на стенах, ни за стенами...
- Сегодня все попрятались в погребах. - пояснила Аннэка. - Все ждут
не дождутся завтрашнего утра, молят у неба, чтобы дракон не сжег родной
город, а их не забрал в Ад.
Тут по полю пронесся дальний рокот, а отсвет молнии, перекатившись
через все небо, высветил величественные контуры надвигающихся, клубящих-
ся, поглощающих звезды дождевых стен - рванулся прохладный, несущий вла-
гу, ветровой порыв.
В это же время земля в центре выжженного круга зашевелилась, начала
вздыбливаться, вырвался оттуда наполненный огненными сполохами дым, раз-
дался скрежет, отдаленные вопли, и близкий, оглушающий вой - словно нес-
колько сот разъяренных волков великанов, рвались навстречу небесной бу-
ри.
- Все уходим! - раздался переполненный ужасом крик гвардейца - и вот
эти воины были поглощены ночью.
Аннэка глубоко вздохнула и взяла за руку Пьеро...
- Ничего, не бойтесь. Я уверен, что мы найдем выход... Аннэка, ведь
нас не вместит ад, хоть он и бесконечен.
Вот земля рывком распахнулась - взметнулся из нее, заходясь пронзи-
тельным воплем, многоглавый змей - был он ужасен, но Пьеро его не боял-
ся, так как не его видел, но вспоминал красу очей Аннэки. Так же и Аннэ-
ка выглядела спокойной - ладошка ее оказалась маленькой, почти детской,
теплой, нежной.
И вот дракон, сложивши крылья, уселся у входа в свое королевство,
множеством своих пронзительных черных глаз буравил он Пьеро и Аннэку.
- И вновь молодые влюбленные! - прогрохотал его пронзительный вопль,
перерезанный громовым раскатом. - Готовы ли вы погостить у меня денек? -
из кровавой пропасти долетел протяжный, нечеловеческий вопль.
Дракон стал приближаться, вот протянул к ним когтистую, залитую
кровью лапу...
Тут Пьеро громким и свободным, сильным голосом крикнул:
- Ты как-то заключил договор. Теперь договор предлагаю тебе я!
- Да кто ты такой, чтобы предлагать мне договор?! - заскрипело нас-
мешливо чудище. - Что ты мне можешь, когда единственное, что мне надо -
душа твоя уже принадлежит мне.
Пьеро несколько не смутился - да он чувствовал себя уверенно - перед
этим стоглавым чудищем, он чувствовал, что своим чувством он и Аннэка
сильнее этой злобливой плоти.
- Я предложил бы развлечь вас своим пением...
- Ха-ха-ха! Ты будешь развлекать меня им в аду веками.
- Все же предлагаю повременить до утра. Ежели заставлю забыться тебя,
ежели с пением моим ты вспомнишь, что есть любовь, тогда оставишь ты и
нас, и этот город навеки.
- Ха-ха-ха! Любовь! Ты говоришь, чтобы я вспомнил, что такое Любовь?!
Ха-ха-ха! Я согласен! Я, клянусь, что оставлю этот город и вас... О, нет
- если ты заставишь меня вспомнить, что такое любовь - а это совсем не-
мыслимо, то я возьму тебя в ад, ну а возлюбленную твою - Ха-ха! - так уж
и быть - оставлю для неба.
- Я согласен! - сильным, уверенным голосом изрек, словно бы договор
подписал Пьеро. Нет - все ж тоска сжала его сердце - ад, муки его вечные
- все это вовсе не страшило, от понятия того, что этой ценой будет спа-
сена Аннека. Больно было от осознания одиночества, от понимания того,
что там - в бессчетных веках, он никогда больше не увидит ЕЕ -
единственную, которую полюбил он, да полюбил всем сердцем...
Пьеро поднес ручку Аннеки к своим губам, поцеловал ее осторожно, а
потом встретился с ней взором и увидел, что вся глубина, вся ее беско-
нечная глубина обращена теперь нежным чувством к нему.
И тогда он засмеялся! Он засмеялся, ибо вновь почувствовал, что Ад
никогда не вместит его, что Ад со всей его болью - лишь ничтожная пылин-
ка, против Любви их.
И вновь раскатился гром, а Пьеро, отпустивши руку Аннеки, но продол-
жая смотреть в ее очи, достал лютню, вот провел по ней своими длинными,
музыкальными пальцами. И, наигрывая, запел сильным, одухотворенным голо-
сом.
О, что это было за пение! Каждая фраза взмывала все выше на крыльях
чувства. Пьеро обладал прекрасным голосом, но так проникновенно, так
искренно никогда он еще не пел. Он смотрел на Аннеку, и он любил ее все
больше и больше и не было конца, тому духовному росту. До этого он рос
медленно: день за днем, год за годом - как обычное дерево. Но тут плес-
нулась из бездны очей живая вода, и вот он растет стремительно и беспре-
рывно...
Вот слова той баллады, как помнят их ныне, - но ни при чтении, ни при
пении, никогда и никому не удавалось достичь той же высоты чувств:

В глуши лесов,
Во час закатный,
Все в свете нежных облаков,
И льется свет, душе приятный.

Меж веток не листва,
Но поцелуи мягкие парят,
И на земле то не трава,
Но очи теплые горят.

И, кажется, что глубина лесов безбрежна,
За древом - целая страна,
Страна та столь огромно-нежна,
Что бога в ней душа видна.

В такой вот час закатный,
Шел по лесной тропе,
Крестьянин младый, статный,
Нес хлеб младой жене.

И тут разверзлись корни,
Открылась глубь земли,
Уходят туда торни
Ступени - тьма вдали.

`Ну, что ж. - вздохнул крестьянин. -
Ступени - не беда,
Быть может - это погреб, где много сладких вин?
Иль камень драгоценный сияет, как звезда?`

Сказал так, пошатнулся:
Не удержался то ж:
Чрез главу обернулся,
И понял - это ложь.

Да поздно он хватился,
Теперь не удержать,
Он про себя молился,
Чтоб жизни не терять.

Но вот конец ступеням,
Вокруг - железный сад.
Закрылся ход ко дверям,
О боже - это ж ад!

Кругом все из железа,
Во ржавчине, в крови,
Скрипит во мраке реза, -
Тут бога не зови!

Текут огнисты реки,
Озера из свинца.
Прикрой от жара веки,
Не вымолви словца!

И тут, из ржавой пасти
Выходит дух большой,
Скрыт во крыльях страсти,
Мотает головой.

Вот голосом скрипучим
К крестьянину изрек:
`Не бойся - мы не мучим,
И радостен твой век.

Тебе дадим мы царство,
Тебе дадим мы трон,
Получишь ты богатства,
И много сладких жен.

Получишь уважение,
Получишь и почет,
Получишь вдохновение,
И много - все не в счет!

Ведь, ты не глуп, я вижу,
Хоть и крестьянский сын,
Не бойся - не обижу,
Ведь ты такой один.

Итак, ты все получишь,
Взамен - лишь пустота,
Лишь женошку отпустишь -
Она вам не чета!`

Собрался сын крестьянский,
Я твердо так сказал:
`О дух, о демон адский,
Пред чувством ты, ведь, мал!

Ты думаешь дарами,
Сим тленным кошельком,
Растравишь дух с мечтами,
Забыл ты об одном!

Забыл со дня паденья,
Что свята есть любовь,
В ней сила вдохновенья,
И в ней святая кровь!

Ты думаешь - палаты,
Красивые леса рук,
Каменья, троны, златы, -
Мне ближе голый сук!

А речи! Речи - лживы,
Льстецов, глупцов почет -
Милей мне голос нивы,
Да птаха как поет.

И, чтоб не предлагал мне,
Все будет плоть да плоть,
Все для душевной бойни,
Прикрыто лаской хоть.

Да, - троны и богатства,
Прелестные тела,
Все то - душевно рабство,
Все дьявола дела.

Во мне нет искушенья,
От тленного - вратит,
К любви мои моленья,
К жене, что небо чтит.`

Тут демон рассмеялся,
Со злобой говорит:
`Ты с лесом не расстался?
Мой ад тебя сгноит!

Не знаешь, что есть голод,
И, что есть адска боль,
Наивен ты и молод,
Но ты сыграешь роль!`

`Не испугаешь мукой,
И голод не в нови!`
`А я тебя разлукой,
С женой твоей любви!`

`Ее перед женитьбой,
Я десять лет искал,
Держал с летами бой,
О ней одной мечтал.

А после нашей свадьбы,
Готов годы прождать,
Да и столетья, кабы,
Не шло тут время умирать.`

`И боли не страшишься,
Разлука не страшит,
Но вот ты покривишься,
Коль боль ее ранит!

Нашлю на дом проклятье,
Болезнь в нее нашлю,
Из крови будет платье,
И скажешь ль ты: `Люблю`?

Согнется мукой долгой,
Лишится красоты,
Уродливостью колкой
Покроются черты!`

`Да, тяжко испытание,
Но я стерплю его,
За плотью, ведь, пылание,
Любимого всего.

Ведь, я искал едину,
В кой часть моей души,
Не на ночь хворостину,
А звездной свет выши.

Ты можешь тело мучить,
Но душу ты не тронь!
И души не разлучить,
В них бога, ведь, огонь.

Да - плоть твое призванье,
В любви же власти нет.
Для плоти истязание,
Но во душе, ведь, свет!

Смотри в глаза, нечистый,
И знай, что и такой,
Свет глаз ее златистый,
Сияет мне звездой!

И за согнутой плотью,
За шрамами лица,
Увижу святу ладью,
Священного венца!

Она меня дождется,
Она - то часть меня,
Пусть в смертии вернется,
Любовь взойдет, храня!

О ты, хозяин плоти, -
Душа творцом дана,
Она, как в малом гроте,
Любовь - вот она!`

Тут покачнулся демон,
И злобно зашипел:
`Иди, иди же вон,
Раз ты того хотел!

Не ждал такой отваги,
Не ждал такой любви,
В крестьянской то коряге,
Могучей столь крови!`

Вот двери распахнулись,
За ними - уж Луна,
И крыльями взметнулись,
В борце том: `Где ж она?!`

Бежит он по ступеням,
Он оставляет ад,
К дубовым то коленям,
Вот он - древесный сад.

Под звездами до дома
Скорее он бежит,
И громче майска грома,
Уж в дверь свою стучит.

Но вот порог распахнут,
Пред ним ОНА стоит,
Ах, как цветами пахнут,
Как нежно говорит!

Обнялись - тихо, нежно,
И в дом, в тепло вошли,
И светло, безмятежно
Беседу повели...

`Ты опоздал, любимый...`
Да, было - ерунда,
Какой-то нечистивый,
Хотел, чтоб молвил `Да`.

Давал мне безделушки,
О коих я забыл,
То тленные игрушки, -
К тебе мой вечно пыл!

В тебе я вижу космос,
И бога, и себя,
К тебе чрез годы рос я,
Любя, любя, любя!

Не спрашивай, что было,
Что было - то прошло,
Ты душу мне обмыла,
И стало хорошо!

Я рад, что мы с тобою,
И в сердце так светло,
Как с девою святою,
Мне в доме все мило!`

Пока Пьеро пел, начался ливень; дождевые потоки прорезались молниями,
гром вспыхивал небесными барабанами и, вовсе, не мешал пению, но подыг-
рывал ему, вплетался в музыку; как бы еще добавляя силу в голос певца.
Подпевал ему и дождь, а в некоторых местах - своим сильным голос Аннэка.
Но вот прозвучала последняя строчка, и Пьеро ждал теперь, что дракон
возьмет его душу, ну а Аннэку оставит - он очень на это надеялся; для
того, чтобы спасти душу Аннэки он так и изливал свою душу.
Когда дракон заговорил, голос его изменился. Раньше насмешливый, те-
перь в нем совсем не осталось иронии - он говорил, как равный с равным.
- Не знал, что на земле остались столь хорошие певцы... Но, знай, что
не заставил ты меня вспомнить, что такое любовь! Если хочешь пробудить в
моем сердце любовь, так знай, что это не под силам даже самому Богу! Я
слишком далеко от его рая! Ты, все же не выполнил то, что хотел - а хо-
тел ты не возможного... признай...
- Подожди! - глядя в очи Аннеки, крикнул Пьеро.
Дракон то потянул было к ним свои окровавленные лапы, да вздрогнул от
этого голоса. Какая сила душевная! Какая небывалое чувство!
И дракон почувствовал в себе тревогу - что это за богатырь, со столь
могучей душой? Что же это за сила в его голосе, которая заставляет его,
стоглавого повелителя преисподней вздрагивать и останавливаться?
- Что же ты еще хочешь?
- До рассвета еще далеко, а я сказал, что заставлю тебя вспомнить Лю-
бовь до первых лучей Солнца. Сейчас ты услышишь следующую песнь...
Пьеро неотрывно смотрел в глаза Аннеки, и вот вздохнул... От того,
что он уже спел, от тех чувств - много сил ушло из тела - душа то выше
взошла, и вот, теперь, тесно ей было в теле, не чувствовал Пьеро больше
своего тела.
Капли дождя сбегали по щекам Аннэки, но все же видно было, что она
плачет - это глаза ее печальными, теплыми озерами среди дождя серебри-
лись.
- Все выше... - вздохнул Пьеро. - Тела не сдерживают этого пламени...
Тела сгорают, как всякая плоть...
И он провел рукой по струнам, и он запел - запел и голос его гремел с
громом, сверкал с молниями, глаза пылали столь ярко и пронзительно, что
и Дракон не мог в них смотреть. Он не разу не остановился - пел не чело-
веческим голосом, но голосом пространства; казалось, что пение такое да-
ется ему легко, но на самом то деле, выливаясь в каждую строчку, он рвал
что-то в своем теле - нечеловеческая страсть - разрывала, иссушала чело-
веческое тело...
Слова баллады, конечно, не могут передать того, что звучало под дож-
дем - там не слова - но чувства, но пылающие ярче Солнца образы перепле-
тались, и голос могучий гремел так, что Аннэка, вздрагивала, и все время
песни плакала, неотрывно глядя на него, целуя его взглядом - и вновь, и
вновь вздрагивала от приливов чувства.
Буря, начавшись, не унималась, но возносилась все выше, и громче ре-
вели обрушивающиеся, вновь, но еще выше восходящие валы:

Тому преданью много лет,
Тогда лишь мир родился,
Но и поныне пышет свет,
О том, как он стремился...

В безбрежье миров,
В темной бездне,
И в вое холодных ветров,
Начало печально сей песне.

Родился один, одинокий,
Один во всей бездне миров,
Дух ясный, прекрасный и звонкий,
Дите тех пустынных оков.

Он глянул вокруг - только темень,
Гонимая светом души,
Веков безысходная племень,
Хоть болью во мраке пиши!

Века одиночеств угрюмых,
Безумий и жажды любви,
Столетья мечтаний причудных,
Да пусто все - хоть ты зови!

Как чувствовать - ты одинокий,
Нет больше нигде, никого,
Весь космос, бездонно-широкий,
И в нем лишь огонь одного.

Веков мириады терзали,
Пока не увидел он свет,
`О, новые годы настали,
О - вижу свет сладостных лет!`

И облаком ясно-певучим,
Он к свету тому полетел,
Он чуял себя уж могучим,
И вот, что он там углядел:

Во тьме, струиться нежным синем светом,
Нет не стремиться - не грохочет, не бежит,
Святая дева слитая с душевным летом,
И ласку и любовь небесную струит.

Вот подлетел к ней первый дух,
И все собой почуял:
Она есть неба, времени спокойный пух.
И вот его огонь Творения обуял.

И говорил он гласом мощным,
От коего качнулась тьма,
`И будешь ты Твореньем точным,
Ушла навек холодная зима!

В тебе, прекрасной чистой деве,
Я вижу образов спокойных глубину,
Взойдут они в Созданья первом севе,
И птичьи трели пусть наполнят тишину!

В тебе я вижу музу всем твореньям,
Ты есть Любовь - ну а Любовь, есть Жизнь,
Есть нынче неугасный хворост всем моим стремленьям,
Ты только это все скорее вынь!`

Раздался голос тут покойный,
Во тьме, что светом зажурчал:
`Ведь в нас самих есть пламень стройный,
Не станет ярче, чтоб не создавал.

Расти в себе, расти стремленья,
Расти движенья к тишине,
Что б не создал - то лишь моленья,
Столетий одиноких вышине.

Те образы, что ты создашь -
Все будет тленно, игрушка времени, богов,
Все в окончании ты пустоте отдашь,
И все заполнится тут холодом ветров.`

`Нет, не понять тебе, о свет, о дева -
Они стремятся, рвутся из меня,
И все гремит создания напева,
Пусть же появятся, но славя - не виня!`

`Постой, - мои вобравши силы,
Ты выпускаешь капельки себя,
Они тебе и злы и милы,
Но создаешь ли их любя?

В конце времен, они тобою станут,
И, настрадавшись, вновь войдут в тебя,
Ну а пока столетья грянут,
Где будет боль струиться, о тебе скребя!

Ведь тленное, создашь ты на потеху,
Или на скорбь себе,
Создашь ты мнений разных веху,
Чтоб было созерцать чего тебе!`

`Нет, пусть в боли они взрастают,
И выше став, в меня огнем войдут,
Пусть между войн о вечности мечтают,
Пускай невиданное раньше создадут!`

Так он сказал и запылал зарею,
Весь космос свет той страстью возлюбил,
Огнистою стремительной мечтою,
Там первый дух звездою закружил.

То первый сын зари, он богу почти равный,
В нем дух огня, и первый дух борьбы,
И тут возжег ему кусочек Богом данный,
До ослепительной, пылающий свечи:

`Эй ты! Ты, возомнивший себя главным,
Отдай мне пламень бытия,
Я стану править сим творением начальным,
И мужем девы стану я!

Ты, чую, хочешь стать владыкой,
Игрушек бесконечных, тварей и святых,
И хочешь, чтобы Я, побитой горемыкой,
Касался в страхе ног твоих.

Нет, нет! Мы жаждем все творенья,
Все жаждем что-то создавать,
Во все вдыхать сердечное биенье,
А после то - любить и угнетать!

Чем больше создадим себе подобных,
Тем больше хаос разных мнений наплывет,
Не будет больше сих просторов ровных,
Но все там боль да кровь зальет!

Нет, ты не наполнишь жизнью космос -
Ты лишь частички в бесконечность разорвешь,
Пока нас трое - каждый разных мнений космос,
Но вскоре в миллиарды одиночества вольешь!

Отдай мне деву - первую, святую,
А сам лети и странствуй дальше в пустоте,
А я ее навечно поцелую,
И будем вечность мы расти в душевной чистоте.

Творить в себе, творить без разрыванья,
На мир ненужных, тленных форм,
В себе растить веками сны, мечтанья,
Пусть будет то единый духа дом!

Пусть хаос первозданный окружает,

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 117890
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``