В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
ГЕРОЙ Назад
ГЕРОЙ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Издание подготовлено
Московской ассоциацией писателей-криминалистов

Э.А.Хруцкий

Осень в Сокольниках
Роман.

М.: Московская ассоциация писателей-криминалистов, Интербук, 1991, - 256

Действие криминального романа Эдуарда Хруцкого разворачивается в
Москве, несколько лет назад. Герой ее - начальник отдела МУРа Вадим Орлов,
ведет оперативную разработку по делу ограбления музея.
В преступлении замешаны самые разные люди: уголовники, искусствоведы,
представители иностранных фирм.
Главная идея романа - защита наших национальньис ценностей.

Пролог

Ветер тащил по мостовой охапки перепрелой листвы и обрывки декретов. Он
пах тиной и сыростью, этот ветер, налетающий с Москвы-реки.
Осеннее солнце сделало Зачатьевский переулок нарядным. Даже старые
стены монастыря словно помолодели.
Переулок был пуст и грустен. Давно некрашенные деревянные дома стали
похожи на выношенные, но еще щеголеватые фраки.
Ударил колокол на храме Христа Спасителя. Голос его протяжный грустно
пролетел над крышами, почти обнаженными кронами деревьев и затерялся
где-то в хитром переплетении дворов, арок, горбатых переулков.
И снова тишина, только ветер, как наждачная бумага, трет по мостовой.
Сначала раздался треск. Потом длинные, словно пулеметные очереди,
выхлопы. А потом в тихий Зачатьевский ворвалась неведомая жителям доселе
машина. Похожа она была на велосипед, к которому прицепили коляску в виде
небольшой лодки.
Но все же это был не велосипед, потому как затянутый в кожу и
смахивающий на памятник водитель никаких педалей не крутил, и, судя по
дыму, вылетавшему из выхлопной трубы, и запаху, прибор этот двигался при
помощи спиртовой смеси, в это тяжелое время заменявшей бензин.
В лодке-коляске сидел мрачный матрос, смотрящий перед собой таинственно
и грозно.
Аппарат остановился у ворот особняка, принадлежавшего когда-то
генерал-адъютанту свиты Его Императорского Величества Андрею Павловичу
Сухотину.
Матрос вылез из коляски и толкнул поржавевшую чугунную решетку ворот.
Они поддались с трудом, надсадно скрипя петлями, давно забывшими о смазке.
Двор был пуст и зарос пожухлой уже травой. Дождь и снег сделали свое
дело, но все равно дом выглядел нарядно и щеголевато.
Осеннее солнце переливалось в грязных витринах окон, и казалось, что
дом вспыхивает синим, рубиновым, зеленым пламенем.
- Да, - сказал кожаный водитель, - жили люди.
- Эксплуататоры, - поправил его матрос.
- Пусть так, но все равно жили.
- Зови дворника, - матрос гулко ударил кулаком в заколоченную досками
дверь.
Дворник появился минут через десять. Он был мужик сообразительный и
сразу же пришел с ломом.
Матрос сидел на ступеньках, дымя самокруткой.
Дворник повел носом.
- Моршанская, товарищ флотский?
- Она, борода. Вот ордер, вот мандат, - матрос достал документы.
- Нам это ни к чему.- махнул рукой дворник, - совсем ни к чему, раз
надо, то надо.
- Нет, борода, ты посмотри, - матрос поднес к лицу дворника бумажки с
фиолетовыми печатями.- Кто здесь раньше проживал?
- Его высокопревосходительство генерал-адъютакт свиты Его
Императорского Величества Андрей Павлович Сухотин.
- Теперь здесь будет расположен революционный Всевобуч района. А
начальник Всевобуча я - Павел Фомин.
- Оно конечно, - дворник согласно закивал головой, - вам виднее.
Мудреное слово `Всевобуч` никак не могло уместиться в его сознании
рядом с пышными титулами Сухотина.
- Открывай, - приказал Фомин.
Дворник подсунул лом, заскрипели проржавевшие гвозди. Фомин отогнул
доски, дверь открылась.
В вестибюле пахло запустением. Сыростью пахло, пылью и еще чем-то,
только чем, Фомин определить не смог. Он кашлянул, и звук многократно
повторился. Фомин усмехнулся, довольный, и крикнул кожаному водителю:
- Заходи, Сергеев! Смотри, как они до нас жили.
Эй, борода, а мебель-то где?
- Та, что не пожгли, - в сарае.
- А кто жег?
- А кому не лень. Пришли двое с ордером, забрали столовую, порубили.
Потом еще приходили.
- Понятно. Я тут осмотрюсь, а ты, Сергеев, езжай за завхозом нашим да
художника не забудь привезти, чтобы сразу нашу вывеску нарисовал.
Фомин шел по второму этажу особняка. Анфилада комнат казалась
бесконечной, огромные зеркала в залах были темны и прозрачны, как лесные
озера. Он подошел к одному из них, потрогал бронзовые завитушки рамы,
хмыкнул с недоумением.
Мальчишкой попавший во флот и привыкший с строгому аскетизму военных
кораблей, к их однообразному, хищному изяществу, не мог принять ни резного
паркета, ни этих рам, ни витражей, на которых переплетались замки и
рыцари. И весь этот дом, в котором когдато люди жили непонятной ему и
чужой жизнью, был для Фомина как офицерская кают-компания, в двери которой
выплеснулась в Октябре веками спрессованная матросская ненависть.
Дом этот раздражал его, но вместе с тем в глубине души матрос Фомин
понимал.что и лепнина, и витражи, и узорчатый паркет сделаны руками умелых
мастеров, таких же, как он, простых парней, и сработано это на совесть. А
труд человеческий Фомин уважал всегда.
Завхоз и художник нашли Фомина в бывшей гостиной генерала Сухотина.
Начальник районного Всевобуча сидел в чудом уцелевшем кокетливом кресле.
Он встал, и тонкие ножки кресла натужно заскрипели.
- Мебель у них, конечно, слабоватая, неподходящая.

Восемнадцатый век, - мрачно изрек художник, - руками крепостных
мастеров сделана.
Оно и видно, - сказал Фомин, - что крепостные делали, не в радость, как
не для себя.
Он внимательно оглядел художника. Тот был с гривой, в зеленой
вельветовой толстовке, с красным бантом-галстуком, в холщовых штанах,
измазанных краской.
- Ты, товарищ, значит, художник?
Парень утвердительно мотнул гривой.
- А документ у тебя есть?
Презрительно усмехнувшись, парень полез в карман толстовки и протянул
Фомину замызганный кусок картона.
Фомин развернул удостоверение, внимательно прочитал его.
- А что это, товарищ, за ВХУТЕМАС?
Художник посмотрел на матроса, как на пришельца с другой планеты. Он
никак не мог представить, что есть человек, не знакомый с этой
аббревиатурой.
- Если коротко, то штаб революционного искусства.
- Вот это нам и надо, дорогой товарищ, как тебя?..
- Огневой.
- Фамилия такая?
- Нет. Революционный псевдоним.
- Пусть так, пусть так. Ты, дорогой товарищ Огневой, я сразу понял,
человек нам во как нузкный.
Фомин провел ребром ладони по горлу.
- Смотри.
Фомин подошел к высоким, стрельчатым окнам и с треском распахнул одно,
потом второе. Посыпалась на пол засохшая замазка, вместе со светом в
комнату ворвался ветер.
И она сразу стала другой, эта комната. Заиграли на стенах пыльные
медальоны, тускло заискрилась побитая позолота стен, словно ожили
голубовато-розовые фарфоровые украшения камина.
Фомин подошел к камину, внимательно посмотрел на покрытые пылью сюртуки
тугощеких кавалеров, обнимающих дам в кренолинах.
- Барская забава. Правда, когда я ходил в двенадцатом году на крейсере
`Алмаз` в Китай, мы в Сингапуре такие украшения в натуральном виде
наблюдали...
- Подражание Ватто, - мрачно сказал художник, - работа французская,
середина восемнадцатого века.
Фомин постучал пальцем по шляпе кавалера.
- Ломать жалко. Ты сделай кожух для них и накрой. А на кожух звезды
красноармейские приделай. А что с этим делать?
Фомин шагнул к стене. Шесть медальонов смотрели на него, словно шесть
глаз. Он подошел ближе, обтер один ладонью. Свет, падающий из-за его
спины, немедленно отразился в голубовато-зеленом овале, и он ожил.
И улица Москвы наполнилась теплым живым цветом.
Медальон стал похож на окно, за которым жили маленькие дома, маковки
церквей и спешили люди по своим, неведомым Фомину делам.
- Ишь ты, - сказал начальник районного Всевобуча, вынул платок и
аккуратно вытер медальон.
- Примитивизм, - сказал за его спиной Огневой, - середина
восемнадцатого века. Видимо, работа крепостного художника.
- Пережиток, значит? - неуверенно спросил Фомин.
- Именно. Революционное искусство зачеркнуло этот период. Мы не
признаем обветшалой мазни.
- Выламывать будем, товарищ Фомин? - деловито спросил завхоз.
Фомин посмотрел еше раз на домики и маковки, на кусок этой, неведомой
ему жизни и ответил тихо:
- Жалко.
- А чего жалеть, - Огневой набил махоркой трубку, - мы ведь мир старый
разрушаем. На месте этих лачуг вырастут светлые дома из стекла и бетона.
Новая жизнь возможна только при полном разрушении старой.
- Все равно жалко. Сделано уж больно душевно.
Вот что, товарищ Огневой, ты эти картинки старого мира закрась и
изобрази на них революционные корабли.
- Какие?
- `Потемкин`, к примеру, `Аврору`, `Петропавловск`, `Новик`. Я тебе
фотографии дам. А ты, товарищ завхоз, стекла эти с воинами старыми вынь,
но сложи их аккуратно и вставь нормальные стекла, чтоб свет был и чистота
как на эсминце. Понял?
- Понял.
- Так и начнем.
Фомин подошел к окну. Осеннее солнце висело над городом. Где-то
надсадно треща, прогрохотал трамвай.
Крикнул и замолк гудок фабричонки, спугнувший ворон, и они, надсадно
каркая, черной тучей пронеслись над переулком. Во дворе щемяще и нежно
заиграла гармошка. Шел второй год советской власти.

Часть первая

`Уж рельсы кончились, а станции все нет...`


Что точно, то точно. Ни рельсов здесь, ни станции.
Земля была плоской, наглядно опровергая учение о шарообразности
планеты. Орлову показалось даже, что там, где небо ложится на землю, он
видит грязные подошвы монаха, высунувшего голову за хрустальный свод.
Маленький домик аэропорта плотно обступила степная трава, и ветер,
приходящий сюда, пах дурманяще и незнакомо.
Орлов прожил сорок пять лет, но никогда еще ему не приходилось бывать
вот в таком царстве запахов. Степь пахла мятой, еще чем-то пронзительно
сладким, а налетавший ветер оставлял на губах горьковатый привкус
лекарства.
Машины не было. Но он не хотел звонить, немного ошеломленный
однообразной красотой степи.
Но все же машина была нужна, и Орлов медленно пошел к домику, на
котором красовалась выцветшая надпись: `Аэропорт Козы`.
В тени на лавочке сидели, прислонившись спиной к выцветшим бревнам
дома, двое. Они были удивительно похожи. Кепки, глубоко надвинутые на лоб,
синие ватники, хлопчатобумажные брюки и тяжелые кирзовые ботинки. Они
выжидающе смотрели на Орлова, и в их лениво-спокойных позах сквозила еще
неосознанная опасность.
Эти двое совсем не монтировались с ярким кипением степи, с `чеховским`
бревенчатым домиком аэропорта, с тишиной и покоем июньского утра.
Но вместе с тем эти двое словно претворяли тот мир, куда должен через
час попасть он, подполковник милиции Вадим Николаевич Орлов.
Из домика вышел парень. В потертой кожаной летной куртке, под которой
на серовато-грязной майке
влюбленно смотрели друг на друга напечатанные трафаретом Михаил
Боярский и Алла Пугачева.
Парень был тощий, ломкий какой-то. Гэвээфовские брюки непомерно широки,
а форменная фуражка затейливо замята. Он поправил фуражку так, чтобы Орлов
заметил массивный белый перстень и грубую цепочку браслета.
`Тип чеховского телеграфиста, с поправкой на НТР`, - подумал Орлов.
- Издалека? - спросил парень.
- Издалека.
- Из Алма-Аты?
- Дальше.
- Питерский?
- Из Москвы.
- Ну, как там?
- Что как?
- Вообще.
- Приехала делегация Ливана.
- Я не о том, - снисходительно процедил парень, - как время провести у
вас можно? По линии культуры?
Он повел в воздухе рукой.
- Можно, - Орлов усмехнулся, - у нас при каждом ЖЭКе народный
университет культуры.
Парень обалдело посмотрел на Орлова.
Краем глаза Вадим заметил, как один из сидящих поднялся и лениво,
вразвалку подошел к ним.
Он долго, изучающе рассматривал Орлова, потом усмехнулся, сверкнув
белыми металлическими фиксами.
- Начальник, - хрипло попросил он, - дай закурить.
Вадим достал пачку, и человек огромными сплющенными от тяжелой работы
пальцами неловко потащил сигарету.
- А если с запасом?
- Бери всю пачку, у меня еще есть.
- Дай тебе Бог, начальник.
- А почему начальник? - усмехнулся Вадим.
- А я вас, которые из розыска, рисую сразу. Держитесь вы больно
уверенно.
- Любопытно.
- Вот подумай на досуге. Как хозяева везде держитесь, потому как везде
верх ваш.
- Давно освободился?
- Сегодня.
- Самолет ждешь?
- В цвет.
- Домой?
- Знаешь, у меня их сколько, начальник. За восемь лет заочницами
обзавелся.
- Ну-ну.
- А вон и машина за тобой пылит. От нашего хозяина. Так что спасибо.
Бывай, начальник.
Он повернулся и зашагал к товарищу.
Зеленый `уазик` лихо развернулся рядом с Вадимом.
Из кабины выскочил молодой лейтенант в выгоревшей полевой форме.
- Товарищ Орлов?
Вадим вытащил удостоверение. Лейтенант взглянул на раскрытую книжечку
стремительно и цепко.
- Лейтенант Рево, товарищ подполковник. Прошу.
`Уазик` рванулся с места, уходя к горизонту.
Один из сидящих на лавочке выплюнул окурок, посмотрел вслед машине и
сказал врастяжку:
- Ишь ты, подполковник.
Теперь степь была другой. Она словно на широком экране легла в лобовом
стекле машины и казалась нескончаемо длинной. Словно весь мир сегодня
состоит именно из этой необычайно гладкой степи.
В однообразии ее была какая-то щемящая, неуловимая красота. То же самое
Вадим чувствовал, когда впервые увидел морс в Прибалтике. День был
пасмурный, облака так низко висели над морем, что казалось, волны
слизывают их и несут серой пеной к берегу. И все-таки море было прекрасным
име^го в своем суровом единообразии.
Родившийся и выросший в Москве, Орлов открывал для себя мир постепенно,
и каждая новая встреча была для него праздником.
Лейтенант, видимо, понял состояние гостя.
- Нравится, товарищ подполковник?
- Очень.
- Места у нас хорошие. Зимой, конечно, грустновато, но зато летом
красота. Учреждение наше удачно расположено - лес, степь, горы, два озера
рядом. Зимой охота богатая. Вы бы тогда приезжали.
- Куда ни приедешь, - Вадим засмеялся, - все говорят, что не ко
времени. Зимой приедешь - советуют летом заглянуть, а летом - зимой.
- Это точно, - Рево повернулся на секунду к Орлову, - вы это точно
подметили. Но ведь от души люди предлагают, хотят гостя лучше принять.
`Гостя, - подумал Вадим, - гостя. В гробу бы я видел таких гостей из
столицы. От них головная боль да беспокойство одно`.
Нет, не в гости сюда приехал начальник отдела МУРа подполковник Орлов,
совсем не в гости. Дело заставило его среди ночи подняться, связаться с
дежурным Управления милиции на воздушном транспорте и первым же рейсом
вылететь в Казахстан.
Дело. Важное дело. Очень важное.


Суть дела

Небо было похоже на картинку на пачке от сигарет.
Такое же пронзительно синее, и летел по нему неестественно серебряный
самолет. Вторая половина августа радовала безветрием, теплотой. Над дачным
поселком висела прозрачная тишина, нарушаемая печальным криком электрички.
С балкона второго этажа была видна пустая улица, прозванная кем-то
`Аллеей классиков`, косой срез крыши и застекленная веранда соседней дачи.
Пахло елью и самоварным дымом. Это значит, что сестра опять ждет к шести
часам гостей `на самовар`. Вадим перегнулся через перильца балкона и
увидел Славу, своего шурина, раздувавшего самовар при помощи старого
сапога.
Вадим посмотрел на часы. Четыре. Пора собираться.
Он вошел в маленькую, недостроенную комнату, потолком которой служили
скаты крыши, а одной стены просто не было, ее заменяла яркая циновка, на
ней летел куда-то по своим делам свирепый многоголовый дракон.
Вечерами, когда Вадим зажигал старенькую лампу под зеленым колпаком,
глаза у дракона начинали светиться сумасшедшим огнем, а все шесть голов
смотрели хитровато и яростно. Но, в общем-то, в остальном они жили дружно.
Вадим именовал дракона Федором Федоровичем, приходя, здоровался с ним, а
уходя, прощался. При дневном свете Федор Федорович становился поникшим,
грустным и совсем не страшным.
Вадим присел в старое плетеное кресло-качалку, взял сигарету, чиркнул
зажигалкой. Уезжать не хотелось. Он редко приезжал сюда, в Переделкино, на
дачу к сестре.
Во-первых, почти никотоа не было времени, а во-вторых, он боялся
кипучей энергии Аллы, которая основной своей задачей считала ею
немедленную женитьбу.
После смерти матери они разменяли большую родительскую квартиру. Меняли
долго. Вернее, меняла Алла.
Наконец в результате невероятного, так называемого тройного обмена Алла
со Славой и дочерью Нинкой получили шикарную трехкомнатную квартиру на
Фрунзенской набережной, а ему досталась восемнадцатиметровая комната в
коммуналке в Столешниковом переулке.
Но Вадим был несказанно рад и этому. Ему до чертиков надоели какие-то
таинственные старички, по-мышиному шастающие по квартире, громогласная
Дина Семеновна, курившая `Казбек` и гремящая монистами. Все они
беспрерывно звонили, приходили, пили чай, обедали, громко, до хрипоты,
обсуждая возможные варианты обмена.
Каждое утро перед его уходом на работу сестра все собиралась и никак не
могла начать с ним разговор. Вадим догадывался, о чем она хочет
поговорить. Ему было заранее неловко за сестру, и он, наскоро выпив чай с
бутербродом, выскакивал на улицу.
Алла сильно изменилась за те годы, пока он служил в армии. А потом,
после смерти матери, они вообще не могли найти общего языка.
Теперь в доме распоряжалась она. Каждый четверг собирались гости. В их
кругу так и называлось: `Аллочкины четверги`. Приходили ее и Славины
бывшие соученики по институту кинематографии, писатели, актеры, какие-то
важные седые мужики, дорого одетые, с плавными, барскими манерами. Вадима
не приглашали, даже если он бывал дома. Впрочем, он и не рвался
приобщаться к современному искусству, он работал тогда оперуполномоченным
в отделении, находился в `развеселом чине` младшего лейтенанта милиции, и
его служба и общественное положение явно диссонировали с Аллочкиными
представлениям1Ю светскости.
Поздно вечером, когда он, ^нуть не падая от усталости, жевал на кухне
котлетв|, появлялись под благовидным предлогом Аллочкины подруги и
рассматривали его с видимым интересом.
- Знакомьтесь, - с нотками иронического трагизма в голосе говорила
сестра, - это и есть мой младшенький, Вадим, весьма непутевый молодой
человек.
Он вставал и кивал, жал чьи-то руки.
Однажды они брали двух рецидивистов из Батуми, он заскочил домой
переодеть рубашку. Забыв, что под мышкой у него кобура, из которой торчала
рукоятка ТТ, скинув пиджак, пил кефир на кухне.
Сначала заглянула Маша, учившаяся с Аллой на одном курсе. Очкастая
Маша, верный аллочкин адъютант.
Она остолбенело поглядела на Вадима и захлопнула дверь.
Потом началось паломничество. С грязными чашками вбежали две дамы, имен
которых Вадим не помнил. Они были одинаково высокомерно красивы. Мазнув по
нему глазами, они скрылись, и наступила очередь мужчин.
В кухню вошел гость `в генеральском чине` Олег Сергеевич. Он был
сценарист, лауреат, член худсоветов и бесчисленных редколлегий.
Олег Сергеевич по-хозяйски вошел на кухню и сел напротив Вадима.
- Ну-с, - многозначительно изрек он.
Вадим с недоумением посмотрел на него.
- Что хорошего? - Олег Сергеевич раскурил погасшую трубку.
- То есть? - удивился Вадим.
- Я хочу услышать о вашей жизни: о погонях, перестрелках, схватках.
Вадим поставил на стол чашку, потянулся к пиджаку.
- Перестрелок нет, - ответил он зло, - а вот погони были. Вчера ловил
хулигана во дворе.
- Шутка? - высокомерно спросил Олег Сергеевич.
- Жизнь, - Вадим надел пиджак, - а что касается перестрелок, так вам
лучше узнать об этом в МУРе, я же работаю в отделении. В обычном номерном
отделении милиции. Знаете, как когда-то в армии были номерные захолустные
полки и гвардия, так вот наша гвардия - МУР.
Потом сестра, придя к нему в комнату, долго и витиевато выговаривала
ему, укоряла и стыдила. А он, уставший, не спавший почти целую ночь,
смотрел на нее и думал: `Когда же ты уйдешь?`
Но вместо этого он сказал ей:
- Давай меняться, я согласен на любую площадь.
Алла о чем-то радостно говорила, но он уже не слышал ее. Он спал.
Через месяц Вадим переехал в коммуналку в Столешников. Аллу он видел
редко. В дни рождения, годовщину смерти родителей. Отношения наладились
позже, когда он был уже начальником отдела и получил звание подполковника.
Работать в милиции стало модно. Тем более в МУРе.
О них писали книги, ежегодно на экраны выходили фильмы об уголовном
розыске. Телесериал о `Знатоках`
стал любимым зрелищем миллионов людей.
Теперь уже Алла говорила:
- Мой брат подполковник, служит в угрозыске, у него два ордена.
Она и ее друзья по сей день думали, что работа в милиции состоит только
из погонь и перестрелок. Думали и писали об этом.
...Уезжать не хотелось. Но все-таки надо одеваться и шагать через весь
поселок к станции Мичуринец на электричку, которая печально-протяжно
кричала над лесом.
Вадим спустился на первый этаж и увидел Нинку, забравшуюся с ногами на
диван. В руках ее глянцем отливала обложка очередного французского
детектива.
- Ты уезжаешь? - Племянница оценивающе посмотрела на него.
- Да, малыш, мне пора.
- Значит, опять сорвется твое сватовство.
- Вот как?
- Вот так, - племянница потянулась на диване.
Глазастая, тоненькая, длинноногая, она, пожалуй,
единственная из всей семьи была искренне привязана к
нему.
- Как твои дела, малыш? Что в институте?
- Никак пока. Колыбель знаний на картошке, а меня освободили после
гриппа.
- А что они там делают? - искренне удивился Вадим.
В прошлом году он заезжал на день рождения Нины и видел большинство ее
сокурсников - тоненьких, хрупких девочек и длинноволосых молодых людей,
мало похожих на мужчин, способных поднять мешок картошки.
- Работают, дядька, работают. Соприкасаются с жизнью. Наш мастер
говорит, что будущему актеру просто необходимо соприкасаться с жизнью.
- Ваш мастер, девочка, большой теоретик.
- Ты его плохо знаешь.
- Возможно. Но я твердо знаю одно, что студенты должны учиться, рабочие
работать, а колхозники убирать картошку.
- А милиционеры? Хватать и не пущать?
- А это уж как придется. Мы действуем не по системе Станиславского, а
по обстановке.
- Ох, дядька, лучше бы вам ввести систему.
- А она у нас есть, у всех у нас. У меня, у тебя, у твоих сокурсников.
- Что же это?
- Закон, девочка.
- Ты старый и с тобой спорить не интересно. Ты всегда прав.
- Нет, девочка, я далеко не всегда прав, к сожалению. Кланяйся родичам.
- Когда ты приедешь?
- Как получится.
- Я позвоню тебе, ладно? - Племянница опять уткнулась в книгу.
Конечно, можно было вызвать машину. Вполне можно было. Но на отдел им
полагалась всего одна машина, которая вечно была в разгоне. Как часто
бывает, режим экономии вводился не там, где нужно.
Вадим шел по узкой лесной тропинке и думал о том, что ждет его в
Москве, в управлении, ще дел, к сожалению, хватало. Когда он вышел на
площадь Киевского вокзала, часы показывали пять. Человек, ради которого
Орлов приехал в Москву, ждал его только в восемь. Оставшиеся три часа он
хотел посвятить уборке комнаты и разбору новых книг, но многолетняя
привычка заставила его зайти в автомат и набрать телефон своего
заместителя.
- Минаев, - услышал Вадим в трубке чуть хрипловатый голос.
- Это я, Александр Петрович.
- Вадим Николаевич?
- Именно.
- Где вы?
- На Киевском вокзале.
- Сейчас машину пошлю, вас начальник управления ждет.
- Что случилось?
- Не знаю.
- Пусть водитель подъедет к пригородным кассам.
Орлов опустил трубку, привычно проверил, не выпала ли обратно монетка,
вышел на улицу и закурил.
Вестибюль ГУВДа был прохладным и гулким, как станция метро. У лифта
Орлова перехватил следователь капитан Проскурин. Орлов не любил его, хотя
ценил за хватку. Был Проскурин человеком въедливым, скрупулезным и нудным.
Работать с ним для сотрудников розыска было истинным наказанием. Проскурин
любил документы и требовал от инспекторов идеального оформления любой
бумажки.
Увидев его, Орлов понял, что сейчас на него обрушится целый водопад
претензий и жалоб.
- Вадим Николаевич, товарищ подполковник, - Проскурин каким-то
хоккейным приемом оттеснил от дверей лифта молоденького лейтенанта и
перекрыл Орлову дорогу. Спасительные двери лифта с шипением захлопнулись
за спиной капитана.
- Слушаю вас, Павел Петрович, - обреченно вздохнул Орлов.
- Товарищ подполковник, - Проскурин вынул из кармана кителя несколько
листков, отпечатанных на портативной машинке, почти без интервалов.
- Очередной меморандум?
- Товарищ подполковник, инспектор Ковалев...
- Давайте, - Орлов взял листки, - но не сейчас.
Во-первых, мне надо ознакомиться с этим и осмыслить, во-вторых, меня
ждет генерал.
- Я зайду через час.
- Завтра, Павел Петрович, завтра, часиков в четырнадцать ко мне или к
Минаеву.
- Лучше к вам.
- Почему?
- Майор Минаев обозвал меня крохобором.
- Война Алой и Белой розы продолжается. Хорошо, значит, ко мне.
Лифт вновь услужливо распахнул двери,и Орлов шагнул в кабину. Война
Проскурина с инспекторами отдела была затяжной, и ратный перевес почти
всегда был на стороне следствия, так как не Проскурин поступал в
распоряжение инспекторов, а они прикомандировывались к следователю. Но
когда-то и он, Орлов, молодой еше оперуполномоченный, до хрипоты собачился
со следователями, так что ребят своих он понимал, и понимал так же, что
весь этот антагонизм не что иное, как кемто давно выдуманная игра.
Коридор третьего этажа был их коридором. Здесь жил угрозыск. Орлов
привычно шел мимо дверей, вот начался его отдел.
Дверь распахнулась, и два милиционера из конвойного дивизиона вывели
Нугзара Тохадзе. Он шел навстречу Орлову, стараясь удобнее приспособить
руки, скованные наручниками.
Где-то под сердцем у Орлова заскребла злость. Он ненавидел этого
человека. Вернее, даже человеком не считал того, кто носит имя Нугзар
Тохадзе. Шесть грабежей квартир. Два трупа. Женщина шестидесяти лет и
человек, отвоевавший всю войну. Тохадзе они брали в ресторане
`Архангельское`. У выхода. Он даже не успел вынуть пистолет из внутреннего
кармана кожаной куртки.
Работал с ним Минаев, Тохадзе `кололся` неохотно, но улики были
настолько неопровержимы, что он поневоле брал эпизод за эпизодом.
Теперь он шел по коридору, обтянутый джинсами и кожей куртки, шевеля
скованными руками.
- Начальник! - гортанно выкрикнул он и шагнул к Орлову.
- Стоять! - конвоир схватил его за плечо.
- Начальник, претензия у меня.
- Слушаю.
- Пусть домой позвонят, в Сухуми. Передача мне нужна. Я вашу бурду есть
не могу. Я человек, а не свинья.
- Молчать! - Орлов шагнул к нему. - Без истерик.
Может, мне в `Арагви` съездить? Я бы тебя и этим не кормил. Такие, как
ты, даже тюремной пайки не стоят.
По мне, ты вообще зря на земле живешь.
- Это суду решать!
- Не ори. Закон для всех одинаков. Не первый раз сидишь. Ведите его.
Орлов посторонился.
Отойдя несколько шагов, Тохадзе повернулся и крикнул что-то
по-грузински.
В приемной начальника Управления секретарь Анна Сергеевна вскинула на
Орлова глаза и сказала:
- Ждет.
- Один?
- Да.
Генерал переодевался. Он был в брюках с лампасами и в темно-синей
рубашке с чуть более светлым однотонным галстуком.
- Заходи, заходи, Вадим Николаевич, извини, я сейчас.
Через несколько минут он сидел за столом в прекрасно сшитом
генеральском кителе, на котором переливалась эмаль почетных знаков и муар
колодок. Орлов давно знал генерала. Правда, в день их первой встречи
Кафтанов был старшим лейтенантом и являлся его непосредственным
начальником.
Давно это было. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом. Именно Кафтанов
учил Вадима азам оперативной практики. Потом он ушел в райотдел, потом в
управление.
Многое случилось потом. Вадим не очень любил вспоминать прошлое.
Воспоминания становились ловушкой, они расслабляли. В них жила личная
неустроенность, не очень быстрая служебная карьера. В прошлом жили его
обиды и ошибки.
Генерал достал из стола пачку `Мальборо`, протянул Вадиму.
- Кури.
Он щелкнул плоской, золотистой зажигалкой. Маленький язычок пламени
послушно выскочил и сразу же погас. Вадим ждал. Он понимал, что шеф вызвал
его не для того, чтобы угостить этой прекрасной сладковатоароматной
сигаретой.
- Значит, так, - сказал генерал, - сейчас придет человек. - Он
посмотрел на часы и уточнил:- Ровно через пятнадцать минут.
Вадим молчал.
- Он член-корреспондент Академии художеств, лауреат Государственных
премий, крупнейший специалист по реставрации.
Генерал посмотрел на Орлова. Вадим молчал.
Генерал встал, зашагал по кабинету.
- В Зачатьевском ограблен особняк, который начали реставрировать.
Орлов погасил сигарету.
- Что унесли? Крышу? Стены?
- Разделяю твой юмор, - генерал дважды чуть слышно хлопнул в ладоши. -
Ты, как всегда, ироничен.
Но на этот раз мне не до шуток.
- Я все понимаю, Андрей Петрович, но мой отдел занимается несколько
иным. Тохадзе, Витя Слон еще где-то красиво отдыхает.
- Особняк обчистили два дня назад, сумма оценки пропавших вещей с
большими нулями. Но это не главное. Умер сторож, выпивший бутылку водки, в
которой было снотворное. Он умер сегодня, в тринадцать. Судя по всему, там
работали ребятишки ушлые. Ты лично поведешь это дело.
- А группа Зарипова?
- Ее пусть кончает Минаев. Ты лично, понял, лично поведешь это дело. Я
создаю специальную оперативную группу.
- Не понимаю, товарищ генерал, - Вадим достал сигарету.
- Финские? - спросил генерал.
- Да.
- Наши лучше, крепче. А понимать ты должен одно: дело темное. А мне
из-за него звонили знаешь откуда? - Генерал покосился на красный, с гербом
СССР телефон и ткнул пальцем в потолок.
- Сроки?
- Вчера.
- Прокуратура приняла дело?
- Лично Малюков.
- Прямо парад. Почему такая, мягко говоря, нервозность?
- Сейчас узнаешь.
На столе ожил селектор.
- Андрей Петрович, к вам товарищ Забродин.
- Просите.
Член-корреспондент вошел и остановился на пороге, давая рассмотреть
свой элегантный костюм, три отливающие золотом медали и широкую, в пять
рядов, планку орденских колодок.
Он был худощав, поджар; седые волосы намертво разделил косой пробор, он
был больше похож на чемпиона по теннису, чем на ученого.
- Здравствуйте, - Забродин поклонился.
- Прошу вас, прошу вас, Владимир Федорович.
Генерал вышел из-за стола навстречу Забродину.
- Садитесь, Владимир Федорович, кофе, чай?
- Пожалуй, кофе, - Забродин с интересом посмотрел на Вадима.
- Простите, - улыбнулся Кафтанов. Генерал знал, что улыбка идет ему,
делает его по-мужски интересное, но жесткое лицо мягким и обаятельным, -
прошу знакомиться. Подполковник Орлов Вадим Николаевич, ок руководит у нас
весьма серьезным подразделением. Руководство решило поручить ему это дело.
- Весьма рад, - Забродин, приподнявшись, поклонился Вадиму, сразу же
оценивающе осмотрел его фланелевый югославский костюм, однотонный галстук
и модную, с маленьким воротничком сорочку.
Видимо, внешний вид подполковника устроил его, и он посмотрел на Вадима
с некоторой симпатией.
Кофе пили, перебрасываясь незначительными фразами: о погоде, сигаретах,
ценах на бензин,
Наконец, Забродин поставил свою чашку и расстегнул `молнию` на
щеголеватой кожаной папке.
- У нас, работников искусств, принято говорить туманно, долго и не
всегда конкретно. В вашем же доме любят факты. Я пришел с ними.
Забродин достал иностранный журнал в яркой обложке, раскрыл его.
- Вот здесь напечатана маленькая статейка об аукционе в Амстердаме в
прошлом году. Вот что пишет некто Макс Линд, искусствовед и посредник при
продаже антиквариата:
`...Вторая по стоимости и интересу работа принадлежит малоизвестному
художнику из России Лимареву, его миниатюра, безусловно, представила
огромный интерес и оценена в десятки тысяч долларов, что почти уникально
для вещи такога размера. Интерес к работам Лимарева необыкновенно велик,
жаль, что произведения этого даровитого мастера так тяжело привозить из
России`.
А вот каталог некоторых работ Лимарева, он переснят с цветных гравюрных
листов из журнала `Столица и усадьба` 1910 года.
Забродин положил на стол перед Кафтановым красочно выполненный альбом.
- Да, - генерал раскрыл его, - бумага у них...
- Блестящая полиграфическая база, вступительная статья моя, они ее
перепечатали из журнала `Искусство`.
Вадим встал, подошел к столу генерала.
На каждой странице во весь лист были напечатаны овалы медальонов. Даже
на фотографиях эмаль как бы светилась изнутри.
- Он сам варил эмаль, по своему рецепту, - сказал художник, - пожалуй,
никому не удавалось добиться такого прозрачного, как бы мерцающего
колорита. Его эмаль словно живая. Поэтому и работы его необычайно
интересны.
- Вы уж нас простите, Владимир Федорович, - Кафтанов захлопнул альбом,
- но не довелось нам слышать о Лимареве.
- Вполне естественно, вполне естественно, - художник вскочил, нервно
заходил по кабинету. - Искусство, как и география, имеет свои открытия.
Кто раньше ценил примитивизм Нико Пиросмани. Он дарил свой щедрый талант
духанам, хинкальным, третьеразрядным кабакам. Он писал вывески и рисовал
на старых кабацких клеенках. А сколько талантов погибло в так называемой
`ляпинке`.
- Вы имеете в виду общежитие для студентов купцов Ляпиных, на Большой
Дмитровке? - спросил Вадим.
- Именно, Вадим Николаевич, именно, и я бесконечно рад, что вам это
знакомо. В `ляпинке` погибли десятки талантов. Они спились, погибли от
нужды. Там же жил и мещанин из Ростова Великого Лимарев. Он учился в
Училище живописи^ надежды подавал огромные, но чтобы не умереть/с ^голоду,
пошел в живописную мастерскую их выпускника Грибкова. Реставрировал
церкви, потом увлекся эмалью. Водка погубила его редкий талант. Работ у
Лимарева не очень много. Часть их погибла во время обстрела Ленинграда.
Кое-что мы нашли в Москве, Туле, Тамбове. И вот такая находка -
сухотинский дом, и надо же... -
- Владимир Федорович, скажите, - спросил Вадим, - а точно, что в
особняке Сухотина находились работы Лимарева?
Забродин посмотрел на подполковника так, как смотрят обычно учителя на
школьника, не понимающего, почему дважды два четыре. Он достал из папки
бумаги и положил перед Орловым.
- Вот, друг мой, акт экспертизы, но даже этого не надо, вот письмо отца
генерала Сухотина, действительного тайного советника Павла Сергеевича
Сухотина, брату. Оно попало нам в руки в Тамбовском архиве. Я прочту
отрывок.
`...А далее, дорогой Константин, спешу уведомить тебя, что присланный
тобой живописный мастер Лимарев весьма умел и талантлив необычайно.
Медальоны его украсили каминную, а узорная плитка совершенно преобразила
печь. На балу был сам Его Высокопревосходительство с супругой и хвалили
работу Лимарева.
Расчет с живописцем я произвел сполна. Но мне жаль этого несчастного
человека, утопившего свой дар божий в горячительных напитках...`
- Владимир Федорович, - генерал постучал пальцами по акту экспертизы, -
надеюсь, вы снимете копии со всех этих документов для нас?
- Уже сделано, - Забродин достал из папки голубоватый полиэтиленовый
пакет с бумагами.
- Это первое, - продолжал генерал, - второе, что нас очень интересует -
это перечень вещей, унесенных из дома Сухотина.
- Из бывшего райкома ДОСААФ, - ехидно поправил Забродин.
- Пусть так, пусть так, - Кафтанов усмехнулся, - но нас интересует
ценность предметов старины.
- Ну что же, - Забродин встал и вновь, видимо, почувствовал себя
профессором, читающим лекцию студентам Строгановки.
- Шесть медальонов работы Лимарева, расписной кафель печки-голландки,
его же работы. Старинная фарфоровая облицовка камина, приобретенная
предком Сухотина на аукционе в Париже в 1814 году, остатки окон-витражей,
также французской работы и, наконец, редкая по своей красоте отливка и
ковка: каминная решетка, основания перил, этажные экраны на лестничных
пролетах.
- Н-да, - у Вадима настроение испортилось: вещи, взятые в особняке,
выходили из его привычного круга розысков.
Преступники, которыми занимался его отдел, нападали на инкассаторов,
грабили квартиры, из которых уносили дорогие магнитофоны, золото,
украшения, кожаные вещи, меха.
Дело об ограблении реставрирующегося особняка представилось ему унылым
и нелегким.
- Вы, кажется, Вадим Николаевич, - повернулся к нему Забродин, - не
совсем понимаете, почему я и мои коллеги так хлопочут об особняке
Сухотина? Вы москвич?
- Да, только какое это имеет отношение к делу?
- Самое прямое. Вы любите Москву? Старую Москву, где прошло ваше
детство?
- Конечно.
- Так, - художник хлопнул в ладоши, - а теперь закройте глаза и
вспомните, как вы ходили от Петровки до Мало-Николо-Песковского переулка?
- Но его же нет!
- Правильно. Его нет. Так же, как нет многих переулков и особняков, так
же, как нет на Пушкинской площади дома Фамусова, да и сам Александр
Сергеевич стоит на другом месте. Так же, как вместо умного, грустного,
ироничного Гоголя, спрятанного в глубине двора, мы видим на бульваре
писателя, похожего больше на военачальника или передовика производства. Мы
смотрим по телевизору `Клуб кинопутешественников` и восторгаемся красотами
Венеции, Правильно! Это прекрасно, Но стоя на площади Святого Марка в Риме
или, гуляя по Парижской улице в Праге, мы не должны забывать о красоте
нашего города. Пусть о неяркой, но милой русскому серзду красоте Москвы.
Голос художника, набрав силу, бился о стены кабинета. Звучал красиво и
гулко.
- Москва - центр России. Какой русский может забыть ее необычайную
красоту. Вспомните, друзья, вац. у молодость. Осенние переулки
Замоскворечья, Арбата, Чистых прудов. Да, я за то, чтобы строить новые
прекрасные и светлые города. Но зачем же уничтожать собственную историю?
Ах, сколько погибло чудесных домов, в которых бывали Радищев, Лермонтов,
Рылеев, Пушкин, декабристы, народники, писатели. На этих домах не было
мемориальных досок, и они попали под страшную линию сноса и реставрации.
Если б вы знали, товарищи, сколько трудов нам, ревнителям русской старины.
стоит отстоять улицу, переулок, дом от сноса. Если б вы знали...
Генерал проводил Забродина до дверей, вернулся и сел рядом с Вадимом.
- Что ты такой мрачный? Как дома?
- По-прежнему.
- Слушай, я бы ввел в положение о присвоении звания полковника графу -
женат. Холостым бы не присваивал.
- Во-первых, я разведенный, во-вторых, замуж обычно хотят выйти именно
за полковников, в-третьих, почему?
- От зависти, Дима, от зависти.
- Не завидуй, не такая уж легкая должность на этом свете быть холостым.
Когда никого не было, в редкие минуты неслужебных разговоров они вновь,
как и в те далекие годы, переходили на `ты`. Жизнь, прожитая ими, большая
и многотрудная, заставляла забывать о разнице в служебном положении.
- Знаешь, - Кафтанов взял сигарету, - я Леньку Васильева вчера видел...
- Ты много куришь.
- А...Доктор, зав. сектором в институте, книги, лекции. Жизнь.. .А мы?
- Мы, Андрей, и даем ему материал для диссертации.
- Слушай, ты мне не нравишься, - Кафтанов подошел к шкафу, снял китель,
аккуратно повесил его на плечики, - что с тобой?
- Прошлое удивительно, настоящее замечательно, будущее не поддается
самым смелым прогнозам.
- Ну, что касается будущего, так в ноябре с тебя, - генерал щелкнул
себя по шее, - послали тебя на полковника, да и о служебном перемещении
есть мыслишка. Меркулова забирают в главк. Рад?
- А то нет. Конечно, рад.
- То-то. Так что это твое последнее дело в старой должности.
Кафтанов подошел к столу. В модном темно-синем костюме он совсем не
походил на генерала милиции, а скорее на журналиста-международника.
- Ну, а теперь перейдем к нашим баранам.
Генерал посмотрел на Вадима, помолчал, постукивая пальцами по столу.
- Ты, конечно, удивился, что я решил поручить тебе это дело.
- Не то чтобы удивился, просто не ожидал.
- Я объясню тебе. Мне кажется, что ничего сложного в этой криминальной

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 117426
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``