В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
ВЭЛРА Назад
ВЭЛРА

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

ЩЕРБИНИН ДМИТРИЙ
ВЭЛРА

...Ему проклятье - время,
Весь холод долгих лет,
Веков печальных племя,
И радостный рассвет...

Тот июньский день выдался вовсе не жарким, хоть и прохладным его назвать
тоже было нельзя. На небе провисла пелена облаков, но тоненькая, и свет
солнце полним всю ее мягким, живым златом. И от пелены этой освещение хоть и
было дневным; но, все же, цвета были приглушены, и границы между тенью и
солнечным воздухом - несколько размыты. Был и ветерок, и нельзя его было
назвать ни сильным, ни слабым, но он подходил неспешными волнами, тепло
обнимал, отходил куда-то, и вновь обнимал...
Вдоль длинного-длинного полукилометрового здания, с белыми стенами
медленно брел юноша с бледным лицом, длинными темно-каштановыми волосами,
густыми черными бровями, под которыми сияли серебристые, а, временами,
изумрудные глаза. Нос прямой, с широкими ноздрями. Сам же юноша был худ, а
вся одежда его: и рубашка с длинными рукавами, и брюки, и ботинки - все было
темного цвета.
Юноша брел медленно и взор его был устремлен к высоченным, многоэтажным
доминам, настоящим небоскребам, которые темными, остроугольными горами
высились над городским парком. Парк то начинался метрах в пятидесяти от
стены длинного дома у которой юноша шел. Перед парком еще опускался обрыв, и
на дне его шумела давимая машина дорога - через обрыв к парку перекидывался
мост для пешеходов - обычно оживленный, но теперь ни одного человека на нем
не было видно.
Вообще, прохожих было очень мало, да и те, кто проходили - все
проскальзывали для Саши обесцвеченными, бескровными тенями. Да он и
небоскребов, и парка не видел - все это - привычное - все это вовсе не
занимало его. Душа его, сердце, все помыслы его - все устремлено было к
девушке, которую он в скором времени должен был встретить. В девушку эту он
был долгое время влюблен - влюблен безответно; влюблен страстно. Девушку
звали Аней.
Вход в подъезд ее был, вообще-то с другой стороны дома, но так как
вернуться она должна была только через час, то молодой человек, не в силах
устоять на месте (также, как не в силах он был усидеть дома) - прохаживался
вокруг этого полукилометрового здания.
Что он хотел? Хотел выдать все это за случайную встречу, пройтись с нею
хоть немного, посмотреть на нее - он надеялся сказать ей что-нибудь милое,
чтобы сделать ей приятно, и, самое главное, несмотря на всю ее холодность -
он надеялся, что она, все-таки, ответит на его чувство. Вновь и вновь
вспоминал ее облик - несколько, правда, сокрытый дымкой, так как долгое
время они уже не виднелись...
Он вынужден был остановиться, когда проходил возле очередного сквозного
пролета - там стояли машины жильцов, а также, там было достаточно не густой
и мягкой тени. И вот из этой то тени выступила некая фигура...
Так как юноша, хоть и невидяще, смотрел в сторону небоскребов - голова
его был повернута чуть в сторону и в начале на фигуру он не обратил
внимание. Точнее, ему даже захотелось повернуть к ней голову, посмотреть -
что-то необычное, сразу же почувствовал он в ней.
Однако, он, как человек невозмутимый; как человек все время сдерживающий
свои, далеко не шуточные страсти - решил так: `Что обращать внимания на эти
фигуры? Все они проходят, все то они растворяются без следа - вот повернусь
я к ней, взгляну - увижу, а чрез несколько секунд забуду, да и не зачем
запоминать, все равно - никогда больше не увидимся`.
Фигура, однако, подошла близко и встала не то чтобы на его пути, но чуть
в стороне - юноша, если бы шел прямо, должен был, по крайней мере, задеть ее
плечом.
И тут почувствовал он приятный, да тут же некой вуалью из поцелуев легший
на его сердце запах. Было там что-то, но совсем не много, от цветов, но
больше просто веянье неких просторов - каких, юноша не знал, не мог и найти
определение этому запаху - разве что запах земли, но какой-то нездешней,
живой, сказочной земли.
И тут уж он должен был повернуть голову, посмотреть, да тут и
остановиться.
Перед ним стояла высокая (одного с ним роста), черноволосая
девушка-цыганка. Да волосы ее были черны, густы и шелковисты - так если бы
на ночном небе потухли все звезды, но осталась сама эта бесконечная глубина.
Кожа у нее была загорелая, и не то чтобы темная, но живого цвета - видно
было, что почти все время проводит она на свежем воздухе.
Черные брови, а под ними то - очи темные. Очи широкие. Нельзя сказать,
что они были огромные - нет - они очень гармонично вписывались в лик ее,
однако, именно они, если отвернуться и вспомнить ее - занимали, вообще в
ней, главенствующую часть. Взгляд растекался по их поверхности, как по
тонкому, прозрачному стеклу, под которой - бездна темная (пока темная), но
во тьме проступали некие образы, столь таинственно непостижимые, что
холодная дрожь пробегала по телу. Очи были живые, они постоянно, как бы
говорили и пели нечто, они приближались, они завораживали - взгляд подходил
к тонким оболочкам скрывающим бездны и с трепетом заглядывал туда, пока еще
не в силах разгадать, что же за волшебство кроется там.
Но, если все же оторваться от очей ее, то - вот правильной формы нос, вот
губы - мягкие, и, глядя на них вспоминались облака - теплые, ласковые...
Вот и тело ее, облаченное в длинное, черное платье, с темным поясом; и
там угадывалась фигура статная - тело ловкое, и юноша понял, что она и в
беге обогнать бы его могла, и прыгнуть гораздо дальше - в общем, все бы она
сделала гораздо более ловко, нежели он.
Это была цыганка. Молодая, лет восемнадцати... Юноше подумалось тогда,
что, она самая красивая из всех цыганок когда либо живших на земле и должна
была бы, по праву, быть их королевой. Также, он почувствовал, что стихия
этой девушки ночь - как он мог это объяснить? - да просто видел - ночь с ее
извечной, чарующей тайной была и в волосах ее, и, даже, в платье, и главное,
конечно же - в очах - там была сама ночь - глубина неизмеримая, глубина
бесконечная. Казалось, что он смотрел в озера за которыми открывалось
бесконечно глубокое небо.
`Ну, что же я встал то?` - подумалось юноше. - `Что смотреть на нее? Не
забывай. зачем тут ходишь... Да и что я ей могу сказать?`
Но тут раздался ее голос. Не громкий, но отнюдь и не тихий, голос ее
зачаровывал - хотелось слушать ее - просто слушать, как прекрасную музыку. А
что это были за слова! Казалось, каждое из этих, на самом то деле, тысячу
раз до того слышанных слов - юноша слышит впервые. Он и не подозревал, что
эти, обычно скороговоркой проговариваемые слова, могут нести в себе такую
силу, могут звучать, как заклятье, как произведение искусства; что могут так
плавно перетекать из одного в другое и, в тоже время, каждое звучать
отчетливо, каждое нести образ, чувство.
- Давай познакомимся. - предложила юная цыганка. - Зови меня Вэлрой...
Юноша ничего не отвечал, так как ожидал, что она еще будет говорить, что
голос ее будет литься и литься, что новые и новые музыкальные образы
зазвучат в воздухе.
- Так вот тебе мое имя - Вэлра. Как же мне называть тебя?
- А меня. - смутился юноша - да смутился до такой степени, что на
какое-то мгновенье позабыл свое имя. Потом вспомнил: `Саша` - однако, почему
- `Саша`, что это за обозначение Меня в сочетание четырех букв? Все же он
назвался.
Юная цыганка кивнула, и вот они пошли рядом, продолжая обход
полукилометрового дома.
Саша молчал, он ждал, когда заговорит цыганка, да он и не знал, что можно
говорить столь необычайному, столь не похожему на всех, кого когда-либо он
видел созданию. Какие же у нее могут быть интересы? Что может интересовать
девушку с очами в которых сама бесконечность?
И он взглядом прильнул к ее очам - взглянул туда, понял, что, несмотря на
кажущуюся глубину, видит лишь самую поверхность.
А Вэлра, все это время внимательно разглядывала его лицо, его глаза - и
от взора этого веяло мягкой ночной прохладой, взгляд обволакивал, взгляд
погружал в себя.
И она, увидевши его взор, улыбнулась - губы ее лишь немного дрогнули
вверх, но вот в очах все пришло в движенье, все, с переливом, потянулось
вверх.
И, вновь, по Сашиной спине пробежал холодок, только он представил, что
будет - если ее охватит гнев, что если вся эта, бесконечная ночная глубина,
в очах ее не легкой улыбкой слегка всколыхнется, но вспыхнет, вдруг,
гневом...
Вэлра говорила:
- Я подошла к тебе, Саша, потому, что ты мне очень понравился. Знай, что
истинную любовь можно почувствовать только с первого взгляда - мне сразу
сердце обожгло, сразу почувствовал, что близкий человек - это и есть любовь.
У вас так не принято: знакомятся постепенно, узнавая интересы, общаясь - и
как бы влюбляются. Но это не любовь! Потому у вас многие несчастны, потому у
многих это величайшее счастье заменено обманом, болью. Их восприятие
затуманено, они живут рядом с иллюзией - не своей второй половинкой, но лишь
образом созданным этим пресловутым общением, этим стремлением найти общие
интересы, а за всем этим - просто боязнь остаться в одиночестве. А истинная
любовь - та встреча лишь один раз бывает и свою вторую половинку в этом
Мире, можно искать очень долго... - и тут бесконечность в ее глазах стала
печальной, и Саша, поспешил отвернуться, так как почувствовал, что, если
дольше будет глядеть туда, так, попросту, споткнется обо что-нибудь,
упадет...
- Можно искать почти бесконечно долго, но истинная любовь бывает только
одна, все остальное - обман. И вот я нашла тебя. Вот говорю тебе то, что
никому, никогда не говорила, кроме родителей своих, а также братьев и
сестер...
И следующие три слова она выдохнула единым дыханьем - это были не слова,
но сами чувства, каждое из слов было погружено в светлые, теплые облака -
три слова - прозвучавших, как три песни, как три пламенных поэмы:
- Я люблю тебя.
`Любит... Любит... Она меня любит...` - шептал про себя Саша и все никак
не мог понять, как это Она его любит.
Тут же, неприятное, грязное сомненье закралось к нему: `Мало ли что на
уме у этих цыганок? Может, обворовать меня хочет? Может, одна из тех девиц,
которые ищут себе друга, чтобы вытрясти из него деньгу?` - эта мысль тут,
рядом с нею, показалось ему настолько грязной, что он Саша тут же
передернулся от отвращения к самому себе - да как он только мог подумать
такое!
Они, тем временем, прошли полукилометровую стену дома, завернули за угол
и шли теперь со стороны подъездов, в тени.
Вэлра, высказавши свое признанье, шла теперь молча. Саша же и не знал,
что сказать. Слишком все это было необычайно - да и что ей можно сказать в
ответ? Что он ее любит?
Он не знал, не знал... Чувство к Ани например - это чувство, из-за своей
неразделенности приносило боль, но он вновь и вновь вспоминал ее облик,
вновь и вновь вздыхал, тоскуя. А здесь же не было ни тоски, ни какой-то
тяги, просто, весь мир как-то неузнаваемо преобразился - что-то было
сказочное, неземное, но Саша не мог сказать, что он ее тоже любит. Он
спросил:
- И давно, Вэлра, ты меня заметила?
- Только сегодня. Не то, чтобы это было полной неожиданностью для меня -
я очень давно ждала этот день, я чувствовала, что встречу тебя, и я ждала.
Когда ты появился, я сразу и подошла к тебе.
И она вновь взглянула на него своими темными безднами - взглянула в
ожидании, будто знала уже, что он должен был ей ответить.
`Люблю ли я ночь? Люблю ли я непостижимое, в своей необъятности таинство?
Люблю ли я это, так на сон похожее состояние?... Пожалуй что да... Но Аня -
ведь я ее Люблю; ведь - это ее я ждал, ведь ее так страстно люблю вот уже
больше года! Как же так, могу я предать свою любовь так вот просто, услышав
только признание цыганки, которой никогда раньше и не видел`.
А Вэлра почувствовала его мысли, и тогда тьма в очах ее задвигалась,
закипела; голос ее прозвучал, так, будто бы в ночи, пророкотал дальний гром:
- Кто она?
- Ну есть одна девушка... - начал было Саша, но Вэлра не дала ему
договорить:
- Кто она, кто смеет причинять тебе страдания? Кто она, кто смеет
вставать между нами? Кто она - или, быть может, она искала тебя столько же
сколько я. Покажи мне эту кудесницу!
- Вон она идет. - пробормотал Саша и указал идущую к своему подъезду Аню.
Эта невысокого роста, бойкая девушка, как всегда шагала быстро, и, как
человек начитанный, углубленный в себя, ничего вокруг не замечала, да и не
хотела замечать...
- Все извините. - тихо прошептал Саша ( это чтобы Аня ненароком не
услышала, не обернулась, и не заметила их вместе). Он почувствовал, как
вскипает давнее, тоскливое чувство; и, даже не взглянув на Вэлру, прошептал:
`-А теперь прощайте - я ее вот ждал` - и бросился вслед за Аней.
Он догнал ее уже шагах в десяти у подъезда, забежал сбоку - Аня настолько
была погружена в свои размышления, что даже и не заметила, что кто-то рядом.
- Здравствуйте. - произнес Саша.
Аня обернулась - ничто не изменилось в лице ее, разве, что в глазах
проснулось легкое раздраженье, как от назойливой мухи. Не сбавляя ходу, она
молвила:
- Здравствуйте.
Она уже входила в свой подъезд, и всем своим видом, всем своим, чуть
отвернувшимся в сторонку личиком, как бы говорила: `Идите-ка вы поскорей
своей дорогой, а мне не мешайте`.
Однако, Саша не видел ее вот уже целый месяц, да так долго ждал этого
момента, что последовал за нею и в подъезд, чувствуя при этом неловкость,
чувствуя, что неприятен, и все жаждущий как-то сделать приятно, чтобы она,
все-таки, хоть улыбнулась ему - хоть как-то успокоило, так долго
взращиваемое, и так теперь болящее сердце.
- Вот так встреча. - быстро лепетал он, опасаясь, что не успеет, что
сейчас же, не дослушав, ни сказав ничего, и уйдет она. - Я тут проходил
неподалеку, вдруг - вижу, вы идете. Я не мог не подойти к вам, понимаете...
Мы так давно не виделись и, понимаете, я не могу вас забыть. Вы так...
- Очень жаль. - сухо проговорила Аня, подходя к лифту и, нажимая, кнопку
вызова.
- Что жаль? - радуясь, что услышал ее голос, переспросил Саша.
- Жаль, что лифт не работает, жаль, что вы не забыли...
Она несколько раз нажала на кнопку вызова, однако, лифт безмолвствовал.
- Должно быть, между этажами застрял. - предположил Саша.
Аня ничего не ответила. Стала подниматься по лестнице.
Подъезды, лестничные площадки и лифт, были в этом доме устроены так, что
выступали из общей, ровной массы, словно обломки ребер на рыбьем хребте.
Стекла протягивались вдоль лестницы и, таким образом, можно было видеть
часть стены самого Дома. На окнах этих в бессчетных пылинках и паутинках,
мягкими, пушистыми златистыми ободками сиял льющийся из покрытого тонкой
вуалью поднебесья свет.
Саша шел за стремительно поднимающейся Аней и, чувствуя, как скоро они
должны расстаться, говорил-говорил, лишь бы только вызвать у нее ответ, лишь
бы только она обернулась.
Было в нем горькое чувство, понимания того, что он совершенно Ани
безразличен, что за этот месяц, она только теперь, как увидела - вспомнила
про его существования. Он чувствовал, что излей он ей все свои переживания,
скажи про бессонные ночи - она только пожмет плечами; а то и скажет, чтобы
он показался к психиатру. И в тоже время он надеялся - он, человек в глубине
своей верящий во всякие чудеса, - надеялся, что все как-то уладиться, что
все будет хорошо.
- Знаете, Аня - вот я увидел вас издалека, и мне показалось, что вы над
землею летите. Да-да, вы так прекрасны, так легки - у вас такие плавные,
возвышенные движенья, что вы похожи на парящую птицу. Вы, как дух прекрасный
и легкий. И знаете, я сам, увидевши вас, сразу и ноги свои чувствовать
перестал - так взмыл на чувствах моих - только увидел вас издали и вот уже
рядом лечу, и говорю с вами, и в свое то счастье поверить не могу. Поймите
меня правильно я... я... ну вы уже, впрочем, поняли мои чувства. И очень
прошу - может, поговорим, может...
Они уже подошли ко входу на площадку, где была Анина квартира; там
девушка обернулась и очень холодно и надменно взглянула на Сашу.
Для его чуткого, так нежностью к ней проникнутого чувства, взгляд этот
был, что удар - словно бы сердце его, так к ней раскрывшееся, сжала она со
всех сил, да этим вот взглядом и плюнула в него.
- Все эти ваши словечки `вы летели`, `я полетел` - все это, - и даже
извинения у вас просить не стану, - все это - пустой, нудный и я бы даже
сказала пошлый поэтический вздор! Да что это вы себе позволяете - бегаете за
мной, совершенно выбиваете из хода размышлений своими чувствоизлияниями - да
я вас и не знаю вовсе!
У Саши, от этого неприятия чувства его, которому он посвятил всего себя,
с которым он целое утро ходил, от исхода этого так долго ожидаемого
мгновенья забилась в голове боль.
Лестничный переход заметно потемнел, однако, Саша и не заметил этого. Он
еще раз взглянул на Аню, едва сдерживая крик, чуть попятился, не удержался
на краю ступени; повалился назад, ударился задом, и расшибся бы гораздо
больше, если бы не успел ухватиться за периллу.
Аня посмотрела, как он поднимается и самодовольно усмехнулась:
- Вот, а вы говорите - `крылья выросли` - какие же тут крылья, когда вы
так падаете? Нет у вас никаких крыльев - только вранье на языке! Зачем вам
понадобилась говорить эти пошлости про полеты? Да вы и не летали никогда!..
А теперь оставьте... Да летите, летите, летите... далеко-далеко от этого
места!.. Да, и больше не тратьте часы у моего подъезда! - она повернулась и,
направляясь к своей квартире, уже через плечо бросила. - Да вы и не летали
никогда.
Громко, раздраженно хлопнула дверь, а перед Сашиными глазами плыли темные
круги. Кровь жарко пульсировала, сжимаясь у висков. Отчаянье - он, даже, и
не знал, что делать дальше - идти ли домой, по городу ли ходить... Проходили
минуты, - боль не унималась: `Что же делать мне теперь? Как же она крылья
мне, лишь несколькими своими словами оторвала!`
Только тут он заметил, что на лестничной площадке лежит довольно густая
тень, взглянул на стекло и вот, что увидел - там, со стороны улицы, повисло,
прильнувши к самому стеклу некое темное облачко.
Саша привстал, подошел ближе, да тут и вскрикнул, отступил, узнавши за
призрачными контурами фигуру Вэлры. Он увидел и ее черные очи. И еще он
увидел, что она плачет - смотрит на него, и плачет.
Ужаснувшись, Саша отвернулся, побежал вниз по лестнице и, вырвавшись из
подъезда, не разу не остановившись добежал до своего подъезда.

* * *

Город в котором жил Саша, разделялся на две части парком. Одна часть - то
недавно возведенные небоскребы - то было царствие больших залов, огромных
комнат, бетонных стен, стекла, стали - эти черные громады были столь
массивны, что за ними и неба не было видно; а деревьев между ними почти не
было - те же, что были - стояли жалкими, ссохшимися, угрюмыми и почти
безлиственными, так словно они не были рады самому факту своего
существования.
Между этой, новой частью города и старой, зеленел парк, в центре которого
поднималась белокаменная, старинная усадьба. Своеобразным мостом между этими
двумя частями города, являлся то полукилометровое здание, у которого
прохаживался, в ожидании Ани, Саша.
Старая же часть города застроена была домами пяти и девятиэтажными - в
общем, поставь их рядом с небоскребами и покажутся они карликами. Между
старыми домами зеленели дерева, ну а небоскребы - высились в некотором
отдалении, над всеми ними черными горами.
В одном из этих то домов, на восьмом этаже и жил Саша.
К его комнате примыкал балкон, сейчас занавешенный бельем, а в обычное
время - плотными, темными занавесками. Дело было в том, что соседний, тоже
девятиэтажный дом стоял от него довольно близко (метров десять - не более)
и, если бы не занавешивать окна то вся твоя жизнь, пусть и случайно
подмеченная, будет перед глазами тех соседей. Некоторые из этих людей
дружили, перекликались с балкона на балкон, и, даже, перевешивали от окна к
окну веревки, на которых, в летнюю пору, высушивали белье.
Прибежавши с неудачного свиданья, Саша повалился на свой диван и,
уткнувшись головой в подушку, пролежал несколько часов. Из-за слоев
сушащегося белья доносились голоса: детский смех, какие-то хлопки, шелест
листьев, отдаленный рокот машин - все это был какой-то совершенно иной,
бесконечно отдаленный от Саши, неприятный ему мир...
Вновь и вновь вспоминал он прошедшие часы и они казались ему столь же не
реальными, столь же призрачными, как и перекликающийся, весь переплетенный
шелестом листьев и голосами людей мир за окном.
Вот на улице уж стало темнеть, а Саша все лежал на своей кровати,
уткнувшись головой в подушку; все вспоминал Анну, а над нею вспыхивал образ
Вэлры - и каждый раз, как вспыхивал этот образ - дрожь пробегала по Сашиной
спине.
В густеющих сумерках, с балкона раздалось хлопанье больших крыльев - вот
остановилось. Саша, не поднимая головы от подушки, замер - силясь
представить птицу, у которой могли быть столь большие крылья. Кто это -
орел? Да у них в городе не водилось птиц больших, чем ворона.
Тут вспомнилась ему Гамаюн - эта птица с человечьим лицом из сказок - он
ясно представил себе эту птицу - вот он поворачивает свою голову - это
голова Вэлры.
`Я болен... я болен...` - зашептал Саша, обхвативши свою голову и сильнее
вжимаясь в свою подушку: `Я, просто болен от этой, неразделенной любви.
Никого там, конечно нет, и призрак цыганки за окном мне просто померещился -
все от перенапряжения, все от тоски`. - так шептал он, сам не веря, в то,
что шепчет, но зато зная, что на балконе, за бельем сидит птица Гамаюн с
лицом Вэлры.
`А что, интересно, если с соседнего балкона увидят эту птицу?` - так
подумал он и тут же понял, что с соседнего балкона ее увидеть не могли
просто потому, что те, кто там раньше проживали, переехали на днях, в один
из небоскребов и квартира пустовала.
Саша сильнее сжал голову, повторяя: `Я болен, я болен`
И тут он услышал мягкий, переливчатый голос:
- Саша, Саша выйди на балкон, я должна тебя видеть...
- Нет, нет! Этого не может быть это все бред! Голова то как болит!
- Это, ведь она заставила так тебя страдать! Милый мой, любимый мой...
Вновь зашумели крылья, и Саша, задрожавши, сильнее вжался в подушку,
представил, как ворвется она в комнату, и... он не знал, что будет дальше,
он не знал, что сам станет делать - да он и не знал чего тут бояться, если
она, даже и ворвется в комнату.
Но вот наступила ночь. Из-за того, что на балконе висело белье, казалось,
что весь мир стал совершенно черным, без единой то светлой крапинки, тому
Саша и был рад, так как вообще ничего не хотел видеть.
В этой то темени, он на ощупь пробрался к столу и, не включая света,
уселся в свое кресло. Просидел так довольно долго - и вновь, и вновь
наплывали на него цыганские очи. Ему уж казалось, что он погружен в них...
- Вэлра, вэлра... - шепотом повторил он несколько раз имя. - Какое
странное имя, и, разве же у цыган бывают такие имена?
И тут ему стало страшно от того, что он повторял это имя, от того, что
она, как дух из ада может придти на этот зов. Ему было страшно и, в тоже
время хотелось, чтобы она, все-таки, пришла.
Он чего-то напряженно ждал и вот увидел, что в темноте сначала слабо,
едва приметно, стало разгораться синеватое сияние. А он, ведь, даже и не
знал с какой стороны оно исходит и сначала ему подумалось, что разгорается
стена.
Все сильнее, все сильнее - тут только Саша увидел в сиянии складки и
понял, что проходит оно сквозь окно.
Все ярче-ярче - теперь Саша мог различить, что свет в центре своем
сгущается, и можно различить там сильно размытую фигуру.
- Вэлра. - позвал он негромко, да и сам испугался своего, прорвавшимся в
сиянии голоса.
И тут, когда вымолвил он это имя, сияние потухло и, вроде бы, раздался
короткий и быстро оборвавшийся крик...
И вновь тишина, вновь темнота - он просидел еще некоторое время, повторил
несколько раз имя `Вэлра`, а потом, еще раз прошептав, что болен, повалился
спать - он заснул сразу.

* * *

Никаких снов ему в ту ночь не приснилось, а разбужен он был довольно
рано. Когда утро только-только еще коснулось его комнаты и очертания стола,
и шкафа с книгами - проступали нечеткие, так, будто были сборищем призраков.
- Говорят... говорят... - пробормотал, протирая глаза, Саша. - И кому это
в такую рань не спиться?
Но тут он прислушался - уж очень были голоса напряженные, встревоженные -
хоть и не понять было, откуда они исходят.
- Да, да - уже установлено, что именно отсюда.
- Почему же установлено. - голос басистый, начальственный.
- Найден обрывок платья - вот сюда он зацепился. Ага - все
сфотографировано, обрывок взят, как вещ. док.
Саша определил, что голоса исходят со стороны балкона, и уж понимая, что
ничего хорошего там не увидит - все-таки направился туда.
По дороге он натянул темные свои брюки и рубашку, стал отодвигать белье.
Сколько же было эти выстиранных тряпок - слой за слоем - слой за слоем.
Да Саша и не торопился, с напряженностью вслушиваясь в каждое слово и уж
понимая, что за последней тряпкой его будет ожидать какой-то кошмар.
Слова - эти сдержанные и напряженные слова - смысл их был неуловим для
Саши - одно только он понимал - там все что-то про смерть...
Вот и последняя тряпка - он отдернул ее в сторону.
Оказывается, за всеми этими слоями сушащейся материи, уже воссияло, да
почти в полную силу утро. Еще не взошло из-за крыш домов солнце, однако,
было светло, и, чрез темные лиственные массы, проступал уже и цвет
бледно-зеленый. В этот день погода обещала быть безоблачной и жаркой.
В десяти шагах от Саши, на балконе соседнего дома, у той самой квартиры,
которая должна была пустовать, стояло четверо мужчин. Они оживленно
переговаривались и потому, когда вышел Саша, только один из них, тот что
стоял с краю заметил его, но не подал вида...
Саша же метнул взгляд вниз и увидел, что в просвете между деревьями, на
асфальте возле подъезда лежит тело. И хоть лежала эта фигурка вниз лицом,
Саша сразу же узнал ее по длинным и густым каштановым волосам, по длинному
синеватому, а теперь ставшему голубым от пропитавшей ее крови платью - то
была Аня.
Кровь разливалась вокруг нее и по асфальту - то было большое темное
пятно, будто бы кто-то пролил ведро с густой краской. Прибывая в состоянии
близком к бредовому, не понимая явь это, или же кошмарный сон, Саша отметил
все-таки, что хорошо, что она лежит лицом вниз и он видит только волосы.
А вот и машина с красным крестом подъехала, беззвучно вышли из нее люди в
белых халатах, положили тело на носилки, вот погрузили в машину - вот также
беззвучно уехали.
Саша, смертно бледный, вцепившись в периллу, смотрел теперь на мужчин,
стоявшем на противоположном балконе, и вдруг понял, что они обращаются к
нему:
- Эй, молодой человек! - махнул ему рукой полный человек, с потным лицом
и черными усами. - Вы, припомните хорошенько - ничего ли прошлой ночью
подозрительного не видели, или не слышали. Часу во втором - у вас, ведь окно
открыто - здесь всего десять метров - вы должны были заметить.
- Я... нет... То есть - да. - заплетающимся языком, едва смог выдавить
Саша, но тут же выпалил. - Но что произошло? Что же произошло то? Почему она
разбилась?
- А вы ее знали? - тут же впился в него `басистый`.
- Я... нет... Аню то, то есть знал... Но что же...
`Басистый` остановил его речь властным движеньем руки:
- Из квартиры некуда не уходить, через минуты мы будем у вас. Там обо
всем и поговорим.
Сказавши так, `басистый` и двое его спутников вышли с балкона - остался
только один, который заметил Сашу первым; все это время он простоял
совершенно недвижимым и, даже, глазом не моргнул, точно призрак...
А Саша так и стоял, схватившись за периллу, все не мог понять, как это
могло произойти, что Аня - эта девушка, которая так отчетливо и так долго,
так мучительно Жила в его сознании - лежала мертвая. Не мог осознать, что не
увидит ее больше идущей, что ясное ее живое личико...
- Эй, да звонят же тебе! - окликнул Сашу тот, который стоял на балконе в
десяти шагах - голос был ленивый, тянущийся, сонный - видно ему это дело
ничего кроме скуки не вызывало, да была еще досада от того, что разбудили в
столь ранний час.
Говорил тот, который заметил Сашу первым и сохранял все это время
молчание.
А Саша понял, что в дверь, действительно, трезвонят; прорвался через
белье, бросился по квартире и, пока бежал к двери, надеялся, что они все
объяснят и выйдет чудесным образом так, что Аня останется в живых.
А через пол часа, он уже сидел за столиком на кухне и отвечал на вопросы
`басистого`.
- Так когда вы виделись с Анной N в последний раз? - спрашивал этот
человек, представившийся следователем.
- Вчера. Часу в третьем дня. Погода стояла странная, все небо - в золотой
дымке, и весь воздух, хоть и яркий, но призрачный какой-то. Но, что же с
Анечкой то случилось? Вы расскажите мне поподробнее? Она что же...
- Расскажите о вашей встрече подробнее. Все-все расскажите - постарайтесь
вспомнить каждое слово, ее интонацию, как она выглядела. Может, намекала на
что?
Саша прекрасно помнил их давешний разговор. Он, человек вообще сильно
рассеянный в делах бытовых, (недаром говорили, что он не от мира сего) - в
чувствах своих был внимателен чрезвычайно. Так все немногие беседы с любимой
девушкой свой, произошедшие даже и полтора года назад, когда он впервые ее
увидел - все эти коротенькие диалоги он бережно хранил в своей памяти; часто
вспоминал, повторяя их вновь и вновь.
Вот и теперь он, прикрывши глаза, часто останавливаясь, но почти слово в
слово передал давешний свой разговор с Аней.
- Так, значит она была раздражена вашим преследованием и не однократно
повторяла про полет? - спрашивал следователь, быстро черкая что-то в свое
блокноте (Сашины ответы также записывались и на пленку).
- Ну, да - я же сам ей сказал, что увидел ее птицей летящей. А она потом
все это так повернула... Так, что и не знаю, как теперь к ней подойти.
- Только у гроба вы можете теперь к ней подойти. А что вы слышали ночью?
- Ночью - да вот... вроде крик какой раздался - и все. Да - только вскрик
один. - Саша вообще не стал упоминать ни про какие явления, которые он
теперь он относил на счет болезненного воображения (так он умолчал о темном
облачке, о `птице Гамаюн`, и о синем сиянии).
Следователь, тут же почувствовал, что Саша, что-то скрывает, стал
выспрашивать:
- Быть может, имя ваше слышали? Может, какие-то слова? Еще какие-нибудь
детали: следствию все важно, тем более - из вашего рассказа можно понять,
что девушка эта вам небезразлична.
- Нет - точно больше ничего не видел. Но вы расскажите, как все было - я
должен знать. Может, она жива? Не может быть такого...
`Басистый` открыл какую-то папку и сухим, официальным голосом принялся
читать:
- Анна N, в ночь на девятнадцатое июня - примерное время половина
второго, при не выясненных обстоятельствах сбросилась или же была сброшена с
балкона восьмого этажа, корпуса... Тело было найдено утром - жильцом...
выгуливающим свою собаку. Далее следуют снимки. Можете взглянуть.
- Нет, нет - я уже видел. Довольно.
- Читаю дальше: `Квартира с балкона которой произошло падение пять дней
пустовала. Дверь оставалась, и была заперта. Экспертиза подтвердила, что
дверь не отворялась ночью, таким образом остается непонятным, каким образом
Анна N проникла на указанный балкон...
Читавший захлопнул папку, молвил:
- Это все.
- Что же...
- Вам больше нечего добавить.
- Нет. Но каким образом, есть у вас какие-то предположения? Может - это
просто сон.
- Нет, молодой человек - это жизнь. Есть предположение, что к
самоубийству, если это было самоубийство, ее подтолкнуло психическое
расстройство.
- Да вы что! Она такая... такая крепкая была! Она хоть и жесткая, но
очень жизнерадостная! Она очень умная! Да какое там психическое
расстройство!
- Ладно. - следователь поднялся. - мы уходим, а вы постарайтесь вспомнить
получше вашу последнюю встречу. Подумайте о том, что выбрала она балкон как
раз против вашего. Вспомните ваш разговор `о полетах`, еще раз прикиньте -
не мог ли именно он подтолкнуть ее к этому шагу. Квартиру не покидайте. Мы с
вами свяжемся.
`Басистый` и двое его помощников ушли, оставили Сашу наедине с
недоумением, с незнанием, что делать дальше.

* * *

Дома он сидеть не мог, да и наставление `басистого` проскользнуло как-то
мимо его ушей...
И вот он вышел на улицу уверенный, что встретит Вэлру, он направился в
сторону городского парка и, когда проходил возле полукилометрового белого
корпуса, то послышался ему из распахнутых окон плач - он согнулся, и
побыстрее пробежал это, когда-то желанное, а теперь жуть наводящее место.
По мосту прошел он над урчащей дорогой, и вот перед ним парк...
Он пребывал в таком состоянии, что все ожидал какого-то чуда, и сознание
его, пребывало где-то у грани потустороннего мира - если рядом и проходили
какие-то люди, то он их совсем не замечал, но, зато ожидал и был уверен, что
встретиться с Вэлрой.
И вот на одной из дорожек парка они встретились. Вэлра, похоже, ждала
его, вот легко взметнулась, вот уже рядом с ним.
Саша, вдруг ужаснулся ее присутствия, немного отступил; да так и замер,
всматриваясь, не в силах отвести взгляд от черных очей ее - он ведь сам
искал этой встречи!
Но теперь, глядя в необычайные черты ее, в эту, действительно бесконечную
бездну в очах ее, он понял, что темное облако, которое он видел за окном
Аниного дома, и птица Гамаюн с лицом Вэлры, так же, как и ночное сияние, -
это, вовсе не следствие болезненного воображения, но все это было на самом
деле. И еще он понял, что это Вэлра виновата в смерти Ани.
И вот теперь, глядя в эти черные очи и, уже зная ответ, он, все-таки,
спросил:
- Это вы сбросили Аню?
- Да. - вновь темная бесконечность в очах ее пришла в движенье, и жутко,
и дивно было глядеть туда.
- Но... - Саша и не знал, что спросить, что сказать дальше...
Весь солнечный, июньский мир отошел куда-то в сторону - все эти солнечные
аллеи, безоблачное небо над ними, голоса птиц - не значили больше ничего.
Саша ожидал некоего откровения. Он ждал чуда. Он не испытывал ненависти
или отвращения к Вэлре, была печаль по Анне, но и она стала меркнуть, когда
вновь заговорила своим необычайным, переливчатым голосом Вэлра. Теперь
каждое слово, исходящее от нее, пылало страстью - то гневом, то ненавистью,
каждое слово пело, каждое слово звучало силой.
- Ты, Саша, наверное многое хочешь у меня спросить, но прибываешь в такой
растерянности, что не можешь. Вот твой первый вопрос: `Но почему?`, а потому
что - Я Тебя Люблю. - и вновь эти слова прозвучали громом, такая сила в этих
созвучиях была, что Саша, почувствовал, как душа его обнялась с пламенем, и
едва из тела то не вырвалось.
- Я вижу, как тебя передернуло от слов моих. Да - так твои очи то и
вспыхнули, так кровь в лицо и бросилось, даже и задрожал весь, а теперь и
побледнел. А, ведь, как часто это: `Я тебя люблю` звучит среди вас, людей.
Какие это вялые, и ничтожные, то испугом, то корыстью перекрученные
словечки! А какая в них сила, если за ними настоящая Любовь стоит! Как же
редко это среди вас, людей, бывает! Вы просто забыли, что такое Любовь, вы
опошлили Это чувство, самое огромное, самое великое во всем Мироздании - вы
позволяете себе, как пустышку, в суе упоминать это слова. Но я, так долго
тебя искавшая - Я Тебя Люблю. А - опять передернуло! Так, знай же, какую
боль, какую жалость к тебе, единственному, и ненависть к той, нынче уже
мертвой, испытала я тогда, наблюдая за вами на лестнице. Уж не знаю, как
сдержала тогда себя, как не рванулась сразу же, как не задушила ее! Да как
она смела! Как она смела причинять тебе, Любимый, страдания?! Да во мне все
взвилось, когда я услышала, что она смеет, так обращаться к Тебе... Но
заглянула я в твою душу и тогда гнев просто взревел во мне! Сколько же ты
мучился из-за какой-то девки, сколько в душе мучений претерпел, сколько раз
ты умирал от отчаянья, и возрождался лишь потому, что где-то в глубине
чувствовал, что эта любовь не настоящая. Если бы это была настоящая,
Единственная Любовь, и ты был бы отвергнут - тогда бы ты не возродился. Ты
не борец - ты не стал бы бороться за свою любовь до конца, ты бы погрузился
в безысходное отчаянье. Но, Я Люблю Тебя, я на все ради тебя готова, и мне
малейшее страданье причиняемое тебе кем-то или чем-то - уже самой страданье
гораздо большее приносит! А тут, какая-то девица причинила тебе такие муки,
из-за нее ты, Любимый, целые месяцы мучался, а она все твои муки презирала,
она смеялась над тобой, она каждым своим словом твою душу топтала - и это,
видя, как ты, Любимый, мучаешься. Что же я должна была делать с твоей
мучительницей? Сбросить из окна - то слишком быстрая смерть для нее, но Я
Люблю Тебя, и потому я могу быть милосердной. Вместо месяцев твоих мучений,
ее ожидали лишь несколько мгновений полета до каменьев мостовой. Да и то,
бедняжка, не выдержала - она умерла падая - у нее от страха остановилось
сердце. И скажи, прежде чем винить меня, чтобы ты сделал с мучителем своей
Любимой Девушки... Ах да - для вас физическое гораздо значимее душевного -
хотя, поверьте - душевная боль может быть куда сильнее боли физической...
Ну, хорошо - вам нужна плоть. Так вот, если бы злодей терзал: ломал кости,
сдирал кожу, жег раскаленным железом, выворачивал наизнанку вами нежно
любимую девушку - неужто бы вы оставили его без наказания? Неужто бы вы
спокойно прошли мимо него? Не верю! А я увидела, как она терзала Вас,
увидела все ваши муки - а они пострашнее будут упомянутых мук физических!
Она, ведь, презреньем своим - тебя так терзала! Да она тебя хоть поддержать
как-то должна была, пока я не пришла, а она - мучила! Вот за это я ее и
наказала! И не раскаиваюсь, потому что Я Тебя Люблю! Я сама любые муки ради
Тебя принять готова. Веришь ли ты мне? Да меня уже и не страшат никакие
муки, после того, как долго я тебя искала, после всего того, что я в этих
поисках пережила. А теперь я тебя поцелую.
Вэлра приблизила свой лик к Саше, вот обняла его за шею своими мягкими
руками; вот прильнула своими теплыми губами к его губам.
Юноша и опомниться не успел, как она уже отпрянула - очи ее сияли, вся
она, казалось, теперь разрастется и охватит, и объемлет его...
- Второй твой вопрос: `Но как?` - а вот этого я тебе объяснить не могу.
Можно сказать, что это волшебство такое - эта Анна прошла до туда, даже и не
видя ничего вокруг. А потом, когда она уже стояла на краю, я привела ее в
чувство и шепнула на ухо: `Если Саша, когда увидит свет в ночи, вспомнит и
позовет тебя, то - ты можешь жить дальше. Если же вспомнит меня - полетишь

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 117228
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``